И опять Дэвон выругался.
Лили оцепенела, полагая, что он не желает ее слушать. Но тут и до ее ушей донеслось негромкое постукивание, а потом трение дерева о дерево. Клей вернулся.
– Вот черт! – тихо пробормотала она. Он откинулся назад, чтобы взглянуть на нее. Лили не плакала, но ее прекрасное лицо было переполнено волнением. Как избавить ее от себя? Бежать? Но куда? Как? Серьезный взгляд ее чистых серо-зеленых глаз светился любовью, в нем были и печаль, и сила, и боль, и затаенное, стоическое ожидание. Она все знала, все понимала заранее. Что бы ни случилось, ему до конца дней своих не забыть этот взгляд. Устало и нежно Дэвон поцеловал ее в губы, словно обещая: “Я постараюсь”. И на этот раз мысленно данное обещание прозвучало всерьез.
Топот ног на трапе заставил их отпрянуть друг от друга. Раздался торопливый стук в дверь. Дэвон машинально загородил Лили и сделал это как раз вовремя. Не успели они произнести и слова, как дверь открылась и на пороге возникла фигура Клея. Лили в немом изумлении смотрела на него из-за плеча Дэвона.
– Черт тебя побери, Клей!
– Прошу меня простить, – смущенно воскликнул Клей, не двигаясь, впрочем, с места. Напротив, он весело улыбнулся им, и в его глазах загорелось любопытство. Он даже приподнялся на цыпочках, пытаясь заглянуть за плечо брату. – Я что, пришел слишком рано? Уже почти десять, я был уверен, что вы уже встали.
– А ну-ка пошел отсюда к чертям собачьим! В голосе Дэвона звучала скорее досада, чем злость, и Лили удивленно отметила про себя, что испытывает те же чувства. Она не ощущала и тени смущения, что бесконечно удивило ее.
– Иду, иду. Я только хотел предупредить тебя, Дэв, что Трэйера Хау видели в окрестностях. Он хромает с костылем под мышкой, но при этом отпускает любопытные угрозы против тебя, а также против Лили и меня, что совсем уж глупо, так как я тут вообще ни при чем. И Лили, разумеется, тоже, – добавил он. – Как бы то ни было, я решил тебя предупредить на случай, если надумаешь его арестовать. Может, мне подняться на палубу и подождать вас там?
– Отличная мысль.
– Ладно. Доброе утро. Лили. Прелестно выглядишь. По крайней мере то, что мне видно, выглядит просто…
– Вон!
– Уже бегу!
Он весело подмигнул и закрыл за собою дверь. Дэвон обратился было к Лили, но вновь быстро повернулся, когда дверь опять распахнулась.
– Может, позавтракаем в деревне? Уайли с утра немного не в себе и не припас ничего…
– Вон отсюда, черт тебя дери! Убирайся!
– Что-то мы сегодня с утра не в духе, а? Клей засмеялся и снова закрыл дверь. Вскоре они услыхали его шаги, поднимающиеся по трапу. Дэвон обернулся к Лили.
– Болван, – пробормотал он, не сумев, однако, скрыть веселой искорки в глазах за сердитой гримасой. Лицо Лили побелело, как простыня.
– Что случилось? – бросился к ней Дэвон. – Лили, он тебя не видел, это просто…
– Дело не в этом.
Она знала, что ведет себя глупо, но ничего не могла с собой поделать. Когда руки Дэвона обвились вокруг нее. Лили прижалась к нему всем телом.
– Что, что случилось? – Тепло ее кожи воспламенило его кровь, но он сдержался, стараясь успокоить ее. – В чем дело? Скажи мне, любовь моя, – добавил Дэвон, видя, что она по-прежнему не отвечает.
– Мне страшно.
– Почему? Чего ты боишься? Лили знала, что он не успокоится, пока она не скажет ему.
– Трэйера.
– Ну уж нет!
Чтобы развеять ее страхи и убедить, что она в безопасности, Дэвон обнял ее покрепче и осторожно прижался к ней всем телом.
– Он тебя и пальцем не тронет. Я не позволю.
– Клей сказал, что ты можешь его арестовать. Это правда?
– Разумеется! Если он посмеет остаться где-то поблизости, его поймают, и я посажу его в тюрьму.
– Но если… Разве ты можешь его посадить?
– Запросто. Я же окружной судья [4]. Местный констебль уже предупрежден о его возможном появлении, и, если Трэйер подойдет к тебе ближе, чем на милю, его арестуют. Я передам его выездной сессии Бодминского суда. Богом клянусь, Лили, я добьюсь, чтобы его повесили.
Сперва она оцепенела, а потом ослабела и безжизненно повисла у него на руках.
– Лили?
Ее плечи тряслись, ему показалось, что она плачет.
– Дорогая, – прошептал он и отклонился, чтобы заглянуть ей в лицо.
Нет, она не плакала. Напротив, она смеялась. Но в се смехе слышались горечь и даже легкая истерическая нотка, встревожившая его.
– Так ты судья? – переспросила Лили.
– В нашем округе. Так что ты в безопасности, милая.
– В безопасности. О, Дэв!
Она покачала головой. Ее улыбка была пронизана сожалением.
– Лили, в чем дело?
– Ни в чем. Обними меня.
Лили заставила его обнять себя покрепче, и тепло его тела помогло ей успокоиться. Они поцеловались. Впоследствии Дэвон так и позабыл спросить, что она хотела рассказать ему о себе. Долгое время он совсем не вспоминал об этом.
Глава 18
Лили оцепенела, полагая, что он не желает ее слушать. Но тут и до ее ушей донеслось негромкое постукивание, а потом трение дерева о дерево. Клей вернулся.
– Вот черт! – тихо пробормотала она. Он откинулся назад, чтобы взглянуть на нее. Лили не плакала, но ее прекрасное лицо было переполнено волнением. Как избавить ее от себя? Бежать? Но куда? Как? Серьезный взгляд ее чистых серо-зеленых глаз светился любовью, в нем были и печаль, и сила, и боль, и затаенное, стоическое ожидание. Она все знала, все понимала заранее. Что бы ни случилось, ему до конца дней своих не забыть этот взгляд. Устало и нежно Дэвон поцеловал ее в губы, словно обещая: “Я постараюсь”. И на этот раз мысленно данное обещание прозвучало всерьез.
Топот ног на трапе заставил их отпрянуть друг от друга. Раздался торопливый стук в дверь. Дэвон машинально загородил Лили и сделал это как раз вовремя. Не успели они произнести и слова, как дверь открылась и на пороге возникла фигура Клея. Лили в немом изумлении смотрела на него из-за плеча Дэвона.
– Черт тебя побери, Клей!
– Прошу меня простить, – смущенно воскликнул Клей, не двигаясь, впрочем, с места. Напротив, он весело улыбнулся им, и в его глазах загорелось любопытство. Он даже приподнялся на цыпочках, пытаясь заглянуть за плечо брату. – Я что, пришел слишком рано? Уже почти десять, я был уверен, что вы уже встали.
– А ну-ка пошел отсюда к чертям собачьим! В голосе Дэвона звучала скорее досада, чем злость, и Лили удивленно отметила про себя, что испытывает те же чувства. Она не ощущала и тени смущения, что бесконечно удивило ее.
– Иду, иду. Я только хотел предупредить тебя, Дэв, что Трэйера Хау видели в окрестностях. Он хромает с костылем под мышкой, но при этом отпускает любопытные угрозы против тебя, а также против Лили и меня, что совсем уж глупо, так как я тут вообще ни при чем. И Лили, разумеется, тоже, – добавил он. – Как бы то ни было, я решил тебя предупредить на случай, если надумаешь его арестовать. Может, мне подняться на палубу и подождать вас там?
– Отличная мысль.
– Ладно. Доброе утро. Лили. Прелестно выглядишь. По крайней мере то, что мне видно, выглядит просто…
– Вон!
– Уже бегу!
Он весело подмигнул и закрыл за собою дверь. Дэвон обратился было к Лили, но вновь быстро повернулся, когда дверь опять распахнулась.
– Может, позавтракаем в деревне? Уайли с утра немного не в себе и не припас ничего…
– Вон отсюда, черт тебя дери! Убирайся!
– Что-то мы сегодня с утра не в духе, а? Клей засмеялся и снова закрыл дверь. Вскоре они услыхали его шаги, поднимающиеся по трапу. Дэвон обернулся к Лили.
– Болван, – пробормотал он, не сумев, однако, скрыть веселой искорки в глазах за сердитой гримасой. Лицо Лили побелело, как простыня.
– Что случилось? – бросился к ней Дэвон. – Лили, он тебя не видел, это просто…
– Дело не в этом.
Она знала, что ведет себя глупо, но ничего не могла с собой поделать. Когда руки Дэвона обвились вокруг нее. Лили прижалась к нему всем телом.
– Что, что случилось? – Тепло ее кожи воспламенило его кровь, но он сдержался, стараясь успокоить ее. – В чем дело? Скажи мне, любовь моя, – добавил Дэвон, видя, что она по-прежнему не отвечает.
– Мне страшно.
– Почему? Чего ты боишься? Лили знала, что он не успокоится, пока она не скажет ему.
– Трэйера.
– Ну уж нет!
Чтобы развеять ее страхи и убедить, что она в безопасности, Дэвон обнял ее покрепче и осторожно прижался к ней всем телом.
– Он тебя и пальцем не тронет. Я не позволю.
– Клей сказал, что ты можешь его арестовать. Это правда?
– Разумеется! Если он посмеет остаться где-то поблизости, его поймают, и я посажу его в тюрьму.
– Но если… Разве ты можешь его посадить?
– Запросто. Я же окружной судья [4]. Местный констебль уже предупрежден о его возможном появлении, и, если Трэйер подойдет к тебе ближе, чем на милю, его арестуют. Я передам его выездной сессии Бодминского суда. Богом клянусь, Лили, я добьюсь, чтобы его повесили.
Сперва она оцепенела, а потом ослабела и безжизненно повисла у него на руках.
– Лили?
Ее плечи тряслись, ему показалось, что она плачет.
– Дорогая, – прошептал он и отклонился, чтобы заглянуть ей в лицо.
Нет, она не плакала. Напротив, она смеялась. Но в се смехе слышались горечь и даже легкая истерическая нотка, встревожившая его.
– Так ты судья? – переспросила Лили.
– В нашем округе. Так что ты в безопасности, милая.
– В безопасности. О, Дэв!
Она покачала головой. Ее улыбка была пронизана сожалением.
– Лили, в чем дело?
– Ни в чем. Обними меня.
Лили заставила его обнять себя покрепче, и тепло его тела помогло ей успокоиться. Они поцеловались. Впоследствии Дэвон так и позабыл спросить, что она хотела рассказать ему о себе. Долгое время он совсем не вспоминал об этом.
Глава 18
Для Лили началась новая жизнь, представлявшая собой изматывающую нервы смесь радости и опасений, восторга и душевных мук. Она была счастлива, потому что Дэвон был ее любовником; но одновременно из-за этого проистекали и ее страдания. Их отношения становились простыми и ясными только по ночам. Кем она была для него, кем он был для нее… Когда их тела сплетались в объятиях, это не имело значения. Они были любовниками, и в эти часы их плоть, души и сердца пребывали в полной гармонии.
Но Лили чувствовала, что Дэвон в затруднении, он не знает, какое место отвести ей в своей жизни. Как и он, она сама не знала, в чем состоит ее новая роль. Она сказала ему, что не желает никакого “соглашения”, но как еще можно было назвать ту жизнь, что ей приходилось вести? Ведь она ела его хлеб и спала под его крышей, не платя ему ничем, кроме собственного тела!
Пока она была не в силах работать после болезни, ее безделье еще можно было как-то оправдать. Однако она выздоровела, и теперь ничто не мешало ей заняться работой по дому, только вот Дэвон едва не впадал в буйство при одном упоминании об этом. За неимением лучшего Лили пришлось взять на себя роль домашней портнихи. Она обшивала весь дом, включая хозяина и всю его многочисленную дворню, но это не облегчало мучительной тяжести, томившей ее душу. Целыми сутками она сидела в четырех стенах, ела прямо в спальне и почти не выходила наружу, занятая своим бесконечным рукоделием. В тех редких случаях, когда они встречались днем. Лили не знала, как ей обращаться к Дэвону, он же бывал с нею неизменно вежлив, но несколько замкнут и скован. Его отчужденность больно ранила ее и укрепляла в решимости держаться от него подальше.., пока не наступала ночь. Тогда он опять приходил к ней и делал ее своей.
Как-то раз ей пришла в голову мысль вновь перебраться к Лауди в каморку на чердаке. Ответ Дэвона можно было с легкостью предсказать заранее: он отказался обсуждать и категорически запретил ей даже думать об этом. Но что за игру он с ней ведет? – спрашивала себя Лили. Самообольщаться было не в ее натуре. Хотя Дэвон больше не возвращался к мысли о денежном вознаграждении в обмен на ее милости, суть дела от этого не менялась. Лили прекрасно понимала значение слова “содержанка”. Лицемерие тоже было ей чуждо. Если в скором будущем положение не изменится, ей придется либо покинуть Даркстоун, либо смириться с тем, что – отвергнув поначалу подобное предложение с благородным негодованием – она в конце концов все-таки стала его любовницей.
Где же выход? Иногда ей казалось, что все наладится, если она наберется смелости и расскажет ему всю правду о себе. Ей хватило проницательности почувствовать, что его нежелание вступать в более близкие отношения с нею лишь отчасти связано с тем, что он видит в ней девушку из простонародья. Да, Дэвон все еще слепо и безрассудно верил, что женщины такого рода, женщины, подобные Мауре, по природе своей корыстны и бессердечны, что они используют мужчин, чтобы вырваться из своего окружения и подняться по общественной лестнице. Но неужели что-то на самом деле изменится, если она расскажет ему, что она дворянского рода, образованная, бедная, но порядочная девушка, что совсем не так давно она сама нанимала слуг? Лили полагала, что нет. Предубеждение Дэвона лежало глубже и Касалось всех женщин без исключения. Чем сильнее они затрагивали его чувства, тем скорее он стремился от них убежать.
К тому же она не могла сказать ему правду. Он же был окружным судьей! Какая злая шутка. Вполне возможно, что ее все еще разыскивают за кражу и нанесение телесных повреждений, а ее угораздило влюбиться в человека, который по долгу службы был бы обязан ее арестовать, если бы узнал об этом. До сих пор Лили не подозревала, что у Всевышнего столь извращенное чувство юмора.
Поэтому ей ничего иного не оставалось, как ждать. Может быть, скоро от кузена Сомса придет письмо с прощением. Или Дэвон влюбится в нее по-настоящему. Быть может, и то и другое случится прежде, чем его укоренившееся предубеждение разрушит хрупкую связь, возникшую между ними, или прежде, чем стыд вынудит ее покинуть Даркстоун.
…Стоял ненастный августовский день, мелкий, затяжной дождик, подхваченный теплым ветром, хлестал по стене дома, когда Лили вдруг услыхала цокот копыт и звон упряжи на усыпанной гравием подъездной аллее у себя под окном. Кареты редко появлялись в Даркстоуне: иногда в экипаже приезжал Фрэнсис Морган, но больше, пожалуй, никто. Устав от многочасового сидения за работой, Лили поднялась, отложила шитье и подошла к окну, чтобы взглянуть, кто приехал.
Это был не Фрэнсис Морган. На черной лакированной дверце экипажа красовался герб виконта Сэндауна, однако сам экипаж она, безусловно, видела впервые. Ливрейный лакей соскочил с запяток, распахнул дверцу и опустил складную лесенку. Показалась высокая, худощавая, уже довольно пожилая дама. Спускалась она с осторожностью, глядя себе под ноги, однако, достигнув благополучно земли, обернулась, чтобы дождаться своей спутницы. Тут Лили рассмотрела ее лицо и сразу догадалась, кто она такая, хотя никогда не видела ее раньше. Это была мать Дэвона, вдовствующая виконтесса Сэндаун.
И это означало, что невысокая, изящная молодая дама с темно-каштановыми волосами, вышедшая из кареты следом за нею, была не кем иным, как леди Алисией Фэйрфакс из Фэйрфакс-Хауза. Где, по словам камеристки леди Алисии, врезавшимся в память Лили, в один прекрасный день должно было состояться бракосочетание “между вашим хозяином и моей хозяйкой”.
Обе женщины скрылись из виду. Лили прижалась щекой к оконному стеклу, чувствуя, как холод проникает ей прямо в душу. Ревность уже была знакома ей, и сейчас она вновь безошибочно распознала острую, как бритва, боль, которую ни с чем невозможно было спутать. Лили стало стыдно, но она ничего не могла с собой поделать. Единственным утешением ей могло бы послужить то, что Алисию Фэйрфакс никак нельзя было назвать красавицей, но подобное соображение даже не пришло в голову Лили. Алисия Фэйрфакс выглядела как настоящая леди с головы до ног, она держалась королевой и, несомненно, стала бы Дэвону Дарквеллу идеальной женой.
Дрожа, как в ознобе. Лили отошла от окна и села на край кровати, а потом легла, не раздеваясь, и натянула на себя одеяло. Черная тоска охватила ее, проникая до самых костей, подобно сырому туману. Прошло время. День был сумрачный, весь песок в ее часах давно вытек вниз, она понятия не имела, который теперь час. Вдруг в коридоре послышались шаги и женские голоса, а потом звук закрываемых дверей. Опять наступила тишина. Лили села в постели. Боже милостивый, неужели они остаются ночевать? На этом этаже? Чуть ли не в соседней комнате?
Она встала и принялась ходить взад-вперед. Когда за окном совершенно стемнело, пришлось зажечь свечи. Каждый случайный звук заставлял ее замирать и спрашивать себя, откуда он доносится и что означает. Горничная принесла ей холодный ужин на подносе, и Лили огромным усилием воли заставила себя удержаться от расспросов. Вечер тянулся бесконечно. Иногда ей удавалось расслышать доносившийся снизу смех. Напряжение все росло. Она вымылась и надела ночную рубашку. Неподвижно лежа в постели и уставившись в темноту широко раскрытыми глазами, Лили ощущала такое отвращение к себе, что ей хотелось провалиться сквозь землю. Ее тело стало чужим, руки и ноги одеревенели. Опять в коридоре раздались шаги, чьи-то голоса негромко желали друг другу спокойной ночи. Она ждала, не двигаясь, затаив дыхание, умирая от беспокойства.
Он не пришел. Впервые с незабываемой ночи на “Паучке” Дэвон не пришел к ней.
Луна показалась ненадолго в ее окне, и вновь комната погрузилась в темноту. Тишина стояла полнейшая: не было слышно даже моря Лили встала и вновь принялась бродить по комнате, но вскоре, сама не понимая, что делает, оказалась в коридоре. Неслышно ступая босыми ногами, она прокралась к спальне Дэвона, без стука открыла дверь и вошла.
Он не услыхал ни звука, но догадался, что она здесь, и сел на постели. Она предстала перед ним смутно белеющим пятном на фоне двери, бледная и бесплотная, как привидение. В течение нескольких бесконечных минут они смотрели друг на друга через всю комнату. Чем дольше затягивалось молчание, тем сильнее росло в нем ощущение чего-то непоправимо ускользающего сквозь пальцы. Но он не мог заговорить. Он не знал слов, которые могли бы ему помочь.
– Бедный Дэв, – сказала Лили. Ее голос звучал тихо и как будто отдельно от тела. – Ты не знаешь, куда меня девать, верно? Как неловко получилось: твоя невеста и твоя любовница под одной крышей с тобой в одно и то же время! Ты, наверное, чувствуешь себя…
Он выругался и соскочил с постели, и все слова замерли у нее в горле. Краем глаза Лили заметила, что он все еще одет, и это ее немного утешило: по крайней мере, он не завалился спать как ни в чем не бывало.
– Чего тебе нужно от меня. Лили? – грозно спросил Дэвон, нависая над нею.
Саднящая хрипота его голоса заставила ее предположить, что (хоть это и казалось невероятным), возможно, он страдает не меньше, чем она. Эта мысль придала Лили смелости прикоснуться к нему, легонько положить руку ему на грудь.
– Я хочу, чтобы ты любил меня. Весь его гнев сразу улетучился. Он обнял ее обеими руками и прижался лицом к ее волосам.
– Я люблю тебя. Бог свидетель, люблю, сколько могу.
Ее возмутила оговорка, а еще больше сопротивление, мучительное нежелание, прозвучавшее в его голосе, словно признание в любви было для него равносильно смерти.
– Ты женишься на мне? – прошептала она, понятия не имея, что за безумие на нее снизошло, как у нее хватило смелости задать такой вопрос.
Его тело как будто одеревенело, он медленно высвободился. Уже понимая, что битва проиграна. Лили возблагодарила Бога за то, что темнота скрывает его лицо.
– Просто скажи “нет”. Ради всего святого, избавь меня от своей жалости.
– Послушай…
– Нет! – Она решительно оттолкнула его. – Ты не хочешь, потому что я была твоей служанкой. Отчасти дело в этом, не так ли? Кем же я должна была быть, чтобы ты мог на мне жениться? Какое приданое мне следовало тебе предложить?
– Лили, ради Бога…
– Может быть, если бы я была швеей? Или модисткой? Нет? Только знатной дамой, на меньшее ты не согласен!
Теперь Дэвон был рассержен не меньше, чем она сама. Он схватил ее за плечо и грубо встряхнул.
– Сколько тысяч фунтов в год, Дэвон? Двадцать?
Тридцать?
– Будь ты проклята, Лили!
– А если бы я была гувернанткой? – Она уже перешла на крик. – Уж тогда бы ты точно на мне не женился, верно? Даже если бы ты меня любил, я слишком сильно напоминала бы тебе твою жену, твою незабвенную Мауру, женщину, которая сделала тебя таким! Но я не похожа на нее, Дэвон. Я – это я, Лили, и я…
Он яростно оттолкнул ее, и она сильно ударилась плечом о дверь. Шуму было больше, чем боли, но обоих потряс сам поступок: он впервые поднял на нее руку. Дэвон отвернулся и отошел к окну. Оказаться от нее на расстоянии – все равно что сказать, что он ей больше ничем не угрожает.
– Ты не понимаешь. Я вовсе не хочу причинить тебе боль. Лили, если бы я мог…
Щелчок засова заставил его обернуться. Она ушла. У него перехватило дыхание. В наступившей тишине Дэвон ясно расслышал, как закрылась дверь ее спальни: негромко, но решительно. Он выждал еще несколько томительных секунд и наконец услыхал, как в замке поворачивается ключ.
* * *
– Хватит деловых разговоров на сегодняшний вечер, – объявила леди Элизабет Дарквелл. – Мы с Алисией уезжаем рано утром, после нашего отъезда успеете наговориться всласть о подаче заявок и ценах на руду. Но пока мы здесь, извольте вести светскую беседу.
– Да, матушка, – пробубнил Клей, послав сухую улыбку брату.
– А что значит “подача заявок”? – поинтересовалась леди Алисия. – Объясните мне, что это такое, Дэв, а потом можете вернуться к светской беседе. Вернее, начать ее.
– Это аукцион. Представители компаний по переработке меди делают заявки на партии руды, которую управляющие рудниками выставляют на продажу. Человек, выставивший самую большую партию, избирается председателем. На этот раз наш рудник добыл самую большую партию, и…
– ..и Дэв считает, что я слишком глуп, чтобы быть председателем.
– Клей, ради…
– Прошу прощения, не глуп, а неопытен. Дэвон с досадой покачал головой.
– До сих пор ты всего лишь раз присутствовал на аукционе, не так ли? А Фрэнсис посещал их годами!
Я только хотел сказать, что дело это непростое, вот и все. Цена на медь упала, в прошлом месяце давали всего шестьдесят один фунт за тонну, но иногда продавцам удастся договориться и выработать общую стратегию, чтобы помешать покупателям сбивать цену еще ниже. Вы с Фрэнсисом…
– Дэвон!
Он сконфужснно прервал себя на полуслове.
– Я увлекся. Извините, матушка. Позвоню, чтобы подали чай.
Дернув за шнур, Дэвон попытался вернуться к светской беседе, хотя мысли его витали далеко. Неприязнь Клея к Фрэнсису Моргану не сводилась к мелкой зависти. Он знал, что она коренится гораздо глубже, но никак не мог понять ее первопричины. Дэвон знал Фрэнсиса уже десять лет; они вместе учились в Оксфорде и переписывались, окончив курс, когда Дэвон вернулся в Корнуолл, а Фрэнсис в Ланкашир. Поэтому когда Дэвон решил возобновить работы на руднике и стал подыскивать управляющего, ему сразу пришло в голову, что тут нужен такой толковый и одаренный человек, как Фрэнсис. К тому же его университетский приятель был небогат и жил доходами от скромной адвокатской практики в Манчестере. Предложение было сделано и принято, так как вполне устраивало обоих. С годами Фрэнсис показал себя отличным управляющим и с лихвой оправдал все надежды, которые возлагал на него Дэвон. В последнее время между ними зашел даже разговор о партнерстве, самый, впрочем, предварительный и неопределенный, однако теперь, когда на сцене появился Клей, подобным планам, видимо, не суждено было сбыться.
Алисия что-то говорила, обращаясь к нему, она хотела показать ему кольца со змеевиком, купленные в Миллионе. Где же сейчас Лили? Наверное, у себя в комнате, сидит, согнувшись в три погибели, над своим проклятым рукоделием. Он не видел ее с прошлой ночи, но думал о ней почти неотступно. “Бедный Дэв”, – сказала она ему. Алисия вложила ему в руку одно из колец, указывая на вытянутые полосами красные вкрапления на камне. Они оба склонились над кольцом, почти касаясь друг друга головами, и он услышал тонкий розовый запах ее духов. Лили никогда не пользовалась духами, но иногда от нее пахло цветами. А сколько оттенков пламени было в ее волосах! Казалось, они светятся и живут собственной жизнью, как по волшебству. И еще ему нравился ее рот. Он так аккуратно, почти застенчиво приоткрывался, когда она говорила. Зато в улыбке уголки ее прелестных губ нежно изгибались кверху. Нет, ее улыбку нельзя было назвать скупой. А как она умела взглянуть на него сквозь ресницы, когда улыбалась! Но когда она плакала, кончик носа у нее краснел, а серо-зеленые глаза расплывались… И тогда у него сердце разрывалось, глядя на нее. Наверное, она плакала из-за него прошлой ночью. Дэвон прислушивался, лежа в постели, и боялся услышать ее плач. Но бессонная ночь миновала, а он так ничего и не услышал, кроме обычных ночных звуков старого дома. “Лили, – думал он, – ну что мне с тобой делать?” Вдруг по затылку у него прошел холодок. Дэвон поднял голову и увидел, что она стоит перед ним, протягивая Алисии чашку чая.
Кольцо выскользнуло из его пальцев и с тихим стуком упало на ковер. Он был так ошеломлен, что даже не шевельнулся. Молчаливая и проворная. Лили грациозно наклонилась и подняла кольцо. На мгновение она застыла, словно изучая камень, а потом подала ему. Дэвон машинально протянул руку, и она положила кольцо ему на ладонь, не коснувшись его руки и пальцем. Их глаза встретились, но ее лицо было замкнутым, он ничего не смог прочесть.
– Дэвон, я с тобой говорю. Хочешь чаю? – окликнула его леди Элизабет.
– Нет, – еле выговорил он.
– Клей?
– Да, пожалуйста.
Чувствуя, как в груди медленно разгорается бессильный гнев, Дэвон следил за тем, как Лили взяла из рук его матери еще одну чашку с блюдцем и отнесла ее Клею на другой конец гостиной. На ней было все то же серое канифасовое платье и застиранный фартук, волосы она спрятала под хорошо знакомый ему ветхий чепец. Клей смутился и попытался перехватить ее взгляд, пока она подавала ему чай, но она присела в изящном (издевательском, подумал Дэвон) поклоне и тотчас же отвернулась. Алисия в это время с жаром рассказывала ему какую-то забавную историю, и Дэвон едва услышал, как Лили негромко спросила у его матери:
– Еще что-нибудь, миледи?
Леди Элизабет ответила “нет”. Лили поклонилась и вышла из комнаты.
– Джимми был ошарашен и заявил Жюстине, представляете себе, Дэвон, заявил на глазах у всей компании (ваша матушка была там и может все подтвердить), что если он еще хоть раз услышит от своей жены подобные речи, то без всяких колебаний спустит с нее шкуру! Конечно, никто ему не поверил. Джимми Линч! Вы можете такое вообразить? Он же мухи не обидит! К тому же Жюстина такая кроткая овечка! Ну разве это было не уморительно? – обратилась она за поддержкой к леди Элизабет.
– Совершенно уморительно, – рассеянно подтвердила ее светлость, переводя озабоченный взгляд с одного сына на другого.
Клей мрачно уставился в свою чашку, а Дэвон ни на минуту не отвел глаз от дверей с тех пор, как за ними скрылась хорошенькая, немного бледная горничная.
– Кстати, Жюстина шлет привет вам обоим, – добавила леди Элизабет. – Ты ведь ее помнишь, не правда ли, Дэв? Клей, безусловно, ее помнит. Такая хорошенькая, с золотистыми волосами, все мы думали, что она выйдет замуж за Тома Рена, но потом Джимми…
– Извините.
Ни на кого не глядя, Дэвон Поднялся и направился к двери.
– Дэв? Что случилось? Он остановился на пороге.
– Ничего, матушка, я… – Что же ей сказать? – Я забыл передать Коббу кое-что важное. Сейчас вернусь.
Три пары глаз удивленно проводили его, пока он выходил из комнаты.
Ее не было в кухне. Судомойка взглянула на него с ужасом, но поклялась, что не видела ее. Повинуясь инстинкту, Дэвон бросился по L-образному коридору мимо комнаты новой экономки и вверх по осыпающимся каменным ступеням в пустой двор, находившийся сбоку от дома. Лили стояла спиной к нему у сарая с садовым инвентарем. Бесшумно ступая по влажной от дождя земле, он оказался в десяти футах от нее, прежде чем она услыхала его шаги. Даже после этого она не обернулась. Охваченный яростью, Дэвон в четыре шага пересек разделявшее их пространство и, схватив за плечо, развернул ее лицом к себе.
Но весь его гнев исчез, а горькие упреки замерли на устах, когда она, запоздало вскинув руки, попыталась закрыть мокрые от слез щеки и полные отчаяния глаза. Лили старалась отвернуться, но он удержал ее.
– Это была ошибка, – всхлипывала она, – не надо было…
Ей пришлось замолчать, рыдания душили ее, она закрыла лицо руками.
Что ему оставалось делать, как не обнять ее? Лили заговорила снова:
– Прости. Не знаю, что на меня нашло, зачем я это сделала… Я была сердита, обижена, я думала, что если…
– Тише, тише, это не имеет значения.
Это и в самом деле больше не имело значения.
– Она такая.., безупречная… Я только все испортила… Теперь, когда я се увидела…
И опять Лили зашлась в безудержном плаче, упираясь стиснутыми кулаками ему в грудь, чтобы не дать обнять себя.
До него не сразу дошло, что она имеет в виду Алисию. Вот и вчера ночью она тоже говорила о ней.
– Лили, Алисия никогда не была моей невестой.
– Ну, значит, будет.
– Нет, она…
– Или кто-то другой вроде нее. Кто-нибудь когда-нибудь непременно будет. Это правда, и ты это знаешь. – Она оттолкнула его и вырвалась из его объятий. – Я должна уехать, Дэв. Я этого не вынесу.
Действуя по наитию, он вновь схватил ее, на сей раз уже не стараясь быть бережным.
– Никуда ты не уедешь. Не серди меня. Лили, не говори глупостей.
Он привлек ее к себе, обхватив изо всех сил. Она не воспротивилась. Боль была невыносимой, но уйти от него было бы во сто крат больнее. Как ей расстаться с ним? Никогда его больше не видеть, не обнять.., как это пережить? Пусть это малодушно с ее стороны, но она не могла его оставить. Пока еще нет. Легче вырвать у себя сердце.
Но Лили чувствовала, что Дэвон в затруднении, он не знает, какое место отвести ей в своей жизни. Как и он, она сама не знала, в чем состоит ее новая роль. Она сказала ему, что не желает никакого “соглашения”, но как еще можно было назвать ту жизнь, что ей приходилось вести? Ведь она ела его хлеб и спала под его крышей, не платя ему ничем, кроме собственного тела!
Пока она была не в силах работать после болезни, ее безделье еще можно было как-то оправдать. Однако она выздоровела, и теперь ничто не мешало ей заняться работой по дому, только вот Дэвон едва не впадал в буйство при одном упоминании об этом. За неимением лучшего Лили пришлось взять на себя роль домашней портнихи. Она обшивала весь дом, включая хозяина и всю его многочисленную дворню, но это не облегчало мучительной тяжести, томившей ее душу. Целыми сутками она сидела в четырех стенах, ела прямо в спальне и почти не выходила наружу, занятая своим бесконечным рукоделием. В тех редких случаях, когда они встречались днем. Лили не знала, как ей обращаться к Дэвону, он же бывал с нею неизменно вежлив, но несколько замкнут и скован. Его отчужденность больно ранила ее и укрепляла в решимости держаться от него подальше.., пока не наступала ночь. Тогда он опять приходил к ней и делал ее своей.
Как-то раз ей пришла в голову мысль вновь перебраться к Лауди в каморку на чердаке. Ответ Дэвона можно было с легкостью предсказать заранее: он отказался обсуждать и категорически запретил ей даже думать об этом. Но что за игру он с ней ведет? – спрашивала себя Лили. Самообольщаться было не в ее натуре. Хотя Дэвон больше не возвращался к мысли о денежном вознаграждении в обмен на ее милости, суть дела от этого не менялась. Лили прекрасно понимала значение слова “содержанка”. Лицемерие тоже было ей чуждо. Если в скором будущем положение не изменится, ей придется либо покинуть Даркстоун, либо смириться с тем, что – отвергнув поначалу подобное предложение с благородным негодованием – она в конце концов все-таки стала его любовницей.
Где же выход? Иногда ей казалось, что все наладится, если она наберется смелости и расскажет ему всю правду о себе. Ей хватило проницательности почувствовать, что его нежелание вступать в более близкие отношения с нею лишь отчасти связано с тем, что он видит в ней девушку из простонародья. Да, Дэвон все еще слепо и безрассудно верил, что женщины такого рода, женщины, подобные Мауре, по природе своей корыстны и бессердечны, что они используют мужчин, чтобы вырваться из своего окружения и подняться по общественной лестнице. Но неужели что-то на самом деле изменится, если она расскажет ему, что она дворянского рода, образованная, бедная, но порядочная девушка, что совсем не так давно она сама нанимала слуг? Лили полагала, что нет. Предубеждение Дэвона лежало глубже и Касалось всех женщин без исключения. Чем сильнее они затрагивали его чувства, тем скорее он стремился от них убежать.
К тому же она не могла сказать ему правду. Он же был окружным судьей! Какая злая шутка. Вполне возможно, что ее все еще разыскивают за кражу и нанесение телесных повреждений, а ее угораздило влюбиться в человека, который по долгу службы был бы обязан ее арестовать, если бы узнал об этом. До сих пор Лили не подозревала, что у Всевышнего столь извращенное чувство юмора.
Поэтому ей ничего иного не оставалось, как ждать. Может быть, скоро от кузена Сомса придет письмо с прощением. Или Дэвон влюбится в нее по-настоящему. Быть может, и то и другое случится прежде, чем его укоренившееся предубеждение разрушит хрупкую связь, возникшую между ними, или прежде, чем стыд вынудит ее покинуть Даркстоун.
…Стоял ненастный августовский день, мелкий, затяжной дождик, подхваченный теплым ветром, хлестал по стене дома, когда Лили вдруг услыхала цокот копыт и звон упряжи на усыпанной гравием подъездной аллее у себя под окном. Кареты редко появлялись в Даркстоуне: иногда в экипаже приезжал Фрэнсис Морган, но больше, пожалуй, никто. Устав от многочасового сидения за работой, Лили поднялась, отложила шитье и подошла к окну, чтобы взглянуть, кто приехал.
Это был не Фрэнсис Морган. На черной лакированной дверце экипажа красовался герб виконта Сэндауна, однако сам экипаж она, безусловно, видела впервые. Ливрейный лакей соскочил с запяток, распахнул дверцу и опустил складную лесенку. Показалась высокая, худощавая, уже довольно пожилая дама. Спускалась она с осторожностью, глядя себе под ноги, однако, достигнув благополучно земли, обернулась, чтобы дождаться своей спутницы. Тут Лили рассмотрела ее лицо и сразу догадалась, кто она такая, хотя никогда не видела ее раньше. Это была мать Дэвона, вдовствующая виконтесса Сэндаун.
И это означало, что невысокая, изящная молодая дама с темно-каштановыми волосами, вышедшая из кареты следом за нею, была не кем иным, как леди Алисией Фэйрфакс из Фэйрфакс-Хауза. Где, по словам камеристки леди Алисии, врезавшимся в память Лили, в один прекрасный день должно было состояться бракосочетание “между вашим хозяином и моей хозяйкой”.
Обе женщины скрылись из виду. Лили прижалась щекой к оконному стеклу, чувствуя, как холод проникает ей прямо в душу. Ревность уже была знакома ей, и сейчас она вновь безошибочно распознала острую, как бритва, боль, которую ни с чем невозможно было спутать. Лили стало стыдно, но она ничего не могла с собой поделать. Единственным утешением ей могло бы послужить то, что Алисию Фэйрфакс никак нельзя было назвать красавицей, но подобное соображение даже не пришло в голову Лили. Алисия Фэйрфакс выглядела как настоящая леди с головы до ног, она держалась королевой и, несомненно, стала бы Дэвону Дарквеллу идеальной женой.
Дрожа, как в ознобе. Лили отошла от окна и села на край кровати, а потом легла, не раздеваясь, и натянула на себя одеяло. Черная тоска охватила ее, проникая до самых костей, подобно сырому туману. Прошло время. День был сумрачный, весь песок в ее часах давно вытек вниз, она понятия не имела, который теперь час. Вдруг в коридоре послышались шаги и женские голоса, а потом звук закрываемых дверей. Опять наступила тишина. Лили села в постели. Боже милостивый, неужели они остаются ночевать? На этом этаже? Чуть ли не в соседней комнате?
Она встала и принялась ходить взад-вперед. Когда за окном совершенно стемнело, пришлось зажечь свечи. Каждый случайный звук заставлял ее замирать и спрашивать себя, откуда он доносится и что означает. Горничная принесла ей холодный ужин на подносе, и Лили огромным усилием воли заставила себя удержаться от расспросов. Вечер тянулся бесконечно. Иногда ей удавалось расслышать доносившийся снизу смех. Напряжение все росло. Она вымылась и надела ночную рубашку. Неподвижно лежа в постели и уставившись в темноту широко раскрытыми глазами, Лили ощущала такое отвращение к себе, что ей хотелось провалиться сквозь землю. Ее тело стало чужим, руки и ноги одеревенели. Опять в коридоре раздались шаги, чьи-то голоса негромко желали друг другу спокойной ночи. Она ждала, не двигаясь, затаив дыхание, умирая от беспокойства.
Он не пришел. Впервые с незабываемой ночи на “Паучке” Дэвон не пришел к ней.
Луна показалась ненадолго в ее окне, и вновь комната погрузилась в темноту. Тишина стояла полнейшая: не было слышно даже моря Лили встала и вновь принялась бродить по комнате, но вскоре, сама не понимая, что делает, оказалась в коридоре. Неслышно ступая босыми ногами, она прокралась к спальне Дэвона, без стука открыла дверь и вошла.
Он не услыхал ни звука, но догадался, что она здесь, и сел на постели. Она предстала перед ним смутно белеющим пятном на фоне двери, бледная и бесплотная, как привидение. В течение нескольких бесконечных минут они смотрели друг на друга через всю комнату. Чем дольше затягивалось молчание, тем сильнее росло в нем ощущение чего-то непоправимо ускользающего сквозь пальцы. Но он не мог заговорить. Он не знал слов, которые могли бы ему помочь.
– Бедный Дэв, – сказала Лили. Ее голос звучал тихо и как будто отдельно от тела. – Ты не знаешь, куда меня девать, верно? Как неловко получилось: твоя невеста и твоя любовница под одной крышей с тобой в одно и то же время! Ты, наверное, чувствуешь себя…
Он выругался и соскочил с постели, и все слова замерли у нее в горле. Краем глаза Лили заметила, что он все еще одет, и это ее немного утешило: по крайней мере, он не завалился спать как ни в чем не бывало.
– Чего тебе нужно от меня. Лили? – грозно спросил Дэвон, нависая над нею.
Саднящая хрипота его голоса заставила ее предположить, что (хоть это и казалось невероятным), возможно, он страдает не меньше, чем она. Эта мысль придала Лили смелости прикоснуться к нему, легонько положить руку ему на грудь.
– Я хочу, чтобы ты любил меня. Весь его гнев сразу улетучился. Он обнял ее обеими руками и прижался лицом к ее волосам.
– Я люблю тебя. Бог свидетель, люблю, сколько могу.
Ее возмутила оговорка, а еще больше сопротивление, мучительное нежелание, прозвучавшее в его голосе, словно признание в любви было для него равносильно смерти.
– Ты женишься на мне? – прошептала она, понятия не имея, что за безумие на нее снизошло, как у нее хватило смелости задать такой вопрос.
Его тело как будто одеревенело, он медленно высвободился. Уже понимая, что битва проиграна. Лили возблагодарила Бога за то, что темнота скрывает его лицо.
– Просто скажи “нет”. Ради всего святого, избавь меня от своей жалости.
– Послушай…
– Нет! – Она решительно оттолкнула его. – Ты не хочешь, потому что я была твоей служанкой. Отчасти дело в этом, не так ли? Кем же я должна была быть, чтобы ты мог на мне жениться? Какое приданое мне следовало тебе предложить?
– Лили, ради Бога…
– Может быть, если бы я была швеей? Или модисткой? Нет? Только знатной дамой, на меньшее ты не согласен!
Теперь Дэвон был рассержен не меньше, чем она сама. Он схватил ее за плечо и грубо встряхнул.
– Сколько тысяч фунтов в год, Дэвон? Двадцать?
Тридцать?
– Будь ты проклята, Лили!
– А если бы я была гувернанткой? – Она уже перешла на крик. – Уж тогда бы ты точно на мне не женился, верно? Даже если бы ты меня любил, я слишком сильно напоминала бы тебе твою жену, твою незабвенную Мауру, женщину, которая сделала тебя таким! Но я не похожа на нее, Дэвон. Я – это я, Лили, и я…
Он яростно оттолкнул ее, и она сильно ударилась плечом о дверь. Шуму было больше, чем боли, но обоих потряс сам поступок: он впервые поднял на нее руку. Дэвон отвернулся и отошел к окну. Оказаться от нее на расстоянии – все равно что сказать, что он ей больше ничем не угрожает.
– Ты не понимаешь. Я вовсе не хочу причинить тебе боль. Лили, если бы я мог…
Щелчок засова заставил его обернуться. Она ушла. У него перехватило дыхание. В наступившей тишине Дэвон ясно расслышал, как закрылась дверь ее спальни: негромко, но решительно. Он выждал еще несколько томительных секунд и наконец услыхал, как в замке поворачивается ключ.
* * *
– Хватит деловых разговоров на сегодняшний вечер, – объявила леди Элизабет Дарквелл. – Мы с Алисией уезжаем рано утром, после нашего отъезда успеете наговориться всласть о подаче заявок и ценах на руду. Но пока мы здесь, извольте вести светскую беседу.
– Да, матушка, – пробубнил Клей, послав сухую улыбку брату.
– А что значит “подача заявок”? – поинтересовалась леди Алисия. – Объясните мне, что это такое, Дэв, а потом можете вернуться к светской беседе. Вернее, начать ее.
– Это аукцион. Представители компаний по переработке меди делают заявки на партии руды, которую управляющие рудниками выставляют на продажу. Человек, выставивший самую большую партию, избирается председателем. На этот раз наш рудник добыл самую большую партию, и…
– ..и Дэв считает, что я слишком глуп, чтобы быть председателем.
– Клей, ради…
– Прошу прощения, не глуп, а неопытен. Дэвон с досадой покачал головой.
– До сих пор ты всего лишь раз присутствовал на аукционе, не так ли? А Фрэнсис посещал их годами!
Я только хотел сказать, что дело это непростое, вот и все. Цена на медь упала, в прошлом месяце давали всего шестьдесят один фунт за тонну, но иногда продавцам удастся договориться и выработать общую стратегию, чтобы помешать покупателям сбивать цену еще ниже. Вы с Фрэнсисом…
– Дэвон!
Он сконфужснно прервал себя на полуслове.
– Я увлекся. Извините, матушка. Позвоню, чтобы подали чай.
Дернув за шнур, Дэвон попытался вернуться к светской беседе, хотя мысли его витали далеко. Неприязнь Клея к Фрэнсису Моргану не сводилась к мелкой зависти. Он знал, что она коренится гораздо глубже, но никак не мог понять ее первопричины. Дэвон знал Фрэнсиса уже десять лет; они вместе учились в Оксфорде и переписывались, окончив курс, когда Дэвон вернулся в Корнуолл, а Фрэнсис в Ланкашир. Поэтому когда Дэвон решил возобновить работы на руднике и стал подыскивать управляющего, ему сразу пришло в голову, что тут нужен такой толковый и одаренный человек, как Фрэнсис. К тому же его университетский приятель был небогат и жил доходами от скромной адвокатской практики в Манчестере. Предложение было сделано и принято, так как вполне устраивало обоих. С годами Фрэнсис показал себя отличным управляющим и с лихвой оправдал все надежды, которые возлагал на него Дэвон. В последнее время между ними зашел даже разговор о партнерстве, самый, впрочем, предварительный и неопределенный, однако теперь, когда на сцене появился Клей, подобным планам, видимо, не суждено было сбыться.
Алисия что-то говорила, обращаясь к нему, она хотела показать ему кольца со змеевиком, купленные в Миллионе. Где же сейчас Лили? Наверное, у себя в комнате, сидит, согнувшись в три погибели, над своим проклятым рукоделием. Он не видел ее с прошлой ночи, но думал о ней почти неотступно. “Бедный Дэв”, – сказала она ему. Алисия вложила ему в руку одно из колец, указывая на вытянутые полосами красные вкрапления на камне. Они оба склонились над кольцом, почти касаясь друг друга головами, и он услышал тонкий розовый запах ее духов. Лили никогда не пользовалась духами, но иногда от нее пахло цветами. А сколько оттенков пламени было в ее волосах! Казалось, они светятся и живут собственной жизнью, как по волшебству. И еще ему нравился ее рот. Он так аккуратно, почти застенчиво приоткрывался, когда она говорила. Зато в улыбке уголки ее прелестных губ нежно изгибались кверху. Нет, ее улыбку нельзя было назвать скупой. А как она умела взглянуть на него сквозь ресницы, когда улыбалась! Но когда она плакала, кончик носа у нее краснел, а серо-зеленые глаза расплывались… И тогда у него сердце разрывалось, глядя на нее. Наверное, она плакала из-за него прошлой ночью. Дэвон прислушивался, лежа в постели, и боялся услышать ее плач. Но бессонная ночь миновала, а он так ничего и не услышал, кроме обычных ночных звуков старого дома. “Лили, – думал он, – ну что мне с тобой делать?” Вдруг по затылку у него прошел холодок. Дэвон поднял голову и увидел, что она стоит перед ним, протягивая Алисии чашку чая.
Кольцо выскользнуло из его пальцев и с тихим стуком упало на ковер. Он был так ошеломлен, что даже не шевельнулся. Молчаливая и проворная. Лили грациозно наклонилась и подняла кольцо. На мгновение она застыла, словно изучая камень, а потом подала ему. Дэвон машинально протянул руку, и она положила кольцо ему на ладонь, не коснувшись его руки и пальцем. Их глаза встретились, но ее лицо было замкнутым, он ничего не смог прочесть.
– Дэвон, я с тобой говорю. Хочешь чаю? – окликнула его леди Элизабет.
– Нет, – еле выговорил он.
– Клей?
– Да, пожалуйста.
Чувствуя, как в груди медленно разгорается бессильный гнев, Дэвон следил за тем, как Лили взяла из рук его матери еще одну чашку с блюдцем и отнесла ее Клею на другой конец гостиной. На ней было все то же серое канифасовое платье и застиранный фартук, волосы она спрятала под хорошо знакомый ему ветхий чепец. Клей смутился и попытался перехватить ее взгляд, пока она подавала ему чай, но она присела в изящном (издевательском, подумал Дэвон) поклоне и тотчас же отвернулась. Алисия в это время с жаром рассказывала ему какую-то забавную историю, и Дэвон едва услышал, как Лили негромко спросила у его матери:
– Еще что-нибудь, миледи?
Леди Элизабет ответила “нет”. Лили поклонилась и вышла из комнаты.
– Джимми был ошарашен и заявил Жюстине, представляете себе, Дэвон, заявил на глазах у всей компании (ваша матушка была там и может все подтвердить), что если он еще хоть раз услышит от своей жены подобные речи, то без всяких колебаний спустит с нее шкуру! Конечно, никто ему не поверил. Джимми Линч! Вы можете такое вообразить? Он же мухи не обидит! К тому же Жюстина такая кроткая овечка! Ну разве это было не уморительно? – обратилась она за поддержкой к леди Элизабет.
– Совершенно уморительно, – рассеянно подтвердила ее светлость, переводя озабоченный взгляд с одного сына на другого.
Клей мрачно уставился в свою чашку, а Дэвон ни на минуту не отвел глаз от дверей с тех пор, как за ними скрылась хорошенькая, немного бледная горничная.
– Кстати, Жюстина шлет привет вам обоим, – добавила леди Элизабет. – Ты ведь ее помнишь, не правда ли, Дэв? Клей, безусловно, ее помнит. Такая хорошенькая, с золотистыми волосами, все мы думали, что она выйдет замуж за Тома Рена, но потом Джимми…
– Извините.
Ни на кого не глядя, Дэвон Поднялся и направился к двери.
– Дэв? Что случилось? Он остановился на пороге.
– Ничего, матушка, я… – Что же ей сказать? – Я забыл передать Коббу кое-что важное. Сейчас вернусь.
Три пары глаз удивленно проводили его, пока он выходил из комнаты.
Ее не было в кухне. Судомойка взглянула на него с ужасом, но поклялась, что не видела ее. Повинуясь инстинкту, Дэвон бросился по L-образному коридору мимо комнаты новой экономки и вверх по осыпающимся каменным ступеням в пустой двор, находившийся сбоку от дома. Лили стояла спиной к нему у сарая с садовым инвентарем. Бесшумно ступая по влажной от дождя земле, он оказался в десяти футах от нее, прежде чем она услыхала его шаги. Даже после этого она не обернулась. Охваченный яростью, Дэвон в четыре шага пересек разделявшее их пространство и, схватив за плечо, развернул ее лицом к себе.
Но весь его гнев исчез, а горькие упреки замерли на устах, когда она, запоздало вскинув руки, попыталась закрыть мокрые от слез щеки и полные отчаяния глаза. Лили старалась отвернуться, но он удержал ее.
– Это была ошибка, – всхлипывала она, – не надо было…
Ей пришлось замолчать, рыдания душили ее, она закрыла лицо руками.
Что ему оставалось делать, как не обнять ее? Лили заговорила снова:
– Прости. Не знаю, что на меня нашло, зачем я это сделала… Я была сердита, обижена, я думала, что если…
– Тише, тише, это не имеет значения.
Это и в самом деле больше не имело значения.
– Она такая.., безупречная… Я только все испортила… Теперь, когда я се увидела…
И опять Лили зашлась в безудержном плаче, упираясь стиснутыми кулаками ему в грудь, чтобы не дать обнять себя.
До него не сразу дошло, что она имеет в виду Алисию. Вот и вчера ночью она тоже говорила о ней.
– Лили, Алисия никогда не была моей невестой.
– Ну, значит, будет.
– Нет, она…
– Или кто-то другой вроде нее. Кто-нибудь когда-нибудь непременно будет. Это правда, и ты это знаешь. – Она оттолкнула его и вырвалась из его объятий. – Я должна уехать, Дэв. Я этого не вынесу.
Действуя по наитию, он вновь схватил ее, на сей раз уже не стараясь быть бережным.
– Никуда ты не уедешь. Не серди меня. Лили, не говори глупостей.
Он привлек ее к себе, обхватив изо всех сил. Она не воспротивилась. Боль была невыносимой, но уйти от него было бы во сто крат больнее. Как ей расстаться с ним? Никогда его больше не видеть, не обнять.., как это пережить? Пусть это малодушно с ее стороны, но она не могла его оставить. Пока еще нет. Легче вырвать у себя сердце.