Страница:
Сэр Бэзил Лиддел-Гарт
Решающие войны в истории
Посвящается Айвору Максе, учащему солдат побеждать
Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Предисловие
Первая глава этой книги является предисловием в общепринятом значении этого слова, объясняющим цель, масштаб и тему, развиваемые более постепенно и менее последовательно, чем в обычном введении к книге, и как основной идеей книги является попытка выделить суть изучения предмета и размышлений над ним в течение ряда лет, так и изложение истории – выдержки из заметок, сделанных в ходе изучения каждой из отображенных войн. Для автора было бы легче развить эти заметки в повествование большее по объему, но желание «не заслонять деревьями леса» привело к жесткому сокращению несущественных фактов. Если, на вкус некоторых читателей, в книге мало подробностей, прошу их простить меня в свете того, что эта книга является скорее «путеводителем» по изучению истории для обучающегося по данной специализации, нежели фундаментальным трудом, содержащим все подробности.
Я бы также желал выразить в этом «предварительном предисловии» благодарность за любезность, оказанную всеми теми, кто читал и высказывал замечания к черновику и ссылкам на различных этапах подготовки книги. За ценные замечания и предложения благодарю в особенности моих друзей бригадных генералов Дж.Г. Дилла, Б.Д. Фишера, Дж.Ф. Фуллера, Х. Карслейка, полковника графа Горта, господина Е.Г. Хоука и Т.Е.С.
Я бы также желал выразить в этом «предварительном предисловии» благодарность за любезность, оказанную всеми теми, кто читал и высказывал замечания к черновику и ссылкам на различных этапах подготовки книги. За ценные замечания и предложения благодарю в особенности моих друзей бригадных генералов Дж.Г. Дилла, Б.Д. Фишера, Дж.Ф. Фуллера, Х. Карслейка, полковника графа Горта, господина Е.Г. Хоука и Т.Е.С.
Часть первая
Великие войны 500 г. до н. э. – 1914 г. н. э.
Глава 1
История как практический опыт
«Дураки говорят, что они учатся на собственном опыте. Я предпочитаю использовать опыт других». Это известное изречение, процитированное Бисмарком, но ни в коей мере не им придуманное, странным образом соотносится с вопросами войны. Поскольку часто замечалось, что солдат, в отличие от обладателей других специальностей, редко имеет возможность применить свои знания на деле. В самом деле, можно даже заявить, что профессия военного в буквальном смысле вовсе и не является работой, а всего лишь «эпизодической занятостью». И парадоксально, что военное дело перестало быть профессией именно тогда, когда «солдата удачи» сменил «профессиональный солдат» – когда наемные солдаты, которые принимались на службу и оплачивались именно с целью ведения войны, были заменены армиями, содержащимися на постоянной основе, солдаты которых продолжали оплачиваться и в мирное время.
Этот логичный, пусть даже и в чем-то резкий, аргумент напоминает об объяснении, часто приводимом в прошлом, относительно размера жалованья офицеров, на которое невозможно прожить, и также высказываниях некоторых из этих офицеров о выполнении ими малого объема работы за день – суть этого аргумента в том, что жалованье офицера является не зарплатой, а неким задатком, который выплачивается ему в качестве гонорара за то, что он предоставит свои услуги в случае войны.
Если аргумент, что «профессии военного» в чистом виде не существует, не верен сегодня в большинстве армий относительно выполняемого объема работы, он неизбежно усилен относительно практики в свете все реже ведущихся войн. Приходим ли мы тогда к выводу, что армии обречены становиться все более и более «любительскими» – в широко распространенном плохом смысле этого слова, которым очень сильно злоупотребляют и употребляют неверно? Поскольку, очевидно, даже лучшая из возможных в мирное время программ военного обучения дает более «теоретический», нежели «практический» опыт.
Но афоризм Бисмарка выставляет проблему в другом, более обнадеживающем свете. Он помогает нам понять, что есть две формы практического опыта – прямая и непрямая. И из этих двух непрямой практический опыт может быть более ценным, поскольку он бесконечно шире. Даже в самой активной карьере, особенно в карьере солдата, охват и возможности прямого опыта крайне ограничены. В противоположность военной профессии, медицина предоставляет непрерывную практику, но все же и здесь крупные открытия совершают исследователи, а не обычные практикующие врачи.
Прямой опыт неизбежно слишком ограничен и может только обеспечивать твердый фундамент для теории или для практического применения. В лучшем случае он создает среду, которая ценна тем, что упорядочивает структуру нашего мышления и освобождает ее от всего лишнего. Большая ценность непрямого опыта лежит в области его большего разнообразия и пределов. «История – это универсальный опыт» – опыт не какого-то одного, но многих разнообразных условий.
Таким образом, мы имеем рациональное обоснование для военной истории – ее преобладающая практическая ценность состоит в обучении и умственном развитии военнослужащего. Но польза от ее изучения, как и от других видов опыта, зависит от широты изучения и от применяемых методов обучения.
Военные обычно признают общую верность наиболее цитируемого изречения Наполеона о том, что «моральное соотносится с физическим как три к одному». Фактическое арифметическое соотношение может быть и малоценным, поскольку боевой дух склонен понижаться, если вооружение не соответствует требованиям, и от самой сильной воли мало толку, если она помещена в полумертвое тело. Но хотя моральные и физические факторы и являются неотделимыми и неделимыми, высказывание обрело свою бессмертную ценность тем, что оно выражает идею преобладания во всех военных решениях духовных факторов. От них неизменно зависит исход войны и сражения. И в военной истории они формируют собой единственные постоянные факторы, изменяясь только в степени, в то время как физические факторы почти в каждой войне и каждой ситуации изменяются фундаментально.
Осознание этого доминирует над всем процессом изучения военной истории для практического использования полученных знаний. В течение последних нескольких поколений методика обучения состоит в том, чтобы выбрать одну или две кампании и изучать их досконально, как средство для того, чтобы развить одновременно наши умы и военную теорию. Но постоянные изменения в средствах ведения войн, от войны к войне, влекут за собой серьезную опасность (даже неизбежность) того, что наш кругозор сузится и усвоенные уроки будут ошибочными. В области материального единственный постоянный фактор – это то, что средства ведения войны и условия их применения неизменно не являются постоянными.
Напротив, человеческая природа в своей реакции на опасность меняется незначительно. Конкретные люди в зависимости от принадлежности к определенному народу (а также расе), их окружения или пройденного обучения могут быть менее чувствительны в этом плане, чем другие, но это отличие – в степени, оно не имеет фундаментального характера. Чем точнее локализована ситуация, тем более дезориентирующим и менее поддающимся вычислению будет такое различие. Это может сделать невозможным любое точное определение сопротивления, которое окажут конкретные люди в какой-либо ситуации, но оно не отменит верности суждения, что такое сопротивление будет слабее, если на людей будет воздействовать фактор внезапности, и наоборот, оно будет сильнее, когда они насторожены и бдительны, или же сопротивление, оказываемое уставшими и голодными людьми, будет слабее выказанного ими же при условии, что они будут отдохнувшими и накормленными. Чем шире поле психологических наблюдений, тем лучшую основу для выводов они предоставляют.
Главенство психологического над физическим и его большее постоянство приводят к выводу о том, что база любой военной теории должна быть максимально широкой. Интенсивное изучение одной кампании, если оно не основано на широком изучении военной истории в целом, может привести нас к ошибочному выводу о том, что данная кампания является вершиной военного искусства. Но если мы видим, что определенный эффект является следствием определенной причины (в большом количестве случаев, в различных эпохах и в различных условиях), это является основанием рассмотреть данную причину как составную часть любой военной теории в целом.
Эта книга, как и тезис, вытекающий из нее, является продуктом именно такой «экстенсивной» проверки. Она может, очевидно, быть названа составным эффектом определенных причин – связанных с моей работой военного редактора энциклопедии «Британника» – поскольку, пока ранее я копался в различных периодах военной истории, выбирая их в соответствии с моими наклонностями, данная задача заставляла изучать ее целиком, часто против моего желания. Наблюдатель, даже, если угодно, турист, имеет лучшее поле зрения и может, по крайней мере, охватить общую картину земной поверхности, в то время как шахтер знает только свой пласт. Во время этого изучения одно мое впечатление постоянно усиливалось – то, что на протяжении всей истории решающие результаты в войне достигались только когда действие было непрямым. Говоря другими словами, стратегия «долгого пути вокруг» – это кратчайший путь попасть туда, куда стремишься.
Все более и более ясно становится, что при прямом движении к чьему-то ментальному объекту (или психологической цели) вдоль «линии естественного ожидания» оппонента наиболее вероятен отрицательный результат, и обычно он и имеет место. Причина выражена графически в наполеоновском изречении «моральное соотносится с физическим как три к одному». Это может быть выражено научно, формулировкой, что, в то время как сила вражеской страны внешне выражена в ресурсах и числах, последние фундаментально зависимы от стабильности или «равновесия» управления, морали и поставок всего необходимого. Последнее – это плоть, покрывающая опорный скелет из костей и связок.
Наносить удар сообразно ожиданиям противника означает консолидировать устойчивость оппонента и, оказывая на него давление, усиливать его энергию сопротивления. В войне, как и в борьбе, попытка опрокинуть противника, не лишив его точек опоры и равновесия, может привести только к истощению, увеличивающемуся в непропорциональном соотношении к приложенному эффективному напряжению. Достижение победы таким способом может быть возможно только через огромное превосходство в силе в какой-то форме, и даже такая победа склонна терять свойства победы решительной. Напротив, изучение военной истории, не какого-то одного периода, но целого курса, указывает на факт, что во всех решающих кампаниях нарушение психологического и физического баланса противника является важнейшей прелюдией к успешной попытке опрокинуть его. Это смещение баланса достигалось стратегическими непрямыми действиями, намеренными или случайными. Как показывает наш анализ, такие действия могут принимать разные формы. Поскольку стратегия непрямых действий включает (однако в более широком смысле) manoeuvre sur les derri res (маневры с выходом в тыл противника), которые, как показано в исследованиях генерала Камона, являлись постоянной целью и ключевым методом Наполеона при ведении боевых действий. Однако если Камон сосредоточен главным образом на логистических передвижениях – факторах времени, расстояния и коммуникаций, – то мой анализ имеет целью глубже исследовать психологические факторы и, выполняя эту задачу, выявляет скрытую взаимосвязь между многими стратегическими операциями, не имеющими внешнего сходства с «маневром с выходом в тыл противника» (но тем не менее определенно являющимися яркими примерами «стратегии непрямых действий»).
Чтобы проследить эту взаимосвязь и определить характер боевых операций, нет необходимости сводить в таблицы численность воинских частей и соединений и детали, описывающие их снабжение и транспортировку. Наша задача состоит в том, чтобы проследить исторические действия и результаты в многочисленных последовательностях эпизодов, а также операции по перемещению сил и средств и действия психологического характера, которые к ним привели.
Если сходные результаты проистекают вследствие сходных действий в условиях, которые широко варьируются по характеру, размаху и времени, понятно, что имеется некая взаимосвязь, из которой мы можем логически вывести общие правила. И чем шире варьируются эти условия, тем фундаментальнее будут выводы.
Но объективная ценность объемного исследования о войне не ограничивается поисками новой и верной военной доктрины. Если объемное исследование является необходимым основанием для любой военной теории, то оно в равной степени необходимо и обычному курсанту военного учебного заведения, который стремится развить свой собственный взгляд и суждение на предмет изучения. Иначе его знание военного дела будет подобно пирамиде, перевернутой и установленной на вершину вместо основания и опасно балансирующей на этой вершине. Студент университета приступает к последипломной исследовательской работе только после того, как он получил некие базовые знания истории, еще будучи школьником, и потом, во время обучения в университете, развил и улучшил базовые знания изучением конституционного и экономического аспектов, а также отдельных исторических периодов. В то же время от курсанта военного учебного заведения, который приступает к занятиям относительно поздно, когда мозг уже не так восприимчив, как в юности, ожидают, что он начнет с той точки, которая соответствует уже последипломной исследовательской работе. Парадоксальная ситуация, и результат иногда неотвратимо приводит на ум бессмертные строки из «Алисы в Стране чудес»:
Этот логичный, пусть даже и в чем-то резкий, аргумент напоминает об объяснении, часто приводимом в прошлом, относительно размера жалованья офицеров, на которое невозможно прожить, и также высказываниях некоторых из этих офицеров о выполнении ими малого объема работы за день – суть этого аргумента в том, что жалованье офицера является не зарплатой, а неким задатком, который выплачивается ему в качестве гонорара за то, что он предоставит свои услуги в случае войны.
Если аргумент, что «профессии военного» в чистом виде не существует, не верен сегодня в большинстве армий относительно выполняемого объема работы, он неизбежно усилен относительно практики в свете все реже ведущихся войн. Приходим ли мы тогда к выводу, что армии обречены становиться все более и более «любительскими» – в широко распространенном плохом смысле этого слова, которым очень сильно злоупотребляют и употребляют неверно? Поскольку, очевидно, даже лучшая из возможных в мирное время программ военного обучения дает более «теоретический», нежели «практический» опыт.
Но афоризм Бисмарка выставляет проблему в другом, более обнадеживающем свете. Он помогает нам понять, что есть две формы практического опыта – прямая и непрямая. И из этих двух непрямой практический опыт может быть более ценным, поскольку он бесконечно шире. Даже в самой активной карьере, особенно в карьере солдата, охват и возможности прямого опыта крайне ограничены. В противоположность военной профессии, медицина предоставляет непрерывную практику, но все же и здесь крупные открытия совершают исследователи, а не обычные практикующие врачи.
Прямой опыт неизбежно слишком ограничен и может только обеспечивать твердый фундамент для теории или для практического применения. В лучшем случае он создает среду, которая ценна тем, что упорядочивает структуру нашего мышления и освобождает ее от всего лишнего. Большая ценность непрямого опыта лежит в области его большего разнообразия и пределов. «История – это универсальный опыт» – опыт не какого-то одного, но многих разнообразных условий.
Таким образом, мы имеем рациональное обоснование для военной истории – ее преобладающая практическая ценность состоит в обучении и умственном развитии военнослужащего. Но польза от ее изучения, как и от других видов опыта, зависит от широты изучения и от применяемых методов обучения.
Военные обычно признают общую верность наиболее цитируемого изречения Наполеона о том, что «моральное соотносится с физическим как три к одному». Фактическое арифметическое соотношение может быть и малоценным, поскольку боевой дух склонен понижаться, если вооружение не соответствует требованиям, и от самой сильной воли мало толку, если она помещена в полумертвое тело. Но хотя моральные и физические факторы и являются неотделимыми и неделимыми, высказывание обрело свою бессмертную ценность тем, что оно выражает идею преобладания во всех военных решениях духовных факторов. От них неизменно зависит исход войны и сражения. И в военной истории они формируют собой единственные постоянные факторы, изменяясь только в степени, в то время как физические факторы почти в каждой войне и каждой ситуации изменяются фундаментально.
Осознание этого доминирует над всем процессом изучения военной истории для практического использования полученных знаний. В течение последних нескольких поколений методика обучения состоит в том, чтобы выбрать одну или две кампании и изучать их досконально, как средство для того, чтобы развить одновременно наши умы и военную теорию. Но постоянные изменения в средствах ведения войн, от войны к войне, влекут за собой серьезную опасность (даже неизбежность) того, что наш кругозор сузится и усвоенные уроки будут ошибочными. В области материального единственный постоянный фактор – это то, что средства ведения войны и условия их применения неизменно не являются постоянными.
Напротив, человеческая природа в своей реакции на опасность меняется незначительно. Конкретные люди в зависимости от принадлежности к определенному народу (а также расе), их окружения или пройденного обучения могут быть менее чувствительны в этом плане, чем другие, но это отличие – в степени, оно не имеет фундаментального характера. Чем точнее локализована ситуация, тем более дезориентирующим и менее поддающимся вычислению будет такое различие. Это может сделать невозможным любое точное определение сопротивления, которое окажут конкретные люди в какой-либо ситуации, но оно не отменит верности суждения, что такое сопротивление будет слабее, если на людей будет воздействовать фактор внезапности, и наоборот, оно будет сильнее, когда они насторожены и бдительны, или же сопротивление, оказываемое уставшими и голодными людьми, будет слабее выказанного ими же при условии, что они будут отдохнувшими и накормленными. Чем шире поле психологических наблюдений, тем лучшую основу для выводов они предоставляют.
Главенство психологического над физическим и его большее постоянство приводят к выводу о том, что база любой военной теории должна быть максимально широкой. Интенсивное изучение одной кампании, если оно не основано на широком изучении военной истории в целом, может привести нас к ошибочному выводу о том, что данная кампания является вершиной военного искусства. Но если мы видим, что определенный эффект является следствием определенной причины (в большом количестве случаев, в различных эпохах и в различных условиях), это является основанием рассмотреть данную причину как составную часть любой военной теории в целом.
Эта книга, как и тезис, вытекающий из нее, является продуктом именно такой «экстенсивной» проверки. Она может, очевидно, быть названа составным эффектом определенных причин – связанных с моей работой военного редактора энциклопедии «Британника» – поскольку, пока ранее я копался в различных периодах военной истории, выбирая их в соответствии с моими наклонностями, данная задача заставляла изучать ее целиком, часто против моего желания. Наблюдатель, даже, если угодно, турист, имеет лучшее поле зрения и может, по крайней мере, охватить общую картину земной поверхности, в то время как шахтер знает только свой пласт. Во время этого изучения одно мое впечатление постоянно усиливалось – то, что на протяжении всей истории решающие результаты в войне достигались только когда действие было непрямым. Говоря другими словами, стратегия «долгого пути вокруг» – это кратчайший путь попасть туда, куда стремишься.
Все более и более ясно становится, что при прямом движении к чьему-то ментальному объекту (или психологической цели) вдоль «линии естественного ожидания» оппонента наиболее вероятен отрицательный результат, и обычно он и имеет место. Причина выражена графически в наполеоновском изречении «моральное соотносится с физическим как три к одному». Это может быть выражено научно, формулировкой, что, в то время как сила вражеской страны внешне выражена в ресурсах и числах, последние фундаментально зависимы от стабильности или «равновесия» управления, морали и поставок всего необходимого. Последнее – это плоть, покрывающая опорный скелет из костей и связок.
Наносить удар сообразно ожиданиям противника означает консолидировать устойчивость оппонента и, оказывая на него давление, усиливать его энергию сопротивления. В войне, как и в борьбе, попытка опрокинуть противника, не лишив его точек опоры и равновесия, может привести только к истощению, увеличивающемуся в непропорциональном соотношении к приложенному эффективному напряжению. Достижение победы таким способом может быть возможно только через огромное превосходство в силе в какой-то форме, и даже такая победа склонна терять свойства победы решительной. Напротив, изучение военной истории, не какого-то одного периода, но целого курса, указывает на факт, что во всех решающих кампаниях нарушение психологического и физического баланса противника является важнейшей прелюдией к успешной попытке опрокинуть его. Это смещение баланса достигалось стратегическими непрямыми действиями, намеренными или случайными. Как показывает наш анализ, такие действия могут принимать разные формы. Поскольку стратегия непрямых действий включает (однако в более широком смысле) manoeuvre sur les derri res (маневры с выходом в тыл противника), которые, как показано в исследованиях генерала Камона, являлись постоянной целью и ключевым методом Наполеона при ведении боевых действий. Однако если Камон сосредоточен главным образом на логистических передвижениях – факторах времени, расстояния и коммуникаций, – то мой анализ имеет целью глубже исследовать психологические факторы и, выполняя эту задачу, выявляет скрытую взаимосвязь между многими стратегическими операциями, не имеющими внешнего сходства с «маневром с выходом в тыл противника» (но тем не менее определенно являющимися яркими примерами «стратегии непрямых действий»).
Чтобы проследить эту взаимосвязь и определить характер боевых операций, нет необходимости сводить в таблицы численность воинских частей и соединений и детали, описывающие их снабжение и транспортировку. Наша задача состоит в том, чтобы проследить исторические действия и результаты в многочисленных последовательностях эпизодов, а также операции по перемещению сил и средств и действия психологического характера, которые к ним привели.
Если сходные результаты проистекают вследствие сходных действий в условиях, которые широко варьируются по характеру, размаху и времени, понятно, что имеется некая взаимосвязь, из которой мы можем логически вывести общие правила. И чем шире варьируются эти условия, тем фундаментальнее будут выводы.
Но объективная ценность объемного исследования о войне не ограничивается поисками новой и верной военной доктрины. Если объемное исследование является необходимым основанием для любой военной теории, то оно в равной степени необходимо и обычному курсанту военного учебного заведения, который стремится развить свой собственный взгляд и суждение на предмет изучения. Иначе его знание военного дела будет подобно пирамиде, перевернутой и установленной на вершину вместо основания и опасно балансирующей на этой вершине. Студент университета приступает к последипломной исследовательской работе только после того, как он получил некие базовые знания истории, еще будучи школьником, и потом, во время обучения в университете, развил и улучшил базовые знания изучением конституционного и экономического аспектов, а также отдельных исторических периодов. В то же время от курсанта военного учебного заведения, который приступает к занятиям относительно поздно, когда мозг уже не так восприимчив, как в юности, ожидают, что он начнет с той точки, которая соответствует уже последипломной исследовательской работе. Парадоксальная ситуация, и результат иногда неотвратимо приводит на ум бессмертные строки из «Алисы в Стране чудес»:
«Ты уж стар, папа Вильям, – юнец произнес, —
Волос твой побелел радикально,
Но стоишь вверх ногами! Ответь на вопрос:
В твоем возрасте это нормально?»
Глава 2
Греческие Войны – Эпаминонд, Филипп II и Александр Македонские
Наиболее естественной отправной точкой для исследования является первая великая война в европейской истории – великая персидская война. (Греко-персидские войны 500 – 449 гг. до н. э. – Ред.) Мы не можем рассчитывать на то, чтобы получить много полезной информации от периода, когда стратегия была еще «в пеленках», но слово «Марафон» слишком глубоко впечатано в разум и воображение всех любителей истории, чтобы пропустить его. Еще сильнее оно впечаталось в воображение греков, и, вследствие этого, значение этого слова было преувеличено сначала ими, а потом, через них, уже европейцами на протяжении всех последующих веков. (Еще до Марафаона, в 492 г. до н. э., огромные флот и армия персов двинулись на Грецию. Но флот попал в бурю, обходя Афонский мыс. Погибло 300 кораблей и 20 тысяч человек. Персы повернули назад. – Ред.) В то же время, если уменьшить важность Марафонской битвы до пропорций, более соответствующих реальности, будет более ясно видно ее стратегическое значение. Персидское вторжение 490 года до н. э. было относительно небольшой по размаху экспедицией, целью которой было дать урок Эретрии и Афинам – второстепенным государствам в глазах Дария (да и в реальности), чтобы они занимались своими собственными делами и воздерживались от поддержки восстаний среди греческих подданных Дария I в Малой Азии. (Афины и Эретрия на о. Эвбея поддержали в 500 г. до н. э. восставших греков в Малой Азии, послав 20 и 5 кораблей соответственно. Восстание было к лету 403 г. до н. э. подавлено (в 494 г. до н. э. греки были разгромлены в морском бою, в этом же году пал Милет, его жители были перебиты или проданы в рабство). – Ред.)
В отношении Эретрии цель была достигнута – она была разрушена, а уцелевшие жители проданы в рабство. Далее наступила очередь Афин, в которых, как было известно, партия отстраненных от власти аристократов (а также режима, существовавшего при тиране Писистрате и его сыновьях. – Ред.) была готова помочь персидскому вторжению в целях противоборства со своим собственным народом (в Афинах в это время установилась рабовладельческая демократия. – Ред.). Персы вместо нападения непосредственно на Афины высадились у Марафона, в 40 километрах к северо-востоку. Тем самым они могли рассчитывать на то, что армия афинян двинется им навстречу и сторонникам персов будет легче захватить власть в городе, в то время как наступление непосредственно на город помешало бы восстанию и, возможно, даже заставило бы восставших выступить против персов. В любом случае на долю персов выпали бы дополнительные трудности, возникающие при осаде города.
Ловушка сработала, и афинская армия выступила к Марафону против основной части вражеского войска, в точности выполняя требования тогдашней военной доктрины. К несчастью для персов, у их союзников в Афинах изменились настроения, но даже и при таких обстоятельствах персы приступили к выполнению следующего этапа своего стратегического плана. Под защитой подразделений прикрытия они вновь погрузили остальную часть армии на корабли, чтобы перевезти их к Фалерону (естественная гавань, которая до постройки военной гавани и торгового порта Пирея была единственной якорной стоянкой у Афин. – Пер.), высадить там и совершить бросок к незащищенным Афинам.
Благодаря энергии Мильтиада афиняне использовали свой единственный шанс, нанеся без промедления удар по частям прикрытия. И в сражении лучшее по сравнению с персами вооружение и доспехи греков (всегда их основной актив) в сочетании с новой тактикой принесли им победу – хотя битва была более напряженной, чем описывает патриотическая легенда, и большинство частей прикрытия персов в целости погрузились на корабли и ушли. С еще большей (и похвальной) энергией афиняне совершили бросок обратно в город, и эта быстрота в сочетании с медлительностью разочарованной оппозиции спасла их. Поскольку персы слишком долго не предпринимали никаких действий в ожидании сигнала поднятым щитом (сигнал поднятым щитом, который указывал бы на удобный момент для нападения на Афины. Такое намерение легенда приписывала Алкменоидам. – Пер.), и, когда афинская армия уже вернулась в Афины и персы убедились в неизбежности осады, они отплыли назад в Азию, поскольку их чисто карательная цель не стоила достижения ценой столь больших затрат и потерь. (Кроме того, на подходе были спартанцы, спешившие на помощь. За три дня они прошли 200 км. – Ред.)
Десять лет прошло, пока персы не предприняли реальную попытку повторить намеченную акцию (и даже в больших масштабах). Но греки учились медленно, и только в 487 году до н. э. Афины начали усиливать свой флот, который должен был стать решающим фактором в следующей войне. Таким образом, не погрешив против истины, можно сказать, что Грецию и Европу спасло тогда восстание в Египте, приковавшее к себе внимание Персии в период с 486 до 484 года до н. э., так же как и смерть Дария I (486 г. до н. э.), способнейшего среди персидских царей.
Когда в 481 году до н. э. угроза нашествия возникла вновь, на этот раз в больших масштабах, сам размах нашествия не только сплотил греческие общины и государства, но и заставил Ксеркса двинуться прямо к своей цели. Поскольку армия была слишком велика для транспортировки ее по морю, он был вынужден отправить ее сухопутным маршрутом (как и в 492 г. до н. э.). Армия была также слишком велика для того, чтобы обеспечивать свое снабжение, и эту задачу пришлось поручить флоту. Армия была привя зана к побережью, а флот был привязан к армии – поэтому и флот, и армия оказались скованными в выборе маршрута, а значит, греки могли быть уверены в направлении, по которому будет развиваться вторжение, поскольку персы не могли отклониться от него. Сама природа страны предоставила грекам последовательность мест, в которых они могли надежно заблокировать направление ожидаемого наступления, и, как сказал Гранди (G. Grundy – автор книги The great Persian war and its preliminaries), что, если бы не было разногласий между самими греками, «захватчики никогда бы не продвинулись южнее Фермопил». В реальности же история получила рассказ о бессмертном подвиге 300 спартанцев, а греческому флоту удалось полностью разрушить план вторжения, нанеся поражение персидскому флоту у Саламина – пока Ксеркс и персидская армия беспомощно наблюдали за уничтожением того, что было не просто их флотом, но (и это гораздо важнее) их каналом снабжения. Стоит заметить, что возможность этого решающего морского сражения была получена путем применения другого способа непрямых действий – сообщения Фемистокла Ксерксу о том, что греческий флот созрел для предательской капитуляции. Хитрой уловке, которая завлекла персидский флот в узости, где его численное преимущество было сведено на нет, придал достоверности опыт прошлых событий. Более того, в течение семидесяти последующих лет именно сила «непрямых действий», а точнее – возможность нанесения удара по персидским коммуникациям, которой Афины могли обладать и обладали, удерживала персов от дальнейших попыток вторжения в Грецию. Этот вывод хорошо подтверждается незамедлительным возобновлением таких попыток после уничтожения афинского флота при Сиракузах. В историческом контексте стоит отметить, что применение стратегической мобильности для непрямых действий на море было реализовано и использовано гораздо раньше, чем в войнах на суше. Естественная причина состоит в том, что только на поздней стадии развития армии пришли к зависимости от «линий коммуникаций» для их снабжения. Флоты, однако, использовались против морских коммуникаций или средств снабжения враждебной страны, и, когда эта концепция была осознана, естественным было применить ее как средство для военной борьбы на море.
С исчезновением персидской угрозы, последствием битвы при Саламине (после битвы при Саламине (480 г. до н. э.) Ксеркс увел половину персидской армии к Дарданеллам. Оставшаяся армия во главе с Мардонием была с большим трудом разбита афинянами, спартанцами и их союзниками при Платеях в 479 г. до н. э. – Ред.), стало возвышение Афин до господствующего положения в Греции. Этому господству положила конец Пелопоннесская война (431 – 404 гг. до н. э.). Чрезмерная продолжительность боевых действий между Афинами и Спартой (и их союзниками от Черного моря до Сицилии), шедших в течение двадцати семи лет войны, и ужасающее истощение не только основных противников, но и неудачливых формально нейтральных государств могут быть объяснены непоследовательной и часто бесцельной стратегией, которой нередко придерживались обе противоборствующих стороны.
В первой фазе войны Спарта и ее союзники предприняли попытку вторжения непосредственно в Аттику. Их планы были расстроены военной политикой Перикла, которая заключалась в уклонении от боя на суше при одновременном использовании превосходящего афинского флота с целью сломить волю противника опустошительными рейдами. Термин «военная политика» использован намеренно, хотя термин «стратегия Перикла» знаком нам почти так же хорошо, как «стратегия Фабия Кунктатора» – выражение, появившееся позже (в ходе борьбы римлян с Ганнибалом). Четкая терминология важна для четкого выражения мыслей, и термин «стратегия» лучше всего толковать в его буквальном смысле, как «полководческое искусство» – фактическое руководство вооруженными силами, в отличие от политики, управляющей не только их использованием, но и сочетанием с другими средствами воздействия: экономическими, политическими, психологическими. Для такой политики был создан термин «большая стратегия», но смысл его уловить не так легко. Следовательно, хотя я и предпочитаю термин «большая стратегия» и постоянно его использую, здесь я буду обычно применять термин «военная политика», потому что главными целями этого исторического исследования являются анализ и классификация. Вместо стратегии непрямых действий, имеющей целью нарушить равновесие противника для того, чтобы добиться победы, план Перикла представлял собой просто военную политику, нацеленную на медленный подрыв наступательной мощи противника и его истощение, чтобы убедить Спарту, что она не сможет добиться победы. Но, к несчастью, ущерб, нанесенный чумой, завезенной в Афины, склонил чашу весов в этом соревновании на моральное и экономическое истощение не в пользу Афин. Вследствие этого в 426 году до н. э. стратегия Перикла была вынуждена уступить место стратегии прямых наступательных действий Клеона и Демосфена. Эта стратегия обошлась дороже и не добилась большего успеха, несмотря на отдельные блестящие победы на тактическом уровне. И ранней зимой 424 года до н. э. Брасид, наиболее способный воитель Спарты, уничтожил все преимущества, с таким трудом завоеванные Афинами, стратегическим маневром, направленным на подрыв корней, а не на сокрушение ствола мощи противника. Пройдя мимо Афин и оставив их без внимания, он совершил форсированный марш-бросок на север через всю Грецию и нанес удар по афинским союзникам в Халкидике, который удачно называли «ахиллесовой пятой Афинской империи». Сочетанием военной силы и обещаний свободы и защиты всем городам, восставшим против Афин, он настолько подорвал господство Афин в Халкидике, что заставил Афины послать туда свои главные силы. В сражении под Амфиполем афинская армия потерпела тяжелое поражение, погиб Клеон, но в момент своей победы погиб и сам Брасид. Теперь Афины были рады заключить невыгодный для себя мир со Спартой (Никиев мир 421 г. до н. э. восстанавливал существовавшее до начала войны положение. Что на практике оказалось неосуществимым. – Ред.).
В отношении Эретрии цель была достигнута – она была разрушена, а уцелевшие жители проданы в рабство. Далее наступила очередь Афин, в которых, как было известно, партия отстраненных от власти аристократов (а также режима, существовавшего при тиране Писистрате и его сыновьях. – Ред.) была готова помочь персидскому вторжению в целях противоборства со своим собственным народом (в Афинах в это время установилась рабовладельческая демократия. – Ред.). Персы вместо нападения непосредственно на Афины высадились у Марафона, в 40 километрах к северо-востоку. Тем самым они могли рассчитывать на то, что армия афинян двинется им навстречу и сторонникам персов будет легче захватить власть в городе, в то время как наступление непосредственно на город помешало бы восстанию и, возможно, даже заставило бы восставших выступить против персов. В любом случае на долю персов выпали бы дополнительные трудности, возникающие при осаде города.
Ловушка сработала, и афинская армия выступила к Марафону против основной части вражеского войска, в точности выполняя требования тогдашней военной доктрины. К несчастью для персов, у их союзников в Афинах изменились настроения, но даже и при таких обстоятельствах персы приступили к выполнению следующего этапа своего стратегического плана. Под защитой подразделений прикрытия они вновь погрузили остальную часть армии на корабли, чтобы перевезти их к Фалерону (естественная гавань, которая до постройки военной гавани и торгового порта Пирея была единственной якорной стоянкой у Афин. – Пер.), высадить там и совершить бросок к незащищенным Афинам.
Благодаря энергии Мильтиада афиняне использовали свой единственный шанс, нанеся без промедления удар по частям прикрытия. И в сражении лучшее по сравнению с персами вооружение и доспехи греков (всегда их основной актив) в сочетании с новой тактикой принесли им победу – хотя битва была более напряженной, чем описывает патриотическая легенда, и большинство частей прикрытия персов в целости погрузились на корабли и ушли. С еще большей (и похвальной) энергией афиняне совершили бросок обратно в город, и эта быстрота в сочетании с медлительностью разочарованной оппозиции спасла их. Поскольку персы слишком долго не предпринимали никаких действий в ожидании сигнала поднятым щитом (сигнал поднятым щитом, который указывал бы на удобный момент для нападения на Афины. Такое намерение легенда приписывала Алкменоидам. – Пер.), и, когда афинская армия уже вернулась в Афины и персы убедились в неизбежности осады, они отплыли назад в Азию, поскольку их чисто карательная цель не стоила достижения ценой столь больших затрат и потерь. (Кроме того, на подходе были спартанцы, спешившие на помощь. За три дня они прошли 200 км. – Ред.)
Десять лет прошло, пока персы не предприняли реальную попытку повторить намеченную акцию (и даже в больших масштабах). Но греки учились медленно, и только в 487 году до н. э. Афины начали усиливать свой флот, который должен был стать решающим фактором в следующей войне. Таким образом, не погрешив против истины, можно сказать, что Грецию и Европу спасло тогда восстание в Египте, приковавшее к себе внимание Персии в период с 486 до 484 года до н. э., так же как и смерть Дария I (486 г. до н. э.), способнейшего среди персидских царей.
Когда в 481 году до н. э. угроза нашествия возникла вновь, на этот раз в больших масштабах, сам размах нашествия не только сплотил греческие общины и государства, но и заставил Ксеркса двинуться прямо к своей цели. Поскольку армия была слишком велика для транспортировки ее по морю, он был вынужден отправить ее сухопутным маршрутом (как и в 492 г. до н. э.). Армия была также слишком велика для того, чтобы обеспечивать свое снабжение, и эту задачу пришлось поручить флоту. Армия была привя зана к побережью, а флот был привязан к армии – поэтому и флот, и армия оказались скованными в выборе маршрута, а значит, греки могли быть уверены в направлении, по которому будет развиваться вторжение, поскольку персы не могли отклониться от него. Сама природа страны предоставила грекам последовательность мест, в которых они могли надежно заблокировать направление ожидаемого наступления, и, как сказал Гранди (G. Grundy – автор книги The great Persian war and its preliminaries), что, если бы не было разногласий между самими греками, «захватчики никогда бы не продвинулись южнее Фермопил». В реальности же история получила рассказ о бессмертном подвиге 300 спартанцев, а греческому флоту удалось полностью разрушить план вторжения, нанеся поражение персидскому флоту у Саламина – пока Ксеркс и персидская армия беспомощно наблюдали за уничтожением того, что было не просто их флотом, но (и это гораздо важнее) их каналом снабжения. Стоит заметить, что возможность этого решающего морского сражения была получена путем применения другого способа непрямых действий – сообщения Фемистокла Ксерксу о том, что греческий флот созрел для предательской капитуляции. Хитрой уловке, которая завлекла персидский флот в узости, где его численное преимущество было сведено на нет, придал достоверности опыт прошлых событий. Более того, в течение семидесяти последующих лет именно сила «непрямых действий», а точнее – возможность нанесения удара по персидским коммуникациям, которой Афины могли обладать и обладали, удерживала персов от дальнейших попыток вторжения в Грецию. Этот вывод хорошо подтверждается незамедлительным возобновлением таких попыток после уничтожения афинского флота при Сиракузах. В историческом контексте стоит отметить, что применение стратегической мобильности для непрямых действий на море было реализовано и использовано гораздо раньше, чем в войнах на суше. Естественная причина состоит в том, что только на поздней стадии развития армии пришли к зависимости от «линий коммуникаций» для их снабжения. Флоты, однако, использовались против морских коммуникаций или средств снабжения враждебной страны, и, когда эта концепция была осознана, естественным было применить ее как средство для военной борьбы на море.
С исчезновением персидской угрозы, последствием битвы при Саламине (после битвы при Саламине (480 г. до н. э.) Ксеркс увел половину персидской армии к Дарданеллам. Оставшаяся армия во главе с Мардонием была с большим трудом разбита афинянами, спартанцами и их союзниками при Платеях в 479 г. до н. э. – Ред.), стало возвышение Афин до господствующего положения в Греции. Этому господству положила конец Пелопоннесская война (431 – 404 гг. до н. э.). Чрезмерная продолжительность боевых действий между Афинами и Спартой (и их союзниками от Черного моря до Сицилии), шедших в течение двадцати семи лет войны, и ужасающее истощение не только основных противников, но и неудачливых формально нейтральных государств могут быть объяснены непоследовательной и часто бесцельной стратегией, которой нередко придерживались обе противоборствующих стороны.
В первой фазе войны Спарта и ее союзники предприняли попытку вторжения непосредственно в Аттику. Их планы были расстроены военной политикой Перикла, которая заключалась в уклонении от боя на суше при одновременном использовании превосходящего афинского флота с целью сломить волю противника опустошительными рейдами. Термин «военная политика» использован намеренно, хотя термин «стратегия Перикла» знаком нам почти так же хорошо, как «стратегия Фабия Кунктатора» – выражение, появившееся позже (в ходе борьбы римлян с Ганнибалом). Четкая терминология важна для четкого выражения мыслей, и термин «стратегия» лучше всего толковать в его буквальном смысле, как «полководческое искусство» – фактическое руководство вооруженными силами, в отличие от политики, управляющей не только их использованием, но и сочетанием с другими средствами воздействия: экономическими, политическими, психологическими. Для такой политики был создан термин «большая стратегия», но смысл его уловить не так легко. Следовательно, хотя я и предпочитаю термин «большая стратегия» и постоянно его использую, здесь я буду обычно применять термин «военная политика», потому что главными целями этого исторического исследования являются анализ и классификация. Вместо стратегии непрямых действий, имеющей целью нарушить равновесие противника для того, чтобы добиться победы, план Перикла представлял собой просто военную политику, нацеленную на медленный подрыв наступательной мощи противника и его истощение, чтобы убедить Спарту, что она не сможет добиться победы. Но, к несчастью, ущерб, нанесенный чумой, завезенной в Афины, склонил чашу весов в этом соревновании на моральное и экономическое истощение не в пользу Афин. Вследствие этого в 426 году до н. э. стратегия Перикла была вынуждена уступить место стратегии прямых наступательных действий Клеона и Демосфена. Эта стратегия обошлась дороже и не добилась большего успеха, несмотря на отдельные блестящие победы на тактическом уровне. И ранней зимой 424 года до н. э. Брасид, наиболее способный воитель Спарты, уничтожил все преимущества, с таким трудом завоеванные Афинами, стратегическим маневром, направленным на подрыв корней, а не на сокрушение ствола мощи противника. Пройдя мимо Афин и оставив их без внимания, он совершил форсированный марш-бросок на север через всю Грецию и нанес удар по афинским союзникам в Халкидике, который удачно называли «ахиллесовой пятой Афинской империи». Сочетанием военной силы и обещаний свободы и защиты всем городам, восставшим против Афин, он настолько подорвал господство Афин в Халкидике, что заставил Афины послать туда свои главные силы. В сражении под Амфиполем афинская армия потерпела тяжелое поражение, погиб Клеон, но в момент своей победы погиб и сам Брасид. Теперь Афины были рады заключить невыгодный для себя мир со Спартой (Никиев мир 421 г. до н. э. восстанавливал существовавшее до начала войны положение. Что на практике оказалось неосуществимым. – Ред.).