Геммел Дэвид. Нездешний

   — Не понимаю я тебя, да и понимать не хочу.
   — Он жив, женщина, — чего тебе еще надо?
   — От тебя — ничего.
   Нездешний с улыбкой встал, достал из сумки холщовый мешочек, извлек оттуда полотняный бинт и неуклюже замотал свой порез.
   — Может, завяжешь? — спросил он Даниаль.
   — Нет уж, уволь. Тогда мне придется коснуться тебя, а я не хочу, чтобы мне отрезали руку.
   — Ладно, извини — мне не следовало тебя просить. — И Нездешний, не дожидаясь ответа, вышел из пещеры. Конец бинта он заткнул за край повязки.
   День настал ясный и прохладный, от заснеженных вершин Скодии дул свежий ветер. Нездешний взошел на вершину холма и посмотрел в голубую даль. Дельнохские горы были все еще слишком далеки, чтобы видеть их простым глазом.
   В ближайшие три-четыре дня их путь будет легким — они будут переходить из леса в лес, пересекая лишь небольшие участки открытой земли. Но потом начнется Сентранская равнина, плоская как тарелка.
   Чтобы пересечь ее просторы незамеченными, понадобится больше удачи, чем отпущено человеку на весь его срок. Шесть человек и всего две лошади! Таким манером они будут ползти по равнине почти неделю — без огня и горячей пищи. Не свернуть ли на северо-восток, к приморскому Пурдолу? Говорят, будто в устье бухты стоит вагрийский флот и высаживает на сушу войска для осады крепости. Если это правда — а скорее всего так и есть, — то неприятель рыщет в поисках провизии по тамошней округе. На северо-западе стоит вагрийская крепость Сегрил — именно оттуда идут войска на дренайскую землю. Прямо на севере лежит Сентранская равнина, а за ней — Скултикский лес и горы, где, по слухам, дренаи еще удерживают свой последний, не считая Пурдола, рубеж.
   Но как знать, держится ли еще Эгель в Скултике? Способен ли кто-нибудь выстоять с останками разбитой армии против Псов Хаоса? В этом Нездешний сомневался... но искра надежды все-таки тлела в его душе. Эгель самый выдающийся дренайский полководец своего времени, пусть неотесаный, зато надежный, сторонник строгой дисциплины, не в пример тем придворным, которых король Ниаллад имел обыкновение ставить во главе своих войск. Эгель — северянин, и его простота порой граничит с грубостью, но он умеет вести за собой людей. Нездешний видел его однажды на параде в Дренане, и Эгель показался ему вепрем среди газелей. Теперь этот вепрь затаился в Скултике.
   Остается надеяться, что Эгель продержится там хотя бы до тех пор, пока Нездешний не доставит туда женщину с детьми. Если, конечно, сможет их доставить.
 
   Днем Нездешний подстрелил мелкого оленя. Отрезав лучшие куски, он подвесил тушу на дерево и отнес мясо в пещеру. Уже темнело, но священник все еще спал. Даниаль развела огонь, а Нездешний соорудил нехитрый вертел для оленины. Дети собрались у костра, глядя жадными глазенками, как капает в огонь сало, — они успели сильно проголодаться.
   Сняв мясо с вертела, Нездешний положил его остывать на плоский камень, а потом отрезал по куску детям и Даниаль.
   — Жестковато, — пожаловалась она.
   — Олень заметил меня в тот миг, когда я выстрелил. И напрягся, чтобы убежать.
   — Ну ничего — все равно вкусно.
   — А почему Дардалион все спит да спит? — спросила Мириэль, улыбнувшись Нездешнему и склонив голову набок так, что длинные волосы упали на лицо.
   — Он очень устал после драки с человеком, которого ты видела.
   — Он его на куски изрубил, — сказала девочка.
   — Уверена, что так он и сделал, — ответила Даниаль. — Но дети не должны выдумывать, особенно такие страшные истории. Ты напугаешь свою сестренку.
   — Мы сами видели, — заявила Крилла, и Мириэль согласно кивнула. — Когда ты сидел около Дардалиона, мы закрыли глаза и стали смотреть. Он был весь серебряный, с блестящим мечом в руке — он догнал злого человека и порубил его на кусочки. И он смеялся!
   — А ну-ка, закрой глаза и скажи мне, что ты видишь, — сказал Нездешний, — Где? — спросила Мириэль.
   — Там, снаружи.
   Девочка закрыла глаза и сказала:
   — Там ничего нет.
   — Иди дальше по тропе, мимо большого дуба. Что ты видишь теперь?
   — Ничего, только деревья и ручеек. Ой!
   — Что там?
   — Двое волков. Они скачут под деревом, как будто пляшут.
   — Подойди поближе.
   — Волки съедят меня, — возразила Мириэль.
   — Не съедят — я ведь с тобой. Они тебя даже не увидят. Подойди.
   — На дереве висит маленький олешка — это его они хотят достать.
   — Молодец. Теперь вернись назад и открой глазки.
   Мириэль сделала, как он сказал, зевнула и заявила:
   — Я устала.
   — Я верю. Только расскажи мне на ночь еще раз про Дардалиона и того человека.
   — Расскажи ты, Крилла. Ты лучше умеешь.
   — Так вот, — начала Крилла, — злой человек со стрелой в глазу схватил Мириэль и меня. Он сделал нам больно. Потом пришел Дардалион, и он отпустил нас. У него в руке появился большой меч. А мы убежали, да, Мириэль? Мы спали у тебя на коленях, Нездешний, — там было не страшно. Злой человек все время ранил Дардалиона, и Дардалион летел очень быстро. Мы не смогли его догнать. А потом, когда ты и Даниаль его держали, мы увидели его опять. Он стал очень высоким, на нем появились серебряные доспехи, а одежда вся вспыхнула и сгорела. В руке у него оказался меч, и он засмеялся. У злого человека меч был черный, и он сломался — да, Мириэль? Тогда злой упал на колени и заплакал. Дардалион отрубил ему руки и ноги, и он исчез. А Дардалион засмеялся еще громче и вернулся домой, в свое тело. Теперь все хорошо.
   — Да, теперь все хорошо, — подтвердил Нездешний. — И мне кажется, что вам пора спать. Ты тоже устал, Кулас?
   Мальчик угрюмо кивнул.
   — Что это с тобой?
   — Ничего.
   — Скажи мне.
   — Нет.
   — Он злится, что не умеет летать, как мы, — хихикнула Мириэль.
   — Ничего я не злюсь, — буркнул Кулас. — А вы все врете, вот что.
   — Послушай, Кулас, — сказал Нездешний, — я тоже не умею летать, но меня это не задевает. Перестанем-ка спорить и ляжем спать. Завтра у нас будет длинный день.
   Дети улеглись рядышком у дальней стены, а Даниаль подсела к Нездешнему.
   — Ты думаешь, они говорят правду?
   — Да. Мириэль увидела, где я спрятал оленя.
   — Значит, Дардалион убил своего врага?
   — Похоже, что так.
   — Мне как-то не по себе — не знаю почему.
   — Это был злой дух. Что же священнику было делать — благословить его, что ли?
   — Ну почему ты всегда говоришь такие гадости, Нездешний?
   — Как хочу, так и говорю.
   — Не много же у тебя, наверное, друзей, в таком случае.
   — У меня их вовсе нет.
   — И тебе от этого одиноко?
   — Нет. Это помогает мне выжить.
   — Веселая же у тебя жизнь! Удивляюсь, как ты еще стихов не пишешь.
   — Ну чего ты злишься? Тебе-то что за дело?
   — Ты вошел в нашу жизнь — и останешься в нашей памяти, пока мы живы. Я, по правде сказать, предпочла бы другого спасителя.
   — Ну как же — мне случалось видеть представления на площадях. У героя там непременно золотые волосы и белый плащ. Я, женщина, не герой — просто священник поймал меня в свою паутину. Ты полагаешь, он осквернил себя? Я тоже. Вся разница в том, что моя тьма спасла его, а его свет меня доконает.
   — Кончите вы когда-нибудь лаяться или нет? — спросил Дардалион, садясь и потягиваясь. Даниаль бросилась к нему.
   — Как ты себя чувствуешь?
   — Как голодный волк. — Он отбросил одеяло, наколол на вертел пару ломтей оленины, пристроил его над костром и подбросил дров в угасающий огонь.
   Нездешний ничего не сказал, но печаль опустилась на него как темный плащ.

Глава 4

   Нездешний проснулся первым и вышел из пещеры. Сняв рубашку и штаны, он вошел в ледяной ручей, лег на спину и подставил свое тело струям потока. Ручей, бегущий по круглым камням, имел всего несколько дюймов в глубину, но течение было сильным и потихоньку сносило Нездешнего вниз по наклонному дну. Он перевернулся, ополоснул лицо и бороду, вылез и сел на траву, чтобы утренний ветерок просушил кожу.
   — Ты похож на дохлую рыбу трехдневной давности, — сказала Даниаль.
   — А вот от тебя пахнет, как от нее, — не остался в долгу он. — Ступай помойся.
   Она, пристально посмотрев на него, пожала плечами и сняла свое зеленое шерстяное платье. Он откинулся назад, разглядывая ее. Тонкая талия, гладкие бедра, а кожа...
   Он отвернулся посмотреть на рыжую белку, скачущую по веткам, встал и потянулся. В густой поросли у ручья он нашел кустик лимонной мяты, набрал пригоршню похожих на щиты листьев и подал их Даниаль.
   — Вот — разомни их в руке и натрись ими.
   — Спасибо.
   Нездешний вспомнил о своей наготе и оделся. Жаль, что нет сменной рубашки, — ее носит священник, а эта уже несвежая.
   Он вернулся в пещеру, где облачился в свой черный кожаный колет и кольчугу. Потом извлек из сапог два запасных ножа, наточил их на бруске и вложил в ножны, укрытые в голенищах.
   Дардалион наблюдал за ним, отмечая, с какой заботой Нездешний относится к своему оружию.
   — Не дашь ли мне один из своих ножей? — спросил священник.
   — Конечно, дам. Тебе какой — тяжелый или легкий?
   — Тяжелый.
   Нездешний взял свой пояс и отстегнул от него ножны с рукояткой из черного дерева.
   — Вот этот подойдет. Лезвие обоюдоострое и так отточено, что им можно бриться.
   Дардалион продел сквозь ножны свой узкий поясок и сдвинул их к правому бедру.
   — Ты что, левша? — спросил Нездешний.
   — Нет.
   — Тогда вешай нож слева, чтобы в случае чего достать его правой рукой.
   — Спасибо.
   Нездешний застегнул собственный пояс и потер подбородок.
   — Не нравишься ты мне, священник.
   — Почему?
   — Еще вчера ты обошел бы жука, чтобы не наступить на него. А сегодня готов убить человека. Неужто твоя вера столь слаба?
   — Моя вера осталась при мне. Нездешний. Но теперь я вижу все чуть более ясно. Твоя кровь помогла мне.
   — Не знаю, помощь это или кража. Мне сдается, я лишил тебя чего-то очень дорогого.
   — Если и так, будь уверен — я об этом не жалею.
   — Время покажет, священник.
   — Зови меня по имени — Дардалион.
   — А что, “священник” тебе уже не подходит?
   — Нет, не подходит. Понравилось бы тебе, если бы я стал называть тебя убийцей?
   — Зови как хочешь. Моего отношения к самому себе это не изменит.
   — Я тебя обидел?
   — Нет.
   — Ты так и не спросил о том, как прошел мой поединок.
   — Нет, не спросил.
   — Тебе это безразлично?
   — Нет, Дардалион. Не знаю почему, но мне это не безразлично. Все гораздо проще. Смерть — мое ремесло, приятель. Ты здесь — стало быть, ты убил его, и он меня больше не занимает. Худо то, что ты отрубил ему руки и ноги, — но я забуду это со временем, как забуду и тебя, когда благополучно доставлю вас к Эгелю.
   — Я надеялся, что мы станем друзьями.
   — У меня нет друзей, и я в них не нуждаюсь.
   — И так было всегда?
   — Всегда — долгий срок. Я имел друзей до того, как стал Нездешним. Но то было в другой вселенной, священник.
   — Расскажи мне о себе.
   — С какой стати? Буди детей — впереди у нас длинный день.
   Нездешний оседлал лошадей и проехал на своем мерине к тому месту, где подвесил оленя. Срезав с туши несколько полос, он убрал их в полотняный мешок на ужин, а остальное оставил на траве для волков. — Скажи, олешка, у тебя были друзья? — спросил он, глядя в пустые серые глаза.
   На пути к пещере ему вспомнились дни его службы в Дрос-Пурдоле. Он считался подающим надежды молодым офицером — любопытно почему: он всегда недолюбливал начальство, хотя дисциплину, правда, соблюдал.
   Тогда они с Гелланом были ближе, чем братья. Это проявлялось во всем — несли они караул или ходили к девкам. Геллан был славным, веселым товарищем, Они становились соперниками только на турнире Серебряного Меча. Геллан всегда побеждал — этот парень обладал нечеловеческим проворством. Потом Нездешний встретил в Медрас-Форде, городке к югу от Скельнского перевала, купеческую дочь Тану — и они с Гелланом расстались. Нездешний влюбился, не успев опомниться, вышел в отставку, поселился в деревне и занялся хозяйством.
   Геллан был безутешен. “Ничего, — сказал он при расставании, — я тоже скоро последую за тобой. Что за жизнь мне теперь будет в армии? Сплошная тоска”.
   Хотел бы Нездешний знать, исполнил ли Геллан свое намерение. Стал ли земледельцем или купцом, или же погиб в одном из многочисленных сражений, проигранных дренаями?
   Если он и пал, то не иначе как нагромоздив вокруг себя кучу вражеских тел, — его клинок язвил быстрее, чем змеиное жало.
   — Напрасно я ушел тогда, Геллан, — сказал Нездешний. — Ох напрасно.
 
   Геллан устал, и ему было жарко. Пот стекал по затылку под кольчужный наплечник, и спина чесалась невыносимо. Он снял свой черный шлем и расчесал пальцами волосы. Ветра не было, и он тихо выругался.
   Сорок миль от Скултика и сравнительной безопасности Эгелева лагеря — а кони уже утомились, и люди пали духом. Геллан поднял правую руку со сжатым кулаком — сигнал взять лошадей под уздцы. Все пятьдесят всадников молча спешились.
   Сарвай поравнялся с Гелланом, и они вместе сошли с коней. Геллан нацепил шлем на луку седла, достал из-за пояса полотняный платок и утер лицо.
   — Вряд ли нам удастся найти уцелевшую деревню, — сказал он.
   Сарвай молча кивнул. Он служил под началом у Геллана уже полгода и знал, когда следует отвечать, а когда нет.
   С полчаса они шагали рядом, потом Геллан дал сигнал сделать привал, и люди уселись на землю рядом со своими лошадьми.
   — Настроение у них неважное, — сказал командир.
   Сарвай кивнул.
   Геллан расстегнул свой красный плащ, набросил его на седло, уперся ладонями в спину и со стоном распрямил поясницу. Ему, как и многим высоким людям, долгие часы в седле давались тяжело, и спина болела постоянно.
   — Слишком надолго я застрял в армии, Сарвай. Надо было уйти еще в прошлом году. Сорок один год — слишком почтенный возраст для офицера Легиона.
   — Дуну Эстерику пятьдесят один, — заметил Сарвай.
   Геллан усмехнулся:
   — Если бы я ушел, ты занял бы мое место.
   — Вот уж посчастливилось бы мне! Армия разбита, и Легион скитается по лесам. Увольте от такого счастья!
   Привал был сделан в небольшой вязовой роще, и Геллан отошел в сторону. Сарвай посмотрел ему вслед и тоже снял шлем. Его темно-каштановые волосы сильно поредели, и лысина блестела от пота. Сарвай заботливо прикрыл плешь оставшимися прядками и водрузил шлем на место. Он на пятнадцать лет моложе Геллана, а выглядит словно старик. При этой мысли Сарвай усмехнулся собственному тщеславию и опять стянул шлем с головы.
   Он был коренаст и казался неуклюжим, когда не сидел в седле. Ему удалось остаться в Легионе в числе немногих выслужившихся офицеров после повальных увольнений прошлой осени, когда король Ниаллад решил сделать ставку на ополчение. Тогда в отставку отправили десять тысяч солдат, и лишь настойчивость Геллана спасла Сарвая.
   Теперь Ниаллада больше нет, а дренаи разбиты почти наголову.
   Сарвай не оплакивал покойного короля — тот был глупец... хуже глупца.
   — Снова он гуляет один? — Йонат опустился на траву рядом с Сарваем, заложив руки под голову и вытянувшись во всю длину своего костлявого тела.
   — Ему надо подумать, — ответил Сарвай.
   — Ага. Пусть подумает, как провести нас через надирские земли. Скултик мне опостылел.
   — Не тебе одному. Но я не вижу никакой пользы в том, чтобы идти на север. Вместо вагрийцев нам придется сражаться с надирами, только и всего.
   — Там у нас по крайней мере будет шанс. — Йонат почесал свою бороденку. — Вот послушали бы они нас в прошлом году, не попали бы мы в такой переплет.
   — Но они не послушали, — устало бросил Сарвай.
   — Чертовы придворные! Псы прямо-таки окажут нам услугу, если перебьют этих сукиных сынов. — Смотри не скажи этого при Геллане — он потерял много друзей в Скодии и Дренане.
   — Мы тоже потеряли друзей! — рявкнул Йонат, — и нашим потерям еще не конец. Долго ли Эгель намерен держать нас в этом проклятом лесу?
   — Я не знаю, Йонат, и Геллан не знает. Сомневаюсь, знает ли это сам Эгель.
   — Нам бы ударить на север, через Гульготир, и прорваться к восточным портам. Я не возражал бы остаться в Венгрии. Там всегда тепло и полно женщин. Мы могли бы наняться к кому-нибудь на службу.
   — Да, — согласился Сарвай, слишком усталый, чтобы спорить. Он не мог взять в толк, зачем Геллан поставил Йоната командовать четвертью сотни — этот парень насквозь пропитан желчью.
   Однако он был прав — это и бесило Сарвая. Когда стало известно, что Ниаллад намерен набирать армию из ополченцев, весь Легион восстал против этого замысла. Все указывало на то, что вагрийцы готовят вторжение, — Ниаллад же уверял, что вагрийцы сами боятся сильной дренайской армии, а его решение обеспечит прочный мир и оживление в торговле.
   — Изжарить бы этого ублюдка на костре, — сказал Йонат.
   — О ком это ты?
   — О короле, да сгноят боги его душу! Говорят, будто его убил какой-то наемник, — а его бы в цепях протащить через всю империю, чтобы видел, к чему привела его глупость.
   — Он сделал это из лучших побуждений.
   — Как же, из лучших! Деньги он хотел сберечь за наш счет, вот что. Если и есть что хорошее в этой войне, так это то, что всех благородных господ перебьют до последнего.
   — Но ведь и Геллан тоже дворянин.
   — Ну и что?
   — Его ты тоже ненавидишь?
   — Он ничем не лучше остальных, — А я думал, он тебе нравится.
   — Что ж, офицер он неплохой... Мягковат, правда. Но в глубине души и он смотрит на вас сверху вниз.
   — Никогда за ним этого не замечал.
   — А ты присмотрись повнимательнее. В рощу галопом влетел всадник, и люди схватились за мечи. Это был их разведчик, Капра. Геллан вышел к нему из-за деревьев. — Ну, что там, на востоке?
   — Три сожженные деревни, командир. Горстка беженцев. Видел пехотную колонну вагрийцев, тысячи две. Они стали лагерем около Остры, у реки.
   — Кавалерии не видно?
   — Нет, командир.
   — Йонат! — позвал Геллан.
   — Слушаю.
   — Пехоте должны будут подвезти припасы. Возьми двоих людей и отправляйся на разведку. Как увидишь обоз, тут же поворачивай обратно.
   — Будет исполнено, командир.
   — Ты, Капра, поешь, возьми свежего коня и поезжай с Йонатом. Мы будем ждать вас тут.
   Сарвай улыбнулся. В предвкушении скорых действий Геллан преобразился — он оживился, глаза у него заблестели, а голос стал звучать отрывисто и властно. Он перестал сутулиться, а его обычная задумчивость пропала.
   Эгель послал их за провизией для укрытого в лесу войска, и три дня они провели в безуспешных поисках. Деревни уничтожались под корень, все съестное враг забирал себе или жег. Крупный скот угоняли, овец же травили прямо на пастбищах.
   — Сарвай!
   — Слушаю.
   — Устрой загон для лошадей и разбей отряд на пять частей. Там, за кустами, есть ложбина, где хватит места для трех костров — но не разводите огня, пока северная звезда не загорится как следует. Ясно?
   — Так точно.
   — Четверых в караул, сменять каждые четыре часа. Выбери сам, где их поставить.
   — Слушаюсь.
   Геллан разгладил свои черные усы и ухмыльнулся по-мальчишески.
   — Хорошо бы они везли солонину. Молись о солонине, Сарвай!
   — А заодно и о маленькой охране. Чтобы не больше десятка.
   Улыбка на лице Геллана померкла.
   — Навряд ли. Скорее всего их будет четверть сотни, а то и больше. Да еще погонщики. Ладно, об этом будем тревожиться, когда придет время. Пусть ребята, пока отдыхают, проверят сабли, чтобы не пришлось идти в дело с тупым оружием.
   — Слушаюсь. А вы сами не хотите отдохнуть?
   — Я не устал.
   — И все-таки отдых не помешает.
   — Ты хлопочешь обо мне, словно нянька. Ты не думай, я твою заботу ценю — но сейчас я чувствую себя отменно, даю слово. — Геллан улыбнулся, но Сарвая это не обмануло.
   Воины обрадовались отдыху, и с отъездом Йоната все сразу приободрились. Сарвай и Геллан сидели в стороне, беседуя о былом. Сарвай старательно избегал всего, что могло бы напомнить Геллану о жене и детях, и говорил в основном о делах Легиона.
   — Можно спросить вас кое о чем? — сказал он вдруг. — Конечно, спрашивай.
   — Зачем вы сделали Йоната командиром?
   — Он способный малый, хотя пока сам этого не знает.
   — Он вас не любит.
   — Это не имеет значения. Вот увидишь — он еще проявит себя.
   — Он портит солдат, нагоняет на них хандру.
   — Я знаю, однако потерпи.
   — Он хочет, чтобы мы покинули Скултик и ушли на север.
   — Пусть его, Сарвай. Положись на меня.
   "На тебя-то я полагаюсь, — подумал Сарвай. — Ты лучший в Легионе фехтовальщик, справедливый и заботливый офицер и верный друг. Но Йонат — настоящая змея, а ты слишком доверчив, чтобы разглядеть это. Дай ему срок, и он развяжет мятеж, который, подобно лесному пожару, охватит шаткие ряды армии Эгеля”.
   Ночью, когда Геллан спал завернувшись в плащ в стороне от костра, привычные сны снова посетили его. Он проснулся в слезах, глуша раздирающие грудь рыдания, встал и побрел прочь из лагеря.
   — Вот черт, — открыв глаза, прошептал Сарвай.
 
   Перед рассветом Сарвай поднялся и проверил посты. Шло самое трудное время ночи: бывает, что человек с сумерек до полуночи глаз не сомкнет, а на следующую ночь не может дотянуть от полуночи до рассвета. Сарвай не знал, чем вызвано это явление, но прекрасно знал, чем оно карается: солдату, уснувшему на посту, давали двадцать плетей, а повторная провинность наказывалась смертью. Сарвай не желал, чтобы его людей вешали, и потому сам себя прозвал лунатиком.
   В эту ночь, бесшумно прокравшись через лес, он нашел всех четверых бодрствующими и удовлетворенно вернулся к своим одеялам, где застал ожидающего его Геллана. Вид у командира был усталый, но глаза его блестели.
   — Вы так и не спали, — сказал Сарвай.
   — Нет. Я думал, как быть с обозом. То, что нельзя будет взять, мы уничтожим: пусть вагрийцы тоже помучаются. Не понимаю, чего они добиваются, ведя войну таким образом. Если бы они не трогали сел, в припасах бы не было недостатка, они же своими убийствами и поджогами превращают землю в пустыню. И это скоро обернется против них. Когда придет зима, они начнут голодать — вот тогда-то, клянусь богами, мы им и покажем.
   — Как вы думаете, сколько повозок будет в обозе?
   — На две тысячи человек? Не меньше двадцати пяти.
   — Стало быть, если возьмем обоз без потерь, у нас останется около двадцати человек на охрану, а до Скултика три дня пути по открытой местности. Нам потребуется большая удача.
   — Ну уж хоть немного-то нам полагается.
   — На это не рассчитывайте. Я как-то проигрывал в кости десять дней кряду.
   — А на одиннадцатый день?
   — Снова проиграл. Вы же знаете, я никогда не выигрываю в кости.
   — Долги ты уж точно никогда не платишь. Ты до сих пор должен мне три монеты серебром. Поднимай ребят, Йонат скоро должен вернуться.
   Но Йонат вернулся в лагерь только поздним утром. Геллан вышел им навстречу, и Йонат, перекинув ногу через седло, соскочил наземь.
   — Ну, что скажешь?
   — Вы были правы, командир, — в трех часах езды к востоку движется обоз из двадцати семи повозок. Но при нем пятьдесят человек конной охраны, и двое разведчиков скачут впереди.
   — Вас заметили?
   — Не думаю, — надменно уронил Йонат.
   — Расскажи мне, какие там места.
   — Есть только одно место, где их можно взять, но оттуда близко до Остры и до пехоты. Дорога там вьется между двумя лесистыми холмами; с обеих сторон есть где спрятаться, и повозки будут ехать медленно, потому что тракт грязный и крутой.
   — Как скоро мы можем туда добраться, чтобы успеть устроить засаду?
   — Часа за два, но времени в запасе у нас не остается. Возможно, мы прибудем как раз тогда, когда обоз уже покажется в дальнем конце ущелья.
   — Да, времени впритык, — согласился Сарвай, — особенно если учесть, что впереди у них едут разведчики.
   Геллан понимал, что риск слишком велик, но Эгель отчаянно нуждался в провизии. Хуже всего было то, что времени на раздумья не оставалось совсем.
   — По коням! — скомандовал он.
   Скача во главе отряда на восток, Геллан проклинал свою натуру. Перед отъездом было бы очень полезно обратиться к солдатам с краткой, но сильной речью, которая зажгла бы их кровь. Но он никогда не умел говорить с людьми и знал, что солдаты считают его холодным и неприветливым. Сейчас ему было особенно не по себе оттого, что он ведет кого-то из них на смерть, — для такой сумасбродной атаки лучше пригодился бы яркий, неистовый вояка вроде Карнака или Дундаса. Люди боготворят их, молодых, дерзких и не ведающих страха. Они постоянно водят свои сотни на врага, наносят удар и тут же отходят: пусть знают вагрийцы, что с дренаями еще не покончено.
   На ветеранов вроде Геллана они смотрят свысока. “Может, они и правы”, — подумал Геллан, скача против бьющего в лицо ветра.
   Пора бы ему на покой. Он подумывал оставить армию этой осенью — но сейчас дренайский офицер не может просто так уйти в отставку.
   Они добрались до места меньше чем за два часа, и Геллан подозвал к себе младших офицеров. Двух человек из числа лучших стрелков послали снять разведчиков, и отряд разделился надвое: одна половина засела по правую, другая по левую сторону дороги. Правой половиной командовал Геллан, левую, вопреки неодобрительному взгляду Сарвая, он поручил Йонату.