Гаррисон Гарри. Далет-эффект

   — Давай. Начнем с минимальной нагрузки.
   — С минимальной. Включаю.
   — Теперь, господа, наблюдайте за кораблем, — сказал Ове, прикрыв микрофон ладонью.
   Впрочем, наблюдать было не за чем. Порывы ветра волнами гнали вдоль набережной мелкую снежную пыль, вспыхивавшую в конусах света под фонарями.
   Трап ледокола был поднят; на берегу рядом с провисшими причальными канатами стояли наготове матросы. Прилив отнес ледокол от края набережной, так что стала видна темная полоска воды. Волны плескались и шлепали между корпусом корабля и каменной стеной причала.
   — Пока ничего, — сказал Ове.
   — Увеличиваю мощность.
   Наблюдатели переступали с ноги на ногу и ежились от холода. Послышался приглушенный ропот. Один из них повернулся к Ове, приготовившись высказать упрек, как вдруг воздух наполнился пронзительным тонким визгом. Он шел со всех сторон сразу, тревожный и не имеющий источника. Казалось, он рождался прямо в мозгу, заставляя вибрировать черепные кости. Болезненное ощущение быстро прошло, но вибрация осталась, хотя ее тон сделался более низким, как будто струна гигантской небесной виолончели рокотала на фоне Вселенной…
   В ту же минуту со стороны ледокола послышался скрежет — корпус заскрипел сначала с одной стороны, потом с другой. С палубы донеслись взволнованные крики. Затем по всему телу корабля прошла мелкая дрожь, вокруг вскипели крошечные буруны и побежали, присасываясь к корпусу.
   — Господи Иисусе, вы только посмотрите! — выдохнул кто-то изумленно.
   Они смотрели. Это было невероятно.
   Огромный ледокол, словно укрепленный на гигантском подводном поршне, медленно поднимался из воды. Сначала появилась ватерлиния, затем нижняя часть корпуса, окрашенная свинцовым суриком и заляпанная темными пятнами ракушек. Немного ниже свисали пучки увядших водорослей. На корме показались нижняя часть руля и гребные винты, которые поднимались из воды, пока все лопасти не оказались в воздухе. Матросы, стоявшие на причале, поспешно травили швартовы.
   — В чем дело? Что это значит? — воскликнул один из наблюдателей, но его голос потонул в шуме взволнованных криков.
   Метель немного утихла; отдельные вихри еще взметались и тут же уносились прочь; фонари на набережной теперь ярко освещали корабль, висящий над морем. Вода стекала с него сплошным потоком, заглушая плеск волн о каменную стенку причала.
   Киль ледокола уже на добрый метр возвышался над водой.
   — Арни, ты сделал это! — Ове сжимал телефонную трубку, глядя на тысячетонную глыбу ледокола, парящую в воздухе над проливом Идерхаун. — Ты поднялся уже как минимум на метр! Снижай нагрузку…
   — Я и снижаю. — Голос был напряженным. — Но начинают нарастать гармоники, стоячая волна…
   Внезапно с корабля донесся протяжный металлический стон, заглушивший его слова. Ледокол вздрогнул всем корпусом и вдруг рухнул как подкошенный кормой вниз, словно из-под него выдернули подпорки.
   Звук был такой, как будто загрохотал во всю мощь гигантский водопад. Мгновение — и ревущая стена черной воды взметнулась у берега, встала на дыбы, как зверь перед прыжком, вырастая все выше и выше, и обрушилась на причал Разбившись в белую кипящую пену, волна хлынула на наблюдателей, потащила их вперед и грохнула о каменную стену. Люди попадали с ног, она смешала их в кучу, потом раскидала, словно выброшенную на берег рыбу, и поползла назад широким темным полотном.
   Послышались стоны и крики раненых, которым эхом вторили возгласы, доносившиеся с корабля.
   — Сюда, скорее, Ноже мой! Это же адмирал!
   — Не трогайте его — у него сломана нога, если не хуже., - Пустите меня!..
   — Вызовите «Скорую помощь», здесь раненый! Грохоча тяжелыми сапогами, подбежали охранники; кто-то кричал в полицейский радиопередатчик. «Белый медведь» раскачивался на волнах, лязгая металлом, и, перекрывая весь этот шум, властно гремел голос капитана:
   — Течь на корме — ставьте деревянные заглушки, идиоты! Дайте мне только добраться до того, кто все это устроил!
   С пронзительным воем приближались полицейские машины, за ними звенели колокольчики сирен «скорой помощи». Огни фар неслись вдоль набережной, освещая сотни крошечных водопадов, стекавших по каменным стенам.
   От удара Ове чуть не потерял сознание, вымок до костей и запутался в телефонном проводе. С трудом приподнявшись, он сел спиной к стене и смотрел, как обезумевшие люди метались на фоне раскачивающегося ледокола. Он был потрясен внезапностью несчастья, видом раненых, может быть, погибших людей. Это было жутко, этого не должно было случиться.
   И в то же время его переполняло такое чувство торжества, что он едва удержался от крика. Сработало! Они победили! Далет-эффект действует — точно так, как предсказывал Арни Клейн.
   В мире появилось нечто новое, не существовавшее до этой ночи, и отныне мир уже никогда не будет таким, как прежде. Он улыбнулся в темноту, не замечая крови, стекающей по подбородку, не замечая даже того, что у него выбито четыре передних зуба.

* * *

   Метель продолжала кружить, то опуская густую снежную завесу, то дразняще приподнимая ее на мгновение. Человек на другой стороне пролива Идерхаун монотонно и непрерывно ругался. Это было единственное, что он мог сделать, не успев ничего разглядеть за такой короткий миг.
   Он лежал на крыше пакгауза, отделенный проливом шириной в полмили от набережной Лангелине. После наступления темноты этот район был пустынен, и он без труда избежал встречи с несколькими ночными сторожами и полицейскими, проходившими мимо. В руках он держал превосходный цейссовский бинокль с 200-миллиметровым фокусным расстоянием, приспособленный для ночного видения, но даже в такой бинокль ничего не увидишь, если смотреть не на что. Снегопад начался вскоре после того, как к набережной подъехали служебные автомобили, и больше не прекращался.
   Именно появление автомобилей привлекло его внимание — такая оживленная деятельность в такое позднее время, — а также передвижение группы военных, которых он не выпускал из вида. Он никак не мог понять, что все это значит. Выходило так, будто они приехали к этому проклятому причалу в кромешную тьму и метель только лишь затем, чтобы постоять и поглазеть на грязный, занюханный ледокол. Он снова выругался и сплюнул в темноту — уродливый, еще больше обезображенный яростью, с плотно сжатым ртом, бычьей шеей и редкими седыми волосами, подстриженными так коротко, что круглая голова казалась выбритой.
   Что там задумали эти толстые глупые датчане? Что-то случилось — может, авария при входе в док? Люди падали на землю, поднялись волны. Но он не слышал звука взрыва. А теперь там мельтешили машины «скорой помощи», со всех сторон мчались полицейские автомобили. Что бы там ни случилось, все это уже позади, сегодня ничего интересного больше не будет. Он ругнулся еще раз и встал, с трудом разгибая онемевшие колени.
   Что-то действительно произошло, это точно. И он расшибется в лепешку, но выяснит, что именно. Ему за это платили, и такая работа была ему по душе.
   Машины «скорой помощи» уехали, и надо было иметь очень уж зоркие глаза, чтобы разглядеть в темноте, что ледокол погрузился в воду глубже, чем обычно.

Глава 5

   — Не слишком удачный вид, — признал Боб Бакстер, — но в некотором роде он меня вдохновляет. Всякий раз, когда я смотрю в окно, я вспоминаю о своей работе.
   Бакстер, тощий и долговязый, складывался при ходьбе в суставах наподобие плотницкой линейки. Его невыразительное лицо мгновенно выпадало из памяти; самой запоминающейся чертой его внешности были массивные очки в черной оправе. Без очков его было трудно узнать, может, поэтому он их и носил. Он сидел, развалившись, во вращающемся кресле за письменным столом, и указывал в окно остро отточенным желтым карандашом с надписью: «Собственность правительства США».
   Его единственный собеседник, пристроившийся на самом краешке стула, вымученно кивнул. Ему уже неоднократно приходилось выслушивать про вид из окна. Это был коренастый уродливый человек с плотно сжатыми губами и очень круглой головой, кое-где покрытой седой щетиной. Он называл себя Хорст Шмидт такое же удобное имя для регистрации в отеле, как Джон Смит.
   — Умиротворяющая картина, — продолжал Бакстер, направляя острие карандаша на белые камни и зеленые деревья. — Пожалуй, нет ничего более мирного, чем вид погоста. А знаете, что это за дом с затейливой крышей на другой стороне кладбища?
   — Посольство Союза Советских Социалистических Республик, — ответил мужчина. Он говорил по-английски хорошо, хотя и с акцентом, где-то глубоко в горле перекатывая раскатистое «р».
   — Очень символично. — Бакстер повернулся к столу и бросил на него карандаш. — Американское посольство прямо напротив русского, а между ними кладбище. Это наводит на размышления. Итак, что вам удалось узнать об этой вчерашней суматохе в порту?
   — Это оказалось совсем непросто, мистер Бакстер. Все словно воды в рот набрали.
   Шмидт достал из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги и, вытянув его перед собой на длину руки, прищурился, пытаясь прочесть.
   — Это список тех, кто получил серьезные повреждения и был госпитализирован примерно в одно и то же время. Среди них…
   — Я сниму ксерокопию, так что можете опустить детали. Изложите мне в общих чертах.
   — Пожалуйста. Адмирал, генерал-майор, полковник, еще какой-то офицер и высокий чин из правительства. Всего пять человек. У меня есть основания полагать, что еще несколько человек, в том числе офицеры ВВС, поступили с синяками и ушибами — их перевязали и отпустили.
   — Отлично. Весьма оперативно.
   — Это было нелегко. Добраться до записей в военном госпитале крайне трудно. Пришлось пойти на расходы…
   — Представьте счет. Вам оплатят, не волнуйтесь. А теперь у меня вопрос на 64 доллара, если можно так выразиться: что было причиной всех этих повреждений?
   — Как вы понимаете, это трудно определить. Здесь каким-то образом замешан корабль, ледокол «Белый медведь».
   — Я не назвал бы это потрясающей новостью, поскольку мы знали об этом с самого начала.
   Бакстер слегка нахмурился и подровнял горстку остро отточенных карандашей, аккуратно разложенных в ряд на зеленой промокательной бумаге. Больше на столе ничего не было, кроме фотографии круглолицей улыбающейся женщины, держащей за руки двух тоже круглолицых, но мрачных мальчуганов.
   — Этого мало. Нам нужны дополнительные сведения.
   — Есть кое-что еще, сэр. «Белого медведя» отбуксировали в Кристианхаун, где его ремонтируют на верфи ВМС. Судя по всему, у ледокола пострадал корпус, возможно, в результате столкновения. Мне удалось выяснить, что повреждения на корабле и ранения людей вызваны какой-то одной причиной. Даже это оказалось исключительно трудно узнать, потому что все происшедшее покрыто завесой строжайшей секретности. Однако этого достаточно, чтобы прийти к выводу происходит нечто очень серьезное.
   — Я тоже так думаю, Хорст. — Бакстер, задумчиво глядя вдаль, взял один из карандашей, поднес ко рту и принялся легонько покусывать. — Для датчан это крайне важное происшествие, раз в него замешаны все рода войск, правительственный департамент и даже этот чертов ледокол. Ледокол ассоциируется со льдом, лед наводит на мысли о России, а потому я очень хотел бы понять, что там стряслось, черт бы их всех добрал!
   — Значит, вы не получили… — Улыбка Хорста, больше напоминавшая оскал, обнажила плохо подобранную коллекцию пожелтевших зубов, стальных зубов и даже неожиданную роскошь в виде одного золотого зуба. — Я хочу сказать, какая-то информация должна была поступить по линии НАТО, верно?
   — Не лезьте не в свое дело. — Бакстер недоуменно взглянул на обмусоленный кончик карандаша и швырнул его в мусорную корзину. — Это вы должны снабжать меня информацией, а не наоборот. Хотя пожалуйста, мне не жалко. Судя по официальным источникам, ничего вообще не случалось, а потому никто ни о чем сообщать не собирается, чтоб им пусто было.
   Он незаметно вытер под столом мокрые пальцы о брюки.
   — Это не слишком красиво с их стороны, — бесстрастно заметил Хорст. После всего, что ваша страна сделала для них.
   — Ваши бы слова да Богу в уши. — Бакстер бросил взгляд на золотые часы с невероятным количеством стрелок и кнопок. — Жду следующего доклада ровно через неделю. В тот же день, в тот же час. Надеюсь, у вас будет больше информации.
   Шмидт передал ему список с именами.
   — Вы сказали, что хотите снять ксерокопию. Кроме того, мы еще не решили вопрос… — Он приподнял руку ладонью вверх, быстро улыбнулся и опустил ее.
   — Деньги. Так бы сразу и сказали. Нечего тут стыдиться. Мы все работаем за деньги, потому шарик и крутится. Я сейчас вернусь.
   Бакстер взял список и вышел в соседнюю комнату. Шмидт продолжал сидеть совершенно неподвижно, не проявляя никакого интереса ни к ящикам письменного стола, ни к стенному шкафу, забитому папками. Он широко зевнул, потом рыгнул, недовольно чмокнул губами, достал из пластиковой коробочки две белые таблетки и принялся их жевать. Бакстер вернулся и отдал ему список вместе с длинным конвертом без надписи. Шмидт сунул их в карман.
   — Вы не хотите пересчитать деньги? — спросил Бакстер.
   — Вы человек чести.
   Шмидт встал — типичный представитель среднего класса из Средней Европы, одетый в темно-синий пиджак с широкими лацканами и просторные брюки с отворотами, почти закрывающими тяжелые черные ботинки. Брови Бакстера поползли вверх над черной оправой очков, но он промолчал. Шмидт взял с вешалки в углу пальто и шарф, такие же грубые и темные, как широкополая шляпа, и без единого слова вышел в серый скучный зал. На закрывшейся за ним двери не было таблички с именем хозяина, только номер — 117. Вместо того чтобы повернуть к вестибюлю, Шмидт прошел по коридору и спустился по лестнице в библиотеку Информационной службы США. Даже не взглянув на заглавия, он взял с ближайшей полки пару книг и, пока их заносили в карточку, натянул пальто.
   Вынырнув через несколько минут на Эстерброгаде, он пошел следом за мужчиной, который тоже нес книги. Мужчина повернул направо, Шмидт — налево.
   Он не спеша, словно прогуливаясь, прошел мимо погоста и вышел к станции метро «Эстерпорт».
   Оказавшись на станции, Шмидт посетил по очереди почти все киоски и заведения. Он развернул купленную у входа газету и взглянул поверх нее на людей, входивших следом за ним, потом пересек зал и зашел в туалет. Положил книги вместе с газетой в камеру хранения и сунул в карман ключ. Спустился по лестнице к поездам и, хотя пересекать пути было запрещено, сумел через несколько минут подняться по другой лестнице. Такая активная деятельность измотала его, и он заскочил в закусочную, чтобы выпить на ходу кружку «Карлсберга». Все эти перемещения, очевидно, привели к желаемому результату, потому что Шмидт, вытерев ладонью пену с губ, покинул станцию через задний ход и быстро пошел по Эстбанегаде вдоль рельсов метро, которые выползали там из туннеля на свет Божий. На первом же углу он свернул налево и пошел вдоль другой стороны кладбища. Улица была пустынной.
   Убедившись, что его никто не видит, он быстро повернулся и вошел через открытые кованые ворота во двор советского посольства.

Глава 6
БАЛТИКА

   — Ja, ja, — сказал капитан Нильс Хансен, прижимая к уху телефонную трубку. — Jeg skal nok tale med hende Tak for det. ^[7]
   Он сидел, постукивая пальцами по аппарату, и ждал. Мужчина, который отрекомендовался как «просто Скоу», стоял у окна и глядел на серый зимний день. Издалека доносилось потустороннее завывание реактивных двигателей — это один из огромных авиалайнеров поднимался со взлетной полосы.
   — Привет, Марта. — Нильс перешел на английский. — Как дела? Ну и хорошо. Нет, я в Каструпе, только недавно прилетел. Хороший попутный ветер из Афин, поэтому сели пораньше. В том-то все и дело, мне нужно вновь вылетать… Капитан расстроенно кивал головой, соглашаясь с упреками жены, звеневшими в трубке. — Послушай, милая, ты совершенно права, и я с тобой полностью согласен, но у меня просто нет выхода. Власти предержащие решили по-своему. Сам я не поведу самолет — слишком много часов в воздухе, они доставят меня туда пассажиром. Один из пилотов — швед, кто же еще? — попал в калькуттскую больницу с острым приступом аппендицита. Я должен был лететь следующим рейсом, поэтому они и привязались ко мне. Отосплюсь во время полета, ночью высплюсь в отеле «Оберой Гранд» и завтра приведу его самолет обратно. Совершенно верно… Думаю, через сорок восемь часов. Мне ужасно жаль, что я пропущу этот ужин. Передай Овергорам — я просто рыдаю от отчаяния, что вместо прекрасной скандинавской оленины мне придется травиться жгучим кэрри, а потом неделю страдать расстройством желудка. Ну конечно, skat, ^[8]я тоже по тебе соскучился. За это я выбью из них премию и куплю тебе что-нибудь хорошее. Да… обязательно… до свидания.
   Нильс повесил трубку и с нескрываемой неприязнью посмотрел Скоу в спину.
   — Я не люблю лгать жене.
   — Мне очень жаль, капитан Хансен, но это было необходимо. Речь идет о национальной безопасности, поймите. Принимай все меры предосторожности сегодня, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своем. — Он взглянул на часы. — Самолет на Калькутту вылетает как раз сейчас, и ваше имя есть в списке пассажиров. Вас зарегистрируют в калькуттском отеле — правда, вы не сможете принимать телефонные звонки. Все продумано до мельчайших деталей. Этот обман необходим, но совершенно безвреден.
   — Необходим для чего? Вы являетесь неизвестно откуда, заводите меня в этот кабинет, показываете бумаги с важными подписями, требующие оказать содействие, суете под нос письмо от моего начальства, командующего резервными войсками ВВС, добиваетесь моего согласия на сотрудничество, вынуждаете, — наконец, лгать жене — и при этом не говорите ничего конкретного. В чем дело, вы можете сказать, черт побери?
   Скоу серьезно кивнул, оглядел комнату, будто ее стены были утыканы бесчисленными подслушивающими устройствами, и разве что не приложил палец к губам — он прямо-таки излучал подозрительность.
   — Я сказал бы вам, если б мог. Но я не могу. Скоро вы сами все узнаете. А теперь — вы готовы? Я возьму вашу сумку.
   Не успел он протянуть руку, как Нильс схватил сумку и надвинул на голову форменную фуражку. В одних носках его рост был шесть футов и четыре дюйма; в форме, фуражке, в туго перетянутом ремнем плаще он заполнял собой всю небольшую комнату. Скоу открыл дверь, и Нильс последовал за ним, чеканя шаг. Они вышли через боковой выход, у которого их уже поджидало такси. Мотор был включен и слегка подрагивал на холостом ходу. Они сели в машину, и водитель рванул с места, не дожидаясь указаний. Отъехав от здания аэропорта, «Мерседес» повернул направо, удаляясь от Каструпа.
   — Очень интересно, — заметил Нильс, глядя в окно автомобиля. Недовольные складки на его лице разгладились, он вообще не умел долго сердиться. — Вместо того чтобы ехать в Копенгаген и дальше — на край света, мы почему-то направляемся на юг, на этот маленький плоский островок, где растет одна картошка. Что же такого интересного мы можем найти в той стороне?
   Скоу протянул руку к переднему сиденью и взял оттуда черное пальто и темный берет.
   — Если вас не затруднит, снимите, пожалуйста, форменный плащ и фуражку и наденьте вот это. Надеюсь, брюки никто не опознает как часть формы пилота САС.
   — Рыцарь плаща и кинжала, ей-Богу, — фыркнул Нильс, с трудом стаскивая с себя плащ на тесном заднем сиденье. — Я так понимаю, наш доблестный водитель тоже в курсе?
   — Разумеется.
   Вместительное переднее сиденье выдало им на сей раз маленький чемоданчик, куда едва поместились плащ и фуражка. Нильс поднял воротник своего нового пальто, надвинул берет на глаза и спрятал массивный подбородок на груди.
   — Ну, теперь я выгляжу достаточно таинственно? — Он не удержался от усмешки.
   Скоу, однако, не разделял его веселья.
   — Прошу вас, ведите себя так, чтобы не привлекать к нам внимания. Это крайне серьезное дело — вот и все, что я могу вам сейчас сказать.
   — Ничуть не сомневаюсь.
   Они молча катили по шоссе, пересекавшему скучные серые поля, недавно вспаханные и готовые к весеннему севу, и вскоре подъехали к рыбацкой деревушке Драгер. Нильс подозрительно смотрел на старые дома из красного кирпича, но в деревне они не остановились, а поехали к гавани.
   — Теперь куда? В Швецию? — спросил Нильс. — На пароме?
   Скоу не потрудился ответить. Машина проехала мимо эллинга и остановилась у пристани. На приколе стояло несколько посудин для развлекательных прогулок и среди них довольно большой катер.
   — Следуйте за мной, пожалуйста, — сказал Скоу и, опередив Нильса, подхватил его сумку.
   С сумкой в одной руке и чемоданчиком в другой он направился к катеру. Нильс покорно следовал за ним, недоумевая, куда это, к черту, он вляпался. Скоу забрался на катер, поставил свою ношу в каюту и махнул Нильсу рукой. Моряк у руля, казалось, не обращал на них внимания, однако в ту же минуту заработал двигатель.
   — Здесь я с вами прощаюсь, — произнес Скоу. — Думаю, пока вы будете плыть, вам лучше находиться в каюте.