Страница:
увидел неподалеку замаскированный бугор дзота, из темной щели которого
торчал ствол коренастой пушки.
Я спустился к дзоту и, поздоровавшись, спросил у старшего сержанта, чем
его люди сейчас заняты.
Ясно, что, прежде чем ответить, сержант проверил мой пропуск,
документы. Спросил, как живет Москва. Только после этого он готов был
отвечать на мои вопросы.
Но тут вдалеке, вправо, послышались очень частые взрывы.
Телефонист громко спрашивал соседний дзот через телефонную трубку:
- Что у тебя? Говори громче. Почему ты говоришь так тихо? Ах, около
тебя рвутся мины! А ты думаешь, что если будешь говорить громко, то они
испугаются!
От таких простых слов вспыхнули улыбки в притихшем, насторожившемся
дзоте. Потом раздалась суровая команда, и взревела наша пушка.
Ее поддержали соседи. Враги отвечали. Они били снарядами "205" и
дальнобойными минами.
Мины... О них уже много писали. Писали, что они ревут, воют, гудят,
похрапывают. Нет! Звук на полете у мины тонок и мелодично-печален. Взрыв сух
и резок. А визг разлетающихся осколков похож на мяуканье кошки, которой
внезапно тяжелым сапогом наступили на хвост.
Грубые, скрепленные железными скобами бревна потолочного наката
вздрагивают. Через щели на плечи, за воротник сыплется сухая земля.
Телефонист поспешно накрывает каской миску с гречневой кашей, не переставая
громко кричать:
- Правей, ноль двадцать пятью снарядами! Теперь точно! Беглый огонь!
Через пять минут огневой шквал с обеих сторон, как обрубленный,
смолкает.
Глаза у всех горят, лбы влажные, люди пьют из горлышка фляжек.
Телефонист запрашивает соседей, что и где случилось.
Выясняется: у одного воздухом опрокинуло бак с водою; у второго
оборвали полковой телефонный провод; у третьего дело хуже: пробили через
амбразуру осколком щит орудия и ранили в плечо лучшего батарейного
наводчика; у нас накопало вокруг ям, воронок, разорвало в клочья и унесло,
должно быть за тучу, один промокший сапог, подвешенный красноармейцем
Коноплевым у дерева под солнышком на просушку.
- Ты не шахтер, а ворона, - укоризненно ворчит сержант на красноармейца
Коноплева, который задумчиво и недоуменно уставился на уцелевший сапог -
Теперь время военное. Ты должен был взять бечевку и провести отсюда к сапогу
связь. Тогда, чуть что, потянул и вытащил сапог из сектора обстрела в
укрытие. А теперь у тебя нет вида. Во-вторых, красноармеец в одном левом
сапоге никакой боевой ценности не представляет. Ты бери свой сапог в руки,
неси его, как факт, к старшине и объясни ему свое грустное положение.
Пока все, обернувшись, с любопытством слушали эти поучения, через дверь
дзота кто-то вошел. На вошедшего сначала внимания не обратили: думали -
кто-то свой из орудийного расчета Потом спохватились. Сержант подошел
отдавать начальнику рапорт.
По какому-то единому, едва уловимому движению мне стало ясно, что этого
человека здесь и уважают и глубоко любят.
Лица заулыбались. Люди торопливо оправили пояса, одернули гимнастерки А
красноармеец Коноплев быстро спрятал свою босую ногу за пустые ящики из-под
снарядов.
Это был старший лейтенант Мясников, командир батальона.
Мы пошли с ним вдоль запасной линии обороны, где красноармейцы - в
большинстве донецкие шахтеры - дружно и умело рыли ходы сообщения и окопы
полного профиля.
Каждый из этих бойцов - это инженер, вооруженный топором, киркой и
лопатой. Путаные лабиринты, укрытия, гнезда, блиндажи, амбразуры они строят
под огнем быстро, умело и прочно. Это народ бывалый, мужественный и
находчивый. Вот навстречу нам из-за кустов по лощине вышел красноармеец.
Присутствие командира его на мгновение озадачивает.
Вижу, командир нахмурился, вероятно, усмотрел какой-то непорядок и
сейчас сделает красноармейцу замечание. Но тот, не растерявшись, идет прямо
навстречу. Он веселый, крепкий, широкоплечий.
Приблизившись на пять - семь метров, он переходит на уставный,
"печатный", шаг, прикладывает руку к пилотке и, подняв голову, торжественно
и молодцевато проходит мимо.
Командир останавливается и хохочет.
- Ну, боец! Ну, молодец! - восхищенно заливается он, глядя в сторону
скрывшегося в окопе бойца.
И на мой недоуменный вопрос отвечает:
- Он (боец) шел в пилотке, а не в каске, как положено. Заметил
командира, деваться некуда. Он знает, что я люблю выправку, дисциплину.
Чтобы замять дело, он и рванул мимо меня, как на параде. Шахтеры! - с
любовью воскликнул командир. - Бывалые и умные люди. Пошли меня в другую
часть, и я пойду в штаб и буду о своих шахтерах плакать.
Мы пробираемся к переднему краю. На одном из поворотов командир зацепил
плащом о рукоятку лопаты. Что-то под отворотом его плаща очень ярко
блеснуло. На первом же уступе я осторожно, скосив глаза, заглянул сверху на
грудь командирской гимнастерки.
А, вот что: там под плащом горит "Золотая Звезда". Он, лейтенант, -
Герой Советского Союза.
Но вот мы уже и у самого переднего края. Боя нет. Враг здесь наткнулся
на твердую стену. Но берегись! Здесь, наверху, все простреливается и врагом
и нами. Здесь властвуют хорошо укрытые снайперы. Здесь узкий, как жало,
пулемет "ДС" может выпустить через амбразуру от семисот до тысячи пуль в
одну точку из одного ствола в одну минуту.
Здесь, на подступах к городу, бесславно положил свои пьяные головы не
один фашистский полк. Здесь была разгромлена начисто вся девяносто пятая
немецкая дивизия.
Идет одиночная стрельба. Через узкую щель уже хорошо различается
замаскированный вал вражьих окопов. Вот что-то за бугром шевельнулось,
шарахнулось и под выстрелом исчезло.
Темная сила! Ты здесь! Ты рядом! За нашей спиной стоит светлый, большой
город. И ты из своих черных нор смотришь на меня своими жадными бесцветными
глазами.
Иди! Наступай! И прими смерть вот от этих тяжелых шахтерских рук. Вот
от этого высокого спокойного человека с его храбрым сердцем, горящим золотой
звездой.
Действующая армия
"Комсомольская правда", 1941, 17 сентября.
Фронтовой очерк
---------------------------------------------------------------------
Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 2
Издательство "Правда", Москва, 1986
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
---------------------------------------------------------------------
Десять разведчиков под командой молодого сержанта Ляпунова крутой
тропкой спускаются к речному броду. Бойцы торопятся. Темнеет, и надо успеть
в последний раз на ночь перекурить в покинутом пастушьем шалаше, близ
которого расположился и окопался полевой караул сторожевой заставы.
Дальше - где-то на том берегу - враг. Его надо разыскать.
Пока десять человек в лежку - голова к голове - жадно затягиваются
крепким махорочным дымом, начальник разведки молодой сержант Ляпунов такого
же молодого начальника караула сержанта Бурыкина предупреждает:
- Пойдем назад, так я тебе, дорогой, с того берега пропуск орать не
буду. И ты по этому поводу огонь по мне открывать не вздумай. Я вышлю бойца
вперед. Ты его окрикни с берега на воду тихо. Он подойдет, тогда скажет.
- Знаю, - важно отвечает Бурыкин. - Наука нехитрая.
- То-то, нехитрая! А вчера часовой так громко крикнул, что противник
мог бы услышать. Что на том берегу? Тихо?
- Две ракеты вот так в направлении. Потом два выстрела, - объясняет
Бурыкин. - Иногда ветер дунет - тарахтит что-то. Да! Потом самолет прилетал,
разведчик. Покрутился, покружился да вон туда, сволочь, скрылся.
- Самолет - хищник неба, - солидно говорит сержант Ляпунов, - а наше
дело - шарь по земле, по траве и по лесу. Ну! - сурово поворачивается он. -
Как, перекурили? И какая у меня мечта - это некурящая разведка, а они без
табачной соски жить не могут.
Подвесив на шею патронташи, держа над водой винтовки и гранаты, темная
цепочка переходит реку.
Голубоватым огоньком мерцает над волнами яркий циферблат компаса на
руке сержанта.
Выбравшись на лесную опушку, сержант отстегивает светящийся компас,
прячет его в карман, и безмолвная разведка исчезает в лесной чаще. Ядро
разведки движется по лесной дорожке. Два человека впереди, по два слева и
справа. Через каждые десять минут без часов, без команды, по чутью разведка
останавливается. Упершись прикладами в землю, опустившись на колени, затаив
дыхание люди напряженно вслушиваются в ночные звуки и шорохи.
Чу! Прокричал где-то еще не сожранный немцами петух.
Потом что-то вдалеке загудело, звякнуло, как будто бы стукнулись
буферами два пустых вагона.
А вот что-то затарахтело. Это мотор. Здесь где-то бродят мотоциклисты.
Их надо разыскать во что бы то ни стало.
Из темноты возникает красноармеец Мельчаков и, запыхавшись,
докладывает:
- Товарищ сержант, на пригорке, через дорогу, под ногами - провод.
Сержант идет вперед Он ощупывает провод рукою и раздумывает: идти по
проводу влево или вправо? Но оказывается, что слева провод уходит в топкое
болото. Нога вязнет, и сапог с трудом выдирается из липкой грязи. Вправо то
же самое.
К сержанту подходит Мельчаков, вынимает нож и предлагает:
- Разрешите, товарищ сержант, я провод перережу.
Сержант Мельчакова останавливает. Он хмурится, потом хватает провод,
наматывает его на ножны штыка и с силой тянет. Провод подается. В болоте
что-то чавкает. И вот на дорогу выползает тяжелый камень.
Сержант торжествует. Ага, значит, провод фальшивый. Так и есть, на
другом конце провода привязан и заброшен в осоку кусок железной рессоры.
- "Перережу, перережу"! - передразнивает сержант Мельчакова. - "Товарищ
сержант, доношу, что телефонную связь между двумя батальонами болотных
лягушек уничтожил". Очень ты, Мельчаков, на все тороплив. Иди вперед. Ищи.
Где-нибудь неподалеку тут есть настоящий провод.
Опять слышится впереди фырчанье мотора. Разведка движется ползком по
песчаной опушке. Отсюда виден за кустарником силуэт хаты. У хаты - плетень.
За плетнем - неясный шум.
Сержант шепотом приказывает:
- Приготовить гранаты. Подползти к плетню. Я с тремя иду вперед справа.
Гранаты бросать точно по тому направлению, куда я дам пологий удар красной
ракетой.
Приготовить гранаты - это значит: щелк - взвод, щелк - предохранитель,
щелк - и капсюль на место.
И вот он, скрытый, готовый взорваться огонь, лежит возле груди, у
самого сердца.
Проходит минута, другая, пять, десять. Ракеты нет. Наконец появляется
сержант Ляпунов и приказывает:
- Разрядить гранаты. Дом брошен. Это бьется во дворе, у сарая, раненая
лошадь. Быстро поднимайся. Берем влево. Слышите? Немцы где-то здесь, за
горкой.
К сержанту подходит Мельчаков. Он мнется и правую руку, сжатую кулаком,
держит как-то странно наотлет.
- Товарищ сержант, - сконфуженно говорит он, - у меня граната - не
"бутылка", а "Ф-1", "лимонка". И вот - результат печальный.
- Какой результат? Что ты бормочешь?
- Она, товарищ сержант, стоит на боевом взводе.
Мгновенно, инстинктивно от Мельчакова все шарахаются.
- Химик! - отчаянным шепотам восклицает озадаченный сержант. - Так ты
что... уже чеку выдернул?
- Да, товарищ командир. Я думал: сейчас будет ракета, и я ее тут же
брошу.
- "Брошу, брошу"! - огрызается сержант. - Ну, теперь держи ее в кулаке
и не разжимай руки хоть до рассвета.
Положение у Мельчакова незавидное. Он поторопился, и боек гранаты
теперь держится только зажатой в ладони скобой. Вставить предохранитель, не
зажигая огня, нельзя. Бросить гранату в лес, в болото нельзя тоже - будет
сорвана вся разведка. Бойцы на ходу шепотом Мельчакова ругают:
- Ты куда, парень, к людям жмешься? Ты иди стороной или боком.
- Куда ему боком? Пусть идет дорогой, где глаже, а то о корень
зацепится да как брякнет.
- Не махай рукой, не на параде. Ты ее держи, гранату, двумя руками.
В конце концов у обиженного Мельчакова забирают винтовку и его с
гранатой посылают вперед, головным дозорным.
Через несколько минут ядро разведки застает его сидящим на краю дороги.
- Ты что?
- У меня тут под ногой провод, - хмуро сообщает Мельчаков.
Разведка идет по проводу. Вдруг треск моторов раздается совсем рядом.
Блеснул и потух огонь. Впереди, у колхозных сараев, шум, движение. Сержант,
за ним вся разведка плашмя падают на землю и ползут прочь от дороги, на
которой вот-вот, вероятно неподалеку, стоит сторожевое охранение. Двести
метров разведка ползет минут сорок. Потом долго лежит недвижно,
прислушиваясь к шуму, треску и звукам незнакомого языка. Сержант дергает
Мельчакова за пятку и показывает ему на заряженную ракетницу. Мельчаков
молча и понимающе кивает головой. Сержант отползает.
Опять одна, другая, долгие минуты. Вдруг красной змейкой, показывая
направление, вспыхивает брошенная сержантом ракета.
Мельчаков вскакивает и что есть силы бросает свою гранату через крышу
сарая.
Раздается гром, потом вой, затем оглушительный треск моторов сливается
с трескам немецких автоматов. Разведчики открывают огонь.
Загорается соломенная крыша сарая. Светло. Видны враги. Так и есть -
это мотоциклетная рота.
Но вот в бестолковый треск автоматов ввязываются тяжелые пулеметы.
Перерезав в нескольких местах провод, разведка отходит.
Пальба сзади не прекращается. Теперь она будет продолжаться до
рассвета.
Темно. Далеко на том берегу проснулся, конечно, командир роты. Он
слышит этот огонь и думает сейчас о своей разведке.
А его разведчики шагают по лесу дружно и быстро. Не сердито ругают они
теперь длинноногого Мельчакова. Нетерпеливо ощупывают карманы с махоркой.
И, чтобы хоть за рекой, в шалаше, он дал им вдоволь накуриться, дружно
и громко хвалят они своего молодого сержанта.
Действующая армия
"Комсомольская правда", 1941, 4 октября.
торчал ствол коренастой пушки.
Я спустился к дзоту и, поздоровавшись, спросил у старшего сержанта, чем
его люди сейчас заняты.
Ясно, что, прежде чем ответить, сержант проверил мой пропуск,
документы. Спросил, как живет Москва. Только после этого он готов был
отвечать на мои вопросы.
Но тут вдалеке, вправо, послышались очень частые взрывы.
Телефонист громко спрашивал соседний дзот через телефонную трубку:
- Что у тебя? Говори громче. Почему ты говоришь так тихо? Ах, около
тебя рвутся мины! А ты думаешь, что если будешь говорить громко, то они
испугаются!
От таких простых слов вспыхнули улыбки в притихшем, насторожившемся
дзоте. Потом раздалась суровая команда, и взревела наша пушка.
Ее поддержали соседи. Враги отвечали. Они били снарядами "205" и
дальнобойными минами.
Мины... О них уже много писали. Писали, что они ревут, воют, гудят,
похрапывают. Нет! Звук на полете у мины тонок и мелодично-печален. Взрыв сух
и резок. А визг разлетающихся осколков похож на мяуканье кошки, которой
внезапно тяжелым сапогом наступили на хвост.
Грубые, скрепленные железными скобами бревна потолочного наката
вздрагивают. Через щели на плечи, за воротник сыплется сухая земля.
Телефонист поспешно накрывает каской миску с гречневой кашей, не переставая
громко кричать:
- Правей, ноль двадцать пятью снарядами! Теперь точно! Беглый огонь!
Через пять минут огневой шквал с обеих сторон, как обрубленный,
смолкает.
Глаза у всех горят, лбы влажные, люди пьют из горлышка фляжек.
Телефонист запрашивает соседей, что и где случилось.
Выясняется: у одного воздухом опрокинуло бак с водою; у второго
оборвали полковой телефонный провод; у третьего дело хуже: пробили через
амбразуру осколком щит орудия и ранили в плечо лучшего батарейного
наводчика; у нас накопало вокруг ям, воронок, разорвало в клочья и унесло,
должно быть за тучу, один промокший сапог, подвешенный красноармейцем
Коноплевым у дерева под солнышком на просушку.
- Ты не шахтер, а ворона, - укоризненно ворчит сержант на красноармейца
Коноплева, который задумчиво и недоуменно уставился на уцелевший сапог -
Теперь время военное. Ты должен был взять бечевку и провести отсюда к сапогу
связь. Тогда, чуть что, потянул и вытащил сапог из сектора обстрела в
укрытие. А теперь у тебя нет вида. Во-вторых, красноармеец в одном левом
сапоге никакой боевой ценности не представляет. Ты бери свой сапог в руки,
неси его, как факт, к старшине и объясни ему свое грустное положение.
Пока все, обернувшись, с любопытством слушали эти поучения, через дверь
дзота кто-то вошел. На вошедшего сначала внимания не обратили: думали -
кто-то свой из орудийного расчета Потом спохватились. Сержант подошел
отдавать начальнику рапорт.
По какому-то единому, едва уловимому движению мне стало ясно, что этого
человека здесь и уважают и глубоко любят.
Лица заулыбались. Люди торопливо оправили пояса, одернули гимнастерки А
красноармеец Коноплев быстро спрятал свою босую ногу за пустые ящики из-под
снарядов.
Это был старший лейтенант Мясников, командир батальона.
Мы пошли с ним вдоль запасной линии обороны, где красноармейцы - в
большинстве донецкие шахтеры - дружно и умело рыли ходы сообщения и окопы
полного профиля.
Каждый из этих бойцов - это инженер, вооруженный топором, киркой и
лопатой. Путаные лабиринты, укрытия, гнезда, блиндажи, амбразуры они строят
под огнем быстро, умело и прочно. Это народ бывалый, мужественный и
находчивый. Вот навстречу нам из-за кустов по лощине вышел красноармеец.
Присутствие командира его на мгновение озадачивает.
Вижу, командир нахмурился, вероятно, усмотрел какой-то непорядок и
сейчас сделает красноармейцу замечание. Но тот, не растерявшись, идет прямо
навстречу. Он веселый, крепкий, широкоплечий.
Приблизившись на пять - семь метров, он переходит на уставный,
"печатный", шаг, прикладывает руку к пилотке и, подняв голову, торжественно
и молодцевато проходит мимо.
Командир останавливается и хохочет.
- Ну, боец! Ну, молодец! - восхищенно заливается он, глядя в сторону
скрывшегося в окопе бойца.
И на мой недоуменный вопрос отвечает:
- Он (боец) шел в пилотке, а не в каске, как положено. Заметил
командира, деваться некуда. Он знает, что я люблю выправку, дисциплину.
Чтобы замять дело, он и рванул мимо меня, как на параде. Шахтеры! - с
любовью воскликнул командир. - Бывалые и умные люди. Пошли меня в другую
часть, и я пойду в штаб и буду о своих шахтерах плакать.
Мы пробираемся к переднему краю. На одном из поворотов командир зацепил
плащом о рукоятку лопаты. Что-то под отворотом его плаща очень ярко
блеснуло. На первом же уступе я осторожно, скосив глаза, заглянул сверху на
грудь командирской гимнастерки.
А, вот что: там под плащом горит "Золотая Звезда". Он, лейтенант, -
Герой Советского Союза.
Но вот мы уже и у самого переднего края. Боя нет. Враг здесь наткнулся
на твердую стену. Но берегись! Здесь, наверху, все простреливается и врагом
и нами. Здесь властвуют хорошо укрытые снайперы. Здесь узкий, как жало,
пулемет "ДС" может выпустить через амбразуру от семисот до тысячи пуль в
одну точку из одного ствола в одну минуту.
Здесь, на подступах к городу, бесславно положил свои пьяные головы не
один фашистский полк. Здесь была разгромлена начисто вся девяносто пятая
немецкая дивизия.
Идет одиночная стрельба. Через узкую щель уже хорошо различается
замаскированный вал вражьих окопов. Вот что-то за бугром шевельнулось,
шарахнулось и под выстрелом исчезло.
Темная сила! Ты здесь! Ты рядом! За нашей спиной стоит светлый, большой
город. И ты из своих черных нор смотришь на меня своими жадными бесцветными
глазами.
Иди! Наступай! И прими смерть вот от этих тяжелых шахтерских рук. Вот
от этого высокого спокойного человека с его храбрым сердцем, горящим золотой
звездой.
Действующая армия
"Комсомольская правда", 1941, 17 сентября.
Фронтовой очерк
---------------------------------------------------------------------
Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 2
Издательство "Правда", Москва, 1986
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
---------------------------------------------------------------------
Десять разведчиков под командой молодого сержанта Ляпунова крутой
тропкой спускаются к речному броду. Бойцы торопятся. Темнеет, и надо успеть
в последний раз на ночь перекурить в покинутом пастушьем шалаше, близ
которого расположился и окопался полевой караул сторожевой заставы.
Дальше - где-то на том берегу - враг. Его надо разыскать.
Пока десять человек в лежку - голова к голове - жадно затягиваются
крепким махорочным дымом, начальник разведки молодой сержант Ляпунов такого
же молодого начальника караула сержанта Бурыкина предупреждает:
- Пойдем назад, так я тебе, дорогой, с того берега пропуск орать не
буду. И ты по этому поводу огонь по мне открывать не вздумай. Я вышлю бойца
вперед. Ты его окрикни с берега на воду тихо. Он подойдет, тогда скажет.
- Знаю, - важно отвечает Бурыкин. - Наука нехитрая.
- То-то, нехитрая! А вчера часовой так громко крикнул, что противник
мог бы услышать. Что на том берегу? Тихо?
- Две ракеты вот так в направлении. Потом два выстрела, - объясняет
Бурыкин. - Иногда ветер дунет - тарахтит что-то. Да! Потом самолет прилетал,
разведчик. Покрутился, покружился да вон туда, сволочь, скрылся.
- Самолет - хищник неба, - солидно говорит сержант Ляпунов, - а наше
дело - шарь по земле, по траве и по лесу. Ну! - сурово поворачивается он. -
Как, перекурили? И какая у меня мечта - это некурящая разведка, а они без
табачной соски жить не могут.
Подвесив на шею патронташи, держа над водой винтовки и гранаты, темная
цепочка переходит реку.
Голубоватым огоньком мерцает над волнами яркий циферблат компаса на
руке сержанта.
Выбравшись на лесную опушку, сержант отстегивает светящийся компас,
прячет его в карман, и безмолвная разведка исчезает в лесной чаще. Ядро
разведки движется по лесной дорожке. Два человека впереди, по два слева и
справа. Через каждые десять минут без часов, без команды, по чутью разведка
останавливается. Упершись прикладами в землю, опустившись на колени, затаив
дыхание люди напряженно вслушиваются в ночные звуки и шорохи.
Чу! Прокричал где-то еще не сожранный немцами петух.
Потом что-то вдалеке загудело, звякнуло, как будто бы стукнулись
буферами два пустых вагона.
А вот что-то затарахтело. Это мотор. Здесь где-то бродят мотоциклисты.
Их надо разыскать во что бы то ни стало.
Из темноты возникает красноармеец Мельчаков и, запыхавшись,
докладывает:
- Товарищ сержант, на пригорке, через дорогу, под ногами - провод.
Сержант идет вперед Он ощупывает провод рукою и раздумывает: идти по
проводу влево или вправо? Но оказывается, что слева провод уходит в топкое
болото. Нога вязнет, и сапог с трудом выдирается из липкой грязи. Вправо то
же самое.
К сержанту подходит Мельчаков, вынимает нож и предлагает:
- Разрешите, товарищ сержант, я провод перережу.
Сержант Мельчакова останавливает. Он хмурится, потом хватает провод,
наматывает его на ножны штыка и с силой тянет. Провод подается. В болоте
что-то чавкает. И вот на дорогу выползает тяжелый камень.
Сержант торжествует. Ага, значит, провод фальшивый. Так и есть, на
другом конце провода привязан и заброшен в осоку кусок железной рессоры.
- "Перережу, перережу"! - передразнивает сержант Мельчакова. - "Товарищ
сержант, доношу, что телефонную связь между двумя батальонами болотных
лягушек уничтожил". Очень ты, Мельчаков, на все тороплив. Иди вперед. Ищи.
Где-нибудь неподалеку тут есть настоящий провод.
Опять слышится впереди фырчанье мотора. Разведка движется ползком по
песчаной опушке. Отсюда виден за кустарником силуэт хаты. У хаты - плетень.
За плетнем - неясный шум.
Сержант шепотом приказывает:
- Приготовить гранаты. Подползти к плетню. Я с тремя иду вперед справа.
Гранаты бросать точно по тому направлению, куда я дам пологий удар красной
ракетой.
Приготовить гранаты - это значит: щелк - взвод, щелк - предохранитель,
щелк - и капсюль на место.
И вот он, скрытый, готовый взорваться огонь, лежит возле груди, у
самого сердца.
Проходит минута, другая, пять, десять. Ракеты нет. Наконец появляется
сержант Ляпунов и приказывает:
- Разрядить гранаты. Дом брошен. Это бьется во дворе, у сарая, раненая
лошадь. Быстро поднимайся. Берем влево. Слышите? Немцы где-то здесь, за
горкой.
К сержанту подходит Мельчаков. Он мнется и правую руку, сжатую кулаком,
держит как-то странно наотлет.
- Товарищ сержант, - сконфуженно говорит он, - у меня граната - не
"бутылка", а "Ф-1", "лимонка". И вот - результат печальный.
- Какой результат? Что ты бормочешь?
- Она, товарищ сержант, стоит на боевом взводе.
Мгновенно, инстинктивно от Мельчакова все шарахаются.
- Химик! - отчаянным шепотам восклицает озадаченный сержант. - Так ты
что... уже чеку выдернул?
- Да, товарищ командир. Я думал: сейчас будет ракета, и я ее тут же
брошу.
- "Брошу, брошу"! - огрызается сержант. - Ну, теперь держи ее в кулаке
и не разжимай руки хоть до рассвета.
Положение у Мельчакова незавидное. Он поторопился, и боек гранаты
теперь держится только зажатой в ладони скобой. Вставить предохранитель, не
зажигая огня, нельзя. Бросить гранату в лес, в болото нельзя тоже - будет
сорвана вся разведка. Бойцы на ходу шепотом Мельчакова ругают:
- Ты куда, парень, к людям жмешься? Ты иди стороной или боком.
- Куда ему боком? Пусть идет дорогой, где глаже, а то о корень
зацепится да как брякнет.
- Не махай рукой, не на параде. Ты ее держи, гранату, двумя руками.
В конце концов у обиженного Мельчакова забирают винтовку и его с
гранатой посылают вперед, головным дозорным.
Через несколько минут ядро разведки застает его сидящим на краю дороги.
- Ты что?
- У меня тут под ногой провод, - хмуро сообщает Мельчаков.
Разведка идет по проводу. Вдруг треск моторов раздается совсем рядом.
Блеснул и потух огонь. Впереди, у колхозных сараев, шум, движение. Сержант,
за ним вся разведка плашмя падают на землю и ползут прочь от дороги, на
которой вот-вот, вероятно неподалеку, стоит сторожевое охранение. Двести
метров разведка ползет минут сорок. Потом долго лежит недвижно,
прислушиваясь к шуму, треску и звукам незнакомого языка. Сержант дергает
Мельчакова за пятку и показывает ему на заряженную ракетницу. Мельчаков
молча и понимающе кивает головой. Сержант отползает.
Опять одна, другая, долгие минуты. Вдруг красной змейкой, показывая
направление, вспыхивает брошенная сержантом ракета.
Мельчаков вскакивает и что есть силы бросает свою гранату через крышу
сарая.
Раздается гром, потом вой, затем оглушительный треск моторов сливается
с трескам немецких автоматов. Разведчики открывают огонь.
Загорается соломенная крыша сарая. Светло. Видны враги. Так и есть -
это мотоциклетная рота.
Но вот в бестолковый треск автоматов ввязываются тяжелые пулеметы.
Перерезав в нескольких местах провод, разведка отходит.
Пальба сзади не прекращается. Теперь она будет продолжаться до
рассвета.
Темно. Далеко на том берегу проснулся, конечно, командир роты. Он
слышит этот огонь и думает сейчас о своей разведке.
А его разведчики шагают по лесу дружно и быстро. Не сердито ругают они
теперь длинноногого Мельчакова. Нетерпеливо ощупывают карманы с махоркой.
И, чтобы хоть за рекой, в шалаше, он дал им вдоволь накуриться, дружно
и громко хвалят они своего молодого сержанта.
Действующая армия
"Комсомольская правда", 1941, 4 октября.