Гаррисон Гарри. Подвиньтесь ! Подвиньтесь !

Гаррисон Гарри
Подвиньтесь ! Подвиньтесь !

   Гарри Гаррисон
   Подвиньтесь! Подвиньтесь!
   Посвящается Тодду и Мойре
   Я надеюсь, дети, что это
   окажется всего лишь вымыслом.
   ПРОЛОГ
   В декабре 1959 года президент Соединенных Штатов Дуайт Эйзенхауэр сказал: "У нашего правительства, пока я нахожусь на этом посту, никогда не будет позитивной политической доктрины в программе, имеющей отношение к проблеме контроля за рождаемостью. Это не наше дело". С тех пор это и не было делом американского правительства.
   В 1950 году Соединенные Штаты, составляя лишь 9 % населения земного шара, потребляли 50 % всего сырья. Эта доля продолжает увеличиваться, и через пятнадцать лет при теперешней скорости роста Соединенные Штаты будут использовать свыше 83 % ежегодно добываемых полезных ископаемых. К концу столетия, если наше население будет увеличиваться с такой же скоростью, этой стране будет нужно более 100% естественных ресурсов планеты, чтобы удержать сегодняшний уровень жизни. Это математически невозможно, не говоря уже о том, что тогда на Земле будет жить около семи миллиардов людей, и, вероятно, им тоже захочется иметь какое-нибудь сырье.
   В таком случае на что будет похож этот мир?
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   Понедельник, 9 августа 1999 года.
   Нью-Йорк. Украденный у доверчивых индейцев коварными голландцами, отнятый у законопослушных голландцев воинственными англичанами и затем отбитый у мирных англичан колонистами. Деревья здесь исчезли много десятилетий тому назад, холмы срыты, пруды засыпаны, а чистые родники, будучи не в силах пробиться на поверхность, несут свои прозрачные воды прямо в сточные трубы. Город раскинул свои щупальца далеко за пределы острова, он превратился в мегаполис, четыре из пяти районов которого заняли целиком один остров и добрую половину второго и тянутся вдоль Гудзона в глубь Северной Америки. Пятый, самый старый район, - это Манхэттен: кусок гранита, скала, окруженная водой, паук из камня и стали, сидящий в паутине мостов, туннелей, труб и кабелей. Не имея возможности расшириться, Манхэттен рванулся вверх, поедая собственную плоть и ставя новые дома на месте старых, поднимаясь все выше и выше - и все равно недостаточно высоко, поскольку людям опять не хватало места. Люди создавали семьи, а их дети и дети их детей тоже создавали семьи, пока этот город не стал самым населенным в истории человечества.
   В этот жаркий августовский день 1999 года в Нью-Йорке проживало плюс-минус несколько тысяч - тридцать пять миллионов человек.
   Глава 1
   Августовское солнце било в открытое окно и обжигало голые ноги Эндрю Раша до тех пор, пока тот не вынырнул из глубин беспокойного сна. Он медленно осознавал окружающую жару, влажность и грязную простыню под собой. Он протер заспанные глаза и уставился в потрескавшийся грязный потолок, проснувшись лишь наполовину и с чувством некого смущения, как бывает в первые мгновения после пробуждения, когда не знаешь, где находишься. Раш зевнул, и странное чувство улетучилось. Потянувшись за часами, которые он всегда клал на кресло рядом с кроватью, Раш еще раз зевнул и, щурясь, взглянул на стрелки под поцарапанным стеклом. Семь... семь часов утра, а в квадратном окошечке - маленькая цифра 9. Понедельник, 9 августа 1999 года - жарко как в печке, хотя город еще валяется в постели под этой горячей волной, что печет и душит Нью-Йорк последние десять дней. Энди вытер пот со лба, убрал ноги из-под солнечных лучей и подсунул подушку под голову. Из-за перегородки, разделявшей комнату пополам, раздалось жужжание, время от времени переходившее в пронзительный вой.
   - Доброе утро!.. - закричал он и тут же закашлялся.
   Не переставая кашлять, он встал и прошел в другой конец комнаты к бачку на стене. Вода текла тонкой, коричневой струйкой. Энди сделал глоток и постучал по шкале костяшками пальцев. Стрелка подскочила и опустилась недалеко от отметки "Пусто". Бак нужно было наполнить. Лучше бы сделать это еще до того, как идти отмечаться в четыре часа в участке. День начался.
   К неуклюжему шкафу было прикреплено большое, в рост человека, зеркало с трещиной от верха до низа, и Энди уткнулся в него, почесывая колючую скулу. Перед уходом надо бы побриться.
   Не следует смотреть на себя голого и неприбранного поутру, подумал он с отвращением, хмуро разглядывая мертвенно-бледную кожу и кривые ноги, обычно скрытые штанами. И как только удается иметь выпирающие ребра, будто у умирающей с голоду клячи, и в то же время довольно солидный животик? Он помял живот и подумал, что причиной этому крахмалистый рацион и то, что большую часть времени приходится просиживать задницу. Хорошо, хоть лицо не располнело. Лоб с каждым годом становится чуть выше, но это не так заметно благодаря короткой стрижке.
   Тебе только перевалило за тридцать, подумал он, а вокруг глаз уже морщины. И нос у тебя чересчур большой... кажется, дядя Байен всегда говорил, что это из-за примеси валлийской крови. И клыки довольно длинные, поэтому улыбка напоминает оскал гиены. Ты чертовски симпатичен, Энди Раш, а когда у тебя последний раз было свидание? Он хмуро глянул на себя и пошел искать платок, чтобы прочистить свой выдающийся валлийский нос.
   В ящике лежали только одни чистые трусы, и Энди их надел. Не забыть бы сегодня еще и постирать. Жужжание за перегородкой продолжалось. Энди распахнул дверь.
   - Ты так инфаркт схлопочешь, Сол, - сказал он седобородому мужчине, крутившему педали велосипеда-тренажера так энергично, что по груди ручьями тек пот, впитываемый банным полотенцем, повязанным на поясе.
   - Никаких инфарктов, - выдохнул Соломон Кан, тяжело дыша. - Я занимаюсь этим так давно, что моя тикалка не выдержит, если я брошу. А регулярное употребление алкоголя выгоняет из крови весь холестерин. А рак легких мне не грозит, поскольку позволить себе курить я не могу, даже если б очень захотел. И в семьдесят пять никакого простатита, потому что...
   - Сол, пожалуйста... избавь меня от этих ужасных подробностей на пустой желудок. У тебя найдется кубик льда?
   - Возьми пару - сегодня жарко. Только не держи дверь открытой слишком долго.
   Энди открыл маленький холодильник, притулившийся у стены, быстро вынул пластиковый пакет с маргарином, выдавил два кубика льда из поддона в стакан и захлопнул дверцу. Потом набрал в стакан воды из бачка и поставил его на стол рядом с маргарином.
   - Ты еще не ел? - спросил он.
   - Сейчас... эта штука, похоже, уже зарядилась. Сол прекратил крутить педали, вой сменился стоном и затих. Он отсоединил от электрогенератора провода, аккуратно смотал и положил рядом с четырьмя черными автомобильными аккумуляторами, стоявшими в ряд на холодильнике. Затем, вытерев ладони о влажное полотенце, вытащил кресло, сделанное из сиденья допотопного "форда" образца 1975 года, и уселся за стол напротив Энди.
   - Я слушал новости в шесть утра, - сказал он. - Старики организуют сегодня еще один марш протеста у управления социальной помощи. Вот где насмотришься на инфаркты!
   - Слава Богу, не насмотрюсь. Работа у меня с четырех, а Юнион-сквер не относится к нашему участку. - Он открыл хлебницу, вынул небольшой крекер и подвинул ее Солу. Потом тонким слоем намазал маргарин на крекер, откусил и, морща нос, стал жевать. - По-моему, маргарин уже того.
   - С чего ты взял? - проворчал Сол, откусывая крекер. - Все, что делается из машинного масла пополам с ворванью, изначально - того.
   - Ты говоришь, как какой-нибудь диетолог, - сказал Энди, макая крекер в холодную воду. - У жиров из нефтепродуктов почти нет вкуса, и ты сам знаешь, что китов уже давно нет, поэтому и ворвани нет, а добавляют старое доброе хлорелловое масло.
   - Киты, планктон, рыбий жир - один черт. Все воняет рыбой. Я, пожалуй, поем всухомятку, чтобы плавники не выросли. - Внезапно раздался стук в
   дверь. - Еще и восьми нет, а за тобой уже пришли, - простонал Сол.
   - Это может быть кто угодно, - сказал Энди, подходя к двери.
   - Может, да не может, это стук посыльного, и тебе это известно не хуже моего. Я даже знаю, кто это. Видишь? - Он кивнул с мрачным удовлетворением, когда Энди отпер дверь, и они увидели худощавого, босого курьера.
   - Что тебе надо, Вуди? - спросил Энди.
   - Мне нисего не нузно, - прошепелявил Вуди беззубым ртом. Хотя ему было немногим за двадцать, во рту у него не осталось ни единого зуба. - Лейтенант велел принести, я и принес. - Он передал Энди записку с его именем, написанным на обороте.
   Энди повернулся к свету, читая корявые каракули, потом нацарапал внизу свои инициалы и вернул бумажку посыльному. Заперев за ним дверь, он вернулся к столу задумчивый и хмурый.
   - Не смотри на меня так, - сказал Сол. - Не я его послал. Осмелюсь предположить, что новости не из самых приятных.
   - Да, эти старики уже всю площадь заполонили, и тот участок просит подкрепления.
   - Но ты тут при чем? Им же костоломы нужны.
   - Костоломы! Где ты нахватался этого средневекового сленга? Конечно, чтобы сдерживать толпу, им нужны патрульные, но нужны и детективы, чтобы выявлять агитаторов, карманников и прочих. Сегодня в парке будет смертоубийство. Мне нужно быть к девяти, поэтому я хоть за водой успею сбегать.
   Энди медленно натянул штаны и просторную футболку, затем поставил кастрюльку с водой на подоконник, чтобы согрелась на солнце. Прихватив две двадцатилитровые пластмассовые канистры, он вышел. Сол оторвался от телевизора и глянул ему вслед поверх старомодных очков.
   - Когда принесешь воды, я поставлю тебе стаканчик - или, по-твоему, еще слишком рано?
   - Сегодня самое то.
   В коридоре было темным-темно, и Энди осторожно, по стеночке, добрался до лестницы. Споткнувшись о кучу мусора, которую кто-то вывалил за дверь, он выругался. Двумя этажами ниже в стене было окно, через которое проникало достаточно света, чтобы не кувырнуться с последних двух пролетов, остающихся до выхода. После прохладного коридора Двадцать пятая улица обрушила не него душную волну горячего воздуха и запахи гнили, грязи и немытых людей. Прокладывая путь в толпе женщин, приходилось следить, чтобы не наступить на детей, игравших под ногами. По тротуару, еще покрытому утренней тенью, сновало столько прохожих, что Энди пошел по мостовой. Жара уже растопила асфальт, и он прилипал к подошвам башмаков.
   У красной водоразборной колонки, как обычно, уже выстроилась длинная очередь. Когда Энди подошел поближе, она заволновалась, послышались негодующие крики, угрожающе замахали кулаки. Недовольно ворча, толпа рассосалась, и Энди увидел, как полицейский запер металлическую дверцу.
   - В чем дело? - спросил Энди. - Я думал, что пункт работает до полудня.
   Полицейский обернулся, автоматически положив руку на кобуру пистолета, но тут же узнал детектива со своего же участка. Он сдвинул фуражку на затылок и утер ладонью пот со лба.
   - Только что сержант приказал закрыть все пункты на двадцать четыре часа. Из-за засухи уровень воды в водохранилище упал, приходится экономить.
   - Ничего себе новости, - сказал Энди, поглядывая на ключ, торчавший в замке. - Мне сейчас на дежурство, и, стало быть, два дня придется жить без воды...
   Осторожно оглянувшись, полицейский открыл дверцу и взял у Энди канистру.
   - Одной тебе хватит. - Он поставил ее под кран и, понизив голос, сказал: Между нами, ходят слухи, что на севере снова взорвали акведук.
   - Опять фермеры?
   - Наверняка. До перевода на этот участок я работал там, в охране. Неуютно было - того и гляди, взлетишь в воздух вместе с акведуком. Они заявляют, что город ворует у них воду.
   - Но у них достаточно воды, - сказал Энди, забирая полную канистру. Больше, чем нужно. А в городе тридцать пять миллионов мучаются от жажды.
   - Кто спорит, - согласился полицейский, захлопывая и запирая дверцу.
   Энди потащился обратно, проталкиваясь сквозь толпу, но по лестнице подниматься не стал, а зашел во двор. Все туалеты были заняты, и ему пришлось ждать. Когда он наконец втиснулся в одну из кабинок, то взял с собой и канистры: любой из мальчишек, игравших в куче отбросов у забора, запросто упер бы их, оставь он воду снаружи.
   Преодолев темные марши и открыв дверь, он услышал позвякивание льда о стекло стакана.
   - Ты прямо Пятую Бетховена играешь, - сказал он ставя канистры на пол и падая в кресло.
   - Любимая тема, - сказал Сол, доставая из холодильника два охлажденных стакана, и с торжественностью религиозного ритуала опустил в каждый по крохотной перламутровой луковичке.
   Один стакан он передал Энди, и тот осторожно отхлебнул холодную жидкость.
   - Когда я пробую такое, Сол, я почти начинаю верить, что ты, в Конце концов, не совсем рехнулся. Почему эта смесь называется "Гибсон"?
   - Тайна, покрытая мраком. Почему "Стингер" называется "Стингером", а "Розовая Дама" - "Розовой Дамой"?
   - Не знаю... почему? Я их ни разу и не пробовал.
   - И я не знаю, но называется именно так. Как то зеленое пойло, которое продают в забегаловках, называется "Панама". Ничего не значит, просто название.
   - Благодарю, - сказал Энди, осушив стакан. - Мир сразу кажется иным.
   Он отправился в свою комнату, вытащил из шкафа кобуру с пистолетом и пристегнул оружие к ремню брюк. Его бляха висела на брелоке с ключами, как всегда. Энди сунул в карман блокнот и на секунду задумался. День предстоит долгий и трудный, да и всякое может случиться. Он достал из-под стопки рубашек наручники и газовый баллончик. В толпе стариков это тоже пригодится, да к тому же оно и безопаснее. Кроме того, новые суровые правила применения боевых средств заставляли выискивать повод для их использования. Он наскоро вымылся водой, уже нагревшейся на солнце, затем потер лицо серым грязным обмылком, чтобы хоть как-то размягчить щетину. Бритва уже основательно затупилась, и он попытался заточить ее о край стакана. Он подумал, что пора бы приобрести новую. Может, осенью.
   Когда Энди вышел из комнаты, Сол поливал свою грядку на подоконнике, где росли всякие травы и лук.
   - Только смотри, чтобы тебя на мякине не провели, - сказал он, не отрываясь от работы.
   У Сола был большой запас слов, что такое эта самая мякина?
   Солнце поднялось уже высоко, и бетонно-асфальтовое ущелье улицы превращалось в пекло. Полоска тени стала еще уже, а людей у входа в дом - еще больше, и Энди едва смог выйти из двери. Он осторожно перешагнул через крошечную сопливую девчушку в протертой до дыр ночной рубашке и спустился на одну ступеньку. Изможденная женщина неохотно подвинулась, даже не взглянув на него, а мужчины уставились с ненавистью, что делало их похожими на членов одной суровой семьи. Энди пробрался сквозь толпу и у самого тротуара перешагнул через протянутые ноги лежащего старика. Тот казался мертвым. Ноги у него были босые и грязные, а щиколотку обхватывала веревка, другой конец которой был привязан к ребенку, сидевшему на тротуаре и отрешенно жующему сломанную пластиковую тарелку. Ребенок был так же грязен, как и старик, его живот сильно раздут. Неужели старик мертв? Впрочем, с обязанностью быть якорем для ребенка мог справиться и мертвый.
   "Черт, поганое сегодня утром настроение, - подумал Энди. - Наверняка из-за жары; я не выспался, всю ночь снились какие-то кошмары. Это бесконечное лето и все эти неприятности; похоже, одна цепляется за другую. Сначала жара, потом засуха, ограбление складов, а теперь вот еще старики. Они с ума сошли выходить из дома в такую погоду. Или, может, они сошли с ума от погоды".
   Думать было слишком жарко. Когда он завернул за угол, Седьмая авеню словно вспыхнула перед ним, и он руками и лицом ощутил солнечный жар. Рубашка уже прилипла к спине, а на часах только без четверти девять.
   На Двадцать третьей улице, в длинной тени эстакады городской экспресс-линии, закрывавшей почти все небо, было прохладно, и он медленно шел в полумраке, поглядывая на велотакси и гужевики. Вокруг каждого столба эстакады стояли маленькие группки людей, облепившие их, словно устрицы, и колеса почти касались их ног. Сверху раздался грохот - по экспресс-линии проехал тяжелый грузовик, и Энди увидел, что впереди перед зданием участка остановился фургон. Полицейские в форме не спеша забирались в кузов, а лейтенант Грассиоли стоял рядом с грифельной доской в руках и разговаривал с сержантом. Подняв голову, он хмуро взглянул на Энди, нервный тик заставил его левое веко сердито подмигнуть.
   - Пришел почти вовремя, Раш, - сказал он, делая пометку на дощечке.
   - Сегодня у меня выходной, сэр, меня вызвали. С Грасси надо быть настороже, он изведет кого угодно: у него язва, диабет и больная печень в придачу.
   - Полицейский находится на службе двадцать четыре часа в сутки, так что залезай в машину. Я хочу, чтобы ты с Кулозиком взяли пару-другую карманников. Эти, с Центральной улицы, мне уже все уши прожужжали.
   - Слушаюсь, сэр, - сказал Энди спине лейтенанта, когда тот повернулся и направился обратно в участок.
   Энди забрался по откидной лесенке в кузов и сел на скамейку рядом со Стивом Кулозиком, который, как только лейтенант ушел, сразу прикрыл глаза и начал дремать. Это был мужчина с телом, где соперничали жир и мышцы. Одет он был, как и Энди, в мятые хлопчатобумажные штаны и рубаху с короткими рукавами. Рубашка висела мешком, скрывая пистолет в кобуре. Когда Энди плюхнулся рядом, он приоткрыл один глаз и что-то буркнул.
   Стартер раздражающе взвыл и выл до тех пор, пока скверное топливо не вспыхнуло и дизельный двигатель не ожил. Грузовик, содрогаясь и дребезжа, отъехал от участка и тронулся на восток. Полицейские жались к краям скамеек, чтобы ловить дуновение ветерка и заодно наблюдать за улицами, забитыми людьми. Этим летом полицейские были не очень-то популярны. Не очень приятно, когда в тебя неожиданно бросают камни или бутылки.
   Неожиданно фургон задрожал, водитель сбросил скорость и нажал на сигнал, прокладывая путь сквозь толпу людей и множество безмоторных экипажей.
   На Бродвее скорость стала совсем черепашьей: люди запрудили всю проезжую часть в окрестностях Мэдисон-сквера, где располагались блошиный рынок и палаточный городок. Здесь, в центре, обстановка была не лучше. Старики уже вышли на улицы и направлялись на юг, едва волоча ноги. Полицейские, проезжая мимо, равнодушно на них поглядывали - медленная колышущаяся масса седых и лысых голов, большинство людей с палочками, старик с окладистой седой бородой ковылял на костылях. Было полным-полно инвалидных колясок. Когда полицейские появились на Юнион-сквер, солнце, вырвавшись из-за зданий, безжалостно обрушилось на них.
   - Чистая смерть, - зевнув, сказал Стив Кулозик, и вылез из фургона. - Жара убьет половину этих старикашек. На солнце, наверное, градусов сорок. В восемь часов было тридцать три.
   - А врачи на что? - Энди кивнул в сторону небольшой группы людей в белых халатах, разворачивавших носилки рядом с машиной "скорой помощи".
   Детективы подошли к толпе, уже заполнившей парк, и пробрались к трибуне. Послышался скрежет и щелчок - проверяли звуковую систему.
   - Рекорд, - сказал Стив, глазами ощупывая толпу. - Я слышал, что в водохранилищах низкий уровень потому, что некоторые из труб на выходе не заизолированы. Это да еще деревенщина, постоянно взрывающая акведук...
   Визг из громкоговорителей заглушили громовые раскаты голоса, усиленного микрофоном.
   - Товарищи, дамы и господа, члены всех обществ Старейшин Америки, прошу вашего внимания. Сегодня утром я заказал облака, но, похоже, заказ не дошел...
   Одобрительный гул прокатился по парку, раздалось несколько хлопков.
   - Кто это? - спросил Стив.
   - Ривз. Его называют Малыш Ривз, потому что ему всего лишь шестьдесят пять. Он исполнительный директор Стариков, но если так и дальше пойдет, на следующий год станет президентом...
   Его последние слова потонули в сотрясающем горячий воздух голосе Ривза:
   - Но наша жизнь далеко не безоблачна, и мы можем прожить и без облаков на небе. - На этот раз в ответном гудении толпы послышались нотки гнева. - Власти следят за тем, чтобы мы не могли работать, несмотря на состояние нашего здоровья и способности. Власти установили оскорбляющее нас нищенское содержание, на которое мы должны жить, и в то же время они следят, чтобы на эти деньги можно было купить все меньше и меньше с каждым годом, с каждым месяцем, с каждым днем...
   - Первый готов, - сказал Энди.
   Какой-то человек в задних рядах упал на колени и схватился за грудь. Энди рванулся было к нему, но Стив Кулозик удержал его.
   - Это их дело, - сказал он, указывая на двух врачей, уже бежавших к пострадавшему. - Что-то с сердцем или тепловой удар. Думаю, далеко не последний. Давай-ка прочешем толпу.
   - ...Снова пришла пора объединиться... силы, которые ввергают нас в нищету, голод и полное забвение... растущие цены свели на нет...
   Казалось, между крохотной фигуркой на трибуне и громовым голосом нет никакой связи. Детективы разделились, и Энди стал медленно продираться сквозь толпу.
   - ...Мы не примем ничего второсортного, или третье или четверосортного, как теперь, мы не примем грязного угла, где мы должны дремать, дожидаясь голодной смерти. Мы - жизненно важная составляющая... нет, я скажу, мы самая важная составляющая общества - хранилище опыта, знаний и рассудительности. Пусть муниципалитет, Олбани и Вашингтон действуют - или берегитесь, потому что когда подсчитают голоса, то обнаружат...
   Слова грохотали в ушах, но Энди не обращал на них внимания, пробираясь сквозь толпу взбудораженных стариков; глаза его шарили в море беззубых десен, седых небритых щек и слезящихся глаз. Здесь не было карманников, лейтенант оказался не прав: в подобной толпе им делать было нечего. Эти люди совершенно нищие. А если у них и есть какая-нибудь мелочь, то она надежно спрятана в старомодные кошельки или зашита в трусы.
   Толпа колыхнулась - двое мальчишек со смехом пробежали сквозь нее, пиная и стараясь свалить друг друга.
   - Довольно, - сказал Энди, вставая на их пути. - Успокойтесь и уходите из парка, ребята, вам тут делать нечего.
   - Это кто сказал? Что хотим, то и делаем...
   - Закон! - рявкнул Энди, вытащил из кармана бляху и угрожающе сунул им в лицо. - Пошевеливайтесь!
   Они молча повернулись и стали выбираться из толпы, а он пошел следом, чтобы удостовериться, что они в самом деле уйдут.
   Совсем дети, подумал он убирая бляху, вероятно, лет десять-одиннадцать, но за ними нужен глаз да глаз, а то они такого натворят... Да и поосторожней с ними надо, а то, если их много, стоит отвернуться, навалятся всей гурьбой и изрежут осколками стекла, как беднягу Тейлора.
   На стариков, похоже, что-то нашло. Они начали раскачиваться взад-вперед, а когда усиленный динамиками голос на мгновение умолк, позади трибуны послышались крики. Видимо, начиналась заварушка. Энди бросился туда. Ривз больше не говорил, а крики становились все сильнее; раздался звук бьющегося стекла. Из громкоговорителей прогремел другой голос:
   - Говорит полиция. Прошу всех разойтись, митинг закончен, уходите с площади на север...
   Яростный вой заглушил говорившего. Старики подались вперед в едином порыве. Когда их вопли стихли, вновь стали слышны слова оратора Ривза:
   - ...Люди... успокойтесь... Я лишь хочу вам сказать... я не осуждаю ваше негодование, но сейчас не время... Капитан объяснил мне положение вещей, и я вижу отсюда, что это не имеет ничего общего с нашим митингом. Какие-то беспорядки на Четырнадцатой улице... Нет!.. Не ходите туда, от этого будет только хуже, там полиция, она не даст вам пройти. Я вижу, что сюда двигаются отряды специального назначения, и полиция намерена применить летающую проволоку...
   Толпа вздрогнула, движение обратилось вспять, и люди стали уходить с Юнион-сквер, подальше от Четырнадцатой улицы. Старики отлично знали, что такое летающая проволока.
   Энди пробрался за трибуну, где людей было меньше, и, увидев, что Четырнадцатая улица забита бурлящей толпой, не мешкая направился туда. Край площади был оцеплен полицейскими, расчистившими место у парка. Ближайший из них поднял дубинку и заорал:
   - Держись подальше, парень, а то нарвешься на неприятности!
   Энди показал ему бляху. Он кивнул и отвернулся.
   - В чем дело? - спросил Энди.
   - Крутая буча заваривается, а то и еще чего хуже... Вали отсюда! - Он ударил дубинкой по по ребрику, и лысый мужчина на алюминиевых костылях остановился и, поколебавшись, свернул в парк. - Клейн как обычно устроил рекламную распродажу. Они вывесили в витринах плакаты, как и раньше делали без всяких неприятностей. Но на этот раз он получил партию соево-чечевичных бифштексов... - Он повысил голос, чтобы перекричать шум двух приближавшихся бело-зеленых вертолетов. - Одна дурища затарилась и прямо за ближайшим углом нарвалась на телерепортеров, которым все и выболтала. Теперь люди валом валят со всех сторон, а половина улиц, по-моему, не перекрыта. С этой стороны мы хоть проволоку натянули.
   Энди нацепил бляху на карман рубашки и принялся вместе с полицейскими отгонять толпу. Толпа не сопротивлялась. Люди поднимали головы и от резких хлопков вертолетных винтов шарахались прочь. Вертолеты снизились, и из их утроб посыпались мотки проволоки. Ржавые мотки колючей проволоки ударялись о землю, скрепляющие скобы разрывались.
   Это была не просто колючая проволока. Ее закаленная сердцевина обладала памятью: металл, независимо от того, как его скрутить и согнуть, возвращал себе первоначальную форму, как только исчезали внешние напряжения. Если обычная проволока легла бы спутанной кучей, эта стремилась обрести исходную форму, шевелясь, словно слепой зверь, разворачиваясь и растягиваясь вдоль улицы. Полицейские в толстых рукавицах ухватились за ее концы и положили ее в нужном направлении, чтобы посреди улицы образовался барьер. Две раскручивающиеся спирали столкнулись и вступили в бессмысленную схватку, взмывая в воздух, падая и сплетаясь в извивающийся клубок. Когда Последний участок проволоки замер, поперек улицы высилась стена колючей проволоки высотой и толщиной в метр.