Страница:
Кое-кто из ее птенцов уже пытался бежать, уходя в неизвестность. В Иные Воспоминания. Остальные были здесь, в Доме Собраний, и узнают, когда нужно будет бежать. Когда нас обнаружат. И тогда их поведением будет управлять необходимость, продиктованная обстановкой. Их великолепная подготовка — вот единственное, что имеет значение. Это и есть единственно надежные приготовления.
Каждая новая ячейка Бене Джессерит, во что бы она не развилась в дальнейшем, была подготовлена так же, как и Дом Собраний: лучше быть полностью уничтоженными, чем сдаться. Яростный огонь поглотит и бесценную плоть, и книги — все; и победителю достанутся лишь бесполезные искореженные обломки, осколки и пепел.
Кто-то из Сестер Дома Собраний может спастись. Но побег во время нападения — как это тщетно, как бессмысленно…
Ключевые фигуры разделяли Иные Воспоминания. Приготовления. Преподобная Мать избегала их. Моральные причины!
Куда бежать — кто сможет спастись, кто может попасть в плен? Это были действительно серьезные вопросы. Что, если они захватят Шиану — там, на краю новой пустыни, где она ждет песчаных червей — но появятся ли они? Шиана и песчаные черви: великая священная сила, которую, возможно, умеют использовать Чтимые Матры. И что, если Чтимые Матры возьмут в плен гхолу-Айдахо или гхолу-Тэга? Если хоть что-то из этого сбудется, быть может, не останется ни одного уголка, где можно было бы укрыться от опасности.
Что, если? Что, если?
Гневное отчаянье говорило: «Айдахо нужно было убить в то же мгновение, когда он появился! Мы не должны были даже пытаться создать гхолу-Тэга».
Только члены ее Совета, непосредственно ее советники да еще кое-кто из сторожей разделял ее подозрения. Они даже пытались ввести какие-то ограничения. Никто из них не был спокоен за этих двух гхола — даже после того, как был заминирован не-корабль, что делало его доступным огню.
В те последние часы перед своим героическим самопожертвованием сумел ли Тэг увидеть то, что невозможно увидеть, включая и не-корабли? Как он узнал, где встретит нас в пустыне Дюны?
А если Тэг мог сделать это, опасно талантливый Айдахо, за спиной которого были бессчетные поколения Атридесов, Айдахо, который генерировал в себе их гены, несущие неведомые способности, мог тоже открыть в себе этот дар.
И со мной может произойти то же самое!
С внезапным изумлением Одрейд впервые поняла, что Тамейлан и Беллонда наблюдают за своей Преподобной Матерью с теми же опасениями, с которыми она наблюдает двух гхола.
Достаточно знать, что такое возможно — что человек может воспитать в себе чувства, позволяющие «видеть» не-корабли и другие формы подобной защиты; одно это знание способно оказать дестабилизирующий эффект на их Вселенную. Это бесспорно наведет Чтимых Матр на след беглецов. Во Вселенной было множество отпрысков Айдахо. Он всегда сетовал на то, что он «не какой-нибудь проклятый племенной жеребец в конюшне Сестер», однако достаточно послужил им в этом.
Всегда полагая, что делает это для себя. Быть может, так оно и было. Любой отпрыск рода Атридесов мог обладать той способностью, которая, как полагал Совет, достигла своего расцвета в Тэге.
Куда уходят месяцы и годы? И дни? Еще один урожай, и Сестры останутся в пустынном преддверии ада… Уже позднее утро, отметила Одрейд. К ней наконец пробились звуки и запахи Центральной. Люди — там, в коридоре. На кухне готовятся цыплята и капуста. Все как обычно. Все в норме.
Но что было нормой для той, что уходила в видения даже сейчас, в часы работы? Дитя Моря не могло забыть Гамму, запахи моря, морские травы, выброшенные на берег прибоем, чистейший воздух с запахом озона, наполнявший грудь и удивительная свобода, чувствовавшаяся в каждом шаге, жесте, слове тех, кто был рядом с ней. Разговоры на берегу моря, рассуждения, произносимые в те мгновения, когда покачиваешься на морских волнах, приобретали неожиданную глубину; даже если предмет разговора был вовсе незначительным, в нем проскальзывало что-то возвышенное и чувствовались глубина и мудрость — словно подводные течения там, под тобой…
Одрейд чувствовала, что обязана вспомнить ощущение собственного тела, покачивающегося на волнах моря ее детства. Ей нужно было вызвать ощущения, которые она знала там, вобрать в себя силу, которую изведала в дни своего невинного детства.
Погрузив лицо в прозрачную соленую воду, задержав дыхание как могла долго, она плыла в омытом морем сейчас, уносившем прочь все горести и скорби. Это помогало полностью снять напряжение и стресс. Великий покой заполнил все ее существо.
Я плыву — следовательно, я существую.
Дитя Моря предупреждало, Дитя Моря давало покой и отдых. Она не смела себе признаться в том, насколько ей нужны были покой и отдых.
Прошлой ночью Одрейд разглядывала свое лицо, отразившееся в окне рабочей комнаты — и была потрясена тем, какими впалыми стали ее щеки, как опустились вниз уголки рта; чувственные губы утончились, глубже стали прежде едва заметные морщинки… Все это — годы, тяжкий груз обязанностей и усталость. Только глаза — совершенно синие, без белков, — горели все тем же молодым упорством, да тело оставалось по-прежнему сильным и гибким, да плечи не успели согнуться под бременем тяжких забот и долгих лет. Импульсивно Одрейд набрала символы вызова и взглянула на трехмерную проекцию, возникшую над ее столом: не-корабль на взлетном поле Дома Собраний, гигантское переплетение таинственных механизмов, корабль вне Времени. За годы его полусна почва под ним превратилась в плотно утрамбованную посадочную площадку и сам почти врос в нее. Он был похож на огромный обрубок дерева, а мощности его были включены ровно настолько, чтобы укрыть его от настойчивых поисков — особенно от Гильдии Навигаторов, которой доставило бы особенное удовольствие выдать Бене Джессерит.
Почему она именно сейчас вызвала это изображение? Потому, что в стенах этого корабля были заключены трое — Скитал, последний из оставшихся в живых Мастеров Тлейлаксу; Мубрелшла и Дункан Айдахо, связанные узами секса, которых удерживал там не только сам не-корабль, но и взаимная привязанность, ставшая для них ловушкой.
Все это не так просто.
Для любого крупного предприятия Бене Джессерит вряд ли можно было найти простое объяснение. Некорабль и его смертные пленники могли классифицироваться только как крупное предприятие. И дорого стоящее. Дорого — в энергетическом выражении, даже при том, что не-корабль использовался только пассивно.
Соображения экономии применительно к этому расходу энергии могли говорить только об энергетическом кризисе. Одна из самых серьезных забот Белл. Это было слышно в ее голосе всегда, даже тогда, когда она говорила наиболее объективно: «Все мясо с костей соскоблили, ни крошки не осталось!» Каждая из Сестер в Бене Джессерит знала, что за ней следят острые глаза Расчета — учитывалась любая трата энергии.
Беллонда вошла без предупреждения — с хрустальными таблицами Ридулы под левой рукой. Она шла так, словно ненавидела пол, и каждый шаг ее говорил — «Вот тебе! И вот! Вот так!» Она топтала пол так, будто он был виноват в том, что подвернулся ей под ноги.
Одрейд почувствовала, как что-то сжало ей грудь, когда она поймала взгляд Белл. Таблицы со стуком полетели на стол.
— Лампадас! — сказала Беллонда, и в ее голосе слышалась невыносимая боль.
Одрейд не было нужды разворачивать свиток. Кровавые волны в видении, кровавые волны, захлестывавшие Дитя Моря стали реальностью.
— Выжившие? — напряженно спросила она.
— Никого, — Беллонда хлопнулась в кресло, которое она держала на своей стороне стола Одрейд.
Затем вошла Тамейлан и села за спиной Беллонды. Обе выглядели потрясенными.
Выживших нет.
Одрейд позволила своему телу содрогнуться — дрожь пробежала от груди до кончиков пальцев ног. Ей не было дела до того, что другие заметят столь явное проявление чувств. Этой рабочей комнате доводилось видеть и худшее поведение Сестер.
— Кто доложил? — спросила Одрейд.
Ей ответила Беллонда:
— Сведения поступили от наших агентов в КАНИКТ, на послании стояла специальная метка. Информация шла от Рабби, в этом нет сомнений.
Одрейд не знала, как ей реагировать на это. Она посмотрела мимо своих собеседниц в большое стрельчатое окно: за окном кружились в легком танце снежинки. Да, эти вести точно совпали с наступлением зимы.
Сестер Дома Ордена не радовал этот неожиданный переход к зиме. Необходимость заставила службу Контроля Погоды существенно понизить температуру. Никакого постепенного понижения, никакого сострадания к растениям, которым теперь придется пережить ледяной сон. Каждую ночь становилось холоднее на три-четыре градуса. Покончить с этим за неделю, погрузить все вокруг в кажущийся бесконечным холод…
Холод, вполне соответствующий известиям о Лампадас. Одним из следствий перемены погоды был туман. Она видела, как рассеивается его дымка — и вместе с этим улегся маленький снежный вихрь. Очень странная и неуютная погода. Точка росы соответствовала температуре воздуха, и туман клубился над еще оставшимися влажными участками почвы. Он поднимался над землей и густыми клубами окутывал безлистные сады, чем-то напоминая отравляющий газ.
В живых не осталось никого. Никого?
Беллонда покачала головой в ответ на безмолвный вопрос, читавшийся в глазах Одрейд.
Лампадас — драгоценный камень среди планет Бене Джессерит, планета, где находилась лучшая из их школ… Теперь — еще один безжизненный шар, покрытый пеплом и спекшимся камнем. И Башар Алеф Бурзмали со всей его отборной гвардией оборонных войск. Все мертвы?
— Все мертвы, — сказала Беллонда.
Бурзмали, любимый ученик старого Башара Тэга — мертв, и его смерть не послужила ничему. Лампадас — великолепная библиотека, прекрасные учителя, лучшие ученики… все пропало.
— Даже Луцилла? — спросила Одрейд? Почтенной Матери Луцилле, вице-канцлеру Лампадас, были даны инструкции покинуть планету при малейших признаках надвигающейся опасности, забрав с собой столько обреченных, сколько могла вместить ее Иная Память.
— Осведомитель утверждает, что мертвы все, — настойчиво повторила Беллонда.
«Как может какое бы то ни было человеческое общество быть построено на такой жестокости»? — спрашивала себя Одрейд. Она представляла, как эти новости рассказываются за завтраком на какой-нибудь базе Чтимых Матр: «Мы уничтожили еще одну планету Бене Джесерит. Говорят, десять биллионов убитых. Это уже шестая планета за месяц, не так ли? Передайте мне, пожалуйста, сливки, милочка…?
С пустыми от ужаса глазами Одрейд взяла в руки таблицу с сообщением, глядя сквозь нее, не видя текста. От Рабби, в этом не может быть сомнения. Она осторожно положила таблицу на место и перевела взгляд на своих Советниц.
Белонда — старая, толстая, с вызовом во всем своем существе. Ментат-Архивист, надевшая сейчас линзы, чтобы иметь возможность читать: ей не было дела до того, как это ее характеризует. Беллонда показала зубы в широком оскале, говорившем больше, чем любые слова. Она видела реакцию Одрейд на сообщение. Белл может снова начать говорить о возмездии. Этого можно ждать от человека, которого ценят за природную норовистость. Ее нужно вернуть в состояние Ментата, тогда склад ее ума станет более аналитическим.
По-своему Белл права, — подумала Одрейд. — Но ей не понравится то, что я задумала. Мне нужно быть осторожнее в том, что я собираюсь сказать. Сейчас слишком рано раскрывать свои планы.
— Существуют обстоятельства, при которых с помощью зла можно отразить зло, — сказала Одрейд. — Нам нужно хорошенько обдумать это.
Вот так! Это предупредит вспышку Белл.
Тамейлан слегка пошевелилась в своем кресле. Одрейд перевела взгляд на старшую женщину. Та: всегда сосредоточенная под маской критичного спокойствия. Снежно-белые волосы, обрамляющие узкое лицо. Воплощение древней мудрости.
Одрейд разглядела под привычной маской крайнюю суровость, говорившую о том, что все, что видела и слышала Там, ей совершенно не нравилось. Худоба, делавшая весь облик Там жестким и твердым, контрастировала с внешней мягкостью Белл. Тамейлан держала форму, ее мускулы были тренированными — насколько это возможно в ее годы. Но в ее глазах стояло выражение, перечеркивавшее первое впечатление: чувство отстраненности, ухода от жизни. О да, она все еще следила за всем, что происходило вокруг, но что-то в ней уже начало сдавать позиции. Прославленный интеллект Тамейлан превратился в какую-то разновидность хитрости, она теперь более полагалась на наблюдения и решения прошлого, чем на то, что видела здесь и сейчас в настоящем.
Пора начать готовить замену. Думаю, это будет Шиана. Шпана опасна для нас, но она — многообещающий человек. И в ней — кровь Дюны.
Одрейд сосредоточилась на клочковатых бровях Тамейлан, нависавших над дряблыми веками. Да. Шиана заменит Тамейлан.
Зная всю сложность стоящего перед ними вопроса, Там примет это решение. В момент оглашения — Одрад знала это, — достаточно будет обратить внимание Там на огромную сложность и опасность сложившегося положения. Черт побери, мне будет ее не хватать!
Глава 6
Сестры!
Понятие семьи лишь изредка находило свое выражение в среде Бене Джессерит, но все же оно было здесь. В генетическом смысле они и были родней. А из-за Иной Памяти часто знали и в чем. Им не требовалось особых обозначений, таких как «троюродная сестра» или «внучатная тетя». Родство виделось им, как видит свое полотно ткачиха. Они знали, как основа и уток создают ткань. Мир, лучший чем любая Семья, это ткань Бене Джессерит, что скрепляла Общину Сестер, но основу этой ткани создавал именно древний инстинкт Семьи.
Теперь Луцилла думала о Сестрах лишь как о Семье. Семье, которой столь нужно то, что она несла в себе.
Глупо было искать убежища на Гамму!
Но ее поврежденный не-корабль отказался ковылять дальше. Как дьявольски экстравагантны были Преподобные Матери! Ее ужасала заключенная в этой экстравагантности ненависть.
Обложенный вдоль возможных путей бегства с Лампадаса смертельными ловушками, периметр Сворачиваемого Пространства прорастал крохотными не-сферами, в каждой из которых содержались проектор поля и дающая залп в момент контакта лазерная пушка. Когда луч лазера ударял в генератор Хольцмана в не-сфере, цепная реакция выпускала на волю ядерную энергию. Окажись в поле ловушки, и тебя безмолвно накроет разрушительный ядерный взрыв. Дорогостояще, но насколько эффективно! Несколько таких взрывов, и даже гигантский корабль Гильдии превратится в бессмысленную щепку посреди пустоты. Защитные анализаторы системы ее корабля проникли в сущность ловушки только когда уже стало слишком поздно, и, подумала она, пожалуй, стоит считать, что тебе повезло.
Однако сейчас, невидящими глазами вглядываясь в пейзаж за распахнутым окном этого изолированного дома на Гамму, особой радости она не чувствовала. Окно было распахнуто, и полуденный бриз нес с собой неизбежный запах масла, чего-то грязного в дыме огня где-то неподалеку. Харконенны оставили на этой планете свой столь глубокий масляный след, что едва ли его когда-нибудь удастся стереть.
Связным ее здесь был отошедший от дел врач школы Сук, но она знала, что в нем кроется нечто много большее, нечто столь секретное, что разделить эту тайну может лишь ограниченное число Сестер Бене Джессерит. Знание это заключалось в особой классификации: Тайны, о которых мы не говорим даже среди своих, поскольку это причинит нам вред. Тайны, которые мы не передаем от Сестры к Сестре, разделяя общую жизнь, поскольку нет открытого пути. Тайны, которые мы не решаемся знать, пока не возникнет необходимость. Луцилла наткнулась на это лишь из-за скрытого намека Одрейд.
«Знаешь, что интересно на Гамму? Гм, там все общество зиждется на том, что все они потребляют освященную пищу. Обычай, привнесенный иммигрантами, которые так никогда и не ассимилировались. Живут замкнуто, застыли на браках между своими, и так далее. Естественно, порождают обычные мифические байки: шепоты, слухи. Служит тому, чтобы еще больше их изолировать. В точности, как они того хотят».
Луцилла знала о существовании одного древнего сообщества, которое прекрасно укладывалось в подобное описание. Любопытно. Сообщество, что пришло ей на ум, вымерло незадолго до Вторых Космических Миграций. Продуманное перекапывание Архивов только подстегнуло ее любопытство. Стиль жизни, затуманенные слухами описания религиозных ритуалов — особенно канделябры — особые святые дни и предписания, запрещающие какую бы то ни было работу в течение этих дней. И есть они не только на Гамму!
Однажды утром, воспользовавшись необычным затишьем, Луцилла отправилась в кабинет, чтобы проверить свою «проективную догадку», нечто не столь надежное как предвидение Ментата, но и нечто большее, чем просто теория.
— Полагаю, у вас для меня новое назначение.
— Я видела, ты лазишь по Архивам.
— Просто мне показалось, что именно сейчас это не мешает сделать.
— Ищешь взаимосвязи?
— Догадка. — Это тайное общество на Гамму — они ведь евреи, не так ли?
— Тебе, возможно, понадобится специальная информация о том месте, куда ты получишь назначение. — Брошено как бы невзначай.
Не ожидая приглашения, Луцилла опустилась в подвижное кресло Беллонды.
Одрейд отыскала на столе стилос, нацарапала что-то на растворяющейся бумаге и протянула листок Луцилле так, чтобы скрыть слова от возможных лишних глаз.
Уловив намек, Луцилла низко нагнулась над запиской, так чтобы ее прикрывал щит у спинки кресла.
— Твоя догадка правильна. И ты должна умереть прежде, чем откроешь ее. Это — цена их сотрудничества, знак великого доверия.
Луцилла порвала записку.
Используя идентификаторы сетчатки глаза и ладони, Одрейд отодвинула панель в стене позади своего кресла, достала небольшой ридулийский кристалл и протянула его Луцилле. Кристалл был теплым, но по спине Луциллы пробежал холодок. Что можно хранить в таком секрете? Из-под рабочего стола Одрейд достала защитную полусферу и легким движением повернула ее над поверхностью стола.
Чуть дрогнувшей рукой Луцилла опустила кристалл в принимающее устройство и натянула полусферу так, чтобы она прикрывала и ее голову. И тут же в ее сознании стали возникать слова, к пониманию, узнаванию пробивался голос, говорящий с невероятно древним как бы рваным акцентом: «Люди, к которым мы хотим привлечь ваше внимание, — евреи. Много эонов назад они приняли решение, призванное защитить их народ. Ответом на нескончаемые погромы стало решение исчезнуть с глаз человечества. Космические путешествия сделали это не только возможным, но и привлекательным. Они спрятались на бесчисленных планетах — их собственное Рассеивание — и вероятно, они управляют планетами, где живут исключительно их люди. Это не означает, что они оставили практики древних веков, к которым прибегали когда-то из необходимости выжить. Можно с уверенностью утверждать, что старая религия существует до сих пор, хотя и в несколько измененном виде. И, вероятно, раввин старых времен не почувствует себя не на месте за менора саббаты в еврейском доме наших дней. Но конспирация их такова, что всю жизнь вы можете работать бок о бок с евреем и ни о чем не подозревать. Они называют это „Полным Прикрытием“, хотя и сознают его опасности».
Это Луцилла приняла без единого вопроса. То, что держится в такой тайне, будет воспринято как опасность любым, кто хотя бы заподозрит о его существовании. «А зачем же еще они держат все в секрете? Ответь мне на это!?
Кристалл продолжал вливать свои секреты в ее сознание:
«Под угрозой раскрытия, они демонстрируют стандартную реакцию: „Мы жаждем религии наших корней. Это воскрешение, возвращающее все лучшее, что было в нашем прошлом“.
В подобном ходе событий не было ничего нового. Всегда существовали «рехнувшиеся воскрешатели». Это гарантированно вызывало волну любопытства. «Они? О так это снова свора воскрешателей».
«Маскирующая система (продолжал кристалл) в нашем случае успеха не имела. У нас свое собственное хорошо документированное еврейское наследие и фонд Иной Памяти для объяснения причин подобной конспирации. Мы не вмешивались в сложившуюся ситуацию до тех пор, пока я. Великая Мать, во время и после битвы Коррин (Действительно древность.) увидела, что наша Община нуждается в тайном обществе, группе людей, которая быстро среагировала бы на наши требования о поддержке».
Требования. В Луцилле пробудился здоровый скептицизм.
Великая Мать из далекого прошлого предусмотрела и такую реакцию. «Иногда мы предъявляем требования, которые они не могут не удовлетворить или обойти. Но и нам они предъявляют свои».
Луцилла почувствовала, как погружается, запутывается в чуть ли не мистической загадке этого подпольного общества. Ее неуклюжие запросы в Архивах вызывали по большей части отказ предоставить информацию. «Евреи? Что это такое? Ах, да — древняя секта. Займись этим сама. У нас нет времени на пустые исследования в области религии».
Однако кристалл еще не кончил:
Евреев забавляет, а иногда раздражает то, что они рассматривают как наши попытки копировать их. Задокументированное в наших отчетах доминирование женской линии для контроля порядка зачатий, воспринимается как еврейская черта. Евреем является только тот, чья мать еврейка. Диаспора будет запомнена, — заключил кристалл. — Сохранение этого в тайне — дело нашей чести».
Луцилла подняла с головы полусферу.
— Ты — наилучший кандидат для исключительно деликатной миссии на Лампадас, — проговорила Одрейд, возвращая кристалл в его тайное хранилище. Но это же прошлое и вероятно оно давно уже мертво. Взгляни-ка, куда завела меня «деликатная миссия», Одрейд!
С высоты второго этажа сельского домика на Гамму Луцилла увидела, как на участок прибыл огромный грузовоз. Внизу под ней сновали люди. Со всех сторон встретить грузовоз с бобами и овощами подходили работники. До нее доносился едкий запах рубленого костного мозга.
От окна Луцилла не отодвинулась. Хозяин снабдил ее местной одеждой длинным платьем из желтовато-серого драпа и ярким голубым шарфом, чтобы скрыть ее песочного цвета волосы. Очень важно не привлекать к себе нежелательного внимания. Она еще раньше видела, как несколько женщин ненадолго останавливались поглазеть на работу в поле. Ее присутствие здесь можно принять за простое любопытство.
Это был большой грузовоз, его носители, работая над грузом продукции, сложили его по отчетливо различимым секциям. Оператор стоял в прозрачной кабине впереди, руки на рулевом колесе, глаза устремлены вперед. Широко расставив ноги, он как бы полулежал на сетке гибкой поддержки левым бедром касаясь панели электричества. Это был крупный мужчина со смуглым морщинистым лицом и тронутыми сединой волосами. Его тело было продолжением сложного механизма — тяжелое направляющее движение. Проезжая мимо, он на мгновение скользнул взглядом по Луцилле, потом вновь сосредоточился на тракте, ведущем на обширную погрузочную площадку, обозначенную зданиями под ней.
Встроен в свою машину, — подумала она. Дает представление о том, как люди подлаживаются под то, что они делают. В этой мысли Луцилла ощутила уходящую силу. Если ты слишком подлаживаешься к чему-то одному, другие способности атрофируются. — Мы становимся тем, что делаем.
Внезапно она увидела саму себя оператором какой-то огромной машины, в этом ментальном образе она ничем не отличалась от мужчины в грузовозе. Громадина прогромыхала мимо нее прочь из двора, причем ее оператор не уделил ей больше никакого внимания. Один раз он ее видел. К чему отвлекаться во второй?
Мой хозяин, подыскивая убежище, сделал мудрый выбор, подумалось ей. Скудно населенная местность с надежными работниками в непосредственной близи и нелюбопытными прохожими. Тяжелая работа умеряет любопытство. Когда ее везли сюда, она не преминула обратить внимание на характер местности. Был вечер, и люди уже потянулись к своим домам. Плотность городского населения можно оценить по тому времени, когда останавливается работа в городе. Все рано по постелям, и вот вы уже в свободном регионе. Ночная активность говорит о том, что люди в городе беспокойны, дерганы, раз сознают, что остальные не спят, полны сил и слишком близко.
Что навело меня на такую задумчивость?
В начале первого отступления Общины Сестер, еще до страшнейших бешеных атак Чтимых Матер, Луцилла испытывала определенные трудности, стараясь осознать общее убеждение, что «кто-то охотится на нас с одним намерением — убить».
Каждая новая ячейка Бене Джессерит, во что бы она не развилась в дальнейшем, была подготовлена так же, как и Дом Собраний: лучше быть полностью уничтоженными, чем сдаться. Яростный огонь поглотит и бесценную плоть, и книги — все; и победителю достанутся лишь бесполезные искореженные обломки, осколки и пепел.
Кто-то из Сестер Дома Собраний может спастись. Но побег во время нападения — как это тщетно, как бессмысленно…
Ключевые фигуры разделяли Иные Воспоминания. Приготовления. Преподобная Мать избегала их. Моральные причины!
Куда бежать — кто сможет спастись, кто может попасть в плен? Это были действительно серьезные вопросы. Что, если они захватят Шиану — там, на краю новой пустыни, где она ждет песчаных червей — но появятся ли они? Шиана и песчаные черви: великая священная сила, которую, возможно, умеют использовать Чтимые Матры. И что, если Чтимые Матры возьмут в плен гхолу-Айдахо или гхолу-Тэга? Если хоть что-то из этого сбудется, быть может, не останется ни одного уголка, где можно было бы укрыться от опасности.
Что, если? Что, если?
Гневное отчаянье говорило: «Айдахо нужно было убить в то же мгновение, когда он появился! Мы не должны были даже пытаться создать гхолу-Тэга».
Только члены ее Совета, непосредственно ее советники да еще кое-кто из сторожей разделял ее подозрения. Они даже пытались ввести какие-то ограничения. Никто из них не был спокоен за этих двух гхола — даже после того, как был заминирован не-корабль, что делало его доступным огню.
В те последние часы перед своим героическим самопожертвованием сумел ли Тэг увидеть то, что невозможно увидеть, включая и не-корабли? Как он узнал, где встретит нас в пустыне Дюны?
А если Тэг мог сделать это, опасно талантливый Айдахо, за спиной которого были бессчетные поколения Атридесов, Айдахо, который генерировал в себе их гены, несущие неведомые способности, мог тоже открыть в себе этот дар.
И со мной может произойти то же самое!
С внезапным изумлением Одрейд впервые поняла, что Тамейлан и Беллонда наблюдают за своей Преподобной Матерью с теми же опасениями, с которыми она наблюдает двух гхола.
Достаточно знать, что такое возможно — что человек может воспитать в себе чувства, позволяющие «видеть» не-корабли и другие формы подобной защиты; одно это знание способно оказать дестабилизирующий эффект на их Вселенную. Это бесспорно наведет Чтимых Матр на след беглецов. Во Вселенной было множество отпрысков Айдахо. Он всегда сетовал на то, что он «не какой-нибудь проклятый племенной жеребец в конюшне Сестер», однако достаточно послужил им в этом.
Всегда полагая, что делает это для себя. Быть может, так оно и было. Любой отпрыск рода Атридесов мог обладать той способностью, которая, как полагал Совет, достигла своего расцвета в Тэге.
Куда уходят месяцы и годы? И дни? Еще один урожай, и Сестры останутся в пустынном преддверии ада… Уже позднее утро, отметила Одрейд. К ней наконец пробились звуки и запахи Центральной. Люди — там, в коридоре. На кухне готовятся цыплята и капуста. Все как обычно. Все в норме.
Но что было нормой для той, что уходила в видения даже сейчас, в часы работы? Дитя Моря не могло забыть Гамму, запахи моря, морские травы, выброшенные на берег прибоем, чистейший воздух с запахом озона, наполнявший грудь и удивительная свобода, чувствовавшаяся в каждом шаге, жесте, слове тех, кто был рядом с ней. Разговоры на берегу моря, рассуждения, произносимые в те мгновения, когда покачиваешься на морских волнах, приобретали неожиданную глубину; даже если предмет разговора был вовсе незначительным, в нем проскальзывало что-то возвышенное и чувствовались глубина и мудрость — словно подводные течения там, под тобой…
Одрейд чувствовала, что обязана вспомнить ощущение собственного тела, покачивающегося на волнах моря ее детства. Ей нужно было вызвать ощущения, которые она знала там, вобрать в себя силу, которую изведала в дни своего невинного детства.
Погрузив лицо в прозрачную соленую воду, задержав дыхание как могла долго, она плыла в омытом морем сейчас, уносившем прочь все горести и скорби. Это помогало полностью снять напряжение и стресс. Великий покой заполнил все ее существо.
Я плыву — следовательно, я существую.
Дитя Моря предупреждало, Дитя Моря давало покой и отдых. Она не смела себе признаться в том, насколько ей нужны были покой и отдых.
Прошлой ночью Одрейд разглядывала свое лицо, отразившееся в окне рабочей комнаты — и была потрясена тем, какими впалыми стали ее щеки, как опустились вниз уголки рта; чувственные губы утончились, глубже стали прежде едва заметные морщинки… Все это — годы, тяжкий груз обязанностей и усталость. Только глаза — совершенно синие, без белков, — горели все тем же молодым упорством, да тело оставалось по-прежнему сильным и гибким, да плечи не успели согнуться под бременем тяжких забот и долгих лет. Импульсивно Одрейд набрала символы вызова и взглянула на трехмерную проекцию, возникшую над ее столом: не-корабль на взлетном поле Дома Собраний, гигантское переплетение таинственных механизмов, корабль вне Времени. За годы его полусна почва под ним превратилась в плотно утрамбованную посадочную площадку и сам почти врос в нее. Он был похож на огромный обрубок дерева, а мощности его были включены ровно настолько, чтобы укрыть его от настойчивых поисков — особенно от Гильдии Навигаторов, которой доставило бы особенное удовольствие выдать Бене Джессерит.
Почему она именно сейчас вызвала это изображение? Потому, что в стенах этого корабля были заключены трое — Скитал, последний из оставшихся в живых Мастеров Тлейлаксу; Мубрелшла и Дункан Айдахо, связанные узами секса, которых удерживал там не только сам не-корабль, но и взаимная привязанность, ставшая для них ловушкой.
Все это не так просто.
Для любого крупного предприятия Бене Джессерит вряд ли можно было найти простое объяснение. Некорабль и его смертные пленники могли классифицироваться только как крупное предприятие. И дорого стоящее. Дорого — в энергетическом выражении, даже при том, что не-корабль использовался только пассивно.
Соображения экономии применительно к этому расходу энергии могли говорить только об энергетическом кризисе. Одна из самых серьезных забот Белл. Это было слышно в ее голосе всегда, даже тогда, когда она говорила наиболее объективно: «Все мясо с костей соскоблили, ни крошки не осталось!» Каждая из Сестер в Бене Джессерит знала, что за ней следят острые глаза Расчета — учитывалась любая трата энергии.
Беллонда вошла без предупреждения — с хрустальными таблицами Ридулы под левой рукой. Она шла так, словно ненавидела пол, и каждый шаг ее говорил — «Вот тебе! И вот! Вот так!» Она топтала пол так, будто он был виноват в том, что подвернулся ей под ноги.
Одрейд почувствовала, как что-то сжало ей грудь, когда она поймала взгляд Белл. Таблицы со стуком полетели на стол.
— Лампадас! — сказала Беллонда, и в ее голосе слышалась невыносимая боль.
Одрейд не было нужды разворачивать свиток. Кровавые волны в видении, кровавые волны, захлестывавшие Дитя Моря стали реальностью.
— Выжившие? — напряженно спросила она.
— Никого, — Беллонда хлопнулась в кресло, которое она держала на своей стороне стола Одрейд.
Затем вошла Тамейлан и села за спиной Беллонды. Обе выглядели потрясенными.
Выживших нет.
Одрейд позволила своему телу содрогнуться — дрожь пробежала от груди до кончиков пальцев ног. Ей не было дела до того, что другие заметят столь явное проявление чувств. Этой рабочей комнате доводилось видеть и худшее поведение Сестер.
— Кто доложил? — спросила Одрейд.
Ей ответила Беллонда:
— Сведения поступили от наших агентов в КАНИКТ, на послании стояла специальная метка. Информация шла от Рабби, в этом нет сомнений.
Одрейд не знала, как ей реагировать на это. Она посмотрела мимо своих собеседниц в большое стрельчатое окно: за окном кружились в легком танце снежинки. Да, эти вести точно совпали с наступлением зимы.
Сестер Дома Ордена не радовал этот неожиданный переход к зиме. Необходимость заставила службу Контроля Погоды существенно понизить температуру. Никакого постепенного понижения, никакого сострадания к растениям, которым теперь придется пережить ледяной сон. Каждую ночь становилось холоднее на три-четыре градуса. Покончить с этим за неделю, погрузить все вокруг в кажущийся бесконечным холод…
Холод, вполне соответствующий известиям о Лампадас. Одним из следствий перемены погоды был туман. Она видела, как рассеивается его дымка — и вместе с этим улегся маленький снежный вихрь. Очень странная и неуютная погода. Точка росы соответствовала температуре воздуха, и туман клубился над еще оставшимися влажными участками почвы. Он поднимался над землей и густыми клубами окутывал безлистные сады, чем-то напоминая отравляющий газ.
В живых не осталось никого. Никого?
Беллонда покачала головой в ответ на безмолвный вопрос, читавшийся в глазах Одрейд.
Лампадас — драгоценный камень среди планет Бене Джессерит, планета, где находилась лучшая из их школ… Теперь — еще один безжизненный шар, покрытый пеплом и спекшимся камнем. И Башар Алеф Бурзмали со всей его отборной гвардией оборонных войск. Все мертвы?
— Все мертвы, — сказала Беллонда.
Бурзмали, любимый ученик старого Башара Тэга — мертв, и его смерть не послужила ничему. Лампадас — великолепная библиотека, прекрасные учителя, лучшие ученики… все пропало.
— Даже Луцилла? — спросила Одрейд? Почтенной Матери Луцилле, вице-канцлеру Лампадас, были даны инструкции покинуть планету при малейших признаках надвигающейся опасности, забрав с собой столько обреченных, сколько могла вместить ее Иная Память.
— Осведомитель утверждает, что мертвы все, — настойчиво повторила Беллонда.
«Как может какое бы то ни было человеческое общество быть построено на такой жестокости»? — спрашивала себя Одрейд. Она представляла, как эти новости рассказываются за завтраком на какой-нибудь базе Чтимых Матр: «Мы уничтожили еще одну планету Бене Джесерит. Говорят, десять биллионов убитых. Это уже шестая планета за месяц, не так ли? Передайте мне, пожалуйста, сливки, милочка…?
С пустыми от ужаса глазами Одрейд взяла в руки таблицу с сообщением, глядя сквозь нее, не видя текста. От Рабби, в этом не может быть сомнения. Она осторожно положила таблицу на место и перевела взгляд на своих Советниц.
Белонда — старая, толстая, с вызовом во всем своем существе. Ментат-Архивист, надевшая сейчас линзы, чтобы иметь возможность читать: ей не было дела до того, как это ее характеризует. Беллонда показала зубы в широком оскале, говорившем больше, чем любые слова. Она видела реакцию Одрейд на сообщение. Белл может снова начать говорить о возмездии. Этого можно ждать от человека, которого ценят за природную норовистость. Ее нужно вернуть в состояние Ментата, тогда склад ее ума станет более аналитическим.
По-своему Белл права, — подумала Одрейд. — Но ей не понравится то, что я задумала. Мне нужно быть осторожнее в том, что я собираюсь сказать. Сейчас слишком рано раскрывать свои планы.
— Существуют обстоятельства, при которых с помощью зла можно отразить зло, — сказала Одрейд. — Нам нужно хорошенько обдумать это.
Вот так! Это предупредит вспышку Белл.
Тамейлан слегка пошевелилась в своем кресле. Одрейд перевела взгляд на старшую женщину. Та: всегда сосредоточенная под маской критичного спокойствия. Снежно-белые волосы, обрамляющие узкое лицо. Воплощение древней мудрости.
Одрейд разглядела под привычной маской крайнюю суровость, говорившую о том, что все, что видела и слышала Там, ей совершенно не нравилось. Худоба, делавшая весь облик Там жестким и твердым, контрастировала с внешней мягкостью Белл. Тамейлан держала форму, ее мускулы были тренированными — насколько это возможно в ее годы. Но в ее глазах стояло выражение, перечеркивавшее первое впечатление: чувство отстраненности, ухода от жизни. О да, она все еще следила за всем, что происходило вокруг, но что-то в ней уже начало сдавать позиции. Прославленный интеллект Тамейлан превратился в какую-то разновидность хитрости, она теперь более полагалась на наблюдения и решения прошлого, чем на то, что видела здесь и сейчас в настоящем.
Пора начать готовить замену. Думаю, это будет Шиана. Шпана опасна для нас, но она — многообещающий человек. И в ней — кровь Дюны.
Одрейд сосредоточилась на клочковатых бровях Тамейлан, нависавших над дряблыми веками. Да. Шиана заменит Тамейлан.
Зная всю сложность стоящего перед ними вопроса, Там примет это решение. В момент оглашения — Одрад знала это, — достаточно будет обратить внимание Там на огромную сложность и опасность сложившегося положения. Черт побери, мне будет ее не хватать!
Глава 6
Невозможно познать историю без знания того, как движутся в ее потоках ключевые фигуры. Каждый лидер для увековечивания ведущего своего положения нуждается в человеке извне. Исследуйте мою карьеру: я был и лидером и аутсайдером. Не подумайте, что я просто взял и создал Государство-Церковь. Это было моей функцией как лидера, и я копировал многочисленные исторические модели. Варварское искусство моего времени доказывает мое аутсайдерство. Излюбленный вид поэзии — эпос.Я умру! — думала Луцилла. Прошу вас, Сестры, не допустите, чтобы это произошло, пока я не передам драгоценный груз, какой хранится в моем разуме!
Популярный драматический идеал — героизм. Танцоры повсеместно заброшены. Стимуляторы, чтобы заставить людей ощутить, что я отобрал у них. Что я взял? Право выбирать свою собственную роль в истории.
Лито II (Тиран)
Перевод Ветер Бебе
Сестры!
Понятие семьи лишь изредка находило свое выражение в среде Бене Джессерит, но все же оно было здесь. В генетическом смысле они и были родней. А из-за Иной Памяти часто знали и в чем. Им не требовалось особых обозначений, таких как «троюродная сестра» или «внучатная тетя». Родство виделось им, как видит свое полотно ткачиха. Они знали, как основа и уток создают ткань. Мир, лучший чем любая Семья, это ткань Бене Джессерит, что скрепляла Общину Сестер, но основу этой ткани создавал именно древний инстинкт Семьи.
Теперь Луцилла думала о Сестрах лишь как о Семье. Семье, которой столь нужно то, что она несла в себе.
Глупо было искать убежища на Гамму!
Но ее поврежденный не-корабль отказался ковылять дальше. Как дьявольски экстравагантны были Преподобные Матери! Ее ужасала заключенная в этой экстравагантности ненависть.
Обложенный вдоль возможных путей бегства с Лампадаса смертельными ловушками, периметр Сворачиваемого Пространства прорастал крохотными не-сферами, в каждой из которых содержались проектор поля и дающая залп в момент контакта лазерная пушка. Когда луч лазера ударял в генератор Хольцмана в не-сфере, цепная реакция выпускала на волю ядерную энергию. Окажись в поле ловушки, и тебя безмолвно накроет разрушительный ядерный взрыв. Дорогостояще, но насколько эффективно! Несколько таких взрывов, и даже гигантский корабль Гильдии превратится в бессмысленную щепку посреди пустоты. Защитные анализаторы системы ее корабля проникли в сущность ловушки только когда уже стало слишком поздно, и, подумала она, пожалуй, стоит считать, что тебе повезло.
Однако сейчас, невидящими глазами вглядываясь в пейзаж за распахнутым окном этого изолированного дома на Гамму, особой радости она не чувствовала. Окно было распахнуто, и полуденный бриз нес с собой неизбежный запах масла, чего-то грязного в дыме огня где-то неподалеку. Харконенны оставили на этой планете свой столь глубокий масляный след, что едва ли его когда-нибудь удастся стереть.
Связным ее здесь был отошедший от дел врач школы Сук, но она знала, что в нем кроется нечто много большее, нечто столь секретное, что разделить эту тайну может лишь ограниченное число Сестер Бене Джессерит. Знание это заключалось в особой классификации: Тайны, о которых мы не говорим даже среди своих, поскольку это причинит нам вред. Тайны, которые мы не передаем от Сестры к Сестре, разделяя общую жизнь, поскольку нет открытого пути. Тайны, которые мы не решаемся знать, пока не возникнет необходимость. Луцилла наткнулась на это лишь из-за скрытого намека Одрейд.
«Знаешь, что интересно на Гамму? Гм, там все общество зиждется на том, что все они потребляют освященную пищу. Обычай, привнесенный иммигрантами, которые так никогда и не ассимилировались. Живут замкнуто, застыли на браках между своими, и так далее. Естественно, порождают обычные мифические байки: шепоты, слухи. Служит тому, чтобы еще больше их изолировать. В точности, как они того хотят».
Луцилла знала о существовании одного древнего сообщества, которое прекрасно укладывалось в подобное описание. Любопытно. Сообщество, что пришло ей на ум, вымерло незадолго до Вторых Космических Миграций. Продуманное перекапывание Архивов только подстегнуло ее любопытство. Стиль жизни, затуманенные слухами описания религиозных ритуалов — особенно канделябры — особые святые дни и предписания, запрещающие какую бы то ни было работу в течение этих дней. И есть они не только на Гамму!
Однажды утром, воспользовавшись необычным затишьем, Луцилла отправилась в кабинет, чтобы проверить свою «проективную догадку», нечто не столь надежное как предвидение Ментата, но и нечто большее, чем просто теория.
— Полагаю, у вас для меня новое назначение.
— Я видела, ты лазишь по Архивам.
— Просто мне показалось, что именно сейчас это не мешает сделать.
— Ищешь взаимосвязи?
— Догадка. — Это тайное общество на Гамму — они ведь евреи, не так ли?
— Тебе, возможно, понадобится специальная информация о том месте, куда ты получишь назначение. — Брошено как бы невзначай.
Не ожидая приглашения, Луцилла опустилась в подвижное кресло Беллонды.
Одрейд отыскала на столе стилос, нацарапала что-то на растворяющейся бумаге и протянула листок Луцилле так, чтобы скрыть слова от возможных лишних глаз.
Уловив намек, Луцилла низко нагнулась над запиской, так чтобы ее прикрывал щит у спинки кресла.
— Твоя догадка правильна. И ты должна умереть прежде, чем откроешь ее. Это — цена их сотрудничества, знак великого доверия.
Луцилла порвала записку.
Используя идентификаторы сетчатки глаза и ладони, Одрейд отодвинула панель в стене позади своего кресла, достала небольшой ридулийский кристалл и протянула его Луцилле. Кристалл был теплым, но по спине Луциллы пробежал холодок. Что можно хранить в таком секрете? Из-под рабочего стола Одрейд достала защитную полусферу и легким движением повернула ее над поверхностью стола.
Чуть дрогнувшей рукой Луцилла опустила кристалл в принимающее устройство и натянула полусферу так, чтобы она прикрывала и ее голову. И тут же в ее сознании стали возникать слова, к пониманию, узнаванию пробивался голос, говорящий с невероятно древним как бы рваным акцентом: «Люди, к которым мы хотим привлечь ваше внимание, — евреи. Много эонов назад они приняли решение, призванное защитить их народ. Ответом на нескончаемые погромы стало решение исчезнуть с глаз человечества. Космические путешествия сделали это не только возможным, но и привлекательным. Они спрятались на бесчисленных планетах — их собственное Рассеивание — и вероятно, они управляют планетами, где живут исключительно их люди. Это не означает, что они оставили практики древних веков, к которым прибегали когда-то из необходимости выжить. Можно с уверенностью утверждать, что старая религия существует до сих пор, хотя и в несколько измененном виде. И, вероятно, раввин старых времен не почувствует себя не на месте за менора саббаты в еврейском доме наших дней. Но конспирация их такова, что всю жизнь вы можете работать бок о бок с евреем и ни о чем не подозревать. Они называют это „Полным Прикрытием“, хотя и сознают его опасности».
Это Луцилла приняла без единого вопроса. То, что держится в такой тайне, будет воспринято как опасность любым, кто хотя бы заподозрит о его существовании. «А зачем же еще они держат все в секрете? Ответь мне на это!?
Кристалл продолжал вливать свои секреты в ее сознание:
«Под угрозой раскрытия, они демонстрируют стандартную реакцию: „Мы жаждем религии наших корней. Это воскрешение, возвращающее все лучшее, что было в нашем прошлом“.
В подобном ходе событий не было ничего нового. Всегда существовали «рехнувшиеся воскрешатели». Это гарантированно вызывало волну любопытства. «Они? О так это снова свора воскрешателей».
«Маскирующая система (продолжал кристалл) в нашем случае успеха не имела. У нас свое собственное хорошо документированное еврейское наследие и фонд Иной Памяти для объяснения причин подобной конспирации. Мы не вмешивались в сложившуюся ситуацию до тех пор, пока я. Великая Мать, во время и после битвы Коррин (Действительно древность.) увидела, что наша Община нуждается в тайном обществе, группе людей, которая быстро среагировала бы на наши требования о поддержке».
Требования. В Луцилле пробудился здоровый скептицизм.
Великая Мать из далекого прошлого предусмотрела и такую реакцию. «Иногда мы предъявляем требования, которые они не могут не удовлетворить или обойти. Но и нам они предъявляют свои».
Луцилла почувствовала, как погружается, запутывается в чуть ли не мистической загадке этого подпольного общества. Ее неуклюжие запросы в Архивах вызывали по большей части отказ предоставить информацию. «Евреи? Что это такое? Ах, да — древняя секта. Займись этим сама. У нас нет времени на пустые исследования в области религии».
Однако кристалл еще не кончил:
Евреев забавляет, а иногда раздражает то, что они рассматривают как наши попытки копировать их. Задокументированное в наших отчетах доминирование женской линии для контроля порядка зачатий, воспринимается как еврейская черта. Евреем является только тот, чья мать еврейка. Диаспора будет запомнена, — заключил кристалл. — Сохранение этого в тайне — дело нашей чести».
Луцилла подняла с головы полусферу.
— Ты — наилучший кандидат для исключительно деликатной миссии на Лампадас, — проговорила Одрейд, возвращая кристалл в его тайное хранилище. Но это же прошлое и вероятно оно давно уже мертво. Взгляни-ка, куда завела меня «деликатная миссия», Одрейд!
С высоты второго этажа сельского домика на Гамму Луцилла увидела, как на участок прибыл огромный грузовоз. Внизу под ней сновали люди. Со всех сторон встретить грузовоз с бобами и овощами подходили работники. До нее доносился едкий запах рубленого костного мозга.
От окна Луцилла не отодвинулась. Хозяин снабдил ее местной одеждой длинным платьем из желтовато-серого драпа и ярким голубым шарфом, чтобы скрыть ее песочного цвета волосы. Очень важно не привлекать к себе нежелательного внимания. Она еще раньше видела, как несколько женщин ненадолго останавливались поглазеть на работу в поле. Ее присутствие здесь можно принять за простое любопытство.
Это был большой грузовоз, его носители, работая над грузом продукции, сложили его по отчетливо различимым секциям. Оператор стоял в прозрачной кабине впереди, руки на рулевом колесе, глаза устремлены вперед. Широко расставив ноги, он как бы полулежал на сетке гибкой поддержки левым бедром касаясь панели электричества. Это был крупный мужчина со смуглым морщинистым лицом и тронутыми сединой волосами. Его тело было продолжением сложного механизма — тяжелое направляющее движение. Проезжая мимо, он на мгновение скользнул взглядом по Луцилле, потом вновь сосредоточился на тракте, ведущем на обширную погрузочную площадку, обозначенную зданиями под ней.
Встроен в свою машину, — подумала она. Дает представление о том, как люди подлаживаются под то, что они делают. В этой мысли Луцилла ощутила уходящую силу. Если ты слишком подлаживаешься к чему-то одному, другие способности атрофируются. — Мы становимся тем, что делаем.
Внезапно она увидела саму себя оператором какой-то огромной машины, в этом ментальном образе она ничем не отличалась от мужчины в грузовозе. Громадина прогромыхала мимо нее прочь из двора, причем ее оператор не уделил ей больше никакого внимания. Один раз он ее видел. К чему отвлекаться во второй?
Мой хозяин, подыскивая убежище, сделал мудрый выбор, подумалось ей. Скудно населенная местность с надежными работниками в непосредственной близи и нелюбопытными прохожими. Тяжелая работа умеряет любопытство. Когда ее везли сюда, она не преминула обратить внимание на характер местности. Был вечер, и люди уже потянулись к своим домам. Плотность городского населения можно оценить по тому времени, когда останавливается работа в городе. Все рано по постелям, и вот вы уже в свободном регионе. Ночная активность говорит о том, что люди в городе беспокойны, дерганы, раз сознают, что остальные не спят, полны сил и слишком близко.
Что навело меня на такую задумчивость?
В начале первого отступления Общины Сестер, еще до страшнейших бешеных атак Чтимых Матер, Луцилла испытывала определенные трудности, стараясь осознать общее убеждение, что «кто-то охотится на нас с одним намерением — убить».