Герритсен Тесс. Смерть под ножом хирурга

   – Позже, Уилл, – сказала Сьюзен, – надо забрать машину папы, пока гараж не закрыли.
   – Ну пожалуйста!
   – Ты что, не слышала? Он же сказал волшебное слово. – И, с львиным рыком схватив сына, Гай высоко его подкинул, и Уилл заверещал от радости.
   Сьюзен посмотрела на Кейт:
   – У меня два ребенка. Маленький и большой.
   – Я все слышу. – Гай властно обнял жену за плечи. – И за это, леди, вы отвезете меня домой.
   – Как насчет «Макдоналдса» сегодня вечером?
   – Ясно. Кто-то не хочет готовить ужин.
   Помахав Кейт, Гай повел семейство к выходу. Она слышала, как он спросил Уилла:
   – Хочешь большой чизбургер?
   – Мороженое.
   – О такой альтернативе я не подумал.
   Кейт могла представить, как они проведут оставшийся вечер. Сначала «Макдоналдс», где с шутками, весело они поужинают, стараясь уговорить Уилла поесть, потом дом, пижама, сказка на ночь, детские тонкие руки обовьют родительскую шею, потребуют поцелуя на ночь.
   А я что буду делать дома?
   Она вздохнула. Счастливый Гай.
 
   Покинув офис, Дэвид поехал по Нуану-авеню, повернул на проселочную дорогу, ведущую к старому кладбищу. Оставив машину в тени баньянового дерева, прошел мимо мраморных ангелов в более новый сектор, где памятников не было, лишь бронзовые таблички на земле отдавали дань усопшим. У раскидистого баобаба остановился и посмотрел на табличку у ног.

НОЙ РЭНСОМ

Семь лет

   Это было хорошее место, на склоне холма, отсюда открывался вид на город. Здесь всегда дул ветерок, иногда с моря, иногда с долины. Закрыв глаза, Дэвид мог определить по запаху направление. Он не выбирал место. И не мог вспомнить, кто сделал это, может быть, просто оказалось свободное именно здесь. Встав на колени, он смел с плиты сухие листья, потом поднялся и стоял, пока не послышался шелест длинной юбки и постукивание палки.
   – Вот и ты, Дэвид.
   К нему подходила высокая женщина с серебряными волосами.
   – Тебе не надо было приходить, мама. С твоей больной ногой.
   Она палкой указала на небольшой белый домик в стороне, на краю кладбища:
   – Я увидела тебя из окна кухни. И решила выйти и поздороваться. Не могла дождаться, когда ты приедешь навестить меня.
   Он поцеловал ее щеку.
   – Прости. Был очень занят. Но я собирался сейчас зайти к тебе.
   – Разумеется. – Она перевела взгляд голубых глаз, таких же, как у сына, на могилу. И в шестьдесят восемь ее глаза оставались пронзительного голубого цвета. – Некоторые даты лучше забыть, – мягко сказала она.
   Он не ответил.
   – Знаешь, Дэвид, Ной всегда хотел брата. Может быть, пришло время подарить ему.
   – О чем ты, мама?
   – Это естественно, верно?
   – Может быть, сначала надо жениться?
   – Конечно. У тебя кто-то есть на примете? – с надеждой спросила мать.
   – Ни души.
   Вздохнув, она взяла его под руку.
   – Я так и думала. Пойдем. Раз тебя не ждет шикарная блондинка, выпьешь кофе со старой матерью.
   Они двинулись по направлению к домику. Джинкс упрямо отказывалась от советов докторов, которые вообще не рекомендовали ей ходить. Она подвернула лодыжку, играя в теннис, такая женщина вряд ли будет сидеть в кресле за вязанием.
   Они поднялись на крыльцо и вошли на кухню. Их встретила пожилая компаньонка матери.
   – Вот и вы! – вздохнула Грейси. – Я никак не могу удержать эту женщину дома, – пожаловалась она Дэвиду.
   Он пожал плечами:
   – И никто не сможет.
   Они сели за стол. Кухня напоминала тропики, отовсюду свешивались зеленые растения, их раскачивал легкий ветерок, проникавший из распахнутого окна.
   Дэвид отвел от лица ветку.
   – Не могу понять, как ты можешь целый день смотреть на кладбище.
   – Из окна я вижу своих друзей: вот миссис Гото, вот мистер Карвальо и наш Ной на склоне. Я думаю о них так, как будто они спят.
   – Господи, мама.
   – Твоя проблема, Дэвид, в том, что ты не можешь перестать бояться смерти.
   – Что ты предлагаешь?
   – Верни бессмертие. Роди еще ребенка.
   – Я не женюсь, мама, и перестань говорить на эту тему.
   Она, как всегда, проигнорировала возражение сына.
   – В прошлом году ты встретил одну молодую женщину. Где она?
   – Вышла замуж. За кого-то еще.
   – Жаль.
   – О да, бедный парень.
   – О, Дэвид! Когда ты станешь взрослым?
   Дэвид улыбнулся и сделал глоток из чашки. Еще одна причина, почему он редко посещал мать. Кроме участия в воспоминаниях надо было пить ужасный кофе Грейси.
   – Как проводишь день, мама? – вежливо спросил он.
   – С каждой минутой хуже.
   – Еще кофе, Дэвид? – Кофейник Грейси угрожающе навис над его чашкой.
   – О нет! – Он накрыл рукой чашку, и обе посмотрели на него с удивлением. – Я хотел сказать, э-э-э… Спасибо, Грейси.
   – У тебя что-то не так, помимо твоей личной жизни?
   – Еще более занят, чем обычно.
   – Ты слишком серьезно относишься к работе.
   – Такова работа.
   – Привлекать докторов к ответственности? Просто еще один способ заработать.
   – Моего доктора один раз привлекли, – заметила Грейси. – Все эти ужасные слухи о нем, разговоры… Я считала его святым.
   – Никто не святой. И менее всего доктора, – мрачно заключил Дэвид. Потом задумался, глядя в окно и вспоминая дело О’Брайен.
   Он думал о нем весь день. Или, скорее, о зеленоглазой Кейт Чесни. И решил, что все-таки она лжет. Дело было легче, чем ожидалось. Он уже знал, как вести допрос в суде. Сначала легкие вопросы: имя, образование, практика. У него была привычка расхаживать в зале суда, делая круги вокруг обвиняемого. Жестче вопросы, ýже круги. И когда настанет время самого убийственного вопроса, он окажется с преступником лицом к лицу. И все будет кончено.
   Он встал.
   – Надо идти. Позвоню, мама.
   Джинкс недоверчиво фыркнула:
   – Когда? На следующий год?
   Он потрепал по плечу Грейси и прошептал на ухо:
   – Желаю удачи. Не позволяй ей доводить тебя до умопомрачения.
   – Я? Свожу с ума? Ха!
   Грейси вышла проводить его, помахала рукой на прощание и постояла, глядя, как он удаляется.
   – До свидания, Дэвид, – прошептала она ласково вслед.
   Она еще долго смотрела, как он идет и садится в машину, потом грустно сказала:
   – Как он несчастлив! Если бы он смог забыть…
   – Он не забудет, – вздохнула в ответ Джинкс, – он пронесет горе через всю жизнь и умрет с этим.

* * *

   Дул сильный северо-западный ветер, когда катер отошел от причала, чтобы развеять над закатным морем прах Эллен О’Брайен. Это было так естественно – развеять пепел над волнами, освещенными закатным солнцем. Священник бросил со старого причала в воду венок из желтых цветов. Цветы, подхваченные течением, медленно поплыли по воде, как символ прощания, и Патрик О’Брайен снова заплакал.
   Плач, подхваченный ветром, донесся через толпу до того места, где стояла Кейт. Одинокая и всеми игнорируемая, она приткнулась около причала с рыбацкими парусниками, сама не понимая, зачем пришла сюда. Может быть, чтобы наказать себя? В попытке сказать всему миру, как она сожалеет? Это внутренний голос, страдающий и умоляющий о прощении, велел ей прийти.
   Там была и делегация из клиники. Медсестры, жавшиеся друг к другу, несколько акушерок. Кларенс Эвери, чьи седые волосы встали дыбом от ветра, и голова стала похожа на одуванчик. Даже Джордж Беттенкурт явился, но стоял немного в стороне, с неподвижным лицом, напоминавшим маску. Для всех этих людей клиника был больше чем просто работа, это был их второй дом. Вторая семья. Доктора и сестры часто принимали роды друг у друга. Эллен О’Брайен помогла многим их детям появиться на свет. И теперь они провожали ее.
   Отблеск заката на чьих-то светлых волосах привлек внимание Кейт, она вгляделась – в конце пирса стоял Дэвид Рэнсом, его голова возвышалась над толпой. Он был в соответствующем печальному ритуалу черном костюме и галстуке, но эмоций выражал не больше, чем каменная стена. Есть ли в нем вообще простые человеческие чувства? Ты когда-нибудь плачешь? Ты когда-нибудь смеешься? Ты когда-нибудь занимаешься любовью?
   Последняя мысль возникла неожиданно. Любовь? Она могла себе представить, что такое заниматься любовью с Дэвидом Рэнсомом, – он будет доминировать, подавляя партнера и подчиняя своим желаниям.
   Свет последних лучей заходящего солнца окутал его фигуру золотистой мантией победителя. Какой шанс может быть у нее против такого человека?
   От порыва ветра зашумели высокие мачты, заглушив последние слова священника. Когда наконец все было кончено, она не нашла сил двинуться с места. Смотрела, как проходили мимо люди. Никто из них не подошел к ней. Один Кларенс Эвери остановился было, попытался что-то сказать, но, так и не осмелившись, побрел дальше. Мэри и Патрик О’Брайен даже не взглянули в ее сторону. Когда мимо проходил Дэвид, в его глазах она уловила искру узнавания, но и он, не останавливаясь, прошагал мимо нее. Как будто она была невидимкой.
   Когда она нашла в себе силы двинуться с места, причал опустел. На фоне умирающего заката мачты парусных судов торчали частоколом, как мертвые стволы деревьев. Добравшись до своего автомобиля, она с трудом, окончательно обессилев, начала рыться в сумке, чтобы отыскать ключи, но сумка выпала из рук, и содержимое рассыпалось по асфальту. Кейт не могла заставить себя двинуться с места. Она будто примерзла к асфальту. Она не знала, видит ли кто-нибудь ее сейчас.
   Ее заметил Дэвид. Проводив своих клиентов и попрощавшись, он обратил внимание, что Кейт еще здесь. Дэвид был очень удивлен, увидев ее на церемонии прощания. Довольно умный ход с ее стороны, публичное появление и изъявление раскаяния должно было произвести впечатление на О’Брайенов. Но когда увидел, как одиноко побрела она на парковку, понял, какую храбрость она проявила, показавшись сегодня здесь.
   Он тут же одернул себя, напомнив, что некоторые врачи сделают все, чтобы оправдать себя перед законом.
   И, потеряв интерес, пошел к своей машине. Пройдя полпути, услышал, как что-то звякнуло об асфальт, и, обернувшись, увидел, что она выронила сумку. Кейт застыла с ключами в руке, глядя перед собой, как обиженный ребенок, так продолжалось несколько минут. Потом медленно нагнулась и неохотно начала собирать вещи.
   Почти против своей воли он двинулся к ней на помощь. Она не замечала его приближения. Нагнувшись, он подобрал с земли несколько монет и протянул ей. Она не шевелилась.
   – Кажется, вам нужна помощь.
   Поскольку она все еще не замечала протянутой руки с мелочью, ему пришлось просто вложить ей в ладонь монеты. Она поблагодарила.
   Некоторое время они смотрели друг на друга.
   – Я не ожидал увидеть вас здесь, – заметил он, – зачем вы пришли?
   – Это было… ошибкой.
   – Ваш адвокат вам посоветовал прийти?
   Она удивилась:
   – Почему?
   – Показать О’Брайенам, что сожалеете.
   Она вспыхнула:
   – Вот как вы считаете? Что это было проявлением стратегии?
   – Такое случается.
   – Зачем вы здесь, мистер Рэнсом? Это часть вашей стратегии? Показать клиентам, что вы сочувствуете?
   – Да, я им сочувствую.
   – И думаете, что я – нет.
   – Я этого не говорил.
   – Но вы это имели в виду.
   – Не принимайте все мои слова так близко к сердцу.
   – Нет, я принимаю их как выпад лично против меня.
   – Не надо. Это просто моя работа.
   Она сердитым жестом отбросила со лба прядь.
   – И какая у вас работа? Наемного убийцы?
   – Я не нападаю на людей. Я нападаю на их ошибки. И даже самые лучшие из докторов допускают ошибки.
   – Это вы мне говорите! – Она отвернулась, глядя на море, где течением все дальше относило прах Эллен О’Брайен. – Я знаю это, мистер Рэнсом. Каждый раз перед операцией понимаю, что, если я возьму не ту ампулу или неправильно настрою аппарат, чья-то жизнь окажется в опасности. О, у нас свои способы снимать напряжение. Черные шутки и черный юмор. Наш смех и предметы для шуток могут показаться кощунственными, но таким образом мы выдерживаем и выживаем. Вы об этом понятия не имеете, законники. Вы и вся ваша проклятая профессия. Вы не представляете, что бывает, когда мы теряем больного.
   – Я знаю, что это такое для семьи вашего пациента, которого вы теряете. Каждая ваша ошибка – их страдания.
   – Видимо, вы никогда не ошибаетесь.
   – Все совершают ошибки. Но разница в том, что вы свои стараетесь похоронить.
   – Вы никогда не дадите мне забыть, верно?
   Закат приобрел оранжевый оттенок, отблеском горел на ее волосах и красных щеках. И вдруг он подумал, что будет, если пальцами расчесать ее спутанные ветром волосы и губами коснуться лица. Мысль выскочила ниоткуда и была нелепой. Но она стояла в такой опасной близости, что он должен был либо отступить, либо поцеловать ее.
   Он с трудом вновь обрел хладнокровие.
   – Как я уже сказал, доктор Чесни, мы просто делаем свою работу.
   Она покачала головой, ее каштановые, с выцветшими от солнца прядями, непослушные волосы струились по ветру.
   – Нет. Я думаю, это что-то вроде вендетты. Вы готовы повесить всех медиков, не так ли?
   Дэвид был поражен ее обвинением. Но, даже начав опровергать, вдруг понял, что она нанесла удар близко к цели. Она сумела найти и разбередить старую рану, вскрыла ее как скальпелем.
   – Я хочу мстить всем медикам? В таком случае позвольте вам сказать, мою работу легкой делают именно такие некомпетентные врачи.
   У нее в глазах вспыхнула ярость, они стали горячими, как раскаленные угольки. Он думал, что она ударит его. Но Кейт развернулась, села в свою машину и захлопнула дверцу.
   Потом так рванула свой «ауди», что ему пришлось отскочить в сторону.
   Он смотрел на удалявшийся с ревом автомобиль и жалел о своих жестоких словах. Причина все-таки была для этого веская – пагубное влечение, которое он к ней испытывал, надо было оборвать сразу и навсегда.
   Вдруг что-то блеснуло в том месте, где стояла ее машина. Он поднял серебряную ручку, которая, очевидно, закатилась под автомобиль. На ней было выгравировано имя владельца – Кэтрин Чесни. Доктор медицины.
   С минуту он постоял, думая о о Кэтрин. Интересно, ждет ли ее кто-нибудь дома? И вдруг его пронзила мысль о том, насколько он одинок, как пуста его жизнь.
   Когда-то он был благодарен наступившей пустоте. Она означала благословленное окончание ноющей боли. Теперь захотелось других ощущений, чтобы удостовериться, что он еще жив. Он знал, что эмоции внутри него все же теплятся, и теперь убедился в этом, когда смотрел на Кейт. Не полное пробуждение, не вспышка, а просто слабое напоминание.
   Оказывается, пациент скорее жив.
   Он вдруг понял, что улыбается. Подбросил ручку вверх и ловко поймал. Положил в нагрудный карман и пошел к машине.
 
   Собака лежала под наркозом, раскинув лапы, брюхо было выбрито и смазано йодом. Это была немецкая овчарка, в приличном состоянии, ее хорошо содержали, но не любили.
   Гай Сантини ненавидел, когда красивое животное погибает в результате научных экспериментов. Но лабораторных животных было мало, и он вынужден довольствоваться тем, что ему поставляют. Он утешил себя сознанием, что животные не испытывали боли. Они спали, находились в блаженном неведении до конца. Потом им вводили смертельную инъекцию пентотала. Такой конец лучше, чем на улице, и каждый служил науке, приближая открытия, раскрывая тайны заболеваний печени.
   Он взглянул на инструменты, разложенные на подносе, – все было готово.
   Двери позади него распахнулись, послышались шаги, и он увидел около стола Энн Рихтер.
   – Я тоже не пошел на прощание с Эллен, – сказал он.
   – Я хотела. Но не смогла. Я испугалась.
   – Испугалась? – Он нахмурился. – Почему?
   – Прочти, Гай. – Она протянула какое-то письмо. – Теперь у меня нет выбора. Это от адвоката Чарли Декера. Они задают вопросы о Дженни Брук.
   – Что? – Гай стянул с рук перчатки и взял письмо. Прочитав, посмотрел на нее с тревогой. – Ты ведь не собираешься им рассказать? Энн, ты не можешь…
   – Но это повестка в суд, Гай.
   – Солги им, Энн, ради бога!
   – Декер на свободе, Гай. Ты ведь не знал об этом? Его выпустили из клиники месяц назад. Он звонил мне. Оставлял записки у моей двери. Иногда мне казалось, что он следит за мной.
   – Он ничего тебе не сделает.
   – Правда? – Она кивнула на письмо. – Генри получил такое же. И Эллен. Перед тем как она… – Энн испуганно замолчала, как будто боясь накликать беду. И только сейчас Гай заметил, как плохо она выглядит. Круги под глазами, белокурые волосы, которыми она так гордилась, давно не знали ухода. – Надо с этим кончать, Гай, – мягко сказала она, – я не могу прожить до конца дней, оглядываясь, нет ли за спиной Чарли Декера.
   Он смял письмо в кулаке. И начал расхаживать по комнате.
   – Ты можешь уехать с островов, уехать на время…
   – Куда, Гай? На какое время? На месяц, на год?
   – Насколько потребуется, пока все не успокоится. Я дам тебе денег. – Он полез в бумажник и достал пятьдесят долларов, все, что было наличными. – Вот. Я обещаю, что вышлю тебе после…
   – Я не прошу у тебя денег.
   – Возьми, прошу тебя.
   – Я уже сказала…
   – Ради бога, возьми! – Его громкий отчаянный возглас эхом отразился от белых стен. – Прошу, Энн. Как друга.
   Она взглянула на деньги, потом неохотно взяла.
   – Я уеду сегодня. В Сан-Франциско. У меня там брат…
   – Позвони, когда доберешься. Я сразу вышлю тебе еще денег.
   Но она, кажется, уже не слушала.
   – Энн? Сделай это для меня. Сделаешь?
   Он хотел ее успокоить, сказать, что все обойдется. Впрочем, оба знали, что это ложь. Он смотрел, как она медленно идет к двери. И сказал ей в спину:
   – Спасибо, Энн.
   Она не обернулась. Просто остановилась, слегка пожала плечами и ушла.
 
   Идя к автобусной остановке, она вдруг поняла, что до сих пор сжимает в руке банкнот. Пятьдесят долларов! Как будто этого достаточно. Тысяча, миллион долларов – и то не было бы достаточно.
   Она села в автобус до Вайкики. В Калакуа вышла и пошла по направлению к дому. Мимо с ревом проносились автобусы, обдавая ее выхлопами. Бетонные коробки по обеим сторонам как будто давили, толпы туристов заполняли тротуары, мешая пройти, чувство напряжения не покидало, наоборот, возрастало.
   Она ускорила шаги.
   Вскоре толпа рассеялась. Она стояла у светофора, ждала зеленый. И вдруг отчетливо поняла – кто-то за ней следит.
   Она резко обернулась и внимательно оглядела улицу. Старик шаркал ногами по асфальту, да прогуливалась парочка с коляской, цветные гавайские рубашки свисали с вешалки у дверей магазина. Ничего необычного. Или так кажется…
   Зажегся зеленый. Она быстро перешла через улицу и почти бегом направилась к дому. Оказавшись у себя в квартире, сразу начала собирать вещи. Бросая одежду в чемодан, размышляла, что предпринять. Самолет в Сан-Франциско улетает только ночью. Брат примет ее на какое-то время, не задавая лишних вопросов. Он всегда понимал, что у каждого есть свои тайны и каждый может бежать и скрываться.
   Но так не должно быть, можно пойти в полицию…
   И что им сказать? Правду о Дженни Брук? Что она, Энн Рихтер, совершила незаконный поступок, распорядилась невинной жизнью?
   Она принялась расхаживать по комнате, поймала свое отражение в зеркале – волосы растрепаны, глаза с размытой тушью. Она не узнавала свое лицо.
   Только один звонок, признание. Секрет, однажды раскрытый, перестает быть опасным.
   Она потянулась к телефону и дрожащими руками набрала номер Кейт Чесни. Пока шли гудки вызова, она слышала, как гулко колотится сердце. После четырех гудков включился автоответчик, и она сказала:
   – Это Энн Рихтер. Мне надо с тобой поговорить. Это об Эллен. Я знаю, почему она умерла.
   Затем повесила трубку и стала ждать звонка.
 
   Кейт услышала ее сообщение несколько часов спустя.
   Покинув пристань, она бесцельно ездила по городу, оттягивая момент возвращения в пустой дом. Пятница, вечер. Надо куда-то пойти, отвлечься. Она поужинала в ресторанчике на набережной, где все веселились, кроме нее. Стейк показался безвкусным, а шоколадный мусс таким тягучим, что она с трудом могла протолкнуть его в горло. Она оставила большие чаевые как извинение за отсутствие аппетита.
   Потом направилась в кино. Соседом с одной стороны оказался мальчик лет восьми, с другой – молодая парочка, занятая друг другом.
   Дотерпев до середины, она ушла. Если бы спросили, она не вспомнила бы название фильма. Разве только что это была комедия, хотя она ни разу не рассмеялась. В десять она была дома. Начала было раздеваться, но присела на кровать и тут заметила огонек на телефоне – поступили сообщения. Включила запись и пошла к шкафу повесить одежду.
   «Доктор Чесни, это из лаборатории, сахар у мистера Берга девяносто восемь… Хэлло, это Джун из офиса мистера Эвери. Не забудьте, что заседание квалификационной комиссии состоится во вторник… – И тут Кейт услышала последнее сообщение: – Это Энн Рихтер. Пожалуйста, Кейт, мне надо с тобой поговорить. Это об Эллен. Я знаю, почему она умерла».
   Раздался щелчок окончания записи, Кейт подошла и вновь нажала на пуск. Сердце колотилось, пока она ждала повторения последнего сообщения. Это об Эллен. Я знаю, почему она умерла…
   Кейт схватила с прикроватного столика телефонную книжку. Линия была занята. Она набирала снова и снова, но безуспешно. Она бросила трубку и поняла, что надо делать, и немедленно.
   Снова подошла к шкафу и быстро оделась.
 
   Движение в Вайкики плотное, бампер к бамперу. На улицах было полно народу, как всегда в это время года – туристы, солдаты в увольнении и завсегдатаи улиц, все это двигалось в свете уличных огней. В Вайкики люди приезжали за необычными впечатлениями, но сегодня Кейт почему-то пугали эти лица, мертвенно-бледные в свете неоновых реклам. Солдаты, слоняющиеся около дверей ночных заведений. Евангелист на перекрестке, устрашающе выпучив глаза, размахивающий Библией: близится конец света!
   Она затормозила у красного сигнала светофора, и на секунду ей показалось, что его горящий взгляд был устремлен прямо на нее. Сигнал сменился на зеленый, она нажала на акселератор и рванула с места, оставив вопли проповедника позади.
   Чувствуя нервное напряжение, она поднялась по ступенькам к двери подъезда. Ей повезло – вышла парочка, и она проскользнула в открывшуюся дверь. Зайдя в лифт, нажала кнопку седьмого этажа и стала смотреть, как зажигаются на табло огоньки цифр, меняя друг друга. Все происходящее напоминало сон. На седьмом двери открылись. В коридоре было пусто. По серой дорожке она подошла к квартире номер 710 и увидела, что дверь приоткрыта.
   – Энн? – позвала она.
   Ответа не последовало.
   Кейт толкнула дверь и увидела нечто заставившее ее застыть на пороге. Перевернутый стул, разбросанные журналы, красное пятно с подтеками на стене… На бежевом ковре, в большой луже крови лежало тело Энн Рихтер. Накатила волна дурноты, и Кейт схватилась за косяк, чтобы не упасть. Сквозь шум крови в ушах она слышала громкое дыхание. Но не ее. Кто-то притаился внутри.
   В зеркале гостиной она уловила какое-то движение и увидела в нем отражение мужчины. Он притаился за шкафом.
   Они встретились в зеркале глазами, и на долю секунды ей показалось, что в глубоких впадинах глаз незнакомца она увидела свою смерть. Он открыл рот, как будто пытаясь что-то сказать, но изо рта вышло лишь шипение, похожее на предупреждение змеи перед броском. Комната завертелась перед глазами, она отступила назад, вскрикнула и бросилась бежать по коридору к лифту. Там должна быть дверь на лестницу – единственный путь к спасению. Ждать лифт нельзя. Спустившись на один пролет, она услышала, как наверху снова хлопнула дверь и раздалось внушавшее ледяной ужас дьявольское шипение.
   На шестом этаже дверь на этаж была заперта. Она снова закричала и начала стучать. Кто-то должен услышать ее крики о помощи! Но шаги приближались, и она снова бросилась вниз. Она потеряла сумку, подвернула лодыжку, на бегу попробовала открыть еще одну дверь. Заперта. Что внизу? Гараж? Улица? Там найдут ее тело утром?
   Отчаяние придало Кейт сил – толкнув дверь на следующей площадке, она оказалась в гараже. Успела спрятаться за каким-то фургоном, прежде чем хлопнула дверь. Но шагов не слышала, оглушенная шумом крови в ушах и стуком сердца. Летели секунды, минуты. Где он? Он бросил ее преследовать? И тут, как хлесткий звук выстрела в пустом гараже, под ногами преследователя заскрипел гравий.
   Она пыталась определить направление, откуда шел звук.
   Убирайся! – хотела крикнуть. Боже, сделай так чтобы он ушел…
   Воцарилась тишина. Но она чувствовала, что он приближается. Осторожно выглянула из-за своего укрытия и застыла от ужаса. Он стоял с другой стороны фургона.
   Кейт вскочила и бросилась, как смертельно напуганный кролик, туда, где горела красная надпись «Выход». Ноги затекли и с трудом подчинялись. Она неслась вниз по спирали съезда, казавшейся бесконечной, дыхание со свистом вырывалось из рта, обжигая горло.
   В отчаянном финальном броске обогнула последний поворот и слишком поздно заметила вспыхнувшие фары. Еще успела увидеть лица мужчины и женщины, их открытые рты. Она ударилась о капот, зажмурилась, спасаясь от вспышки света. Потом все исчезло, опустилась темнота.

Глава 4

   – Сезон манго, – пояснил сержант Броуфи, чихнув в очередной раз в смятый носовой платок, – самый тяжелое время года для моей аллергии. – Он высморкался в платок и принюхался подозрительно, как будто проверяя, нет ли новых неприятных ощущений в носовых пазухах. Казалось, он совершенно не замечал обстановки вокруг – забрызганных кровью стен, криминальных экспертов, занятых своим делом. Когда на Броуфи накатывала волна аллергии, он вообще ничего не замечал, кроме своей аллергии.
   Лейтенант Фрэнсис Поки Ай Чанг привык к аллергическому насморку младшего партнера. Иногда эта аллергия была полезна для дела, например, сейчас можно было безошибочно определить, в какой из комнат находится Броуфи.
   А тот, закрывая нос платком, перешел в спальню мертвой женщины. Поки снова вернулся к своему блокноту и принялся за описание места преступления. За двадцать шесть лет работы в полиции и шестнадцати из них – в отделе убийств у него выработался собственный стиль расследования. Шесть страниц блокнота он посвятил схематичным рисункам всех комнат, четыре из них – только гостиной. Рисунки были выполнены не профессионально, но четко. Тело здесь. Перевернутая мебель там. Кругом кровь.
   Медицинский эксперт, мужиковатая, коренастая, которую все звали просто Эм Джи, осмотрела обстановку, прежде чем приступить к осмотру тела. Одетая по обыкновению в джинсы и кроссовки, что выглядело бы странно на другом докторе, но для ее специальности не имело значения, ведь ее пациенты уже не могут жаловаться, она, кружа по комнате, бубнила в диктофон:
   – На трех стенах брызги крови на высоте до четырех-пяти футов. Большая лужа крови в восточном углу комнаты, где найдено тело. Жертва – женщина, блондинка, возраст между тридцатью и сорока, найдена на полу, лежит ничком, правая рука согнута под головой, левая вытянута вдоль тела. На руках нет повреждений. – Она нагнулась, потрогала руку жертвы. – Тело значительно остыло. Время сейчас 12.15 ночи. – Эксперт выключила диктофон и задумалась.