Страница:
сросшихся душ
стало подобно убиению.
« Посмотри в иллюминатор, – написала она из интернет-кафе, когда стрелки часов достигли времени его отлета, – видишь? Там моя душа летит рядом. Прицепилась к крылу твоего самолета и летит, летит. А я тут осталась одна – без тебя и без души».
Он позвонил на ее мобильный с бортового телефона, как только шасси коснулись московской земли.
– Лер, у меня такое чувство, что меня располовинили: одна половинка долетела, другая осталась там, с тобой, у тебя на хранении… Ты береги ее, ладно?
Через неделю и она вернулась домой, в Америку, и еще два месяца они переписывались и перезванивались. Интернет – виртуальное пространство, в котором сообщения с легкостью перемахивают через континенты, – казался Лере тем самолетом, который все летел и летел в пространстве, и ее душа все цеплялась за крыло, отчаянно заглядывая в овальное окошко иллюминатора, пытаясь разглядеть черты Данилы; он же, отправляя письмо, думал почему-то не об Америке, – он видел Леру так, словно она все еще стояла под пальмой, глядя вслед его автобусу. И выгоревшие пряди выбивались из хвостика на затылке, падая на глаза, а она их не заправляла, потому что они скрывали слезы…
…Что это – любовь? Влюбленность? Увлечение? Какие еще слова есть, чтобы назвать то, что с ней происходило?
Двадцать четыре года назад было все просто и ясно: словом «любовь» обозначались всяко-разные бурные чувства, в пьянящем букете которых был и такой неброский цветочек, как прицел на замужество. А как же иначе? В том возрасте ищут себе пару для того, чтобы создать семью. Выйти замуж, родить детей… Все дивные свидания, все биения сердца – все это было прелюдией к ней, семье! Она была целью и структурировала чувства, направляла все последующие шаги.
А теперь Лера растерялась. Детей ей уже не надо, замуж тоже. После долгого, очень долгого брака она свое неожиданное и непрошеное одиночество ощутила как свободу – и наслаждалась ею… Отчего влюбленность в Данилу поставила ее в тупик: ей хотелось его видеть, с ним быть, с ним проводить ночи, слушать его дыхание, да… Но жить с ним, заводить семью – нет. Для совместной жизни нужно куда больше, чем совпадение душ и тел! Куда больше, чем любовь…
Лерин долгий брак потому и оказался счастливым, что был постоянной работой, процессом взаимного приспособления, обоюдных усилий и шагов навстречу. Но сейчас она не чувствовала себя готовой к совместной жизни. Устала она от нее. И Данила, между прочим, тоже. Он пережил такой развод, что отдыхать от семейных отношений будет еще десять ближайших лет.
К тому же у них пять лет разницы в возрасте, как выяснилось. Внешне она не была заметна, Лере никто не давал ее возраста, но она есть, и надо смотреть на вещи трезво!
И живут они на разных континентах, между прочим…
Но тогда как? Как проводить с ним хотя бы время от времени ночи? Как хотя бы время от времени наслаждаться его обществом? Наш мир, с удивлением констатировала Лера, не знает никакой другой формы союза между мужчиной и женщиной, кроме семьи. И в нем нет места для непринужденных и свободных отношений. Не-ту!
«Эротическая дружба»? Но это тоже форма отношений, причем очень конкретная! Для этого нужно хотя бы жить в одном городе. И при этом неплохо бы заниматься каким-то делом. А если, допустим, она купит в Москве квартиру и будет в ней сидеть в ожидании их с Данилой встреч, то так она сойдет с ума! И он заодно тоже.
Может, все-таки поехать в Москву? А там осмотреться… Если понравится, то… тогда и подумать. Вариантов немало – например, открыть какое-нибудь свое дело в Москве… Деньги у нее есть, муж оставил ей вполне приличную сумму…
Ведь все началось именно с этого: с ее идеи съездить в Москву, найти старых друзей, посмотреть на дом, где жила раньше… Уловить запах детства. Америка так и осталась чужой, и теперь, после смерти мужа, ее там больше ничего не держало. И отчаянно хотелось в Россию. Да, отчаянно, если не лукавить с собой! И вся ее поездка по Европе, она была приближением, подкрадыванием к России. И ее отдых в Тунисе – тоже.
Где пьяные мутанты превратили образ призабытого Отечества в образину…
Но Данила ведь тоже представляет Россию! Даже его лицо – лицо сказочного русского витязя – вызывало в памяти какие-то виденные в детстве фильмы, отчего ее ностальгия сплавилась с любовью… Или наоборот?
…Так, может, все-таки поехать в Москву? Ну, хотя бы ненадолго, на разведку?
«Конечно, —писал ей Данила, – конечно, приезжай! Все увидишь своими глазами и тогда решишь, что делать дальше. А то ты словно страшилок насмотрелась и теперь боишься открыть дверь и выйти из комнаты. Не дрейфь, Лерка, если что, я тебя спасу».
Он ни разу не попросил, чтобы она приехала ради него. Деликатность? Или?..
« Гостиница обойдется тебе слишком дорого, у нас непомерные цены в отелях. Если тебя не смущает мое общество, ты можешь остановиться у меня».
« Я не хочу тебя стеснять», – отвечала она.
« У меня две комнаты, не стеснишь», – писал он…
Почему-то теперь, когда ее приезд оказался решенным и они принялись обсуждать детали, их общение приобрело некоторую напряженность. Спросить у Данилы, что чувствует он, она стеснялась. Да и хорошо бы сначала понять, что чувствует она, откуда взялся зажим. Курортный роман, как новорожденный вулкан, потихоньку уходит под остужающие воды повседневности? Так ведь часто бывает, все говорят…
«Нет, – вдруг поняла она, – это другое. Это страх перед формой, которую неизбежно должны принять отношения. Жизнь в одной квартире, ее как-то надо устраивать! Вместе завтракать или по отдельности? Кто будет мыть посуду? Докладывать, куда пошла, или вечером каждый по себе? Совместную жизнь, пусть и ненадолго, надо организовывать… Это и есть форма. Конкретная, прописанная мелкими и реальными подробностями быта, разных привычек и особенностей характеров…» Где он будет курить? – Лера не выносит табачного дыма. Чисто ли у него в квартире? – Лера не выносит грязи. Какая у него стиральная машина? – Лера требовательна к качеству стирки…
А он, чего не выносит он?
Хорошо было в Тунисе. Жизнь в отеле пять звезд не содержит подробностей. Там не стоит вопрос о том, кто будет мыть посуду…
И Лера решила остановиться в гостинице.
Часть 2
« Посмотри в иллюминатор, – написала она из интернет-кафе, когда стрелки часов достигли времени его отлета, – видишь? Там моя душа летит рядом. Прицепилась к крылу твоего самолета и летит, летит. А я тут осталась одна – без тебя и без души».
Он позвонил на ее мобильный с бортового телефона, как только шасси коснулись московской земли.
– Лер, у меня такое чувство, что меня располовинили: одна половинка долетела, другая осталась там, с тобой, у тебя на хранении… Ты береги ее, ладно?
Через неделю и она вернулась домой, в Америку, и еще два месяца они переписывались и перезванивались. Интернет – виртуальное пространство, в котором сообщения с легкостью перемахивают через континенты, – казался Лере тем самолетом, который все летел и летел в пространстве, и ее душа все цеплялась за крыло, отчаянно заглядывая в овальное окошко иллюминатора, пытаясь разглядеть черты Данилы; он же, отправляя письмо, думал почему-то не об Америке, – он видел Леру так, словно она все еще стояла под пальмой, глядя вслед его автобусу. И выгоревшие пряди выбивались из хвостика на затылке, падая на глаза, а она их не заправляла, потому что они скрывали слезы…
…Что это – любовь? Влюбленность? Увлечение? Какие еще слова есть, чтобы назвать то, что с ней происходило?
Двадцать четыре года назад было все просто и ясно: словом «любовь» обозначались всяко-разные бурные чувства, в пьянящем букете которых был и такой неброский цветочек, как прицел на замужество. А как же иначе? В том возрасте ищут себе пару для того, чтобы создать семью. Выйти замуж, родить детей… Все дивные свидания, все биения сердца – все это было прелюдией к ней, семье! Она была целью и структурировала чувства, направляла все последующие шаги.
А теперь Лера растерялась. Детей ей уже не надо, замуж тоже. После долгого, очень долгого брака она свое неожиданное и непрошеное одиночество ощутила как свободу – и наслаждалась ею… Отчего влюбленность в Данилу поставила ее в тупик: ей хотелось его видеть, с ним быть, с ним проводить ночи, слушать его дыхание, да… Но жить с ним, заводить семью – нет. Для совместной жизни нужно куда больше, чем совпадение душ и тел! Куда больше, чем любовь…
Лерин долгий брак потому и оказался счастливым, что был постоянной работой, процессом взаимного приспособления, обоюдных усилий и шагов навстречу. Но сейчас она не чувствовала себя готовой к совместной жизни. Устала она от нее. И Данила, между прочим, тоже. Он пережил такой развод, что отдыхать от семейных отношений будет еще десять ближайших лет.
К тому же у них пять лет разницы в возрасте, как выяснилось. Внешне она не была заметна, Лере никто не давал ее возраста, но она есть, и надо смотреть на вещи трезво!
И живут они на разных континентах, между прочим…
Но тогда как? Как проводить с ним хотя бы время от времени ночи? Как хотя бы время от времени наслаждаться его обществом? Наш мир, с удивлением констатировала Лера, не знает никакой другой формы союза между мужчиной и женщиной, кроме семьи. И в нем нет места для непринужденных и свободных отношений. Не-ту!
«Эротическая дружба»? Но это тоже форма отношений, причем очень конкретная! Для этого нужно хотя бы жить в одном городе. И при этом неплохо бы заниматься каким-то делом. А если, допустим, она купит в Москве квартиру и будет в ней сидеть в ожидании их с Данилой встреч, то так она сойдет с ума! И он заодно тоже.
Может, все-таки поехать в Москву? А там осмотреться… Если понравится, то… тогда и подумать. Вариантов немало – например, открыть какое-нибудь свое дело в Москве… Деньги у нее есть, муж оставил ей вполне приличную сумму…
Ведь все началось именно с этого: с ее идеи съездить в Москву, найти старых друзей, посмотреть на дом, где жила раньше… Уловить запах детства. Америка так и осталась чужой, и теперь, после смерти мужа, ее там больше ничего не держало. И отчаянно хотелось в Россию. Да, отчаянно, если не лукавить с собой! И вся ее поездка по Европе, она была приближением, подкрадыванием к России. И ее отдых в Тунисе – тоже.
Где пьяные мутанты превратили образ призабытого Отечества в образину…
Но Данила ведь тоже представляет Россию! Даже его лицо – лицо сказочного русского витязя – вызывало в памяти какие-то виденные в детстве фильмы, отчего ее ностальгия сплавилась с любовью… Или наоборот?
…Так, может, все-таки поехать в Москву? Ну, хотя бы ненадолго, на разведку?
«Конечно, —писал ей Данила, – конечно, приезжай! Все увидишь своими глазами и тогда решишь, что делать дальше. А то ты словно страшилок насмотрелась и теперь боишься открыть дверь и выйти из комнаты. Не дрейфь, Лерка, если что, я тебя спасу».
Он ни разу не попросил, чтобы она приехала ради него. Деликатность? Или?..
« Гостиница обойдется тебе слишком дорого, у нас непомерные цены в отелях. Если тебя не смущает мое общество, ты можешь остановиться у меня».
« Я не хочу тебя стеснять», – отвечала она.
« У меня две комнаты, не стеснишь», – писал он…
Почему-то теперь, когда ее приезд оказался решенным и они принялись обсуждать детали, их общение приобрело некоторую напряженность. Спросить у Данилы, что чувствует он, она стеснялась. Да и хорошо бы сначала понять, что чувствует она, откуда взялся зажим. Курортный роман, как новорожденный вулкан, потихоньку уходит под остужающие воды повседневности? Так ведь часто бывает, все говорят…
«Нет, – вдруг поняла она, – это другое. Это страх перед формой, которую неизбежно должны принять отношения. Жизнь в одной квартире, ее как-то надо устраивать! Вместе завтракать или по отдельности? Кто будет мыть посуду? Докладывать, куда пошла, или вечером каждый по себе? Совместную жизнь, пусть и ненадолго, надо организовывать… Это и есть форма. Конкретная, прописанная мелкими и реальными подробностями быта, разных привычек и особенностей характеров…» Где он будет курить? – Лера не выносит табачного дыма. Чисто ли у него в квартире? – Лера не выносит грязи. Какая у него стиральная машина? – Лера требовательна к качеству стирки…
А он, чего не выносит он?
Хорошо было в Тунисе. Жизнь в отеле пять звезд не содержит подробностей. Там не стоит вопрос о том, кто будет мыть посуду…
И Лера решила остановиться в гостинице.
Часть 2
Одноклассники
Чем больше приближался день отъезда, тем большее волнение охватывало Леру. В последние дни она ни о чем другом не могла думать, даже мысли о Даниле отступили на второй план. Въезд в Москву представлялся ей торжественным, как гимн Советского Союза, и праздничным, как марш Мендельсона. У нее заранее захватывало дух и мурашки шебуршились на затылке.
…И вот сидит она в машине, разглядывая Ленинградское шоссе, отмечает новшества, о которых, впрочем, наслышана, и ничего не чувствует. Ну, ровно ничего!
Ей почему-то стало неприятно, словно ее обманули. Столь долгой – длиной во много лет и множество сомнений – была дорога на родину! И нате вам, ни одной положительной эмоции, хоть самой завалящей…
– И тут «Макдоналдс», – произнесла она с легким раздражением, заметив знакомое лого.
Данила посмотрел на нее, словно хотел поймать выражение ее лица, и тут же отвернулся: надо следить за дорогой. Ленинградка была забита, особо прыткие пытались протыриться всеми неправдами, глаз да глаз.
Лера тоже посмотрела на него. Там, на белых пляжах Туниса, он был романтическим любовником из такой далекой и такой романтичной Москвы; здесь же, за рулем машины, он стал обычным москвичом, прекрасно вписавшись в интерьер загазованного шоссе с замызганными бордюрами. А она не вписывалась никуда. Она не была иностранной туристкой, готовой радоваться любой глупости, которую скажет гид; но она и не была россиянкой.
Точнее, она большене была ею…
– Почему ты решила поселиться в гостинице? – от мыслей ее оторвал голос Данилы.
– Извини, я подумала, что так будет лучше…
– Не извиняйся, это твое право решать, где тебе будет лучше. Я просто полюбопытствовал.
– Я не имела в виду, что только мне… Тебе тоже.
– Ты меня держишь за маленького мальчика, который сам не в состоянии решить, что ему лучше?
Все неправильно пошло с самого начала, Лера чувствовала, и, наверное, в этом виновата она, потому что у нее совсем не такие эмоции, как она ожидала… Она не рада Москве, не рада Даниле, и невозможно понять почему. А он, конечно, мгновенно это уловил – это была его черта, она уже изучила: он пеленговал, как сверхмощная антенна, любые перепады ее биополя.
– Лер, если я предложил тебе остановиться у меня, значит, я все взвесил. И если я сказал, что ты меня не стеснишь, значит, сказал правду. Мне бы не хотелось, чтобы ты перестала верить мне.
– Я… Данил, я не перестала, почему ты так…
– А если не перестала, то, значит, испугалась. Что я, поселив тебя у себя, предъявлю на тебя права?
Она попыталась что-то сказать, беспомощно чувствуя, что они сейчас поссорятся, и тогда все станет просто невыносимо, и тогда она попросит его повернуть обратно в аэропорт, потому что Москва ее уже предала, и если теперь еще и он…
Данил обвил рукой ее плечи.
– Погоди, помолчи минуту. Дай договорить. В наших отношениях много всего хорошего… Очень хорошего. Но знаешь, что самое потрясающее? Что мы все время говорили друг другу правду. И в Тунисе, и когда переписывались… Тут важны оба слова: и то, что правду, и то, что ее говорили. Ведь можно остаться честным и промолчать. И тогда другой никогда о ней не узнает. А мы говорили друг другу все… Так вот, Лер, пусть это останется так же… У меня в мыслях не было связывать тебя, иначе бы я сказал, вернее, предложил бы тебе пожить вместе, именно вместе. Но я таких слов не произнес, потому что таких мыслей у меня не было, понимаешь? Если бы ты приняла мое приглашение, ты бы осталась совершенно свободной, независимой в своих делах и планах. И даже в постели, – усмехнулся он. – Я специально во вторую комнату купил кровать, чтобы ты не считала себя обязанной спать со мной. Ты могла жить у меня, как в гостинице, только бесплатно.
От этих слов Лере почему-то стало еще обиднее. Она с трудом сдержала слезы.
– Данила… Ты прав, конечно. Не обращай внимания. У меня, наверное, шок… Отвези меня в гостиницу, пожалуйста.
Глухое, словно обморок, молчание в ответ.
Лера не выдержала:
– Алле? Вы меня слышите?
– А кто его спрашивает? – Женский голос сух и напряжен.
– Я его бывшая одноклассница… Видите ли, я давно живу в Америке, больше двадцати лет… Вот приехала на родину. Хотелось бы повидаться со школьными друзьями. Вам это создает какую-то проблему? Вы, наверное, его жена?
– Я его мама… – послышалось всхлипывание. – Дело в том… Дело в том, что Слава умер…
– Ох, простите… Мои соболезнования…
– Спасибо…
– Что с ним случилось?
– Инфаркт… Вот как вышло: мы живы, а сына нет…
Лера сочувственно помолчала. Женщина нарушила тишину:
– А вы кто, деточка, как зовут вас? Я помню некоторых его друзей по школе…
– Лера, Валерия Титова.
– Нет, извините, не припомню. Ингу помню. А вас нет…
– Не страшно, – вежливо ответила Лера. – А вы не знакомы с кем-нибудь из его – наших с ним – одноклассников? Может, сохранился телефон Инги?
– Ничем не могу вам помочь, деточка. Славик давно ни с кем из школы не общался, а уж мы тем более, как вы понимаете…
Лера извинилась еще раз и повесила трубку. Строго говоря, Слава никогда не был ее приятелем, она хотела разыскать свою любимую подружку Веру, да и других девчонок… То есть нынче уже взрослых женщин, как она сама, – просто Лера их помнила школьницами. В нашей памяти люди не меняются: не взрослеют, не растут, не стареют. Память, как фотоаппарат, жестко фиксирует тот далекий в годах образ, и увидеть, даже мысленно, школьных подружек своими ровесницами ей не удавалось.
Проблема же была в том, что, видимо, все они вышли замуж и сменили фамилии. И теперь их ни в каких справочниках не найти. Тогда как мальчишки остались при своих фамилиях, и даже если они сменили место жительство, то ей все-таки удалось разыскать несколько человек. Хорошая штука интернет!
Она находилась уже три дня в Москве – и все три дня слонялась без устали по улицам, пытаясь примирить себя с городом детства. Каким-то чутьем она понимала, что и с Данилой примирения не будет, пока она не разберется в своих отношениях с родиной.
И пока не найдет своих школьных друзей. Они помогут ей в этом: они часть ее детства, они печать, штамп, подтверждающий ее родство с этим городом, принявшим ее столь безразлично, если не сказать недружелюбно. В Москве слишком откровенно на нее смотрели и женщины, и мужчины – изучающими, хоть и по-разному, взглядами. В Москве слишком громко говорили по телефону, на весь автобус, устраивая себе из пассажиров публику. В Москве слишком вызывающе одевались, слишком много пили пива, слишком часто ругались матом… Москва не была нейтральна, как любой другой город на Западе, – этот город вступал, не спросясь, в какие-то отношения с Лерой, он к ней приставал, он чего-то от нее требовал… Harassment, вот как это называется! Этот город был сплошной харассмент – провокация, домогательство, агрессия!
Да, Лера понимала, что смотрит на родной город глазами иностранки, и ничего не попишешь, она большую часть жизни прожила в Америке, она почти иностранка и есть.
Но она осталась русской, москвичкой и потому не столько осуждала город, сколько огорчалась его непристойным подростковым поведением.
«Ладно, – сказала она себе, – попробуем следующий телефон».
– Да, я.
– Это Лера Титова. Помнишь меня? Мы учились в одном классе.
– Лера? Не помню.
– Ну, Валерия. Валерия Титова!
– И что вам нужно, Валерия?
– Мне? Ничего… Света, ты меня вспомнила?
– Более-менее. Так что вам нужно?
– Ничего… Я живу в Америке. Много лет не была в России. А теперь приехала… У меня здесь нет никого из друзей, кроме бывших одноклассников.
– Надеюсь, вы не рассчитываете на то, что я предложу вам остановиться у меня?
– Бред какой! – рассердилась Лера. – При чем тут! Мне есть где остановиться.
– Так что же вам нужно от меня?
– Да ничего мне не нужно! Просто ностальгия…
– Мне уже давно никто не звонит ради «ничего». Я работаю в мэрии Москвы и прекрасно знаю, что стоит за вашими «ничего». Все друзья, подруги, бывшие соседи, друзья подруг и друзья соседей – все меня вдруг вспомнили. У всех потрясающая память. Знакомые чуть не с ясельного возраста мне звонят и рассказывают про ностальгию. Так что не крутите, Валерия. Говорите, что вам нужно. Если смогу, то помогу, но не обещаю. Все будет зависеть от того, в чем суть вашей просьбы.
– Послушайте, Света… – Лера вынужденно перешла на «вы» – тон бывшей одноклассницы никак не располагал к дружеским интонациям. – Вы чего-то не поняли! Я уже двадцать с лишним лет живу в Америке, в США, понимаете? А не в Москве! И ничего от мэрии Москвы мне по определению не может быть нужно! Я хотела разыскать школьных друзей, вот и все!
– Мы с вами подругами не были.
– Разумеется. Но, возможно, у вас сохранились контакты с кем-то из нашего класса?
– В этом я вряд ли смогу вам помочь.
– Вы ни с кем не общаетесь?
– Нет, – отрезала Света.
– Но вы же только что сказали, что все вас вспомнили и звонили…
– Кто-то из них мне звонил, уже не помню кто, и у меня нет их номеров. Успехов вам в ностальгии! – закончила она с легкой издевкой и повесила трубку.
…Надо же, Света, Светка Погодина, серая троечница, списывавшая сочинения у Леры, – нынче она важная персона! Работать в мэрии Москвы – это, наверное, круто? Ну да, судя по тому, как она задирает нос. От нее, видимо, многое зависит нынче…
Лера испытала вдруг облегчение оттого, что давно не живет здесь и что ей не нужно заискивать перед бывшей одноклассницей в надежде вымолить (или выкупить?) у нее какие-то неведомые блага.
На мгновение остро захотелось назад, домой, в Америку. Там тоже нередко приходится выбивать и настаивать, но потому, что у тебя есть права, которые не соблюдает какой-то чиновник. А вовсе не потому, что ты ищешь милостизабытой одноклассницы…
Сантименты. Это, кажется, несколько ироническое название чувств? Ее русский язык несколько сузился за годы жизни в Америке…
Когда в восемнадцать лет она встретилась с американцем – роман развивался бурно и быстро закончился свадьбой, – она с радостью уехала из СССР. Она ненавидела этот строй, эту систему. Ее родители постоянно слушали «Голос Америки», тихо диссидентствуя на кухне. Она с детства впитала остро-критическое отношение к советской власти, она читала в полуистертых слепых копиях Солженицына и Венечку Ерофеева, Аксенова и Бродского, запрещенных и опальных. Тогда еще опальных, хотя продлилось это недолго. Вскоре шарахнула перестройка, и она, уже в Америке, не отрывалась от новостей, в которых в ту пору говорили на редкость много о Советском Союзе и о Горбачеве. Ей страшно хотелось вернуться в Россию, подышать этим воздухом свободы, поговорить с друзьями, со школьными друзьями, других она завести не успела, уехав в неполные девятнадцать лет…
Но к тому времени им уже удалось перетащить ее родителей в Штаты, и с Россией ее больше ничего не связывало. Дети родились там, в Америке. Куда ехать, к кому? Переписку с подругами она не вела – когда она уезжала, в СССР еще косо смотрели на связи с иностранцами, и Лера не хотела создавать проблемы подругам. А потом возобновлять утраченные отношения было неловко и ни к чему…
Наступили девяностые, и Леру снова стало воротить от того, что происходило на родине. А происходили там немыслимые, жуткие вещи: там постоянно убивали людей, там новорожденную демократию использовали только для того, чтобы воровать в масштабах государства! Вся помощь, которую посылала в Россию Америка и другие западные страны, растекалась по карманам коррумпированных высокопоставленных чиновников, а низший чиновничий эшелон изводил население страны непомерными взятками… Все это было отвратительно, и Лера снова порадовалась тому, что уехала из этой гиблой страны с ее гиблым, развращенным большевиками менталитетом.
Меж тем ее политические взгляды, исполненные праведного гнева, оказались недостаточным основанием для того, чтобы обрести счастье в чужой стране. Лера так и не привыкла к Америке: слишком многое в этой стране вызывало ее нравственное отторжение. Вот и вышло, что зависла она душой между двумя странами. Россию она любила, но при этом категорически осуждала, а Америку не любила, хотя, конечно, в политическом отношении эта страна была куда более демократичной и развитой…
Прошли годы, дети выросли. Они еще кое-как говорили по-русски, пока были маленькими, – Лера настаивала, но вскоре сдалась и перешла с детьми на английский. А Россия потихоньку выправлялась, хотя все еще откалывала такие номера, от которых у международного сообщества отвисала челюсть. Тем не менее ей все чаще хотелось туда, на родину. Дети выросли настоящими американцами, с чуждым ей менталитетом. Россия их не интересовала. Мужа тоже. Несколько русских подружек-эмигранток поливали Россию как могли. Им нужно было доказать всем – и прежде всего себе, – что они сделали правильный выбор, уехав в Штаты, в которые так стремились, – а для этого им требовалось всячески принижать покинутую родину.
Лера ненавидела эти убогие разговоры. Они были крайне предвзятыми, изначально ориентированными на хай и лай, а ей хотелось беседы умной, аналитической, по возможности объективной… Да не с кем было вести эти беседы.
Подоспел интернет, и Лера регулярно погружалась в русские сайты, в новости и аналитику, участвовала даже в парочке форумов, где нередко ругала Россию, жадно вычитывая возражения. Ей хотелось, страстно хотелось, чтобы ее убедили в обратном! Ей хотелось верить, что у России великое будущее, как писали русские участники форумов, и, критикуя, она жаждала аргументированных опровержений.
Опровержений она получала предостаточно, но с аргументацией у оппонентов дела обстояли куда хуже, и это ее расстраивало.
А потом, два года назад, муж тяжело и неизлечимо заболел. И вся жизнь ее свелась к небольшому пространству вокруг его постели, где единственным отдыхом и развлечением Леры стал голубоватый экран компьютера, ведущий в рунет [1].
После похорон Лера на месяц впала в спячку. Она отсыпалась за последние два года, когда привыкла постоянно вскакивать по ночам. Сиделка находилась в доме круглосуточно, но муж звал Леру. Он знал, что умирает, и она это знала, – какие тут счеты! На фоне его страдания ее недосып не имел права на голос.
Когда она наконец вынырнула из мутных глубин спячки и огляделась вокруг прояснившимся взглядом, то ей показалось, что она стоит на вершине горы, на которую долго и истово взбиралась, а теперь не понимает, зачем она это сделала и куда теперь идти. Куда?! Вокруг простиралась пустыня…
В Америку она приехала из-за мужа. А теперь его нет. Сыновья выросли, стали совсем взрослые. Оба еще, правда, учились, но жили в другом городе, в кампусе, по выходным подрабатывали, Лера их месяцами не видела… Родители, помогавшие им, пока дети были маленькими, теперь поселились в пансионате во Флориде и были очень довольны своей жизнью.
Настоящих друзей у нее тоже не оказалось. Те подружки, что прибило к ней обстоятельствами и близостью адресов, были, по сути, экономическимиэмигрантками, которые приехали в Америку в надежде на легкую красивую жизнь. Красивая жизнь мало у кого получалась, но чем меньше она удавалась охотницам за американской мечтой, тем озлобленнее они поливали Россию. Лере было душно в их кругу…
– Кто вы такая?
– Его бывшая одноклассница. Видите ли, меня не было в России двадцать три года, и мне хотелось бы разыскать своих школьных друзей…
– Вы его любовница?
– Ну что вы, конечно нет, я же вам объясняю: я бывшая одноклассница, только три дня назад приехала в Россию после многолетнего отсутствия и…
– Он умер.
– Вот как…
– Вот так!
– Вы его жена?
– Вдова!
– Ох, простите… А что же случилось с Андрюшей?
– Хм, с «Андрюшей»! Вы были его любовницей?
– Да нет же, одноклассница! Меня не было в России двадцать три года, как вы хотите, чтобы я оказалась его любовницей!
– Я как раз и не хочу! Так почему вы ему звоните, если вы не его бывшая любовница?
Лера настолько отвыкла от подобных разговоров и интонаций, что совершенно растерялась. Как на это отвечать? Или просто повесить трубку? Подумав, она все же произнесла как можно более доброжелательно:
– Я пытаюсь разыскать наших бывших одноклассников. Особенно девочек… Может, вы знакомы с кем-то из них?
– Вот только девочек мне и не хватало!
– Я имела в виду наших общих одноклассниц… А что случилось с Андреем?
– А то! По бабам надо было меньше шляться!
Лера ничего не ответила. Разговор даже не зашел в тупик, он в нем пребывал с самого начала. Дежурно выразив соболезнования, она повесила трубку. У нее возникло ощущение, словно она ехала к морю с жаждой искупаться в его прозрачной, освежающей воде, а вместо этого окунулась в мутную жижу закисшего пруда с лягушками…
Ей ответил мужской голос, и она обрадовалась, что на этот раз попала не на жену. Но разочарование наступило немедленно. Вместо ожидаемого «это я» мужской голос прокричал куда-то:
– Мамк! Поди сюда, тут кто-то папку спрашивает!
Лера с детства ненавидела все эти «мамка» и «папка».
– Кто? – донеслось до нее. – Не знаю, тетка какая-то.
Ага, «тетка» тоже хорошо…
– Слушаю! – рявкнул женский голос в трубку.
– Здравствуйте, меня зовут Валерия Титова. Я бы хотела поговорить с Анатолием Трубачевым.
– Вы кто?
Лера, вздохнув, смирилась с судьбой и принялась объяснять про Америку и одноклассников.
– Нету его, – выслушав, заявила женщина. – Спекся.
– Простите, это как?..
– А так! Пить надо было меньше!
– Он что, заболел?
– Сдох. Так что опоздали вы, Титова Валерия.
Лера вспомнила «мутантов» в Тунисе. А ведь все начиналось в школе, когда мальчишки еще только бравировали, распивая бутылку водки. Тогда это была почти шутка – так подростки курят, и им кажется, что с сигаретой они очень взросло выглядят. Но годы побежали, помчались, намотались на какой-то невидимый маховик, и детская шалость стала серьезным пороком… В России нет антиалкогольной пропаганды, и это неправильно!
– Сочувствую…
– Да что вы, зачем! Порадуйтесь за меня, я избавилась от алкоголика!
Лера растерянно помолчала, затем поскорее распрощалась.
Наверное, к родине и к Даниле у нее оказался одинаковый счет: обоим она не могла простить того, что не находит в своей душе прежних чувств. Что отчаянно пытается найти внутри себя опору, на которой можно было бы заново выстроить отношения любви и понимания, но в этом ей никто не хочет помочь! Ни родина, ни Данила!
…И вот сидит она в машине, разглядывая Ленинградское шоссе, отмечает новшества, о которых, впрочем, наслышана, и ничего не чувствует. Ну, ровно ничего!
Ей почему-то стало неприятно, словно ее обманули. Столь долгой – длиной во много лет и множество сомнений – была дорога на родину! И нате вам, ни одной положительной эмоции, хоть самой завалящей…
– И тут «Макдоналдс», – произнесла она с легким раздражением, заметив знакомое лого.
Данила посмотрел на нее, словно хотел поймать выражение ее лица, и тут же отвернулся: надо следить за дорогой. Ленинградка была забита, особо прыткие пытались протыриться всеми неправдами, глаз да глаз.
Лера тоже посмотрела на него. Там, на белых пляжах Туниса, он был романтическим любовником из такой далекой и такой романтичной Москвы; здесь же, за рулем машины, он стал обычным москвичом, прекрасно вписавшись в интерьер загазованного шоссе с замызганными бордюрами. А она не вписывалась никуда. Она не была иностранной туристкой, готовой радоваться любой глупости, которую скажет гид; но она и не была россиянкой.
Точнее, она большене была ею…
– Почему ты решила поселиться в гостинице? – от мыслей ее оторвал голос Данилы.
– Извини, я подумала, что так будет лучше…
– Не извиняйся, это твое право решать, где тебе будет лучше. Я просто полюбопытствовал.
– Я не имела в виду, что только мне… Тебе тоже.
– Ты меня держишь за маленького мальчика, который сам не в состоянии решить, что ему лучше?
Все неправильно пошло с самого начала, Лера чувствовала, и, наверное, в этом виновата она, потому что у нее совсем не такие эмоции, как она ожидала… Она не рада Москве, не рада Даниле, и невозможно понять почему. А он, конечно, мгновенно это уловил – это была его черта, она уже изучила: он пеленговал, как сверхмощная антенна, любые перепады ее биополя.
– Лер, если я предложил тебе остановиться у меня, значит, я все взвесил. И если я сказал, что ты меня не стеснишь, значит, сказал правду. Мне бы не хотелось, чтобы ты перестала верить мне.
– Я… Данил, я не перестала, почему ты так…
– А если не перестала, то, значит, испугалась. Что я, поселив тебя у себя, предъявлю на тебя права?
Она попыталась что-то сказать, беспомощно чувствуя, что они сейчас поссорятся, и тогда все станет просто невыносимо, и тогда она попросит его повернуть обратно в аэропорт, потому что Москва ее уже предала, и если теперь еще и он…
Данил обвил рукой ее плечи.
– Погоди, помолчи минуту. Дай договорить. В наших отношениях много всего хорошего… Очень хорошего. Но знаешь, что самое потрясающее? Что мы все время говорили друг другу правду. И в Тунисе, и когда переписывались… Тут важны оба слова: и то, что правду, и то, что ее говорили. Ведь можно остаться честным и промолчать. И тогда другой никогда о ней не узнает. А мы говорили друг другу все… Так вот, Лер, пусть это останется так же… У меня в мыслях не было связывать тебя, иначе бы я сказал, вернее, предложил бы тебе пожить вместе, именно вместе. Но я таких слов не произнес, потому что таких мыслей у меня не было, понимаешь? Если бы ты приняла мое приглашение, ты бы осталась совершенно свободной, независимой в своих делах и планах. И даже в постели, – усмехнулся он. – Я специально во вторую комнату купил кровать, чтобы ты не считала себя обязанной спать со мной. Ты могла жить у меня, как в гостинице, только бесплатно.
От этих слов Лере почему-то стало еще обиднее. Она с трудом сдержала слезы.
– Данила… Ты прав, конечно. Не обращай внимания. У меня, наверное, шок… Отвези меня в гостиницу, пожалуйста.
* * *
– Здравствуйте. Могу я поговорить с Вячеславом Зюбриным?Глухое, словно обморок, молчание в ответ.
Лера не выдержала:
– Алле? Вы меня слышите?
– А кто его спрашивает? – Женский голос сух и напряжен.
– Я его бывшая одноклассница… Видите ли, я давно живу в Америке, больше двадцати лет… Вот приехала на родину. Хотелось бы повидаться со школьными друзьями. Вам это создает какую-то проблему? Вы, наверное, его жена?
– Я его мама… – послышалось всхлипывание. – Дело в том… Дело в том, что Слава умер…
– Ох, простите… Мои соболезнования…
– Спасибо…
– Что с ним случилось?
– Инфаркт… Вот как вышло: мы живы, а сына нет…
Лера сочувственно помолчала. Женщина нарушила тишину:
– А вы кто, деточка, как зовут вас? Я помню некоторых его друзей по школе…
– Лера, Валерия Титова.
– Нет, извините, не припомню. Ингу помню. А вас нет…
– Не страшно, – вежливо ответила Лера. – А вы не знакомы с кем-нибудь из его – наших с ним – одноклассников? Может, сохранился телефон Инги?
– Ничем не могу вам помочь, деточка. Славик давно ни с кем из школы не общался, а уж мы тем более, как вы понимаете…
Лера извинилась еще раз и повесила трубку. Строго говоря, Слава никогда не был ее приятелем, она хотела разыскать свою любимую подружку Веру, да и других девчонок… То есть нынче уже взрослых женщин, как она сама, – просто Лера их помнила школьницами. В нашей памяти люди не меняются: не взрослеют, не растут, не стареют. Память, как фотоаппарат, жестко фиксирует тот далекий в годах образ, и увидеть, даже мысленно, школьных подружек своими ровесницами ей не удавалось.
Проблема же была в том, что, видимо, все они вышли замуж и сменили фамилии. И теперь их ни в каких справочниках не найти. Тогда как мальчишки остались при своих фамилиях, и даже если они сменили место жительство, то ей все-таки удалось разыскать несколько человек. Хорошая штука интернет!
Она находилась уже три дня в Москве – и все три дня слонялась без устали по улицам, пытаясь примирить себя с городом детства. Каким-то чутьем она понимала, что и с Данилой примирения не будет, пока она не разберется в своих отношениях с родиной.
И пока не найдет своих школьных друзей. Они помогут ей в этом: они часть ее детства, они печать, штамп, подтверждающий ее родство с этим городом, принявшим ее столь безразлично, если не сказать недружелюбно. В Москве слишком откровенно на нее смотрели и женщины, и мужчины – изучающими, хоть и по-разному, взглядами. В Москве слишком громко говорили по телефону, на весь автобус, устраивая себе из пассажиров публику. В Москве слишком вызывающе одевались, слишком много пили пива, слишком часто ругались матом… Москва не была нейтральна, как любой другой город на Западе, – этот город вступал, не спросясь, в какие-то отношения с Лерой, он к ней приставал, он чего-то от нее требовал… Harassment, вот как это называется! Этот город был сплошной харассмент – провокация, домогательство, агрессия!
Да, Лера понимала, что смотрит на родной город глазами иностранки, и ничего не попишешь, она большую часть жизни прожила в Америке, она почти иностранка и есть.
Но она осталась русской, москвичкой и потому не столько осуждала город, сколько огорчалась его непристойным подростковым поведением.
«Ладно, – сказала она себе, – попробуем следующий телефон».
* * *
– Света? Светлана Погодина?– Да, я.
– Это Лера Титова. Помнишь меня? Мы учились в одном классе.
– Лера? Не помню.
– Ну, Валерия. Валерия Титова!
– И что вам нужно, Валерия?
– Мне? Ничего… Света, ты меня вспомнила?
– Более-менее. Так что вам нужно?
– Ничего… Я живу в Америке. Много лет не была в России. А теперь приехала… У меня здесь нет никого из друзей, кроме бывших одноклассников.
– Надеюсь, вы не рассчитываете на то, что я предложу вам остановиться у меня?
– Бред какой! – рассердилась Лера. – При чем тут! Мне есть где остановиться.
– Так что же вам нужно от меня?
– Да ничего мне не нужно! Просто ностальгия…
– Мне уже давно никто не звонит ради «ничего». Я работаю в мэрии Москвы и прекрасно знаю, что стоит за вашими «ничего». Все друзья, подруги, бывшие соседи, друзья подруг и друзья соседей – все меня вдруг вспомнили. У всех потрясающая память. Знакомые чуть не с ясельного возраста мне звонят и рассказывают про ностальгию. Так что не крутите, Валерия. Говорите, что вам нужно. Если смогу, то помогу, но не обещаю. Все будет зависеть от того, в чем суть вашей просьбы.
– Послушайте, Света… – Лера вынужденно перешла на «вы» – тон бывшей одноклассницы никак не располагал к дружеским интонациям. – Вы чего-то не поняли! Я уже двадцать с лишним лет живу в Америке, в США, понимаете? А не в Москве! И ничего от мэрии Москвы мне по определению не может быть нужно! Я хотела разыскать школьных друзей, вот и все!
– Мы с вами подругами не были.
– Разумеется. Но, возможно, у вас сохранились контакты с кем-то из нашего класса?
– В этом я вряд ли смогу вам помочь.
– Вы ни с кем не общаетесь?
– Нет, – отрезала Света.
– Но вы же только что сказали, что все вас вспомнили и звонили…
– Кто-то из них мне звонил, уже не помню кто, и у меня нет их номеров. Успехов вам в ностальгии! – закончила она с легкой издевкой и повесила трубку.
…Надо же, Света, Светка Погодина, серая троечница, списывавшая сочинения у Леры, – нынче она важная персона! Работать в мэрии Москвы – это, наверное, круто? Ну да, судя по тому, как она задирает нос. От нее, видимо, многое зависит нынче…
Лера испытала вдруг облегчение оттого, что давно не живет здесь и что ей не нужно заискивать перед бывшей одноклассницей в надежде вымолить (или выкупить?) у нее какие-то неведомые блага.
На мгновение остро захотелось назад, домой, в Америку. Там тоже нередко приходится выбивать и настаивать, но потому, что у тебя есть права, которые не соблюдает какой-то чиновник. А вовсе не потому, что ты ищешь милостизабытой одноклассницы…
* * *
М-да… Не так, совсем не так представляла себе Лера возвращение на родину! Похоже, ее сантименты тут мало кто способен разделить.Сантименты. Это, кажется, несколько ироническое название чувств? Ее русский язык несколько сузился за годы жизни в Америке…
Когда в восемнадцать лет она встретилась с американцем – роман развивался бурно и быстро закончился свадьбой, – она с радостью уехала из СССР. Она ненавидела этот строй, эту систему. Ее родители постоянно слушали «Голос Америки», тихо диссидентствуя на кухне. Она с детства впитала остро-критическое отношение к советской власти, она читала в полуистертых слепых копиях Солженицына и Венечку Ерофеева, Аксенова и Бродского, запрещенных и опальных. Тогда еще опальных, хотя продлилось это недолго. Вскоре шарахнула перестройка, и она, уже в Америке, не отрывалась от новостей, в которых в ту пору говорили на редкость много о Советском Союзе и о Горбачеве. Ей страшно хотелось вернуться в Россию, подышать этим воздухом свободы, поговорить с друзьями, со школьными друзьями, других она завести не успела, уехав в неполные девятнадцать лет…
Но к тому времени им уже удалось перетащить ее родителей в Штаты, и с Россией ее больше ничего не связывало. Дети родились там, в Америке. Куда ехать, к кому? Переписку с подругами она не вела – когда она уезжала, в СССР еще косо смотрели на связи с иностранцами, и Лера не хотела создавать проблемы подругам. А потом возобновлять утраченные отношения было неловко и ни к чему…
Наступили девяностые, и Леру снова стало воротить от того, что происходило на родине. А происходили там немыслимые, жуткие вещи: там постоянно убивали людей, там новорожденную демократию использовали только для того, чтобы воровать в масштабах государства! Вся помощь, которую посылала в Россию Америка и другие западные страны, растекалась по карманам коррумпированных высокопоставленных чиновников, а низший чиновничий эшелон изводил население страны непомерными взятками… Все это было отвратительно, и Лера снова порадовалась тому, что уехала из этой гиблой страны с ее гиблым, развращенным большевиками менталитетом.
Меж тем ее политические взгляды, исполненные праведного гнева, оказались недостаточным основанием для того, чтобы обрести счастье в чужой стране. Лера так и не привыкла к Америке: слишком многое в этой стране вызывало ее нравственное отторжение. Вот и вышло, что зависла она душой между двумя странами. Россию она любила, но при этом категорически осуждала, а Америку не любила, хотя, конечно, в политическом отношении эта страна была куда более демократичной и развитой…
Прошли годы, дети выросли. Они еще кое-как говорили по-русски, пока были маленькими, – Лера настаивала, но вскоре сдалась и перешла с детьми на английский. А Россия потихоньку выправлялась, хотя все еще откалывала такие номера, от которых у международного сообщества отвисала челюсть. Тем не менее ей все чаще хотелось туда, на родину. Дети выросли настоящими американцами, с чуждым ей менталитетом. Россия их не интересовала. Мужа тоже. Несколько русских подружек-эмигранток поливали Россию как могли. Им нужно было доказать всем – и прежде всего себе, – что они сделали правильный выбор, уехав в Штаты, в которые так стремились, – а для этого им требовалось всячески принижать покинутую родину.
Лера ненавидела эти убогие разговоры. Они были крайне предвзятыми, изначально ориентированными на хай и лай, а ей хотелось беседы умной, аналитической, по возможности объективной… Да не с кем было вести эти беседы.
Подоспел интернет, и Лера регулярно погружалась в русские сайты, в новости и аналитику, участвовала даже в парочке форумов, где нередко ругала Россию, жадно вычитывая возражения. Ей хотелось, страстно хотелось, чтобы ее убедили в обратном! Ей хотелось верить, что у России великое будущее, как писали русские участники форумов, и, критикуя, она жаждала аргументированных опровержений.
Опровержений она получала предостаточно, но с аргументацией у оппонентов дела обстояли куда хуже, и это ее расстраивало.
А потом, два года назад, муж тяжело и неизлечимо заболел. И вся жизнь ее свелась к небольшому пространству вокруг его постели, где единственным отдыхом и развлечением Леры стал голубоватый экран компьютера, ведущий в рунет [1].
После похорон Лера на месяц впала в спячку. Она отсыпалась за последние два года, когда привыкла постоянно вскакивать по ночам. Сиделка находилась в доме круглосуточно, но муж звал Леру. Он знал, что умирает, и она это знала, – какие тут счеты! На фоне его страдания ее недосып не имел права на голос.
Когда она наконец вынырнула из мутных глубин спячки и огляделась вокруг прояснившимся взглядом, то ей показалось, что она стоит на вершине горы, на которую долго и истово взбиралась, а теперь не понимает, зачем она это сделала и куда теперь идти. Куда?! Вокруг простиралась пустыня…
В Америку она приехала из-за мужа. А теперь его нет. Сыновья выросли, стали совсем взрослые. Оба еще, правда, учились, но жили в другом городе, в кампусе, по выходным подрабатывали, Лера их месяцами не видела… Родители, помогавшие им, пока дети были маленькими, теперь поселились в пансионате во Флориде и были очень довольны своей жизнью.
Настоящих друзей у нее тоже не оказалось. Те подружки, что прибило к ней обстоятельствами и близостью адресов, были, по сути, экономическимиэмигрантками, которые приехали в Америку в надежде на легкую красивую жизнь. Красивая жизнь мало у кого получалась, но чем меньше она удавалась охотницам за американской мечтой, тем озлобленнее они поливали Россию. Лере было душно в их кругу…
* * *
– Я бы хотела поговорить с Андреем Исаевым…– Кто вы такая?
– Его бывшая одноклассница. Видите ли, меня не было в России двадцать три года, и мне хотелось бы разыскать своих школьных друзей…
– Вы его любовница?
– Ну что вы, конечно нет, я же вам объясняю: я бывшая одноклассница, только три дня назад приехала в Россию после многолетнего отсутствия и…
– Он умер.
– Вот как…
– Вот так!
– Вы его жена?
– Вдова!
– Ох, простите… А что же случилось с Андрюшей?
– Хм, с «Андрюшей»! Вы были его любовницей?
– Да нет же, одноклассница! Меня не было в России двадцать три года, как вы хотите, чтобы я оказалась его любовницей!
– Я как раз и не хочу! Так почему вы ему звоните, если вы не его бывшая любовница?
Лера настолько отвыкла от подобных разговоров и интонаций, что совершенно растерялась. Как на это отвечать? Или просто повесить трубку? Подумав, она все же произнесла как можно более доброжелательно:
– Я пытаюсь разыскать наших бывших одноклассников. Особенно девочек… Может, вы знакомы с кем-то из них?
– Вот только девочек мне и не хватало!
– Я имела в виду наших общих одноклассниц… А что случилось с Андреем?
– А то! По бабам надо было меньше шляться!
Лера ничего не ответила. Разговор даже не зашел в тупик, он в нем пребывал с самого начала. Дежурно выразив соболезнования, она повесила трубку. У нее возникло ощущение, словно она ехала к морю с жаждой искупаться в его прозрачной, освежающей воде, а вместо этого окунулась в мутную жижу закисшего пруда с лягушками…
* * *
– Здравствуйте, меня зовут Валерия Титова. Я бы хотела поговорить с Анатолием Трубачевым.Ей ответил мужской голос, и она обрадовалась, что на этот раз попала не на жену. Но разочарование наступило немедленно. Вместо ожидаемого «это я» мужской голос прокричал куда-то:
– Мамк! Поди сюда, тут кто-то папку спрашивает!
Лера с детства ненавидела все эти «мамка» и «папка».
– Кто? – донеслось до нее. – Не знаю, тетка какая-то.
Ага, «тетка» тоже хорошо…
– Слушаю! – рявкнул женский голос в трубку.
– Здравствуйте, меня зовут Валерия Титова. Я бы хотела поговорить с Анатолием Трубачевым.
– Вы кто?
Лера, вздохнув, смирилась с судьбой и принялась объяснять про Америку и одноклассников.
– Нету его, – выслушав, заявила женщина. – Спекся.
– Простите, это как?..
– А так! Пить надо было меньше!
– Он что, заболел?
– Сдох. Так что опоздали вы, Титова Валерия.
Лера вспомнила «мутантов» в Тунисе. А ведь все начиналось в школе, когда мальчишки еще только бравировали, распивая бутылку водки. Тогда это была почти шутка – так подростки курят, и им кажется, что с сигаретой они очень взросло выглядят. Но годы побежали, помчались, намотались на какой-то невидимый маховик, и детская шалость стала серьезным пороком… В России нет антиалкогольной пропаганды, и это неправильно!
– Сочувствую…
– Да что вы, зачем! Порадуйтесь за меня, я избавилась от алкоголика!
Лера растерянно помолчала, затем поскорее распрощалась.
Наверное, к родине и к Даниле у нее оказался одинаковый счет: обоим она не могла простить того, что не находит в своей душе прежних чувств. Что отчаянно пытается найти внутри себя опору, на которой можно было бы заново выстроить отношения любви и понимания, но в этом ей никто не хочет помочь! Ни родина, ни Данила!