Все в этом ужасном проклятом месте было так же, как в прошлый раз, даже еще хуже, казалось, что прошла не пара месяцев, а пара десятилетий: под мохнатой бородой сизого мха уже не угадывались когда-то белые стволы березок, они, словно придавленные могучей силой, пригибались к земле, склоняясь под невидимой тяжкой ношей.
Осень и здесь давно вступила в свои права, только воздух был наполнен не сладким запахом опавших прелых листьев, а смрадом гнили и затхлости.
Кое-где березы были выворочены, и, не успевшие обрасти мхом, корни торчали подобно костлявым скрюченным пальцам. На секунду Сартскому показалось, что эти корни-пальцы сжимаются и разжимаются, словно примеряясь к его горлу, и он, судорожно сглотнув, замотал головой, прогоняя наваждение.
Оглушающая тишина заволокла все вокруг, и даже из-под копыт не доносилось ни хруста, ни шелеста. Словно огромный молот бухало где-то в горле сердце, увязая в липком холодном страхе, наполнившем низ живота.
Все явственнее ощущался запах болотных испарений. Тропинка петляла теперь уже между совсем хиленькими полузасохшими деревцами и большими бурыми кочками.
С каждым шагом раздавалось все громче и громче противное чавканье: из-под копыт выступала темная вода, а вокруг появлялось все больше и больше лужиц, подернутых бурой тиной.
– Пресвятая Дева Мария!
На одной из дальних кочек что-то или кто-то шевельнулся. Рука Сартского, дернувшись, замерла в нерешительности: то ли к нательному кресту, то ли к болтам с серебряными накладками, которые он специально приказал отлить, отправляясь в Гнилую Падь.
Шевеление усилилось, и Сартский, приглядевшись, увидел сплетенных в огромный клубок гадюк, необычайно крупных и толстых, в самой гуще которых белела обнаженная женская спина.
Отчаянно заморгав, он стал лихорадочно заряжать арбалет, но руки не слушались, один за другим драгоценные серебряные болты без звука шлепались на мягкий влажный мох.
Женщина словно почувствовала его взгляд, привстала, стряхнув с себя змей, и обернулась, заставив магната замереть от ужаса. На голове ее среди вплетенных в волосы желтых болотных кувшинок извивались маленькие змейки, а сами волосы бурого цвета, длинные и мокрые, почти полностью скрывали грудь, но не блестящий змеиный хвост, начинающийся от пояса и оканчивающийся где-то в змеином клубке.
– Ш-ш-ш!
Огромные, немигающие, темные, словно болотная вода, глаза приковывали к себе. Недовольно изогнув губы, она с тихим шелестом отвернулась.
– Пш-ш-шел прочь, человек! Не с-с-с-мотри на меня!
Не повинуясь дрожащим рукам, арбалет, сухо щелкнув, больно прищемил мякоть ладони, приводя его в чувство. На ощупь ощутив повод, Сартский со всей силы ударил в бока мерина, чтобы поскорее убраться от этого места, однако, не удержавшись, оглянулся: гадина, извиваясь, сбрасывала старую змеиную кожу.
– Как ты пос-с-смел?! Ты ответиш-ш-ш-шь… Ус-с-с-ни навечно…
Внезапно навалившаяся усталость потянула вниз веки. С трудом подняв руку, Сартский хлестанул плетью коня из последних сил, чувствуя, что в голове плещется огненный шар расплавленной, ломящей затылок боли.
Мысли текли медленно, словно капающий с ложки тягучий мед, и было совсем не страшно.
– С-с-с-пи…
Шелестящее шипение раздавалось со всех сторон, все вокруг кружилось, словно в безумном хороводе: деревья, болотные кочки, лужицы с грязной водицей, свинцовое небо и серые низкие облака, глаза закрывались, но он, еще окончательно не потеряв ориентацию, попытался поддать шенкелей.
Однако конь, казалось, не реагировал: опустив голову, он с трудом переставлял ноги. Сделав еще пару шагов, мерин мотнул головой и, заваливаясь на передние ноги, рухнул на бок, увлекая за собой седока. Сартский, извернувшись, изловчился выдернуть ногу из стремени, но все равно зацепился за что-то, а через мгновение боль в затылке угасла вместе с сознанием…
С трудом, но сознание возвращалось. Еле разлепив глаза, он с трудом сдержался от подступившей тошноты, вызванной неприятным запахом пропастины. Сварливый голос Войтылы резанул по ушам:
– Ясновельможный пан! Какая радость, что пан навестил старика! А я-то думал, что пан забыл своего покорного слугу…
– Я забуду о тебе, когда ты сдохнешь! Чем у тебя тут так воняет?
Сартский с трудом поднялся, осматриваясь. Он лежал на топчане в землянке колдуна. С отвращением скинув с себя затхлые тряпки, он, пошатываясь, встал и вышел наружу – свежий воздух сделал свое дело: хоть по-прежнему голова гудела и кружилась, но хотя бы тошнить перестало.
– Так по работе моей и воняет! – Войтыла заспешил следом. – Не розы, чай, выращиваю! Пан привык, видать, только благовония нюхать?
Он скрипуче рассмеялся, но Сартский пропустил мимо ушей ехидный тон колдуна. Прикрыв глаза, он тяжело опустился на колченогий, грубо сколоченный табурет:
– Что произошло со мной? Я сожгу тебя, колдун! Что ты тут творишь, чернокнижник! Там я такое видел!
– С лошади пресветлый пан упал! – Войтыла поспешно перебил его. – Конь провалился, а пан и не удержался! Головой приложился, вот чуть и не преставился! А там и не было ничего, померещилось от духа болотного, ядовитого… Я-то, грешный, словно чувствовал, что пан ко мне едет, вот и пошел навстречу, травок решил еще собрать на болоте. Гляжу, пан-то лежит! Ну, я и притащил пана сюда, а вместо благодарности пан меня живота лишить хочет!
– Да? – неуверенно протянул Сартский. – Ну, полно, не голоси, словно девка поутру! Пока служишь мне верно и честно, ничего с тобой не станется!
Он пошарил на поясе и отцепил небольшой кошелек, из которого вынул пару мелких монет и кинул их на землю перед собой. Войтыла проворно упал на колени и кинулся выбирать из пыли серебро.
– Маловато!
– Скажи спасибо, что жизнь твою до сих пор не забрал! Ты чего, торгуешься со мной? – Сартский погрозил кулаком колдуну, но поморщился от резкого движения. – Ты и так должен был спасти своего господина!
– Пан не так меня понял! Да и пристало ли пану сейчас злиться? Голова болит у пана? – Войтыла заковылял назад в землянку.
– Да! – Магнат осторожно потрогал огромную шишку на затылке. – Как же я так? И все же я там видел кое-что странное… Не могу вспомнить… Кстати, а конь мой где?
– Так конь в чаще сгинул! – Войтыла вынырнул из землянки с деревянным ковшом, наполненным темным густым отваром. – Маловато, я говорю, пану досталось, раз жив остался! Пусть пан выпьет, и пану полегчает!
Сартский осторожно принял ковш, стараясь не расплескать отвар, подозрительно принюхался.
– Там не отрава! – Колдун мелко затрясся от беззвучного смеха. – Неужели пан думает, что я специально тащил его, чтобы здесь отравить?
– Да можешь ли ты вообще отравить?! – Сартский в ярости соскочил, отброшенный ковш покатился по земле. – Я приказал тебе сжить со свету командора! И что? Где он? Там, куда твои руки не дотянутся! Ты не колдун, а шарлатан, я велю посадить тебя на кол, как вора, плута и мошенника!
– А пан уряд разве сам выполнил? – Войтыла прищурился: он нисколько не испугался гневной отповеди магната, прекрасно понимая, что он ему нужен живым. – Пшемишек ходил в Старицу за звездной рудой, что я давал пану вместе с командорской цепью, но его взашей люди пана вытолкали! Но я, если пан будет щедр, скажу, где командор!
– Я и сам знаю, где Верт! Вот! – Сартский швырнул сверток. – Там твоя руда! Делай что хочешь, только он должен сгинуть в Запретных землях!
– Сгинет, пресветлый пан, сгинет! – Колдун, осторожно подобрав, спрятал сверток за пазуху. – Но пока он там, панове, следовало бы Белогорье к своим светлым рукам прибрать! А то не ровен час, потом поздно будет!
Колдун доковылял до каменного очага и жестом подозвал магната. Сартский нехотя подошел и остановился в нескольких шагах.
Войтыла бормотал что-то, низко склонившись к тлеющим углям, на которые он вскоре аккуратно положил небольшой кусок темной руды, той самой, что привез ему Сартский.
– Рука пана пресветлого нужна! – Войтыла проскрипел не оборачиваясь. – Кровью пана нужно брызнуть, чтобы заклятие подействовало! И голова перестанет болеть сразу, как кровь отворю!
– А твою кровь нельзя использовать? – Магнат недоверчиво смотрел на начавший снизу багроветь кусок руды.
– Можно, – пожал плечами колдун, – но тогда и власть над Вертом моя будет!
Сартский, немного подумав, закатал рукав и протянул колдуну запястье. Войтыла, шепча заклинания, сильно дернул на себя, так, что магнат чуть не потерял равновесие.
– Полегче! – Сартский поморщился, когда колдун провел ножом по коже и зачарованно глядел, как падающие капли крови, шипя, запекаются на поверхности.
– Завяжи, пресветлый пан! – Войтыла отстранил руку назад. – Все! Свершилось!
– Обойдется! – Сартский оглядел почти свернувшуюся кровь на порезе, натягивая сверху рукав. – И не такое заживало как на собаке…
Внезапно позади раздался шорох, и магнат резко отпрянул: за спиной стояла ослепительной красоты девушка, одетая в простое платье, босоногая и простоволосая.
– Агнешка, доченька! – Колдун растянул морщинистые тонкие губы в подобие улыбки. – Ты рано вернулась…
– Чья это девка? – потрясенно произнес Сартский, завороженно глядя в ее карие с золотым отблеском глаза. – Холопка беглая? Я куплю ее у тебя, колдун!
– Нет, пане! – Войтыла запротестовал, замахал руками. – Это не холопка, это так, приблудная! Красота ей дадена, видать, в обмен на разум, дурочка она…
– Дурочка, говоришь? – Магнат взял ее за подбородок и заглянул в огромные оленьи глаза. – Ну-ка, ну-ка…
Он бесцеремонно ощупал Агнешку, которая смотрела поверх его головы и улыбалась, помял грудь, задрал юбку, открыв садящемуся солнцу белоснежные бедра и темные курчавые кудряшки лона.
– Хороша! Девка еще или пользовали? – Закусив губу, он приценивался к Агнешке, словно покупал кобылу. – Значит, так, колдун, заберу я ее с собой, по нраву она мне! Денег тебе дам! Хворобы нет ли какой тайной?
– Что ты! – Войтыла потянул за руку Агнешку к себе. – Она мне помощница, травы собирает, по хозяйству хлопочет…
– А этот… Как его, запамятовал… Парень, что прошлый раз тут обтирался… Он же тебе помогал! – Конрад пощелкал пальцами, вспоминая.
– Пшемишек?
– Да черт с ним! Где он? Пусть тебе и помогает, а девку я заберу!
– В болоте Пшемишек сгинул, – со странной интонацией в голосе проговорил Войтыла, – а Агнешка вот и приблудилась, не один я остался…
– Не сдохнешь! – Он, сдавив щеки, открыл ей рот. – Чего такой красоте в глухомани твоей делать? А что убогая, так мне с ней не беседы богословские вести! Вон, зубы ровные, кожа чистая, задница хороша… – Он хлопнул ее со всей силы по бедру, но она и не пошатнулась.
Войтыла замер, уставившись на руку магната, по кисти которой потянулась тоненькая струйка крови.
– Хороша! – Сартский потянул наверх рукав, успевший пропитаться темными пятнами. – Ах ты, черт…
Вдруг ноздри девушки затрепетали, словно она, как олениха, почуяла дикого зверя, по телу прошла судорога, и Агнешка застонала, закатив глаза. Опустившись на четвереньки, она немигающими глазами уставилась на капающую уже редкими каплями кровь с порезанного запястья магната.
– Тьфу ты, припадочная! – Сартский брезгливо отвернулся, затягивая платком кровоточащий порез, не заметив, как зрачки девушки сузились до кошачьих щелок, а изо рта потянулась нитка слюны.
– Так и есть, пресветлый пан, припадочная она! – Войтыла с силой за локоть потащил его на другой край опушки подальше от землянки. – Зачем пану дурочка? Пан лучше себе найдет! У пана много золота будет, когда он орденские деньги приберет…
– Да! – Сартский хлопнул колдуна по плечу. – С твоей девкой я и про Верта забыл! Как руда-то звездная действует? Что мне делать надо?
Осень и здесь давно вступила в свои права, только воздух был наполнен не сладким запахом опавших прелых листьев, а смрадом гнили и затхлости.
Кое-где березы были выворочены, и, не успевшие обрасти мхом, корни торчали подобно костлявым скрюченным пальцам. На секунду Сартскому показалось, что эти корни-пальцы сжимаются и разжимаются, словно примеряясь к его горлу, и он, судорожно сглотнув, замотал головой, прогоняя наваждение.
Оглушающая тишина заволокла все вокруг, и даже из-под копыт не доносилось ни хруста, ни шелеста. Словно огромный молот бухало где-то в горле сердце, увязая в липком холодном страхе, наполнившем низ живота.
Все явственнее ощущался запах болотных испарений. Тропинка петляла теперь уже между совсем хиленькими полузасохшими деревцами и большими бурыми кочками.
С каждым шагом раздавалось все громче и громче противное чавканье: из-под копыт выступала темная вода, а вокруг появлялось все больше и больше лужиц, подернутых бурой тиной.
– Пресвятая Дева Мария!
На одной из дальних кочек что-то или кто-то шевельнулся. Рука Сартского, дернувшись, замерла в нерешительности: то ли к нательному кресту, то ли к болтам с серебряными накладками, которые он специально приказал отлить, отправляясь в Гнилую Падь.
Шевеление усилилось, и Сартский, приглядевшись, увидел сплетенных в огромный клубок гадюк, необычайно крупных и толстых, в самой гуще которых белела обнаженная женская спина.
Отчаянно заморгав, он стал лихорадочно заряжать арбалет, но руки не слушались, один за другим драгоценные серебряные болты без звука шлепались на мягкий влажный мох.
Женщина словно почувствовала его взгляд, привстала, стряхнув с себя змей, и обернулась, заставив магната замереть от ужаса. На голове ее среди вплетенных в волосы желтых болотных кувшинок извивались маленькие змейки, а сами волосы бурого цвета, длинные и мокрые, почти полностью скрывали грудь, но не блестящий змеиный хвост, начинающийся от пояса и оканчивающийся где-то в змеином клубке.
– Ш-ш-ш!
Огромные, немигающие, темные, словно болотная вода, глаза приковывали к себе. Недовольно изогнув губы, она с тихим шелестом отвернулась.
– Пш-ш-шел прочь, человек! Не с-с-с-мотри на меня!
Не повинуясь дрожащим рукам, арбалет, сухо щелкнув, больно прищемил мякоть ладони, приводя его в чувство. На ощупь ощутив повод, Сартский со всей силы ударил в бока мерина, чтобы поскорее убраться от этого места, однако, не удержавшись, оглянулся: гадина, извиваясь, сбрасывала старую змеиную кожу.
– Как ты пос-с-смел?! Ты ответиш-ш-ш-шь… Ус-с-с-ни навечно…
Внезапно навалившаяся усталость потянула вниз веки. С трудом подняв руку, Сартский хлестанул плетью коня из последних сил, чувствуя, что в голове плещется огненный шар расплавленной, ломящей затылок боли.
Мысли текли медленно, словно капающий с ложки тягучий мед, и было совсем не страшно.
– С-с-с-пи…
Шелестящее шипение раздавалось со всех сторон, все вокруг кружилось, словно в безумном хороводе: деревья, болотные кочки, лужицы с грязной водицей, свинцовое небо и серые низкие облака, глаза закрывались, но он, еще окончательно не потеряв ориентацию, попытался поддать шенкелей.
Однако конь, казалось, не реагировал: опустив голову, он с трудом переставлял ноги. Сделав еще пару шагов, мерин мотнул головой и, заваливаясь на передние ноги, рухнул на бок, увлекая за собой седока. Сартский, извернувшись, изловчился выдернуть ногу из стремени, но все равно зацепился за что-то, а через мгновение боль в затылке угасла вместе с сознанием…
С трудом, но сознание возвращалось. Еле разлепив глаза, он с трудом сдержался от подступившей тошноты, вызванной неприятным запахом пропастины. Сварливый голос Войтылы резанул по ушам:
– Ясновельможный пан! Какая радость, что пан навестил старика! А я-то думал, что пан забыл своего покорного слугу…
– Я забуду о тебе, когда ты сдохнешь! Чем у тебя тут так воняет?
Сартский с трудом поднялся, осматриваясь. Он лежал на топчане в землянке колдуна. С отвращением скинув с себя затхлые тряпки, он, пошатываясь, встал и вышел наружу – свежий воздух сделал свое дело: хоть по-прежнему голова гудела и кружилась, но хотя бы тошнить перестало.
– Так по работе моей и воняет! – Войтыла заспешил следом. – Не розы, чай, выращиваю! Пан привык, видать, только благовония нюхать?
Он скрипуче рассмеялся, но Сартский пропустил мимо ушей ехидный тон колдуна. Прикрыв глаза, он тяжело опустился на колченогий, грубо сколоченный табурет:
– Что произошло со мной? Я сожгу тебя, колдун! Что ты тут творишь, чернокнижник! Там я такое видел!
– С лошади пресветлый пан упал! – Войтыла поспешно перебил его. – Конь провалился, а пан и не удержался! Головой приложился, вот чуть и не преставился! А там и не было ничего, померещилось от духа болотного, ядовитого… Я-то, грешный, словно чувствовал, что пан ко мне едет, вот и пошел навстречу, травок решил еще собрать на болоте. Гляжу, пан-то лежит! Ну, я и притащил пана сюда, а вместо благодарности пан меня живота лишить хочет!
– Да? – неуверенно протянул Сартский. – Ну, полно, не голоси, словно девка поутру! Пока служишь мне верно и честно, ничего с тобой не станется!
Он пошарил на поясе и отцепил небольшой кошелек, из которого вынул пару мелких монет и кинул их на землю перед собой. Войтыла проворно упал на колени и кинулся выбирать из пыли серебро.
– Маловато!
– Скажи спасибо, что жизнь твою до сих пор не забрал! Ты чего, торгуешься со мной? – Сартский погрозил кулаком колдуну, но поморщился от резкого движения. – Ты и так должен был спасти своего господина!
– Пан не так меня понял! Да и пристало ли пану сейчас злиться? Голова болит у пана? – Войтыла заковылял назад в землянку.
– Да! – Магнат осторожно потрогал огромную шишку на затылке. – Как же я так? И все же я там видел кое-что странное… Не могу вспомнить… Кстати, а конь мой где?
– Так конь в чаще сгинул! – Войтыла вынырнул из землянки с деревянным ковшом, наполненным темным густым отваром. – Маловато, я говорю, пану досталось, раз жив остался! Пусть пан выпьет, и пану полегчает!
Сартский осторожно принял ковш, стараясь не расплескать отвар, подозрительно принюхался.
– Там не отрава! – Колдун мелко затрясся от беззвучного смеха. – Неужели пан думает, что я специально тащил его, чтобы здесь отравить?
– Да можешь ли ты вообще отравить?! – Сартский в ярости соскочил, отброшенный ковш покатился по земле. – Я приказал тебе сжить со свету командора! И что? Где он? Там, куда твои руки не дотянутся! Ты не колдун, а шарлатан, я велю посадить тебя на кол, как вора, плута и мошенника!
– А пан уряд разве сам выполнил? – Войтыла прищурился: он нисколько не испугался гневной отповеди магната, прекрасно понимая, что он ему нужен живым. – Пшемишек ходил в Старицу за звездной рудой, что я давал пану вместе с командорской цепью, но его взашей люди пана вытолкали! Но я, если пан будет щедр, скажу, где командор!
– Я и сам знаю, где Верт! Вот! – Сартский швырнул сверток. – Там твоя руда! Делай что хочешь, только он должен сгинуть в Запретных землях!
– Сгинет, пресветлый пан, сгинет! – Колдун, осторожно подобрав, спрятал сверток за пазуху. – Но пока он там, панове, следовало бы Белогорье к своим светлым рукам прибрать! А то не ровен час, потом поздно будет!
Колдун доковылял до каменного очага и жестом подозвал магната. Сартский нехотя подошел и остановился в нескольких шагах.
Войтыла бормотал что-то, низко склонившись к тлеющим углям, на которые он вскоре аккуратно положил небольшой кусок темной руды, той самой, что привез ему Сартский.
– Рука пана пресветлого нужна! – Войтыла проскрипел не оборачиваясь. – Кровью пана нужно брызнуть, чтобы заклятие подействовало! И голова перестанет болеть сразу, как кровь отворю!
– А твою кровь нельзя использовать? – Магнат недоверчиво смотрел на начавший снизу багроветь кусок руды.
– Можно, – пожал плечами колдун, – но тогда и власть над Вертом моя будет!
Сартский, немного подумав, закатал рукав и протянул колдуну запястье. Войтыла, шепча заклинания, сильно дернул на себя, так, что магнат чуть не потерял равновесие.
– Полегче! – Сартский поморщился, когда колдун провел ножом по коже и зачарованно глядел, как падающие капли крови, шипя, запекаются на поверхности.
– Завяжи, пресветлый пан! – Войтыла отстранил руку назад. – Все! Свершилось!
– Обойдется! – Сартский оглядел почти свернувшуюся кровь на порезе, натягивая сверху рукав. – И не такое заживало как на собаке…
Внезапно позади раздался шорох, и магнат резко отпрянул: за спиной стояла ослепительной красоты девушка, одетая в простое платье, босоногая и простоволосая.
– Агнешка, доченька! – Колдун растянул морщинистые тонкие губы в подобие улыбки. – Ты рано вернулась…
– Чья это девка? – потрясенно произнес Сартский, завороженно глядя в ее карие с золотым отблеском глаза. – Холопка беглая? Я куплю ее у тебя, колдун!
– Нет, пане! – Войтыла запротестовал, замахал руками. – Это не холопка, это так, приблудная! Красота ей дадена, видать, в обмен на разум, дурочка она…
– Дурочка, говоришь? – Магнат взял ее за подбородок и заглянул в огромные оленьи глаза. – Ну-ка, ну-ка…
Он бесцеремонно ощупал Агнешку, которая смотрела поверх его головы и улыбалась, помял грудь, задрал юбку, открыв садящемуся солнцу белоснежные бедра и темные курчавые кудряшки лона.
– Хороша! Девка еще или пользовали? – Закусив губу, он приценивался к Агнешке, словно покупал кобылу. – Значит, так, колдун, заберу я ее с собой, по нраву она мне! Денег тебе дам! Хворобы нет ли какой тайной?
– Что ты! – Войтыла потянул за руку Агнешку к себе. – Она мне помощница, травы собирает, по хозяйству хлопочет…
– А этот… Как его, запамятовал… Парень, что прошлый раз тут обтирался… Он же тебе помогал! – Конрад пощелкал пальцами, вспоминая.
– Пшемишек?
– Да черт с ним! Где он? Пусть тебе и помогает, а девку я заберу!
– В болоте Пшемишек сгинул, – со странной интонацией в голосе проговорил Войтыла, – а Агнешка вот и приблудилась, не один я остался…
– Не сдохнешь! – Он, сдавив щеки, открыл ей рот. – Чего такой красоте в глухомани твоей делать? А что убогая, так мне с ней не беседы богословские вести! Вон, зубы ровные, кожа чистая, задница хороша… – Он хлопнул ее со всей силы по бедру, но она и не пошатнулась.
Войтыла замер, уставившись на руку магната, по кисти которой потянулась тоненькая струйка крови.
– Хороша! – Сартский потянул наверх рукав, успевший пропитаться темными пятнами. – Ах ты, черт…
Вдруг ноздри девушки затрепетали, словно она, как олениха, почуяла дикого зверя, по телу прошла судорога, и Агнешка застонала, закатив глаза. Опустившись на четвереньки, она немигающими глазами уставилась на капающую уже редкими каплями кровь с порезанного запястья магната.
– Тьфу ты, припадочная! – Сартский брезгливо отвернулся, затягивая платком кровоточащий порез, не заметив, как зрачки девушки сузились до кошачьих щелок, а изо рта потянулась нитка слюны.
– Так и есть, пресветлый пан, припадочная она! – Войтыла с силой за локоть потащил его на другой край опушки подальше от землянки. – Зачем пану дурочка? Пан лучше себе найдет! У пана много золота будет, когда он орденские деньги приберет…
– Да! – Сартский хлопнул колдуна по плечу. – С твоей девкой я и про Верта забыл! Как руда-то звездная действует? Что мне делать надо?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента