Страница:
– Я за тебя теперь полностью спокойна, суженый мой…
Маша нежно погладила его по животу, крепче прижалась горячей щекою к предплечью.
– Это какой-то гремящий ужас на гусеницах. Настоящая, стальная крепость. Большая, страшная. Мой папа раньше и помыслить не мог, что на смену казачьим коням придут такие монстры!
– Броня крепка и танки наши быстры…
Семен промурлыкал в нежное ушко слова неизвестной пока здесь песни. Разубеждать жену не стал, только поддакивал, пусть у нее сердечко за него не беспокоится.
Вот только мысли, настоящие, потаенные, что про действительную немощность танков ведали, держал в голове. Незачем знать девчушке, что броня этих «крепостей» обычной пулей может пробиваться с борта, правда, в упор, и даже шрапнель, поставленная на удар, броню в полдюйма проламывает с легкостью.
А там все – хана!
В этих допотопных танках баки расположены неудачно, горючего много, и пары бензина постоянно просачиваются. Это ж не дизельный Т-34, тут сравнивать нечего!
– Ты ведь раньше на них воевал, Сеня?
– Воевать не приходилось, Машенька. Я с двадцать пятого года был в автотанковый полк переведен. Те же «Риккардо» были, «Тейлоры», да потом на наши МС-1 пересел, эти с французских «Рено» были скопированы, только в башне дополнительно пулемет установили к пушке.
– С двадцать пятого, – протянула жена и прижалась еще теснее, хотя и так обнимала крепко. – Не могу привыкнуть, что ты побывал уже в будущем и обратно вернулся. Интересно ведь…
– Ничего интересного, – резче, чем хотелось бы, отрезал Фомин, ставший по собственному желанию Ермаковым, когда его, обезображенного, держали взаперти в госпитале.
И надо же такому случиться, что в поезде он встретил будущую жену, оказавшуюся не просто однофамильцем, но и бабушкой настоящего Ермакова, что стал в этом времени генералом Арчеговым.
Бабушкой, которая еще первого ребенка под сердцем не носила – вот какая гримаса истории и временного перелома.
– Ты свой танк выбрал?
Маша, как истовая дочь и жена офицера, всегда старалась быть в курсе военного дела. Потому все эти дни с пристани не уходила, при молчаливом попустительстве офицеров отряда, что с нескрываемым обожанием смотрели на третью полковую даму и сочувственно поглядывали на ее сильно обгоревшего мужа. Вот о таких бедах, что несла на себе служба в броневых частях, все дружно помалкивали, дабы уберечь нервы любимых женщин.
– МК-5 «Композит», – сразу ответил Фомин. – Я на нем прошлый раз служил, только мы его только «Риккардо» по марке двигателя называли. А МК-В тот же ромб, только несколько меньше, и вооружен одними пулеметами. И броня у него тоньше, да и не знаю я его толком. Служить раньше не приходилось на таком.
– А почему ты его «композитом» назвал?
– Англичане свои танки либо пушками вооружали, либо пулеметами. Первые именовали «самцами», а вторые «самками», – совершил экскурс в историю танка Семен Федотович, окончивший в свое время военную академию имени Фрунзе.
– Вот только весной 1918 года «женщины» на германские танки, а те вообще сараи на гусеницах, напоролись и были расстреляны из пушек. С того боя британцы и стали тасовать вооружение, с «самцов» по одной пушке снимая, чтоб у всех танков хотя бы по одной пушке было, дабы в случае схватки с «панцером» за себя постоять.
– «Самцы» и «самки», – медленно протянула Маша, как бы пробуя языком слова. – А ведь удивительно точно подмечено. Орудия бьют редко, но сильно, а пулеметы часто молотят, тараторят, как крестьянки у «журавля». А вот с «композитом» как-то не так вышло, нехорошо. Мудреное такое название, язык сломаешь.
– Танкисты термин сей не используют, – усмехнулся Фомин. – Я твой слух берег. А так эти танки иначе называют, по-простому. Даже присказка такая у нас есть, прости за бранное слово – «пятый марк» гермафродит, сам е… ся и родит!
– Остряки вы, право слово, – Маша хмыкнула, а потом, не в силах сдерживаться, жизнерадостно засмеялась. Затем ударила его кулачком по груди. – Ложись спать! Старый ты развратник… гусеничных траков! Придумали же от безделья!
– Ложусь, – покорно согласился Фомин, поглаживая плечо жены. – Но про твою остроту офицерам расскажу, они будут довольны такой характеристикой, особенно мехводы. Коротко, емко и сугубо по-нашему! Даже в ругани танкистом становишься, лада моя. По ученому выражаясь, сие есть профессиональная деформация. Налицо-с!
– С кем поведешься, – огрызнулась Маша, но Фомин остановил женушку, несколько извратив известное изречение, нагло позаимствованное у того же Арчегова:
– От того и забеременеешь…
– Охальник!
Жена потянулась к его губам, но тут же шлепнула по мужским ладоням, что сжали ее горячее тело и стали ласкать с все возрастающей теплотой, от которой возбуждение струями стало разливаться по молодому женскому телу.
– Нет, в наказание вам, милостивый государь, за неучтивые речи, будет положено послушание. А потому лечь смирно, и руки по швам… А то смотрю распустили не только… язык… Ах…
Одесса
– Ваше величество, предлагаю назначить генерал-майора Слащева командующим 1-м ударным корпусом, вместо погибшего генерала Казановича. На нем он принесет больше пользы!
– Даже так? Почему вы так считаете, Александр Павлович, позвольте осведомиться? – С наигранным удивлением произнес Михаил Александрович, задумчиво глядя на жесткое волевое лицо военного министра.
Кутепов специально холил и лелеял пышную бородку, которая умышленно старила еще молодого, не перешагнувшего сорокалетний рубеж мужчину.
– Он превосходный тактик, государь, но военный администратор никудышный. Я считаю, что ваш генерал-адъютант, как инспектор вооруженных сил, совершил ошибку, свойственную его… гхм… возрасту, добившись данного назначения. Может быть, это и принесло плоды, но сейчас мы стоим перед выбором – или вести боевые действия, или дипломатическими мерами урегулировать Бессарабский конфликт.
– Судя по вашему настойчивому предложению, вы сторонник первого решения?
– Я считаю, что Россия должна быть едина и неделима, государь. Только в этом будет ее величие. И скажу честно – не разделяю некоторых новых, скажем так, веяний в нашей политике!
– Вы имеете в виду Сибирь?
– Не только, ваше величество, – генерал смотрел твердым неуклонным взглядом человека, решившего идти до конца. – Есть еще и казачьи образования, и какая-то буферная «Уральская республика». Я не возражаю против независимости Финляндии и Польши, но «союзники» нам навязали признание прибалтийских лимитрофов, стали раздергивать Россию на куски. Хорошо, что с Закавказьем удалось все решить жестко и за достаточно короткий срок. Но главное – большевики до сих пор сидят в Москве, заняли Варшаву и уже в Берлине. И любое промедление приведет к тому, что вся Европа попадет под власть красных. Государь, мы рискуем оказаться в гибельном положении…
– Вы военный министр, Александр Павлович, или политик?! – в голосе монарха звякнула сталь. – Вы вторгаетесь в область, принадлежащую не вашей компетенции!
– Я готов немедленно подать в отставку, ваше императорское величество! Могу командовать корпусом, дивизией, бригадой. Приму даже полк или батальон!
– Вашу отставку не принимаю, ибо началась война, – уже мягче произнес Михаил Александрович, очень довольный началом разговора. Жесткий, но «недалекий», как сказал о нем Арчегов, военный министр как нельзя более подходил для своего поста.
Происхождения Кутепов самого захудалого, первое образование хотел получить чуть ли не в межевом институте и работать по землеустройству, но одумался и поступил в военное училище, а война с Японией окончательно сделала из него кадрового военного.
Образцовый служака, абсолютно без связей, что пронизывали весь аппарат прогнившей империи и царский двор, он честно прошагал через все ступени военной службы, закончив войну с германцами командиром самого старейшего и уважаемого полка русской армии, сформированного еще Петром Великим в качестве «потешного» – лейб-гвардии Преображенского.
Снимать Александра Павловича со своего поста было крайне неразумно, хотя приносило лично Михаилу Александровичу массу неудобств – приходилось отбиваться от массированных атак различных ходатаев, ибо очистку новых «авгиевых конюшен», в которые окончательно превратилась генеральская среда, мог провести только этот генерал – решительно, безжалостно и бескомпромиссно.
Вот только выполняя с Арчеговым, по сути, одну работу для будущего оздоровления России и ее армии, генералы не сошлись характерами. А потому именно сейчас было необходимо немного осветить ситуацию, раскрыть частицу давно вынашиваемых планов.
«Нет, не политик Александр Павлович, но тем лучше. Не заметит того, о чем мне придется умолчать!»
Михаил Александрович вытащил из цветной коробки душистую турецкую папиросу и неторопливо закурил ее, краем глаза продолжая наблюдать за генералом. Тот стоял молча, по-уставному прижав ладони к красным двурядным лампасам.
– Война с большевиками абсолютна не нужна, генерал. Незачем вести, ибо мы ее уже выиграли! Да-да, победили, милейший Александр Павлович, не сделав с марта месяца ни одного выстрела и не пролив даже капли крови наших солдат. Я имею в виду совместную с Совдепией условную демаркационную линию.
Михаил Александрович мысленно хмыкнул, глядя на оторопелое лицо военного министра. Тот только часто моргал глазами и чуть потряс головою, будто не поверил тому, что только сейчас услышал.
– Генерал Арчегов абсолютно прав, когда заметил, что большевики сами себя погубят! Нужно только дать им возможность устроить мировую революцию, которая окончательно обессилит Красную армию, обескровит экономику, которая и так пребывает в разрухе, и окончательно восстановит против них все население. У нас задача простая – ждать и терпеть, обустраивать как можно лучше мирную жизнь народа, не ввязываясь в военные авантюры. И тем самым выиграть время и сохранить при этом армию полностью готовой к будущему освободительному походу.
– Вы хотите сказать, ваше величество, – лицо Кутепова раскраснелось за секунду, голос чуть дрогнул, – что все эти соглашения с большевиками, которые заключил…
– Фарс, не больше, чем клочок бумажки, который сами большевики могут порвать в любое время. Так же как и я, впрочем. Но сейчас мы и так все получили – четыре пятых России собраны под моим скипетром. Уже имеем дело с почти единой и неделимой страной, которая станет великой, поверьте мне на слово, генерал, и очень скоро. Раньше, чем можно было бы рассчитывать. И притом что нового собирания русских земель пока никто не заметил. Ни Антанта, ни заклятые враги большевики, ни наши другие явные или тайные недруги.
– А Сибирь, а Закавказье?! Казачьи войска?
Кутепов с оскорбленным недоумением посмотрел на монарха, как бы спрашивая того – «что вы обманываете, ваше величество, зачем вы мне пыль в глаза пускаете».
– Россия стала другой, генерал, совсем другой! И к прошлому возврата нет, никогда уже не будет! Сейчас мы должны самым решительным образом освободиться от всего того, что может привнести гниль в государственный организм, каленым железом отсечь все ненужное и вредное. Мы уже оздоровили армию и флот, избавившись от сановитых бездельников и интриганов. Разве не так, Александр Павлович?
– Не совсем, ваше величество. Но я как военный министр доведу реформирование самыми жесткими методами, как вы мне и повелели! – голос генерала звучал твердо, но глаза продолжали смотреть с немым требованием – «вы так и не ответили на мой вопрос, ваше величество».
– Сейчас правила игры несколько изменились, самодержавия больше не будет. Мы должны учитывать изменения, принесенные революцией и сложившейся политической ситуацией. Австралия и Канада имеют статус доминионов, но это не мешает состоять им в Британской империи. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Так точно, ваше величество!
Лицо генерала прояснилось, и Михаил Александрович уже мягче добавил, с лукавой улыбкой:
– Туркестанские властители давно находятся под протекторатом России, но нам разве мешал их статус? Так что, генерал, можете поверить мне на слово, что нашу державу ждет несравненно лучшее будущее. Так что занимайтесь своим делом, за политику и дипломатию есть кому отвечать. Тем более что у нас война, а мы тут с вами о каких-то отдаленных перспективах рассуждаем!
– Так точно, ваше величество! Виноват!
– Войну с Румынией мы ожидали и заблаговременно приняли меры. К сожалению, нам просто не хватило времени. Не успели начать переброску войск, – император тяжело вздохнул и насупился, сведя у переносицы брови. Ему сейчас очень не хватало своего язвительного, но чрезвычайно предусмотрительного генерал-адъютанта.
– Займемся нашим прямым делом, Александр Павлович! И поверьте, всем скоро будет не до сна! И не только этой ночью…
Бендеры
Над городом властвовала не прежняя, привычная ночная тишина, нет, дыхание войны уже явственно чувствовалось, и от слитных ударов солдатских сапог дребезжали оконные стекла, норовя выпасть из рам.
– Спокойно, Пальма, спокойно…
Генерал Туркул потрепал свою любимицу по холке и тут же отнял руку. Тигровый бульдог глянул на него умными понимающими глазами и застыл. Собака крепко привязалась к Антону Васильевичу, что выкормил ее щенком, и совершенно не боялась стрельбы и взрывов, всегда сопровождая своего хозяина даже в самое горячее пекло.
– Это ведь наш звездный час, милая, – тихо промолвил генерал и резким движением бросил ладонь к козырьку фуражки, приветствуя проходивших мимо него солдат. Собака, словно почувствовав значимость и торжество момента, застыла столбиком рядом.
Об этом генерал мечтал почти три года, и вот в первый освобожденный от румын город вошла его дивизия. Причем, проводя этот импровизированный парад, ясно показывавший жителям, что русская армия теперь не та разложившаяся толпа, бесчинствовавшая здесь в последние смутные дни 1917 года.
Только ради этого стоило жить и воевать…
На просторной улице, что протянулась чуть ли не через весь город, освещенной заревом пожара нескольких горящих зданий, вокруг которых копошились добровольные пожарные в окружении многочисленных обывателей, уже успокоившихся от пережитого страха, размашистым шагом проходили густые колонны стрелков его дивизии, над головами которых тускло отсвечивали жала граненых штыков.
Владимир Владимирович Манштейн потерял руку в бою, но остался в строю, пройдя все ступени, от командира роты до командира полка, которым храбро и умело руководил. А неделю назад стал и помощником комдива, причем Туркул два дня назад сам направил военному министру представление на генеральский чин.
Владимир Карлович Манштейн получил пустые двухпросветные погоны еще в то время, когда его сын был кадетом. По дряхлости в мировой войне не участвовал, но в гражданскую добровольно встал рядом с сыном, взвалив на себя хозяйственную службу в тех подразделениях и частях, которыми командовал Манштейн-младший.
Редкостной честности человек и с обостренным чувством чести, отец показывал всем офицерам дивизии образцы мужества и дисциплинированности, первым вставая перед собственным сыном. И ни разу прилюдно не показывал истинных отцовских чувств, хотя все знали, что Манштейны друг в друге души не чают.
Там корниловцы расчищали дорогу на Кишинев, вместе с горцами из 1-й Кавказской конной дивизии обрушившись всей силой на румын, не привыкших и не ожидавших стремительного ночного боя. А потому панически бежавших из Бендер в первые часы развернувшегося мощного наступления русских полков.
– Валахи опомнились, господа, не нужно им давать времени, – Туркул негромко обратился к застывшим командирам полков и штабным офицерам, показывая рукою на далекое зарево. – А потому будем брать врага на штык! Вперед, дроздовцы!
Одесса
– Нужно руководствоваться токмо пользой Отечеству – ведь так говаривал император Петр Великий?! Я говорил со Слащевым – он прав! Потому генералы, думающие лишь о собственных амбициях или о старшинстве в чине, что походит на боярские склоки о местничестве, – подлежат немедленному увольнению от службы! Незамедлительно! Хватит, нам генеральские раздоры на той войне принесли вреда больше, чем неприятель!
Михаил Александрович хрипло дышал, карандаш в его руках с сухим хрустом щелкнул. Немного пройдясь по кабинету, император успокоился и смягчил голос:
– Идет война, Александр Павлович, пусть она даже не объявлена. А потому все наши чувства, симпатии или антипатии вторичны, а в первую очередь мы должны честно исполнять свой долг. Приказы отданы, их нужно исполнить!
– Есть, ваше величество! Разрешите идти!
– Идите, генерал. Сейчас многое зависит не только от нас. Я надеюсь на вас, Александр Павлович!
Военный министр вытянулся, как юнкер на плацу, и, четко развернувшись через левое плечо, пошел к двери. Однако та растворилась прежде, чем генерал сделал несколько шагов.
– Разрешите, государь!
В кабинет вошел командующий Черноморским флотом адмирал Колчак с побледневшим лицом. К груди он прижимал толстую черную папку, в которых обычно держат документы.
– Что у вас, Александр Васильевич?
– Это мне отдал ординарец Константина Ивановича. Тут, правда, есть его личное указание вскрыть после смерти, но вышло совершенно случайно. Это касается больше вас, государь, чем меня! Я, признаться, могу лишь догадываться, о чем здесь идет речь…
Адмирал протянул императору несколько листков бумаги, и тот быстро, чуть дрожащей рукою схватил их. Пробежав глазами, Михаил смертельно побледнел, но глаза засверкали радостным огнем.
«Так он не умер от ожогов – Костя меня обманул. Нет, нет – я поторопился, ведь тут написано, что так захотел сам Семен. И как же мне его найти, не зная ни нового имени, ни чина, ни должности, которую он исправляет. Это же иголку в стоге сена искать!»
Михаил Александрович утер платком лоб, продолжая лихорадочно думать.
«Хотя… Так найти его просто, очень просто, чего я мучаюсь?! В Сибири его быть не может по определению, и вряд ли на севере. Только здесь, и никак иначе!»
– Александр Павлович, прошу вас задержаться!
Кутепов тут же остановился, развернулся и внимательно посмотрел на царя. Тот, взволнованный выше всякой меры, подошел к нему вплотную и дружеским жестом положил тому ладонь на погон, держа краешком взгляда лицо адмирала.
Уж слишком своевременно тот принес драгоценную бумагу, что означало только одно – Александр Васильевич знает намного больше, чем сказал, а это внушало подозрения.
– Александр Павлович, у меня к вам просьба. Из Сибири сюда переведен офицер, необходимо его разыскать…
– Нет ничего проще, государь. Все сведения из окружных канцелярий уже обработаны в министерстве. Мне нужна фамилия, чин и должность, и я немедленно поговорю по телефону…
– Я не знаю…
Император развел руками, а генерал Кутепов с нескрываемым изумлением посмотрел на него.
– Он может быть капитаном или майором, но не более подполковника, – Михаил Александрович мучительно размышлял, говоря коротко и осторожно. – Служить в бронечастях, сам танкист. Да… Вот еще – все лицо покрыто сплошным ожогом, он горел…
– Я знаю его, – после короткой паузы Кутепов улыбнулся, глаза сверкнули. – Я запомнил капитана Ермакова с представления мне, как военному министру. Это было во второй половине сентября, числа двадцатого или чуть позже на два или три дня. Он единственный из офицеров тогда был в форме сибирских бронечастей, кожаной куртке с Анненским кортиком, да еще со столь… запоминающимся лицом.
– Капитан Ермаков? – для надежности спросил император, заметив, как вздрогнул от этой фамилии Колчак.
«Вы, Александр Васильевич, явно имели откровенный разговор с Арчеговым и знаете его настоящую фамилию. Недаром вас закадычными если не приятелями, то друзьями считают. Да и Сеня, взяв такую фамилию в отместку Косте так поступил. Гримаса судьбы, право слово».
– Да, капитан Ермаков, – Кутепов наморщил лоб, припоминая. – Семен Федотович вроде бы. Его жена, прелестная девушка, с которой я имел честь разговаривать…
– Жена? Он женат?!
Теперь настала очередь совершенно искренне удивиться императору, который вздрогнул, когда Кутепов произнес имя с отчеством. Да и Колчака, судя по всему, новость изумила.
«Темнишь ты, Александр Васильевич, темнишь. Знаешь, кто такой генерал-адъютант Фомин, пусть по разговору, на словах, но ведом он тебе. Хорошо знаком. Но откуда у Семена появилась жена?! Когда он успел? Не может быть! Что-то здесь не так?!»
– Романтическая история, государь, с ними случилась. Познакомились в Иркутске, где капитан лечился от ожогов – бронеплощадка взорвалась, возник пожар…
– «Безупречный»?!
– Так точно, ваше величество.
«Арчегов, бестия еще та, даже этот нелепый взрыв к своей пользе использовал. Нет, столько совпадений быть не может!» – Михаил Александрович снова вытер пот.
– Они познакомились в купе, а в Омске уже поженились. У Семена Федотовича прекрасный послужной список, я его мельком глянул – из нижних чинов нашей Особой бригады во Франции охотником переведен в Английский танковый корпус, награжден двумя солдатскими «Георгиями». При Керенском произведен в поручики, но от чина отказался…
«Это он, и никто другой. Английским и французским языком я с ним занимался, так что эта «легенда» легко подкрепляется. Именно похожую они тогда в Перми придумали. Ничем не лучше, но и не хуже биография – кому придет в голову нижнего чина проверять», – Михаил Александрович улыбнулся. Теперь осталось выяснить, где служит новоявленный Ермаков, но военный министр сам ответил на этот вопрос.
– Вообще-то, я был обязан предоставить капитану отпуск по случаю женитьбы, ведь у них медовый месяц, и для поправки здоровья. Но в Новороссийск пришли на транспорте из Англии танки, и он сам попросил направить его туда, а отпуск предоставить в декабре. Весьма похвальное рвение! Да, на аттестации генерал Арчегов наложил свою резолюцию, что Ермакова следует использовать исключительно в танковых частях, на должностях от командира отряда и выше.
– Немедленно радируйте в Новороссийск…
– Государь, три часа назад из генштаба отправили телеграмму о погрузке танков обратно на транспорты и о направлении их в Одессу. Танковый дивизион будет передан дроздовцам – те отбросили румын от Тирасполя и заняли Бендеры.
– Я не о том, генерал. Транспорт плывет долго, да еще нужно время на погрузку. А капитан должен быть завтра. Иначе будет поздно, ибо он единственный, кто может помочь…
Михаил Александрович сознательно замолчал и многозначительно посмотрел на адмирала. Тот за какую-то секунду посерел лицом, осунулся, и тут император окончательно уверился в том, что Колчак знает, какими способностями может обладать «Ермаков». И сообщить это ему мог только Арчегов, и никто другой.
Вот только для чего?
– Ваше величество, – Колчак сделал шаг вперед, – в Новороссийске сейчас «Беспокойный» в порту, топлива в достатке. Эсминец за сутки дойдет до Одессы на полном ходу!
– Немедленно радируйте командиру от моего имени приказ…
Новороссийск
– Господа, позвольте мне высказать мнение, надеюсь, что вы его разделяете, – молодой поручик Микеладзе, с неистребимым грузинским акцентом в голосе и с потеками грязи на смуглом горбоносом лице, поднял черную от масла ладонь. – Я думал, что в России дурные приказы всегда смягчаются не менее дурным их исполнением нижестоящими. Но впервые я жестоко ошибся, господа…
Дружный, но не совсем искренний смех уставших и чумазых офицеров послужил ему ответом. Танкисты засмеялись натянуто, от усталости многие не смогли даже приподняться с постеленного прямо на пирсе брезента. Еще бы – утром подняли по тревоге и заставили грузить все обратно, почти до самого вечера, без передыха. Причем подгоняемые свирепым рыком обычно спокойного командира отряда подполковника Мироновича, никаких объяснений не дававшего. Но к шуткам и розыгрышам, как все знали, отношения никогда не имевшего. Так что пришлось танкистам снова превратиться в докеров, и лишь сейчас им разрешили длительный перекур.
Маша нежно погладила его по животу, крепче прижалась горячей щекою к предплечью.
– Это какой-то гремящий ужас на гусеницах. Настоящая, стальная крепость. Большая, страшная. Мой папа раньше и помыслить не мог, что на смену казачьим коням придут такие монстры!
– Броня крепка и танки наши быстры…
Семен промурлыкал в нежное ушко слова неизвестной пока здесь песни. Разубеждать жену не стал, только поддакивал, пусть у нее сердечко за него не беспокоится.
Вот только мысли, настоящие, потаенные, что про действительную немощность танков ведали, держал в голове. Незачем знать девчушке, что броня этих «крепостей» обычной пулей может пробиваться с борта, правда, в упор, и даже шрапнель, поставленная на удар, броню в полдюйма проламывает с легкостью.
А там все – хана!
В этих допотопных танках баки расположены неудачно, горючего много, и пары бензина постоянно просачиваются. Это ж не дизельный Т-34, тут сравнивать нечего!
– Ты ведь раньше на них воевал, Сеня?
– Воевать не приходилось, Машенька. Я с двадцать пятого года был в автотанковый полк переведен. Те же «Риккардо» были, «Тейлоры», да потом на наши МС-1 пересел, эти с французских «Рено» были скопированы, только в башне дополнительно пулемет установили к пушке.
– С двадцать пятого, – протянула жена и прижалась еще теснее, хотя и так обнимала крепко. – Не могу привыкнуть, что ты побывал уже в будущем и обратно вернулся. Интересно ведь…
– Ничего интересного, – резче, чем хотелось бы, отрезал Фомин, ставший по собственному желанию Ермаковым, когда его, обезображенного, держали взаперти в госпитале.
И надо же такому случиться, что в поезде он встретил будущую жену, оказавшуюся не просто однофамильцем, но и бабушкой настоящего Ермакова, что стал в этом времени генералом Арчеговым.
Бабушкой, которая еще первого ребенка под сердцем не носила – вот какая гримаса истории и временного перелома.
– Ты свой танк выбрал?
Маша, как истовая дочь и жена офицера, всегда старалась быть в курсе военного дела. Потому все эти дни с пристани не уходила, при молчаливом попустительстве офицеров отряда, что с нескрываемым обожанием смотрели на третью полковую даму и сочувственно поглядывали на ее сильно обгоревшего мужа. Вот о таких бедах, что несла на себе служба в броневых частях, все дружно помалкивали, дабы уберечь нервы любимых женщин.
– МК-5 «Композит», – сразу ответил Фомин. – Я на нем прошлый раз служил, только мы его только «Риккардо» по марке двигателя называли. А МК-В тот же ромб, только несколько меньше, и вооружен одними пулеметами. И броня у него тоньше, да и не знаю я его толком. Служить раньше не приходилось на таком.
– А почему ты его «композитом» назвал?
– Англичане свои танки либо пушками вооружали, либо пулеметами. Первые именовали «самцами», а вторые «самками», – совершил экскурс в историю танка Семен Федотович, окончивший в свое время военную академию имени Фрунзе.
– Вот только весной 1918 года «женщины» на германские танки, а те вообще сараи на гусеницах, напоролись и были расстреляны из пушек. С того боя британцы и стали тасовать вооружение, с «самцов» по одной пушке снимая, чтоб у всех танков хотя бы по одной пушке было, дабы в случае схватки с «панцером» за себя постоять.
– «Самцы» и «самки», – медленно протянула Маша, как бы пробуя языком слова. – А ведь удивительно точно подмечено. Орудия бьют редко, но сильно, а пулеметы часто молотят, тараторят, как крестьянки у «журавля». А вот с «композитом» как-то не так вышло, нехорошо. Мудреное такое название, язык сломаешь.
– Танкисты термин сей не используют, – усмехнулся Фомин. – Я твой слух берег. А так эти танки иначе называют, по-простому. Даже присказка такая у нас есть, прости за бранное слово – «пятый марк» гермафродит, сам е… ся и родит!
– Остряки вы, право слово, – Маша хмыкнула, а потом, не в силах сдерживаться, жизнерадостно засмеялась. Затем ударила его кулачком по груди. – Ложись спать! Старый ты развратник… гусеничных траков! Придумали же от безделья!
– Ложусь, – покорно согласился Фомин, поглаживая плечо жены. – Но про твою остроту офицерам расскажу, они будут довольны такой характеристикой, особенно мехводы. Коротко, емко и сугубо по-нашему! Даже в ругани танкистом становишься, лада моя. По ученому выражаясь, сие есть профессиональная деформация. Налицо-с!
– С кем поведешься, – огрызнулась Маша, но Фомин остановил женушку, несколько извратив известное изречение, нагло позаимствованное у того же Арчегова:
– От того и забеременеешь…
– Охальник!
Жена потянулась к его губам, но тут же шлепнула по мужским ладоням, что сжали ее горячее тело и стали ласкать с все возрастающей теплотой, от которой возбуждение струями стало разливаться по молодому женскому телу.
– Нет, в наказание вам, милостивый государь, за неучтивые речи, будет положено послушание. А потому лечь смирно, и руки по швам… А то смотрю распустили не только… язык… Ах…
Одесса
– Ваше величество, предлагаю назначить генерал-майора Слащева командующим 1-м ударным корпусом, вместо погибшего генерала Казановича. На нем он принесет больше пользы!
– Даже так? Почему вы так считаете, Александр Павлович, позвольте осведомиться? – С наигранным удивлением произнес Михаил Александрович, задумчиво глядя на жесткое волевое лицо военного министра.
Кутепов специально холил и лелеял пышную бородку, которая умышленно старила еще молодого, не перешагнувшего сорокалетний рубеж мужчину.
– Он превосходный тактик, государь, но военный администратор никудышный. Я считаю, что ваш генерал-адъютант, как инспектор вооруженных сил, совершил ошибку, свойственную его… гхм… возрасту, добившись данного назначения. Может быть, это и принесло плоды, но сейчас мы стоим перед выбором – или вести боевые действия, или дипломатическими мерами урегулировать Бессарабский конфликт.
– Судя по вашему настойчивому предложению, вы сторонник первого решения?
– Я считаю, что Россия должна быть едина и неделима, государь. Только в этом будет ее величие. И скажу честно – не разделяю некоторых новых, скажем так, веяний в нашей политике!
– Вы имеете в виду Сибирь?
– Не только, ваше величество, – генерал смотрел твердым неуклонным взглядом человека, решившего идти до конца. – Есть еще и казачьи образования, и какая-то буферная «Уральская республика». Я не возражаю против независимости Финляндии и Польши, но «союзники» нам навязали признание прибалтийских лимитрофов, стали раздергивать Россию на куски. Хорошо, что с Закавказьем удалось все решить жестко и за достаточно короткий срок. Но главное – большевики до сих пор сидят в Москве, заняли Варшаву и уже в Берлине. И любое промедление приведет к тому, что вся Европа попадет под власть красных. Государь, мы рискуем оказаться в гибельном положении…
– Вы военный министр, Александр Павлович, или политик?! – в голосе монарха звякнула сталь. – Вы вторгаетесь в область, принадлежащую не вашей компетенции!
– Я готов немедленно подать в отставку, ваше императорское величество! Могу командовать корпусом, дивизией, бригадой. Приму даже полк или батальон!
– Вашу отставку не принимаю, ибо началась война, – уже мягче произнес Михаил Александрович, очень довольный началом разговора. Жесткий, но «недалекий», как сказал о нем Арчегов, военный министр как нельзя более подходил для своего поста.
Происхождения Кутепов самого захудалого, первое образование хотел получить чуть ли не в межевом институте и работать по землеустройству, но одумался и поступил в военное училище, а война с Японией окончательно сделала из него кадрового военного.
Образцовый служака, абсолютно без связей, что пронизывали весь аппарат прогнившей империи и царский двор, он честно прошагал через все ступени военной службы, закончив войну с германцами командиром самого старейшего и уважаемого полка русской армии, сформированного еще Петром Великим в качестве «потешного» – лейб-гвардии Преображенского.
Снимать Александра Павловича со своего поста было крайне неразумно, хотя приносило лично Михаилу Александровичу массу неудобств – приходилось отбиваться от массированных атак различных ходатаев, ибо очистку новых «авгиевых конюшен», в которые окончательно превратилась генеральская среда, мог провести только этот генерал – решительно, безжалостно и бескомпромиссно.
Вот только выполняя с Арчеговым, по сути, одну работу для будущего оздоровления России и ее армии, генералы не сошлись характерами. А потому именно сейчас было необходимо немного осветить ситуацию, раскрыть частицу давно вынашиваемых планов.
«Нет, не политик Александр Павлович, но тем лучше. Не заметит того, о чем мне придется умолчать!»
Михаил Александрович вытащил из цветной коробки душистую турецкую папиросу и неторопливо закурил ее, краем глаза продолжая наблюдать за генералом. Тот стоял молча, по-уставному прижав ладони к красным двурядным лампасам.
– Война с большевиками абсолютна не нужна, генерал. Незачем вести, ибо мы ее уже выиграли! Да-да, победили, милейший Александр Павлович, не сделав с марта месяца ни одного выстрела и не пролив даже капли крови наших солдат. Я имею в виду совместную с Совдепией условную демаркационную линию.
Михаил Александрович мысленно хмыкнул, глядя на оторопелое лицо военного министра. Тот только часто моргал глазами и чуть потряс головою, будто не поверил тому, что только сейчас услышал.
– Генерал Арчегов абсолютно прав, когда заметил, что большевики сами себя погубят! Нужно только дать им возможность устроить мировую революцию, которая окончательно обессилит Красную армию, обескровит экономику, которая и так пребывает в разрухе, и окончательно восстановит против них все население. У нас задача простая – ждать и терпеть, обустраивать как можно лучше мирную жизнь народа, не ввязываясь в военные авантюры. И тем самым выиграть время и сохранить при этом армию полностью готовой к будущему освободительному походу.
– Вы хотите сказать, ваше величество, – лицо Кутепова раскраснелось за секунду, голос чуть дрогнул, – что все эти соглашения с большевиками, которые заключил…
– Фарс, не больше, чем клочок бумажки, который сами большевики могут порвать в любое время. Так же как и я, впрочем. Но сейчас мы и так все получили – четыре пятых России собраны под моим скипетром. Уже имеем дело с почти единой и неделимой страной, которая станет великой, поверьте мне на слово, генерал, и очень скоро. Раньше, чем можно было бы рассчитывать. И притом что нового собирания русских земель пока никто не заметил. Ни Антанта, ни заклятые враги большевики, ни наши другие явные или тайные недруги.
– А Сибирь, а Закавказье?! Казачьи войска?
Кутепов с оскорбленным недоумением посмотрел на монарха, как бы спрашивая того – «что вы обманываете, ваше величество, зачем вы мне пыль в глаза пускаете».
– Россия стала другой, генерал, совсем другой! И к прошлому возврата нет, никогда уже не будет! Сейчас мы должны самым решительным образом освободиться от всего того, что может привнести гниль в государственный организм, каленым железом отсечь все ненужное и вредное. Мы уже оздоровили армию и флот, избавившись от сановитых бездельников и интриганов. Разве не так, Александр Павлович?
– Не совсем, ваше величество. Но я как военный министр доведу реформирование самыми жесткими методами, как вы мне и повелели! – голос генерала звучал твердо, но глаза продолжали смотреть с немым требованием – «вы так и не ответили на мой вопрос, ваше величество».
– Сейчас правила игры несколько изменились, самодержавия больше не будет. Мы должны учитывать изменения, принесенные революцией и сложившейся политической ситуацией. Австралия и Канада имеют статус доминионов, но это не мешает состоять им в Британской империи. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Так точно, ваше величество!
Лицо генерала прояснилось, и Михаил Александрович уже мягче добавил, с лукавой улыбкой:
– Туркестанские властители давно находятся под протекторатом России, но нам разве мешал их статус? Так что, генерал, можете поверить мне на слово, что нашу державу ждет несравненно лучшее будущее. Так что занимайтесь своим делом, за политику и дипломатию есть кому отвечать. Тем более что у нас война, а мы тут с вами о каких-то отдаленных перспективах рассуждаем!
– Так точно, ваше величество! Виноват!
– Войну с Румынией мы ожидали и заблаговременно приняли меры. К сожалению, нам просто не хватило времени. Не успели начать переброску войск, – император тяжело вздохнул и насупился, сведя у переносицы брови. Ему сейчас очень не хватало своего язвительного, но чрезвычайно предусмотрительного генерал-адъютанта.
– Займемся нашим прямым делом, Александр Павлович! И поверьте, всем скоро будет не до сна! И не только этой ночью…
Бендеры
Над городом властвовала не прежняя, привычная ночная тишина, нет, дыхание войны уже явственно чувствовалось, и от слитных ударов солдатских сапог дребезжали оконные стекла, норовя выпасть из рам.
– Спокойно, Пальма, спокойно…
Генерал Туркул потрепал свою любимицу по холке и тут же отнял руку. Тигровый бульдог глянул на него умными понимающими глазами и застыл. Собака крепко привязалась к Антону Васильевичу, что выкормил ее щенком, и совершенно не боялась стрельбы и взрывов, всегда сопровождая своего хозяина даже в самое горячее пекло.
– Это ведь наш звездный час, милая, – тихо промолвил генерал и резким движением бросил ладонь к козырьку фуражки, приветствуя проходивших мимо него солдат. Собака, словно почувствовав значимость и торжество момента, застыла столбиком рядом.
Об этом генерал мечтал почти три года, и вот в первый освобожденный от румын город вошла его дивизия. Причем, проводя этот импровизированный парад, ясно показывавший жителям, что русская армия теперь не та разложившаяся толпа, бесчинствовавшая здесь в последние смутные дни 1917 года.
Только ради этого стоило жить и воевать…
На просторной улице, что протянулась чуть ли не через весь город, освещенной заревом пожара нескольких горящих зданий, вокруг которых копошились добровольные пожарные в окружении многочисленных обывателей, уже успокоившихся от пережитого страха, размашистым шагом проходили густые колонны стрелков его дивизии, над головами которых тускло отсвечивали жала граненых штыков.
Впереди колонны, осененной боевым знаменем дивизии, чеканя шаг, шел молодой полковник, пустой рукав гимнастерки которого был пристегнут булавкой.
– Шли дроздовцы мерным шагом,
Враг под натиском бежал,
Под трехцветным русским флагом,
Славу полк свою стяжал.
Владимир Владимирович Манштейн потерял руку в бою, но остался в строю, пройдя все ступени, от командира роты до командира полка, которым храбро и умело руководил. А неделю назад стал и помощником комдива, причем Туркул два дня назад сам направил военному министру представление на генеральский чин.
За спиной Туркула всхлипнул старик в потрепанной шинели, прижав платок к повлажневшим глазам. Он был живой легендой дивизии, и тем торжественней была эта минута.
– Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда,
Офицерские заставы,
Занимали города.
Владимир Карлович Манштейн получил пустые двухпросветные погоны еще в то время, когда его сын был кадетом. По дряхлости в мировой войне не участвовал, но в гражданскую добровольно встал рядом с сыном, взвалив на себя хозяйственную службу в тех подразделениях и частях, которыми командовал Манштейн-младший.
Редкостной честности человек и с обостренным чувством чести, отец показывал всем офицерам дивизии образцы мужества и дисциплинированности, первым вставая перед собственным сыном. И ни разу прилюдно не показывал истинных отцовских чувств, хотя все знали, что Манштейны друг в друге души не чают.
Дроздовцы торопились вперед, туда, где ночное небо расцвечивалось огненными сполохами и откуда доносилась еле слышимая, но частая стрельба, да глухо хлопали разрывы снарядов.
– И останутся как в сказке,
Как манящие огни…
Там корниловцы расчищали дорогу на Кишинев, вместе с горцами из 1-й Кавказской конной дивизии обрушившись всей силой на румын, не привыкших и не ожидавших стремительного ночного боя. А потому панически бежавших из Бендер в первые часы развернувшегося мощного наступления русских полков.
– Валахи опомнились, господа, не нужно им давать времени, – Туркул негромко обратился к застывшим командирам полков и штабным офицерам, показывая рукою на далекое зарево. – А потому будем брать врага на штык! Вперед, дроздовцы!
Одесса
– Нужно руководствоваться токмо пользой Отечеству – ведь так говаривал император Петр Великий?! Я говорил со Слащевым – он прав! Потому генералы, думающие лишь о собственных амбициях или о старшинстве в чине, что походит на боярские склоки о местничестве, – подлежат немедленному увольнению от службы! Незамедлительно! Хватит, нам генеральские раздоры на той войне принесли вреда больше, чем неприятель!
Михаил Александрович хрипло дышал, карандаш в его руках с сухим хрустом щелкнул. Немного пройдясь по кабинету, император успокоился и смягчил голос:
– Идет война, Александр Павлович, пусть она даже не объявлена. А потому все наши чувства, симпатии или антипатии вторичны, а в первую очередь мы должны честно исполнять свой долг. Приказы отданы, их нужно исполнить!
– Есть, ваше величество! Разрешите идти!
– Идите, генерал. Сейчас многое зависит не только от нас. Я надеюсь на вас, Александр Павлович!
Военный министр вытянулся, как юнкер на плацу, и, четко развернувшись через левое плечо, пошел к двери. Однако та растворилась прежде, чем генерал сделал несколько шагов.
– Разрешите, государь!
В кабинет вошел командующий Черноморским флотом адмирал Колчак с побледневшим лицом. К груди он прижимал толстую черную папку, в которых обычно держат документы.
– Что у вас, Александр Васильевич?
– Это мне отдал ординарец Константина Ивановича. Тут, правда, есть его личное указание вскрыть после смерти, но вышло совершенно случайно. Это касается больше вас, государь, чем меня! Я, признаться, могу лишь догадываться, о чем здесь идет речь…
Адмирал протянул императору несколько листков бумаги, и тот быстро, чуть дрожащей рукою схватил их. Пробежав глазами, Михаил смертельно побледнел, но глаза засверкали радостным огнем.
«Так он не умер от ожогов – Костя меня обманул. Нет, нет – я поторопился, ведь тут написано, что так захотел сам Семен. И как же мне его найти, не зная ни нового имени, ни чина, ни должности, которую он исправляет. Это же иголку в стоге сена искать!»
Михаил Александрович утер платком лоб, продолжая лихорадочно думать.
«Хотя… Так найти его просто, очень просто, чего я мучаюсь?! В Сибири его быть не может по определению, и вряд ли на севере. Только здесь, и никак иначе!»
– Александр Павлович, прошу вас задержаться!
Кутепов тут же остановился, развернулся и внимательно посмотрел на царя. Тот, взволнованный выше всякой меры, подошел к нему вплотную и дружеским жестом положил тому ладонь на погон, держа краешком взгляда лицо адмирала.
Уж слишком своевременно тот принес драгоценную бумагу, что означало только одно – Александр Васильевич знает намного больше, чем сказал, а это внушало подозрения.
– Александр Павлович, у меня к вам просьба. Из Сибири сюда переведен офицер, необходимо его разыскать…
– Нет ничего проще, государь. Все сведения из окружных канцелярий уже обработаны в министерстве. Мне нужна фамилия, чин и должность, и я немедленно поговорю по телефону…
– Я не знаю…
Император развел руками, а генерал Кутепов с нескрываемым изумлением посмотрел на него.
– Он может быть капитаном или майором, но не более подполковника, – Михаил Александрович мучительно размышлял, говоря коротко и осторожно. – Служить в бронечастях, сам танкист. Да… Вот еще – все лицо покрыто сплошным ожогом, он горел…
– Я знаю его, – после короткой паузы Кутепов улыбнулся, глаза сверкнули. – Я запомнил капитана Ермакова с представления мне, как военному министру. Это было во второй половине сентября, числа двадцатого или чуть позже на два или три дня. Он единственный из офицеров тогда был в форме сибирских бронечастей, кожаной куртке с Анненским кортиком, да еще со столь… запоминающимся лицом.
– Капитан Ермаков? – для надежности спросил император, заметив, как вздрогнул от этой фамилии Колчак.
«Вы, Александр Васильевич, явно имели откровенный разговор с Арчеговым и знаете его настоящую фамилию. Недаром вас закадычными если не приятелями, то друзьями считают. Да и Сеня, взяв такую фамилию в отместку Косте так поступил. Гримаса судьбы, право слово».
– Да, капитан Ермаков, – Кутепов наморщил лоб, припоминая. – Семен Федотович вроде бы. Его жена, прелестная девушка, с которой я имел честь разговаривать…
– Жена? Он женат?!
Теперь настала очередь совершенно искренне удивиться императору, который вздрогнул, когда Кутепов произнес имя с отчеством. Да и Колчака, судя по всему, новость изумила.
«Темнишь ты, Александр Васильевич, темнишь. Знаешь, кто такой генерал-адъютант Фомин, пусть по разговору, на словах, но ведом он тебе. Хорошо знаком. Но откуда у Семена появилась жена?! Когда он успел? Не может быть! Что-то здесь не так?!»
– Романтическая история, государь, с ними случилась. Познакомились в Иркутске, где капитан лечился от ожогов – бронеплощадка взорвалась, возник пожар…
– «Безупречный»?!
– Так точно, ваше величество.
«Арчегов, бестия еще та, даже этот нелепый взрыв к своей пользе использовал. Нет, столько совпадений быть не может!» – Михаил Александрович снова вытер пот.
– Они познакомились в купе, а в Омске уже поженились. У Семена Федотовича прекрасный послужной список, я его мельком глянул – из нижних чинов нашей Особой бригады во Франции охотником переведен в Английский танковый корпус, награжден двумя солдатскими «Георгиями». При Керенском произведен в поручики, но от чина отказался…
«Это он, и никто другой. Английским и французским языком я с ним занимался, так что эта «легенда» легко подкрепляется. Именно похожую они тогда в Перми придумали. Ничем не лучше, но и не хуже биография – кому придет в голову нижнего чина проверять», – Михаил Александрович улыбнулся. Теперь осталось выяснить, где служит новоявленный Ермаков, но военный министр сам ответил на этот вопрос.
– Вообще-то, я был обязан предоставить капитану отпуск по случаю женитьбы, ведь у них медовый месяц, и для поправки здоровья. Но в Новороссийск пришли на транспорте из Англии танки, и он сам попросил направить его туда, а отпуск предоставить в декабре. Весьма похвальное рвение! Да, на аттестации генерал Арчегов наложил свою резолюцию, что Ермакова следует использовать исключительно в танковых частях, на должностях от командира отряда и выше.
– Немедленно радируйте в Новороссийск…
– Государь, три часа назад из генштаба отправили телеграмму о погрузке танков обратно на транспорты и о направлении их в Одессу. Танковый дивизион будет передан дроздовцам – те отбросили румын от Тирасполя и заняли Бендеры.
– Я не о том, генерал. Транспорт плывет долго, да еще нужно время на погрузку. А капитан должен быть завтра. Иначе будет поздно, ибо он единственный, кто может помочь…
Михаил Александрович сознательно замолчал и многозначительно посмотрел на адмирала. Тот за какую-то секунду посерел лицом, осунулся, и тут император окончательно уверился в том, что Колчак знает, какими способностями может обладать «Ермаков». И сообщить это ему мог только Арчегов, и никто другой.
Вот только для чего?
– Ваше величество, – Колчак сделал шаг вперед, – в Новороссийске сейчас «Беспокойный» в порту, топлива в достатке. Эсминец за сутки дойдет до Одессы на полном ходу!
– Немедленно радируйте командиру от моего имени приказ…
Новороссийск
– Господа, позвольте мне высказать мнение, надеюсь, что вы его разделяете, – молодой поручик Микеладзе, с неистребимым грузинским акцентом в голосе и с потеками грязи на смуглом горбоносом лице, поднял черную от масла ладонь. – Я думал, что в России дурные приказы всегда смягчаются не менее дурным их исполнением нижестоящими. Но впервые я жестоко ошибся, господа…
Дружный, но не совсем искренний смех уставших и чумазых офицеров послужил ему ответом. Танкисты засмеялись натянуто, от усталости многие не смогли даже приподняться с постеленного прямо на пирсе брезента. Еще бы – утром подняли по тревоге и заставили грузить все обратно, почти до самого вечера, без передыха. Причем подгоняемые свирепым рыком обычно спокойного командира отряда подполковника Мироновича, никаких объяснений не дававшего. Но к шуткам и розыгрышам, как все знали, отношения никогда не имевшего. Так что пришлось танкистам снова превратиться в докеров, и лишь сейчас им разрешили длительный перекур.