Страница:
С тех пор прошло уже много лет, а я так и задержался в этом виде спорта, хотя делать карьеру на ринге не было ни малейшего желания. Хватило мозгов обойти подобное. Я мечтал и грезил уехать в столицу и там обосноваться, сделать успешную карьеру, заработать кучу денег, чтоб бесконечно одаривать своих родных, близких друзей, подруг, короче всех, кого хотел. С самого детства у меня зародилось чувство некоего долга перед самим собой и другими людьми, но понять, а главное осознать, это было совсем не легко, но то, что оно будоражило меня, это однозначно. Я рос и воспитывался, как и миллионы других пацанов моего поколения, на видаках с боевиками и карате. В тех незамысловатых фильмах герои всегда побеждали в конце, хотя преодолевали далеко не простые жизненные обстоятельства. Я искренне верил и сопереживал, наивно доверяя правдоподобию происходящего в кино. Но взрослые утверждали, что в жизни так не бывает, сказки в реальности не случаются. А я верил, что они случаются, только нужно очень захотеть, а главное, стремиться к хорошему, к поставленной цели. Определенной цели не было, все представлялось размыто, не ясно, но и жить в этом городке всю жизнь я не собирался.
У себя дома в своей комнате я сидел за столом и от нечего делать листал книжку про приключения Жени Сидорова.
Но было как-то скучновато, я закрыл книгу, отодвинул ее, и взгляд мой ленивый и усталый упал на стену, всю увешанную плакатами. Тут и Rocky, Kigboxer и Терминатор и т. д. Все те герои, пленившие меня страстью к жизненным приключениям. Странное чувство, но когда ты живешь и растешь в полноценной семье, где есть свои правила, устои и взгляды на эту жизнь, мир кажется тебе плосковатым и в то же время не однозначным, но тем не менее ребенок живет в детстве, где о нем всячески заботятся и подтирают задницу и слезки, очень долго. Оглядываясь назад, понимаешь, что все не зря и что ты можешь остаться один в любую секунду, после того как пройдешь рубеж под названием детство.
Как ни крути, время его проходит. Уже после первых засосных поцелуйчиков чувствуешь себя другим человеком и жаждешь быстрее этого, потому что своим сверстникам, если они попробовали раньше, с некой опаской смотришь в глаза, боясь, что засмеют, неправильно оценят тебя (что часто и случается).
Она оценила наш первый поцелуй у нее в подъезде. Ну, в смысле она совсем не целованная была, но когда почувствовала мальчишеские губы, то оценила. Первые наши чмоканья были настолько неумелые, что идущая вниз по лестнице соседка говорила:
– Как вы громко целуетесь, мне даже на втором этаже слышно.
Забавно, да? А могла бы и не греть свои непроколотые уши. Непроколотые они были потому, что в свои 29 соседка Люда со второго этажа честно верила, что если колоть уши, то можно попасть в некие точки и нервным сделаться на всю жизнь. А у нее было свое понятие о красоте.
Оле я нравился всегда. Даже больше. И я любил ее, или думал, что любил. Мы вместе учились в школе, она была постарше меня на несколько лет, что не могло меня не радовать. Не скажу, что я пялился на нее постоянно, а впервые обратил внимание, когда во время урока русского языка вышел в туалет, да так и не дошел до него. На третьем этаже четырехэтажной школы я впервые увидел Олю другими глазами. Отличие было лишь в том, что она была одна. Сидела на подоконнике, прекрасная, как утро, в сереньком коротком сарафанчике, стильных мягких мокасинах коричневого цвета, почему-то это особенно запомнилось. Олино каре меня сводило с ума. Ей очень шла эта прическа, подходила к ее изящному личику, большим глазам и пухленьким губкам, сложенным в нескромный бантик. Она что-то читала в учебнике или в книге, мне нужно было решиться – либо подойти к ней, либо забыть и никогда этого не делать, потому что такой возможности больше не будет. Колебался я недолго, секунд десять, но эти десять секунд были длинною в вечность. Я решился идти напролом. Подошел так близко, что можно было сделать длинный шаг и оказаться вплотную к ней. Я хотел сказать что-то, но Оля опередила меня. Услышав, что к ней кто-то подкрался, она оторвала свой взгляд от учебника истории. Теперь я мог точно его разглядеть.
– Привет, – сказала она.
– Привет. Меня Миша зовут. Как дела? Что читаешь?
– Оля, дела отлично, историю, как видишь.
– Вижу, что ты очень красивая. Можно я провожу тебя сегодня домой?
Она повела бровью, и в лице ее я прочитал удивление.
– Можно я провожу тебя до дома? – снова спросил я, но уже увереннее, не знаю почему.
– Я слышала, можешь не повторять третий раз. Нельзя. Тебе не пора на урок?
– Не пора, а тебе? Ты чего не на занятиях?
– Не хочу, устала от них, хочу одна побыть.
– Ну побудь одна сейчас. А позже я тебя провожу. Когда, кстати, у тебя последний урок?
– Ты всегда такой настырный, а, маленький мальчик?
– Нет, но в данный момент да. И потом, я не намного младше тебя, маленькая девочка. Так когда последний урок заканчивается?
– Через один.
– То есть еще два.
– Ну да, еще два, литера и история, видишь, сижу, учу.
– А что учишь?
– Древнюю Грецию. Завоевания Александра Македонского.
– А-а, интересно?
– Интересный он сам, этот Александр.
Меня не очень занимала тема учебы, поэтому я подвел аккуратно все к встрече после занятий. В итоге она согласилась. Что не могло не привести меня в мощнейший восторг, я даже сам себя зауважал. На уроке я уже, конечно, не мог ничего воспринимать, все мысли были только о ней. Я видел себя как будто со стороны. Мечтатель сидел за разукрашенной авторучкой партой и уже строил дальнейшие планы, связанные с этой девочкой: она подружка, потом уже жена, а там и семья, и дети, и вместе встреченная старость в кругу многочисленных внуков.
Я слышал от кого-то, что мысли материализуются, если часто проецировать их у себя в мозгу. Вот я и был этим занят вместо изучения географии, хотя у учительницы по этому предмету была очень красивая задница. Думаю, что многие малолетние мои сверстники, включая меня, не одну ночь провели с правой рукой, думая о географичке.
После занятий я проводил Олю до дома и впредь провожал каждый день. Мы постоянно о чем-то разговаривали – она о себе, о семье, я о своих планах на будущее, о спорте. Нам нравилось общество друг друга, но мы не догадывались, что часики неумолимо двигаются, и наше общее время проходит.
Я проводил дома у Оли много времени, иногда и тренировки прогуливал, что не могло не волновать Игоря Афанасьевича. Он даже звонил мне домой, чего я совсем не ожидал. Он говорил бабушке, что давно меня не видел, а хотелось бы перед кубком области. Что я мог ответить бабуле с дедом, когда они отчитывали меня? Молчал как рыба, понимая свою никчемность и глупость.
Наверное, я не был идиотом и впитывал вразумительные слова старших. Стал чаще посещать «трени», это же борьба с самим собой, и я, упиваясь, преодолевал свою трусость. Я очень благодарен деду, что он привел меня в бокс, и тем самым фактически разрешилась проблема с уличным хулиганьем. Поверьте, мало кайфа, когда какой-нибудь Хрен Веревкин возомнит себя крутым Уокером и ни с того ни с сего колошматит твою физиономию. А потом прибегает в истерике твоя девушка и умоляет Хрена Веревкина, который только вчера узнал, что такое боевое искусство, тебя не бить. Жутко, не правда ли? Жутко, а главное, стыдно. Кто пережил подобное, со мной согласится. Спасибо, дед, что думал обо мне.
Вообще с Ольгой я очень разбаловался и вел себя как хотел, видимо, играла папина кровушка. Это удивительно, что в таком мелком возрасте, а ей было 16 лет, она так искренне относилась ко мне.
– Пирог с вареной сгущенкой, пожалуйста, я после тренировки зайду, буду очень голоден.
– Да ты что, а больше тебе ничего не сделать, дорогой?
– Ну пожалуйста, – почти жалобно бормотал я и уже знал, что вечером буду облизываться перед готовым пирогом.
– Ты хочешь именно с вареной или, может, с обычной сгущенкой, а то очень долго ждать, когда она на огне дойдет до нужной кондиции.
В конце концов я соглашался и на белую сгущенку. Вот, блин, Оленька, ты так избаловала меня, что теперь я зануда, как дед, страдающий «метеоризмом», и предельно придирчив ко всему, что исходит от женского пола.
– Во сколько ты ко мне зайдешь? Как всегда в 9, как всегда на 20 минут?
– Я говорил, что, как только закончится тренировка, так сразу приду.
Я должен был ей это объяснять каждый день.
– Ты любишь меня? – спросила Оля как-то в то время, когда я после утомительной тренировки уплетал ее пирог со сгущенкой за обе щеки.
Я отреагировал, не переставая жевать:
– Конечно, люблю, почему ты спрашиваешь?
Может, я не был искренен до конца. Но ответить иначе не мог, не хотелось делать ей больно.
– Я не знаю, но иногда мне кажется, что я тебе нужна только для решения каких-то твоих проблем, готовки пирогов и безе.
Кстати, эти безе были божественно нежные и вкусные.
Оля все мне говорила искренне, это чувствовалось, но я хавал этот вкусный пирог и не хотел заморачиваться такой ерундой, у нее была дурацкая привычка мне надоедать вопросами типа: «Зачем я тебе нужна?», «Тебе нравятся наши отношения?» и все в таком духе.
Оля не была неумной, скорее наоборот, еврейская кровь по материнской линии давала ей какую-то мудрость, иначе, как объяснить, что столько времени, аж целых три года, я был с ней, она как-то умудрялась меня удерживать, хотя после окончания школы это было уже невозможно.
– А почему твоя бабушка ко мне так относится? Мне это неприятно. Я ни тебе, ни ей ничего плохого не делаю.
Я знал, что бабушка, правда, не была в восторге от моих отношений с Олей, потому что считала, что пока рано и, собственно говоря, незачем. Я учился в 8-м классе, занимался боксом и вел нормальную школьную жизнь. Она не хотела, чтобы Оля влияла на мои оценки, на результаты в спорте и даже на отношения в классе с ребятами, потому что я был единственным, кто в этом возрасте встречался с девочкой на два года старше.
– Не пойму никак ваших отношений, она старше тебя, что у вас может быть общего? У тебя свои интересы, у нее свои, да и вообще…
Слово «вообще» включало в себя многогранность действий, которую можно свести и к простому: трахаться еще рановато, внучек, думать надо головой, а не головкой.
– Я, конечно, все понимаю, но все-таки считаю, еще рановато, – она помолчала и четко повторила. – Рановато.
Я же говорил Оле: «Да все хорошо, что ты переживаешь? Бабушка к тебе нормально относится». Она глядела на меня своими выразительными глазами. И я добавлял: «Нормально, поверь мне». Она тогда говорила: «Но я же чувствую, даже когда звоню тебе, твоя бабушка отвечает мне так… нехотя».
– Да тебе кажется. Все ок.
Я хотел быстрее закруглить эту тему. Это было чересчур для моей головы. Я позанимался, побоксировал, глотал позитив и жизненную энергию, принял освежающий контрастный душ и прошелся пешком до дома любимой. И как только начал есть выпрошенный пирог, посыпалось 133 вопроса. Как тут не лопнуть от раздражения?
Ну да ладно, не жалуюсь я на свою подругу, в конце концов, она любила меня и выполняла все мои капризы. А капризничал я постоянно, и причем очень умело.
Помню, у нее дома на трюмо в коридоре лежали деньги, около пятидесяти рублей. Не самые плохие деньги – это около 10 шоколадок Mars, обожаемых мною тогда. Я запомнил, когда впервые увидел рекламу этого батончика, был 1990 год. Время перестройки, мне было восемь лет. В Италии проходил чемпионат мира по футболу, и я, как и мой отец, болел за сборную Италии. У них тогда ярко выступал дуэт нападающих Р. Баджо и Скилаччи. Но, увы, Италия вылетела из чемпионата, уступив Аргентине в полуфинале в серии пенальти, обидно, но что поделать. Так вот, между матчами тогда запустилась реклама mars и snikers, но купить их можно было только в аэропортах. Я помню, как я докапризничался, и отец погнал свою «шаху» в сторону Шарика. И все только ради этого батончика.
Недолго думая, я спросил тогда Олю:
– Это твои деньги на трюмо лежат?
– Нет, Миша, не мои, и ты их не трогай, скорее всего, это деньги отца.
– Можно я возьму вот только эту оттопыренную пятерочку?
– Понимаешь, если бы это были мои деньги, то я бы все отдала, но они отца или мамы, так что никак. Извини.
Вдохновившись этой идеей, я начал гладить Олю между ножек. «Это не поможет», – неуверенно произнесла она. А мне показалось или, может, послышалось: «давай-давай, вперед, смелее, и у тебя все получится».
Я сказал:
– Ты знаешь, я возьму эту пятерочку, а завтра в школе отдам тебе, хорошо?
Постепенно моя рука начала ползти за деньгой, а вторая вдохновенно массировала в уже мокрых трусиках Оли. Я чувствовал себя будто Амаяк Акопян, показывающий виртуозные фокусы по телевизору. Это уже было близко.
Она расслабилась, закатила глаза. «Не останавливайся», – прошептала красавица, будто не видя и не слыша, что я взял с трюмо бумажную пятерку и положил в карман куртки. Второй рукой я массировал клитор и одновременно ввел несколько пальцев во влажное, теплое влагалище. Ольга уплыла в дальнее плавание, но одновременно я ощущал, что ей иногда больновато там. Это потому что только полтора месяца назад она в свои пятнадцать была девственницей, а я в свои тринадцать ее этой девственности лишил прямо на полу этой самой прихожей. Почему именно в прихожей? Не на диване в комнате, не на полу в комнате и даже не в спальне, а в маленьком коридорчике, где была обувь, висела одежда и стояло трюмо с различными лаками, кремами, расческами и небольшой старой черно-белой фоткой с изображением маленькой Оленьки в коляске. Фотка была вставлена в зеркало.
«Сильнее, давай сильнее», – прошептала Ольга, чувствуя, что сейчас что-то произойдет.
Между прочим, я уже подустал, но сделал последний глубокий рывок к финишу, итак: три, две, одна и ноль – время вышло, вся моя натруженная рука облилась соком любви, и я выдохнул:
– Как ты?
Ольга еле стояла, опершись о стену.
– Ну-у, как ты? – повторил я.
Она медленно открыла свои большие глаза.
– Я тебя ненавижу… – пробормотала ласково.
Я улыбнулся:
– Тебе понравилось?
– Дай я дух переведу. А сам как думаешь?
– Думаю, понравилось, – ответил я, растягивая слова.
Я посмотрел на настенные часы и увидел, что уже начало девятого.
– Ой, блин, мне пора, сейчас твои придут с работы и домой надо, доделать уроки и ложиться, утром вставать, в семь в школу.
Она немного пришла в себя:
– Давай беги, но только как придешь, сразу позвони, я буду волноваться.
– Хорошо, – ответил я, а про себя подумал: какого хрена ты волнуешься, я что, зря боксом занимаюсь? Сам кому хочешь намылю рожу.
Быстро оделся, напялил на себя дурацкую облегающую шапку в стиле гандон уже в подъезде, конечно: не любил выглядеть нелепо при ней, вышел на улицу и почесал в сторону дома.
Но сначала – в ларек за шоколадкой на аккуратно стыренную пятерку. Честно говоря, я не особо жаждал шоколада в ту минуту и решил, что лучше все-таки завтра перед школой я куплю snikers или mars.
– Парень, ты в порядке? – спросил меня чей-то вроде бы знакомый голос.
Я очухался, открыл глаза. Казалось, что простоял у этого огромного одинокого дерева целую вечность, но, к моему удивлению, все воспоминания заняли у меня 9 минут, перед тем как «уплыть», я ненароком взглянул на свой свеженький Casio g-shock. Противоударная модель. Время было 3 часа 44 минуты, а сейчас – 53.
– Чего ты тут стоишь? Онанируешь, что ли? В одиночку? – спросил меня Морис.
Да, подошедшим оказался мой лучший друг Морис.
– Это ты?
– Я.
У нас с Морисом была такая «шутка» – иногда мы спрашивали друг друга: «Ты чего тут, онанируешь, что ли?» А зародилась она в одном косметическом салоне. Моя тетка по маминой линии была косметологом, и как-то мы с Морисом зашли ненадолго в салон, где она работала, я даже не помню зачем. Там была прелесть – много классных девок. И несколько голубых парикмахеров. Голубые парикмахеры – это, конечно, не прелесть, но прикол. Я знал Леву – парикмахера, он был другом моей тетки, такой веселый и заводной малый, душа компании. Я и Морис ждали Леву в так называемой подсобке, хотели, чтобы он нас познакомил с очаровательной маникюршей Дашей. Но как-то Лева немного про нас забыл, и мы просидели как два идиота в подсобке около часа, после чего дверь открылась и вошел тот самый Лева.
– Ой, парни, а вы что тут, онанируете, что ли?
Мы, конечно, заколебались его ждать, но поржали. С тех пор эта незамысловатая присказка к нам и прицепилась.
– Да просто задумался что-то, – ответил я Морису. Не хотел углубляться в подробности, Морис не был глубоким парнем. Со временем я это понял. Но тогда он был мой единственный «большой мен».
– Слушай, как ты насчет пойти сегодня на ночную в «Пульс»?
– Ночную? – переспросил я. – А ты что, надумал сходить? А, ну да, сегодня пятница – будет много девок, – добавил я, немного подумав.
Морис порылся в карманах своих зеленых слаксов и вытащил 30 рублей. Вход в «Пульс» на тот момент был аж целых 20 рублей, а остальные 10 рублей Морис, видимо, хотел потратить на одну несчастную бутылку дурацкого пива за семь рублей 35 копеек.
– Не густо, Морис, на это особо не разгуляешься, ведь ты на это собираешься погулять да, Мор?
– У тебя есть сколько-нибудь? – почти с серьезным видом спросил он.
Я ожидал, что он так спросит, иначе это был бы не он. Я знал его с первого класса, с первого класса мы были вместе, но он был халявщиком и распиздяем. Внешне Морис был похож на утку, были такие в Диснеевских мультиках – «Зигзаг Мокряк» и «Дональд Дак» – два полных придурка, но добрые и наивные – все-таки для детей делались.
Иногда его немного вытянутое лицо с большим носом, хитрыми серыми глазами, как будто подкрашенными черными ресницами и волосами на проборчик, напоминало мне лица этих персонажей. Приплюсуем тело, как у сперматозоида, и получим Мориса. Имя «Морис», Мору, как он сам рассказывал, досталось от прадеда по отцовской линии. Тот вроде был цыганским бароном, но так ли это на самом деле, неизвестно. Даже сам Морис путался в своих корнях: иногда они у него были цыганские, а иногда грузинские, но последние – по бабушке.
– У меня сотка есть, я как раз вчера заходил к Федору, ну, ты помнишь, бывший муж мамки моей, и я стрельнул у него немного.
Морис удивился:
– Да, это круто. С соткой, блин, можно даже в «Ложе» тусоваться.
– Не, в «Ложе» не хочу, там понты и одна дешевка, к тому же музыка не очень. Давай пойдем в «Пульс» либо никуда.
– Ну, в «Пульс» так в «Пульс»».
Мы с ним жили в соседних домах, поэтому пошли вместе. Я ужасно хотел есть и знал, что бабушка приготовила что-то вкусненькое. По дороге я сказал Морису, что поговорил с Федором и может, тот даст мне какую-нибудь работенку на лето, очень хотелось немного подкалымить.
Я горел желанием заработать денег, поэтому появившаяся перспектива вызывала во мне всплеск позитивных эмоций, а что еще нужно обычному городскому парню в 14 лет?
Все «пацаны» из мелких провинциальных городков похожи друг на друга. Везде есть и «ботаны» с возвышенной самооценкой, есть и «хулиганье», и просто «отморозки», так сказать, внутренне гнилые парни, те, которые плохо кончают. Ну и что-то среднее между вышеназванными. Это среднее тоже включало в себя несколько слоев ребят: тех, которые уже имеют цель в жизни и настроены ее добиваться, даже не подозревая о тяжелых препятствиях и, конечно, плате за свою мечту, и тех, кто живет одним днем – «ни рыба ни мясо» – это выражение про них. Они не «ботаны», ну и не «мелкие пакостники».
С гордостью я приписал себя к числу ребят, которые хотели вырваться из маленького, серого города и сделать себя в столице. Selfmade.
Я на этом собаку съел, бился головой об стену 32 раза, поседел и постарел, а также обзавелся целой кучей черных демонов, живущих внутри меня.
Это моя плата за все, ну об этом чуть позже.
Итак, направляясь в сторону дома, мы о чем-то переговаривались с Морисом, как вдруг, метрах в 150 от дороги, мой взгляд упал на очень красивую девушку. Она стояла ко мне спиной, но ее светло-розовое летнее платье периодически задиралось, оголяя ее стройные сексуальные ноги.
– Значит, к одиннадцати в «Пульсе», да?
– Ты только сотку не забудь, а то совсем лаве нет, я тебя у подъезда буду ждать в 22.30, и нам получаса за глаза хватит дойти.
Я слышал его, но мой взгляд был направлен на девушку, и я про себя думал: «только не уходи, я сейчас подойду, сейчас, только две минуты, и я подойду». Внутри у меня все играло, мотор работал на полную. Я ощущал некую нервозность.
– Договорились. Буду ждать тебя внизу, – выпалил я.
Мы ударили по рукам, и я со скоростью легкоатлета-«ходуна» потопал к ней. На полпути обернулся и увидел ухмылку на лице Мориса.
Я шел, шел и, наконец, дошел. Где-то в 10 метрах я сбавил шаг, пытался восстановить дыхание, но было не просто, слишком часто билось сердце, я глотал воздух. Дошел. Немного прошелся вперед, будто иду куда-то, обернулся и увидел учительницу истории, по которой сох уже целый год. Ее, видимо, перевели из другой школы, либо сама перешла. Уверен, что по ней сохли все, даже те самые «ботаны» наверняка в тихушку подергивали свои отростки, мечтая о ней, не говоря обо всех остальных. Елена Викторовна собственной персоной в метре от меня и не в школе. А на улице лето.
– Здрассьте, Елена Викторовна, – небрежно ляпнул я.
Она была в своих мыслях и, видимо, чего-то ждала, либо кого-то. Выражение ее лица при моем появлении почти не изменилось, она только слегка улыбнулась:
– Сафронов? Привет.
Вот это вот «Сафронов, привет» – было как серпом по одному месту. После таких интонаций общаться дальше не захочется.
Но я попробовал.
– Не ожидал вас встретить здесь, вы кого-то ждете, да? Или просто…
– Вообще-то жду, мужа.
– Мужа? Вы замужем?
– Пока нет, но собираюсь, так что это мой будущий муж.
Будущий муж – ничего себе. Попал, как говорится, впросак. И что сейчас делать?
Я немного расстроился.
– Вы знаете, вам это платье очень идет, вот именно этот цвет, светло-розовый – мой самый любимый.
– Да ты что, какое совпадение, это и мой любимый цвет.
Разговор явно не клеился, и я решил идти ва-банк:
– Пойдемте сегодня в «Пульс» вечером.
– Сафронов, ты приглашаешь, что ли? Я согласна, только с женихом приду, хорошо?
Она улыбалась, и мне показалось, даже немного кокетничала.
– Давайте, приходите, я буду с Морисом, ну, с другом, мы подойдем к 23, – спокойно ответил я.
– Не знаю, честно говоря. Хотя в «Пульсе вроде бы ничего, можно расслабиться.
Это слово «расслабиться» будто погладило меня по животу.
– Завтра у нас… – она задумалась. – Так, завтра суббота, выходной.
Не знаю, почему она говорила про выходной, ведь были каникулы у всех. Может, она еще где-нибудь работала.
– Так вы пойдете или нет?
– Не обещаю, ляжет карта – пойду, а не ляжет – не пойду.
Про карту у нее было любимое выражение и еще несколько в таком духе.
Не сказать, чтоб я был счастлив от услышанного, но на секунду у меня мелькнуло подозрение, что Елена чем-то заинтересовалась, может быть, даже мной. Так или не так, я не знал и решил красиво закончить.
– Вы знаете, Елена! Для меня было бы наслаждением увидеть вас сегодня. До встречи, – мягко улыбаясь, добавил я и гордо пошел домой.
В 22–30 я, как полагается, был около своего подъезда и ждал Мориса. Пока его не было, я занял себя незамысловатым нажиманием на кнопки моих Casio.
– Здорово, спортсмен!
Я поднял голову. Двор был пуст, поэтому я не сомневался, что поздоровались со мной. Это оказался Андрей, не сказать, что я хорошо его знал, но мы учились в одной школе, только он был старше меня на несколько лет. Хороший парень, но много бухал и нюхал «кокс», непонятно только, где он его доставал.
– Привет, Андрюх, как сам?
– Нормально, у подруги день рождения сегодня, бухать иду.
– Ты все бухаешь? Здоровый парень, займись спортом.
– Да на фиг, пять лет хоккея мне за глаза хватило.
– А перспективы не было, что ли? Ну, там, в Москву поехать? В лигу попасть?
Андрей достал пачку сигарет Саmel и начал ногтем ее открывать.
– Не знаю даже, у меня травмировано колено, поэтому вряд ли с такой перспективой в Москву, максимум, что могу сейчас, это быстро ходить.
Мне было жалко его, с одной стороны, но с другой, мы же сами кузнецы своей судьбы, значит, так тому и быть. Мы попрощались, и больше я его никогда не видел. Через четыре года Андрей умер от передоза, где-то на стройке, с ним был еще один кент, и, по слухам, Андрея можно было спасти вовремя, но тот, второй, испугался и убежал, оставив его отходить в мир иной.
Наконец подошел Морис в своем любимом выходном комбинезоне, думал, что в «этом» он неотразим. Под мышкой у него виднелась черная барсетка, тонкая, потому что там ни хрена не было, кроме 30 рублей, пары фоток его родных и трех визиток неизвестных ему людей.
– Стоим, ждем?
– На часы посмотри сначала, ты чего, «срал», что ли, перед выходом? На 20 минут опоздал.
– Да просто телка одна знакомая позвонила, когда в дверях уже был.
– Не лечи меня этими байками, ладно, пошли уже. Сегодня может Елена там будет.
– Какая Елена? – с недоумением спросил Мор.
У себя дома в своей комнате я сидел за столом и от нечего делать листал книжку про приключения Жени Сидорова.
Но было как-то скучновато, я закрыл книгу, отодвинул ее, и взгляд мой ленивый и усталый упал на стену, всю увешанную плакатами. Тут и Rocky, Kigboxer и Терминатор и т. д. Все те герои, пленившие меня страстью к жизненным приключениям. Странное чувство, но когда ты живешь и растешь в полноценной семье, где есть свои правила, устои и взгляды на эту жизнь, мир кажется тебе плосковатым и в то же время не однозначным, но тем не менее ребенок живет в детстве, где о нем всячески заботятся и подтирают задницу и слезки, очень долго. Оглядываясь назад, понимаешь, что все не зря и что ты можешь остаться один в любую секунду, после того как пройдешь рубеж под названием детство.
Как ни крути, время его проходит. Уже после первых засосных поцелуйчиков чувствуешь себя другим человеком и жаждешь быстрее этого, потому что своим сверстникам, если они попробовали раньше, с некой опаской смотришь в глаза, боясь, что засмеют, неправильно оценят тебя (что часто и случается).
Она оценила наш первый поцелуй у нее в подъезде. Ну, в смысле она совсем не целованная была, но когда почувствовала мальчишеские губы, то оценила. Первые наши чмоканья были настолько неумелые, что идущая вниз по лестнице соседка говорила:
– Как вы громко целуетесь, мне даже на втором этаже слышно.
Забавно, да? А могла бы и не греть свои непроколотые уши. Непроколотые они были потому, что в свои 29 соседка Люда со второго этажа честно верила, что если колоть уши, то можно попасть в некие точки и нервным сделаться на всю жизнь. А у нее было свое понятие о красоте.
Оле я нравился всегда. Даже больше. И я любил ее, или думал, что любил. Мы вместе учились в школе, она была постарше меня на несколько лет, что не могло меня не радовать. Не скажу, что я пялился на нее постоянно, а впервые обратил внимание, когда во время урока русского языка вышел в туалет, да так и не дошел до него. На третьем этаже четырехэтажной школы я впервые увидел Олю другими глазами. Отличие было лишь в том, что она была одна. Сидела на подоконнике, прекрасная, как утро, в сереньком коротком сарафанчике, стильных мягких мокасинах коричневого цвета, почему-то это особенно запомнилось. Олино каре меня сводило с ума. Ей очень шла эта прическа, подходила к ее изящному личику, большим глазам и пухленьким губкам, сложенным в нескромный бантик. Она что-то читала в учебнике или в книге, мне нужно было решиться – либо подойти к ней, либо забыть и никогда этого не делать, потому что такой возможности больше не будет. Колебался я недолго, секунд десять, но эти десять секунд были длинною в вечность. Я решился идти напролом. Подошел так близко, что можно было сделать длинный шаг и оказаться вплотную к ней. Я хотел сказать что-то, но Оля опередила меня. Услышав, что к ней кто-то подкрался, она оторвала свой взгляд от учебника истории. Теперь я мог точно его разглядеть.
– Привет, – сказала она.
– Привет. Меня Миша зовут. Как дела? Что читаешь?
– Оля, дела отлично, историю, как видишь.
– Вижу, что ты очень красивая. Можно я провожу тебя сегодня домой?
Она повела бровью, и в лице ее я прочитал удивление.
– Можно я провожу тебя до дома? – снова спросил я, но уже увереннее, не знаю почему.
– Я слышала, можешь не повторять третий раз. Нельзя. Тебе не пора на урок?
– Не пора, а тебе? Ты чего не на занятиях?
– Не хочу, устала от них, хочу одна побыть.
– Ну побудь одна сейчас. А позже я тебя провожу. Когда, кстати, у тебя последний урок?
– Ты всегда такой настырный, а, маленький мальчик?
– Нет, но в данный момент да. И потом, я не намного младше тебя, маленькая девочка. Так когда последний урок заканчивается?
– Через один.
– То есть еще два.
– Ну да, еще два, литера и история, видишь, сижу, учу.
– А что учишь?
– Древнюю Грецию. Завоевания Александра Македонского.
– А-а, интересно?
– Интересный он сам, этот Александр.
Меня не очень занимала тема учебы, поэтому я подвел аккуратно все к встрече после занятий. В итоге она согласилась. Что не могло не привести меня в мощнейший восторг, я даже сам себя зауважал. На уроке я уже, конечно, не мог ничего воспринимать, все мысли были только о ней. Я видел себя как будто со стороны. Мечтатель сидел за разукрашенной авторучкой партой и уже строил дальнейшие планы, связанные с этой девочкой: она подружка, потом уже жена, а там и семья, и дети, и вместе встреченная старость в кругу многочисленных внуков.
Я слышал от кого-то, что мысли материализуются, если часто проецировать их у себя в мозгу. Вот я и был этим занят вместо изучения географии, хотя у учительницы по этому предмету была очень красивая задница. Думаю, что многие малолетние мои сверстники, включая меня, не одну ночь провели с правой рукой, думая о географичке.
После занятий я проводил Олю до дома и впредь провожал каждый день. Мы постоянно о чем-то разговаривали – она о себе, о семье, я о своих планах на будущее, о спорте. Нам нравилось общество друг друга, но мы не догадывались, что часики неумолимо двигаются, и наше общее время проходит.
Я проводил дома у Оли много времени, иногда и тренировки прогуливал, что не могло не волновать Игоря Афанасьевича. Он даже звонил мне домой, чего я совсем не ожидал. Он говорил бабушке, что давно меня не видел, а хотелось бы перед кубком области. Что я мог ответить бабуле с дедом, когда они отчитывали меня? Молчал как рыба, понимая свою никчемность и глупость.
Наверное, я не был идиотом и впитывал вразумительные слова старших. Стал чаще посещать «трени», это же борьба с самим собой, и я, упиваясь, преодолевал свою трусость. Я очень благодарен деду, что он привел меня в бокс, и тем самым фактически разрешилась проблема с уличным хулиганьем. Поверьте, мало кайфа, когда какой-нибудь Хрен Веревкин возомнит себя крутым Уокером и ни с того ни с сего колошматит твою физиономию. А потом прибегает в истерике твоя девушка и умоляет Хрена Веревкина, который только вчера узнал, что такое боевое искусство, тебя не бить. Жутко, не правда ли? Жутко, а главное, стыдно. Кто пережил подобное, со мной согласится. Спасибо, дед, что думал обо мне.
Вообще с Ольгой я очень разбаловался и вел себя как хотел, видимо, играла папина кровушка. Это удивительно, что в таком мелком возрасте, а ей было 16 лет, она так искренне относилась ко мне.
– Пирог с вареной сгущенкой, пожалуйста, я после тренировки зайду, буду очень голоден.
– Да ты что, а больше тебе ничего не сделать, дорогой?
– Ну пожалуйста, – почти жалобно бормотал я и уже знал, что вечером буду облизываться перед готовым пирогом.
– Ты хочешь именно с вареной или, может, с обычной сгущенкой, а то очень долго ждать, когда она на огне дойдет до нужной кондиции.
В конце концов я соглашался и на белую сгущенку. Вот, блин, Оленька, ты так избаловала меня, что теперь я зануда, как дед, страдающий «метеоризмом», и предельно придирчив ко всему, что исходит от женского пола.
– Во сколько ты ко мне зайдешь? Как всегда в 9, как всегда на 20 минут?
– Я говорил, что, как только закончится тренировка, так сразу приду.
Я должен был ей это объяснять каждый день.
– Ты любишь меня? – спросила Оля как-то в то время, когда я после утомительной тренировки уплетал ее пирог со сгущенкой за обе щеки.
Я отреагировал, не переставая жевать:
– Конечно, люблю, почему ты спрашиваешь?
Может, я не был искренен до конца. Но ответить иначе не мог, не хотелось делать ей больно.
– Я не знаю, но иногда мне кажется, что я тебе нужна только для решения каких-то твоих проблем, готовки пирогов и безе.
Кстати, эти безе были божественно нежные и вкусные.
Оля все мне говорила искренне, это чувствовалось, но я хавал этот вкусный пирог и не хотел заморачиваться такой ерундой, у нее была дурацкая привычка мне надоедать вопросами типа: «Зачем я тебе нужна?», «Тебе нравятся наши отношения?» и все в таком духе.
Оля не была неумной, скорее наоборот, еврейская кровь по материнской линии давала ей какую-то мудрость, иначе, как объяснить, что столько времени, аж целых три года, я был с ней, она как-то умудрялась меня удерживать, хотя после окончания школы это было уже невозможно.
– А почему твоя бабушка ко мне так относится? Мне это неприятно. Я ни тебе, ни ей ничего плохого не делаю.
Я знал, что бабушка, правда, не была в восторге от моих отношений с Олей, потому что считала, что пока рано и, собственно говоря, незачем. Я учился в 8-м классе, занимался боксом и вел нормальную школьную жизнь. Она не хотела, чтобы Оля влияла на мои оценки, на результаты в спорте и даже на отношения в классе с ребятами, потому что я был единственным, кто в этом возрасте встречался с девочкой на два года старше.
– Не пойму никак ваших отношений, она старше тебя, что у вас может быть общего? У тебя свои интересы, у нее свои, да и вообще…
Слово «вообще» включало в себя многогранность действий, которую можно свести и к простому: трахаться еще рановато, внучек, думать надо головой, а не головкой.
– Я, конечно, все понимаю, но все-таки считаю, еще рановато, – она помолчала и четко повторила. – Рановато.
Я же говорил Оле: «Да все хорошо, что ты переживаешь? Бабушка к тебе нормально относится». Она глядела на меня своими выразительными глазами. И я добавлял: «Нормально, поверь мне». Она тогда говорила: «Но я же чувствую, даже когда звоню тебе, твоя бабушка отвечает мне так… нехотя».
– Да тебе кажется. Все ок.
Я хотел быстрее закруглить эту тему. Это было чересчур для моей головы. Я позанимался, побоксировал, глотал позитив и жизненную энергию, принял освежающий контрастный душ и прошелся пешком до дома любимой. И как только начал есть выпрошенный пирог, посыпалось 133 вопроса. Как тут не лопнуть от раздражения?
Ну да ладно, не жалуюсь я на свою подругу, в конце концов, она любила меня и выполняла все мои капризы. А капризничал я постоянно, и причем очень умело.
Помню, у нее дома на трюмо в коридоре лежали деньги, около пятидесяти рублей. Не самые плохие деньги – это около 10 шоколадок Mars, обожаемых мною тогда. Я запомнил, когда впервые увидел рекламу этого батончика, был 1990 год. Время перестройки, мне было восемь лет. В Италии проходил чемпионат мира по футболу, и я, как и мой отец, болел за сборную Италии. У них тогда ярко выступал дуэт нападающих Р. Баджо и Скилаччи. Но, увы, Италия вылетела из чемпионата, уступив Аргентине в полуфинале в серии пенальти, обидно, но что поделать. Так вот, между матчами тогда запустилась реклама mars и snikers, но купить их можно было только в аэропортах. Я помню, как я докапризничался, и отец погнал свою «шаху» в сторону Шарика. И все только ради этого батончика.
Недолго думая, я спросил тогда Олю:
– Это твои деньги на трюмо лежат?
– Нет, Миша, не мои, и ты их не трогай, скорее всего, это деньги отца.
– Можно я возьму вот только эту оттопыренную пятерочку?
– Понимаешь, если бы это были мои деньги, то я бы все отдала, но они отца или мамы, так что никак. Извини.
Вдохновившись этой идеей, я начал гладить Олю между ножек. «Это не поможет», – неуверенно произнесла она. А мне показалось или, может, послышалось: «давай-давай, вперед, смелее, и у тебя все получится».
Я сказал:
– Ты знаешь, я возьму эту пятерочку, а завтра в школе отдам тебе, хорошо?
Постепенно моя рука начала ползти за деньгой, а вторая вдохновенно массировала в уже мокрых трусиках Оли. Я чувствовал себя будто Амаяк Акопян, показывающий виртуозные фокусы по телевизору. Это уже было близко.
Она расслабилась, закатила глаза. «Не останавливайся», – прошептала красавица, будто не видя и не слыша, что я взял с трюмо бумажную пятерку и положил в карман куртки. Второй рукой я массировал клитор и одновременно ввел несколько пальцев во влажное, теплое влагалище. Ольга уплыла в дальнее плавание, но одновременно я ощущал, что ей иногда больновато там. Это потому что только полтора месяца назад она в свои пятнадцать была девственницей, а я в свои тринадцать ее этой девственности лишил прямо на полу этой самой прихожей. Почему именно в прихожей? Не на диване в комнате, не на полу в комнате и даже не в спальне, а в маленьком коридорчике, где была обувь, висела одежда и стояло трюмо с различными лаками, кремами, расческами и небольшой старой черно-белой фоткой с изображением маленькой Оленьки в коляске. Фотка была вставлена в зеркало.
«Сильнее, давай сильнее», – прошептала Ольга, чувствуя, что сейчас что-то произойдет.
Между прочим, я уже подустал, но сделал последний глубокий рывок к финишу, итак: три, две, одна и ноль – время вышло, вся моя натруженная рука облилась соком любви, и я выдохнул:
– Как ты?
Ольга еле стояла, опершись о стену.
– Ну-у, как ты? – повторил я.
Она медленно открыла свои большие глаза.
– Я тебя ненавижу… – пробормотала ласково.
Я улыбнулся:
– Тебе понравилось?
– Дай я дух переведу. А сам как думаешь?
– Думаю, понравилось, – ответил я, растягивая слова.
Я посмотрел на настенные часы и увидел, что уже начало девятого.
– Ой, блин, мне пора, сейчас твои придут с работы и домой надо, доделать уроки и ложиться, утром вставать, в семь в школу.
Она немного пришла в себя:
– Давай беги, но только как придешь, сразу позвони, я буду волноваться.
– Хорошо, – ответил я, а про себя подумал: какого хрена ты волнуешься, я что, зря боксом занимаюсь? Сам кому хочешь намылю рожу.
Быстро оделся, напялил на себя дурацкую облегающую шапку в стиле гандон уже в подъезде, конечно: не любил выглядеть нелепо при ней, вышел на улицу и почесал в сторону дома.
Но сначала – в ларек за шоколадкой на аккуратно стыренную пятерку. Честно говоря, я не особо жаждал шоколада в ту минуту и решил, что лучше все-таки завтра перед школой я куплю snikers или mars.
* * *
Разные события всплывали в моей голове. Я с отрешенным видом облокотился на толстое дерево где-то между школой и продовольственным магазином.– Парень, ты в порядке? – спросил меня чей-то вроде бы знакомый голос.
Я очухался, открыл глаза. Казалось, что простоял у этого огромного одинокого дерева целую вечность, но, к моему удивлению, все воспоминания заняли у меня 9 минут, перед тем как «уплыть», я ненароком взглянул на свой свеженький Casio g-shock. Противоударная модель. Время было 3 часа 44 минуты, а сейчас – 53.
– Чего ты тут стоишь? Онанируешь, что ли? В одиночку? – спросил меня Морис.
Да, подошедшим оказался мой лучший друг Морис.
– Это ты?
– Я.
У нас с Морисом была такая «шутка» – иногда мы спрашивали друг друга: «Ты чего тут, онанируешь, что ли?» А зародилась она в одном косметическом салоне. Моя тетка по маминой линии была косметологом, и как-то мы с Морисом зашли ненадолго в салон, где она работала, я даже не помню зачем. Там была прелесть – много классных девок. И несколько голубых парикмахеров. Голубые парикмахеры – это, конечно, не прелесть, но прикол. Я знал Леву – парикмахера, он был другом моей тетки, такой веселый и заводной малый, душа компании. Я и Морис ждали Леву в так называемой подсобке, хотели, чтобы он нас познакомил с очаровательной маникюршей Дашей. Но как-то Лева немного про нас забыл, и мы просидели как два идиота в подсобке около часа, после чего дверь открылась и вошел тот самый Лева.
– Ой, парни, а вы что тут, онанируете, что ли?
Мы, конечно, заколебались его ждать, но поржали. С тех пор эта незамысловатая присказка к нам и прицепилась.
– Да просто задумался что-то, – ответил я Морису. Не хотел углубляться в подробности, Морис не был глубоким парнем. Со временем я это понял. Но тогда он был мой единственный «большой мен».
– Слушай, как ты насчет пойти сегодня на ночную в «Пульс»?
– Ночную? – переспросил я. – А ты что, надумал сходить? А, ну да, сегодня пятница – будет много девок, – добавил я, немного подумав.
Морис порылся в карманах своих зеленых слаксов и вытащил 30 рублей. Вход в «Пульс» на тот момент был аж целых 20 рублей, а остальные 10 рублей Морис, видимо, хотел потратить на одну несчастную бутылку дурацкого пива за семь рублей 35 копеек.
– Не густо, Морис, на это особо не разгуляешься, ведь ты на это собираешься погулять да, Мор?
– У тебя есть сколько-нибудь? – почти с серьезным видом спросил он.
Я ожидал, что он так спросит, иначе это был бы не он. Я знал его с первого класса, с первого класса мы были вместе, но он был халявщиком и распиздяем. Внешне Морис был похож на утку, были такие в Диснеевских мультиках – «Зигзаг Мокряк» и «Дональд Дак» – два полных придурка, но добрые и наивные – все-таки для детей делались.
Иногда его немного вытянутое лицо с большим носом, хитрыми серыми глазами, как будто подкрашенными черными ресницами и волосами на проборчик, напоминало мне лица этих персонажей. Приплюсуем тело, как у сперматозоида, и получим Мориса. Имя «Морис», Мору, как он сам рассказывал, досталось от прадеда по отцовской линии. Тот вроде был цыганским бароном, но так ли это на самом деле, неизвестно. Даже сам Морис путался в своих корнях: иногда они у него были цыганские, а иногда грузинские, но последние – по бабушке.
– У меня сотка есть, я как раз вчера заходил к Федору, ну, ты помнишь, бывший муж мамки моей, и я стрельнул у него немного.
Морис удивился:
– Да, это круто. С соткой, блин, можно даже в «Ложе» тусоваться.
– Не, в «Ложе» не хочу, там понты и одна дешевка, к тому же музыка не очень. Давай пойдем в «Пульс» либо никуда.
– Ну, в «Пульс» так в «Пульс»».
Мы с ним жили в соседних домах, поэтому пошли вместе. Я ужасно хотел есть и знал, что бабушка приготовила что-то вкусненькое. По дороге я сказал Морису, что поговорил с Федором и может, тот даст мне какую-нибудь работенку на лето, очень хотелось немного подкалымить.
Я горел желанием заработать денег, поэтому появившаяся перспектива вызывала во мне всплеск позитивных эмоций, а что еще нужно обычному городскому парню в 14 лет?
Все «пацаны» из мелких провинциальных городков похожи друг на друга. Везде есть и «ботаны» с возвышенной самооценкой, есть и «хулиганье», и просто «отморозки», так сказать, внутренне гнилые парни, те, которые плохо кончают. Ну и что-то среднее между вышеназванными. Это среднее тоже включало в себя несколько слоев ребят: тех, которые уже имеют цель в жизни и настроены ее добиваться, даже не подозревая о тяжелых препятствиях и, конечно, плате за свою мечту, и тех, кто живет одним днем – «ни рыба ни мясо» – это выражение про них. Они не «ботаны», ну и не «мелкие пакостники».
С гордостью я приписал себя к числу ребят, которые хотели вырваться из маленького, серого города и сделать себя в столице. Selfmade.
Я на этом собаку съел, бился головой об стену 32 раза, поседел и постарел, а также обзавелся целой кучей черных демонов, живущих внутри меня.
Это моя плата за все, ну об этом чуть позже.
Итак, направляясь в сторону дома, мы о чем-то переговаривались с Морисом, как вдруг, метрах в 150 от дороги, мой взгляд упал на очень красивую девушку. Она стояла ко мне спиной, но ее светло-розовое летнее платье периодически задиралось, оголяя ее стройные сексуальные ноги.
– Значит, к одиннадцати в «Пульсе», да?
– Ты только сотку не забудь, а то совсем лаве нет, я тебя у подъезда буду ждать в 22.30, и нам получаса за глаза хватит дойти.
Я слышал его, но мой взгляд был направлен на девушку, и я про себя думал: «только не уходи, я сейчас подойду, сейчас, только две минуты, и я подойду». Внутри у меня все играло, мотор работал на полную. Я ощущал некую нервозность.
– Договорились. Буду ждать тебя внизу, – выпалил я.
Мы ударили по рукам, и я со скоростью легкоатлета-«ходуна» потопал к ней. На полпути обернулся и увидел ухмылку на лице Мориса.
Я шел, шел и, наконец, дошел. Где-то в 10 метрах я сбавил шаг, пытался восстановить дыхание, но было не просто, слишком часто билось сердце, я глотал воздух. Дошел. Немного прошелся вперед, будто иду куда-то, обернулся и увидел учительницу истории, по которой сох уже целый год. Ее, видимо, перевели из другой школы, либо сама перешла. Уверен, что по ней сохли все, даже те самые «ботаны» наверняка в тихушку подергивали свои отростки, мечтая о ней, не говоря обо всех остальных. Елена Викторовна собственной персоной в метре от меня и не в школе. А на улице лето.
– Здрассьте, Елена Викторовна, – небрежно ляпнул я.
Она была в своих мыслях и, видимо, чего-то ждала, либо кого-то. Выражение ее лица при моем появлении почти не изменилось, она только слегка улыбнулась:
– Сафронов? Привет.
Вот это вот «Сафронов, привет» – было как серпом по одному месту. После таких интонаций общаться дальше не захочется.
Но я попробовал.
– Не ожидал вас встретить здесь, вы кого-то ждете, да? Или просто…
– Вообще-то жду, мужа.
– Мужа? Вы замужем?
– Пока нет, но собираюсь, так что это мой будущий муж.
Будущий муж – ничего себе. Попал, как говорится, впросак. И что сейчас делать?
Я немного расстроился.
– Вы знаете, вам это платье очень идет, вот именно этот цвет, светло-розовый – мой самый любимый.
– Да ты что, какое совпадение, это и мой любимый цвет.
Разговор явно не клеился, и я решил идти ва-банк:
– Пойдемте сегодня в «Пульс» вечером.
– Сафронов, ты приглашаешь, что ли? Я согласна, только с женихом приду, хорошо?
Она улыбалась, и мне показалось, даже немного кокетничала.
– Давайте, приходите, я буду с Морисом, ну, с другом, мы подойдем к 23, – спокойно ответил я.
– Не знаю, честно говоря. Хотя в «Пульсе вроде бы ничего, можно расслабиться.
Это слово «расслабиться» будто погладило меня по животу.
– Завтра у нас… – она задумалась. – Так, завтра суббота, выходной.
Не знаю, почему она говорила про выходной, ведь были каникулы у всех. Может, она еще где-нибудь работала.
– Так вы пойдете или нет?
– Не обещаю, ляжет карта – пойду, а не ляжет – не пойду.
Про карту у нее было любимое выражение и еще несколько в таком духе.
Не сказать, чтоб я был счастлив от услышанного, но на секунду у меня мелькнуло подозрение, что Елена чем-то заинтересовалась, может быть, даже мной. Так или не так, я не знал и решил красиво закончить.
– Вы знаете, Елена! Для меня было бы наслаждением увидеть вас сегодня. До встречи, – мягко улыбаясь, добавил я и гордо пошел домой.
В 22–30 я, как полагается, был около своего подъезда и ждал Мориса. Пока его не было, я занял себя незамысловатым нажиманием на кнопки моих Casio.
– Здорово, спортсмен!
Я поднял голову. Двор был пуст, поэтому я не сомневался, что поздоровались со мной. Это оказался Андрей, не сказать, что я хорошо его знал, но мы учились в одной школе, только он был старше меня на несколько лет. Хороший парень, но много бухал и нюхал «кокс», непонятно только, где он его доставал.
– Привет, Андрюх, как сам?
– Нормально, у подруги день рождения сегодня, бухать иду.
– Ты все бухаешь? Здоровый парень, займись спортом.
– Да на фиг, пять лет хоккея мне за глаза хватило.
– А перспективы не было, что ли? Ну, там, в Москву поехать? В лигу попасть?
Андрей достал пачку сигарет Саmel и начал ногтем ее открывать.
– Не знаю даже, у меня травмировано колено, поэтому вряд ли с такой перспективой в Москву, максимум, что могу сейчас, это быстро ходить.
Мне было жалко его, с одной стороны, но с другой, мы же сами кузнецы своей судьбы, значит, так тому и быть. Мы попрощались, и больше я его никогда не видел. Через четыре года Андрей умер от передоза, где-то на стройке, с ним был еще один кент, и, по слухам, Андрея можно было спасти вовремя, но тот, второй, испугался и убежал, оставив его отходить в мир иной.
Наконец подошел Морис в своем любимом выходном комбинезоне, думал, что в «этом» он неотразим. Под мышкой у него виднелась черная барсетка, тонкая, потому что там ни хрена не было, кроме 30 рублей, пары фоток его родных и трех визиток неизвестных ему людей.
– Стоим, ждем?
– На часы посмотри сначала, ты чего, «срал», что ли, перед выходом? На 20 минут опоздал.
– Да просто телка одна знакомая позвонила, когда в дверях уже был.
– Не лечи меня этими байками, ладно, пошли уже. Сегодня может Елена там будет.
– Какая Елена? – с недоумением спросил Мор.