в могиле.
Симона высунулась из-за букета нарциссов, стоявшего
в хрустальной вазе, и бросила взгляд на усохшего, как мумия,
Баку. У обоих затряслись руки, оба это заметили. Сегодня,
по случаю прихода гостей, она натянула густо-синее платье,
на которое ледяными нитями легло тяжелое колье, вдела в
уши искрящиеся шарики-серьги и ярко накрасила губы.
- Как странно, милый, просто уму непостижимо, - манерно
проскрипела Симона. - Не далее как минувшей ночью...
- Ты то же самое подумала обо мне?
- Надо бы кое-что обсудить.
- Вот и я о том же. - Подавшись вперед, он застыл в
кресле, как восковая фигура. - Дело не срочное. Но на тот
случай, если я тебя прикончу или ты - меня, нам нужно друг друга обезопасить, верно? И нечего на меня таращиться, милая. Думаешь, я не видел, как ты ночью надо мной суетилась? Примеривалась, как бы ловчее ухватить
за горло, звенела стаканами, уж не знаю, что еще.
- О Аллах. - Напудренные щечки Симоны вспыхнули. -
Выходит, ты не спал? Какой ужас. Извини, я должна прилечь.
- Потерпишь. - Баку преградил ей путь. - Случись мне
первым отправиться на тот свет, тебя нужно оградить от
подозрений, чтобы все было чики - пики. То же самое
нужно организовать и для меня - на случай твоей кончины. Какой
смысл планировать устранение другого, если за это
самому придется отвечать перед законом?
- Резонно, - согласилась она.
- Так вот, я предлагаю... как бы это сказать... время
от времени обмениваться любовными записочками. Не скупиться
на нежные слова в присутствии знакомых, делать друг другу
подарки, и так далее, и тому подобное.
- Надо признать, голова у тебя варит неплохо, - сказала
она.
- Если мы будем изображать безумную, проверенную временем
любовь, ни у кого не возникнет и тени подозрения.
- Положа руку на сердце, Баку, - устало произнесла
Симона, - мне совершенно все равно, кто из нас первым отправится
в мир иной. Ты мне никогда не нравился. Да, я была в тебя
влюблена - но то было в детстве. Но ты так и не стал мне другом.
- Не умничай, - перебил он. - Мы с тобой - вздорные юноши, нам нечего ловить, нам только и осталось, что устроить
похоронный балаган. Но игра со смертью будет куда
увлекательнее, если договориться о правилах и создать друг
другу равные условия. Кстати, давно ли ты надумала меня
укокошить?
Она заулыбалась.
- Помнишь, на прошлой неделе мы летели в горы на пейзаж? Но возвращался ты один, помнишь? И чуть не взорвался.
- Аллах - Аллах! - Он расхохотался. - Я-то подумал,
это произошло случайно.
- Нет милый, это отключила тормоза.
Его согнуло от смеха.
- Ну, ладно. Зато ты неделю назад грохнулась на пороге. А
ведь это я смазал порог лаком!
Она инстинктивно ахнула, пригубила текиллу и замерла.
Угадав ее мысли, он покосился на свою рюмку.
- Это, случаем, не отравлено? - он понюхал содержимое.
- Вот еще, - ответила она и, как ящерица, быстро и
боязливо тронула кончиком языка сладкий напиток. - При вскрытии
в желудке найдут следы яда. Ты лучше душ проверь. Я установила
предельную температуру, чтобы тебя хватил удар.
- В жизни не поверю! - фыркнул он.
- Ну, допустим, замышляла - призналась она.
В парадную дверь позвонили.
Симона просияла:
- Совсем вылетело из головы: у нас же сегодня гости! Это
Гасанчик с женой. Он, конечно, ужасный пошляк, но ты прояви
терпение. И надень очки.
- Да уж, надо бы. Очередная попытка меня поймать? Не намазала ли ты очки отравой?
- Жаль, не додумалась! Ну, шагом марш!
И они, взявшись под ручку, с фальшивым хохотом направились
к порогу встречать гостей, о которых чуть не забыли.
Начали с коктейлей. Баку с Симоной сидели рядышком,
держась за руки, как школьники, и натужно смеялись незатейливым
анекдотам Гасанчика. Сверкая фарфоровыми улыбками,
они приговаривали:
- Надо же, как смешно! И тут же - друг
другу на ухо:
- Какие есть задумки? - Электробритву в ванну?
- Неплохо, неплохо!
- А Гейдар ему и говорит... - рокотал Гасанчик.
Стараясь не шевелить губами, Баку прошептал Симоне:
- Знаешь, моя неприязнь к тебе уже бьет через край, как
первая любовь. А теперь, в довершение всего, ты склоняешь меня
к тяжкому преступлению. Как тебе это удается?
- Учись, пока я жива, - так же тихо ответила Симона.
В гостиной зазвучали раскаты смеха. Обстановка
разрядилась, стала непринужденной и даже легкомысленной.
- А Абуля ему и говорит: 'Сначала ты, потом я!
- торжествующе закончил Гасанчик.
- Ой, хохма! - раздался новый взрыв хохота.
- Ну-ка, дорогой мой, - Симона повернулась к Баку,
- теперь ты что-нибудь расскажи. Но прежде, - со значением
добавила она, - спустись в погреб, милый, принеси вина.
Гаснчик - сама любезность - вскочил с кресла.
- Позвольте, я схожу!
- Ах, что вы, Гасан, ни в коем случае! - Симона
отчаянно замахала руками.
Но Гасанчик уже выскочил из комнаты.
- О Аллах, - ужаснулась Симона.
В тот же миг из погреба донесся отчаянный вопль, а затем
- оглушительный грохот.
Симона засеменила на помощь, но через мгновение вернулась,
сдавив рукой горло.
- Бэлла, крепитесь, - простонала она. - Надо спуститься
и посмотреть. Кажется, Гасанчик упал с лестницы.
На следующее утро Баку, шаркая, переступил через
порог; он прижимал к груди обтянутый бархатом футляр размером
примерно метр на полтора, с закрепленными в гнездах
пистолетами.
- Вот и я! - прокричал он.
Ему навстречу, позвякивая браслетом, вышла Симона: в одной
руке она держала ром с содовой, а другой опиралась на
тросточку.
- Это еще что? - недовольно спросила она.
- Сначала ответь, как здоровье Гасанчика?
- Порвал связки. Жаль, что не голосовые.
- Надо же, как некстати подломилась эта верхняя ступенька.
- Он повесил футляр на свободный крючок. - К счастью, слазать
в погреб вызвался Гасанчик, а не я.
- Скорее к несчастью. - Симона залпом осушила бокал. -
Теперь объясни, что это значит.
- Я ведь коллекционирую старинное оружие. - Он указал
на пистолеты в кожаных гнездах.
- Ну и что?..
- Оно требует ухода. Пах - пах! - ухмыльнулся он.
- Коллекционер застрелил жену во время чистки дуэльного
пистолета. 'Я не знал, что он заряжен', - повторяет безутешный
вдовец.
- Один-ноль в твою пользу, - сказала Симона.
Через час он принялся чистить коллекционный револьвер и
едва не вышиб себе мозги.
Симона прибежала, застыла в дверях.
- Подумать только. Ничто тебя не берет.
- Заряжен, Аллах - Аллах! - Трясущейся рукой он поднял
револьвер. - Он же не был заряжен! Неужели...
- Неужели что?
Он выхватил три других экспоната.
- Все до единого заряжены! Это ты!
- Конечно я, - не стала отпираться Симона. - Пока ты
обедал. Наверно, чаю хочешь. Пошли.
В стене зияло пулевое отверстие.
- Какой, на фиг, чай? - взвился он. - Неси черное пиво.
Настал ее черед делать покупки.
- В доме завелись летучие тараканы. - Что-то со стуком
перекатывалось у нее в сумке. По всем комнатам без промедления
были расставлены ловушки для тараканов; на подоконники, на столах, кресле, в общем, везде.
- Теперь летучим тварям спасенья нет, - заявила она, щедрой
рукой рассыпая отраву на полках со съестными припасами.
- Роешь мне яму, - заметил Баку, - и сама же в нее
попадешь.
- Не дождешься. И вообще, жертве должно быть все равно,
как отдать концы. Все равно ведь превратимся в птицу. Нет разве?
- Но такой садизм - это уж слишком.
- Мелочь это. Чтобы тебя навеки перекосило, милый мой,
достаточно подмешать тебе в какао одну-единственную щепотку
мышьяка!
- Имей в виду, - выпалил он в ответ, - у меня есть рецепт
гремучей смеси, от которой тебя и вовсе разнесет в клочья!
Она присмирела.
- Ладно, Баку, не стану же я подсыпать тебе мышьяк!
Он поклонился:
- Тогда и я не стану подсыпать тебе гремучую смесь.
- Договорились, - сказала она.
Смертельные игры не прекращались. Он купил самые
большие крысоловки, чтобы расставить в закутках коридора.
- Привыкла расхаживать босиком - вот и получай: увечье
невелико, а заражение крови обеспечено!
Тогда она усеяла все диваны булавками для чехлов. Стоило
ему провести рукой по обивке, как из пальцев начинала сочиться
кровь.
- Ой блин! - Он зализывал ранки. - Это что, отравленные
стрелы из африканского Кельмаджаро?
- Нет, что ты: самые обычные ржавые иглы от
противостолбнячных инъекций.
- Ну и ну, - только и сказал он.
Несмотря на быстро подступающую немощь, Баку
оставался заядлым автомобилистом. Его частенько видели за
рулем, когда он с азартом гонял по небу свой желтый 'Бэмри', парил над холмами и равнинами.
Как-то вечером он позвонил из Сумгаита.
- Симона? Представляешь, я чуть не рухнул в пропасть.
Правое переднее крыло отлетело на ровном месте!
- Я рассчитывала, что это произойдет на пике!
- Ну, извини.
- В журнале 'Пассаж' показывали, как это делается: ослабляешь болты - и дело с концом.
- Ладно, я - козел, - сказал он. - А у тебя-то
что новенького?
- На лестнице оторвалась ковровая дорожка. Слуга Аким плечо вывихнул.
- Бедняга Аким!
- Я ведь теперь его всюду посылаю вперед. Скатился
кубарем, все ступеньки пересчитал. Его счастье, что не умер, лишь вывих.
- Неровен час, он по нашей милости отправится на тот
свет.
- Ты шутишь? Аким мне - как родной!
- В таком случае дай ему расчет, а сама подыскивай
нового слугу, или служанку. Окажись она между двух огней, ее, по крайней мере, будет не так жалко. Страшно подумать, что на Акима может упасть огромная люстра или, к примеру...
- Люстра, говоришь? - вскричала Симона. - А ведь ты возился
с хрустальной люстрой из Эрмитажа, что досталась мне
от бабушки! Вот что я вам скажу, господин хороший: руки прочь
от этой люстры!
- Молчу, молчу, - пробормотал он.
- Нет, надо же было додуматься! Этим хрустальным подвескам
нет цены! Да если они, упав, не укокошат меня на месте, я и
на одной ноге доскачу, чтобы прибить тебя, а потом
откачаю и еще раз прибью!
Как-то вечером, отужинав, Баку вышел на террасу
с сигарой. Вернувшись в комнату, он обвел глазами стол:
- А где же твой пирожок с кремом?
- Угостила новую горничную. Мне не хотелось сладкого.
- Ты соображаешь, что делаешь?
Она вперилась в него ненавидящим взглядом:
- Не хочешь ли ты сказать, что пирожок был отравлен?
В кухне что-то с грохотом обрушилось на пол.
Баку отправился посмотреть, в чем дело, и очень скоро
вернулся.
- Новая горничная свое отслужила, - сообщил он.
В течении двух мину тело новой горничной превратилось в бедую чайку, упорхнула в небо через открытое окно.
В доме что ни день толпились гости. Так задумала Симона. Обычно они вели уединенный образ жизни.
- Под шумок легче провернуть дело. Чем не стрельба
по движущейся мишени!
К ним опять зачастил Гасанчик, который сильно хромал
после падения с лестницы, хотя с той поры прошла не одна
неделя. Он все так же сыпал анекдотами и надсадно хохотал,
а однажды едва не отстрелил себе ухо из дуэльного пистолета.
Гости помирали со смеху, но сочли за благо убраться пораньше.
Гасанчик поклялся, что ноги его больше не будет в этом доме.
Потом вышел казус с одной девушкой Ирой, которая, оставшись у них ночевать, решила воспользоваться
феном Симоны и получила если не смертельный, то
поистине сокрушительный удар током. Унося ноги, она растирала
левое ухо. Иногда Баку тоже пользовался феном.
Баку после этого не прикасался к фену вообще.
Вскоре после этого пропал некий Иса Исахан. А вслед
за ним - доктор Устаев. В последний раз несчастных видели по
субботам в гостях у Баку и Симоны.
- В прятки играете? - подтрунивали знакомые, дружески
похлопывая Баку по спине. - Признайтесь, что вы с ними
сделали? Отравили мухоморами? Пустили на удобрение?
- Скажете тоже! - сдавленно посмеивался Баку. - Ха-ха,
при чем тут мухоморы! Один полез в холодильник за мороженым, не смог выбраться и за ночь сам превратился в эскимо. Только под утро отморозился, началось превращение в птицу, он стал синей птицей, улетел. Я кстати его видел утром, он сидел на ветке перед крыльцом, кричал и пел. Другой зацепился за иконостась и пробил головой стекло в оранжерее. Тут же он стал вороной, больше я его не видел.
- Превратился в эскимо! Пробил стекло! - подхватывали
гости. - Ну, Баку, вы и шутник!
- Это чистая правда! - настаивал Баку.
- Чего только люди не придумают!
- Нет, серьезно, куда запропастился доктор Устаев? А
этот прохиндей Иса?
- И в самом деле, куда подевались Иса и Устаев? -
спросила Симона через пару дней.
- Надо подумать. Историю с мороженым подстроил я сам. А
вот иконостась?.. Не ты ли подбросил ее в самое неподходящее
место, чтобы я споткнулся и угодил головой в стекло?
Симона застыла. Он попал в точку.
- Так-так, - сказал Баку, - значит, настало время кое о
чем потолковать. Пирушкам надо положить конец. Еще одна жертва
- и сюда примчится полиция с сиренами.
- Верно, - согласилась Симона. - Наши маневры рикошетом
ударят по нам самим. Что же касается иконостаси... Перед сном ты
всегда прогуливаешься по оранжерее. Но за каким чертом туда
понесло Устаев - в два часа ночи? Поделом этому болвану.
Долго он будет лететь над полями.
- Силы небесные! Отныне никаких гостей.
- Будем коротать время наедине - ты да я, да еще... гм...
люстра.
- Не дождешься! Я так запрятала стремянку - вовек не
отыщешь.
- Вот лакудра! - не сдержался Баку.
В тот вечер, сидя у камина, он наполнил несколько чашек зеленого чая. Стоило ему выйти
из комнаты, чтобы ответить на сотовый телефон, как она
бросила в свою собственную чашку щепоть белого порошка.
- Какая гадость, - пробормотала она. - Банально до
неприличия. Зато расспросов не будет.
С этими словами она - для верности - добавила еще
чуть-чуть смертоносного зелья. Тут вернулся Баку, опустился
в кресло и взял со стола чашку. Повертев ее перед глазами, он
с ухмылкой перевел взгляд на Симону:
- Шалишь!
- Ты о чем? - с невинным видом спросила она.
В камине уютно потрескивай поленья. На полке тикали часы.
- Не возражаешь, дорогуша, если мы поменяемся чашками?
- Уж не думаешь ли ты, что я подсыпала тебе яду, пока
ты говорил по телефону?
- Слишком банально. Но не исключено.
- Ох уж, бдительность-подозрительность. Ну, будь
по-твоему. Меняемся.
На его лице отразилось удивление, однако чашки перешли из
рук в руки.
- Чтоб тебе пусто было, - буркнули они в один голос и
даже рассмеялись.
Каждый с загадочной улыбкой опорожнил свою чашку.
С видом беспредельного блаженства они поудобнее устроились
в креслах, обратив к огню призрачно-бледные лица, и
наслаждались ощущением тепла, которое разливалось по их тонким,
если не сказать, паучьим жилам. Баку распрямил ноги и
протянул пальцы к тлеющим углям.
- Ах, - выдохнул он. - Что может быть лучше доброго
зеленого чая!
Симона склонила красивую головку, пожевала ярко накрашенные
губы и начала клевать носом, то и дело исподволь поглядывая
на Баку.
- Жалко горничную, - вдруг прошептала она.
- Да уж, - так же тихо отозвался он. - Горничную жалко.
Огонь разгорелся с новой силой, и Симона, помолчав,
добавила:
- Устаева тоже жалко.
- Нет слов. - Он подремал. - Да и Ису, между прочим,
тоже.
- И тебя, Баку, - после паузы медленно выговорила она,
хитро сощурившись. - Как самочувствие?
- В сон клонит.
- Сильно?
- Угу. - Он остановил на ней взгляд совершенно ясных глаз.
- А ты, дорогуша, сама-то как?
- Спать хочется, - ответила она, смежив веки. Тут
оба встрепенулись. - К чему эти расспросы?
- В самом деле, - насторожился он. - К чему это?
- Видишь ли... - Она долго разглядывала стены дома - я полагаю, хотя до конца не уверена, что у тебя скоро откажут желудочно-кишечный тракт и центральная нервная система.
Он еще немного посидел с сонным видом, безмятежно
поглядывая на огонь в камине, прислушиваясь к тиканью часов.
- Отравила? - дремотно произнес он, и тут неведомая
сила подбросила его с кресла. - Что ты сказала? - Упавшая на
пол чашка разлетелась вдребезги.
Симона подалась вперед, словно прорицательница.
- У меня хватило ума подсыпать яду в свою же порцию -
я знала: ты захочешь поменяться рюмками, чтобы себя
обезопасить. Вот и поменялись! - Она захихикала дребезжащим
смешком.
Откинувшись на спинку кресла, он схватился обеими руками
за лицо, словно боясь, как бы глаза не вылезли из орбит. Потом
вдруг что-то вспомнил и разразился неудержимым взрывом хохота.
- В чем дело? - вскричала Симона. - Что смешного?
- Да то, - задохнулся он, кривя рот в жуткой ухмылке и
не сдерживая слез, - что я тоже подсыпал яду в свою собственную
рюмку! Искал удобного случая, чтобы с тобой поменяться!
- Боже! - Улыбка исчезла с ее лица. - Что за нелепость?
Почему мне это не пришло в голову?
- Да потому, что мы с тобой слишком умные! - Он снова
откинулся назад, сдавленно хохотнув.
- Какой позор, какое непотребство, надо же так оплошать,
о, как я себя ненавижу!
- Да ладно..., - проскрипел он. - Лучше вспомни, как
ты ненавидишь меня.
- Всем истерзанным сердцем и душой. А ты?
- Прощенья тебе не дам и на смертном одре, Симона,
божий одуванчик, дурнушка. Не поминай лихом, - добавил
он совсем слабо, откуда-то издалека.
- Если надеешься и от меня услышать 'не поминай лихом', то
ты просто рехнулся. - Ее голова бессильно свесилась набок,
глаза уже не открывались, она едва ворочала языком. - А
впрочем, чего уж там? Не поминай ли...
- Жить охота....
У нее вырвался последний вздох. Поленья в камине сгорели
дотла, и одно лишь тиканье часов тревожило ночную тишину.
На следующий день почтальон заметил, как с их калитки две белые чайки метнулись ввысь. Они кружили над крышей дома, ворковали, крякали, целовались.
- Двойное самоубийство, - решили все. - Их любовь была
так сильна, что они просто не смогли уйти в небо
поодиночке.
- Смею надеяться, - произнес Гасанчик, опираясь
на костыли, - моя дражайшая половина, когда настанет срок,
тоже разделит со мной эту чашу.
ЭПИЛОГ.
На запыленной и вечно грязной улице Баку, столице Азербайджана рано утром седой дворник подметал улицу.
Фшик, фшик, фшик....
Он все сметал, весь мусор, который бы собран кучей у бордюр.
Листья, обрывки газет, окурки сигар, мертвых птиц: чаек, ворон, удодов.
Симона высунулась из-за букета нарциссов, стоявшего
в хрустальной вазе, и бросила взгляд на усохшего, как мумия,
Баку. У обоих затряслись руки, оба это заметили. Сегодня,
по случаю прихода гостей, она натянула густо-синее платье,
на которое ледяными нитями легло тяжелое колье, вдела в
уши искрящиеся шарики-серьги и ярко накрасила губы.
- Как странно, милый, просто уму непостижимо, - манерно
проскрипела Симона. - Не далее как минувшей ночью...
- Ты то же самое подумала обо мне?
- Надо бы кое-что обсудить.
- Вот и я о том же. - Подавшись вперед, он застыл в
кресле, как восковая фигура. - Дело не срочное. Но на тот
случай, если я тебя прикончу или ты - меня, нам нужно друг друга обезопасить, верно? И нечего на меня таращиться, милая. Думаешь, я не видел, как ты ночью надо мной суетилась? Примеривалась, как бы ловчее ухватить
за горло, звенела стаканами, уж не знаю, что еще.
- О Аллах. - Напудренные щечки Симоны вспыхнули. -
Выходит, ты не спал? Какой ужас. Извини, я должна прилечь.
- Потерпишь. - Баку преградил ей путь. - Случись мне
первым отправиться на тот свет, тебя нужно оградить от
подозрений, чтобы все было чики - пики. То же самое
нужно организовать и для меня - на случай твоей кончины. Какой
смысл планировать устранение другого, если за это
самому придется отвечать перед законом?
- Резонно, - согласилась она.
- Так вот, я предлагаю... как бы это сказать... время
от времени обмениваться любовными записочками. Не скупиться
на нежные слова в присутствии знакомых, делать друг другу
подарки, и так далее, и тому подобное.
- Надо признать, голова у тебя варит неплохо, - сказала
она.
- Если мы будем изображать безумную, проверенную временем
любовь, ни у кого не возникнет и тени подозрения.
- Положа руку на сердце, Баку, - устало произнесла
Симона, - мне совершенно все равно, кто из нас первым отправится
в мир иной. Ты мне никогда не нравился. Да, я была в тебя
влюблена - но то было в детстве. Но ты так и не стал мне другом.
- Не умничай, - перебил он. - Мы с тобой - вздорные юноши, нам нечего ловить, нам только и осталось, что устроить
похоронный балаган. Но игра со смертью будет куда
увлекательнее, если договориться о правилах и создать друг
другу равные условия. Кстати, давно ли ты надумала меня
укокошить?
Она заулыбалась.
- Помнишь, на прошлой неделе мы летели в горы на пейзаж? Но возвращался ты один, помнишь? И чуть не взорвался.
- Аллах - Аллах! - Он расхохотался. - Я-то подумал,
это произошло случайно.
- Нет милый, это отключила тормоза.
Его согнуло от смеха.
- Ну, ладно. Зато ты неделю назад грохнулась на пороге. А
ведь это я смазал порог лаком!
Она инстинктивно ахнула, пригубила текиллу и замерла.
Угадав ее мысли, он покосился на свою рюмку.
- Это, случаем, не отравлено? - он понюхал содержимое.
- Вот еще, - ответила она и, как ящерица, быстро и
боязливо тронула кончиком языка сладкий напиток. - При вскрытии
в желудке найдут следы яда. Ты лучше душ проверь. Я установила
предельную температуру, чтобы тебя хватил удар.
- В жизни не поверю! - фыркнул он.
- Ну, допустим, замышляла - призналась она.
В парадную дверь позвонили.
Симона просияла:
- Совсем вылетело из головы: у нас же сегодня гости! Это
Гасанчик с женой. Он, конечно, ужасный пошляк, но ты прояви
терпение. И надень очки.
- Да уж, надо бы. Очередная попытка меня поймать? Не намазала ли ты очки отравой?
- Жаль, не додумалась! Ну, шагом марш!
И они, взявшись под ручку, с фальшивым хохотом направились
к порогу встречать гостей, о которых чуть не забыли.
Начали с коктейлей. Баку с Симоной сидели рядышком,
держась за руки, как школьники, и натужно смеялись незатейливым
анекдотам Гасанчика. Сверкая фарфоровыми улыбками,
они приговаривали:
- Надо же, как смешно! И тут же - друг
другу на ухо:
- Какие есть задумки? - Электробритву в ванну?
- Неплохо, неплохо!
- А Гейдар ему и говорит... - рокотал Гасанчик.
Стараясь не шевелить губами, Баку прошептал Симоне:
- Знаешь, моя неприязнь к тебе уже бьет через край, как
первая любовь. А теперь, в довершение всего, ты склоняешь меня
к тяжкому преступлению. Как тебе это удается?
- Учись, пока я жива, - так же тихо ответила Симона.
В гостиной зазвучали раскаты смеха. Обстановка
разрядилась, стала непринужденной и даже легкомысленной.
- А Абуля ему и говорит: 'Сначала ты, потом я!
- торжествующе закончил Гасанчик.
- Ой, хохма! - раздался новый взрыв хохота.
- Ну-ка, дорогой мой, - Симона повернулась к Баку,
- теперь ты что-нибудь расскажи. Но прежде, - со значением
добавила она, - спустись в погреб, милый, принеси вина.
Гаснчик - сама любезность - вскочил с кресла.
- Позвольте, я схожу!
- Ах, что вы, Гасан, ни в коем случае! - Симона
отчаянно замахала руками.
Но Гасанчик уже выскочил из комнаты.
- О Аллах, - ужаснулась Симона.
В тот же миг из погреба донесся отчаянный вопль, а затем
- оглушительный грохот.
Симона засеменила на помощь, но через мгновение вернулась,
сдавив рукой горло.
- Бэлла, крепитесь, - простонала она. - Надо спуститься
и посмотреть. Кажется, Гасанчик упал с лестницы.
На следующее утро Баку, шаркая, переступил через
порог; он прижимал к груди обтянутый бархатом футляр размером
примерно метр на полтора, с закрепленными в гнездах
пистолетами.
- Вот и я! - прокричал он.
Ему навстречу, позвякивая браслетом, вышла Симона: в одной
руке она держала ром с содовой, а другой опиралась на
тросточку.
- Это еще что? - недовольно спросила она.
- Сначала ответь, как здоровье Гасанчика?
- Порвал связки. Жаль, что не голосовые.
- Надо же, как некстати подломилась эта верхняя ступенька.
- Он повесил футляр на свободный крючок. - К счастью, слазать
в погреб вызвался Гасанчик, а не я.
- Скорее к несчастью. - Симона залпом осушила бокал. -
Теперь объясни, что это значит.
- Я ведь коллекционирую старинное оружие. - Он указал
на пистолеты в кожаных гнездах.
- Ну и что?..
- Оно требует ухода. Пах - пах! - ухмыльнулся он.
- Коллекционер застрелил жену во время чистки дуэльного
пистолета. 'Я не знал, что он заряжен', - повторяет безутешный
вдовец.
- Один-ноль в твою пользу, - сказала Симона.
Через час он принялся чистить коллекционный револьвер и
едва не вышиб себе мозги.
Симона прибежала, застыла в дверях.
- Подумать только. Ничто тебя не берет.
- Заряжен, Аллах - Аллах! - Трясущейся рукой он поднял
револьвер. - Он же не был заряжен! Неужели...
- Неужели что?
Он выхватил три других экспоната.
- Все до единого заряжены! Это ты!
- Конечно я, - не стала отпираться Симона. - Пока ты
обедал. Наверно, чаю хочешь. Пошли.
В стене зияло пулевое отверстие.
- Какой, на фиг, чай? - взвился он. - Неси черное пиво.
Настал ее черед делать покупки.
- В доме завелись летучие тараканы. - Что-то со стуком
перекатывалось у нее в сумке. По всем комнатам без промедления
были расставлены ловушки для тараканов; на подоконники, на столах, кресле, в общем, везде.
- Теперь летучим тварям спасенья нет, - заявила она, щедрой
рукой рассыпая отраву на полках со съестными припасами.
- Роешь мне яму, - заметил Баку, - и сама же в нее
попадешь.
- Не дождешься. И вообще, жертве должно быть все равно,
как отдать концы. Все равно ведь превратимся в птицу. Нет разве?
- Но такой садизм - это уж слишком.
- Мелочь это. Чтобы тебя навеки перекосило, милый мой,
достаточно подмешать тебе в какао одну-единственную щепотку
мышьяка!
- Имей в виду, - выпалил он в ответ, - у меня есть рецепт
гремучей смеси, от которой тебя и вовсе разнесет в клочья!
Она присмирела.
- Ладно, Баку, не стану же я подсыпать тебе мышьяк!
Он поклонился:
- Тогда и я не стану подсыпать тебе гремучую смесь.
- Договорились, - сказала она.
Смертельные игры не прекращались. Он купил самые
большие крысоловки, чтобы расставить в закутках коридора.
- Привыкла расхаживать босиком - вот и получай: увечье
невелико, а заражение крови обеспечено!
Тогда она усеяла все диваны булавками для чехлов. Стоило
ему провести рукой по обивке, как из пальцев начинала сочиться
кровь.
- Ой блин! - Он зализывал ранки. - Это что, отравленные
стрелы из африканского Кельмаджаро?
- Нет, что ты: самые обычные ржавые иглы от
противостолбнячных инъекций.
- Ну и ну, - только и сказал он.
Несмотря на быстро подступающую немощь, Баку
оставался заядлым автомобилистом. Его частенько видели за
рулем, когда он с азартом гонял по небу свой желтый 'Бэмри', парил над холмами и равнинами.
Как-то вечером он позвонил из Сумгаита.
- Симона? Представляешь, я чуть не рухнул в пропасть.
Правое переднее крыло отлетело на ровном месте!
- Я рассчитывала, что это произойдет на пике!
- Ну, извини.
- В журнале 'Пассаж' показывали, как это делается: ослабляешь болты - и дело с концом.
- Ладно, я - козел, - сказал он. - А у тебя-то
что новенького?
- На лестнице оторвалась ковровая дорожка. Слуга Аким плечо вывихнул.
- Бедняга Аким!
- Я ведь теперь его всюду посылаю вперед. Скатился
кубарем, все ступеньки пересчитал. Его счастье, что не умер, лишь вывих.
- Неровен час, он по нашей милости отправится на тот
свет.
- Ты шутишь? Аким мне - как родной!
- В таком случае дай ему расчет, а сама подыскивай
нового слугу, или служанку. Окажись она между двух огней, ее, по крайней мере, будет не так жалко. Страшно подумать, что на Акима может упасть огромная люстра или, к примеру...
- Люстра, говоришь? - вскричала Симона. - А ведь ты возился
с хрустальной люстрой из Эрмитажа, что досталась мне
от бабушки! Вот что я вам скажу, господин хороший: руки прочь
от этой люстры!
- Молчу, молчу, - пробормотал он.
- Нет, надо же было додуматься! Этим хрустальным подвескам
нет цены! Да если они, упав, не укокошат меня на месте, я и
на одной ноге доскачу, чтобы прибить тебя, а потом
откачаю и еще раз прибью!
Как-то вечером, отужинав, Баку вышел на террасу
с сигарой. Вернувшись в комнату, он обвел глазами стол:
- А где же твой пирожок с кремом?
- Угостила новую горничную. Мне не хотелось сладкого.
- Ты соображаешь, что делаешь?
Она вперилась в него ненавидящим взглядом:
- Не хочешь ли ты сказать, что пирожок был отравлен?
В кухне что-то с грохотом обрушилось на пол.
Баку отправился посмотреть, в чем дело, и очень скоро
вернулся.
- Новая горничная свое отслужила, - сообщил он.
В течении двух мину тело новой горничной превратилось в бедую чайку, упорхнула в небо через открытое окно.
В доме что ни день толпились гости. Так задумала Симона. Обычно они вели уединенный образ жизни.
- Под шумок легче провернуть дело. Чем не стрельба
по движущейся мишени!
К ним опять зачастил Гасанчик, который сильно хромал
после падения с лестницы, хотя с той поры прошла не одна
неделя. Он все так же сыпал анекдотами и надсадно хохотал,
а однажды едва не отстрелил себе ухо из дуэльного пистолета.
Гости помирали со смеху, но сочли за благо убраться пораньше.
Гасанчик поклялся, что ноги его больше не будет в этом доме.
Потом вышел казус с одной девушкой Ирой, которая, оставшись у них ночевать, решила воспользоваться
феном Симоны и получила если не смертельный, то
поистине сокрушительный удар током. Унося ноги, она растирала
левое ухо. Иногда Баку тоже пользовался феном.
Баку после этого не прикасался к фену вообще.
Вскоре после этого пропал некий Иса Исахан. А вслед
за ним - доктор Устаев. В последний раз несчастных видели по
субботам в гостях у Баку и Симоны.
- В прятки играете? - подтрунивали знакомые, дружески
похлопывая Баку по спине. - Признайтесь, что вы с ними
сделали? Отравили мухоморами? Пустили на удобрение?
- Скажете тоже! - сдавленно посмеивался Баку. - Ха-ха,
при чем тут мухоморы! Один полез в холодильник за мороженым, не смог выбраться и за ночь сам превратился в эскимо. Только под утро отморозился, началось превращение в птицу, он стал синей птицей, улетел. Я кстати его видел утром, он сидел на ветке перед крыльцом, кричал и пел. Другой зацепился за иконостась и пробил головой стекло в оранжерее. Тут же он стал вороной, больше я его не видел.
- Превратился в эскимо! Пробил стекло! - подхватывали
гости. - Ну, Баку, вы и шутник!
- Это чистая правда! - настаивал Баку.
- Чего только люди не придумают!
- Нет, серьезно, куда запропастился доктор Устаев? А
этот прохиндей Иса?
- И в самом деле, куда подевались Иса и Устаев? -
спросила Симона через пару дней.
- Надо подумать. Историю с мороженым подстроил я сам. А
вот иконостась?.. Не ты ли подбросил ее в самое неподходящее
место, чтобы я споткнулся и угодил головой в стекло?
Симона застыла. Он попал в точку.
- Так-так, - сказал Баку, - значит, настало время кое о
чем потолковать. Пирушкам надо положить конец. Еще одна жертва
- и сюда примчится полиция с сиренами.
- Верно, - согласилась Симона. - Наши маневры рикошетом
ударят по нам самим. Что же касается иконостаси... Перед сном ты
всегда прогуливаешься по оранжерее. Но за каким чертом туда
понесло Устаев - в два часа ночи? Поделом этому болвану.
Долго он будет лететь над полями.
- Силы небесные! Отныне никаких гостей.
- Будем коротать время наедине - ты да я, да еще... гм...
люстра.
- Не дождешься! Я так запрятала стремянку - вовек не
отыщешь.
- Вот лакудра! - не сдержался Баку.
В тот вечер, сидя у камина, он наполнил несколько чашек зеленого чая. Стоило ему выйти
из комнаты, чтобы ответить на сотовый телефон, как она
бросила в свою собственную чашку щепоть белого порошка.
- Какая гадость, - пробормотала она. - Банально до
неприличия. Зато расспросов не будет.
С этими словами она - для верности - добавила еще
чуть-чуть смертоносного зелья. Тут вернулся Баку, опустился
в кресло и взял со стола чашку. Повертев ее перед глазами, он
с ухмылкой перевел взгляд на Симону:
- Шалишь!
- Ты о чем? - с невинным видом спросила она.
В камине уютно потрескивай поленья. На полке тикали часы.
- Не возражаешь, дорогуша, если мы поменяемся чашками?
- Уж не думаешь ли ты, что я подсыпала тебе яду, пока
ты говорил по телефону?
- Слишком банально. Но не исключено.
- Ох уж, бдительность-подозрительность. Ну, будь
по-твоему. Меняемся.
На его лице отразилось удивление, однако чашки перешли из
рук в руки.
- Чтоб тебе пусто было, - буркнули они в один голос и
даже рассмеялись.
Каждый с загадочной улыбкой опорожнил свою чашку.
С видом беспредельного блаженства они поудобнее устроились
в креслах, обратив к огню призрачно-бледные лица, и
наслаждались ощущением тепла, которое разливалось по их тонким,
если не сказать, паучьим жилам. Баку распрямил ноги и
протянул пальцы к тлеющим углям.
- Ах, - выдохнул он. - Что может быть лучше доброго
зеленого чая!
Симона склонила красивую головку, пожевала ярко накрашенные
губы и начала клевать носом, то и дело исподволь поглядывая
на Баку.
- Жалко горничную, - вдруг прошептала она.
- Да уж, - так же тихо отозвался он. - Горничную жалко.
Огонь разгорелся с новой силой, и Симона, помолчав,
добавила:
- Устаева тоже жалко.
- Нет слов. - Он подремал. - Да и Ису, между прочим,
тоже.
- И тебя, Баку, - после паузы медленно выговорила она,
хитро сощурившись. - Как самочувствие?
- В сон клонит.
- Сильно?
- Угу. - Он остановил на ней взгляд совершенно ясных глаз.
- А ты, дорогуша, сама-то как?
- Спать хочется, - ответила она, смежив веки. Тут
оба встрепенулись. - К чему эти расспросы?
- В самом деле, - насторожился он. - К чему это?
- Видишь ли... - Она долго разглядывала стены дома - я полагаю, хотя до конца не уверена, что у тебя скоро откажут желудочно-кишечный тракт и центральная нервная система.
Он еще немного посидел с сонным видом, безмятежно
поглядывая на огонь в камине, прислушиваясь к тиканью часов.
- Отравила? - дремотно произнес он, и тут неведомая
сила подбросила его с кресла. - Что ты сказала? - Упавшая на
пол чашка разлетелась вдребезги.
Симона подалась вперед, словно прорицательница.
- У меня хватило ума подсыпать яду в свою же порцию -
я знала: ты захочешь поменяться рюмками, чтобы себя
обезопасить. Вот и поменялись! - Она захихикала дребезжащим
смешком.
Откинувшись на спинку кресла, он схватился обеими руками
за лицо, словно боясь, как бы глаза не вылезли из орбит. Потом
вдруг что-то вспомнил и разразился неудержимым взрывом хохота.
- В чем дело? - вскричала Симона. - Что смешного?
- Да то, - задохнулся он, кривя рот в жуткой ухмылке и
не сдерживая слез, - что я тоже подсыпал яду в свою собственную
рюмку! Искал удобного случая, чтобы с тобой поменяться!
- Боже! - Улыбка исчезла с ее лица. - Что за нелепость?
Почему мне это не пришло в голову?
- Да потому, что мы с тобой слишком умные! - Он снова
откинулся назад, сдавленно хохотнув.
- Какой позор, какое непотребство, надо же так оплошать,
о, как я себя ненавижу!
- Да ладно..., - проскрипел он. - Лучше вспомни, как
ты ненавидишь меня.
- Всем истерзанным сердцем и душой. А ты?
- Прощенья тебе не дам и на смертном одре, Симона,
божий одуванчик, дурнушка. Не поминай лихом, - добавил
он совсем слабо, откуда-то издалека.
- Если надеешься и от меня услышать 'не поминай лихом', то
ты просто рехнулся. - Ее голова бессильно свесилась набок,
глаза уже не открывались, она едва ворочала языком. - А
впрочем, чего уж там? Не поминай ли...
- Жить охота....
У нее вырвался последний вздох. Поленья в камине сгорели
дотла, и одно лишь тиканье часов тревожило ночную тишину.
На следующий день почтальон заметил, как с их калитки две белые чайки метнулись ввысь. Они кружили над крышей дома, ворковали, крякали, целовались.
- Двойное самоубийство, - решили все. - Их любовь была
так сильна, что они просто не смогли уйти в небо
поодиночке.
- Смею надеяться, - произнес Гасанчик, опираясь
на костыли, - моя дражайшая половина, когда настанет срок,
тоже разделит со мной эту чашу.
ЭПИЛОГ.
На запыленной и вечно грязной улице Баку, столице Азербайджана рано утром седой дворник подметал улицу.
Фшик, фшик, фшик....
Он все сметал, весь мусор, который бы собран кучей у бордюр.
Листья, обрывки газет, окурки сигар, мертвых птиц: чаек, ворон, удодов.