Наградных имею мало, снизили оплату, не могу себе позволить маслица к салату.
   Мясо - только в праздник вижу, воду пью простую, еле-еле скрасил браком долю холостую.
   Лишь уроками в бюджете дыры я латаю: я по физике студентам лекции читаю.
   Коль меня бы не жалели местные молодки, мне спиртным и раз в неделю не мочить бы глотки.
   Для бесплатной работенки поищи другого! А на чашку шоколаду с... я, право слово.
   Князь не князь, гульба иль будни для меня едины. Нет же, нет! Не будет грому! Хватит дармовщины!"
   Рот разинул полицейский, вроде карпа в сите: "Вы опомнились бы, боже! что вы говорите!
   Я, как вы, простой наемник: знай свой сук, сорока! Коль узнает князь ответ ваш, будет вам морока..."
   Распалясь, Перун под лавку запустил десницу и свою, в острастку гостю, вынул громовницу!
   Тут, как заяц на охоте, дал служака тягу, и едва домчали ноги до дворца беднягу.
   "Вам я, милостивый княже, доложу покорно, что Перуновы мне речи повторять зазорно:
   грому не дал он: сулил мне, словно псу, побои; выливал на самодержца ведрами помои;
   с вами чашку шоколаду пить не пожелал он, а на службу государю извините! - с... он.
   Задом к вашим именинам он - простите! - сядет, а на то, что вы - владыка, он - простите! - гадит..."
   Как услышал князь Владимир, что грубят открыто, стал плевать и чертыхаться, а за ним и свита.
   Четверых он полицейских шлет в обитель божью: "Привести Перуна-бога к нашему подножью!"
   Но вдогонку им он машет, их вернуть он хочет: "Гей! Отставимте до завтра! Нас дождем не мочит!
   Все я мысли посвящаю нынче юбилею: расквитаться с грубияном завтра я успею.
   А не хочет выдать грому мы просить не станем. Пушки есть, а если надо, пороху достанем!"
   Шлет приказ он с адъютантом, бравым канониром: чтоб палить при каждом тосте боевым мортирам!
   Ели, пили, пировали, туш не молкнул громкий, на штанах у всех министров лопались тесемки.
   Ели мясо, пили вина из сосудов ценных; на пол пуговицы градом падали с военных.
   Гости, пляшучи, в подметках протирали дыры, бим-бам-бум! - пальбе бутылок вторили мортиры.
   Кто там был, напился в стельку вот как славно пили! По домам их штабелями слуги развозили.
   Песнь вторая Хозяйство
   Под высокою горою низкая бывает. Кто оркестров не имеетна губах играет.
   И пока гудел, как улей, княжий двор, пируя, бог Перун до поздней ночи клял судьбу лихую:
   "Кто хлебнуть желает горя лезьте в шкуру божью, восхваленье службы этой пахнет явной ложью.
   На заре возись с росою, облака раздвинешь, месячишко в хлев загонишь, в солнце дров подкинешь;
   спрячешь в куль ночную нечисть духов и чертяток; "цып-цып-цып!" - домой покличешь звездочек-цыпляток.
   Каждой пташке, каждой твари, будь то слон иль мошка, должен бог чуть свет насыпать снеди из лукошка.
   А едва проснутся люди полное мученье! У меня от них нередко головокруженье...
   Если вечно муху в ухе вам терпеть пришлось бы, вы бы знали, что такое человечьи просьбы!
   Все ко мне! А сколько жадных, сколько ненасытных! Ошалеешь - не запомнишь разных челобитных...
   Тот хворает, та бесплодна, тот опух с мякины, те хотят, чтоб поломал я ткацкие машины;
   тот желает, чтоб хранил я луг ему и поле, тот велит, чтоб оказал я помощь при отеле;
   для того, кто лен посеял, нужен дождик частый; а для тех, кто сено коситчтобы день был ясный.
   Этим жарко, те озябли, просят что попало! Те - чтоб жито дешевело, те - чтоб дорожало,
   В том, что старых баб я создал, каюсь непрестанно. Как бы вас не истребил я, поздно или рано!
   Разрази вас громом, право, дьяволовы дети! Хуже козочка доится значит, бог в ответе...
   Чуть б хозяйстве неполадки прибегают к небу, словно бог любой старухе отдан на потребу.
   Там подмокло, там пожухло, там рассохлась бочка, там испортили здоровье ты лечи, и точка;
   тот мне голову морочит хочет свадьбу справить, а другого я обязан от жены избавить;
   тот, чтоб выиграть в рулетку, мне подарки носит, тот, чтоб выручить страховку, в ночь пожара просит.
   Ах вы шельмы! Если б не был я подобным быдлом, вас, как порченую сливу, сделал бы повидлом!"
   "Галицийским"* нос заправив, бог чихнул, как пушка. На земле грозу и ливень вызвала понюшка.
   Право, Вашек!** в роли бога взвоешь поневоле: ведь в сравненье с этим Бриксен пустяки, не боле!
   В поздний час, как мир несносный спать решил улечься, захотел Перун усталый куревом развлечься...
   Взял он тумбеки ширазской***, но не тут-то было Перуниха гневной речью мужа угостила:
   "Все слыхала я за дверью, знаю слово в слово речь, которой ты сегодня встретил станового.
   С князем ссориться опасно, я всегда твердила... Ты забыл в своем буянстве, что такое сила.
   Все выбалтывая мысли, ты не знаешь меры и врагов себе заводишь, не щадя карьеры".
   Где жена пилить готова по любой причине, ах, там тяжко в равной мере богу и мужчине!
   Ой, Перунушка болезный, жаль тебя, злосчастный! Завтра будешь приглашен ты на допрос пристрастный.
   Ой, Перун, о чем ты думал, братец горемычный, своего владыку кроя бранью неприличной?
   Ой, Перун, несчастный боже, что с тобою стало! Прочь беги!- Засудят власти, и пиши пропало!
   Песнь третья Военный суд*
   Боже, стань я полицейским, вмиг забыл бы горе и, схватив кого угодно, запер бы в каморе.
   Каждый должен с полицейским обращаться кротко, а иначе - для острастки сядет за решетку.
   Чтите, хлопцы, полицейских! Ладьте с долей жалкой! Власть портным метлою платит, подмастерьям - палкой...
   Сказ мой скорби полон, люди, мудрости житейской: сам господь - и тот боится власти полицейской!
   Вот он в путах, под конвоем: опишу ль картину! Двое под руки волочат, третий тычет в спину...
   "Что ж, пойду я! Но задами вы меня ведите. Перед всем честным народом бога не срамите!"
   А меж тем во рву, за тыном, Перунова женка замывала рубашонку сына Перунёнка.
   Муженька увидя в путах, взвыла Перуниха, стала потчевать конвойных мокрой тряпкой лихо.
   Но Перун, смирившись с долей, произнес, злосчастный: "В ножны меч упрячь, хозяйка, видно, пробил час мой..."
   А пока конвой с Перуншей лается у клуни, при дворе законоведы спорят о Перуне.
   Уж Перун кутузку храпом огласил басистым, а параграф подходящий не найти юристам.
   Ибо кто бы мог предвидеть, что такое будет: по приказу государя громовержца судят!
   Утром князь узнал с досадой вывод из доклада, что при всех грехах Перуну в кодексе пощада...
   И с ослами не желая спорить о законах, гневный князь послал в казармы за судом в погонах.
   Суд военный - это дело! Не чета он нашим: все параграфы облек он общим патронташем.
   Он глядит на суд гражданский более чем сухо; не из буквы он исходит целиком из духа.
   У него желудок щуки, крут и прост он нравом, будет съеден по команде виноватый с правым.
   Суд военный, взяв свой метод прямо от гадалки, приговор на базе права вынес по шпаргалке:
   мол, согласно циркулярам курии верховной и всему, что нам диктует кодекс уголовный,
   за особые проступки пред лицом престола, то есть - бунт и пропаганду подлого раскола,
   должен быть Перун повешен между двух балясин, но его в Днепре угробить добрый князь согласен.
   И при этом для острастки вольницы мятежной проволочь за конским задом улицей прибрежной!
   Был в ту пору и писака* узником острожным за нападки на Перуна в органе безбожном:
   той же казни обречен был он военной властью, ибо этим утверждался принцип беспристрастья.
   Песнь четвертая Завещание Перуна
   Сказ мой горестный послушай, весь народ христьянский, как свою погибель принял старый бог славянский.
   Но заткни скорее уши тот, кто нежен сердцем: "Отче наш" прочти над бедным богом-страстотерпцем!
   На хвосте, за пятки, бога волокла кобыла; он, скользя по бревнам грязным. выглядел уныло!
   И писаке было худо за кобыльим задом тем же способом беднягу волочили рядом.
   Княжья свора их терзала! Быть не может хуже: их боками вытирали киевские лужи.
   Притащив к реке обоих, грязных и помятых, палачи в нее швырнули, как слепых котят, их.
   Без причастия погибли, словно лютеране. И помазанье свершилось им в навозной дряни,
   Я там не был, но читал я перечень их мукам так, как Нестор их поведал в назиданье внукам.
   "Вот случаются какие на земле контрасты, ты сегодня преподобный, завтра - свинопас ты.
   Нынче пастве фимиаму для богов не жалко, а назавтра горемычных ожидает свалка.
   Боги делаются просто, как угодно людям. Нынче вешали, а завтра бить поклоны будем.
   Зыбко все: богов нередко люди хоронили; все непрочно, наподобье бакалейной гнили.
   Лишь цари и самодержцы, вся их банда злая, без износу служит, словно обувь юфтяная".
   Так шептал Перун, по грязи волочась без дрожи... Это - слух: за что купил я, продаю за то же.
   Чтобы выдумать такое я не столь отважен: ведь за это в Шпильберг, знаю, был бы я посажен,
   В Шпильберге или в Куфштейне камеры с уютом. "Короля храни нам, боже", соловьи поют там.
   Чти, мой милый, без изъятья всех, на ком короны! Сердце кесаря смягчают низкие поклоны.
   И болван, что бьет поклоны, выдвинуться может. Ну, а тот, кто не умеет, вечно корку гложет.
   Песнь пятая Безбожие на Руси
   Так из мелочи возникло кляузное дело: на Руси не стало бога, церковь овдовела.
   Нынче справились бы скоро: слов не тратя лишних, каждый попик вам из теста напечет всевышних.
   А тогда таким секретом Русь не обладала и, Перуна в воду кинув, жить без бога стала.
   Стали чудиться мирянам всяческие беды, ибо с казусом подобным не встречались деды!
   Но извечной сути мира этим не изменишь: хоть сто раз нахаркай в море ты его не вспенишь.
   Без Перуна все такой же Русь была с изнанки, жизнь крутилась, как и прежде, на манер шарманки:
   шили саваны старухи, шли рожать молодки; Трезвый люд тянулся к делу, а пьянчуга - к водке;
   после груш и яблок зрели сливы, как бывало; после ливня, как и прежде, вёдро наступало.
   Солнце днем, а месяц ночью спорили со тьмою; летом князь, как всякий смертный, изнывал от зноя;
   рожь росла, когда посеют, ну, а травы - сами; языком паны трудились, мужики - руками;
   кто оброк платил, тот не был у господ в опале; голод - яствами, а жажду влагой утоляли;
   были твердыми каменья, мокрыми - озера; спесь богачек осуждали бабы у забора;
   на мещан косился барин, как всегда, брезгливо, шинкари водой, как прежде, разбавляли пиво;
   молодой бежал вприпрыжку, старый плелся вяло; радость каждую, как прежде, горе разбавляло;
   бедняка богач-пиявка обирал до нитки, мудрецов встречалось мало, а глупцов - в избытке;
   кто был плутом при Перуне, плутовал и ныне, и, как прежде, шкуру драли с честного разини,
   ведь извечной сути мира сразу не изменишь! Хоть сто раз нахаркай в море,ты его не вспенишь...
   Без Перуна все такой же Русь была с изнанки, жизнь крутилась, как и прежде. на манер шарманки...
   Но дела затормозились у попов и служек, реже слышался во храмах звон церковных кружек.
   А зажиточный крестьянин, дальновидный сроду, был доволен тем, что бога погрузили в воду;
   мол, вечерни и обедни, хор и камилавки нам оплачивать не стоит, если бог в отставке!
   Без привычной десятины церкви обнищали, помирали капелланы, а попы тощали.
   Тут пошло за чудом чудо: плакали иконы, от пречистой девы где-то родились драконы;
   бабам в небе и повсюду виделись знаменья хлам сбывали, ожидая светопреставленья;
   бабам виделись знаменья в небе и повсюду гул всемирного потопа был-де слышен люду.
   В день венчанья приключились роды у молодки. Быть потопу! Люди, люди, покупайте лодки!
   Песнь шестая Аудиенция
   Пригласил к себе Владимир цвет двора в хоромы так издревле начинались важные приемы.
   Члены тайного совета, знать и кавалеры стали "Richt euch"!* - словно груши по бокам шпалеры.
   Перед ними, на коленях плюй, кто хочет, в темя!секретарское пристойно разместилось племя.
   На шнурке - чернила в склянке, перышко - в деснице и для сбора челобитных куль на пояснице...
   Сзади всех - жандармы князя: разместились кучей, приготовив связку розог, так, на всякий случай.
   По паркету перед троном, в раболепном духе, ходоки от духовенства ползали на брюхе.
   В этот день прием на редкость выпал громозвучный ведь со всей Руси великой клир собрался тучный.
   Все попы и протопопы, и дьячки и служки, звонари с пономарями, сторожа при кружке;
   а за ними с прочим сбродом -регенты, хористы, все могильщики, просвирни и семинаристы.
   Лишь забили барабаны, зазвучали туши, возвещая, что отверсты у монарха уши,
   как в слезах запричитали, покраснев с натуги, словно старые цыганки, все господни слуги.
   Все попы и протопопы, и дьячки и служки, звонари с пономарями, сторожа при кружке;
   а за ними - с прочим сбродом регенты, хористы, все могильщики, просвирни и семинаристы.
   "Что случилось? - князь спросив их, молвите сейчас же!" А они единогласно: "Погибаем, княже!"
   Причет весь к подножью трона подступил вплотную, и оратор семинарский речь повел такую:
   "Славься, славься, князь Владимир! Свято княжье слово! Бога нашего казнивший, нам назначь другого!
   Кто он будет - нам неважно, лишь бы звался богом, чтоб крестьян в повиновенье мы держали строгом.
   Мы-то знаем: их смиренье только пар непрочный, чтоб молитвы слать за князя, нужен адрес точный.
   Кто-то гром хранить для смердов должен в небе синем! Бог им нужен, и немедля, а иначе - сгинем!"
   И немедля уступая этим аргументам, сердце князя отозвалось чутким инструментом.
   Как и все монархи мира, чувствовал он тонко; он не стал бы даже, кроткий, обижать цыпленка:
   "Клир мой верный! Говорю вам с лаской - до свиданья! Ваша жалоба бесспорно требует вниманья!"
   Песнь седьмая Совет министров
   В тайном зале круг вопросов ограничен строго: бились вечером министры над проблемой бога.
   Все участники совета были в том согласны, что без бога над народом господа не властны.
   Но в подробностях вельможи разошлись, однако, и взирали на явленья, как везде, двояко.
   Модернисты на проценты обращают взгляды, а места с подножным кормом ценят ретрограды.
   Минвнудел к своим коллегам обратился: "Братья! Конкурс должен быть, конечно, возвещен печатью.
   А когда пройдут проверку кандидаты в боги, может князь, в анкеты глядя, сделать выбор строгий".
   Иностранных дел министр убеждал прилежно в том, что клич недурно б кликнуть в прессе зарубежной:
   "Кумовства не разведется, сгинет панибратство, будет к богу с уваженьем относиться паства.
   Только выскочек не надо, щелкоперов этих! Нужен бог - солидный практик, а не теоретик.
   И не будемте на ставках мелочь экономить, коль придется заграницу с нами познакомить".
   Тут вступил министр финансов, скопидом и скаред: "По карману этот конкурс больно, мол, ударит;
   надо пост тому вакантный сбагрить кандидату, что скромнейшую за службу взять решится плату;
   только с тем, чтоб двор монетный в храмах, как когда-то, собирать имел бы право серебро и злато.
   Да чтоб фонды шли на бирже курсом номинала!" Все же прочее министра беспокоит мало.
   А министр хозяйства молвил: "Загребемте жар мы монастырские строенья превратим в казармы!
   Так, случившуюся с богом редкую заминку обратить мы в прибыль князю сможем под сурдинку..."
   Слово взял министр права: "В интересах чести, я в газетах возвестил бы, на виднейшем месте,
   что за ложную присягу перед богом новым будет он раскатом тут же поражать громовым.
   Разве можно, с князем вровень, всяким вшивцам драным храм Фемиды, извираясь, делать балаганом?"
   План министра просвещенья, (Ввек не надивиться!) "Пусть под вывескою бога сядет, мол, вдовица!
   Ей помог бы фирму эту уберечь от краха кто-нибудь из иезуитов иль слуга аллаха".
   При умеренном бюджете было б дело в шляпе, он-де ментором их будет на первом этапе...
   Кровно связан был пройдоха с храмовым сословьем: сам вертеть он был намерен заведеньем вдовьим.
   В речь военного министра не внесешь поправки: "Быть всевышним смог бы всякий генерал в отставке.
   Он тянулся б, по уставу, в струнку перед троном, у казны же было б больше целым пенсионом.
   Всем я лично предпочел бы князя Виндишгреца:* на него, на случай бунта, можно опереться.
   Некий враль, авторитетный в стане щелкоперьем, был бы к маршалу приставлен боевым подспорьем.
   Общая нужна солдатам и попам команда, пусть отведает муштровки храмовая банда!"
   А полиции министр, не спеша с советом, ограничился секретным докладным пакетом.
   Ведь полиция в потемках любит красться кошкой, как бы ей под луч огласки не попасть оплошкой...
   Хоть доклад свой под печатью он представил князю, вот его простые мысли в кратком пересказе:
   исповедь, иезуиты, месса по-латыни, культ покорности, причастье, лямка для гордыни,
   поплавок небес на леске, сброд святых в заплатах, власть, ниспосланная свыше, тьма чертей рогатых!
   Песнь восьмая Камарилья
   Как в любом краю - над Русью простирая крылья, всех министров закогтила княжья камарилья.
   Господи! Храни здоровье Шумавского Франты!* "Камарилью" в женском роде ввел он в фолианты.
   Князь Владимир был к тому же раб своих желаний: львиный нрав являл мужчинам, женщинам - кабаний.
   Он имел жену-болгарку и жену-гречанку, пару чешек и впридачу к ним одну норманнку.
   А к тому наложниц кучу: сотни три в Белграде, двести девок в Берестове, триста в Вышеграде.
   Кроме этих гарнизонов, был и ряд дивизий: меньше чашек держит кацик в кассельском сервизе!*
   Если ж разных теток, мамок к их числу приложим и на кучу капелланов то число умножим
   то увидим камарилью ростом с Чимборасо!** Был сенат пред ней распластан, как на бойне мясо...
   Столько было кандидатов, так протекций много, что, пожалуй, понапрасну князь угробил бога.
   Каждый миг - к нему другая, с новой креатурой! Чуть седым не стал в ту пору князь их белокурый...
   Ночью Матес-камердинер, князя разувая, услыхал, что не по силам князю доля злая.
   Старый Матес был судьею в каждом княжьем деле: камарилья и министры перед ним робели.
   "Матесек, - ах! - Матесечек! гибну от бессилья! Помоги мне, бедной жертве женского засилья!"
   И как только князь Владимир лег в постель раздетый,верный Матес с сапогами побежал в газеты.
   Там, стращая сапогами, сочинил заметку и велел под страхом порки поместить в газетку!
   А наутро целый Киев поражен был дивом, жирный шрифт увидя в прессе над обычным чтивом:
   "Августейший князь Владимир милость вам являет: посему на должность бога конкурс объявляет.
   Может все узнать - о ставке ль, о подсобном штате ль в полицейском управленье каждый соискатель".
   И немедленно узнали всюду новость эту: словно ртуть, по телеграфу шла она по свету.
   И, жужжа по всей планете, как на липе пчелки, вкруг сенсации возникли всяческие толки...
   В это время кардиналы в Риме, в "Красном раке" собралися перед мессой на стакан араки.
   Вдруг запрыгал Шамшулини, муж того же сана, в "Augsburger Allgemeine"* заглянув у жбана,
   из него он залпом выпил что, мол, ждать стакана? "Christi lacrimae"** и - прямо в двери Ватикана!
   Там к святейшему с депешей он пролез нахрапом, разбудив бесцеремонно дрыхнувшего папу.
   И велел Христов наместник как лежал, в сорочке, в путь на Русь иезуитов двинуть без отсрочки,
   начинив притом мозги им подходящим фаршем и снабдив их специально сочиненным маршем!
   Песнь девятая Марш иезуитов
   "Те Deum laudamus..."1 В Киеве-то - драма-с!
   "Dies irae, dies ilia..."2Нашей верой Русь осилим!
   "Те rogamus, audi nos..."3 Всем утрет Владимир нос!
   "Gloria in excelsis Deo..."4 Нам держаться за него.
   "Credo in unum Deum..."5 He Перун наш бог: в узде он!
   "Orate, fratres..."6 Мы, как псов, приструним ангелов небес.
   "Benedictus, qui venit..."7 Кто мало знает - много верит.
   "Sanctus, sanctus, sanctus..."8 Высечь выскочек - пикантно-с!
   "In nomine Domini"9 Черт, газеты хорони!
   "Dignum est justum est..."10 Прогрессистов сгоним с мест!
   "Dominus vobiscum..."11 Лучше дурь, чем ясный ум!
   "Sancta Dei Genitrix...12 Здесь престиж наш невелик-с!
   "Agnus Dei qui tollis peccata...13Нам русские поверят, как телята.
   "Veni Sancte Spiritus..."14 Эй, друзья, айда на Русь!
   "Exaudi nos, Domine..."15 Там наполним портмоне!
   "Pleni sunt coeli..."16 Чтоб доход мы там имели!
   "Aequum et salutare..."17 Есть икорка там и чары!
   "Salvator mundi..."18 Впредь потехи жди!
   "In te Domine speravi..."19 Наконец, поесть мы вправе!
   "Libera nos а mа1о..."20 Блюдо с мясом нам мало.
   "Exaudi Domine orationem meam..."21 Ветчину сыскать сумеем!
   "Ex profundts clamavi ad te Domine..."22 Искупаться бы в вине!
   "Dona nobis pacem..."23 Нам кухарок бы с матрацем!
   "A porta inferi..."24 Но закрыть при этом двери!
   "Меа culpa, mea maxima culpa..."25 Глуп, кто чуда не свершит во славу культа.
   "????? ???????"26 Если без рублей сам!
   "Et ne nos inducas in tentationem..."27 Где дают, бери с поклоном!..
   "Sicut erat in principio et nunc et semper..."28 Сам скупясь, у всех бери, и в быстром темпе!
   "Et in saecula saeculorum. Amen..."29 Ждет нас, грешных, пламя адских ямин.
   Песнь десятая Конкурс
   Ходит ветер черноморский над травой косматой; в Киев шлют своих агентов боги-кандидаты.
   В Киев рвется ветер фряжский, облака приносит; каждый блок другие хает, а себя - возносит.
   Папа буллу шлет из Рима, с пломбой, как с тарелкой: "За попов не дам царьградских и монеты мелкой!
   Вера их - пустая вера! Князь, - совет вам братний: вера Рима - перед всякой наиблагодатней!"
   Патриарх царьградский пишет (тут печать - как миска): "От антихриста, Владимир, ни к чему расписка!
   Вера их - пустая вера! Князь, совет вам братний: вера греков - перед всякой наиблагодатней!"
   За кагал строчат раввины: "Мы туман рассеем! Брешут в Риме и в Царьграде, правда - с Моисеем!
   Вера тех - пустая вера! Князь, совет вам братний; вера в тору - перед всякой наиблагодатней!"
   Мусульманский муфтий тоже ладит с общим гамом: "Шпарь их, этих псов неверных! Озарись исламом!
   Вера псов - собачья вера! Князь, совет наш братний: для души - магометанство наиблагодатней!"
   В княжьем замке на Подоле* псы над костью грызлись, и сбегались к ним шакалы, в разных сектах числясь.
   Всех запомнить - черт не мог бы, молодых и старых. Сколько сбыли разной снеди бабы на базарах!
   Повезло в те дни изрядно мелюзге маклачной: пили чашами ликеры, ели хлеб калачный.
   И поскольку на базарах бойко шли товары, многим лавочникам дали имя "божьей кары"...
   **********
   * Вашек - один из псевдонимов Гавличека. ** В Бриксене - автор говорит о своей ссылке в 1851 - 1855 гг. *** Ширазская тумбека - сорт табака. * Журналист один в ту пору тоже был в остроге - Гавличек имеет в виду свой арест. * Шумавский Франта (1796 - 1857) - чешский филолог, автор словарей и грамматик чешского языка. 1 Тебе бога хвалим... (лат) 2 День гнева, день тот... (лат.) 3 Тебя молим, выслушай нас... (лат) 4 Слава в вышних богу... (лат.) 5 Верую во единого бога... (лат.) 6 Молитесь, братья... (лат.) 7 Блажен, кто приидет... (лат.) 8 Свят, свят, свят... (лат.) 9 Во имя господне... (лат.) 10 Достойно и праведно... (лат.) 11 Господь с вами... (лат.) 12 Пресвятая богородица... (лат.) 13 Агнец божий, несущий... (бремя прегрешений) (лат.) 14 Прииди, дух святой... (лат.) 15 Услыши нас, господи... (лат.) 16 Полны небеса... (лат.) 17 Справедливо и спасительно.. (лат.) 18 Спаситель мира... (лат.) 19 На тебя уповал я, господи... (лат.) 20 Избави нас от лукавого... (лат.) 21 Выслушай, господи, слово мое... (лат.) 22 Из бездны воззвал я к тебе, господи... (лат.) 23 Даруй нам мир... (лат.) 24 От врат преисподней... (лат.) 25 Моя вина, моя великая вина... (лат.) 26 Спаси, владыка... (греч.) 27 И не введи нас во искушение... (лат.) 28 Как было и ныне, и присно... (лат.) 29 И во веки веков. Аминь... (лат.) *"Галицийский" - сорт нюхательного табака. ** Вашек - псевдоним К. Гавличка. *** Шаразская тумбека - сорт турецкого табака. * Военный суд. - В этой песне Гавличек разоблачает политику австрийского правительства, с помощью военного суда расправлявшегося с чешскими патриотами. Такому суду был подвергнут в августе 1848 г. и К. Гавличек. * Был в ту пору и писака узником острожным... - намек поэта на свой арест и ссылку. * Немецкое выражение, аналогичное русскому "смирно!" * Виндишгрец Альфред - австрийский генерал, жестоко подавивший пражское восстание в июне 1848г. Один из активных участников подавления венгерской революции. * Шумавский Иозеф Франта (1806 - 1857) -чешский ученый, составитель грамматик и словарей, автор проекта реформы чешского правописания. * ...в кассельском сервизе! - Кассель - город в Центральной Германии. В числе прочих товаров производил и посуду. ** Чимборасо - самая высокая вершина Кордильер (Южная Америка). *"Augsburger Allgemeine" - "Аугсбургская общественная газета", издававшаяся в г. Аугсбурге (Бавария). **"Chrlstl lacrlmae" - "Христовы слезы" (лат.) - сорт итальянского вина. 1 Тебя, господа, славим... (лат.) 2 День гнева, день тот... (лат). 3 Тебя молим, выслушай нас... (лат.) 4 Слава в вышних богу... (лат.) 5 Верую во единого бога... (лат.) 6 Молитесь, братья... (лат.) 7 Блажен, кто приидет... (лат.) 8 Свят, свят, свят... (лат.) 9 Во имя господне... (лат.) 10 Достойно и праведно... (лат.) 11 Бог с вами... (лат.) 12 Пресвятая богородица... (лат.) 13 Агнец божий, несущий (бремя прегрешений)... (лат) 14 Прииди, дух святой... (лат.) 15 Услыши нас, господи... (лат.) 16 Полны небеса... (лат.) 17 Справедливо и спасительно... (лат.) 18 Спаситель мира... (лат.) 19 На тебя уповал я, господи... (лат.) 20 Избави нас от лукавого... (лат.) 21 Выслушай, господи, слово мое... (лат.) 22 Из бездны воззвал я к тебе, господи... (лат.) 23 Даруй нам мир... (лат.) 24 От врат преисподней... (лат.) 25 Моя вина, моя величайшая вина... (лат.) 26 Господи, помилуй... (греч.) 27 И не введи нас во искушение... (лат.) 28 Как было в начале и ныне и всегда... (лат.) 29 И во веки веков. Аминь... (лат.) * Подол - один из районов г. Киева.