– Халиф по-прежнему прислушивается к этому недоноску Мухатьяху, – сказала англичанка. – Тот все время нашептывает ему, подстрекает, а сам просто чахнет от зависти и злобы.
– Не может ли Мухатьях однажды съесть чего-нибудь, от чего ему поплохеет? – поинтересовалась черкешенка.
– Халифу доложат, что это был яд, – отозвалась фанкская девушка. – И кто знает, на кого тогда падет его гнев? У нас нет человека, которому можно доверять. Здесь нет.
– Так может быть, пусть он добьется своего, и мы все сможем вернуться домой?
– Домой? – переспросила англичанка. – Ты хочешь сказать, в Кордову?
И это самое лучшее, на что мы можем в жизни рассчитывать? Ждать, когда халиф от нас устанет и пришлет человека с удавкой? Сколько лет тебе осталось, Берта? А тебе, Оулед? Мне уже стукнуло двадцать три.
– А что же нам еще остается? – расширив глаза, спросила Берта.
Англичанка, ее звали Альфлед, участвовала во многих гаремных интригах.
Она не стала оглядываться и не изменила выражения лица, она засмеялась и зазвенела браслетами, якобы рассказывая о новой любовной игре, которую приготовила для халифа.
– Мы тут пропадаем в походной пыли и зное. Это ужасно, и все, чего мы хотим, – это чтобы халиф поскорее победил и мы наконец смогли вернуться в Кордову. Но что, если халиф потерпит поражение? Его армия и его флот недавно были разгромлены, вот почему мы здесь. А после поражения...
– Нами, как законной добычей, попользуется пол-армии.
– Не исключено. Но все зависит от армии. Вы ведь слышали, о чем рассказывала нам в Кордове та датчанка. В одной из сражающихся здесь армий в рабство никого не берут, и эту армию возглавляет мой соотечественник. А в армии Римского императора полно твоих земляков, Берта. Если мы наложим на себя крестное знамение и попросим защиты от приверженцев Пророка, христианские священники будут нам рады.
– Но если ты отвернешься от Аллаха и отречешься от shahada, пощады от мусульман тебе не будет, – возразила черкешенка.
– Нам нельзя проигрывать, вот и все.
– Так что же нам делать?
– Подстрекать халифа ринуться в бой, но так, чтобы он потерпел поражение.
– И как это устроить? У халифа есть поднаторевшие в военном деле генералы, он будет слушать их советы, а не наши. Да мы и сами не знаем, какой совет будет правильным, а какой нет.
– Мы не разбираемся в стратегии, – торжественно заявила Альфлед, – но мы разбираемся в людях. Выберем самого большого дурака и будем поддерживать его точку зрения. Самый большой дурак у нас – Мухатьях.
Давайте поможем ему. Пусть наши голоса на подушках нашептывают то же самое, что этот осел говорит на совете. И мы еще кое-что добавим. Как мы желаем победы нашему повелителю, такому сильному, такому воинственному, такому страстному...
Ее сарказм был принят с молчаливым одобрением. Потом девушка из земли франков сказала:
– Так, значит, мы договорились, что в случае удачи та из нас, которая будет в фаворе у победителей, замолвит словечко за остальных? Если так, тогда я с вами. Но я бы тогда посоветовала еще одно, а именно – потянуть время. С каждым днем боевой дух в войске халифа падает. Чем сильнее будет беситься из-за этого халиф, тем быстрее станет распространяться зараза.
Среди тайных едоков свинины, среди бывших христиан мустарибов, среди сторонников Тулунидов, среди читателей философских книг греков, среди тех, кто хотел бы переписать Коран. Среди всех тех, кто в глубине души верит в то, что сказала нам датчанка.
– Что нет Бога и нет Аллаха, – горячо подхватила Альфлед.
– Что вообще никаких богов нет, – поправила ее черкешенка.
Глава 5
– Не может ли Мухатьях однажды съесть чего-нибудь, от чего ему поплохеет? – поинтересовалась черкешенка.
– Халифу доложат, что это был яд, – отозвалась фанкская девушка. – И кто знает, на кого тогда падет его гнев? У нас нет человека, которому можно доверять. Здесь нет.
– Так может быть, пусть он добьется своего, и мы все сможем вернуться домой?
– Домой? – переспросила англичанка. – Ты хочешь сказать, в Кордову?
И это самое лучшее, на что мы можем в жизни рассчитывать? Ждать, когда халиф от нас устанет и пришлет человека с удавкой? Сколько лет тебе осталось, Берта? А тебе, Оулед? Мне уже стукнуло двадцать три.
– А что же нам еще остается? – расширив глаза, спросила Берта.
Англичанка, ее звали Альфлед, участвовала во многих гаремных интригах.
Она не стала оглядываться и не изменила выражения лица, она засмеялась и зазвенела браслетами, якобы рассказывая о новой любовной игре, которую приготовила для халифа.
– Мы тут пропадаем в походной пыли и зное. Это ужасно, и все, чего мы хотим, – это чтобы халиф поскорее победил и мы наконец смогли вернуться в Кордову. Но что, если халиф потерпит поражение? Его армия и его флот недавно были разгромлены, вот почему мы здесь. А после поражения...
– Нами, как законной добычей, попользуется пол-армии.
– Не исключено. Но все зависит от армии. Вы ведь слышали, о чем рассказывала нам в Кордове та датчанка. В одной из сражающихся здесь армий в рабство никого не берут, и эту армию возглавляет мой соотечественник. А в армии Римского императора полно твоих земляков, Берта. Если мы наложим на себя крестное знамение и попросим защиты от приверженцев Пророка, христианские священники будут нам рады.
– Но если ты отвернешься от Аллаха и отречешься от shahada, пощады от мусульман тебе не будет, – возразила черкешенка.
– Нам нельзя проигрывать, вот и все.
– Так что же нам делать?
– Подстрекать халифа ринуться в бой, но так, чтобы он потерпел поражение.
– И как это устроить? У халифа есть поднаторевшие в военном деле генералы, он будет слушать их советы, а не наши. Да мы и сами не знаем, какой совет будет правильным, а какой нет.
– Мы не разбираемся в стратегии, – торжественно заявила Альфлед, – но мы разбираемся в людях. Выберем самого большого дурака и будем поддерживать его точку зрения. Самый большой дурак у нас – Мухатьях.
Давайте поможем ему. Пусть наши голоса на подушках нашептывают то же самое, что этот осел говорит на совете. И мы еще кое-что добавим. Как мы желаем победы нашему повелителю, такому сильному, такому воинственному, такому страстному...
Ее сарказм был принят с молчаливым одобрением. Потом девушка из земли франков сказала:
– Так, значит, мы договорились, что в случае удачи та из нас, которая будет в фаворе у победителей, замолвит словечко за остальных? Если так, тогда я с вами. Но я бы тогда посоветовала еще одно, а именно – потянуть время. С каждым днем боевой дух в войске халифа падает. Чем сильнее будет беситься из-за этого халиф, тем быстрее станет распространяться зараза.
Среди тайных едоков свинины, среди бывших христиан мустарибов, среди сторонников Тулунидов, среди читателей философских книг греков, среди тех, кто хотел бы переписать Коран. Среди всех тех, кто в глубине души верит в то, что сказала нам датчанка.
– Что нет Бога и нет Аллаха, – горячо подхватила Альфлед.
– Что вообще никаких богов нет, – поправила ее черкешенка.
Глава 5
Кольцо вокруг Септимании постепенно затягивалось, сначала блокада стала плотной, потом явной, потом слишком явной. Князь города-крепости Бенджамин ха-Наси на первых порах не хотел об этом и слышать, будучи уверен, что бед, накликанных на него гостящими в городе чужеземцами, можно избежать. А если не избежать, то по крайней мере направить их по адресу, в случае необходимости схватить чужаков для выдачи разъяренному Римскому императору или выгнать в море навстречу грекам с их греческим огнем.
Вскоре он избавился от подобных заблуждений. Стало очевидно, что император в своей священной ярости не делает различия между христианскими еретиками, которые спрятали от него драгоценный Грааль, язычниками, которые этот Грааль выкрали, и евреями, которые отвергли Христа и кричали «распни Его». Парламентеры, посланные Бенджамином, однажды на рассвете «вернулись» – их головы перебросили в мешке через стену. Распространился слух, что перед смертью их насильно крестили, чтобы, по собственным словам императора, дать неверным собакам последний шанс на спасение души. В тот же день защитникам крепости с безопасного расстояния прокричали о поставленных императором условиях:
первое и самое главное – Грааль, во-вторых, выдача его похитителей во главе с одноглазым королем, а в-третьих – капитуляция всего гарнизона и выдача должностных лиц города, босиком, в одних рубашках и с веревками на шее, в знак полной покорности воле Господа и Его наместника на Земле.
Но Грааля в Септимании не было. А без него рассчитывать на милосердие императора не приходилось. С печалью вспоминая Римского императора Веспасиана и падение Масады из своей давней истории, иудеи Септимании приготовились к отчаянному сопротивлению. Гонцы спускались по веревкам со стен или пробирались вдоль побережья, пытаясь передать сообщение их номинальному повелителю, кордовскому халифу, о нападении христиан на Dar-al-islam, дом ислама. Увы, слишком часто окрики и вопли в ночи свидетельствовали, что гонцов перехватили. Ни у кого не возникало сомнений, что халиф откликнется на вызов христиан. Другое дело, как долго он будет собираться, насколько охотно станет защищать своих подданных, исповедующих другую религию, и каких сплетен о предательстве евреев он уже наслушался.
Северные моряки с воодушевлением помогали горожанам готовиться к обороне. Как только сторожевые костры противника стали появляться по ночам на окрестных холмах, Квикка разослал своих помощников с заданием собрать каждый обрывок веревки и кусок дерева, который удастся найти в городских запасах или на двух десятках рыбачьих лодок и других судов, оказавшихся запертыми в гавани. Квикка собирался изготовить как можно больше катапульт, насколько хватит материала и места на стенах крепости. К этому времени англичане и викинги знали три разновидности метательных боевых машин.
Первая – хотя и последняя по времени появления на полях сражений – это онагры, потомки дре-внеримских приспособлений, возвращенные к жизни дьяконом Эркенбертом, скопировавшим их из труда Вегеция "De re militant .
Онагры с силой бросали камни по настильной, почти горизонтальной траектории. Их снаряды могли разрушить корабль, пробить в стене дыру.
Прочные и громоздкие, они были трудны в изготовлении. Малопригодны для стрельбы по пехоте и коннице, – как заметил Бранд, все равно что гонять мух с помощью кузнечного молота.
Вторую разновидность называли дротикометами. Такая же катапульта, как и мулы, использующая мощь скрученной пружины, но стреляющая огромными стрелами или дротиками, словно гигантский арбалет на станке.
Они пробивали любой щит или мантелет и наносили врагу несопоставимый с их небольшими размерами урон. Но они тоже были трудны в изготовлении и вдобавок опасны для обслуги. Когда вдруг вздумается лопнуть слишком сильно взведенной пружине, с уверенностью не мог сказать никто, даже самые опытные могли только догадываться об этом.
Вскоре он избавился от подобных заблуждений. Стало очевидно, что император в своей священной ярости не делает различия между христианскими еретиками, которые спрятали от него драгоценный Грааль, язычниками, которые этот Грааль выкрали, и евреями, которые отвергли Христа и кричали «распни Его». Парламентеры, посланные Бенджамином, однажды на рассвете «вернулись» – их головы перебросили в мешке через стену. Распространился слух, что перед смертью их насильно крестили, чтобы, по собственным словам императора, дать неверным собакам последний шанс на спасение души. В тот же день защитникам крепости с безопасного расстояния прокричали о поставленных императором условиях:
первое и самое главное – Грааль, во-вторых, выдача его похитителей во главе с одноглазым королем, а в-третьих – капитуляция всего гарнизона и выдача должностных лиц города, босиком, в одних рубашках и с веревками на шее, в знак полной покорности воле Господа и Его наместника на Земле.
Но Грааля в Септимании не было. А без него рассчитывать на милосердие императора не приходилось. С печалью вспоминая Римского императора Веспасиана и падение Масады из своей давней истории, иудеи Септимании приготовились к отчаянному сопротивлению. Гонцы спускались по веревкам со стен или пробирались вдоль побережья, пытаясь передать сообщение их номинальному повелителю, кордовскому халифу, о нападении христиан на Dar-al-islam, дом ислама. Увы, слишком часто окрики и вопли в ночи свидетельствовали, что гонцов перехватили. Ни у кого не возникало сомнений, что халиф откликнется на вызов христиан. Другое дело, как долго он будет собираться, насколько охотно станет защищать своих подданных, исповедующих другую религию, и каких сплетен о предательстве евреев он уже наслушался.
Северные моряки с воодушевлением помогали горожанам готовиться к обороне. Как только сторожевые костры противника стали появляться по ночам на окрестных холмах, Квикка разослал своих помощников с заданием собрать каждый обрывок веревки и кусок дерева, который удастся найти в городских запасах или на двух десятках рыбачьих лодок и других судов, оказавшихся запертыми в гавани. Квикка собирался изготовить как можно больше катапульт, насколько хватит материала и места на стенах крепости. К этому времени англичане и викинги знали три разновидности метательных боевых машин.
Первая – хотя и последняя по времени появления на полях сражений – это онагры, потомки дре-внеримских приспособлений, возвращенные к жизни дьяконом Эркенбертом, скопировавшим их из труда Вегеция "De re militant .
Онагры с силой бросали камни по настильной, почти горизонтальной траектории. Их снаряды могли разрушить корабль, пробить в стене дыру.
Прочные и громоздкие, они были трудны в изготовлении. Малопригодны для стрельбы по пехоте и коннице, – как заметил Бранд, все равно что гонять мух с помощью кузнечного молота.
Вторую разновидность называли дротикометами. Такая же катапульта, как и мулы, использующая мощь скрученной пружины, но стреляющая огромными стрелами или дротиками, словно гигантский арбалет на станке.
Они пробивали любой щит или мантелет и наносили врагу несопоставимый с их небольшими размерами урон. Но они тоже были трудны в изготовлении и вдобавок опасны для обслуги. Когда вдруг вздумается лопнуть слишком сильно взведенной пружине, с уверенностью не мог сказать никто, даже самые опытные могли только догадываться об этом.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента