2
Зима выдалась суровой, необычно холодной для Крыма. Снежной и морозной, особенно в горах. И, как всегда в зимние месяцы, с продувными шквалистыми ветрами. Как налетит такой ветрюга с моря, с Кавказского берега, так в горах Крыма, даже в глухих урочищах, в лесных чащобах ни зверю, ни птице спасения нет. В такую пору особенно тяжко приходится человеку, если он оказался в горах. Лес не спасает, не укрывает от мороза, хотя и несколько ослабляет напор ветра, да не везде. В горах свои законы. Штормовые порывы, отскочив от одной горы, соединяются с другими порывами ветра с удвоенной силой, с дикой свирепостью и гулом устремляются, как по трубе, вдоль узкого ущелья.Всю ночь бушевал ветер и стих к утру.
– А морозец знатный! – Сказал Степан Громов, растирая снегом руки. – Да еще с ветерком.
– Шпарит, как в Сибири, – произнес Петрович, надвигая шапку на глаза.
Они выбрались из тесной землянки, теплой, но дымной и насквозь прокуренной, подышать свежим воздухом.
– В Сибири мороз пошибче будет, но без ветра и потому легче переносится, – деловито сказал Степан Громов и, размяв в ладонях снег, обтер им лицо.
Степан Громов, как и Петрович, в партизанах уже третий месяц, со дня выхода феодосийского отряда в горы.
– Даже не верится, что мы находимся в Крыму, на курортном южном берегу Крыма. – Петрович, сняв варежки, тоже стал растирать руками снег, который быстро чернел в его ладонях.
– Не на берегу, а над берегом, – уточнил Степан, – в горах, и на высоте более километра.
– Занудливый ты, Степан!
– Не занудливый, а дотошный, чтоб точность была.
– Один хрен! Что на берегу, что в горах человеку несладко, – сказал Петрович, – мороз до печенок пробирает.
– Это верно! И на берегу, и в городе. Особенно тем в Севастополе, кто сейчас в окопах.
Сказав это, Степан Громов подумал о своем внуке, об Алексее. Как он там? Жив ли? В том, что внук на передовой, дед не сомневался. Он хорошо знал своего Алешку. Сам в любое пекло без спроса полезет. Неугомонный! На военном корабле его никакими цепями удержать. Он на передовой, это точно! Весь в отца! В нашу, громовскую породу, жилистую и круто замешанную. Степан гордился внуком, радовался его спортивным успехам. Чемпион всего Военно-морского флота Советского Союза! И еще подумал, что Алексей не узнает своего деда, встреться они случайно на улице. Таким бородатым внук его никогда не видел. Борода выдалась густая, окладистая, с серебристой проседью.
А у Петровича она сплошь седая, хотя он на десяток лет моложе Степана Александровича. Петрович тоже из феодосийской типографии. Отменный печатник Иван Петрович Чириков. Но в типографии с давних пор его уважительно величают Петровичем. Так пошло и поехало, Петрович и Петрович, отчество заменило имя и фамилию.
Борода у Петровича хоть и седая, но густая и подстриженная. Ее подстригла ему фельдшер Галия, из древнего рода феодосийских кипчаков. Женщина молодая, крупная, с мягкими сильными руками. Она осталась единственным медицинским работником в партизанском отряде. Врач и парикмахер, как и многие партизаны, погибли в первом бою. Более половины отряда полегло.
Партизанскому отряду Феодосии не повезло с первых дней.
Война началась совсем не так, как о ней думали, как к ней готовились. Не с победного наступления, а с обороны, и не на территории врага, а на своей земле. Фронт стремительно приближался к Крыму. В последние дни октября 1941 года немецкие войска ворвались на полуостров. Как и было предусмотрено планом развертывания партизанского движения в Крыму, местные отряды начали спешно занимать свои базы, заранее приготовленные в лесных чащобах Крымских гор. Личный состав Феодосийского отряда, созданный, как и многие отряды, на базе местного истребительного батальона, 1 ноября в количестве 398 человек собрался в урочище Кизилташ.
В отличие от большинства районов и областей, захваченных врагом, где партизанское движение организовывалось уже в обстановке оккупации, в Крыму эта работа началась заблаговременно. В атмосфере секретности правительство Крыма приступило к выполнению директивы Москвы от 18 июля 1941 года «По организации борьбы в тылу германских войск». В случае вторжения немецких войск на полуостров – а в такое летом 1941 года не верилось, – предполагалось развернуть в Крыму мощное партизанское движение. Имелся опыт Гражданской войны, имелись и кадры – бывшие партизаны.
Партизаны должны были контролировать дороги и сельскую местность, а местное население оказывать им поддержку. А поэтому должного внимания безопасности объектов не уделяли, строгой секретности не соблюдали даже при закладке в горных лесных чащобах тайных баз, в том числе и продовольственных. Кругом же советские люди!
Не соблюдали особой секретности и в Феодосии. Руководство города направило в горный район группу активистов, подвезло необходимый строительный материал. В красивом горном урочище Кизилташ, в густом лесу, среди красивых гор и скал, была оборудована база лагеря. Построены просторные землянки для партизан, штаба, санчасти, различные склады. Запаслись продовольствием с расчетом, что в лесу будет действовать отряд в полтысячи бойцов. Командиром отряда назначили Ивана Степановича Сивоуса, партизана Гражданской войны, начальника охраны порта; комиссаром – Романа Степановича Пономаренко, начальником штаба – Емельяна Павловича Колодяжного.
– Настоящий бархатный сезон, не морской, правда, а горный! Курорт, скажу честно, после чада типографского цеха, – сказал Петрович, когда они добрались в урочище. – Живи и радуйся живой природе!
Им с Петровичем выделили отдельную землянку, в которую загодя завезли походную типографию. Землянка была вырыта на сколе горы, рядом со штабной и землянкой роты разведчиков, которой командовал Константин Сергеев, начальник городской милиции.
Но не успели они обжить свою землянку, наладить небольшую походную типографию, как грянул гром. На рассвете 12‑го близ лагеря загремели выстрелы.
– Тревога! – пронеслось по партизанскому лагерю. – Немцы!
Нападение было неожиданным. Гитлеровские части нагрянули с трех сторон: со стороны Судака, Отуз и Старого Крыма. Прошли они лесом, не замеченные партизанской охраной, по лесным звериным тропам, известным лишь пастухам, лесникам и местным жителям. Обошли дальние охранения, приблизились почти к самому лагерю. Не верилось, что немцев привели наши люди, которые пошли служить врагам, что так скоро нашлись продажные души…
Трое суток в урочище трещали выстрелы, тарахтели пулеметы, взрывались мины и гранаты, раздавались крики раненых. И горное эхо многократно повторяло клокотание грохота, разнося по округе, по ближним и дальним ущельям и горным долинам неумолкающую какофонию ожесточенного сражения.
К концу третьего дня бесконечного боя стало очевидно, что удержать оборону лагеря партизаны не смогут. Слишком неравными были силы. Положение стало критическим. И тогда командир отряда, еще недавно начальник охраны феодосийского порта Иван Степанович Сивоус, отдает приказ: идем на прорыв!
На четвертую ночь, перед рассветом, остатки партизанского отряда, неожиданно для врага, из обороны перешли в наступление, бросились в отчаянную атаку. Пошли на прорыв.
А в урочище Кизилташ, прикрывая отход отряда, остался Сергеев со своими милиционерами и пограничниками…
Вырвались из огненного кольца немногие.
Степан Громов потом не раз вспоминал ту кровавую ночь. Грохот разрывов, ослепляющий свет немецких ракет, крики, вопли, стрельбу, гулкую пулеметную стрельбу, трескотню автоматов и огненные вспышки перед тобой, прямо в тебя, в твое лицо. Кошмарная ночь, полная неожиданностей, риска, отчаяния и бег, бег, бег… Только бы не упасть, не отстать. Неизвестно куда, через колючие кусты, натыкаясь на деревья, спотыкаясь о корни, о камни… И вперед, вперед, в спасительную темноту леса…
Остатки отряда, продвигаясь по бездорожью и звериным тропам, к утру вышли к старым заброшенным казармам Эски-Юрт, которые располагались в четырех километрах от татарской горной деревушки Суук-Су соседнего Алуштинского района. Здесь временно и остановились.
Командир молча кусал губы и с хмурой грустью смотрел на временное пристанище, на уцелевших бойцов. Большинство из них, едва сюда добрались, повалилось спать на земле, под кустами, возле деревьев. Усталые, измученные, голодные…
Комиссар отряда и начальник штаба пошли пересчитывать партизан.
– Сколько? – спросил Сивоус.
– Всего сто тринадцать вместе с нами, – глухим голосом подтвердил Колодяжный и вздохнул. – Менее одной трети первоначального состава.
Первый бой – и нет больше половины отряда….
Потеряна хорошо оборудованная и оснащенная партизанская база, обустроенные землянки, склады с оружием и боеприпасами, а, главное, склады с продовольствием. Он с болезненной грустью вспоминал, как осенью завозили в Кизилташ мешки с мукой и сахаром, гречкой и пшеном, горохом, ящики с мясной тушенкой, копченой колбасой, железные бочки с подсолнечным маслом, галеты, макароны, соль, дубовые бочки вина и спирта… Ящики папирос, спичек и мешки табака. Чего только там не было! Более ста тонн! Сто тонн отборных первосортных с длительным сроком хранения продуктов! Навоевались, ничего не скажешь…
– Куда поведем людей, Иван Степаныч? – задал вопрос комиссар, понимая горькие мысли командира.
– Сам знаешь куда, на запасную, – хмуро ответил командир.
На создании запасной базы настоял комиссар. Командир ворчал, мол, в Гражданскую никаких запасных баз не было, партизанам народ помогал, так и победили. Два дня они колесили по округе, верхом на лошадях и пешком, по горным чащобам, пока не остановили свой выбор на этом пологом склоне безымянной горы, заросшей густым лесом. Гора на карте обозначалась как «высота 956».
На этом пологом склоне под горой, поросшей смешанным лесом, и начали разбивать феодосийцы свой новый партизанский лагерь. До наступления холодов, порой под дождем, успели вырыть новые землянки, оборудовать узлы обороны. Лес для перекрытия землянок рубили в стороне от лагеря и бревна перетаскивали где волоком, где несли на руках. Печи складывали не из кирпичей, а из камней, обмазывая глиной с песком. Нары и топчаны сооружали из жердей. Они получились ребристые, на них долго не полежишь, не поваляешься.
– Как новогодний морозец?
Из штабной землянки вышел Сивоус. Лицо усталое от недосыпания и забот. Но вид бодрый. Меховая шапка набекрень, полушубок нараспашку, в расстегнутый ворот гимнастерки видна полосатая матросская тельняшка.
– Ядреный, – ответил Петрович.
Из леса выскочил заяц и, не замечая людей, деловито поскакал в сторону штабной землянки. Косой не подозревал, что в этом лесу поселились люди. Сивоус улыбнулся, увидев зайца. И командир, заложив палицы в рот, залихватски свистнул. Заяц от испуга высоко подпрыгнул и опрометью, крупными скачками, кинулся в лес.
– Шустрый косой! – усмехнулся Громов.
– О чем разговор? – поинтересовался Сивоус.
– О самолетах. Немец зачастил летать в одну сторону, вроде на Феодосию иль Керчь, – сказал Степан Громов. – К чему бы это?
– С утра третья группа летит, – добавил Петрович.
По небу плыли, подгоняемые ветром, словно льдины по морю, тяжелые серые тучи. Обгоняя облака, строем летели самолеты с белыми крестам на темных крыльях. Гул моторок глухо доносился в урочище.
– Там что-то серьезное, если зачастили бомбардировщики, – произнес Сивоус. – Надо разобраться.
Зимнее утро набирало силу. Над отдельными землянками, как из сугробов, тихо струился голубой дымок. Деревья, опушенные снегом, как будто уснули в своем белом наряде. Кругом царила зимняя лесная тишина. Ее изредка нарушали певучие голоса голодных соек да равномерный стук неутомимых дятлов.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента