Страница:
Все, закрыли тему.
– Красивый зверь. Не кинется?
– Кто? На кого?
Регина вдруг сообразила, что совершенно забыла о Фриде. Беззвучная, как тень, химера сидела рядом. Желтый взгляд ее мимоходом скользил по Нику – и вновь, с маниакальным упорством, возвращался к вороной кобыле, которую держал под уздцы один из носильщиков. Нервничая, кобыла стригла ушами. Фрида же была спокойней камня. Лишь слегка подергивался кончик хвоста.
– На меня, – рассмеялся Ник. Смех был скрипучим и резким. – А ты что подумала? Лошадь не жалко, у меня их целая конюшня…
III
IV
V
VI
– Красивый зверь. Не кинется?
– Кто? На кого?
Регина вдруг сообразила, что совершенно забыла о Фриде. Беззвучная, как тень, химера сидела рядом. Желтый взгляд ее мимоходом скользил по Нику – и вновь, с маниакальным упорством, возвращался к вороной кобыле, которую держал под уздцы один из носильщиков. Нервничая, кобыла стригла ушами. Фрида же была спокойней камня. Лишь слегка подергивался кончик хвоста.
– На меня, – рассмеялся Ник. Смех был скрипучим и резким. – А ты что подумала? Лошадь не жалко, у меня их целая конюшня…
III
– Я не хотела лететь сюда, – сказала Регина.
– Я не хотел, чтобы ты прилетала сюда, – сказал Ник.
Сперва она не поняла. Она еще жила дорогой через варварский город. Паланкин, слегка покачиваясь, плыл сквозь ночь, упавшую с небес, как орел на добычу. Впереди, соткавшись из сумерек, бежал мальчишка с факелом. Света от факела было мало; впрочем, как и от масляных фонарей, горевших кое-где, и от свечей в окнах. Раздвигая занавески, Регина видела Шадруван – так видят нагого мужчину во тьме, пронизанной редкими лучами звезд. Щека, плечо, запястье, мелькнувшее юркой рыбой; сильное бедро, колено – нет целого, не складывается… Город проступал из мрака, чтобы поманить и исчезнуть. Геометрически ровные улицы. Спутанный клубок переулков. Барельефы ворот. Портики со сталактитными нишами. Одинокий фонтан: рыба извергает струю воды. Колонны, вставшие на спинах львов. Арки моста – второго, пятого, десятого. Вслед паланкину из кофейни несется хохот и музыка.
Да, музыка.
Она преследовала Регину, как когда-то на Сякко. Сестры – сякконка и шадруванка – только здешняя пышней и темпераментней. Так разнится один и тот же сорт вина, если первую чашу пить, налив из бутылки, а вторую подогреть, добавив меда и пряностей.
– Нет, не хотел, – повторил Ник.
– Почему? – спросила Регина.
Ник не ответил.
Они сидели в посольстве Ларгитаса, на балконе третьего этажа. Спать не хотелось. Служанка принесла кофе и сладости. Регина позволила себе засахаренный орешек. Ну ладно, еще пастилку. Глупо наедаться на ночь. Глупо полуночничать с Николасом Зоммерфельдом. И уж точно глупей глупого изумляться тому, что Ник не хотел ее прилета. Поглощенная собственными переживаниями, в борьбе с памятью, она даже мысли не допускала, что Нику тяжело видеть ее. А отдать в ее руки судьбу сына – тяжелей вдвойне.
– Кого ты хотел?
– Доктора Шеллен. Маркиза Трессау. Кого угодно, только не тебя.
– Мог бы отказаться.
– Не мог. Меня заставили. Думаю, тебя тоже.
Теперь не ответила она.
– Мать пишет мне. Пробовала связаться через гипер. Я отклонил вызов, – плеск волн вторил размеренной, спокойной речи Ника. Господин посол рассказывал о конфликте с матерью, как о малозначащем пустяке. – Не хочу ни видеть, ни слышать ее. В целом, я рад, что очутился на Шадруване. Птенец вернулся в скорлупу. Так легче.
Показалось ей, или голос Ника дрогнул при словах о скорлупе?
– Здесь дичь, Ри. Великолепная, хищная дичь. Жестокая, как природа. Никуда не выходи без сопровождающих. Я выделю тебе сильных рабов. На улицах ни во что не вмешивайся. Час ходьбы от посольства – дальше не забирайся. Не жалей нищих. Иначе не отстанут. Торгуйся при покупках.
– Продавцы знают унилингву?
– Нет. Торгуйся все равно. Иначе тебя станут презирать. Или просто запоминай, что хотела бы приобрести. Я потом велю все это купить. И вот еще…
Он помолчал, вдыхая аромат кофе.
– Я знаю, ты в состоянии взломать мне мозги. В любую секунду. Я ничего не замечу. Да, когда-то ты обещала этого не делать. Но времена меняются, и мы меняемся, Ри. Не делай этого. Даже если очень захочется. А если все-таки не удержишься… Никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайся выяснить, что я знаю о Шадруване.
– Это государственная тайна?
– Неважно. Не пытайся, и все. Хорошо?
– Я и так бы не полезла тебе в голову, – Регина обиделась. – Зачем ты мне это говоришь? Чтобы я, сгорая от любопытства, нарушила закон? Это провокация, да?
– Ты сильнее меня. Ты всегда была сильнее. Таких, как ты, лучше предупреждать заранее. Тогда при необходимости ты удушишь любопытство голыми руками.
– Шутишь?
– Да.
И сейчас, и раньше тон Ника был убийственно серьезен.
– Расскажи мне про сына.
– Ты не ознакомилась с диагнозом?
– Я хочу услышать от тебя.
– Артур практически не говорит. Так, лепет. Иногда, если голоден, произносит: «Ам-ам». Не использует игрушки по назначению. Играет с тряпочками и бумажками. Бывает, что с обувью. Еще – кубики. Много рисует. Каракули – «человечки», «деревья»…
– Есть сходство с объектом?
– Слабое.
– На свое имя реагирует?
– Нет.
– Навыки?
– Не можем приучить к горшку. Отказывается есть самостоятельно. Не любит, когда к нему прикасаются. Терпит меня и няньку. Томограмма мозга показала, что органических нарушений нет. Впрочем, это ты и сама знаешь.
– Реакция на чужих?
– Плохая. Раньше кричал. Сейчас замыкается в себе. Боится остаться наедине с малознакомым человеком. К общению не стремится. Бесстрашен: лезет на высоту, сует руку в огонь. Упав или обжегшись, скорее изумляется, чем плачет.
– Ориентация в пространстве?
– Нормальная. Хотя… У меня такое впечатление, что Артур не может запомнить одно и то же место. Даже свою комнату. Она для него всегда внове. Что это значит?
– Давай обождем с выводами. Я просто накапливаю информацию. Ребенок агрессивен?
– В целом, нет.
– Приступы гнева?
– Гнев он обращает против себя. Бьется головой об стену. Отвешивает себе затрещины. Если не прекратить это силой, может «казниться» очень долго. Спасаемся музыкой.
– В смысле?
– Под ритмичную музыку Артур начинает качаться с ноги на ногу. Полагаю, это его любимое развлечение. Я не могу уделять ему много внимания… Разбудить няньку? Она сидит с ним целый день…
– Не надо. Завтра переговорю. Нянька знает унилингву?
– Еле-еле. Не волнуйся, я переведу. Или Каджар-хабиб. Это здешний доктор. Оригинальная личность: поэт, звездочет, врач. Унилингву освоил за год. Он часто бывает у меня в посольстве. Тяжелая судьба: был в опале, теперь в почете… Пошли спать, а? Завтра трудный день. Тебе приготовили гостевую комнату…
– Не хочу спать.
– Надо. С утра я покажу тебе Артура. А вечером мы отправимся на прием к его величеству. Если тебе не во что одеться, скажи. Я велю подобрать самое лучшее.
Слышать от Ника «я велю» было странно. Приходилось все время напоминать себе, что это Николас Зоммерфельд, и никто иной. Жених с «космической свадьбы». Жених хуторской кутхи-молодухи. Предатель-Ник. Вдовец-Ник. Отец-Ник. Так трогают языком больной зуб, всякий раз удостоверяясь: да, болит. Трогать – бессмысленно; не трогать – не получается.
С мужчиной, сидевшим напротив, хотелось познакомиться заново.
– На прием? К шаху?!
– Его величество любопытен. У слепца не так много радостей. Я обязан подавать рапорт в шахскую канцелярию о прилете каждого ларгитасца. И всякий раз Хеширут устраивает прием. Ты отрекомендована, как великий врач. Не бойся, от тебя ничего не потребуется. Поужинаем, послушаем музыку. Отделаемся дежурными восхвалениями. Веди себя спокойно и почтительно. Когда кланяюсь я, кланяйся и ты.
– Я могу отказаться?
– Нет. Это Шадруван. Тут не отказывают его величеству.
– Я не хотел, чтобы ты прилетала сюда, – сказал Ник.
Сперва она не поняла. Она еще жила дорогой через варварский город. Паланкин, слегка покачиваясь, плыл сквозь ночь, упавшую с небес, как орел на добычу. Впереди, соткавшись из сумерек, бежал мальчишка с факелом. Света от факела было мало; впрочем, как и от масляных фонарей, горевших кое-где, и от свечей в окнах. Раздвигая занавески, Регина видела Шадруван – так видят нагого мужчину во тьме, пронизанной редкими лучами звезд. Щека, плечо, запястье, мелькнувшее юркой рыбой; сильное бедро, колено – нет целого, не складывается… Город проступал из мрака, чтобы поманить и исчезнуть. Геометрически ровные улицы. Спутанный клубок переулков. Барельефы ворот. Портики со сталактитными нишами. Одинокий фонтан: рыба извергает струю воды. Колонны, вставшие на спинах львов. Арки моста – второго, пятого, десятого. Вслед паланкину из кофейни несется хохот и музыка.
Да, музыка.
Она преследовала Регину, как когда-то на Сякко. Сестры – сякконка и шадруванка – только здешняя пышней и темпераментней. Так разнится один и тот же сорт вина, если первую чашу пить, налив из бутылки, а вторую подогреть, добавив меда и пряностей.
– Нет, не хотел, – повторил Ник.
– Почему? – спросила Регина.
Ник не ответил.
Они сидели в посольстве Ларгитаса, на балконе третьего этажа. Спать не хотелось. Служанка принесла кофе и сладости. Регина позволила себе засахаренный орешек. Ну ладно, еще пастилку. Глупо наедаться на ночь. Глупо полуночничать с Николасом Зоммерфельдом. И уж точно глупей глупого изумляться тому, что Ник не хотел ее прилета. Поглощенная собственными переживаниями, в борьбе с памятью, она даже мысли не допускала, что Нику тяжело видеть ее. А отдать в ее руки судьбу сына – тяжелей вдвойне.
– Кого ты хотел?
– Доктора Шеллен. Маркиза Трессау. Кого угодно, только не тебя.
– Мог бы отказаться.
– Не мог. Меня заставили. Думаю, тебя тоже.
Теперь не ответила она.
– Мать пишет мне. Пробовала связаться через гипер. Я отклонил вызов, – плеск волн вторил размеренной, спокойной речи Ника. Господин посол рассказывал о конфликте с матерью, как о малозначащем пустяке. – Не хочу ни видеть, ни слышать ее. В целом, я рад, что очутился на Шадруване. Птенец вернулся в скорлупу. Так легче.
Показалось ей, или голос Ника дрогнул при словах о скорлупе?
– Здесь дичь, Ри. Великолепная, хищная дичь. Жестокая, как природа. Никуда не выходи без сопровождающих. Я выделю тебе сильных рабов. На улицах ни во что не вмешивайся. Час ходьбы от посольства – дальше не забирайся. Не жалей нищих. Иначе не отстанут. Торгуйся при покупках.
– Продавцы знают унилингву?
– Нет. Торгуйся все равно. Иначе тебя станут презирать. Или просто запоминай, что хотела бы приобрести. Я потом велю все это купить. И вот еще…
Он помолчал, вдыхая аромат кофе.
– Я знаю, ты в состоянии взломать мне мозги. В любую секунду. Я ничего не замечу. Да, когда-то ты обещала этого не делать. Но времена меняются, и мы меняемся, Ри. Не делай этого. Даже если очень захочется. А если все-таки не удержишься… Никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайся выяснить, что я знаю о Шадруване.
– Это государственная тайна?
– Неважно. Не пытайся, и все. Хорошо?
– Я и так бы не полезла тебе в голову, – Регина обиделась. – Зачем ты мне это говоришь? Чтобы я, сгорая от любопытства, нарушила закон? Это провокация, да?
– Ты сильнее меня. Ты всегда была сильнее. Таких, как ты, лучше предупреждать заранее. Тогда при необходимости ты удушишь любопытство голыми руками.
– Шутишь?
– Да.
И сейчас, и раньше тон Ника был убийственно серьезен.
– Расскажи мне про сына.
– Ты не ознакомилась с диагнозом?
– Я хочу услышать от тебя.
– Артур практически не говорит. Так, лепет. Иногда, если голоден, произносит: «Ам-ам». Не использует игрушки по назначению. Играет с тряпочками и бумажками. Бывает, что с обувью. Еще – кубики. Много рисует. Каракули – «человечки», «деревья»…
– Есть сходство с объектом?
– Слабое.
– На свое имя реагирует?
– Нет.
– Навыки?
– Не можем приучить к горшку. Отказывается есть самостоятельно. Не любит, когда к нему прикасаются. Терпит меня и няньку. Томограмма мозга показала, что органических нарушений нет. Впрочем, это ты и сама знаешь.
– Реакция на чужих?
– Плохая. Раньше кричал. Сейчас замыкается в себе. Боится остаться наедине с малознакомым человеком. К общению не стремится. Бесстрашен: лезет на высоту, сует руку в огонь. Упав или обжегшись, скорее изумляется, чем плачет.
– Ориентация в пространстве?
– Нормальная. Хотя… У меня такое впечатление, что Артур не может запомнить одно и то же место. Даже свою комнату. Она для него всегда внове. Что это значит?
– Давай обождем с выводами. Я просто накапливаю информацию. Ребенок агрессивен?
– В целом, нет.
– Приступы гнева?
– Гнев он обращает против себя. Бьется головой об стену. Отвешивает себе затрещины. Если не прекратить это силой, может «казниться» очень долго. Спасаемся музыкой.
– В смысле?
– Под ритмичную музыку Артур начинает качаться с ноги на ногу. Полагаю, это его любимое развлечение. Я не могу уделять ему много внимания… Разбудить няньку? Она сидит с ним целый день…
– Не надо. Завтра переговорю. Нянька знает унилингву?
– Еле-еле. Не волнуйся, я переведу. Или Каджар-хабиб. Это здешний доктор. Оригинальная личность: поэт, звездочет, врач. Унилингву освоил за год. Он часто бывает у меня в посольстве. Тяжелая судьба: был в опале, теперь в почете… Пошли спать, а? Завтра трудный день. Тебе приготовили гостевую комнату…
– Не хочу спать.
– Надо. С утра я покажу тебе Артура. А вечером мы отправимся на прием к его величеству. Если тебе не во что одеться, скажи. Я велю подобрать самое лучшее.
Слышать от Ника «я велю» было странно. Приходилось все время напоминать себе, что это Николас Зоммерфельд, и никто иной. Жених с «космической свадьбы». Жених хуторской кутхи-молодухи. Предатель-Ник. Вдовец-Ник. Отец-Ник. Так трогают языком больной зуб, всякий раз удостоверяясь: да, болит. Трогать – бессмысленно; не трогать – не получается.
С мужчиной, сидевшим напротив, хотелось познакомиться заново.
– На прием? К шаху?!
– Его величество любопытен. У слепца не так много радостей. Я обязан подавать рапорт в шахскую канцелярию о прилете каждого ларгитасца. И всякий раз Хеширут устраивает прием. Ты отрекомендована, как великий врач. Не бойся, от тебя ничего не потребуется. Поужинаем, послушаем музыку. Отделаемся дежурными восхвалениями. Веди себя спокойно и почтительно. Когда кланяюсь я, кланяйся и ты.
– Я могу отказаться?
– Нет. Это Шадруван. Тут не отказывают его величеству.
IV
Пробуждение было интригующим. Сладко потянувшись, Регина с минуту пыталась сообразить, где находится. Шелк простыней, легкое покрывало. Перина, нежная, как мать. Размеры ложа потрясали: впору групповые оргии устраивать! Монументальный балдахин возносился ввысь на четырех резных столбах. Парчовый полог наполовину отдернут, открывая часть спальни. Столик-бюро на кошачьих лапах, зеркало в раме из темного серебра. По стенам – орнамент из лоз и цветов. Невиданные птицы с крыльями-саблями: пурпур, бирюза, охра. Окно диковинной, несимметричной формы; переплет из бронзы…
«Шадруван. Посольство Ларгитаса. Гостевая комната,» – подсказал рассудок, стряхивая сонную одурь. Регина машинально бросила взгляд на браслет-татуировку. Половина девятого по местному времени. Хватит разлеживаться, доктор ван Фрассен!
Вас ждет работа.
Босые ноги по щиколотку утонули в мягком ворсе ковра. Мигом позже скрипнула дверь, ведущая в соседнее помещение, и в спальне объявилась Фрида. С утра она избрала горалью ипостась, и зря. Коза с подозрением уставилась на ковер: это еще что такое? Не родичей ли шерсть?
– Осваивайся, – рассмеялась Регина. – А я приму душ. Не в курсе, где он тут?
Вместо душевой нашелся целый «банный покой». Сплошь полированный мрамор: пол, стены, потолок… Ванна была вытесана, похоже, из цельной глыбы: нежно-кремовая, с тончайшими персиковыми разводами. Воплощение варварской роскоши. Зато краны отсутствовали, как класс. И душ – за компанию. Взамен на полке красовалась полудюжина серебряных черпаков: от миниатюрного, игрушечного – до ведерного. Ну ладно, черпаки. А где прикажете воду брать? Ах, да, это же Шадруван!
Тут, небось, все слуги делают.
В углу с потолка свешивался шнур с кисточкой на конце. Регина протянула к нему руку – и замерла в нерешительности. Сама мысль о том, что ее будет обслуживать живой человек, выполняя функции простейшей автоматики, казалась нелепой и унизительной. Но выбора не было. Поколебавшись с минуту, она с решимостью солдата, жертвующего собой ради победы, дернула за шнур. Вместо ожидаемого звона колокольчика послышался легкий шелест. Краем глаза Регина уловила какое-то движение и торопливо обернулась, едва не упав на скользком полу. Одна из мраморных плиток над ванной отъехала в сторону, явив взору привычную панель управления. Добро пожаловать в комфорт, доктор ван Фрассен!
Вот так, значит, оберегают туземцев от «цивилизационного шока»?
После душа, одевшись и наскоро обследовав апартаменты, Регина обнаружила ряд потайных «техно-сюрпризов». В бюро прятался универсальный терминал, подключенный к внутрипосольской сети и базам данных. В недрах платяного шкафа – гладильно-прачечный автомат, замаскированный под антикварный сундук. В изголовье кровати нашелся пульт климатизатора и освещения. Стекла окна исправно меняли прозрачность. Смежную каморку, где поселили Фриду, Регина решила обследовать позже. А вот и еще один шнур. Что тут у нас? За стеной брякнул колокольчик, и почти сразу в дверь постучали.
– Да-да, входите!
– Свет утро и сияй день, господжа…
В дверях, скромно потупившись, замерла служанка – совсем юная, считай, девочка. Точеный овал лица, смуглая кожа. Волосы, черные и блестящие, как антрацит, аккуратно убраны под круглую, вышитую бисером шапочку. Оливкового цвета платье до пят. Симпатичная. Фигурка – обалдеть… Интересно, Ник с ней спит? Секундой позже Регина обругала себя за гадкую мысль. Тебе-то какое дело, подруга?!
– Доброе утро. Как тебя зовут?
– Лейла, господжа.
С унилингвой Лейла была на ножах.
– А меня – Регина. Вот и познакомились.
«Может, стоило представиться по фамилии? С титулом? Баронесса ван Фрассен? Надо было заранее выяснить, как обращаться к слугам в этой дыре…»
– Господь посол ждать. Господжа просю завтрак.
– Идем, Лейла.
Фрида, естественно, увязалась следом.
На стенах коридора мигали масляные светильники. Приглядевшись, Регина уверилась, что охристое пламя – иллюзия, под которой скрываются плазменные «солнышки», горящие в четверть накала. Свернув вправо, коридор уперся в двустворчатую дверь, инкрустированную перламутром и вездесущим серебром.
– Едальня, господжа…
«Шадруван. Посольство Ларгитаса. Гостевая комната,» – подсказал рассудок, стряхивая сонную одурь. Регина машинально бросила взгляд на браслет-татуировку. Половина девятого по местному времени. Хватит разлеживаться, доктор ван Фрассен!
Вас ждет работа.
Босые ноги по щиколотку утонули в мягком ворсе ковра. Мигом позже скрипнула дверь, ведущая в соседнее помещение, и в спальне объявилась Фрида. С утра она избрала горалью ипостась, и зря. Коза с подозрением уставилась на ковер: это еще что такое? Не родичей ли шерсть?
– Осваивайся, – рассмеялась Регина. – А я приму душ. Не в курсе, где он тут?
Вместо душевой нашелся целый «банный покой». Сплошь полированный мрамор: пол, стены, потолок… Ванна была вытесана, похоже, из цельной глыбы: нежно-кремовая, с тончайшими персиковыми разводами. Воплощение варварской роскоши. Зато краны отсутствовали, как класс. И душ – за компанию. Взамен на полке красовалась полудюжина серебряных черпаков: от миниатюрного, игрушечного – до ведерного. Ну ладно, черпаки. А где прикажете воду брать? Ах, да, это же Шадруван!
Тут, небось, все слуги делают.
В углу с потолка свешивался шнур с кисточкой на конце. Регина протянула к нему руку – и замерла в нерешительности. Сама мысль о том, что ее будет обслуживать живой человек, выполняя функции простейшей автоматики, казалась нелепой и унизительной. Но выбора не было. Поколебавшись с минуту, она с решимостью солдата, жертвующего собой ради победы, дернула за шнур. Вместо ожидаемого звона колокольчика послышался легкий шелест. Краем глаза Регина уловила какое-то движение и торопливо обернулась, едва не упав на скользком полу. Одна из мраморных плиток над ванной отъехала в сторону, явив взору привычную панель управления. Добро пожаловать в комфорт, доктор ван Фрассен!
Вот так, значит, оберегают туземцев от «цивилизационного шока»?
После душа, одевшись и наскоро обследовав апартаменты, Регина обнаружила ряд потайных «техно-сюрпризов». В бюро прятался универсальный терминал, подключенный к внутрипосольской сети и базам данных. В недрах платяного шкафа – гладильно-прачечный автомат, замаскированный под антикварный сундук. В изголовье кровати нашелся пульт климатизатора и освещения. Стекла окна исправно меняли прозрачность. Смежную каморку, где поселили Фриду, Регина решила обследовать позже. А вот и еще один шнур. Что тут у нас? За стеной брякнул колокольчик, и почти сразу в дверь постучали.
– Да-да, входите!
– Свет утро и сияй день, господжа…
В дверях, скромно потупившись, замерла служанка – совсем юная, считай, девочка. Точеный овал лица, смуглая кожа. Волосы, черные и блестящие, как антрацит, аккуратно убраны под круглую, вышитую бисером шапочку. Оливкового цвета платье до пят. Симпатичная. Фигурка – обалдеть… Интересно, Ник с ней спит? Секундой позже Регина обругала себя за гадкую мысль. Тебе-то какое дело, подруга?!
– Доброе утро. Как тебя зовут?
– Лейла, господжа.
С унилингвой Лейла была на ножах.
– А меня – Регина. Вот и познакомились.
«Может, стоило представиться по фамилии? С титулом? Баронесса ван Фрассен? Надо было заранее выяснить, как обращаться к слугам в этой дыре…»
– Господь посол ждать. Господжа просю завтрак.
– Идем, Лейла.
Фрида, естественно, увязалась следом.
На стенах коридора мигали масляные светильники. Приглядевшись, Регина уверилась, что охристое пламя – иллюзия, под которой скрываются плазменные «солнышки», горящие в четверть накала. Свернув вправо, коридор уперся в двустворчатую дверь, инкрустированную перламутром и вездесущим серебром.
– Едальня, господжа…
V
– …а еще он не любит тактильных контактов.
Матильда Клауберг, кавалер-дама детской психопатологии и баронесса дошкольной педагогики, смотрелась родной сестрой комиссара Фрейрена. Сходство заключалось не только в завидном телосложении госпожи Клауберг. Воспитательница Зоммерфельда-сына проводила «инструктаж» доктора ван Фрассен так, словно та была стажером-желторотиком. Ни дать ни взять, полковник спецназа инструктирует молоденького лейтенанта перед первым заданием.
– Быстро приходит в нервное возбуждение. Начинает отбиваться, кричать. Потом его очень трудно успокоить. Если вам захочется взять ребенка за руку или погладить по голове, настоятельно рекомендую воздержаться. По крайней мере, в первые дни.
– Я обязательно это учту. Что еще мне следует знать?
– Он не терпит, когда ему смотрят в глаза.
– Не терпит? Или не может удержать фокусировку взгляда?
– Я сказала: не терпит. А я всегда точна в высказываниях. Фокусировку он держит, если хочет. На любимой тряпочке. На дисплее, когда рисует. Зато контакт «глаза в глаза» не переносит. Не вздумайте заставлять его! Это может плохо кончиться. Лейла однажды…
Матильда осеклась и, вздрогнув, отвела взгляд – словно решила наглядно продемонстрировать поведение маленького Артура.
– Продолжайте. Что сделала Лейла?
– Это не важно.
– Я сама решу, что важно, а что нет! – вспылила Регина. Вернее, показала зубки, оставаясь в душе холодной, как лед. Госпожу Клауберг пора было поставить на место. – Что вы себе позволяете, баронесса? Я, специалист высшей квалификации, бросаю все дела, лечу сюда через полгалактики, а вы пытаетесь скрыть от меня информацию о пациенте?!
– Это было единственный раз…
– Конкретнее!
– Больше ничего подобного не случалось. Я сама до конца не уверена…
Куда и делась грозная комиссарша? Лапочка, центнер живого радушия.
– …да и Лейла ничего не помнит.
– В смысле?
– Она помнит, как поймала взгляд мальчика – какая-то уловка с зеркалом, Лейла взяла ее из местной сказки. Потом она очнулась, когда господин посол тряс ее за плечо. Прошло не менее получаса. Артур играл кубиками. А у Лейлы эти тридцать минут выпали из памяти.
– Сон? Транс? Гипнотическое внушение?
– Не думаю.
– Телепатическое воздействие? Вам удалось выяснить, что это было?
– Нет, – поджала губы Матильда, возвращая себе былой облик. – Даром телепатии мальчик не обладает. Это установлено экспертами. Можете убедиться сами.
– Не премину.
Матильда Клауберг также не являлась телепатом. Этот факт был только что установлен экспертом – доктором ван Фрассен. На всякий случай. Закон о допустимых пси-воздействиях смотрел сквозь пальцы на мелкие нарушения такого рода.
– И как теперь Лейла относится к мальчику? У нее вполне могла развиться фобия.
– Мы тоже этого боялись, – кого Матильда имела в виду под двусмысленным «мы», осталось тайной. – Но девушка очень быстро оправилась. Как ни странно, с тех пор она еще больше привязалась к мальчику. А про обморок вспоминает с улыбкой. Говорит, что просто заснула.
– Ясно. Что-то еще?
– Теперь вы знаете о мальчике все необходимое. Мне больше нечего добавить.
– Благодарю, – Регина встала, давая понять, что разговор окончен. – Вы сообщили очень ценные сведения.
– Я проведу вас к нему.
– Спасибо, не нужно. Это хотел сделать господин Зоммерфельд.
Кабинет посла находился в другой части здания. Доктор ван Фрассен опасалась заблудиться, но общество госпожи Клауберг тяготило ее. Теперь Регина понимала, почему ночью Ник ни словом не обмолвился о комиссарше, под нянькой подразумевая безобидную Лейлу. Впрочем, какая Матильда комиссарша? – младший инспектор, не выше. Пока Артур оставался на Ларгитасе, в специальном наблюдателе не возникало нужды. Но едва отец забрал ребенка на Шадруван… Небось, и должность подходящую придумали, и ставку пробили. И дипломатический статус. Ник не дурак, он прекрасно понимает, кто такая госпожа Клауберг. Разумеется, ему неизвестен секрет «Цаган-Сара», но интерес родных спецслужб к сыну не может его не тревожить. Терпеть соглядатая, не в силах ничего предпринять? Мало Нику, что сын – аутист, так еще и негласная опека…
– Войдите.
– Я готова. Веди меня к Артуру.
По кабинету витал пряный дым. От него хотелось чихнуть. На столе курился кальян – богато украшенный самоцветами, с янтарным мундштуком. Кальян господин посол не успел – или, скорее, не счел нужным убрать с глаз долой. Затянувшись в последний раз, Ник молча кивнул и выбрался из-за стола.
Неприметная дверь вела в соседнюю комнату. «Как из моей спальни в комнатку Фриды,» – пришла на ум непрошеная ассоциация. Химеру Регина заперла у себя. При первом знакомстве с аутистом Фрида будет лишней. Дальше – по ситуации. Впрочем, едва переступив порог «детской», доктор ван Фрассен убедилась: ассоциация с Фридиной клетушкой не выдерживает никакой критики. Заботливый отец постарался на славу: «детская» превосходила размерами кабинет посла. Впору подхватить агорафобию. Обязательный ковер на всю комнату – такого мохнатого исполина Регине видеть еще не доводилось. Низенькие банкетки, пуфики; широченная, как космодром, тахта. Все мягкое, со скругленными углами – чтобы малыш не расшибся, играя. Ну да, с координацией движений и оценкой расстояний у аутистов проблемы.
Особенно в юном возрасте.
Имелись в комнате и твердые предметы: стол-коротышка на «слоновьих» ногах, оплетенных змеями; два шкафа с прозрачными дверцами – внутри в идеальном порядке, как на параде, выстроились бесчисленные игрушки, которыми Артур, по утверждению отца, практически не играл. «Компульсивное поведение, – отметила Регина, – стремление к маниакальному упорядочиванию. Классический симптом. Если, конечно, это не работа Лейлы…» Еще один шкаф, из светлого дерева – наверное, с одеждой. Пара детских стульчиков… Это правильно. Надо приучать малыша к тому, что не все вокруг – мягкое. Набьет пару синяков, зато запомнит, что надо соразмерять движения.
– Привет, Артур! Это папа.
Матильда Клауберг, кавалер-дама детской психопатологии и баронесса дошкольной педагогики, смотрелась родной сестрой комиссара Фрейрена. Сходство заключалось не только в завидном телосложении госпожи Клауберг. Воспитательница Зоммерфельда-сына проводила «инструктаж» доктора ван Фрассен так, словно та была стажером-желторотиком. Ни дать ни взять, полковник спецназа инструктирует молоденького лейтенанта перед первым заданием.
– Быстро приходит в нервное возбуждение. Начинает отбиваться, кричать. Потом его очень трудно успокоить. Если вам захочется взять ребенка за руку или погладить по голове, настоятельно рекомендую воздержаться. По крайней мере, в первые дни.
– Я обязательно это учту. Что еще мне следует знать?
– Он не терпит, когда ему смотрят в глаза.
– Не терпит? Или не может удержать фокусировку взгляда?
– Я сказала: не терпит. А я всегда точна в высказываниях. Фокусировку он держит, если хочет. На любимой тряпочке. На дисплее, когда рисует. Зато контакт «глаза в глаза» не переносит. Не вздумайте заставлять его! Это может плохо кончиться. Лейла однажды…
Матильда осеклась и, вздрогнув, отвела взгляд – словно решила наглядно продемонстрировать поведение маленького Артура.
– Продолжайте. Что сделала Лейла?
– Это не важно.
– Я сама решу, что важно, а что нет! – вспылила Регина. Вернее, показала зубки, оставаясь в душе холодной, как лед. Госпожу Клауберг пора было поставить на место. – Что вы себе позволяете, баронесса? Я, специалист высшей квалификации, бросаю все дела, лечу сюда через полгалактики, а вы пытаетесь скрыть от меня информацию о пациенте?!
– Это было единственный раз…
– Конкретнее!
– Больше ничего подобного не случалось. Я сама до конца не уверена…
Куда и делась грозная комиссарша? Лапочка, центнер живого радушия.
– …да и Лейла ничего не помнит.
– В смысле?
– Она помнит, как поймала взгляд мальчика – какая-то уловка с зеркалом, Лейла взяла ее из местной сказки. Потом она очнулась, когда господин посол тряс ее за плечо. Прошло не менее получаса. Артур играл кубиками. А у Лейлы эти тридцать минут выпали из памяти.
– Сон? Транс? Гипнотическое внушение?
– Не думаю.
– Телепатическое воздействие? Вам удалось выяснить, что это было?
– Нет, – поджала губы Матильда, возвращая себе былой облик. – Даром телепатии мальчик не обладает. Это установлено экспертами. Можете убедиться сами.
– Не премину.
Матильда Клауберг также не являлась телепатом. Этот факт был только что установлен экспертом – доктором ван Фрассен. На всякий случай. Закон о допустимых пси-воздействиях смотрел сквозь пальцы на мелкие нарушения такого рода.
– И как теперь Лейла относится к мальчику? У нее вполне могла развиться фобия.
– Мы тоже этого боялись, – кого Матильда имела в виду под двусмысленным «мы», осталось тайной. – Но девушка очень быстро оправилась. Как ни странно, с тех пор она еще больше привязалась к мальчику. А про обморок вспоминает с улыбкой. Говорит, что просто заснула.
– Ясно. Что-то еще?
– Теперь вы знаете о мальчике все необходимое. Мне больше нечего добавить.
– Благодарю, – Регина встала, давая понять, что разговор окончен. – Вы сообщили очень ценные сведения.
– Я проведу вас к нему.
– Спасибо, не нужно. Это хотел сделать господин Зоммерфельд.
Кабинет посла находился в другой части здания. Доктор ван Фрассен опасалась заблудиться, но общество госпожи Клауберг тяготило ее. Теперь Регина понимала, почему ночью Ник ни словом не обмолвился о комиссарше, под нянькой подразумевая безобидную Лейлу. Впрочем, какая Матильда комиссарша? – младший инспектор, не выше. Пока Артур оставался на Ларгитасе, в специальном наблюдателе не возникало нужды. Но едва отец забрал ребенка на Шадруван… Небось, и должность подходящую придумали, и ставку пробили. И дипломатический статус. Ник не дурак, он прекрасно понимает, кто такая госпожа Клауберг. Разумеется, ему неизвестен секрет «Цаган-Сара», но интерес родных спецслужб к сыну не может его не тревожить. Терпеть соглядатая, не в силах ничего предпринять? Мало Нику, что сын – аутист, так еще и негласная опека…
– Войдите.
– Я готова. Веди меня к Артуру.
По кабинету витал пряный дым. От него хотелось чихнуть. На столе курился кальян – богато украшенный самоцветами, с янтарным мундштуком. Кальян господин посол не успел – или, скорее, не счел нужным убрать с глаз долой. Затянувшись в последний раз, Ник молча кивнул и выбрался из-за стола.
Неприметная дверь вела в соседнюю комнату. «Как из моей спальни в комнатку Фриды,» – пришла на ум непрошеная ассоциация. Химеру Регина заперла у себя. При первом знакомстве с аутистом Фрида будет лишней. Дальше – по ситуации. Впрочем, едва переступив порог «детской», доктор ван Фрассен убедилась: ассоциация с Фридиной клетушкой не выдерживает никакой критики. Заботливый отец постарался на славу: «детская» превосходила размерами кабинет посла. Впору подхватить агорафобию. Обязательный ковер на всю комнату – такого мохнатого исполина Регине видеть еще не доводилось. Низенькие банкетки, пуфики; широченная, как космодром, тахта. Все мягкое, со скругленными углами – чтобы малыш не расшибся, играя. Ну да, с координацией движений и оценкой расстояний у аутистов проблемы.
Особенно в юном возрасте.
Имелись в комнате и твердые предметы: стол-коротышка на «слоновьих» ногах, оплетенных змеями; два шкафа с прозрачными дверцами – внутри в идеальном порядке, как на параде, выстроились бесчисленные игрушки, которыми Артур, по утверждению отца, практически не играл. «Компульсивное поведение, – отметила Регина, – стремление к маниакальному упорядочиванию. Классический симптом. Если, конечно, это не работа Лейлы…» Еще один шкаф, из светлого дерева – наверное, с одеждой. Пара детских стульчиков… Это правильно. Надо приучать малыша к тому, что не все вокруг – мягкое. Набьет пару синяков, зато запомнит, что надо соразмерять движения.
– Привет, Артур! Это папа.
VI
В первый миг она не узнала Ника. Исчезла наждачная хрипотца, голос посла сделался мягким, бархатным. Затаенная нежность, скрытая боль. Регина моргнула. За слононогим столиком сидел знакомый ей по снимкам бутуз. Как она его раньше не заметила?! Попал в «слепое пятно»?
Такого с ней раньше не случалось.
Полосатая рубашечка-«матроска» с отложным воротом. Шорты цвета морской волны. Босые ступни; сандалии свалились вниз, на ковер. Над теменем торчит знак вопроса – русый вихор. На приветствие ребенок не отреагировал. Он был целиком поглощен своим занятием: что-то рисовал в планшете. Даже язык от усердия высунул.
– Артур, это папа. Ты меня слышишь?
Если Артур и слышал отца, то никак это не продемонстрировал. Регина осторожно потянулась к мальчику. Внешние рецепторы, слуховой нерв. Слуховая зона височной доли коры больших полушарий. Прохождение сигнала… Реакция ослаблена и заторможена, но определенно наличествует.
– Он тебя слышит, Ник. Просто не хочет отвлекаться.
Последнее было не совсем так, но доктор ван Фрассен не стала вдаваться в подробности. Ник взглянул на нее с удивлением, вспомнил, с кем имеет дело – и в очередной раз кивнул.
– Знакомься, Артур. Это тетя Регина.
– Тетя Ри, – перехватила инициативу «тетя», – долго-долго летела сюда. Это папа попросил тетю Ри прилететь. Теперь я – тетя Ри – буду с тобой играть. Ты любишь играть?
Малыш не смотрел на нее, но сейчас это не имело значения. Лобные доли, область наглядно-образного мышления. Активность понижена, связи неустойчивы и, в основном, ведут куда-то вглубь. Внутрь, а не наружу. Ничего, это поправимо. Твердя, как попугай, про «тетю Ри», она сопроводила сказанное мульти-энграммой, взяв поправку на угол зрения. Так должен был воспринимать ее Артур, глядя снизу вверх – если бы смотрел на гостью, а не в планшет.
Плюс звук голоса. Плюс легкий аромат духов…
Артур оторвался от рисования. Медленно, словно шея заржавела, он повернул голову – крупноватую, как у многих аутистов – и исподлобья взглянул на нее. Так покупатель в магазине изучает экзотическую дребедень: а это еще что такое? Смотреть ей в глаза Артур избегал. Секунды текли дождевыми каплями по стеклу. Монетками ложились в копилку прошлого. Наконец губы мальчика шевельнулись. Он не издал ни звука, но Регина легко прочла по губам – и одновременно в мозгу ребенка:
«Тетя И».
И образ – искаженный, но узнаваемый. Наложение. Энграмма-подсадка совместилась с образом. К получившемуся гибриду прилип вербальный ярлычок: «Тетя И». Того и гляди, отклеится. Ничего, позже закрепим.
Сейчас надо продолжать.
Артур вновь уткнулся в планшет. Регина махнула рукой Нику: дальше я сама. Господин посол кивнул – в который раз за это утро – и тихо прикрыл за собой дверь. Регина подошла к ребенку – тот ее игнорировал – и уселась рядом на ковер по-сякконски, подобрав ноги. Заглянула через плечо. Так же в детстве она заглядывала через плечо Линды, когда та рисовала. Линда не возражала. Артур тоже не возражал. Казалось, в комнате кроме него никого нет.
На планшете, солдатами на плацу, выстроились многопалые ладони с ветвящимися отростками. Клоны, близнецы; точные копии. Ряды «ладошек» заполняли всю плоскость дисплея и уходили под верхний край. Сколько их здесь? А сколько уже успело «уехать» по полосе прокрутки? Ограниченное поведение плюс стереотипия. Концентрация на единственном объекте; повторение одного и того же действия.
Ладошки ли это?
Проследить синаптические связи – дело одной секунды. Когда перед Региной раскрылся зрительный образ, который малыш старательно переносил в планшет – она едва не ахнула. Не ладошка – дерево! Могучий ствол, скрученный жгутом, играл лиловыми сполохами. Крона, распластавшись на полнеба, и впрямь походила на огромную ладонь с пальцами-ветвями. Отходя от ствола, ветви наливались синевой и светлели, сияя на концах пронзительной бирюзой. Дерево напоминало проросшую из земли молнию. Не бывает таких деревьев. Артур не мог видеть ничего подобного. Может, смотрел сказку по визору – и запомнил?
У аниматоров фантазия богатая…
Вспомнились заснеженные утесы и сосны, рвущиеся в небо – «внутренний мир» Фриды, место, где химера никогда не бывала наяву. Неудивительно, что мальчик отказывается «выходить наружу». При такой-то яркости внутренних образов! Значит, будем строить ему ассоциации, если он не желает строить их сам. Насилие? В определенной мере. А как прикажете вызволять прекрасного принца из заточения, если принц упирается руками и ногами? Регина оглядела комнату, ища подходящий образ привязки. Шкафы, пуфики, банкетка. Окно. За окном – дерево. Если Артур повернет голову, он увидит дерево, не вставая с места. Поднявшись на ноги, Регина бесшумно переместилась к окну – ковер полностью глушил шаги. Ага, вот и скрытая панель управления. Створки ушли в стены, в комнату ворвался порыв ветра. Шелест листвы, летний букет: зной, пыль, фрукты.
– Артур, ты дерево рисуешь? Дерево, да?
Скольжение по синапсу. Изнутри – наружу. От древомолнии – к рисунку в планшете – дальше, в окно, к настоящему дереву. И обратно. По кругу. Цикл. Повторение. Замещение. Он должен увидеть сам. Нельзя все время подкидывать ребенку готовые энграммы.
– Смотри, какое дерево у нас за окном! Видишь? Большое, красивое. Де-ре-во. Смотри, Артур. Хочешь его нарисовать?
Локальная активация лобных долей. Простройка синаптических связей – зрительные бугры, моторика мышц… Детская рука с мультицветным стилусом замерла. Артур повернул голову. Но смотрел он не в окно, а на «тетю И».
– Артур, посмотри в окно. Ах, какое там дерево! Нарисуй его. Ты же любишь рисовать? Рисовать дерево? Дерево – за окном. Вон там. Смотри.
Она указала в окно – туда, мол, гляди, не на меня. Артур уставился на руку «тети И», никак не ассоциируя ее с направлением. Вытянул свою руку, повторяя чужой жест, и засмеялся. Игра ему нравилась. Смотреть в окно он не собирался. Доктор ван Фрассен легко могла подчинить себе моторику малыша и заставить его взглянуть в окно. Но в данном случае это было бы чрезмерное и совершенно неоправданное насилие. Более того, насилие, несущее вред. Мальчик должен посмотреть в окно сам. С ее помощью, по ее подсказке, но – сам. Его можно и нужно подтолкнуть, но нельзя тащить на аркане, как упирающееся животное.
Напрочь забыв совет госпожи Клауберг, Регина взяла Артура за руку. Ладонь ожгло, как огнем. Кожа мальчика пылала – жаркое пламя костра, раскаленный докрасна металл, плазма, бушующая в реакторе! На миг Регина явственно ощутила смрад горящей плоти – своей плоти! Сбой восприятия. Сенсорная галлюцинация. Блокировка. Отключение болевых рецепторов. Коррекция. Восстановление проводимости волокон… Иллюзия сгинула, как не бывало. Угасло пламя, остыл металл. Регина держала пухлую руку ребенка, указывая в окно. Малыш наконец понял, чего от него хотят, и заворожено уставился на дерево, шумящее под ветром.
– Дерево. Это дерево. Видишь? Сможешь его нарисовать?
Артур, покорней ягненка, склонился над планшетом.
Внешний образ – внутренний – закрепление связи – вербализация образа – создание маркированной энграммы – реализация в рисунке. Стимулирование интереса к внешним явлениям. Что ж, начало положено. Есть первый крошечный успех, который необходимо развить. А с тактильными и обонятельными галлюцинациями, доктор ван Фрассен, мы разберемся позже.
Такого с ней раньше не случалось.
Полосатая рубашечка-«матроска» с отложным воротом. Шорты цвета морской волны. Босые ступни; сандалии свалились вниз, на ковер. Над теменем торчит знак вопроса – русый вихор. На приветствие ребенок не отреагировал. Он был целиком поглощен своим занятием: что-то рисовал в планшете. Даже язык от усердия высунул.
– Артур, это папа. Ты меня слышишь?
Если Артур и слышал отца, то никак это не продемонстрировал. Регина осторожно потянулась к мальчику. Внешние рецепторы, слуховой нерв. Слуховая зона височной доли коры больших полушарий. Прохождение сигнала… Реакция ослаблена и заторможена, но определенно наличествует.
– Он тебя слышит, Ник. Просто не хочет отвлекаться.
Последнее было не совсем так, но доктор ван Фрассен не стала вдаваться в подробности. Ник взглянул на нее с удивлением, вспомнил, с кем имеет дело – и в очередной раз кивнул.
– Знакомься, Артур. Это тетя Регина.
– Тетя Ри, – перехватила инициативу «тетя», – долго-долго летела сюда. Это папа попросил тетю Ри прилететь. Теперь я – тетя Ри – буду с тобой играть. Ты любишь играть?
Малыш не смотрел на нее, но сейчас это не имело значения. Лобные доли, область наглядно-образного мышления. Активность понижена, связи неустойчивы и, в основном, ведут куда-то вглубь. Внутрь, а не наружу. Ничего, это поправимо. Твердя, как попугай, про «тетю Ри», она сопроводила сказанное мульти-энграммой, взяв поправку на угол зрения. Так должен был воспринимать ее Артур, глядя снизу вверх – если бы смотрел на гостью, а не в планшет.
Плюс звук голоса. Плюс легкий аромат духов…
Артур оторвался от рисования. Медленно, словно шея заржавела, он повернул голову – крупноватую, как у многих аутистов – и исподлобья взглянул на нее. Так покупатель в магазине изучает экзотическую дребедень: а это еще что такое? Смотреть ей в глаза Артур избегал. Секунды текли дождевыми каплями по стеклу. Монетками ложились в копилку прошлого. Наконец губы мальчика шевельнулись. Он не издал ни звука, но Регина легко прочла по губам – и одновременно в мозгу ребенка:
«Тетя И».
И образ – искаженный, но узнаваемый. Наложение. Энграмма-подсадка совместилась с образом. К получившемуся гибриду прилип вербальный ярлычок: «Тетя И». Того и гляди, отклеится. Ничего, позже закрепим.
Сейчас надо продолжать.
Артур вновь уткнулся в планшет. Регина махнула рукой Нику: дальше я сама. Господин посол кивнул – в который раз за это утро – и тихо прикрыл за собой дверь. Регина подошла к ребенку – тот ее игнорировал – и уселась рядом на ковер по-сякконски, подобрав ноги. Заглянула через плечо. Так же в детстве она заглядывала через плечо Линды, когда та рисовала. Линда не возражала. Артур тоже не возражал. Казалось, в комнате кроме него никого нет.
На планшете, солдатами на плацу, выстроились многопалые ладони с ветвящимися отростками. Клоны, близнецы; точные копии. Ряды «ладошек» заполняли всю плоскость дисплея и уходили под верхний край. Сколько их здесь? А сколько уже успело «уехать» по полосе прокрутки? Ограниченное поведение плюс стереотипия. Концентрация на единственном объекте; повторение одного и того же действия.
Ладошки ли это?
Проследить синаптические связи – дело одной секунды. Когда перед Региной раскрылся зрительный образ, который малыш старательно переносил в планшет – она едва не ахнула. Не ладошка – дерево! Могучий ствол, скрученный жгутом, играл лиловыми сполохами. Крона, распластавшись на полнеба, и впрямь походила на огромную ладонь с пальцами-ветвями. Отходя от ствола, ветви наливались синевой и светлели, сияя на концах пронзительной бирюзой. Дерево напоминало проросшую из земли молнию. Не бывает таких деревьев. Артур не мог видеть ничего подобного. Может, смотрел сказку по визору – и запомнил?
У аниматоров фантазия богатая…
Вспомнились заснеженные утесы и сосны, рвущиеся в небо – «внутренний мир» Фриды, место, где химера никогда не бывала наяву. Неудивительно, что мальчик отказывается «выходить наружу». При такой-то яркости внутренних образов! Значит, будем строить ему ассоциации, если он не желает строить их сам. Насилие? В определенной мере. А как прикажете вызволять прекрасного принца из заточения, если принц упирается руками и ногами? Регина оглядела комнату, ища подходящий образ привязки. Шкафы, пуфики, банкетка. Окно. За окном – дерево. Если Артур повернет голову, он увидит дерево, не вставая с места. Поднявшись на ноги, Регина бесшумно переместилась к окну – ковер полностью глушил шаги. Ага, вот и скрытая панель управления. Створки ушли в стены, в комнату ворвался порыв ветра. Шелест листвы, летний букет: зной, пыль, фрукты.
– Артур, ты дерево рисуешь? Дерево, да?
Скольжение по синапсу. Изнутри – наружу. От древомолнии – к рисунку в планшете – дальше, в окно, к настоящему дереву. И обратно. По кругу. Цикл. Повторение. Замещение. Он должен увидеть сам. Нельзя все время подкидывать ребенку готовые энграммы.
– Смотри, какое дерево у нас за окном! Видишь? Большое, красивое. Де-ре-во. Смотри, Артур. Хочешь его нарисовать?
Локальная активация лобных долей. Простройка синаптических связей – зрительные бугры, моторика мышц… Детская рука с мультицветным стилусом замерла. Артур повернул голову. Но смотрел он не в окно, а на «тетю И».
– Артур, посмотри в окно. Ах, какое там дерево! Нарисуй его. Ты же любишь рисовать? Рисовать дерево? Дерево – за окном. Вон там. Смотри.
Она указала в окно – туда, мол, гляди, не на меня. Артур уставился на руку «тети И», никак не ассоциируя ее с направлением. Вытянул свою руку, повторяя чужой жест, и засмеялся. Игра ему нравилась. Смотреть в окно он не собирался. Доктор ван Фрассен легко могла подчинить себе моторику малыша и заставить его взглянуть в окно. Но в данном случае это было бы чрезмерное и совершенно неоправданное насилие. Более того, насилие, несущее вред. Мальчик должен посмотреть в окно сам. С ее помощью, по ее подсказке, но – сам. Его можно и нужно подтолкнуть, но нельзя тащить на аркане, как упирающееся животное.
Напрочь забыв совет госпожи Клауберг, Регина взяла Артура за руку. Ладонь ожгло, как огнем. Кожа мальчика пылала – жаркое пламя костра, раскаленный докрасна металл, плазма, бушующая в реакторе! На миг Регина явственно ощутила смрад горящей плоти – своей плоти! Сбой восприятия. Сенсорная галлюцинация. Блокировка. Отключение болевых рецепторов. Коррекция. Восстановление проводимости волокон… Иллюзия сгинула, как не бывало. Угасло пламя, остыл металл. Регина держала пухлую руку ребенка, указывая в окно. Малыш наконец понял, чего от него хотят, и заворожено уставился на дерево, шумящее под ветром.
– Дерево. Это дерево. Видишь? Сможешь его нарисовать?
Артур, покорней ягненка, склонился над планшетом.
Внешний образ – внутренний – закрепление связи – вербализация образа – создание маркированной энграммы – реализация в рисунке. Стимулирование интереса к внешним явлениям. Что ж, начало положено. Есть первый крошечный успех, который необходимо развить. А с тактильными и обонятельными галлюцинациями, доктор ван Фрассен, мы разберемся позже.