Гай Юлий Орловский. Ричард Длинные Руки – рауграф

   Не стал трогать барона даже после дарования мне титула маркграфа. Почему? Вернее, почему велел схватить только теперь?
   По хлопку в ладоши мгновенно распахнулась дверь. Слуга возник в дверях, крупный, сильный, готовый закрыть меня грудью от любой беды.
   – Да, ваша светлость?
   Я бросил резко:
   – Графа Ришара ко мне!
   – Сейчас доставлю…
   – Еще барона Альбрехта, – велел я, – Альвара Зольмса и Арчибальда Вьеннуанского. Они там внизу уже пируют, свиньи полосатые… Лорд мыслит, а они пируют!
   Первым явился сэр Растер, хотя его не звали, но рубака-рыцарь не понимает, как это можно без него что-то решать. Я промолчал, он с важным видом уселся так, чтобы видеть всех. Остальные рассаживались по мере того, как заходили.
   Последним вбежал, запыхавшись, благородный сэр Альвар Зольмс, в прошлом командир двух полков элитной конницы в Фоссано, а теперь мой военачальник, опытный, несмотря на молодость, и решительный в действиях. За время боев в Сен-Мари на подбородке прибавился еще один шрамик, молодой рыцарь сам всегда ведет тяжелую конницу в атаку, но морщинки у глаз весьма ощутимо разгладились от привольной городской жизни в столице.
   Я начал рассказывать о проблеме раньше, чем все заняли свои места. Рыцари мрачнели, впереди поход в Гандерсгейм, слава и подвиги, боевые трофеи, а тут мелкие дворцовые интриги. Сэр Растер начал тихонько ругаться, от его громового голоса пламя свечей задрожало, а на стене зазвенели металлические чаши светильников.
   Граф Ришар отсел ближе к камину, в задумчивости положил ноги на узорную решетку, словно по ту сторону все еще горит огонь, лицо стало до крайности задумчивое.
   – Его Величество, – проговорил он мрачно, – узнал нечто еще. Что-то резко усиливающее его позиции. Или ослабляющее ваши, что вообще-то одно и то же.
   – Или его сумели убедить, – добавил барон Альбрехт, – действовать решительнее.
   – Нет, – сказал сэр Альвар, – не это.
   – А что?
   – Не знаю…
   – Тогда помалкивай, – сказал сэр Растер сердито. – Пока не придумаешь что-то дельное!
   – Возможно, – продолжал Ришар тем же задумчивым тоном, – его убедили, что вы почему-то безвредны? Или у вас связаны руки?
   – Кем?
   – Императором, к примеру.
   Я подумал, покачал головой:
   – С берега кораблем не правят.
   Он посмотрел непонимающе:
   – Вы о своем будущем флоте?
   – О правлении императора, – ответил я. – Я принимаю его власть, что еще?.. Он слишком далек, чтобы указывать мне каждый шаг и поворот штурвала… Мне на месте просто виднее. Император не дурак, ситуацию понимает.
   Ришар сказал с сомнением:
   – Хорошо бы. Нет-нет, я не сомневаюсь в мудрости императора, но он может переоценивать свое влияние. Возможно, Кейдан решил, что вы просто стерпите?
   – С какой стати?
   Он ухмыльнулся:
   – Из милосердия. Вы отобрали у него почти все королевство! Теперь можете в чем-то проявить снисхождение.
   – И позволить ему казнить моих людей? – спросил я едко.
   – Барон Фортескью, – напомнил сэр Альвар, – подданный короля. И, думаю, сам барон Фортескью этого не отрицает.
   Куно наконец задвигался, закряхтел, на него начали оглядываться, я сказал с нетерпением:
   – Куно, давайте без церемоний. Если пукнуть невтерпеж, не стесняйтесь. Вон вокруг сэра Растера целая желтая завеса, но сэр Арчибальд вроде и не замечает. Воспитанный, значит.
   – У меня насморк, – сообщил Арчибальд Вьеннуанский, но на всякий случай отодвинулся от насупившегося рыцаря. – Нежный я, у нас климат, а не погода, как у вас там где-то.
   – А если Его Величество, – сказал Куно несмело, – полагает, что вы, человек дела, в первую очередь заботитесь о… скажем так, общих интересах? В последнее время он был под сильным влиянием рыночных отношений… Человеческие жизни в этом случае весят не так уж и много…
   На него посмотрели с таким удивлением, что он смешался и умолк, виновато опустив глаза.
   Я сказал раздраженно:
   – Если так мог подумать, это просто дурак, а не король! Мы с Севера, а там честь и достоинство всегда выше любых прибылей. Дурак, не понимает, что, поступи я иначе, меня мои же лорды разорвут в клочья, как последнее ничтожество!..
   Барон Альбрехт аристократически поморщился, красиво поддернул манжеты на запястьях.
   – Вам не стоит так часто бродить среди простонародья, – заметил он надменно. – Слов каких набрались… Мы же не стая собак.
   – Но, по сути, не возражаете, – сказал я. – То-то. Ладно, заканчиваем. Подождем реакцию короля. От меня тоже ждут, как отреагирую, вот и послал отчетливый сигнал! Надеюсь, очень ясный.
   Ришар кивнул.
   – С бароном Фортескью ничего не случится, пока Его Величество не убедится, что волен поступать со своим подданным как хочет, а вы помалкиваете. Даже если все лорды его Верховного Суда и скажут, что барона нужно казнить немедленно.
   Арчибальд проговорил со своего места несмело:
   – Мой отец, верховный лорд Жерар Фуланд, всегда говорил, что из любой тюрьмы выход есть, а из могилы – нет. Полагаю, барон Фортескью в безопасности до прибытия гонца с известием о вашем решении. А тогда уже Его Величество что-то решит.
   Ришар кивнул с одобрением:
   – Хорошо сказано.
   – А почему, – спросил я, – не схватил барона сразу? Чего выжидал?
   – Возможно, – предположил Арчибальд, смелея, – ждал вторжения в Ундерленды. Но когда этого не случилось, он и начал свою игру.
   – Что и следовало ожидать, – добавил Ришар. – Он не хочет довольствоваться статус-кво, когда вы в Геннегау правите всем королевством, а он сидит в крохотных Ундерлендах, отгородившись непроходимыми пропастями земель дьявола.
   Я посмотрел с удивлением:
   – А это еще что за земли дьявола?
   Он отмахнулся:
   – Да вы знаете… Бывали там. И хаживали.
   – Не припомню, – ответил я настороженно. – А память у меня как у стада голодных слонов.
   – Почему голодных?
   – У сытых память спит, – объяснил я. – Что за земли?
   – Вы через них ехали, – напомнил он. – Когда в Ундерленды… И обратно тоже. Другой дороги там нет.
   Меня осыпало жаром, я ощутил запах горящей почвы, вспомнив эту страшную, вечно раскаленную землю, отделившую Ундерланды от остальной части Сен-Мари. Исполинские ущелья, полные кипящей магмы, то и дело выстреливают из недр огненными протуберанцами. Пласты земли часто подрагивают, из глубин доносится гул, с треском возникают пламенные щели, похожие на вход в ад.
   Немногие могут пробираться в Ундерленды, там извилистая тропа под отвесной горой, где из нор выстреливаются, как арбалетные болты, ужасные гарпии. Когда вылетают большой стаей, затмевают собой небо. Только отряд закованных в лучшие доспехи рыцарей в состоянии пройти, а в середке под защитой постоянно стреляющих лучников и арбалетчиков прячется королевский гонец или другой важный человек.
   Я передернул плечами:
   – Да хрен с нею, этой страной дьявола, или как ее там. Пусть и дальше отгораживает. Я бы еще шире пропасти сделал, чтоб он там застрял навеки. Ладно, всем спасибо за обсуждение. Перчатка на поле короля, посмотрим, как ответит.
   Они поднялись, сэр Арчибальд толкнул задремавшего сэра Растера, и все один за другим вывалились в коридор. Я раздраженно слышал, как уходят весело и беспечно, кто-то даже затянул веселую песню, я же их выдернул прямо из-за стола, а что может быть лучше застолья, разве что кровавый пир на поле брани!
   Вскоре заглянул слуга и сообщил шепотом, что прибыл человек, которого я уже принимал сегодня.
   Я махнул рукой:
   – Давай.
   Он исчез, в комнату вошел тот крепкоплечий и рыжебородый виконт де Голдинвуд, в руках нечто завернутое в простую мешковину, размер в половину его роста.
   Сердце мое застучало чаще. Виконт медленно и торжественно развязывал туго затянутые узлы. На поясе нож, но вытащить и перерезать не решается, незримыми телохранителями жест может быть истолкован неверно, а пасть пронзенным арбалетными стрелами из-за недоразумения может только дурак.
   Мешковина рухнула на пол, лук заблистал, как золото. Барельефы на обеих половинках в свете колеблющегося пламени свечей задвигались, будто живые.
   – Наконец-то, – выдохнул я. – Как я по нему соскучился… Только он и остался от полного доспеха.
   Виконт произнес почтительно:
   – Сочувствую. Представляю, каким тот был.
   – Не представляете, – ответил я. – Такие будут делать не скоро. Хотя, надеюсь, вообще не будут…
   На его лице проступило озадаченное выражение.
   – Ваша светлость?..
   – Пойдем другим путем, – объяснил я.
   – Безлуковым?
   – Скорее арбалетным, – ответил я. – И дальше.
   Руки мои приняли лук, он показался тяжелее, чем раньше, в сердце кольнула тревога. Я вспомнил, что сперва с легкостью натягивал его лишь в доспехах Арианта, потом стал и без них, по мере роста моего паладинского опыта, но как сейчас… после той нечеловеческой схватки, когда погиб Логирд?
   Виконт наблюдал, как я трогаю, глажу, ощупываю барельефы, в глазах ожидание, но я натягивать не стал, попробую без лишних глаз, сказал уже другим голосом:
   – Передайте Арнульфу, я принял посылку.
   Он поклонился:
   – Что-нибудь еще?
   Я смотрел прямо, не моргнув глазом, ответил бесстрастно:
   – Нет. Просто, я принял.
   Он еще раз поклонился, отступил к двери. Двое слуг тут же распахнули перед ним двери.
   Он вышел, я прислушался к долетающим снизу воплям. Понятно, пир в разгаре. По голосам чувствуется, среди слуг появились молодые женщины, это как водится. Блюда носят хуже мужчин, но у пирующих настроение резко идет вверх, промахи не замечают, разве что в наказание ущипнут за спелую ягодицу.
   Всем хорошо, только я, как загнанный зверь, мечусь в королевском дворце, который не совсем уж и мой, злюсь, не желая все это оставить, но придется, и все злее в мозгу всплывает мысль: а почему бы и нет? Если уж начистоту, то не пора ли замахнуться на нечто повыше, чем маркграфство. Хотя бы на герцогский титул, а там… себе-то признаться могу?.. и на королевский трон. Почему нет? Не думаю, что я глупее Кейдана. Правда, его поддерживает вся клановая система, а я лишь пытаюсь опираться на военачальников и на тех рыцарей, которым раздал земельные наделы. Но таких немного, к тому же за ними не стоят многочисленные семьи, где каждое поколение врастало корнями и завязывало прочные связи с более могущественными лордами.
   Короля играет свита, у меня такой свиты пока что нет. А у нас европейское мышление, здесь безродные чингисханы или аттилы не пройдут.
   Но… и я не всего лишь Чингисхан или хромой Тимур. И трон будет мой. И королевство – мое!
   Не находя себе места, я вышел из дворца одновременно злой и униженный, ишь, моего посла в темницу, и в то же время кипящий от желания что-то делать, рушить, ломать, а на обломках возводить нечто прекрасное…
   Ноги сами принесли к строящемуся собору. По дороге в залах сразу пристроилось сзади несколько местных придворных, самые смелые, а впереди побежали четверо дюжих телохранителей с пиками с руках, расчищая дорогу.
   Как и надеялся, среди работающих мелькнула оранжевая хламида отца Дитриха, он руководит инженерами так умело, словно всю жизнь только и возводил соборы, а не жег людей на кострах. Правда, это я так, со зла. Жечь стал, понятно, сравнительно недавно, не родился же Верховным Инквизитором, а раньше вообще неизвестно кем и был. Может, и в самом деле строил.
   – Отец Дитрих!
   Он обернулся, ряса в опилках и брызгах извести, даже волосы испачканы, но в глазах тихая и совсем неинквизиторски светлая радость.
   – Сын мой, – сказал он отечески, – можешь возрадоваться, стройка идет даже быстрее, чем рассчитывали!
   Я ухватил его руку и поцеловал.
   – Вашими усилиями, отец Дитрих.
   Он помотал головой:
   – Нет, здесь строители смышленее. И умелее. Никогда соборы не строили, но быстро ухватили, что и как делать. Словно им Господь сам подсказывает!
   Я засмеялся:
   – Думаете, в таком великолепном соборе и другие ощутят присутствие Творца?
   Отец Дитрих посмотрел с ласковой укоризной.
   – Бог, – ответил он мирно, – который позволил бы нам удостовериться в своем существовании, был бы не Богом, а идолом.
   Я пробормотал в неловкости за глупую шуточку:
   – Гм, ну да… Я рад, что вам эта стройка нравится.
   Он тяжело вздохнул:
   – Я и рад бы забыть, что я еще и Великий Инквизитор! Но то и дело приходят просьбы вернуться в Зорр или в другие королевства, разобраться с нарушениями церковных законов. Всем кажется, что самое важное именно у них. Но направляю туда лишь легатов да подписываю разные указы и постановления. У них просто святые места, если сравнивать с тем, куда вы нас привели…
   Я виновато развел руками:
   – Увы…
   Он сказал отечески:
   – Не извиняйся, сын мой, ты сделал великое дело. Мы должны радоваться тяжелой работе, а не прятаться от нее, как собаки от мух. Всем нам, чего греха таить, хотелось бы беспечной жизни. Но никто еще не попал в рай, лежа на диване и попивая сладкое вино! А вот с поля боя, с креста, плахи, из застенка… Господь наш взошел в рай в страданиях, так почему же мечтаем попасть туда, возлежа на перине из лебяжьего пуха? Разве нам не указано на примерах, что надо идти до конца? Каким бы тернистым ни был путь?
   Я зябко повел плечами:
   – Такие страсти говорите. Но это сейчас мир жесток. Но когда-то жизнь станет мирной?
   – Мирной никогда не станет, – заметил он.
   – Что, всегда воевать будут?
   Он посмотрел удивленно:
   – Почему воевать? Люди могут страдать не только в условиях войны. Старое сдается с трудом, первый ряд воинов обычно гибнет… Они уж точно попадут в рай. Как и те, кто напряженно трудится всю жизнь, забывая о мирских радостях.
   – Это трудно, – пробормотал я. – Одно дело – подвиг, это дело минуты, другое – годами пахать одно и то же поле и знать, что так до конца жизни. Это своего рода мученичество!
   Он невесело улыбнулся, в словах прозвучала слабая ирония:
   – Церковь стоит на крови мучеников, сэр Ричард. Жить и умереть за веру – привилегия, а не беда или несчастье. Может быть, когда придет смертный час, я буду жалеть, что не удостоился чести быть распятым, как святой Петр, колесованным, как святой Усмар, или сваренным в кипящем масле, как великомученик Агилай.
   Я перекрестился и сказал совершенно искренне:
   – Свят-свят, отец Дитрих! Такие страсти рассказываете. Я мечтаю о том времени, когда люди вообще не будут страдать.
   – Это только в Царстве Небесном, – ответил он. – Но на земле такое не построить.

Глава 11

   По площади простучали конские копыта, в нашу сторону мчится десяток вооруженных всадников, телохранители насторожились, но с коня спрыгнул барон Эйц, он начальник дворцовой стражи, но, будучи родом из Армландии, должность понимает как охрану сюзерена, а сам дворец без моей светлости ничто, по его мнению.
   Его люди рассыпались по площади и не позволяли народу ринуться ко мне и затоптать со своими прошениями, жалобами и кляузами, а барон подошел быстрыми четкими шагами.
   Колено преклонять не стал, видимся слишком часто, сказал почтительно:
   – Мне придется заделать эти боковые двери. Слишком их много… вашей светлости что-нибудь угодно?
   Я отмахнулся:
   – Ничего не надо, спасибо, сэр Торрекс.
   Он спросил упрямо:
   – А святому отцу?
   Я с интересом посмотрел на отца Дитриха:
   – Желаете чего-нибудь, ваше преосвященство?
   Он покачал головой:
   – Спасибо, сын мой. Я сыт.
   Сэр Торрекс с разочарованным лицом развел руками, а я сказал со смешком:
   – Отец Дитрих, а вас любят!.. Что вообще-то странно. Подумать только, Великого Инквизитора!
   Он покосился с некоторым удивлением:
   – А кто им дает представления на площади, сжигая ведьм и чернокнижников? Все любят смотреть, как жгут продавших души дьяволу.
   Я засмеялся, что-то сам туплю, простой народ в самом деле инквизиторов любит, те никогда не трогают их, а все среди богатых находят добычу для костра, среди знатных, грамотных.
   – Хорошо, – сказал я с чувством. – Чистое, незамутненное счастье… Приятно вернуться к друзьям, где тебе рады, где все хорошо, все идет правильно…
   Отец Дитрих не стал советовать сплюнуть, это язычество, но во взгляде была укоризна. Сэр Торрекс не уходил, а перехватив мой взгляд, сказал уже негромко:
   – Только что прибыл гонец от сэра Норберта. Тот сообщает, что к нам едет прелат из Ватикана! Всего в двух днях пути от Геннегау!
   Отец Дитрих вздрогнул, мне даже показалось, что переменился в лице:
   – Прелат? Где он?
   Сэр Торрекс выпалил с готовностью, повернувшись к нему, словно отец Дитрих здесь главный:
   – В сутках пути отсюда. Видимо, между Ангулем и Першем.
   Отец Дитрих почему-то быстро взглянул в мою сторону, лицо напряглось:
   – Хорошо, нужно успеть подготовиться.
   – Как? – спросил я. – Кроме покоев…. Что-то особое?
   Он покачал головой:
   – Нет, люди из Ватикана, что бы о них ни рассказывали, на самом деле неприхотливые. Приготовиться надо иначе… Провести ночь в бдении перед распятием Иисуса, подумать о себе и своей жизни, вспомнить, что сделано не так, и попросить у Господа прощения…
   Я сказал сэру Торрексу:
   – Отправьте гонца в домик с красной крышей, он сейчас свободен, пусть отдохнет. А мы подготовимся к приему высоких гостей.
   Он сказал с готовностью:
   – Я могу подобрать для них покои!
   Я взглянул на отца Дитриха. Тот кивнул.
   – Только позаботьтесь, чтоб их покои были недалеко от часовни.
   Сэр Торрекс преклонил колено и припал к его руке. Отец Дитрих перекрестил склоненную голову.
   Лицо Великого Инквизитора оставалось встревоженным.
   – Ну вот, – произнес он, – а вы, сэр Ричард, только что про незамутненное счастье.
   Сэр Торрекс вскочил на коня и унесся, за ним ускакал только один всадник, остальные бдили, охраняя сюзерена. Отец Дитрих обеспокоенно смотрел вдаль, словно видел нечто сквозь пространство далеко впереди, а увиденное тревожило еще больше.
   Я спросил быстро:
   – Что не так, святой отец?.. Мы установили власть над целым королевством – этого достаточно для пристального интереса со стороны Ватикана. К тому же оно на этой стороне Великого Хребта!
   Он медленно и несколько неуверенно кивнул:
   – Все так…
   – Но что вас тревожит?
   Он посмотрел на меня с сомнением:
   – Из Ватикана нелегок путь. Там много опасных мест… Оттуда нелегко добраться в эти края. И всякий раз заранее предупреждают о приезде высоких гостей.
   – Всякий раз?
   Он кивнул:
   – Да.
   Я сказал осторожно:
   – Если дороги столь опасны, гонцы могли и не добраться?
   Он покачал головой:
   – Они всегда добираются.
   – Их защита столь совершенна?
   Он отвел взгляд, у священников свои тайны, медленно наклонил голову.
   – Пока еще, – произнес он осторожно, – не было случая, чтобы гонца Ватикана кто-то остановил или задержал. Или что-то.
   В этот раз голос его был тверд.
 
   С утра, хотя уйма дел, я проснулся с мыслью о прибывающих из Ватикана. И хотя явно не ко мне, это заботы отца Дитриха, однако нехорошее чувство, из-за которого проснулся на час раньше, лежит во мне, как тяжелая грязная льдина.
   Вошли придворные, удостоенные чести быть допущенными к утреннему туалету моей светлости. Один взял в руки зеркало, другой открыл роскошную шкатулку из слоновой кости, там гребни и расчески, я посмотрел на их крайне важно-серьезные и даже торжественные лица, вздохнул и отказался от мысли создать чашку горячего крепкого кофе.
   Мельком взглянув в зеркало, я сказал нетерпеливо:
   – Хорош!.. А теперь уберите, я себя уже одобрил.
   – Ваша светлость, а не желаете ли…
   – Желаю, – обрубил я. – Одеться и за работу!
   Их лица выразили неодобрение в разной степени, мне помогли зашнуровать жиппон, хотя могу и сам, привык же без оруженосца, я поблагодарил за помощь, все расступились, я направился к выходу, и стражи бесстрастно распахнули передо мною двери.
   Хватит, стучит в висках. Гауграф, фрейграф, вильдграф – топтание на месте. Я же раньше как мчался, ветер ревел в ушах и старался оторвать их с головой вместе! А сейчас барахтаюсь, словно влетел с размаху в патоку, завяз, как муха, ползаю, крылья слиплись… Давно пора Кейдану ощутить, какой из меня подданный, пора мне самому узнать, что это за император такой странный на Юге, приглашающий в личную охрану лучших рыцарей из северных королевств…
   В зале множество важных и пышно одетых господ, я шел быстро, держа взглядом дверь на той стороне, там по бокам такие же рослые часовые, а справа и слева слышится торопливое:
   – Ваша светлость!
   – Ваша светлость…
   – Ваша светлость?
   – Ваша светлость…
   Голоса преисполнены почтения, хотя иду просто стремительно и ни на кого не смотрю. Понимают, что легко могу бросить взгляд и выхватить им того, кто произнес без должного уважения, а то и равнодушно. Хотя «Ваше Величество» звучит намного эффектнее, но здесь быстро сообразили, что реальная власть, пусть даже без соответствующих титулов, тоже весьма и весьма весомая вещь.
   Только часовые не кланяются, так можно пропустить что-то опасное для лорда, да и спина заболит, где вельможные ходят, как гуси, стаями.
   У королевского кабинета такие же часовые, я бы не отличил их от кейдановских, если бы барон Альбрехт еще в первый же день не сменил их надежными людьми из наших войск.
   У двери встретил с поклоном сэр Жерар Макдугал, как всегда угрюмый и молчаливый.
   Двери передо мной распахнули часовые. Церемониймейстер склонил голову в почтительном поклоне, но почему-то смолчал, я прошествовал в сияющее золотом пространство, пламя свечей отражается в золотых статуэтках, полированной поверхности стола, золотых украшениях на стенах и потолке.
   Справа и слева с обеих сторон полыхает огонь в каминах, а еще один – у противоположной стороны демонстрирует россыпь крупных пурпурных углей, похожих на рубины сказочных размеров. Вообще-то я редко вижу здесь работающие камины, все-таки Юг, но двое суток лили дожди, воздух настолько сырой и плотный, что в нем могут плавать мелкие рыбы.
   Сэр Жерар вошел следом и остановился у двери. Не шевеля головой, он лишь поводил глазами, отслеживая мои передвижения по комнате.
   Я отодвинул кресло от стола, настолько тяжелое, что не ударишь им оппонента по голове, опустил в него задницу, локти положил на стол, после чего вперил взор в сэра Жерара:
   – Что нового?
   Не меняя выражения лица, он произнес ровным голосом:
   – Вчера прибыло письмо от Его Величества короля Барбароссы. Ему уже поступило множество жалоб на бесчинства ваших людей… Интересуется, так ли это.
   Я переспросил:
   – Отсюда? Из Орифламме?
   – Да, – подтвердил он, – из Сен-Мари.
   – А почему Барбароссе?
   – Вы его подданный, – напомнил он. – Хотя, конечно, теперь есть сложность, вы и подданный Кейдана, а также императора… гм… видимо, полагают, что Барбароссу послушаетесь лучше…
   – Я из непутевого поколения, – ответил я невесело, – без идеалов и почтения к старшим. Что за жалобы?
   – Ваши люди отчуждают земли, – объяснил он бесстрастно, – присваивают замки и владения…
   – Это с моего разрешения, – оборвал я. – Давай письмо.
   – Вот, ваша светлость.
   Я вскрыл пакет особым ножом для разрезания конвертов, хотя таким можно убить вепря или майордома, что тот еще кабан. Письмо накорябал сэр Маршалл, я узнал не только почерк, но и манеру, быструю и решительную. Королевский советник и в дипломатии остался все тем же турнирным бойцом, что не потерпел ни единого поражения, идет напролом, но не забывает и о защите.
   Пробежав глазами текст, я велел:
   – Напиши, я благодарен и все такое. Побольше пышностей. Барбаросса этого не любит, сразу разозлится и поймет, что дразню нарочито. А раз так, то наши отношения по-прежнему крепкие, я его чту и весьма даже повинуюсь. Если бы я что задумал, то рассыпался бы в любезностях, он не дурак, понимает. Под этим соусом попроси прислать больше священников. Можно один-два конных полка. И еще спроси, выполнен ли дополнительный заказ на композитные луки.
   Он поклонился:
   – Все сделаю, ваша светлость.
   – Только потом мне на редактуру, – сказал я строго. – Должен я видеть, что пишу, или не должен?
   – Должны, – ответил он с поклоном, но по его непроницаемому лицу я видел, что это какая-то блажь с моей стороны. – Я исправлю, если вам вдруг не понравится.
   – Сам исправлю, – буркнул я.
   Пока я просматривал прочую почту, жалобы, прошения, он писал старательно, наконец, скатав плотный лист в трубочку, почтительно подал мне, сам терпеливо ждал, пока разогреется сургуч, капнул жирно, я вытащил из стола большую печать и аккуратно сделал оттиск, запечатывая края.
   – Отправить немедля, – распорядился я.
   – Будет сделано, ваша светлость.
   – Сэра Альбрехта ко мне!
   – Сейчас пришлем, ваша светлость.
   Барона искали недолго, он вошел и остановился в дверном проеме, давая собой полюбоваться, затем склонился в грациозном поклоне и витиевато помахал шляпой.
   – Заходите, сэр Альбрехт, – сказал я. – Что это вы с такими церемониями? Старые боевые друзья вправе заходить без стука и без этих поклонов.
   Он вошел, сдержанно ухмыляясь и горделиво постукивая подковками на каблуках сапог.
   – И не показать это сложное приветствие, что я недавно выучил?
   – А зачем вам оно?
   – Нравится, – ответил он. – Чем человек глупее, тем и приветствия у него проще.