На северо-западе французская 5-я армия (13 дивизий) и британцы (4 дивизии) под руководством Жоффра чуть не попались в лапы германцев. Главные силы германских 1-й и 2-й армий наседали на них с севера, а 3-я армия – с востока. Всего французы имели перед собой 30 дивизий. Ланрезак один предчувствовал грозившую опасность. Все время он подозревал большую ширину германского маневра, и только благодаря его настояниям 5-й армии было разрешено продвинуться так далеко на северо-запад. Его нерешительности и раздумыванию перед форсированием реки Самбр, а также прибытию слева от него британских частей (что ускользнуло из поля зрения германской разведки) и преждевременной атаке германской 2-й армии французы обязаны тем, что их армии сумели отступить вовремя и избежать готовившейся им ловушки.

Отступление к Марне

   Первые четыре британские дивизии, сосредоточившись у Мобежа, двинулись 22 августа к Монсу, в полной готовности наступать дальше в Бельгию в контексте общего наступления левого крыла англо-французских армий. Прибыв туда, Джон Френч узнал, что Ланрезак был 21 августа атакован и что ему помешали переправиться через Самбр. Джон Френч согласился остаться с британскими частями у Монса, чтобы прикрыть левый фланг Ланрезака – хотя из-за этого он оказывался выдвинутым вперед и занимавшим передовую, ничем не защищенную позицию. Но на следующий день, 23 августа, Ланрезак получил сообщение о неизбежном падении Намюра и о появлении 3-й германской армии (Хаузен) вблизи Динана, на реке Маас, что создавало угрозу его ничем не прикрытому правому флангу.
   В соответствии с этим Ланрезак отдал приказ об отступлении этой же ночью. Британцы, выдержав днем атаку шести германских дивизий, 24 августа, в связи с отступлением французов, в свою очередь отступили. Это было сделано как раз вовремя, так как остаток 1-й германской армии продолжал свой марш на запад, чтобы охватить их обнаженный левый фланг.[21]
   Но хотя британцы начали отступать позднее своих союзников, они откатились и быстрее и дальше. Этот печальный результат явился, главным образом, следствием внезапной перемены настроения Джона Френча.
   Когда он наступал, то горел желанием выполнить задания, поставленные ему инструкцией Китченера. Когда же он возвращался, то думал лишь о приписке к этой инструкции. Эта перемена настроений была вызвана французами, а не германцами. Началась она с того момента, когда Ланрезак, выведенный из себя близорукостью Жоффра по отношению к надвигавшейся грозной опасности, перенес это негодование, которое он не мог обнаружить перед своим начальником, на только что прибывшего соседа. Иллюстрацией этого могут служить слова начальника штаба Ланрезака, которыми он встретил прибывшего вместе с Френчем его начальника штаба: «Наконец-то вы прибыли; можно сказать, вы не спешили. Если мы будем побиты, мы этим будем обязаны вам».
   Когда Френчу возбужденным тоном сообщили, что германцы достигли реки Маас в районе Гюи и он задал вопрос, что же по их мнению думают германцы там предпринять, Ланрезак иронически ответил: «Зачем они туда пришли? Ну, затем, чтобы ловить рыбу в реке». Язвительность ответа была смягчена переводом. Но даже непонимание Френчем французского языка не помешала ему почувствовать нетерпение и резкость, проявленные Ланрезаком в беседе. Он скоро это разгадал. Когда же он увидел, что французы отступили и бросили его одного на произвол судьбы, чувство обиды сменилось чувством недоверия и отвращения к французам. С тех пор он не мог забыть, что французы покинули его в беде, и думал лишь о том, чтобы как-нибудь отделаться от них. Опыт последующих нескольких дней укрепил его в мысли самостоятельно отступить в Гавр и укрепиться там. От этого ужасного по возможным последствиям решения его отвела искусная лесть Вильсона и срочное, хотя и менее корректное, вмешательство Китченера. Большое значение для отказа от этого решения сыграл и дальнейший ход событий.
   Поспешный откат левого фланга французов наконец-то открыл Жоффру глаза на истинное положение вещей и на полный провал плана «XVII».
   Из обломков рухнувшего плана он попытался создать новый. Жоффр решил оттянуть назад свой центр и правый фланг, сделав осью этого движения Верден, а за это время снять войска с правого фланга в Эльзасе и, сформировав новую 6-ю армию на левом фланге, снова перейти в наступление.
   Если бы не ошибки германцев, то оптимизм Жоффра (который, кстати, должен был скоро пройти) мог вновь сослужить ему плохую службу. Первой германской ошибкой было безумное решение Мольтке выделить 7 дивизий для захвата Мобежа и Живе и наблюдения за Антверпеном вместо того, чтобы использовать для этого войска ландвера и эрзаца так, как это намечал Шлиффен. Еще чудовищнее было его решение 25 августа послать 4 дивизии в Восточную Пруссию, чтобы остановить наступление русских. Дивизии эти тоже были взяты с правого фланга (фактически из отряда, осаждавшего Намюр). Его оправдания, которые он дал позднее, очень слабы. Германское командование, видите ли, полагало, что решающая победа на западе уже достигнута. Наконец, германское командование потеряло связь с наступавшими армиями, и движения последних не могли быть согласованы.
   Остановка 2-го британского корпуса у Ле-Като (что было сделано Смит-Дориеном против воли его начальника) и контратака Ланрезака у Гюи (в которой Френч запретил даже участвовать своему 1-му корпусу) – все эти факторы также задержали германское охватывающее наступление. Но каждый из них имел еще и значительно более важные косвенные последствия. Ле-Като, например, убедило командующего 1-й германской армией Клука, что можно легко ликвидировать здесь британскую армию, а Гюи заставил Бюлова обратиться к Клуку за поддержкой. Вследствие этого Клук повернул, заходя внутрь, думая этим сбить левый фланг французов. Идея Седана преследовала германцев и заставляла их рвать еще не созревшие плоды. Преждевременный поворот задолго до Парижа являлся отказом от плана Шлиффена и обнажал германский правый фланг, содействуя его контрохвату.
   Все это быстро развивалось в то время, когда Мольтке также приносил в жертву мечте о Седане план Шлиффена – но уже на другом участке фронта. Центр и левый фланг получили приказ сомкнуться, как клещи с обеих сторон Вердена, а правый фланг должен был завернуть наружу и двигаться фронтом на Париж, прикрывая эти клещи. Эта внезапная перемена направления и изменение ролей напоминали безумие шофера, который на скользкой дороге, нажав на все тормоза, резко под прямым углом поворачивает передние колеса машины.
   Надо остановиться еще и на другом факторе, быть может, наиболее значительном из всех: германцы наступали слишком быстро, опережая свое расписание, и снабжение не поспевало за ними. Усталость войск увеличивалась голодом. Когда дело доходило до столкновений с противником, то боеспособность войск фактически оказывалась подорванной их физическим переутомлением. Это становилось тем более опасным, что французы, отступая, тщательно уничтожали все запасы. Таким образом, в германскую машину попало столько песчинок, что достаточно было небольшого разлада, чтобы она сломалась. Это и сделало Марнское сражение.

Прилив отхлынул

   Возможность использовать обстановку была замечена не Жоффром, отдавшим приказ о продолжении отступления, а военным губернатором Парижа, где собиралась заслоном вновь формируемая 6-я армия. 3 сентября Галлиени, разгадав значение захождения Клука внутрь, отдал распоряжение 6-й армии (Монури), чтобы она подготовилась для удара по обнажившемуся правому флангу германцев. На другой день Галлиени с трудом добился на это согласия Жоффра. Раз проникшись убеждением, Жоффр действовал с решимостью. Всему левому флангу было приказано повернуть кругом и подготовиться к общему наступлению, которое было назначено на 6 сентября. Монури был на месте уже 6 сентября, и под его натиском на обнаженный фланг германцев Клук вынужден был оттянуть вначале часть, а затем и всю свою армию, чтобы прикрыть и укрепить свой фланг. Этим был создан 30-километровый разрыв между армиями Клука и Бюлова. Разрыв этот был прикрыт только кавалерийской завесой.
   Клук пошел на такой риск потому, что британцы, находившиеся против него, быстро отступали, повернув спину этому обнаженному сектору. Даже 5 сентября, когда французы на обоих флангах англичан повернули и стали наступать, британцы все еще продолжали свое отступление к югу.
   Но в этом поспешном отступлении, скорее «исчезновении», британцев неявно таилась причина победы. Когда британцы повернули вспять, донесение о наступлении их колонн в секторе разрыва заставило Бюлова 9 сентября дать приказ об отступлении своей армии. Временное преимущество, которого 1-я армия Клука (изолированная теперь благодаря своему маневру) добилась против Монури, было тем самым сведено к нулю, и Клук в тот же день отступил. К 11 сентября отступление распространилось – отчасти самостоятельно, отчасти по приказу Мольтке – на все германские армии.
   Попытка частичного охвата, осью захождения которого служил Верден, больше не могла иметь успеха; клещи, образованные 6-й и 7-й армиями, просто сломались бы на оборонительных сооружениях французской восточной границы. Атака 6-й армией Гран-Куроннэ (прикрывавшего Нанси) стоила слишком дорого. Трудно понять, как германское командование могло решиться действовать импровизированно и идти теперь на то, что при хладнокровных расчетах перед войной казалось совершенно безнадежным и привело их к единственно возможному для них решению наступать через Бельгию.
   Таким образом, Марнское сражение было обусловлено несогласованностью действий и трещиной во фронте наступления германцев.
   Атака Монури по германскому правому флангу вызвала трещину в слабом стыке германского фронта, а просачивание противника в эту трещину в свою очередь надломило волю германского командования.
   Результатом было стратегическое, а не тактическое поражение. Германский правый фланг оказался в состоянии срастись и твердо закрепиться на линии реки Эн. Сравнительная слабость фланговой атаки Монури, а отчасти и неумение британцев и французской 5-й армии (теперь под начальством Франшэ д’Эсперэ) быстро пройти сквозь брешь, пока она ничем не была прикрыта, привели к тому, что союзникам не удалось извлечь больших выгод из своей победы.
   Направление движения войск вело через район, изрезанный реками. Преграды эти становились еще значительнее от недостатка порыва и воодушевления командиров: каждый вежливо оглядывался на соседа и пугливо – на свои фланги. Чувства их очень удачно могут быть переданы ироническим стихом:
 
Лорд Чатам, вынув меч из ножен,
Ждет для боя Ричарда Страхан.
Сэр Ричард, стремясь всей душой в бой,
Ждет… кого же?.. да лорда Чатэм!..
 
   По-видимому, большие результаты были бы достигнуты, если бы было сделано больше усилий (как этого требовал Галлиени), чтобы ударить германцам в их отдаленный, а не близкий фланг, и для этой цели направить подкрепления к северо-западу от Парижа. В этом мнении нас укрепляет и крайняя чувствительность германцев к донесениям о высадках на бельгийском побережье, которые могли угрожать их коммуникациям. Тревога, вызванная этими донесениями, заставила германское командование даже считаться с возможностью отступления своего правого фланга раньше, чем началось Марнское сражение. Если сравнить моральное действие этих призрачных, несуществовавших сил с материальным эффектом, выразившимся в оставлении части германских сил в Бельгии из-за боязни возможного выхода бельгийцев из Антверпена, то баланс, видимо, сильно склонится в пользу стратегии, которую отстаивал Робертс. Придерживаясь этой стратегии, британские войска могли иметь не только косвенное, но и прямое влияние на борьбу, и успех Марнского сражения оказался бы не только стратегическим, но и тактическим.
   Оценивая Марнское сражение так, как оно сложилось, мы приходим к следующему заключению. Тот факт, что на решающем фланге против 13 германских дивизий были нагромождены 27 дивизий союзников, указывает, во-первых, на то, как далеко Мольтке отошел от намерений Шлиффена; во-вторых, на то, как удачно Жоффр под энергичным натиском противника перегруппировал свои силы; наконец, на то, что такой перевес сил позволял придать охвату больший размах и ширину, чем это фактически пытались сделать.
   Фронтальное преследование остановилось на реке Эн раньше, чем Жоффр, видя 17 сентября, что старания Монури охватить фланг германцев недействительны, пришел к решению организовать свежую армию под начальством де Кастельно для маневра в охват и в обход германского фланга. К этому времени германские армии восстановили соприкосновение друг с другом, а германское командование ожидало и готово было отразить такой маневр. Хотя союзные командиры и были осторожны в действиях, они были неосторожны в своих предположениях. Критики имеют основание указывать, что они были недостаточно изобретательны и что хитрость их граничила с простодушием: Вильсон и Бертело (умы, питавшие Френча и Жоффра) 12 сентября спорили о вероятном дне, когда они перейдут германскую границу. Вильсон скромно рассчитывал, что это произойдет через четыре недели; Бертело называл его пессимистом и спорил, что к границе подойдут на неделю раньше!

Течение и застой

   Однако, вопреки расчетам, на реке Эн выявилась преобладающая мощь обороны над наступлением, несмотря на то, что окопы были крайне примитивны по сравнению с тем, что было позднее. Затем последовали, в виде единственного выхода из положения, чередовавшиеся попытки каждой стороны перекрыть и охватить западный фланг противника, период, известный под популярным, но неточным названием «бег к морю». Эти обоюдные стремления выявили новую, преобладавшую тогда черту стратегии – рокадные переброски резервов по железным дорогам с одной части фронта на другую. Прежде чем это могло быть доведено до логического и неизбежного конца, на сцену выступили новые факторы: Антверпен (с бельгийской полевой армией), все еще бывший колючкой, вонзившейся в бок германцев, которую Фалькенгайн – преемник Мольтке – 14 сентября решил уничтожить, и германская конница, двигавшаяся поперек к бельгийскому побережью для продолжения фланга, производившего охват во Франции.
   Одним из наиболее поразительных явлений и ошибок в ведении войны германцами было то, что когда союзные армии находились в полном отступлении, Мольтке ничего не предпринял, чтобы обеспечить себе порты Канала, всецело от него тогда зависевшие. Британцы эвакуировали Кале, Булонь и все побережье вплоть до Гавра; они даже перенесли свою базу в Сен-Назер на Бискайском заливе. Это был шаг, который не только показывал степень их пессимизма, но и отсрочивал прибытие подкреплений (6 дивизий), пока германский фронт не застыл, обосновавшись на реке Эн. Германские же уланы во время отступления союзных сил рыскали по всему северо-западу Франции и обосновались даже в Амьене, как будто это было их постоянной стоянкой, но оставили в покое все важнейшие порты. Месяц спустя германцы жертвовали десятками тысяч своих бойцов, чтобы в ряде безуспешных попыток захватить то, что раньше они могли получить совсем даром.
 
   Здесь мы должны остановиться и вернуться к операциям в Бельгии – к тому моменту, когда бельгийская полевая армия отступила к Антверпену, временно уйдя с главного направления операций.
   24 августа бельгийцы начали вылазку против тыла германского правого фланга, чтобы ослабить натиск германцев на левый фланг британцев и французов, участвовавших тогда в начальном сражении под Монсом и вдоль реки Самбр. Вылазка была прервана 25 августа, когда пришло известие об отступлении франко-британцев вглубь Франции. Все же бельгийская армия (6 дивизий) заставила германцев, помимо уже выделенных трех бригад, выделить еще 4 резервных дивизии. 7 сентября бельгийское командование узнало, что германцы часть своих сил перебрасывают во Францию, и король Альберт организовал новую вылазку – а именно 9 сентября, в критический день Марнского сражения. Эта вылазка была сделана не по просьбе Жоффра, который, видимо, мало уделял внимания возможностям вне самого поля боя. Вылазка заставила германцев отменить отправку одной дивизии во Францию и задержать отправку туда двух других; однако бельгийцы вскоре были отброшены назад. Несмотря на это, известие о вылазке, несомненно, оказало некоторое моральное влияние и на германское командование. Вылазка совпала с решением командования отвести 1-ю и 2-ю армии от Марны, а неприятное напоминание, что Антверпен расположен угрожающе близко к их коммуникациям, заставило германцев предпринять, как подготовку к решительному сражению, ликвидацию крепости и захват наиболее важных пунктов вдоль бельгийского побережья, где производилась высадка англичан.
   Угроза Британии, если бы порты канала оказались в руках германцев, была очевидной. Известные размышления вызывает и тот факт, что, повторяя ошибку германцев, британское командование не остереглось от этой опасности – хотя Черчилль, первый лорд Адмиралтейства, настаивал на необходимости этого еще до Марнского сражения.
   Когда 28 сентября германские пушки начали обстрел Антверпена, Англия проснулась и с запозданием признала правильность стратегического инстинкта Черчилля. Ему было разрешено послать бригаду моряков и две вновь сформированных бригады морских добровольцев, чтобы усилить осажденных, а регулярная 7-я дивизия и 3-я кавдивизия под начальством Раулинсона были высажены в Остенде и Зеебрюге для рейда и прорыва блокады извне. Англия располагала в то время 11-ю территориальными дивизиями, но, вопреки поведению Германии, Китченер расценивал их все еще не способными для активных действий. Жалкое подкрепление отсрочило, но не могло помешать капитуляции Антверпена 10 октября, а войска Раулинсона прибыли слишком поздно. Они могли только прикрыть отступление бельгийской поле вой армии вдоль побережья Фландрии.
   В исторической перспективе первая и последняя попытки использовать способность Британии действовать на суше и на море все же способствовали надлому германского наступления вдоль побережья. Надлом этот помешал германцам осуществить свою вторую попытку добиться решения на западе. Союзникам удалось выиграть время для прибытия главных сил британцев, перебрасываемых от реки Эн к левому флангу нового фронта. Героическое сопротивление англичан под Ипром, вместе с сопротивлением французов и бельгийцев вдоль реки Изер, вплоть до моря, хотя и явились преградой из человеческих тел для германцев, все же судьба союзников висела на волоске, и экспедиция в Антверпен по справедливости явилась для них спасением.
   Как же случилось, что основное сухопутное сражение оказалось перенесенным из Франции во Фландрию?
   Следующий за Марнским сражением месяц был отмечен целой серией отчаянных попыток каждой стороны охватить западный фланг своего противника. У германцев эти поиски выхода из создавшегося положения вскоре сменил более тонкий план действий. Французы же продолжали с прямолинейностью, до странности смахивающей на упрямство, проявленное ими в своем оперативном плане, придерживаться того же способа действий.
   Но 24 сентября, подойдя вплотную к Сомме, охватывающее наступление Кастельно остановилось. Затем вновь образованная 10-я армия под начальством Модюи попыталась несколько севернее продолжить это наступление, начав его 2 октября. К сожалению, вместо того чтобы обойти фланг германцев, эта армия вскоре сама вынуждена была отчаянно сражаться, чтобы удержать в своих руках Аррас. В это время британский экспедиционный корпус перемещался к северу от реки Эн, чтобы укоротить свои сообщения с Англией. Жоффр решил использовать эти силы совместно с французскими войсками и охватить (это была уже третья попытка) фланг германцев. Чтобы внести единство в руководство этим новым маневром, Жоффр в качестве своего представителя на севере назначил генерала Фоша.
   Фош пытался заставить бельгийцев образовать собой крайнее левое крыло этой новой армии – но король Альберт с большей осторожностью (вернее, с большей практичностью) отказался оторваться от побережья и наступать внутрь страны для операции, которую он к тому же считал необдуманной. Такой она и оказалась на деле.
   14 октября, т. е. четыре дня спустя после падения Антверпена, Фалькенгайн подготовил стратегическую западню для следующего охватывающего маневра союзников, которое, как он предвидел, неминуемо последует. Одна армия, образованная из частей, переброшенных из Лотарингии, должна была удерживать наступление союзников, а другая, организованная из частей, освободившихся после падения Антверпена, а также четырех вновь сформированных корпусов, должна была спуститься вдоль бельгийского побережья и ударить во фланг атакующих союзников. Фалькенгайн даже оставил на месте часть войск, преследовавших бельгийцев, чтобы до поры до времени не вселить тревоги в командование союзников.
   Между тем, новое наступление союзников развивалось по частям, по мере поступления корпусов, снимаемых с юга и перебрасываемых на восток, образуя постепенно вытягивавшуюся «косу». Британские экспедиционные войска, теперь уже силою в 3 корпуса,[22] развернулись в свою очередь между Ле-Бассе и Ипром, где они и вошли в соприкосновение с частями Раулинсона. По другую сторону постепенно формировалась новая французская 8-я армия, а бельгийцы продолжали собой линию фронта вдоль Изера до моря.
   Хотя британские корпуса центра и правого фланга оставались на месте, Джон Френч, уменьшая и так уже недооцененные его разведкой силы германцев, приказал левофланговому корпусу (Хейг) перейти в наступление от Ипра на Менин. Попытка эта была заранее обречена на неудачу, так как она совпала (20 октября) с началом германского наступления.
   Тем не менее в течение одного или двух дней Джон Френч твердо считал, что он атакует, в то время как его войска с трудом удерживались на месте. Когда обстановка разъяснилась, Френч ударился в другую крайность и боязливо потребовал создания обширного оборонительного лагеря вблизи Булони, который мог бы включить всю английскую экспедиционную армию. Но его стремление к отступлению было сломлено более сильной волей и, быть может, большим пессимистом – Фошем. Благодаря своей сильной личности и лести Фош добился большого влияния на Френча. Уважение Френча к нему еще более возросло, когда Фош частным порядком дал ему знать, что Китченер предполагает (этого предположения на деле не было) сменить его Гамильтоном. Так «вожди» боролись друг с другом, а войска в это время сражались с неприятелем.
   Неумение высшего командования понять обстановку привело к тому, что действительное руководство боем легло на Хейга и его командиров дивизий. А они из-за отсутствия резервов могли только укреплять шаткие участки фронта, снимая для этого части с других направлений, и вдохновлять к сопротивлению до последнего бойца измотанные, но не сломленные войска. Таким образом, Ипр, как и Инкерман, стал преимущественно «солдатским боем».
   Уже с 18 числа бельгийцы стали чувствовать на реке Изер все возраставший натиск противника, который угрожал катастрофой. Избежать последней удалось в конце месяца только снятием плотин и затоплением прибрежных низменностей. У Ипра кризис наступил позднее, он возникал 31 октября и 11 ноября, образуя собой поворотные пункты в борьбе. Союзный фронт, несмотря на изношенность и крайнее перенапряжение, все же не был прорван. Это было следствием жестокого сопротивления британцев и своевременного прибытия французских подкреплений.
   Оборона Ипра – это дважды памятник британской регулярной армии. Здесь офицеры и бойцы показали неоценимые качества дисциплины и высокие достижения в стрелковом деле – плод долгой подготовки. И здесь же оказалась их могила. Из их падавших рук знамя перехватывалось национальными армиями, поднимавшимися по зову страны.
   В континентальных армиях благодаря принятой там системе воинской повинности процесс перерождения существующих армий в армии национальные был едва заметен. Но в Британии процесс этот носил явно революционный характер. Здесь не было эволюции. В дни, когда маленькая профессиональная армия приносила себя в жертву как авангард нации, понимание новых методов ведения войны и вовлечение в войну целых народов лишь постепенно начинало доходить до сознания гражданского населения. Лорд Китченер, не в пример правительству, гениальным предвидением понял, как длительна будет борьба.
   Население Британии пошло навстречу его призыву стать под ружье. Подобно приливу началось формирование «новых армий». К концу года на военную службу поступило до 1 000 000 человек, и Британская империя имела армию численностью до 2 000 000 человек.