Герритсен Тесс. Ученик

   Доктор Цукер нацепил очки и взял со стола первую фотографию. Ни слова не говоря, он какое-то время разглядывал ее, потом потянулся за следующей. Слышны были лишь скрип его кожаного кресла и неразборчивое бормотание. Из окон его кабинета просматривался пустынный в этот летний день кампус Северо-восточного университета. Лишь несколько студентов валялись на траве, разложив вокруг свои сумки и учебники. Риццоли с завистью смотрела на них, таких беспечных и невинных. Она завидовала их слепой вере в будущее. Их счастливым снам, не омраченным кошмарами.
   — Вы сказали, что обнаружили сперму, — прервал ее размышления доктор Цукер.
   Она неохотно отвлеклась от созерцания безмятежных студентов и повернулась к нему.
   — Да. Вот на этом овальном ковре. Лабораторный анализ подтверждает, что группа крови носителя отличается от группы крови мужа. Код ДНК ввели в базу данных.
   — Я почему-то сомневаюсь в том, что наш неизвестный настолько беспечен, чтобы засветиться в базе данных ДНК. — Цукер оторвал взгляд от фотографии. — Готов спорить, что он и отпечатков пальцев не оставил.
   — Во всяком случае, в нашей картотеке ничего не обнаружено. К сожалению, в доме Йигеров побывало человек пятьдесят приглашенных на похороны матери миссис Йигер. Представляете, сколько неидентифицированных отпечатков мы имеем?
   Цукер уставился на фотографию, запечатлевшую доктора Йигера на фоне забрызганной кровью стены.
   — Это убийство произошло в Ньютоне?
   — Да.
   — Но это ведь не ваш округ. Почему привлекли именно вас? — Он пристально уставился на нее, и от его взгляда Риццоли опять стало не по себе.
   — Меня попросил детектив Корсак...
   — ...которому поручено расследование. Я прав?
   — Да, но...
   — Вам что, в Бостоне не хватает убийств, детектив? Зачем вы ввязываетесь в это дело?
   У нее возникло ощущение, будто Цукер прокрался к ней в душу и шарит там, пытаясь нащупать болевые точки.
   — Я уже сказала вам, — произнесла она, глядя ему в глаза. — Женщина, возможно, еще жива.
   — И вы хотите спасти ее.
   — А вы нет? — выпалила она.
   — Мне вот что интересно, детектив, — сказал Цукер, который пропустил мимо ушей ее колкость. — Вы с кем-нибудь беседовали о деле Хойта? Я имею в виду, о том, что оно коснулось лично вас?
   — Что-то я не пойму, куда вы клоните.
   — Вы получали какие-нибудь советы?
   — Вы хотите знать, не посещала ли я психиатра?
   — То, что вам довелось пережить, — страшное испытание. Уоррен Хойт проделывал с вами такое, что не всякий коп выдержал бы. Он нанес вам травму — не только физическую, но и душевную. Для многих такое потрясение могло бы отозваться тяжелыми последствиями. Воспоминания. Ночные кошмары. Депрессия.
   — Да, воспоминания не из приятных. Но я вполне с ними справляюсь.
   — Это всегда было вам свойственно, не так ли? Выстоять любой ценой. И никогда не жаловаться.
   — Ну почему же? Я, как и все, подвержена слабости.
   — Но никогда не показываете виду. И уж конечно скрываете свою ранимость.
   — Терпеть не могу нытиков. И не хочу быть одной из них.
   — Я не об этом. Я говорю, что нужно быть до конца честным с собой, чтобы признать существование определенных проблем.
   — Каких проблем?
   — Не мне вам рассказывать, детектив.
   — Нет уж, расскажите. Раз вы считаете, что я свихнулась.
   — Я этого не говорил.
   — Но так думаете.
   — Вы первая произнесли слово «свихнулась». Вы действительно ощущаете это состояние?
   — Послушайте, я пришла сюда по этому поводу. — И она ткнула в фотографии с места убийства Йигера. — Почему мы вдруг стали говорить обо мне?
   — Потому что, когда вы смотрите на эти фотографии, вы видите только Уоррена Хойта. И мне просто интересно, почему.
   — То дело уже закрыто. И я вычеркнула его из памяти.
   — В самом деле? Это правда?
   Его вопрос она оставила без ответа. Ей были ненавистны его попытки проникнуть к ней в душу. Ненавистны прежде всего потому, что он знал правду, в которой она не смела признаться. Да, Уоррен Хойт оставил шрамы. Ей достаточно было взглянуть на свои ладони, чтобы лишний раз убедиться в этом. Но самой тяжелой была не физическая боль. В то лето она, заточенная в темном подвале, утратила ощущение собственной непобедимости, чувство уверенности в себе. Уоррен Хойт убедительно продемонстрировал ей, насколько она, в сущности, уязвима.
   — Я не собираюсь сейчас обсуждать дело Уоррена Хойта, — сказала она.
   — Но ведь именно из-за него вы здесь.
   — Нет. Я здесь потому, что вижу параллели между этими двумя убийцами. И, кстати, не я одна. Так же думает и детектив Корсак. И давайте наконец перейдем к делу.
   — Хорошо, — мягко улыбнулся он.
   — Ну, так что скажете об этом убийце? — Она опять ткнула пальцем в снимки.
   И в очередной раз Цукер уставился на фото доктора Йигера.
   — Ваш неизвестный явно человек организованный. Но вы это уже знаете. Он пришел на место преступления в полной боевой готовности. У него был алмаз для резки стекла, электрошокер, скотч. Ему так быстро удалось вывести из строя обоих супругов, что остается только удивляться... — Он взглянул на нее. — Вы исключаете, что у него был сообщник?
   — У нас только один комплект отпечатков подошв.
   — Выходит, ваш убийца очень ловкий. И хитрый.
   — Но он оставил сперму на ковре. То есть дал нам ключ к установлению его личности. Это же чудовищная ошибка.
   — Да, верно. И он наверняка это знает.
   — Тогда зачем он стал насиловать ее прямо в доме? Почему бы не сделать это позже, в безопасном месте? Если уж он такой организованный и ему удалось проникнуть в дом, сломить сопротивление мужа...
   — Может, в том и состоял его замысел.
   — В чем?
   — Подумайте сами. Доктор Йигер сидит, связанный и беспомощный. Вынужденный наблюдать за тем, как другой мужчина овладевает его собственностью.
   — Собственностью... — повторила она.
   — Да, в сознании нашего неизвестного женщина является олицетворением собственности. Причем собственности другого мужчины. Большинство сексуальных маньяков не рискуют нападать на пары. Они предпочитают охотиться за одинокими женщинами, это легче. Присутствие мужчины опасно. И все-таки наш убийца выбирает именно такой вариант. И заранее готовится нейтрализовать мужчину. Может быть, это часть игры? И присутствие зрителей — еще один источник возбуждения?
   Зрителя в единственном числе. Она перевела взгляд на снимок доктора Йигера, замершего у стены. Да, она тоже подумала именно об этом, когда впервые вошла в гостиную.
   Взгляд Цукера устремился в окно. Повисла пауза. Когда он вновь заговорил, голос его был тихим и сонным, словно он находился под гипнозом.
   — Все это связано с темой силы. И власти. Господства над другим человеком. Не только над женщиной, но и над мужчиной. Возможно, на самом деле его больше возбуждает именно мужчина. Наш неизвестный понимает, что рискует, но устоять не может. Он находится в плену своих фантазий, которые властвуют над ним, а он, в свою очередь, властвует над жертвами. Он — всемогущий. Победитель. Враг обезоружен, беспомощен и жалок, и наш герой поступает так, как всегда поступали армии-победительницы. Он захватывает свой трофей. И насилует женщину. Удовольствие усиливается сознанием того, что доктор Йигер сломлен. Атака, предпринимаемая нашим неизвестным, — это больше чем сексуальная агрессия; это демонстрация мужской силы и власти. Победа одного мужчины над другим. Завоеватель предъявляет свои права.
   Студенты на лужайке стали подниматься, стряхивая траву с одежды. Послеполуденное солнце окрасило пейзаж в теплые золотистые тона. "Чем обернется остаток дня для этих молодых людей? — подумала Риццоли. — Возможно, вечером удовольствий, веселой беседой за пиццей и пивом. И глубоким сном, не омраченным ночными кошмарами. У меня такого больше никогда не будет".
   Зажужжал ее сотовый телефон.
   — Простите, — сказала она, доставая мобильник.
   Звонила Эрин Волчко из лаборатории по исследованию волос, тканей и микрочастиц.
   — Я исследовала образцы ленты, которой был связан доктор Йигер, — сказала она. — И отчет послала по факсу детективу Корсаку. Но думаю, тебе тоже будет интересно узнать результаты.
   — Ну, и что мы имеем?
   — На липкой стороне ленты имеются короткие коричневые волоски. Они оторвались, когда сдирали ленту с конечностей.
   — А волокна?
   — Они тоже присутствуют. Но здесь есть одна интересная деталь. На ленте, которую содрали со щиколоток жертвы, обнаружился темно-коричневый волос длиной двадцать один сантиметр.
   — Его жена блондинка.
   — Я знаю. Потому-то мне эта находка и кажется интересной. «Неизвестный, — подумала Риццоли. — Это его волос». И спросила:
   — Есть клетки эпителия?
   — Да.
   — Возможно, нам удастся определить код ДНК с этого волоса. Если он совпадет с кодом спермы...
   — Он не совпадет.
   — Откуда ты знаешь?
   — Потому что этот волос никак не может быть волосом убийцы. — Эрин сделала паузу. — Если только он не зомби.

4

   Детективам из бостонского отдела по расследованию убийств достаточно было совершить короткую прогулку по залитому солнцем коридору в южное крыло здания «Шредер Плаза», чтобы оказаться в криминалистической лаборатории. Риццоли несчетное количество раз проходила этим маршрутом, и зачастую взгляд ее задерживался на окнах, за которыми просматривался неспокойный квартал Роксбери, где на ночь магазины запирались решетками и крепкими навесными замками. Но сегодня ее мысли были устремлены в строго очерченное русло, и она, не глядя по сторонам, стремительно направилась к комнате С269, в которой располагалась лаборатория по исследованию волос, тканей и микрочастиц.
   В этой комнате без окон, заставленной всевозможной аппаратурой, царствовала эксперт-криминалист Эрин Волчко. Отлученная от солнечного света и внешнего мира, она как будто жила в другом измерении, которое открывалось под линзами микроскопов. Слегка прищуренный взгляд и легкое косоглазие выдавали в ней человека, привыкшего подолгу смотреть в окуляр оптического прибора. Когда Риццоли вошла в лабораторию, Эрин оторвалась от рабочего стола и повернулась к ней.
   — Я только что выложила его под микроскоп, специально для тебя. Взгляни-ка.
   Риццоли присела к столу и уставилась в окуляр. Она увидела протянувшийся горизонтально волос.
   — Это тот самый длинный коричневый волос, обнаруженный на полоске скотча, которым были связаны щиколотки доктора Йигера, — пояснила Эрин. — Он единственный такой длинный. Остальные волоски короткие, они были сняты с конечностей жертвы, и еще были волосы с головы жертвы, которые обнаружились на полоске, содранной с его рта. Но этот длинный явно выделяется. И не подходит ни к волосам с головы доктора Йигера, ни к тем, что мы сняли с расчески его жены.
   Риццоли вгляделась в стержень волоса.
   — Он точно человеческий?
   — Да, человеческий.
   — Так почему же он не может быть волосом нашего убийцы?
   — Посмотри на него внимательней. Скажи мне, что ты видишь?
   Риццоли попыталась оживить в памяти все свои познания в области судебной медицины. Она понимала, что Эрин неспроста заставляет ее так тщательно изучать волос; в ее голосе она улавливала знакомое волнение.
   — Волос волнистый, степень изгиба примерно ноль-один или ноль-два. И ты говорила, что длина стержня волоса составляет двадцать один сантиметр.
   — В женском диапазоне это средняя длина, — сказала Эрин. — Но для мужчины это довольно длинный волос.
   — Так тебя длина беспокоит?
   — Нет. Длина не указывает на пол.
   — Тогда на чем мне нужно сосредоточиться?
   — На проксимальном конце. На корне волоса. Не замечаешь ничего странного?
   — Прикорневой конец волоса слегка размочаленный. Как щетка.
   — Вот именно этого слова я и ждала. Мы называем это щеточным кончиком. Таково сочетание кортикальных волокон. Изучив корень, можно определить, на какой стадии роста находился волос. Хочешь попробовать угадать?
   Риццоли вгляделась в луковицу волоса, покрытую тонкой чешуйкой.
   — К корню приклеена какая-то прозрачная ткань.
   — Это клетка эпителия, — сказала Эрин.
   — Значит, волос находился в активном росте.
   — Да. Сам корень слегка увеличен, и это свидетельствует о том, что волос находился в фазе позднего анагена. То есть активный рост только-только завершился. И вот эта клетка эпителия может дать нам ДНК.
   Риццоли оторвалась от микроскопа и посмотрела на Эрин.
   — Я только не понимаю, при чем тут зомби.
   Эрин коротко хохотнула.
   — Я, разумеется, не в буквальном смысле.
   — Тогда что же ты имела в виду?
   — Посмотри еще раз на стержень волоса. И двигайся взглядом в сторону от корня.
   Риццоли опять прильнула к окуляру и сосредоточилась на темном сегменте волосяного стержня.
   — Цвет неоднородный, — заметила она.
   — Продолжай.
   — Я вижу черную полоску на стержне волоса, недалеко от луковицы. Что это?
   — Это так называемая дистальная корневая полосчатость, — пояснила Эрин. — Именно в этом месте сальная железа проходит в волосяной фолликул. Выделения сальной железы содержат ферменты, которые разрушают клетки, то есть происходит нечто вроде пищеварительного процесса, в результате которого и набухает темное кольцо. Именно его я и хотела тебе показать, дистальная полосчатость. И это полностью исключает возможность того, что волос принадлежит вашему неизвестному. Он мог упасть с его одежды. Но не с головы.
   — Почему?
   — Дистальная полосчатость и щеточный корень волоса относятся к посмертным изменениям.
   Риццоли резко отпрянула от микроскопа. И в изумлении уставилась на Эрин.
   — Посмертным?!
   — Именно. Они происходят вследствие разложения кожного покрова черепа. Изменения, которые мы наблюдаем в данном случае, совершенно типичные. Так что этот волос никак не мог упасть с головы твоего убийцы, если только он не встал из могилы.
   К Риццоли не сразу вернулся дар речи.
   — И сколько времени должно пройти с момента смерти человека, чтобы в волосе произошли эти изменения? — наконец спросила она.
   — К сожалению, дистальная полосчатость не определяет время смерти. Волос мог выпасть в интервале от восьми часов до нескольких недель после смерти. Более того, волосы с трупов, забальзамированных много лет назад, могут выглядеть так же.
   — А если выдернуть волос с головы еще живого человека и оставить его на время? Посмертные изменения проявятся?
   — Нет. Те изменения, о которых мы говорим, появляются лишь в том случае, если волос остается в скальпе трупа и изымается уже после смерти. — Эрин встретила изумленный взгляд Риццоли. — Ваш неизвестный субъект явно имел контакт с трупом. И волос остался на его одежде, а потом перекочевал на скотч, когда убийца связывал щиколотки доктору Йигеру.
   — Значит, есть еще одна жертва, — тихо произнесла Риццоли.
   — Это одна из версий. Но я бы предложила другую. — Эрин подошла к рабочему столу и вернулась с маленьким лотком, в котором липкой стороной вверх лежала полоска скотча. — Этот фрагмент отодрали с запястья доктора Йигера. Я хочу показать тебе его в лучах ультрафиолета. Щелкни вон тем выключателем.
   Риццоли погасила свет. В темноте маленькая ультрафиолетовая лампа в руках Эрин зажглась загадочным сине-зеленым светом. Конечно, этот прибор значительно уступал по своей мощности «Краймскопу» Мика, но даже в его луче, упавшем на полоску скотча, проступили любопытные детали. Клейкая лента, оставленная на месте преступления, может оказаться бесценной находкой для детектива. Волокна, волоски, отпечатки пальцев, даже ДНК убийцы — все это можно обнаружить на липкой поверхности. Под ультрафиолетовым лучом Риццоли разглядела крошки пыли и несколько коротких волосков. А по одному краю ленты тянулась очень тонкая полоска каких-то волокон.
   — Видишь этот непрерывный ряд волокон по внешнему краю ленты? — спросила Эрин. — Они замечены на ленте, которой были связаны не только запястья, но и щиколотки. Похоже на фирменную метку производителя.
   — Но это не так?
   — Нет, не так. Если положить моток ленты на какую-то поверхность, к ее краям непременно приклеятся частички с этой поверхности. Так вот эти волокна как раз и есть следы поверхности, на которой лежал скотч, использованный потом убийцей. — Эрин включила в лаборатории свет, и Риццоли зажмурилась от яркого сияния.
   — Ну, и что это за волокна?
   — Я тебе сейчас покажу. — Эрин вытащила из микроскопа стекло с образцом волоса и заменила его другим образцом. — Ты смотри, а я буду тебе объяснять, что мы видим.
   Риццоли вперила взгляд в окуляр и увидела темное волокно, изогнутое в форме буквы С.
   — Это край клейкой ленты, — пояснила Эрин. — С помощью направленной струи горячего воздуха мне удалось расслоить ленту. Эти темно-синие волокна тянутся по всей длине. А теперь я покажу тебе поперечное сечение. — Эрин потянулась к папке с файлами, откуда достала снимок. — Вот так оно выглядит под электронным микроскопом. Видишь, оно имеет форму треугольника? Это делается специально, чтобы снизить уровень поглощения пыли. Такое сечение характерно для ковровых волокон.
   — Так это искусственный материал?
   — Верно.
   — А как насчет двойного лучепреломления? — Риццоли знала, что, проходя через синтетическое волокно, свет зачастую выходит оттуда поляризованным в двух разных плоскостях, как при прохождении сквозь кристалл. У каждого типа волокна существовал свой коэффициент двойного лучепреломления, который можно было измерить с помощью поляризационного микроскопа.
   — Вот это синее волокно, — сказала Эрин, — имеет коэффициент двойного лучепреломления ноль-ноль-шестьдесят-три.
   — Это соответствует какому-то конкретному материалу?
   — Нейлону шесть и шесть. Его часто используют для ковров, поскольку он устойчив к загрязнению, прочный и упругий. В частности, эта форма поперечного сечения волокна и его инфракрасная спектрограмма соответствуют продукту фирмы «Дюпон» под названием «Антрон», и его используют в производстве ковров.
   — Он темно-синий? — спросила Риццоли. — Пожалуй, этот цвет редко выбирают для дома. Он, скорее, годится для автомобильных ковриков.
   Эрин кивнула.
   — На самом деле именно этот цвет, номер 802-синий, давно уже предлагают в качестве стандартного варианта отделки салонов американских автомобилей класса «люкс». Например, «Кадиллаков» и «Линкольнов».
   Риццоли сразу уловила, к чему клонит криминалист.
   — "Кадиллак" производит катафалки.
   — "Линкольн" тоже, — улыбнулась Эрин.
   Они обе думали об одном и том же: убийца так или иначе связан с трупами.
   Риццоли стала прокручивать в голове список лиц, которым по роду деятельности приходится иметь дело с трупами. Полицейский и врач, которых в первую очередь вызывают на место неожиданной смерти. Патологоанатом и его ассистент. Санитар, бальзамирующий труп, и директор похоронного бюро. Гример морга, который моет волосы, накладывает макияж, готовит усопшего к траурной церемонии. Покойник проходит через руки многих живых, и следы этого контакта вполне могут остаться на любом из тех, кто касался трупа. Она перевела взгляд на Эрин.
   — Пропавшая женщина. Гейл Йигер...
   — Что с ней?
   — Ее мать умерла месяц назад.

* * *

   Джо Валантайн лепил из мертвых лиц живые.
   Риццоли и Корсак стояли в ярко освещенной покойницкой похоронного бюро Уитни и наблюдали за тем, как ловко работает Джо. В его сундучке стояли всевозможные баночки с тональным кремом, румянами и губной помадой. Это был профессиональный набор театрального гримера, разница состояла лишь в том, что эти кремы и румяна предназначались для того, чтобы вдохнуть жизнь в землистую кожу трупов. Бархатный голос Элвиса Пресли напевал «Люби меня нежно», пока Джо втирал моделирующий воск в безжизненные кисти рук усопшей, умело маскируя следы от множественных инъекций и капельниц.
   — Это была любимая музыка миссис Обер, — пояснял он по ходу дела, время от времени поглядывая на любительские снимки, прикрепленные к пюпитру, который он установил рядом со столом. Риццоли предположила, что это были фотографии миссис Обер, хотя живая женщина, изображенная на них, была явно далека от серого высохшего трупа, над которым сейчас трудился Джо.
   — Сын говорит, что она была помешана на Элвисе, — продолжал Джо. — Три раза ездила в Грейсленд. Он принес сюда эту кассету, чтобы она звучала, пока я буду гримировать ее. Знаете, я всегда стараюсь ставить их любимые мелодии. Мне это помогает лучше понять их. О человеке можно многое узнать, если послушать музыку, которую он любит.
   — Ну и как же должна выглядеть фанатка Элвиса? — поинтересовался Корсак.
   — Ну, знаете... Помада поярче. Пышный начес. Ничего общего с теми, кто слушает, скажем, Шостаковича.
   — А какую музыку слушала миссис Хэллоуэлл?
   — Честно говоря, я не помню.
   — Вы работали с ней месяц назад.
   — Да, но я не всегда помню детали. — Джо закончил работать с руками и переместился в изголовье, где приступил к макияжу под ритмичный аккомпанемент рок-н-ролльной песенки. В черных джинсах и тяжелых ботинках «Доктор Мартенс» он казался хиппующим художником, задумчиво созерцающим чистый холст. Только его холстом была холодная плоть, а инструментами — кисть для макияжа и тюбик губной помады. — Я думаю, ей подойдет бронзовый оттенок, — произнес он и потянулся к краске. Шпателем он принялся смешивать цвета на палетке из нержавеющей стали. — Да, это вполне в духе стареющей поклонницы Элвиса. — Он принялся втирать тональный крем в щеки покойной, постепенно двигаясь к серебристым корням волос.
   — Может быть, вы помните, о чем говорили с дочерью миссис Хэллоуэлл? — спросила Риццоли. Она достала фотографию Гейл Йигер и показала ее Джо.
   — Вам лучше спросить у мистера Уитни. Он здесь главный. Я лишь его помощник...
   — Но вы, должно быть, обсуждали с миссис Йигер макияж для ее матери. Ведь вы готовили тело к похоронам.
   Взгляд Джо скользнул по фотографии Гейл Йигер.
   — Я помню, что она была действительно очень красивой женщиной, — тихо произнес он.
   Риццоли вопросительно взглянула на него.
   — Кто?
   — Послушайте, я ведь слежу за новостями. Не думаете же вы в самом деле, что миссис Йигер еще жива? — Джо хмуро уставился на Корсака, который бродил по комнате, заглядывая во все шкафчики. — Хм... детектив! Вы что-нибудь ищете?
   — Нет, ничего. Просто интересно, что хранится в покойницкой. — Он залез в один из шкафчиков. — Это что, щипцы для завивки?
   — Да. Мы же производим укладку волос. И маникюр делаем. Все, что нужно, чтобы клиент выглядел наилучшим образом.
   — Я слышал, вы настоящий мастер своего дела.
   — Пока никто не жаловался.
   — А ваши клиенты разве могут жаловаться? — рассмеялся Корсак.
   — Я имею в виду их родных. Родные довольны.
   Корсак отложил щипцы.
   — Как давно вы работаете на мистера Уитни, лет семь уже?
   — Около того.
   — Наверное, сразу после окончания средней школы?
   — Я начал с того, что мыл его катафалки, убирался в покойницкой, выезжал на ночные вызовы. Потом мистер Уитни попросил помогать ему в бальзамировании. Теперь, когда он уже немолод, я делаю здесь практически все.
   — Я так понимаю, что у вас есть и лицензия на бальзамирование трупов?
   Последовала пауза.
   — Хм, нет. Я так и не удосужился приобрести ее. Я просто помогаю мистеру Уитни.
   — Почему вы не подаете заявку на лицензию? Это было бы шагом вперед в вашей карьере.
   — Меня вполне устраивает мой нынешний статус. — Джо вновь переключил свое внимание на миссис Обер, лицо которой уже заметно порозовело. Нежно орудуя щеточкой, он принялся подкрашивать ее серые брови. В то время как его сверстники стремились взять от жизни все, молодой Джо Валантайн предпочитал проводить дни наедине со смертью. Он перевозил трупы из больниц и богаделен в эту чистую, ярко освещенную комнату. Мыл и обтирал их, укладывал им волосы, втирал в их безжизненную кожу кремы и краски, пытаясь создать иллюзию жизни. Приукрашивая миссис Обер, он бормотал: — Прелестно. Да, прелестно. Вы будете выглядеть роскошно...
   — Итак, Джо, — не унимался Корсак, — вы работаете здесь семь лет, верно?
   — Разве я не сказал вам об этом только что?
   — И за это время даже не пытались обратиться по поводу получения собственной лицензии?
   — Почему вы так настойчиво спрашиваете об этом?
   — Может, вы просто заранее знали, что никогда не получите ее?
   Джо напрягся, его рука застыла в воздухе, сжимая тюбик губной помады. Он промолчал.
   — Старик Уитни знает о вашем криминальном прошлом? — спросил Корсак.
   Джо наконец поднял на него взгляд.
   — Вы ведь не рассказали ему, я надеюсь?
   — Возможно, и следовало бы рассказать. О том, как ты до смерти напугал ту бедную девчонку.
   — Мне было всего восемнадцать. Это была ошибка...
   — Ошибка? Что, забрался не в то окошко? Выследил не ту девушку?
   — Мы вместе учились в школе! Это была моя знакомая!
   — Выходит, ты лазаешь в окна только к знакомым девушкам? Что еще ты проделываешь, пока безнаказанно?
   — Я же сказал вам, это была ошибка!
   — Может, когда-нибудь пробирался в чужие дома? В чужие спальни? Крал что-нибудь из нижнего белья — ну, там — лифчик, здесь — пару трусиков?
   — О господи. — Джо стоял, уставившись в пол, где валялся выпавший из его рук тюбик помады. Казалось, еще немного — и с ним случится обморок.