Страница:
Гарри Гаррисон
Месть крысы из нержавеющей стали
* * *
Я стоял в очереди, такой же терпеливый, как и другие налогоплательщики, сжав в горячей руке свои заполненные декларации и наличные. Наличные деньги, старомодные складывающиеся купюры. Местный обычай, который я намеревался сделать для местных жителей достаточно дорогостоящим. Я почесывался, сунув палец под фальшивую бороду, вызывавшую отвратительный зуд, когда стоявший передо мной мужчина убрался с дороги и я оказался перед окошком. Клей некстати приклеил мой палец, и мне пришлось потрудиться, чтобы освободить его, не сорвав заодно и бороду.
— Скорей, скорей давайте их сюда! — поторапливала пожилая, злая и сварливая служащая, нетерпеливо протягивая руку.
— Напротив, — возразил я, предоставляя возможность документам и банкнотам упасть и открыть внушительный пистолет 0,75 калибра, который я держал в руке. — Это вы давайте их сюда. Все эти налоговые деньги, выжатые из этих баранов — я имею в виду население этой отсталой планеты.
Я улыбнулся, чтобы показать, что я не шучу, и она поперхнулась криком. Это была широкая улыбка, показавшая все мои зубы, которые я покрыл ярко-красными пятнышками, и это окончательно убедило ее в том, что сопротивляться бесполезно. Она подталкивала деньги ко мне, а я набивал ими свое длинное пальто — его подкладка состояла из множества глубоких карманов.
— Что вы делаете?! — ахнул стоявший позади меня человек, выпучив глаза, ставшие похожими на огромные белые виноградины.
— Беру деньги, — ответил я и сунул ему одну из пачек. — Почему бы вам самому не подобрать малость?
Он рефлекторно поймал пачку и уставился на нее. И в этот момент сработала сигнализация. Я услышал, как с треском закрылись двери. Кассирша сумела-таки включить сигнал тревоги.
— Совсем неплохо для вас, — похвалил я ее. — Но пусть эта мелочь не мешает вам продолжить выдачу наличных.
Она разинула рот и начала было ускользать из поля моего зрения, но взмах пистолетом и еще одна молния моих карминных зубов восстановили ее равновесие, и поток банкнотов продолжился. Люди начали суетиться вокруг меня, а тут еще появились размахивающие пистолетами охранники, с энтузиазмом высматривающие, в кого бы пострелять, поэтому я включил радиореле в своем кармане. По всему банку прозвучала серия взрывов: я заблаговременно подложил во все мусорные корзины газовые бомбочки. После этих приятных звуков послышались еще более очаровательные вопли клиентов. Я прекратил прятать деньги на время, достаточное для того, чтобы надеть защитные очки и хорошенько их приладить. Заодно я плотно закрыл рот, так что вынужден был дышать через затычки-фильтры в ноздрях.
Это было завораживающее зрелище. Затемняющий газ невидим и не имеет запаха, но он содержит химическое вещество, действующее почти мгновенно и вызывающее паралич зрительных нервов. Через пятнадцать секунд все в банке ослепли. Все, за исключением Джеймса Боливара ди Гриза, то бишь меня, человека многих талантов. Насвистывая сквозь зубы счастливый для меня мотивчик, я разложил по карманам оставшиеся деньги. Моя благодетельница ускользнула наконец из моего поля зрения и теперь несдержанно визжала где-то за стойкой. Так же, как и масса других людей. Их было много, шаривших вслепую, когда я прокладывал себе дорогу через этот маленький бедлам. Жуткое ощущение все-таки — кривой среди слепых и все такое. Снаружи уже собралась толпа: в сладостном ужасе они прижимались к стеклам и стеклянным дверям, следя за разворачивающейся внутри драмой. Я помахал им рукой и улыбнулся, в результате чего они в панике рванули от двери. Я отстрелил замок, ориентировав пистолет таким образом, чтобы пули провизжали над самыми их головами, а потом пинком открыл дверь. Прежде чем выйти самому, я отыскал в кармане то, что мне было нужно, и швырнул зуду на тротуар. Затем я быстро сунул в уши затычки.
Зуда завизжала, и все начали быстренько рассеиваться. Вам приходится быстренько рассеиваться, когда вы слышите одну из этих штук. Они испускают смешанный компот из дьявольских звуков на децибельном уровне крупного землетрясения. Некоторые слышимые звуки напоминают усиленное поскребывание ногтем по школьной доске или ножом по тарелке, в то время как другие — инфразвуковые — вызывают ощущение паники и близкой смерти. Зуда — безвредная и высокоэффективная штука. Когда я подошел к только что затормозившей у тротуара машины, улица была пуста. Голова у меня подергивалась от инфразвуковых колебаний, для которых затычки не были преградой, и я был более чем счастлив проскользнуть через открытую дверцу и расслабиться, в то время как Ангелина вела машину.
— Все прошло отлично? — спросила она, не сводя глаз с дороги, когда на двух колесах свернула за угол. Вдали завыли сирены.
— Как кусок торта. Гладко, как касторовое масло.
— Твоя улыбка оставляет желать много лучшего.
— Извини. Отголоски несварения желудка сегодня утром. Но мое пальто набито большим количеством денег, чем нам может понадобиться.
— Как мило! — рассмеялась она. Эта неотразимая улыбка, этот наморщенный носик! Я так и жаждал куснуть его или, по крайней мере, поцеловать, но удовольствовался товарищеским похлопыванием по плечу, поскольку сейчас все ее внимание должно было быть сосредоточено на управлении машиной. Я сунул в рот жевательную резинку, чтобы удалить красную эмаль с зубов, и начал сдирать свою маскировку.
Я менял свою внешность, и одновременно со мной то же делала наша машина. Ангелина свернула в боковую улицу, нашла еще более тихую улочку и поехала по ней. Никого не было видно. Она нажала на соответствующую кнопку. Ого! Нынешняя техника способна проделывать весьма интересные вещи! Слезли номера, открывая другие цифры — впрочем, этот трюк слишком прост для того, чтобы его обсуждать. Ангелина включила дворники на ветровом стекле, когда спереди брызнули струи любопытного катализатора: там, куда они попадали, голубая краска становилась ярко-красной, за исключением верха машины, который стал прозрачным. Так что через несколько минут мы синели под прозрачным колпаком, обозревая окружающий нас мир. Многое из того, что на вид было хромированной сталью, растворилось, отчего изменился не только внешний вид машины, но и ее марка. Как только этот процесс был завершен, Ангелина спокойно повернула за угол и поехала обратно, в том направлении, откуда мы прибыли. Ее рыжий парик был заперт вместе с моей маскировкой, и я подержал руль, пока она надевала внушительного вида солнцезащитные очки.
— Куда дальше? — спросила она, когда стая визжащих полицейских машин рванула в противоположном направлении.
— Я думал о побережье. Ветер, солнце, песок и тому подобное. Вещи здоровые и укрепляющие.
— Немного слишком укрепляющие, если ты понимаешь, что я хочу сказать!
— Она похлопала себя по округлой выпуклости живота с более чем удовлетворенной улыбкой. — Ему уже шесть месяцев, седьмой идет, так что я чувствую себя не так уж спортивно. Что, кстати, напоминает мне о…
Она, хмурясь, взглянула на меня, а затем снова перенесла свое внимание на дорогу.
— Ты обещал сделать из меня честную женщину, так что мы можем назвать это медовым месяцем…
— Любовь моя… м-м… — произнес я и со всей искренностью сжал ее руку. — Я не хочу делать из тебя честную женщину — это было бы физически невозможно, поскольку у тебя ум столь же воровского склада, как и у меня. — Но я, разумеется, женюсь на тебе и надену самое дорогое…
— Краденое!
— Колечко на этот изящный пальчик. Обещаю. Но в ту самую секунду, когда мы попытаемся зарегистрировать брак, наши данные скормят компьютеру, и игра будет окончена. Нашему маленькому отпуску конец.
— Ты будешь на крючке всю жизнь! Так что, я думаю, мне лучше схватить тебя теперь, прежде чем я стану слишком круглой, чтобы бегать и ловить тебя. Мы поедем на твой курорт и насладимся одним — последним — днем безумной любви. А завтра, сразу после завтрака, мы поженимся. Обещаешь?
— Есть только один вопрос…
— Обещаешь, Скользкий Джим? Я знаю тебя!
— Я даю тебе слово! За исключением того…
Она резко затормозила, и я вдруг понял, что гляжу в дуло моего собственного пистолета. Калибра 0,75, без отдачи. И выглядело оно очень большим. Палец, ее побелел на спусковом крючке.
— Обещай мне, ты, быстромыслящий, скользкий, хитрый аферист, или я выпущу мозги из твоего черепа!
— Дорогая, ты все-таки любишь меня!
— Конечно, люблю. Но если я не смогу заполучить тебя целиком живым, я заполучу тебя мертвым. Говори!
— Мы поженимся завтра утром.
— Некоторые мужчины… их так трудно убедить!.. — прошептала она, бросая пистолет мне в карман, а себя — в мои объятия. Затем она поцеловала меня так, что я обнаружил, что чуть ли не с нетерпением ожидаю завтрашнего утра.
— Куда это ты направился, Скользкий Джим? — осведомилась Ангелина, высунувшись из окна нашего номера наверху. Я остановился, уже коснувшись ворот.
— Просто хочу по-быстрому окунуться, любовь моя, — крикнул я в ответ и открыл ворота. Пистолет калибра 0,75 рявкнул, и обломки ворот разлетелись вокруг меня.
— Распахни халат, — без злости сказала она, одновременно сдувая дымок с дула пистолета.
Покорившись судьбе, я пожал плечами и распахнул пляжный халат. Ноги мои были голыми, но сам я, разумеется, был полностью одет, с закатанными штанами и ботинками, заткнутыми в карманы пиджака. Она понимающе кивнула.
— Можешь возвращаться наверх. Ты никуда не уйдешь.
— Конечно, не уйду! — (Горячее негодование). — Не такой я парень. Я просто хотел пощипать по лавкам и…
— Наверх.
Я пошел. Наверное, и в аду нет фурии, с которой можно было бы сравнить мою Ангелину… Врачи из Спецкорпуса вытравили из нее человекоубийственные наклонности, развязали запутанные узлы подсознания, приспособили ее для более счастливого существования, чем позволяли прежние обстоятельства. Но когда дела доходило до решающего момента, она снова становилась такой же, как и раньше. Я вздохнул и, тяжело поднимая словно свинцом налитые ноги, побрел вверх по лестнице. И почувствовал себя еще более немыслимым извергом, когда увидел, что она плачет.
— Джим, ты меня не любишь! — Классический гамбит со времен первой женщины в райском саду, на который, однако, до сих пор нет достойного ответа. — Люблю, — запротестовал я и сказал правду. — Но это просто рефлекс. Или что-то вроде этого. Я люблю тебя, но жениться… Это… ну, вроде как отправиться в тюрьму. А туда меня за все годы воровской жизни ни разу не сажали.
— Это освобождение, а не плен, — сказала она и занялась макияжем, устранив следы недавних слез. Я вдруг заметил, что на губах у нее была помада в тон ее белому платью и маленькой кружевной штучке в волосах.
— Просто это то же самое, что нырнуть в холодную воду, — сказала она, встав и потрепав меня по щеке. — Покончим с этим быстро, чтобы не почувствовать этого. А теперь раскатай свои брюки и надень ботинки.
Я так и сделал, а когда выпрямился, то увидел, что дверь открыта и в соседней комнате стоят Магистр Бракосочетаний и двое свидетелей. Ангелина взяла меня за руку — мягко, отдаю ей должное, — и в тот же миг воздух наполнили могучие аккорды органа (в записи). Она потянула меня за локоть. Я немножко посопротивлялся, а затем, пошатываясь, двинулся вперед. И в этот миг глаза мои, казалось, застлал серый туман.
Когда тьма рассеялась, орган умирающе проблеял последние ноты. Дверь за Магистром и свидетелями закрылась. Ангелина перестала восхищаться своим колечком, только для того, чтобы поднять свои губы к моим. У меня едва хватило силы воли, чтобы сперва поцеловать ее, а уж потом застонать.
На буфете стояла целая батарея бутылок, и мои подергивающиеся пальцы потыкались в них и безошибочно отыскали шишковатую бутылку с «Потом Сириусской Пантеры», могучим напитком с такими отвратительными постэффектами, что его продажа запрещена на большинстве цивилизованных планет. Большой бокал этого пойла незамедлительно оказал свое действие, и я поспешил налить второй. Этого было достаточно, чтобы я погрузился в свои онемевшие мысли. Видимо, за этим занятием я провел определенное время, потому что, когда я был из этого состояния выведен, Ангелина уже надевала брюки и свитер, а рядом с ней пребывали в ожидании наши упакованные чемоданы. Я испустил сдавленный стон.
— Хватит личных оргий, — без злости сказала она. — Сегодня вечером мы все это отпразднуем, но сейчас мы должны немедленно двигаться. Запись о браке будет занесена в любой момент, а когда наши имена и фамилии попадут в компьютер, он засветится, как публичный дом в день получки. Полиция рада будет повесить на нас большинство преступлений, совершенных за последние два месяца, копы кинутся за нами с лаем и пеной у рта.
— Мо-о-лчать! — приказал я покачиваясь. — О-образ знакомый. Доставай машину и уезжаем.
Я предложил было помочь ей с чемоданами, но к тому времени, когда я передал эту информацию, она уже была с ними на полпути вниз по лестнице. Каким-то образом я тоже добрался до двери. Машина стояла снаружи и гудела от невыпущенной на волю мощи. Ангелина сидела за рулем и постукивала ногой, едва сдерживая нетерпение. Когда я, спотыкаясь, влез в машину, первые щупальца реальности начали проникать через онемевшую кору моего мозга. Эта машина, подобно всем другим нелетающим машинам на Камате, приводилась в движение паром, а пар генерировался сжиганием разновидности торфа, скармливаемого в топку хитрым и без нужды усложненным устройством. Требовалось, по крайней мере, полчаса поднимать пары, чтобы получить возможность двигаться. Ангелина, должно быть, разожгла топку перед бракосочетанием и распланировала также все последующие шаги. Моим единственным взносом во все это было индивидуальное остаканивание, которое никак нельзя было рассматривать, как серьезную помощь. Я содрогнулся от мысли о том, что это означало для меня в ближайшем будущем, но все же был вынужден сделать именно этот шаг.
— У тебя есть скоровытрезвляющая таблетка? — хрипло спросил я.
Она оказалась у нее в ладони, и это обнаружилось до того, как а успел закончить фразу. Маленькая, круглая, розовая, с черным черепом и скрещенными костями на ней. Протрезвляющее изобретение какого-то безумного химика, действующее как метаболический пылесос. В считанные минуты после попадания в лужу соляной кислоты в желудке ингредиенты производят блицкригатаку через кровеносную систему. При этом не только удаляется весь алкоголь, но и напрочь вытравливаются также все побочные продукты, связанные с пьянством, так что обрабатываемый субъект мгновенно становится мертвецки трезвым и. болезненно осознает это.
— Я не могу принять ее без воды, — промямлил я. И заморгал при виде пластиковой чашки в другой ее руке. Пути назад не было. С внутренним содроганием отправил я эту штучку в глубину горла и осушил чашку.
Говорят, что это не занимает много времени, но при этом имеют в виду объективное время. Субъективное же время тянется часами. Это крайне необычный опыт, и его трудно описать. Вообразите, если вам угодно, какое возникнет ощущение, если вы вставили в рот брандспойт шланга, а затем пустите на полную мощность холодную воду. В следующий миг эта вода начнет хлестать мощными струями из всех отверстий вашего тела, включая поры, и это будет длиться до тех пор, пока вы не будете отмыты дочиста.
— Уф… — слабо произнес я, выпрямляясь и вытирая лоб носовым платком.
Мы пронеслись мимо маленькой деревни, за окнами замелькали отдельные фермы. Ангелина вела машину спокойно и эффективно, а паровой котел весело гудел, съедая очередной брикет торфа.
— Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше? — Она выехала на транспортную развязку и покинула ее уже по другой дороге, бросив лишь один быстрый взгляд на карту. — Из-за нас поднята тревога — армия, флот, все.
— Откуда ты…
— Слышала их команды по радио.
— Мы оторвемся?
— Сомневаюсь. Если ты быстро не выдашь какую-нибудь светлую мысль, то нет. Они создали прочное кольцо вокруг района, с воздушным прикрытием, и теперь сжимают его.
Я все еще отходил от героического излечения с помощью вытрезвляющей пилюли и никак не мог мобилизовать свой ум. Существовала прямая связь между моими спутанными мыслями и голосовыми связками, работающими без вмешательства цензора разума.
— Великолепное начало брака. Если брак похож на такое, то неудивительно, что я избегал его все эти годы.
Машина свернула с дороги и с содроганием остановилась в густой траве под деревьями с голубой листвой. Ангелина выскочила, хлопнув дверцей, и протянула руку за своим чемоданом, прежде чем я успел отреагировать. Я попытался заговорить с ней:
— Я дурак…
— Я тоже дура, раз вышла за тебя замуж. — Глаза ее были сухими, а голос — холодным. Все эмоции под жестким контролем. — Я обманом и с помощью ловушки вынудила тебя вступить в брак, потому что, по-моему, именно этого ты и хотел. Я была неправа, а потому дело это будет закончено прямо сейчас, Джим. Ты создал для меня новую жизнь, и я думала, что смогу сделать то же самое для тебя. Приятно было с тобой познакомиться. Спасибо тебе и до свидания.
К тому времени, когда она закончила, мои мысли сгустились в нечто, приблизительно напоминающее их нормальный облик. Теперь я был готов действовать невзирая на слабость, Я выскочил из машины, прежде чем она закончила свой монолог, и встал перед ней, загораживая ей дорогу и предельно мягко держа ее за руки.
— Ангелина, я скажу тебе это только раз и, вероятно, никогда в своей жизни не повторю. Так что слушай хорошенько и запоминай. Одно время я был самым лучшим аферистом в Галактике, прежде чем меня закатали в Спецкорпус помогать ловить других аферистов. Ты была не только аферисткой, но и более серьезной преступницей-убийцей с этаким веселым садизмом. — Я почувствовал, как ее тело вздрогнуло в моих руках, и сжал ее крепче. — Это должно быть сказано, потому что именно такой ты и была. Ты больше не такая. У тебя были причины быть такой, и эти причины были устранены, а некоторые несчастные выверты в твоей в остальном не испорченной коре головного мозга выправлены. И теперь я люблю тебя. Но я хочу, чтобы ты помнила, что я любил тебя и тогда, во все времена твоих нереконструированных дней, что говорит о многом. Так что если сейчас я буду фыркать, как олень в упряжке, или со мной трудно будет иметь дело по утрам, ты помни, о чем я сказал, и делай допуски. Заметано?
Явно, да. Она уронила чемодан мне на ногу, но я не посмел вздрогнуть, обняла меня, расцеловала и опрокинула в траву. Я провел время весьма весело, отвечая на ее поцелуй. Полагаю, вы назвали бы это новобрачным эффектом. Жутко забавно… Мы замерли, когда пара махоциклов застонала и затормозила у нашей машины. Махоциклами пользовались только полицейские, поскольку они двигались намного быстрее, чем торфяные паровики. Махоцикл — трехколесная машина с большим маховиком под кожухом между двумя задними колесами. На ночь их подключали к моторному генератору, который разгонял маховик до высшей скорости. Днем маховик генерировал электричество, приводившее в действие моторы каждого колеса. Машины очень эффективные и бездымные. И очень опасные.
— Это та самая машина, Поддер! — заорал один из полицейских, стараясь перекрыть голосом непрерывные стоны маховиков.
— Я вызову подмогу. Они не могли уйти далеко. Теперь они наверняка в нашем капкане!
Ничто так не бесит меня, как безапелляционные заверения мелких чиновников. О, да, мы действительно теперь в капкане. Я глухо заворчал, когда другой некомпетентный субъект в мундире, порыв носом вокруг машины, разинул рот при виде нашего уютного гнездышка в траве. Он все еще стоял с разинутым ртом, когда моя рука метнулась вперед, обхватив его шею, плотно сжала горло и притянула его к нам. Забавно было смотреть, как у него вывалился язык, вылезли глаза и покраснело лицо, но Ангелина все испортила. Она сбила с него шлем и стукнула его резко — и точно — по макушке каблучком свой туфли. Он отключился, а я не дал ему упасть.
— И ты все это говорил обо мне, — прошептала она, моя новобрачная. — В твоей собственной натуре можно найти куда больше, чем налет старого садизма.
— …Я вызвал. Все уже знают. Теперь мы наверняка их найдем, — с энтузиазмом заявил второй полицейский, но голос оборвался под зубную дробь, когда он уставился в ствол укрощающего пистолета своего помощника. Ангелина выудила из сумки сонную капсулу и раздавила ее у него под носом.
— А теперь что, босс? — спросила она, мило улыбаясь двум фигурам в черных мундирах с медными пуговицами у обочины дороги.
— Я думаю об этом, — сказал я и потер челюсть, дабы доказать это. — У нас было свыше четырех месяцев беззаботных каникул, но все хорошее должно когда-нибудь кончиться. Мы можем продлить наш отпуск. Но он будет, мягко говоря, лихорадочным, пострадают люди… Да и ты… хотя фигура твоя прекрасна, но она не совсем подходящая для бегства, погонь и вообще грязной работы. Не вернуться ли нам на службу, с которой мы сбежали?
— Я надеялась, что ты это скажешь. Тошнота по утрам и потрошение банков как-то не совмещаются. Забавно будет вернуться.
— Особенно, если учесть, что они будут так рады нас видеть. Учитывая, что они отвергли нашу просьбу об отпуске, и нам пришлось украсть почтовую ракету.
— Не говори уже о деньгах на мелкие расходы, которые мы крали, потому что не могли прикоснуться к своим банковским счетам.
— Правильно. Следуй за мной, и мы сделаем это с шиком. Мы стащили с полицейских мундиры и бережно уложили похрапывающих блюстителей порядка на заднее сиденье машины. У одного из них нижнее белье было в розовую крапинку, в то время как у другого — утилитарно черное, но отороченное кружевом. Таков мог быть здешний обычай одеваться, но у меня это вызвало кое-какие потаенные мысли насчет полиции на Камате, и я был рад, что мы отбываем. Надев мундиры, шлемы и очки-консервы, мы, весело гудя, понеслись по дороге на своих махоциклах, помахивая танкам и грузовикам, с ревом двигающимся в противоположную сторону. Прежде чем зазвучали разоблачительные крики и вопли, я затормозил посреди дороги и просигналил остановиться бронемашине. Ангелина развернула свой махоцикл позади них, чтобы они не нашли созерцание беременного полицейского слишком отвлекающим.
— Мы загнали их в угол! — крикнул я. — Но у них есть радио, так что не объявляйте об этом по радиосвязи. Следуйте за мной
— Ведите! — крикнул водитель, а его напарник закивал, соглашаясь, тогда как перед его мысленным взором ослепляюще плясали соблазнительные картины — слава, ордена, награды. Я повел их по заброшенной дороге в лес, кончавшейся у маленького озера в комплекте с ветхим сараем для лодок и доком.
Я притормозил, махнул им, чтобы они остановились, коснулся пальцами губ и на цыпочках вернулся к бронемашине. Водитель опустил боковое стекло и выжидающе посмотрел на меня.
— Вдохни-ка это, — сказал я и щелчком метнул гранату с усыпляющим газом в кабину.
За облачком дыма последовали ахи, после чего еще две молчаливые фигуры в мундирах, похрапывая, растянулись на траве.
— Собираешься взглянуть по-быстрому на их белье? — поинтересовалась Ангелина.
— Нет, я хочу сохранить некоторые иллюзии, даже если они ложные.
Махоциклы весело покатились по доку, бултыхнулись в воду. Последовавшее за этим короткое замыкание вызвало массу пузырей, а над водой поднялась туча пара. Как только бронемашина проветрилась, мы залезли в нее и укатили. Ангелина нашла нетронутый завтрак водителя и тут же его проглотила. Я, избегая большинства крупных дорог, лег на обратный курс — в город, где в центральном полицейском управлении располагался командный пост. Я хотел отправиться туда, где происходят крупные действия. Мы припарковались в подземном гараже, теперь пустынном, и поднялись на лифте в башню. Здание было почте пустым, за исключением командного центра; я нашел поблизости незанятый кабинет и оставил там Ангелину, невинно забавляющуюся с запечатанными — но легко открывающимися — конфиденциальными досье. Я опустил очки-консервы на место и разыграл спектакль с появлением в центре связи пропыленного, утомленного гонца. Меня проигнорировали. Человек, которого я хотел видеть, расхаживал, посасывая длинную потухшую трубку. Я подскочил к нему и отдал честь.
— Сэр, вы — мистер Инскипп?
— Да, — буркнул он. Его внимание все еще было приковано к огромной карте на стене, теоретически отражавшей состояние охоты.
— Некто хочет видеть вас, сэр.
— Что? Что? — переспросил он рассеянно. Гарольд Питер Инскипп, директор и голова Спецкорпуса, был в этот день не совсем в форме. Он достаточно легко последовал за мной, а я закрыл дверь и стащил защитные очки.
— Теперь мы готовы вернуться домой, — сообщил я ему. — Если вы сможете найти способ тихо вытащить нас с этой планеты, не дав местным властям заполучить нас в свои излишне жадные руки.
Он в гневе сжал челюсти так, что они раздробили мундштук трубки на бесчисленное множество осколков. А я повел его, выплевывающего куски пластика, в кабинет, где ждала Ангелина.
— Рррр!.. — прорычал Инскипп, потрясая пачкой документов, которые он держал в руке, так, что они загремели, словно сухие листья или кости скелета.
— Очень выразительно, — нахально заметил я, вытаскивая сигару из карманного портсигара, — но с минимальным содержанием информации. Вы не могли бы высказаться более определенно?
— Скорей, скорей давайте их сюда! — поторапливала пожилая, злая и сварливая служащая, нетерпеливо протягивая руку.
— Напротив, — возразил я, предоставляя возможность документам и банкнотам упасть и открыть внушительный пистолет 0,75 калибра, который я держал в руке. — Это вы давайте их сюда. Все эти налоговые деньги, выжатые из этих баранов — я имею в виду население этой отсталой планеты.
Я улыбнулся, чтобы показать, что я не шучу, и она поперхнулась криком. Это была широкая улыбка, показавшая все мои зубы, которые я покрыл ярко-красными пятнышками, и это окончательно убедило ее в том, что сопротивляться бесполезно. Она подталкивала деньги ко мне, а я набивал ими свое длинное пальто — его подкладка состояла из множества глубоких карманов.
— Что вы делаете?! — ахнул стоявший позади меня человек, выпучив глаза, ставшие похожими на огромные белые виноградины.
— Беру деньги, — ответил я и сунул ему одну из пачек. — Почему бы вам самому не подобрать малость?
Он рефлекторно поймал пачку и уставился на нее. И в этот момент сработала сигнализация. Я услышал, как с треском закрылись двери. Кассирша сумела-таки включить сигнал тревоги.
— Совсем неплохо для вас, — похвалил я ее. — Но пусть эта мелочь не мешает вам продолжить выдачу наличных.
Она разинула рот и начала было ускользать из поля моего зрения, но взмах пистолетом и еще одна молния моих карминных зубов восстановили ее равновесие, и поток банкнотов продолжился. Люди начали суетиться вокруг меня, а тут еще появились размахивающие пистолетами охранники, с энтузиазмом высматривающие, в кого бы пострелять, поэтому я включил радиореле в своем кармане. По всему банку прозвучала серия взрывов: я заблаговременно подложил во все мусорные корзины газовые бомбочки. После этих приятных звуков послышались еще более очаровательные вопли клиентов. Я прекратил прятать деньги на время, достаточное для того, чтобы надеть защитные очки и хорошенько их приладить. Заодно я плотно закрыл рот, так что вынужден был дышать через затычки-фильтры в ноздрях.
Это было завораживающее зрелище. Затемняющий газ невидим и не имеет запаха, но он содержит химическое вещество, действующее почти мгновенно и вызывающее паралич зрительных нервов. Через пятнадцать секунд все в банке ослепли. Все, за исключением Джеймса Боливара ди Гриза, то бишь меня, человека многих талантов. Насвистывая сквозь зубы счастливый для меня мотивчик, я разложил по карманам оставшиеся деньги. Моя благодетельница ускользнула наконец из моего поля зрения и теперь несдержанно визжала где-то за стойкой. Так же, как и масса других людей. Их было много, шаривших вслепую, когда я прокладывал себе дорогу через этот маленький бедлам. Жуткое ощущение все-таки — кривой среди слепых и все такое. Снаружи уже собралась толпа: в сладостном ужасе они прижимались к стеклам и стеклянным дверям, следя за разворачивающейся внутри драмой. Я помахал им рукой и улыбнулся, в результате чего они в панике рванули от двери. Я отстрелил замок, ориентировав пистолет таким образом, чтобы пули провизжали над самыми их головами, а потом пинком открыл дверь. Прежде чем выйти самому, я отыскал в кармане то, что мне было нужно, и швырнул зуду на тротуар. Затем я быстро сунул в уши затычки.
Зуда завизжала, и все начали быстренько рассеиваться. Вам приходится быстренько рассеиваться, когда вы слышите одну из этих штук. Они испускают смешанный компот из дьявольских звуков на децибельном уровне крупного землетрясения. Некоторые слышимые звуки напоминают усиленное поскребывание ногтем по школьной доске или ножом по тарелке, в то время как другие — инфразвуковые — вызывают ощущение паники и близкой смерти. Зуда — безвредная и высокоэффективная штука. Когда я подошел к только что затормозившей у тротуара машины, улица была пуста. Голова у меня подергивалась от инфразвуковых колебаний, для которых затычки не были преградой, и я был более чем счастлив проскользнуть через открытую дверцу и расслабиться, в то время как Ангелина вела машину.
— Все прошло отлично? — спросила она, не сводя глаз с дороги, когда на двух колесах свернула за угол. Вдали завыли сирены.
— Как кусок торта. Гладко, как касторовое масло.
— Твоя улыбка оставляет желать много лучшего.
— Извини. Отголоски несварения желудка сегодня утром. Но мое пальто набито большим количеством денег, чем нам может понадобиться.
— Как мило! — рассмеялась она. Эта неотразимая улыбка, этот наморщенный носик! Я так и жаждал куснуть его или, по крайней мере, поцеловать, но удовольствовался товарищеским похлопыванием по плечу, поскольку сейчас все ее внимание должно было быть сосредоточено на управлении машиной. Я сунул в рот жевательную резинку, чтобы удалить красную эмаль с зубов, и начал сдирать свою маскировку.
Я менял свою внешность, и одновременно со мной то же делала наша машина. Ангелина свернула в боковую улицу, нашла еще более тихую улочку и поехала по ней. Никого не было видно. Она нажала на соответствующую кнопку. Ого! Нынешняя техника способна проделывать весьма интересные вещи! Слезли номера, открывая другие цифры — впрочем, этот трюк слишком прост для того, чтобы его обсуждать. Ангелина включила дворники на ветровом стекле, когда спереди брызнули струи любопытного катализатора: там, куда они попадали, голубая краска становилась ярко-красной, за исключением верха машины, который стал прозрачным. Так что через несколько минут мы синели под прозрачным колпаком, обозревая окружающий нас мир. Многое из того, что на вид было хромированной сталью, растворилось, отчего изменился не только внешний вид машины, но и ее марка. Как только этот процесс был завершен, Ангелина спокойно повернула за угол и поехала обратно, в том направлении, откуда мы прибыли. Ее рыжий парик был заперт вместе с моей маскировкой, и я подержал руль, пока она надевала внушительного вида солнцезащитные очки.
— Куда дальше? — спросила она, когда стая визжащих полицейских машин рванула в противоположном направлении.
— Я думал о побережье. Ветер, солнце, песок и тому подобное. Вещи здоровые и укрепляющие.
— Немного слишком укрепляющие, если ты понимаешь, что я хочу сказать!
— Она похлопала себя по округлой выпуклости живота с более чем удовлетворенной улыбкой. — Ему уже шесть месяцев, седьмой идет, так что я чувствую себя не так уж спортивно. Что, кстати, напоминает мне о…
Она, хмурясь, взглянула на меня, а затем снова перенесла свое внимание на дорогу.
— Ты обещал сделать из меня честную женщину, так что мы можем назвать это медовым месяцем…
— Любовь моя… м-м… — произнес я и со всей искренностью сжал ее руку. — Я не хочу делать из тебя честную женщину — это было бы физически невозможно, поскольку у тебя ум столь же воровского склада, как и у меня. — Но я, разумеется, женюсь на тебе и надену самое дорогое…
— Краденое!
— Колечко на этот изящный пальчик. Обещаю. Но в ту самую секунду, когда мы попытаемся зарегистрировать брак, наши данные скормят компьютеру, и игра будет окончена. Нашему маленькому отпуску конец.
— Ты будешь на крючке всю жизнь! Так что, я думаю, мне лучше схватить тебя теперь, прежде чем я стану слишком круглой, чтобы бегать и ловить тебя. Мы поедем на твой курорт и насладимся одним — последним — днем безумной любви. А завтра, сразу после завтрака, мы поженимся. Обещаешь?
— Есть только один вопрос…
— Обещаешь, Скользкий Джим? Я знаю тебя!
— Я даю тебе слово! За исключением того…
Она резко затормозила, и я вдруг понял, что гляжу в дуло моего собственного пистолета. Калибра 0,75, без отдачи. И выглядело оно очень большим. Палец, ее побелел на спусковом крючке.
— Обещай мне, ты, быстромыслящий, скользкий, хитрый аферист, или я выпущу мозги из твоего черепа!
— Дорогая, ты все-таки любишь меня!
— Конечно, люблю. Но если я не смогу заполучить тебя целиком живым, я заполучу тебя мертвым. Говори!
— Мы поженимся завтра утром.
— Некоторые мужчины… их так трудно убедить!.. — прошептала она, бросая пистолет мне в карман, а себя — в мои объятия. Затем она поцеловала меня так, что я обнаружил, что чуть ли не с нетерпением ожидаю завтрашнего утра.
— Куда это ты направился, Скользкий Джим? — осведомилась Ангелина, высунувшись из окна нашего номера наверху. Я остановился, уже коснувшись ворот.
— Просто хочу по-быстрому окунуться, любовь моя, — крикнул я в ответ и открыл ворота. Пистолет калибра 0,75 рявкнул, и обломки ворот разлетелись вокруг меня.
— Распахни халат, — без злости сказала она, одновременно сдувая дымок с дула пистолета.
Покорившись судьбе, я пожал плечами и распахнул пляжный халат. Ноги мои были голыми, но сам я, разумеется, был полностью одет, с закатанными штанами и ботинками, заткнутыми в карманы пиджака. Она понимающе кивнула.
— Можешь возвращаться наверх. Ты никуда не уйдешь.
— Конечно, не уйду! — (Горячее негодование). — Не такой я парень. Я просто хотел пощипать по лавкам и…
— Наверх.
Я пошел. Наверное, и в аду нет фурии, с которой можно было бы сравнить мою Ангелину… Врачи из Спецкорпуса вытравили из нее человекоубийственные наклонности, развязали запутанные узлы подсознания, приспособили ее для более счастливого существования, чем позволяли прежние обстоятельства. Но когда дела доходило до решающего момента, она снова становилась такой же, как и раньше. Я вздохнул и, тяжело поднимая словно свинцом налитые ноги, побрел вверх по лестнице. И почувствовал себя еще более немыслимым извергом, когда увидел, что она плачет.
— Джим, ты меня не любишь! — Классический гамбит со времен первой женщины в райском саду, на который, однако, до сих пор нет достойного ответа. — Люблю, — запротестовал я и сказал правду. — Но это просто рефлекс. Или что-то вроде этого. Я люблю тебя, но жениться… Это… ну, вроде как отправиться в тюрьму. А туда меня за все годы воровской жизни ни разу не сажали.
— Это освобождение, а не плен, — сказала она и занялась макияжем, устранив следы недавних слез. Я вдруг заметил, что на губах у нее была помада в тон ее белому платью и маленькой кружевной штучке в волосах.
— Просто это то же самое, что нырнуть в холодную воду, — сказала она, встав и потрепав меня по щеке. — Покончим с этим быстро, чтобы не почувствовать этого. А теперь раскатай свои брюки и надень ботинки.
Я так и сделал, а когда выпрямился, то увидел, что дверь открыта и в соседней комнате стоят Магистр Бракосочетаний и двое свидетелей. Ангелина взяла меня за руку — мягко, отдаю ей должное, — и в тот же миг воздух наполнили могучие аккорды органа (в записи). Она потянула меня за локоть. Я немножко посопротивлялся, а затем, пошатываясь, двинулся вперед. И в этот миг глаза мои, казалось, застлал серый туман.
Когда тьма рассеялась, орган умирающе проблеял последние ноты. Дверь за Магистром и свидетелями закрылась. Ангелина перестала восхищаться своим колечком, только для того, чтобы поднять свои губы к моим. У меня едва хватило силы воли, чтобы сперва поцеловать ее, а уж потом застонать.
На буфете стояла целая батарея бутылок, и мои подергивающиеся пальцы потыкались в них и безошибочно отыскали шишковатую бутылку с «Потом Сириусской Пантеры», могучим напитком с такими отвратительными постэффектами, что его продажа запрещена на большинстве цивилизованных планет. Большой бокал этого пойла незамедлительно оказал свое действие, и я поспешил налить второй. Этого было достаточно, чтобы я погрузился в свои онемевшие мысли. Видимо, за этим занятием я провел определенное время, потому что, когда я был из этого состояния выведен, Ангелина уже надевала брюки и свитер, а рядом с ней пребывали в ожидании наши упакованные чемоданы. Я испустил сдавленный стон.
— Хватит личных оргий, — без злости сказала она. — Сегодня вечером мы все это отпразднуем, но сейчас мы должны немедленно двигаться. Запись о браке будет занесена в любой момент, а когда наши имена и фамилии попадут в компьютер, он засветится, как публичный дом в день получки. Полиция рада будет повесить на нас большинство преступлений, совершенных за последние два месяца, копы кинутся за нами с лаем и пеной у рта.
— Мо-о-лчать! — приказал я покачиваясь. — О-образ знакомый. Доставай машину и уезжаем.
Я предложил было помочь ей с чемоданами, но к тому времени, когда я передал эту информацию, она уже была с ними на полпути вниз по лестнице. Каким-то образом я тоже добрался до двери. Машина стояла снаружи и гудела от невыпущенной на волю мощи. Ангелина сидела за рулем и постукивала ногой, едва сдерживая нетерпение. Когда я, спотыкаясь, влез в машину, первые щупальца реальности начали проникать через онемевшую кору моего мозга. Эта машина, подобно всем другим нелетающим машинам на Камате, приводилась в движение паром, а пар генерировался сжиганием разновидности торфа, скармливаемого в топку хитрым и без нужды усложненным устройством. Требовалось, по крайней мере, полчаса поднимать пары, чтобы получить возможность двигаться. Ангелина, должно быть, разожгла топку перед бракосочетанием и распланировала также все последующие шаги. Моим единственным взносом во все это было индивидуальное остаканивание, которое никак нельзя было рассматривать, как серьезную помощь. Я содрогнулся от мысли о том, что это означало для меня в ближайшем будущем, но все же был вынужден сделать именно этот шаг.
— У тебя есть скоровытрезвляющая таблетка? — хрипло спросил я.
Она оказалась у нее в ладони, и это обнаружилось до того, как а успел закончить фразу. Маленькая, круглая, розовая, с черным черепом и скрещенными костями на ней. Протрезвляющее изобретение какого-то безумного химика, действующее как метаболический пылесос. В считанные минуты после попадания в лужу соляной кислоты в желудке ингредиенты производят блицкригатаку через кровеносную систему. При этом не только удаляется весь алкоголь, но и напрочь вытравливаются также все побочные продукты, связанные с пьянством, так что обрабатываемый субъект мгновенно становится мертвецки трезвым и. болезненно осознает это.
— Я не могу принять ее без воды, — промямлил я. И заморгал при виде пластиковой чашки в другой ее руке. Пути назад не было. С внутренним содроганием отправил я эту штучку в глубину горла и осушил чашку.
Говорят, что это не занимает много времени, но при этом имеют в виду объективное время. Субъективное же время тянется часами. Это крайне необычный опыт, и его трудно описать. Вообразите, если вам угодно, какое возникнет ощущение, если вы вставили в рот брандспойт шланга, а затем пустите на полную мощность холодную воду. В следующий миг эта вода начнет хлестать мощными струями из всех отверстий вашего тела, включая поры, и это будет длиться до тех пор, пока вы не будете отмыты дочиста.
— Уф… — слабо произнес я, выпрямляясь и вытирая лоб носовым платком.
Мы пронеслись мимо маленькой деревни, за окнами замелькали отдельные фермы. Ангелина вела машину спокойно и эффективно, а паровой котел весело гудел, съедая очередной брикет торфа.
— Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше? — Она выехала на транспортную развязку и покинула ее уже по другой дороге, бросив лишь один быстрый взгляд на карту. — Из-за нас поднята тревога — армия, флот, все.
— Откуда ты…
— Слышала их команды по радио.
— Мы оторвемся?
— Сомневаюсь. Если ты быстро не выдашь какую-нибудь светлую мысль, то нет. Они создали прочное кольцо вокруг района, с воздушным прикрытием, и теперь сжимают его.
Я все еще отходил от героического излечения с помощью вытрезвляющей пилюли и никак не мог мобилизовать свой ум. Существовала прямая связь между моими спутанными мыслями и голосовыми связками, работающими без вмешательства цензора разума.
— Великолепное начало брака. Если брак похож на такое, то неудивительно, что я избегал его все эти годы.
Машина свернула с дороги и с содроганием остановилась в густой траве под деревьями с голубой листвой. Ангелина выскочила, хлопнув дверцей, и протянула руку за своим чемоданом, прежде чем я успел отреагировать. Я попытался заговорить с ней:
— Я дурак…
— Я тоже дура, раз вышла за тебя замуж. — Глаза ее были сухими, а голос — холодным. Все эмоции под жестким контролем. — Я обманом и с помощью ловушки вынудила тебя вступить в брак, потому что, по-моему, именно этого ты и хотел. Я была неправа, а потому дело это будет закончено прямо сейчас, Джим. Ты создал для меня новую жизнь, и я думала, что смогу сделать то же самое для тебя. Приятно было с тобой познакомиться. Спасибо тебе и до свидания.
К тому времени, когда она закончила, мои мысли сгустились в нечто, приблизительно напоминающее их нормальный облик. Теперь я был готов действовать невзирая на слабость, Я выскочил из машины, прежде чем она закончила свой монолог, и встал перед ней, загораживая ей дорогу и предельно мягко держа ее за руки.
— Ангелина, я скажу тебе это только раз и, вероятно, никогда в своей жизни не повторю. Так что слушай хорошенько и запоминай. Одно время я был самым лучшим аферистом в Галактике, прежде чем меня закатали в Спецкорпус помогать ловить других аферистов. Ты была не только аферисткой, но и более серьезной преступницей-убийцей с этаким веселым садизмом. — Я почувствовал, как ее тело вздрогнуло в моих руках, и сжал ее крепче. — Это должно быть сказано, потому что именно такой ты и была. Ты больше не такая. У тебя были причины быть такой, и эти причины были устранены, а некоторые несчастные выверты в твоей в остальном не испорченной коре головного мозга выправлены. И теперь я люблю тебя. Но я хочу, чтобы ты помнила, что я любил тебя и тогда, во все времена твоих нереконструированных дней, что говорит о многом. Так что если сейчас я буду фыркать, как олень в упряжке, или со мной трудно будет иметь дело по утрам, ты помни, о чем я сказал, и делай допуски. Заметано?
Явно, да. Она уронила чемодан мне на ногу, но я не посмел вздрогнуть, обняла меня, расцеловала и опрокинула в траву. Я провел время весьма весело, отвечая на ее поцелуй. Полагаю, вы назвали бы это новобрачным эффектом. Жутко забавно… Мы замерли, когда пара махоциклов застонала и затормозила у нашей машины. Махоциклами пользовались только полицейские, поскольку они двигались намного быстрее, чем торфяные паровики. Махоцикл — трехколесная машина с большим маховиком под кожухом между двумя задними колесами. На ночь их подключали к моторному генератору, который разгонял маховик до высшей скорости. Днем маховик генерировал электричество, приводившее в действие моторы каждого колеса. Машины очень эффективные и бездымные. И очень опасные.
— Это та самая машина, Поддер! — заорал один из полицейских, стараясь перекрыть голосом непрерывные стоны маховиков.
— Я вызову подмогу. Они не могли уйти далеко. Теперь они наверняка в нашем капкане!
Ничто так не бесит меня, как безапелляционные заверения мелких чиновников. О, да, мы действительно теперь в капкане. Я глухо заворчал, когда другой некомпетентный субъект в мундире, порыв носом вокруг машины, разинул рот при виде нашего уютного гнездышка в траве. Он все еще стоял с разинутым ртом, когда моя рука метнулась вперед, обхватив его шею, плотно сжала горло и притянула его к нам. Забавно было смотреть, как у него вывалился язык, вылезли глаза и покраснело лицо, но Ангелина все испортила. Она сбила с него шлем и стукнула его резко — и точно — по макушке каблучком свой туфли. Он отключился, а я не дал ему упасть.
— И ты все это говорил обо мне, — прошептала она, моя новобрачная. — В твоей собственной натуре можно найти куда больше, чем налет старого садизма.
— …Я вызвал. Все уже знают. Теперь мы наверняка их найдем, — с энтузиазмом заявил второй полицейский, но голос оборвался под зубную дробь, когда он уставился в ствол укрощающего пистолета своего помощника. Ангелина выудила из сумки сонную капсулу и раздавила ее у него под носом.
— А теперь что, босс? — спросила она, мило улыбаясь двум фигурам в черных мундирах с медными пуговицами у обочины дороги.
— Я думаю об этом, — сказал я и потер челюсть, дабы доказать это. — У нас было свыше четырех месяцев беззаботных каникул, но все хорошее должно когда-нибудь кончиться. Мы можем продлить наш отпуск. Но он будет, мягко говоря, лихорадочным, пострадают люди… Да и ты… хотя фигура твоя прекрасна, но она не совсем подходящая для бегства, погонь и вообще грязной работы. Не вернуться ли нам на службу, с которой мы сбежали?
— Я надеялась, что ты это скажешь. Тошнота по утрам и потрошение банков как-то не совмещаются. Забавно будет вернуться.
— Особенно, если учесть, что они будут так рады нас видеть. Учитывая, что они отвергли нашу просьбу об отпуске, и нам пришлось украсть почтовую ракету.
— Не говори уже о деньгах на мелкие расходы, которые мы крали, потому что не могли прикоснуться к своим банковским счетам.
— Правильно. Следуй за мной, и мы сделаем это с шиком. Мы стащили с полицейских мундиры и бережно уложили похрапывающих блюстителей порядка на заднее сиденье машины. У одного из них нижнее белье было в розовую крапинку, в то время как у другого — утилитарно черное, но отороченное кружевом. Таков мог быть здешний обычай одеваться, но у меня это вызвало кое-какие потаенные мысли насчет полиции на Камате, и я был рад, что мы отбываем. Надев мундиры, шлемы и очки-консервы, мы, весело гудя, понеслись по дороге на своих махоциклах, помахивая танкам и грузовикам, с ревом двигающимся в противоположную сторону. Прежде чем зазвучали разоблачительные крики и вопли, я затормозил посреди дороги и просигналил остановиться бронемашине. Ангелина развернула свой махоцикл позади них, чтобы они не нашли созерцание беременного полицейского слишком отвлекающим.
— Мы загнали их в угол! — крикнул я. — Но у них есть радио, так что не объявляйте об этом по радиосвязи. Следуйте за мной
— Ведите! — крикнул водитель, а его напарник закивал, соглашаясь, тогда как перед его мысленным взором ослепляюще плясали соблазнительные картины — слава, ордена, награды. Я повел их по заброшенной дороге в лес, кончавшейся у маленького озера в комплекте с ветхим сараем для лодок и доком.
Я притормозил, махнул им, чтобы они остановились, коснулся пальцами губ и на цыпочках вернулся к бронемашине. Водитель опустил боковое стекло и выжидающе посмотрел на меня.
— Вдохни-ка это, — сказал я и щелчком метнул гранату с усыпляющим газом в кабину.
За облачком дыма последовали ахи, после чего еще две молчаливые фигуры в мундирах, похрапывая, растянулись на траве.
— Собираешься взглянуть по-быстрому на их белье? — поинтересовалась Ангелина.
— Нет, я хочу сохранить некоторые иллюзии, даже если они ложные.
Махоциклы весело покатились по доку, бултыхнулись в воду. Последовавшее за этим короткое замыкание вызвало массу пузырей, а над водой поднялась туча пара. Как только бронемашина проветрилась, мы залезли в нее и укатили. Ангелина нашла нетронутый завтрак водителя и тут же его проглотила. Я, избегая большинства крупных дорог, лег на обратный курс — в город, где в центральном полицейском управлении располагался командный пост. Я хотел отправиться туда, где происходят крупные действия. Мы припарковались в подземном гараже, теперь пустынном, и поднялись на лифте в башню. Здание было почте пустым, за исключением командного центра; я нашел поблизости незанятый кабинет и оставил там Ангелину, невинно забавляющуюся с запечатанными — но легко открывающимися — конфиденциальными досье. Я опустил очки-консервы на место и разыграл спектакль с появлением в центре связи пропыленного, утомленного гонца. Меня проигнорировали. Человек, которого я хотел видеть, расхаживал, посасывая длинную потухшую трубку. Я подскочил к нему и отдал честь.
— Сэр, вы — мистер Инскипп?
— Да, — буркнул он. Его внимание все еще было приковано к огромной карте на стене, теоретически отражавшей состояние охоты.
— Некто хочет видеть вас, сэр.
— Что? Что? — переспросил он рассеянно. Гарольд Питер Инскипп, директор и голова Спецкорпуса, был в этот день не совсем в форме. Он достаточно легко последовал за мной, а я закрыл дверь и стащил защитные очки.
— Теперь мы готовы вернуться домой, — сообщил я ему. — Если вы сможете найти способ тихо вытащить нас с этой планеты, не дав местным властям заполучить нас в свои излишне жадные руки.
Он в гневе сжал челюсти так, что они раздробили мундштук трубки на бесчисленное множество осколков. А я повел его, выплевывающего куски пластика, в кабинет, где ждала Ангелина.
— Рррр!.. — прорычал Инскипп, потрясая пачкой документов, которые он держал в руке, так, что они загремели, словно сухие листья или кости скелета.
— Очень выразительно, — нахально заметил я, вытаскивая сигару из карманного портсигара, — но с минимальным содержанием информации. Вы не могли бы высказаться более определенно?