Георгий Турьянский. Марки. Филателистическая повесть. Книга 1

   – Ох, и мороз-воевода! – стучал ботинками о пол Горький, – я тут и не помещусь, с моим-то ростом.
   – Что вы хотите, полярные маршруты идут не через Африку! – ответил Попов. – Ничего, поглядите, я тут нашёл несколько комплектов тёплой одежды. Давайте переоденемся, пока мы не подхватили воспаления лёгких.

Глава III, повествующая о способах передвижения в филателистическом мире, в которой читатель познакомится с прекрасной принцессой Дианой Уэльской

   Самолёт гудел всеми моторами и полз по снегу. Тем временем свалившиеся на голову экипажу Леваневского гости спешно напяливали на себя шубы и унты. Вид пассажиры имели, как завзятые контрабандисты. Будённый пробрался в пилотскую кабину и уселся рядом с лётчиком. Вот самолёт затрясло так, что пришлось лечь на пол, на тюки. Алюминиевая машина со скрипом и скрежетом ползла по ледяному полю, каждую секунду грозя ткнуться крылом в сугроб. Препятствия замелькали быстрее, невыносимая тряска, казалось, вот-вот развалит АНТ. Но машина уже оторвалась от земли. Позади, на заснеженной полосе остались лежать несколько палаток, ящики и мешки с почтой.
 
   – Куда лететь? – спрашивал второй пилот маршала.
   – В Англию, – орал Будённый, перекрывая шум моторов.
   – Хорошо. Только Англия большая. Поточнее!
   – Что ты говоришь? Не слышу, – показывал на уши Будённый.
   – Напишите, куда лететь – второй пилот по фамилии Левченко отчаянно жестикулировал. – Вот бумага, вот карандаш. Я пишу вопрос, вы ответ.
   Левченко водил рукой по бумаге. Маршал получил в своё распоряжение карту с пометками Леваневского, сделанными красным карандашом. Левченко ещё разок прокричал Будённому на ухо про маршрут и снова скрылся. Отсутствовал второй пилот долго. Наконец, вышел сам Леваневский. Высокий, чуть даже аристократичный. Его шапку и меховые перчатки покрывал иней. Даже ресницы были белыми.
   – Я не сяду! – крикнул он. – Не выйдет у вас ничего!
   – Что он там говорит, Семён Михайлович? – подошёл Горький к Будённому.
   – Вы пока погодите, я с ним с глазу на глаз разок переговорю.
   Через минуту маршал вернулся. Багровое лицо его имело озадаченное выражение, он крутил ус, отрывая сосульки.
   – Ничего страшного. Леваневский сядет. А не то рубану по перфорации, родная мама не узнает.
   – Расскажите, что случилось? – спросил Попов.
   – Что он там кричал? – с тревогой глядел на маршала писатель.
   – Он мне всё одно слово орал, а его сперва не понял: «Лыжи». Я ему в ответ: «Какие ещё лыжи?» Скажи человеческим языком! Он и объяснил, у него ж к самолёту лыжи пристёгнуты, если станем садиться – он лыжи попереломает.
   – А вы что ему сказали? – осведомился Попов.
   – Я ему говорю: «Не сядешь, под трибунал пойдёшь! Ты говорю, что, в штаны наделал, контрреволюционная морда? А ещё военлёт! Прилетишь, я тебя, сукина сына, шашкой порубаю!»
   Попов попробовал утихомирить развоевавшегося Будённого. «С эдаким дуралеем и вправду аэроплан разобьём», – подумал он. А вслух он сказал:
   – Мне кажется, вы погорячились, Семён Михайлович! Надо перед господином военлётом извиниться. Он действительно не сядет, а только самолёт угробит. И так плохо, и эдак. Не уйти ему от вашего трибунала. Давайте спросим его, можно ли нам выпрыгнуть с парашютами. Я сам его и спрошу.
   На сей раз к лётчику пошёл Попов и вернулся довольный.
   – Парашюты у них есть. Через десять минут станем готовиться к прыжку. Пока что отдохнём и посмотрим, как этими штуками пользоваться.
   – Я про парашюты только читал, – озадаченно промолвил Горький. – Семён Михайлович, а если он не раскроется?
   – Не раскроется, прыжок не засчитывается, – буркнул Будённый.
   Мотор ровно гудел. Минуты тянулись медленно.
   – Вы знаете историю марки Леваневского? – нагнулся Попов над ухом Алексея Максимовича.
   В ответ тот лишь помотал головой.
   – Этот полёт, отражённый на марке, так и не состоялся. Марку выпустили, а самолёт не смог взлететь из-за поломки мотора. Существуют несколько экземпляров с перевёрнутым красным штемпелем, надпись про перелёт в Сан-Франциско сделана вверх ногами. Говорят, эту ошибку велел произвести всесильный Ежов.
   – А Ежову-то зачем понадобились перевёртыши? – не понял писатель.
   – Собирал редкие марки, – пожал плечами Попов. – Среди филателистов кого только не встретишь.
   В кабине стоял холод, пассажиры задумчиво глядели в покрытые коркой снега иллюминаторы, разговаривать не хотелось. Будённый сидел в своей меховой шубе на мешках, развалясь, по-купечески. Он нашёл в одном из ящиков револьвер и рассматривал находку, заглядывал одним глазом в чёрное отверстие. Каждый думал о своём. Горький что-то записывал в блокнот, иногда смешно слюнявил карандаш. Александр Степанович прикрыл глаза и задремал, но мысль его работала. Хотя поначалу ему вовсе не хотелось участвовать в этой авантюре, он на удивление легко дал себя в неё втянуть. В пользу лондонской экспедиции говорило одно: дело шло не только и не столько о приоритете. В каждой стране есть свои Кулибины. Американцы, например, считают Сикорского, великого конструктора аэропланов, своим собственным гением. А ведь начинал он у нас, в России. Нет, дело не в приоритете, а в том, какую нацию посчитают через десятки лет в мире за «главную». Это спор стран между собой тайный, давний, негласный. Принадлежите вы к передовой державе, или ваша нация одними деревянными лопатами торговать может – таковое ей место в табеле о рангах отведётся. Получается, тут мировой престиж. Вот оно что!
   Мысли Попова прервал крик штурмана. Он высунул одну руку в чёрной меховой перчатке и показывал большим пальцем вниз. Левченко заботливо помог пассажирам укрепить парашюты, проверил то, что мог, и дал последние инструкции. Дверца раскрылась, ледяной воздух стремительно наполнял кабину. Будённый, как и полагается военному, попавшему в общество гражданских, первым встал у дверцы. Завладев средством спуска с высоты, он принялся показывать присутствующим трос, болтавшийся сбоку, за который следовало дёрнуть.
   – Вывалишься из кабины, досчитай до пяти и рви за верёвку! – крикнул он поочередно в ухо Горькому и Попову. – Видите впереди зелёную площадку? Держите курс туда.
   Он первым шагнул за открытую дверцу самолёта и исчез из вида. Потом неловко вывалился Горький, ударившись парашютом о край люка. Третьим должен был спрыгнуть Александр Степанович. Он недолго постоял перед открытой дверцей, слушая свистящий воздух. Затем повернулся спиной к открытой двери, пожал руку второму пилоту:
   – Благодарю вас и вашего коллегу, господин Левченко. Ещё раз простите за беспокойство.
   Перекрестился, закрыл глаза и сделал шаг в бездну.
   Приземление прошло довольно успешно: все парашюты раскрылись. Правда, при посадке маршал переломал какие – то кусты, проехав по ним сапогами, как битюг по пашне. Александр Степанович услышал треск материи: его пиджак оказался разорван на рукаве.
   – Как говорят у нас в альбоме, где тонко, там и рвётся, – заключил маршал, показывая на порванный локоть профессора.
   – Весьма тонкое замечание, – улыбнулся в ответ Попов. Его несколько раздражала прямая и грубоватая манера Будённого, но сейчас после всего пережитого раздражение выглядело неуместным.
   Алексей Максимович ничего себе не порвал. Разве что испачкал зеленью коленки, да потерял шляпу, которую до прыжка засунул в карман. Лбом он ударился о газон, отчего в буквальном смысле целый салют из искр вспыхнул в его голове.
   После такой удачной посадки торопиться не хотелось. Долго стояли на траве, отстёгивали парашюты, путаясь в стропах, разговаривали, много смеялись, обсуждая полёт и счастливое его окончание.
   Как вдруг вдали показалась спешащая к ним навстречу фигурка. Прямо к парашютистам направлялась женщина. Издали было заметно её развевающееся на ветру платье. Чем ближе женщина подходила, тем шире открывался рот у Будённого. Александр Степанович стоял в нерешительности.
   – Хлопцы, кто это? Базельская голубка? – произнёс Будённый, ни к кому не обращаясь. – Бьюсь об заклад, дамочка не рабоче-крестьянского сословья.
   – Не рабоче-крестьянского, – подтвердил профессор. – Это кто-то из английского королевского дома.
   – А я без шашки. Только эти звезды героя Союза и значок «Депутат Верховного Совета». Сапоги даже не почистил. Погоди-ка.
   Будённый опустил обе руки в мокрую траву, намочил их, и влажными от росы ладонями принялся расправлять и подкручивать усы, на которых сразу выросло несколько травинок. Но маршал не обратил на траву никакого внимания. Он уже вытирал руки остатками парашюта.
   – Ну как? – спросил он Попова.
   – Не хватает павлиньих перьев и шпор с бубенцами, – усмехнулся тот.
   – Не слушайте его. Наш профессор, должно быть, ещё не пришёл в себя. Вы настоящий герой и наш спаситель, – улыбнулся Алексей Максимович.
   И в самом деле, Александр Степанович был несказанно доволен. Подумать только, сегодня он совершил первый в своей жизни полёт на аэроплане и прыжок с парашютом!
   – Эх, коня у меня нет, – похлопывал себя по лампасам Будённый. – Казак без коня, всё равно что без ремня. Ай да Шахерезада.
   Незнакомка и впрямь была из ряда вон, светлые волосы, опущенные вниз глаза с поволокой, излом бровей и тонкие изящные руки, высокий и гибкий стан – эта женщина, о которой будут писать журналисты всего света, снимать фильмы и сходить с ума мужчины на пяти континентах. Короче говоря, la Bella Simonetta наших дней. Голову украшала диадема, похожая на корону.
   – Мы попали на страницу с английскими марками, – пояснил вполголоса Попов.
   – Как бы нам с ней поближе познакомиться? – начал, было, Будённый. – Эх, мне б сейчас годков тридцать бы сбросить, тут от ихнего английского королевства одни шкварки б остались…
   Ослепительной красоты женщина подошла совсем близко. С каждым её шагом лицо Будённого всё удлинялось. Лишь только шея и нижняя часть лица незнакомки оказались вымазаны в чёрной саже. Она обвела взглядом стоящих перед ней, взглянула на их порванные костюмы, на сломанные кусты роз. И гостям уже от одного её взгляда сделалось неловко. Красавица с улыбкой метнула взор на Будённого, протянула ему пальцы для поцелуя, и маршал тут же, будто только и ждал этого, упал, сражённый, на колени, припав к руке. Александр Степанович низко наклонил голову. А обычно собранный Алексей Максимович от волнения и от сильного удара о землю при приземлении произнёс невпопад: «Гутен морген».
   Жёсткая посадка не прошла для него даром. Говоря военным языком, он отделался небольшой контузией, которая стала причиной несколько сбивчивой речи и сумбура в мыслях. Незнакомка пропустила мимо ушей немецкое приветствие.
   – I think, queen will not be amused, – показала принцесса на сломанные кусты и лежащие тут и там куски парашютного шёлка. (Теперь никаких сомнений в том, что женщина была принцессой, быть просто не могло.) – Послушайте, пока нас не застал врасплох слуги, скажите мне кто вы и откуда? Здесь в моём саду, воры! Вы случайно не из этого проклятого графства Корнуолл? Уж не подосланные ли вы моей соперницей Паркер Боулз наёмные убийцы?
   – Ну что вы, миледи! Мы, как говорится, с корабля на бал. Вернее с самолёта, – загрохотал Будённый.