Страница:
Но когда он закончил, Барак чуть не упал, на его лице отразилась страшная усталость. Тейрнон быстро встал и поддержал его.
— Многих я не смогу так вылечить, — мрачно произнес маг, пристально глядя на Барака.
— Нет, сможешь! — сердито взглянул на него Барак. — Кто еще, Ясновидящая? Кому еще нужна наша помощь?
— Идите к Джаэль, — ровным голосом ответила Ким. — Она покажет вам тех, кому хуже всего. Сделайте, что сможете, но старайтесь не доходить до изнеможения. Теперь вся наша магия в ваших руках.
Тейрнон коротко кивнул и зашагал туда, где Пол увидел Верховную жрицу с закатанными рукавами белых одежд. Она стояла на коленях рядом с бесчувственным телом альва.
Пол снова повернулся к Ким.
— А твоя магия? — спросил он, указывая на тусклый Камень Войны. — Что с ней случилось?
На мгновение она заколебалась; затем быстро рассказала ему, что произошло у Калор Диман.
— Я отказала ему, — в заключение сказала Ким. — И теперь лебеди получили небо в свое распоряжение, а Бальрат совсем погас. Меня тошнит, Пол.
Его тоже затошнило. Но он постарался скрыть это и крепко прижал ее к себе. Он чувствовал, как она дрожит.
— Никто здесь или в другом месте не сделал столько, сколько сделала ты. И мы не знаем, был ли твой поступок неверным: добралась бы ты до гномов вовремя, если бы использовала кольцо, чтобы подчинить создание из озера? Это еще не конец, Ким, далеко еще не конец.
Неподалеку послышался стон боли. Четверо обри опустили носилки на землю. На них лежал Мабон из Родена, кровь текла из полудюжины его ран. Лорин Серебряный Плащ и бледная Шарра поспешили к поверженному герцогу.
Пол не знал, куда смотреть. Вокруг него повсюду лежали умирающие и мертвые. Внизу, на равнине битвы, силы Тьмы, казалось, почти не убывали. В нем самом биение пульса Морнира казалось слабым, как-всегда, мучительно далеким. Намек на что-то, но не обещание; осознание, но не сила.
Он выругался, как это только что сделал Барак, от беспомощности.
Ким взглянула на него и через секунду сказала странным голосом:
— Я только что кое-что поняла. Ты ненавидишь себя за то, что не способен применить свои силы в бою. Но ты не владеешь силами войны, Пол. Нам следовало понять это раньше. Это я владею такой силой или владела, до вчерашней ночи. Ты — нечто другое.
Он понимал, что это правда, но горечь не покидала его.
— Чудесно, — огрызнулся он. — Это делает меня ужасно полезным, не так ли?
— Может быть, — вот и все, что она ответила. Но в ее глазах отразилась тихая задумчивость, которая его успокоила.
— Где Джен? — спросил он.
Ким показала рукой. Он увидел, что Дженнифер тоже занимается ранеными, как может. В данный момент она только что поднялась и сделала пару шагов в сторону, оглядывая поле боя. Она стояла к нему в профиль, но, глядя на нее, Пол осознал, что никогда еще не видел такого выражения лица ни у одной женщины: словно она приняла на себя боль всех миров. Как и подобает королеве.
Он так никогда и не понял, что заставило его взглянуть вверх.
И увидеть пикирующего черного лебедя. Он летел бесшумно, кошмар на фоне неба, направив острые, как бритва, когти на Дженнифер. Черная Авайя, распространяющая в воздухе запах гнили и смерти, вернулась за своей жертвой во второй раз.
Пол предостерегающе закричал во весь голос и бросился бежать изо всех сил через разделяющее их пространство. Лебедь черным копьем стремительно летел вниз. Дженнифер обернулась на его крик и посмотрела вверх. Увидела, но не дрогнула. Она храбро сжала в руке тонкий кинжал, которым ее вооружили. Пол мчался так, как не бегал никогда в жизни. У него вырвалось рыдание. Слишком далеко! Он был слишком далеко. Он пытался прибавить скорость, хоть сколько-нибудь. Вонь тухлого мяса заполнила воздух. Потом пронзительный, торжествующий вопль. Дженнифер занесла кинжал над головой. В двадцати шагах от нее Пол споткнулся, упал, услышал свой голос, выкрикнувший ее имя, промелькнули загнутые зубы лебедя…
А потом увидел, как в десяти футах над головой Дженнифер красная комета с небес превратила Авайю в смятый комок перьев. Живая комета каким-то образом материализовалась с ослепительной быстротой и пересекла ее путь. Рог, подобный лезвию меча, пронзил грудь Авайи. Сияющий меч обрушился на ее голову. Черный лебедь вскрикнул от боли и ужаса так пронзительно, что этот крик услышали внизу на равнине.
Авайя рухнула у ног женщины, продолжая кричать.
И тогда Джиневра подошла твердым шагом и посмотрела вниз на тварь, которая унесла ее к Могриму.
Одно мгновение стояла она так; затем ее тонкое лезвие вонзилось в горло Авайи, и крики лебедя оборвались, а Белая Лориэль была отомщена через тысячу лет.
На кряже воцарилась оглушительная тишина. Даже шум битвы внизу, казалось, стих. Пол смотрел, все смотрели с благоговением, как Гиринт, старый слепой шаман, осторожно спустился на землю, оставив Табора дан Айвора верхом на крылатом создании. Эти двое казались далекими, словно призраки, даже среди такого количества людей. Его меч был обагрен кровью, и ее смертоносный, сияющий рог тоже.
Шаман стоял неподвижно, слегка приподняв голову, словно к чему-то прислушивался. Он понюхал воздух, в котором стоял отвратительный запах разложения, идущий от лебедя.
— Фу! — воскликнул Гиринт и сплюнул на землю у своих ног.
— Она мертва, шаман, — тихо сказал Пол. Он ждал.
Незрячие глаза Гиринта безошибочно нашли Пола.
— Дважды Рожденный? — спросил старик.
— Да, — ответил Пол, шагнул вперед и в первый раз обнял старого, слепого, отважного человека, который послал свою душу так далеко, чтобы найти Пола на темных морских просторах.
Пол отступил назад. Гиринт обернулся с той же сверхъестественной точностью туда, где молча стояла Ким, и слезы струились по ее лицу. Шаман и Ясновидящая стояли лицом друг к другу и вообще не произносили никаких слов. Ким закрыла глаза, все еще плача.
— Прости меня, — убитым голосом сказала она. — Ох, Табор, прости меня! — Пол не понял. Он увидел, как Лорин Серебряный Плащ резко вскинул голову.
— Это было то самое, Гиринт? — спросил Табор странно спокойным голосом. — Ты видел этого черного лебедя?
— Ох, сынок, — шепнул шаман. — Ради той любви, которую я питаю к тебе и ко всей твоей семье, хотел бы я, чтобы это было так.
Теперь Лорин совсем отвернулся, он смотрел на север.
— О, Ткач у Станка! — воскликнул он.
Тут и другие тоже увидели набегающую тень, услышали громкий рев и ощутили мощный порыв ветра.
Джаэль вцепилась в руку Пола. Он почувствовал ее прикосновение, но смотрел на Ким, пока тень надвигалась на них. Он наконец понял ее горе. Оно стало его собственным. Но он ничего не мог поделать, совсем ничего. Он увидел, как Табор посмотрел вверх. Глаза мальчика широко раскрылись. Он прикоснулся к прекрасному созданию, на котором сидел, нимфа Имрат расправила крылья, и они поднялись в небо.
Ему приказали оставаться с женщинами и детьми в ложбине к востоку от Латам и охранять их, если возникнет необходимость. Табор знал, что это было сделано в такой же степени ради него самого, как и ради них: отец пытался удержать его в мире людей, заставить не покидать его, что случалось каждый раз, когда он садился верхом на Имрат.
Но Гиринт позвал его. Лишь наполовину проснувшись в тот серый предрассветный час перед домом шамана, Табор услышал слова Гиринта, и все изменилось.
— Сынок, — сказал шаман, — мне послано видение Кернаном, такое же четкое, как тогда, когда он явился ко мне и назвал тебя для поста. Боюсь, ты должен лететь. Сын Айвора, тебе надо быть у Андарьен до того, как солнце поднимется высоко в небе.
Табору показалось, что где-то играет неуловимая музыка, в тумане над землей и в серых предрассветных тенях вокруг. Его мать и сестра стояли рядом, разбуженные тем же мальчиком, которого Гиринт послал с поручением. Табор повернулся к матери, чтобы попытаться объяснить, попросить прощения…
И увидел, что в этом нет необходимости. С Лит это было лишнее.
Она принесла из их дома его меч. Откуда она знала, что это надо сделать, он не мог даже предположить. Она протянула ему этот меч, и он взял его у нее из рук. Глаза ее оставались сухими. Это его отец часто плакал.
Мать сказала своим тихим, сильным голосом:
— Ты сделаешь то, что должен, и твой отец поймет, так как послание исходит от Бога. Да будет нить твоя яркой, ради народа дальри, сын мой, ступай и приведи их домой.
«Приведи их домой». Табору трудно было подобрать слова в ответ. Вокруг него, теперь еще яснее, слышалась странная музыка, зовущая его вдаль.
Он повернулся к сестре. Лиана плакала, и он огорчился за нее. Он знал, что она пережила горе в Гуин Истрат. в ту ночь, когда умер Лиадон. В последнее время она стала более уязвимой. А возможно, она всегда была такой, а он только теперь это стал замечать. Сейчас это не имело значения. Молча, так как слова в самом деле подобрать было очень сложно, он вручил ей свой меч и развел руки в стороны.
Сестра опустилась на колени и застегнула на его талии ремень с мечом, как носили его в древности. Она тоже ничего не сказала. Когда она закончила, он поцеловал ее, а затем мать. Лит крепко прижала его к себе на мгновение, а потом отпустила. Он отошел немного в сторону от всех.
Теперь музыка исчезла. Небо на востоке посветлело над горами Карневон, в огромной тени которых они находились. Табор оглянулся на тихий, спящий лагерь.
Потом закрыл глаза и про себя, не вслух, произнес:
— Любимая!
И не успела его мысль полностью оформиться, как он услышал, как ответил голос его сновидений, который был голосом его души:
— Я здесь. Полетаем?
Он открыл глаза. Она уже была в небе над головой, еще прекраснее на вид, чем он помнил ее. Она казалась все более прекрасной, ее рог светился все сильнее, с каждым новым ее появлением. Сердце его переполнилось при виде нее, пока она с такой легкостью опускалась рядом с ним на землю.
— Я думаю, мы должны лететь, — ответил он ей, подошел и погладил блестящую красную гриву. Она наклонила голову, так что сияющий рог на мгновение лег ему на плечо. — Я думаю, это и есть то, для чего мы встретились.
— Мы будем только вдвоем, — сказала она ему. — Пойдем, я отнесу тебя к восходу солнца!
Он слегка улыбнулся ее восторженности, но затем, через секунду, его снисходительная улыбка померкла, так как он ощутил такой же прилив жгучего возбуждения. Он вскочил на Имрат, и она тут же расправила крылья.
— Погоди, — попросил он, собрав последние остатки воли.
Он оглянулся. Мать и сестра смотрели на них. Лит никогда раньше не видела крылатое существо, и где-то в глубине души Табор испытал легкую боль, прочитав благоговение на ее лице. Мать не должна благоговеть перед сыном, подумал он. Но эти мысли уже доносились издалека.
Небо теперь заметно посветлело. Туман поднимался. Он повернулся к Гиринту, который терпеливо ждал и молчал. Табор сказал:
— Ты знаешь ее имя, шаман. Ты знаешь имена всех наших тотемных животных, даже это имя. Она понесет тебя, если ты захочешь. Ты полетишь с нами?
И Гиринт, такой же невозмутимый, каким всегда казался, тихо ответил:
— Я бы не посмел просить, но, возможно, в моем присутствии там есть смысл. Да, я полечу. Помогите мне сесть на нее.
Не ожидая приказа, Имрат придвинулась поближе к хрупкому, сморщенному шаману. Она стояла совершенно неподвижно, Табор протянул руку, а Лиана подошла и помогла Гиринту сесть позади Табора.
Потом, кажется, говорить уже было не о чем, и времени не осталось, даже если бы он смог что-то сказать. «Полетели, любимая». И после этой мысли они оказались в небе, направляясь на север, и как раз в это мгновение утреннее солнце выплыло на небо справа от них.
Позади, Табор знал, даже не оборачиваясь, стояла его мать, с прямой спиной и сухими глазами, обнимая дочь, и смотрела, как улетает от нее младший сын.
Это была его самая последняя мысль, последняя ясная картинка из мира людей, пока они летели сквозь утро над расстилающейся Равниной, обгоняя восходящее солнце, к месту битвы.
И они подоспели вовремя, когда солнце уже стояло высоко и начало клониться к западу. Они прилетели, и Табор увидел ту ужасную черную тварь, чудовищного лебедя, пикирующего с неба, и выхватил свой меч, и Имрат, прекрасная и смертоносная, полетела еще быстрее, и они догнали лебедя и нанесли ему две смертельные раны сверкающим мечом и рогом.
А когда все было позади, Табор почувствовал, как уже было прежде, каждый раз, когда они летали и убивали, что равновесие его души опять сместилось еще дальше от того мира, в котором жили все окружающие их люди.
Гиринт спешился без посторонней помощи, и теперь Табор и Имрат стояли одни среди мужчин и женщин, некоторых они знали. Он увидел темную кровь на ее роге и услышал, как она сказала ему за секунду до того, как эта мысль возникла у него самого: «Только ты и я в самом конце».
А потом, секунду спустя, он услышал громкое восклицание Лорина, резко обернулся и взглянул на север, поверх кипящего поля боя, где сражались его отец и брат.
Он увидел тень, почувствовал ветер и понял, что именно появилось здесь, сейчас, в самом конце, и почему тогда, во сне, к нему явилось это существо, и что их конец настал.
Он не заколебался, не повернулся, чтобы попрощаться. Он уже был слишком далек от подобных вещей. Он слегка шевельнул руками, и Имрат прыгнула в небо навстречу Дракону.
Тысячу лет тому назад Дракон был еще слишком молод и не мог летать, его крылья были еще слишком слабыми, чтобы нести колоссальный вес тела. Самый тайный, самый ужасный из зловещих замыслов Могрима, он стал еще одной жертвой опрометчивой поспешности Разрушителя во времена Баэль Рангат: его Дракон не смог сыграть в той войне никакой роли.
Он затаился в обширной подземной пещере, вырытой под Старкадхом, и когда пришел конец, когда армия Света пробилась на север, Ракот отослал Дракона прочь. Неуклюже, судорожно взмахивая крыльями, он полетел искать убежища в северных Льдах, куда не заходит ни один человек.
Его видели издали светлые альвы и самые зоркие из людей, но они находились на слишком большом расстоянии и не могли понять, что это такое. О нем рассказывали истории, которые со временем превратились в легенды, в узоры для гобеленов, в детские ночные кошмары.
Он выжил. Все долгие годы, пока Могрим был в заточении, Дракона кормила Фордаэта, королева Рюка, в своем дворце среди Льдов. Шли годы, затем века, и его крылья постепенно окрепли. Он начал летать все дальше и дальше, над белыми, нехожеными пустынями на крыше мира.
Он научился летать. А затем научился управлять расплавленным огнем в своих легких, изрыгать его, посылать ревущие языки пламени, взрывать их среди белого холода, высоко над обширными ледяными полями, беспрерывно трущимися и ломающимися друг о друга.
Он летал все дальше и дальше, его огромные крылья вспарывали застывший воздух, пламя его дыхания мертвенно-бледным светом освещало ночное небо надо Льдами, где никто не мог его видеть, только королева Рюка из своих ледяных башен.
Он летал так высоко, что иногда мог видеть за стенами ледников, за титанической тюрьмой окутанную тучами Рангат, зеленые земли далеко на юге. Время текло, и даже звезды складывались в небе в новые узоры, и Фордаэта с трудом удерживала Дракона на севере.
Но все же удержала, ибо она обладала собственной властью в том холодном царстве, которым правила, а со временем появился гонец от Галадана, повелителя волков, и он сообщил, что Ракот Могрим на свободе и черный Старкадх снова вознесся ввысь.
Только после этого Фордаэта послала Дракона на юг. И он полетел и приземлился к северу от Старкадха, на приготовленном для него месте, и там его встретил Ракот Могрим. И Разрушитель громко расхохотался, увидев самое могучее порождение своей ненависти, теперь уже достигшее зрелости.
На этот раз Ракот ждал, наслаждаясь тысячелетней злобой, глядя, как его собственная черная, обжигающая кровь течет из обрубка руки. Он ждал и. когда пришло время, заставил гору вспыхнуть пламенем, наслал зиму, а затем дождь смерти на Эриду. И только после всего этого, приберегая Дракона на самый конец, чтобы его непредвиденное появление потрясло сердца тех, кто противостоял Ракоту, он послал его, чтобы жечь, испепелять и разрушать.
Вот как случилось, что солнце и полнеба закрыла тень над полем боя у Андарьен. Что армии Света и Тьмы одновременно упали на колени, сбитые с ног сокрушительной силой ветра от крыльев Дракона. Что огонь сделал черной пустынную на многие мили вокруг землю Андарьен, превратив ее в длинную тлеющую полосу.
И вот как случилось, что Табор дан Айвор вынул свой меч, и сияющее существо, на котором он сидел, поднялось в воздух и стремительно замахало крыльями и понеслось вперед, несмотря на ярость этого ветра. Они вознеслись, оставшись только вдвоем в самом конце, как было известно им обоим с самого начала, и парили в потемневшем воздухе, сверкающие, отважные, до боли маленькие, прямо на пути Дракона.
На земле внизу, сбитый с ног ветром, стоящий на коленях Айвор дан Банор лишь на мгновение поднял взгляд, и образ его сына в небе навсегда врезался в его память. Он отвернулся и закрыл лицо окровавленным рукавом, потому что не мог вынести этого зрелища.
Высоко в небе Табор поднял свой меч, чтобы привлечь к себе Дракона. Но в этом не было необходимости: Дракон уже заметил их. Табор увидел, как он полетел быстрее и набрал воздуха, чтобы послать им навстречу огненную реку из печи своих легких. Он увидел, что Дракон огромен и невыразимо уродлив, его шкуру покрывала черно-серая чешуя, а внизу была серо-зеленая кожа.
Он знал, что никто и ничто на охваченной вихрем земле внизу не может противостоять Дракону. Он также знал с пронзительной, спокойной уверенностью — и это был последний островок спокойствия под яростным напором ветра, — что им остается только одно, они могут сделать только одну вещь.
И что есть лишь одно мгновение, оставшееся мгновение, чтобы сделать это, перед тем, как пламя Дракона вырвется из пасти и испепелит их.
Он погладил ее сияющую, шелковистую гриву. И мысленно произнес: «Вот и пришла пора. Не бойся, любимая. Давай совершим то, для чего мы были рождены».
«Я не боюсь, — ответила она. — Ты называл меня своей любимой, с того самого первого раза, как мы впервые встретились. Ты знаешь, что тоже был моим любимым?»
Дракон уже находился совсем рядом, чернота заполнила небо. Оглушительный, на пределе возможного, рев ветра бил в уши. Но нимфа Имрат стойко держалась, ее крылья рассекали воздух с невероятной быстротой, рог стал точкой ослепительного света в ревущем хаосе неба.
«Конечно, знаю, — ответил ей Табор, и это был их последний обмен мыслями. — А теперь — вперед, моя дорогая, мы должны убить его и умереть!»
И тогда Имрат поднялась каким-то чудом еще выше и дальше в вихре Дракона, а Табор изо всех сил вцепился в ее гриву, уронив бесполезный меч. Они поднялись над линией полета Дракона; Табор увидел, как тот поднял голову и открыл пасть.
Но они уже ринулись к нему, целясь под углом, словно луч убийственного света, прямо в ужасную голову. Они оба, оставшись только вдвоем в самом конце, превратились в живой клинок, чтобы вонзиться на этой ослепительной, пылающей скорости острым рогом, сверкающим, как звезда, прямо в его череп и мышцы, пронзить насквозь костяную оболочку мозга Дракона и убить его и при этом погибнуть.
На самом краю столкновения, на краю конца всего, Табор увидел, как прищурился драконий глаз без века. Он взглянул вниз и увидел первый язык пламени, появившийся из его разинутой пасти. Слишком поздно! Он знал, что уже слишком поздно. Они ударят в цель вовремя. Он закрыл глаза…
И почувствовал, что Имрат сбросила его со спины, и он летит, кувыркаясь, вниз! Он закричал, но его голоса никто не услышал в этом адском шуме. Он кружился в воздухе, словно сорванный листок. Он падал.
В своем мозгу он услышал ясный и нежный, словно колокольчик над летними полями, голос, полный самой чистой любви: «Помни обо мне!»
Затем она врезалась в Дракона на самой высшей точке скорости.
Ее рог пронзил его череп, а тело последовало за ним воистину живым клинком, и так же, как Имрат сияла при жизни, подобно звезде, так же она вспыхнула, умирая, как звезда. Потому что накопленный Драконом огонь взорвался внутри и испепелил их обоих. Они упали, полыхая, к западу от поля сражения и врезались в землю с такой силой, что она задрожала до самого Гуинира на востоке и до самых стен Старкадха на севере.
А Табор дан Айвор, освобожденный великим подвигом любви, несся вслед за ними к земле с убийственной высоты.
Когда появился Дракон, Ким упала на колени, сраженная не только ветром от его крыльев, но и жестоким осознанием собственной глупости. Теперь-то она поняла, почему огонь Бальрата требовал Хрустального Дракона из Калор Диман. Почему Маха и Немаин, Богини войны, которым служит Бальрат, знали, что дух — хранитель гномов будет необходим, какую бы цену ни пришлось заплатить.
А она воспротивилась. В своем самомнении, подчиняясь собственной морали, она отказалась взять такую цену с гномов или заплатить ее самой. Отказалась в этом последнем испытании уступить требованию Бальрата. И поэтому сейчас Табор дан Айвор, безнадежно слабее Дракона, поднимался в небо, против ветра, чтобы заплатить цену за ее отказ.
Если ему это удастся. Если всем им не придется заплатить эту цену. Так как Дракон, снижающийся над ними, означал конец всему. Ким это знала, и это знали все люди на холме и на залитой кровью равнине внизу.
Придавленная чувством вины, притупляющим все ее ощущения, Ким смотрела, как Имрат отчаянно пытается удержаться в воздухе против вихря, поднятого крыльями Дракона.
Ее плечо сжала чья-то рука. Она понятия не имела, откуда старому шаману известно, что она натворила, но Гиринт больше ничем не мог ее удивить. Было ясно, что он действительно все знает и пытается даже сейчас, в самом конце, утешить ее, словно она могла ожидать утешения или имела на него право.
Смигнув слезы с ресниц, она смотрела, как чудовищные серо-черные перепончатые крылья Дракона рассекают воздух. Солнце исчезло: землю накрыла огромная, стремительная чернота. Дракон раскрыл пасть. Ким увидела, как Табор бросил свой меч. А затем, не веря собственным глазам, ошеломленная, она увидела, как великолепное существо под ним, дар Богини, сверкающее, обоюдоострое, бросилось в вихрь воздуха прямо к громадному Дракону Могрима.
Гиринт продолжал стоять рядом, несмотря на силу ветра, с каменным лицом, и ждал. Кто-то вскрикнул в страхе и восхищении. Рог Имрат казался ослепительным лучом света на грани ночи.
А потом возникло размытое движение, слишком быстрое, чтобы его увидеть, и Ким где-то в глубине своего существа нашла новое измерение этой скорости. И она наконец осознала, что происходит и как именно будет заплачена эта цена.
— Тейрнон! — внезапно закричал Пол Шафер изо всех сил, перекрывая вой ветра. — Скорее! Приготовься!
Маг бросил на него изумленный взгляд, но Барак, не задавая вопросов, с трудом встал, закрыл глаза и покрепче уперся в землю ногами.
И в ту же секунду они увидели летящего по воздуху Табора.
Затем Имрат встретилась с Драконом, и в небе взорвался огненный шар, такой ослепительно яркий, что смотреть было невозможно.
— Тейрнон! — снова крикнул Пол.
— Я его вижу! — крикнул в ответ маг. Пот тек по его лицу. Руки он вытянул вперед, словно пытался дотянуться. С них срывались дрожащими волнами потоки энергии: он старался прекратить падение мальчика, беспомощно кувыркавшегося в полете к земле с невероятной высоты.
Дракон врезался в землю с таким грохотом, словно обрушилась гора. Люди вокруг Ким повалились на дрожащую землю, как костяшки домино. Гиринту каким-то образом удалось устоять, его рука все еще лежала у нее на плече.
И устояли Тейрнон и Барак. Но когда Ким взглянула вверх, она увидела, что Табор продолжает падать, хоть и медленно, словно отброшенная прочь кукла.
— Он слишком далеко! — в отчаянии крикнул Тейрнон. — Я не могу его остановить! — Но он все равно старался. И Барак, весь дрожа, пытался собрать достаточно энергии для магии, которая могла бы прекратить это ужасное падение.
— Смотрите! — сказал Пол.
Краем глаза Ким увидела на равнине движение, подобное молнии. Она обернулась. Один из ратиенов стремительно несся по земле. Табор падал вниз головой, его падение замедляла магия Тейрнона, но он был без сознания и не мог себе помочь. Ратиен мчался по земле, словно серебристо-золотой брат самой Имрат. Сидящий на нем Артур Пендрагон уронил королевское Копье и привстал на стременах. Ратиен собрал силы и прыгнул. И в ту же секунду Артур вытянулся вверх и вперед, к падающему из солнечного потока мальчику, поймал Табора в свои сильные руки и прижал его к груди, а ратиен замедлил бег и остановился. Скакавший следом Ланселот нагнулся в седле и поднял упавшее Копье. Затем они вместе поспешили на юг, на холм, и остановились на его вершине, где стояли Ким, Гиринт и все остальные.
— Думаю, с ним все в порядке, — коротко сказал Воин. Табор был серым, как пепел, но, казалось, больше никак не пострадал. Ким видела, что он дышит.
Она посмотрела на Артура. Все его тело было в крови; одна глубокая рана над глазом сильно кровоточила, мешая видеть. Ким подошла и подождала, пока он передаст Табора в многочисленные протянутые руки; затем заставила Артура спешиться и обработала его рану, насколько смогла. Она видела израненную ладонь Ланселота, кровоточащую даже сквозь перчатку, но с этим ни она и ни кто-либо другой ничего не могли поделать. За ее спиной Джаэль и Шарра занимались Табором, а Лорин опустился на колени рядом с Бараком, который потерял сознание. Она знала, что они оправятся. Они оба, хотя Табор будет страдать от душевной раны, которую может исцелить лишь время. Если им будет дано время. Если им будет позволено пережить сегодняшний день.
— Многих я не смогу так вылечить, — мрачно произнес маг, пристально глядя на Барака.
— Нет, сможешь! — сердито взглянул на него Барак. — Кто еще, Ясновидящая? Кому еще нужна наша помощь?
— Идите к Джаэль, — ровным голосом ответила Ким. — Она покажет вам тех, кому хуже всего. Сделайте, что сможете, но старайтесь не доходить до изнеможения. Теперь вся наша магия в ваших руках.
Тейрнон коротко кивнул и зашагал туда, где Пол увидел Верховную жрицу с закатанными рукавами белых одежд. Она стояла на коленях рядом с бесчувственным телом альва.
Пол снова повернулся к Ким.
— А твоя магия? — спросил он, указывая на тусклый Камень Войны. — Что с ней случилось?
На мгновение она заколебалась; затем быстро рассказала ему, что произошло у Калор Диман.
— Я отказала ему, — в заключение сказала Ким. — И теперь лебеди получили небо в свое распоряжение, а Бальрат совсем погас. Меня тошнит, Пол.
Его тоже затошнило. Но он постарался скрыть это и крепко прижал ее к себе. Он чувствовал, как она дрожит.
— Никто здесь или в другом месте не сделал столько, сколько сделала ты. И мы не знаем, был ли твой поступок неверным: добралась бы ты до гномов вовремя, если бы использовала кольцо, чтобы подчинить создание из озера? Это еще не конец, Ким, далеко еще не конец.
Неподалеку послышался стон боли. Четверо обри опустили носилки на землю. На них лежал Мабон из Родена, кровь текла из полудюжины его ран. Лорин Серебряный Плащ и бледная Шарра поспешили к поверженному герцогу.
Пол не знал, куда смотреть. Вокруг него повсюду лежали умирающие и мертвые. Внизу, на равнине битвы, силы Тьмы, казалось, почти не убывали. В нем самом биение пульса Морнира казалось слабым, как-всегда, мучительно далеким. Намек на что-то, но не обещание; осознание, но не сила.
Он выругался, как это только что сделал Барак, от беспомощности.
Ким взглянула на него и через секунду сказала странным голосом:
— Я только что кое-что поняла. Ты ненавидишь себя за то, что не способен применить свои силы в бою. Но ты не владеешь силами войны, Пол. Нам следовало понять это раньше. Это я владею такой силой или владела, до вчерашней ночи. Ты — нечто другое.
Он понимал, что это правда, но горечь не покидала его.
— Чудесно, — огрызнулся он. — Это делает меня ужасно полезным, не так ли?
— Может быть, — вот и все, что она ответила. Но в ее глазах отразилась тихая задумчивость, которая его успокоила.
— Где Джен? — спросил он.
Ким показала рукой. Он увидел, что Дженнифер тоже занимается ранеными, как может. В данный момент она только что поднялась и сделала пару шагов в сторону, оглядывая поле боя. Она стояла к нему в профиль, но, глядя на нее, Пол осознал, что никогда еще не видел такого выражения лица ни у одной женщины: словно она приняла на себя боль всех миров. Как и подобает королеве.
Он так никогда и не понял, что заставило его взглянуть вверх.
И увидеть пикирующего черного лебедя. Он летел бесшумно, кошмар на фоне неба, направив острые, как бритва, когти на Дженнифер. Черная Авайя, распространяющая в воздухе запах гнили и смерти, вернулась за своей жертвой во второй раз.
Пол предостерегающе закричал во весь голос и бросился бежать изо всех сил через разделяющее их пространство. Лебедь черным копьем стремительно летел вниз. Дженнифер обернулась на его крик и посмотрела вверх. Увидела, но не дрогнула. Она храбро сжала в руке тонкий кинжал, которым ее вооружили. Пол мчался так, как не бегал никогда в жизни. У него вырвалось рыдание. Слишком далеко! Он был слишком далеко. Он пытался прибавить скорость, хоть сколько-нибудь. Вонь тухлого мяса заполнила воздух. Потом пронзительный, торжествующий вопль. Дженнифер занесла кинжал над головой. В двадцати шагах от нее Пол споткнулся, упал, услышал свой голос, выкрикнувший ее имя, промелькнули загнутые зубы лебедя…
А потом увидел, как в десяти футах над головой Дженнифер красная комета с небес превратила Авайю в смятый комок перьев. Живая комета каким-то образом материализовалась с ослепительной быстротой и пересекла ее путь. Рог, подобный лезвию меча, пронзил грудь Авайи. Сияющий меч обрушился на ее голову. Черный лебедь вскрикнул от боли и ужаса так пронзительно, что этот крик услышали внизу на равнине.
Авайя рухнула у ног женщины, продолжая кричать.
И тогда Джиневра подошла твердым шагом и посмотрела вниз на тварь, которая унесла ее к Могриму.
Одно мгновение стояла она так; затем ее тонкое лезвие вонзилось в горло Авайи, и крики лебедя оборвались, а Белая Лориэль была отомщена через тысячу лет.
На кряже воцарилась оглушительная тишина. Даже шум битвы внизу, казалось, стих. Пол смотрел, все смотрели с благоговением, как Гиринт, старый слепой шаман, осторожно спустился на землю, оставив Табора дан Айвора верхом на крылатом создании. Эти двое казались далекими, словно призраки, даже среди такого количества людей. Его меч был обагрен кровью, и ее смертоносный, сияющий рог тоже.
Шаман стоял неподвижно, слегка приподняв голову, словно к чему-то прислушивался. Он понюхал воздух, в котором стоял отвратительный запах разложения, идущий от лебедя.
— Фу! — воскликнул Гиринт и сплюнул на землю у своих ног.
— Она мертва, шаман, — тихо сказал Пол. Он ждал.
Незрячие глаза Гиринта безошибочно нашли Пола.
— Дважды Рожденный? — спросил старик.
— Да, — ответил Пол, шагнул вперед и в первый раз обнял старого, слепого, отважного человека, который послал свою душу так далеко, чтобы найти Пола на темных морских просторах.
Пол отступил назад. Гиринт обернулся с той же сверхъестественной точностью туда, где молча стояла Ким, и слезы струились по ее лицу. Шаман и Ясновидящая стояли лицом друг к другу и вообще не произносили никаких слов. Ким закрыла глаза, все еще плача.
— Прости меня, — убитым голосом сказала она. — Ох, Табор, прости меня! — Пол не понял. Он увидел, как Лорин Серебряный Плащ резко вскинул голову.
— Это было то самое, Гиринт? — спросил Табор странно спокойным голосом. — Ты видел этого черного лебедя?
— Ох, сынок, — шепнул шаман. — Ради той любви, которую я питаю к тебе и ко всей твоей семье, хотел бы я, чтобы это было так.
Теперь Лорин совсем отвернулся, он смотрел на север.
— О, Ткач у Станка! — воскликнул он.
Тут и другие тоже увидели набегающую тень, услышали громкий рев и ощутили мощный порыв ветра.
Джаэль вцепилась в руку Пола. Он почувствовал ее прикосновение, но смотрел на Ким, пока тень надвигалась на них. Он наконец понял ее горе. Оно стало его собственным. Но он ничего не мог поделать, совсем ничего. Он увидел, как Табор посмотрел вверх. Глаза мальчика широко раскрылись. Он прикоснулся к прекрасному созданию, на котором сидел, нимфа Имрат расправила крылья, и они поднялись в небо.
Ему приказали оставаться с женщинами и детьми в ложбине к востоку от Латам и охранять их, если возникнет необходимость. Табор знал, что это было сделано в такой же степени ради него самого, как и ради них: отец пытался удержать его в мире людей, заставить не покидать его, что случалось каждый раз, когда он садился верхом на Имрат.
Но Гиринт позвал его. Лишь наполовину проснувшись в тот серый предрассветный час перед домом шамана, Табор услышал слова Гиринта, и все изменилось.
— Сынок, — сказал шаман, — мне послано видение Кернаном, такое же четкое, как тогда, когда он явился ко мне и назвал тебя для поста. Боюсь, ты должен лететь. Сын Айвора, тебе надо быть у Андарьен до того, как солнце поднимется высоко в небе.
Табору показалось, что где-то играет неуловимая музыка, в тумане над землей и в серых предрассветных тенях вокруг. Его мать и сестра стояли рядом, разбуженные тем же мальчиком, которого Гиринт послал с поручением. Табор повернулся к матери, чтобы попытаться объяснить, попросить прощения…
И увидел, что в этом нет необходимости. С Лит это было лишнее.
Она принесла из их дома его меч. Откуда она знала, что это надо сделать, он не мог даже предположить. Она протянула ему этот меч, и он взял его у нее из рук. Глаза ее оставались сухими. Это его отец часто плакал.
Мать сказала своим тихим, сильным голосом:
— Ты сделаешь то, что должен, и твой отец поймет, так как послание исходит от Бога. Да будет нить твоя яркой, ради народа дальри, сын мой, ступай и приведи их домой.
«Приведи их домой». Табору трудно было подобрать слова в ответ. Вокруг него, теперь еще яснее, слышалась странная музыка, зовущая его вдаль.
Он повернулся к сестре. Лиана плакала, и он огорчился за нее. Он знал, что она пережила горе в Гуин Истрат. в ту ночь, когда умер Лиадон. В последнее время она стала более уязвимой. А возможно, она всегда была такой, а он только теперь это стал замечать. Сейчас это не имело значения. Молча, так как слова в самом деле подобрать было очень сложно, он вручил ей свой меч и развел руки в стороны.
Сестра опустилась на колени и застегнула на его талии ремень с мечом, как носили его в древности. Она тоже ничего не сказала. Когда она закончила, он поцеловал ее, а затем мать. Лит крепко прижала его к себе на мгновение, а потом отпустила. Он отошел немного в сторону от всех.
Теперь музыка исчезла. Небо на востоке посветлело над горами Карневон, в огромной тени которых они находились. Табор оглянулся на тихий, спящий лагерь.
Потом закрыл глаза и про себя, не вслух, произнес:
— Любимая!
И не успела его мысль полностью оформиться, как он услышал, как ответил голос его сновидений, который был голосом его души:
— Я здесь. Полетаем?
Он открыл глаза. Она уже была в небе над головой, еще прекраснее на вид, чем он помнил ее. Она казалась все более прекрасной, ее рог светился все сильнее, с каждым новым ее появлением. Сердце его переполнилось при виде нее, пока она с такой легкостью опускалась рядом с ним на землю.
— Я думаю, мы должны лететь, — ответил он ей, подошел и погладил блестящую красную гриву. Она наклонила голову, так что сияющий рог на мгновение лег ему на плечо. — Я думаю, это и есть то, для чего мы встретились.
— Мы будем только вдвоем, — сказала она ему. — Пойдем, я отнесу тебя к восходу солнца!
Он слегка улыбнулся ее восторженности, но затем, через секунду, его снисходительная улыбка померкла, так как он ощутил такой же прилив жгучего возбуждения. Он вскочил на Имрат, и она тут же расправила крылья.
— Погоди, — попросил он, собрав последние остатки воли.
Он оглянулся. Мать и сестра смотрели на них. Лит никогда раньше не видела крылатое существо, и где-то в глубине души Табор испытал легкую боль, прочитав благоговение на ее лице. Мать не должна благоговеть перед сыном, подумал он. Но эти мысли уже доносились издалека.
Небо теперь заметно посветлело. Туман поднимался. Он повернулся к Гиринту, который терпеливо ждал и молчал. Табор сказал:
— Ты знаешь ее имя, шаман. Ты знаешь имена всех наших тотемных животных, даже это имя. Она понесет тебя, если ты захочешь. Ты полетишь с нами?
И Гиринт, такой же невозмутимый, каким всегда казался, тихо ответил:
— Я бы не посмел просить, но, возможно, в моем присутствии там есть смысл. Да, я полечу. Помогите мне сесть на нее.
Не ожидая приказа, Имрат придвинулась поближе к хрупкому, сморщенному шаману. Она стояла совершенно неподвижно, Табор протянул руку, а Лиана подошла и помогла Гиринту сесть позади Табора.
Потом, кажется, говорить уже было не о чем, и времени не осталось, даже если бы он смог что-то сказать. «Полетели, любимая». И после этой мысли они оказались в небе, направляясь на север, и как раз в это мгновение утреннее солнце выплыло на небо справа от них.
Позади, Табор знал, даже не оборачиваясь, стояла его мать, с прямой спиной и сухими глазами, обнимая дочь, и смотрела, как улетает от нее младший сын.
Это была его самая последняя мысль, последняя ясная картинка из мира людей, пока они летели сквозь утро над расстилающейся Равниной, обгоняя восходящее солнце, к месту битвы.
И они подоспели вовремя, когда солнце уже стояло высоко и начало клониться к западу. Они прилетели, и Табор увидел ту ужасную черную тварь, чудовищного лебедя, пикирующего с неба, и выхватил свой меч, и Имрат, прекрасная и смертоносная, полетела еще быстрее, и они догнали лебедя и нанесли ему две смертельные раны сверкающим мечом и рогом.
А когда все было позади, Табор почувствовал, как уже было прежде, каждый раз, когда они летали и убивали, что равновесие его души опять сместилось еще дальше от того мира, в котором жили все окружающие их люди.
Гиринт спешился без посторонней помощи, и теперь Табор и Имрат стояли одни среди мужчин и женщин, некоторых они знали. Он увидел темную кровь на ее роге и услышал, как она сказала ему за секунду до того, как эта мысль возникла у него самого: «Только ты и я в самом конце».
А потом, секунду спустя, он услышал громкое восклицание Лорина, резко обернулся и взглянул на север, поверх кипящего поля боя, где сражались его отец и брат.
Он увидел тень, почувствовал ветер и понял, что именно появилось здесь, сейчас, в самом конце, и почему тогда, во сне, к нему явилось это существо, и что их конец настал.
Он не заколебался, не повернулся, чтобы попрощаться. Он уже был слишком далек от подобных вещей. Он слегка шевельнул руками, и Имрат прыгнула в небо навстречу Дракону.
Тысячу лет тому назад Дракон был еще слишком молод и не мог летать, его крылья были еще слишком слабыми, чтобы нести колоссальный вес тела. Самый тайный, самый ужасный из зловещих замыслов Могрима, он стал еще одной жертвой опрометчивой поспешности Разрушителя во времена Баэль Рангат: его Дракон не смог сыграть в той войне никакой роли.
Он затаился в обширной подземной пещере, вырытой под Старкадхом, и когда пришел конец, когда армия Света пробилась на север, Ракот отослал Дракона прочь. Неуклюже, судорожно взмахивая крыльями, он полетел искать убежища в северных Льдах, куда не заходит ни один человек.
Его видели издали светлые альвы и самые зоркие из людей, но они находились на слишком большом расстоянии и не могли понять, что это такое. О нем рассказывали истории, которые со временем превратились в легенды, в узоры для гобеленов, в детские ночные кошмары.
Он выжил. Все долгие годы, пока Могрим был в заточении, Дракона кормила Фордаэта, королева Рюка, в своем дворце среди Льдов. Шли годы, затем века, и его крылья постепенно окрепли. Он начал летать все дальше и дальше, над белыми, нехожеными пустынями на крыше мира.
Он научился летать. А затем научился управлять расплавленным огнем в своих легких, изрыгать его, посылать ревущие языки пламени, взрывать их среди белого холода, высоко над обширными ледяными полями, беспрерывно трущимися и ломающимися друг о друга.
Он летал все дальше и дальше, его огромные крылья вспарывали застывший воздух, пламя его дыхания мертвенно-бледным светом освещало ночное небо надо Льдами, где никто не мог его видеть, только королева Рюка из своих ледяных башен.
Он летал так высоко, что иногда мог видеть за стенами ледников, за титанической тюрьмой окутанную тучами Рангат, зеленые земли далеко на юге. Время текло, и даже звезды складывались в небе в новые узоры, и Фордаэта с трудом удерживала Дракона на севере.
Но все же удержала, ибо она обладала собственной властью в том холодном царстве, которым правила, а со временем появился гонец от Галадана, повелителя волков, и он сообщил, что Ракот Могрим на свободе и черный Старкадх снова вознесся ввысь.
Только после этого Фордаэта послала Дракона на юг. И он полетел и приземлился к северу от Старкадха, на приготовленном для него месте, и там его встретил Ракот Могрим. И Разрушитель громко расхохотался, увидев самое могучее порождение своей ненависти, теперь уже достигшее зрелости.
На этот раз Ракот ждал, наслаждаясь тысячелетней злобой, глядя, как его собственная черная, обжигающая кровь течет из обрубка руки. Он ждал и. когда пришло время, заставил гору вспыхнуть пламенем, наслал зиму, а затем дождь смерти на Эриду. И только после всего этого, приберегая Дракона на самый конец, чтобы его непредвиденное появление потрясло сердца тех, кто противостоял Ракоту, он послал его, чтобы жечь, испепелять и разрушать.
Вот как случилось, что солнце и полнеба закрыла тень над полем боя у Андарьен. Что армии Света и Тьмы одновременно упали на колени, сбитые с ног сокрушительной силой ветра от крыльев Дракона. Что огонь сделал черной пустынную на многие мили вокруг землю Андарьен, превратив ее в длинную тлеющую полосу.
И вот как случилось, что Табор дан Айвор вынул свой меч, и сияющее существо, на котором он сидел, поднялось в воздух и стремительно замахало крыльями и понеслось вперед, несмотря на ярость этого ветра. Они вознеслись, оставшись только вдвоем в самом конце, как было известно им обоим с самого начала, и парили в потемневшем воздухе, сверкающие, отважные, до боли маленькие, прямо на пути Дракона.
На земле внизу, сбитый с ног ветром, стоящий на коленях Айвор дан Банор лишь на мгновение поднял взгляд, и образ его сына в небе навсегда врезался в его память. Он отвернулся и закрыл лицо окровавленным рукавом, потому что не мог вынести этого зрелища.
Высоко в небе Табор поднял свой меч, чтобы привлечь к себе Дракона. Но в этом не было необходимости: Дракон уже заметил их. Табор увидел, как он полетел быстрее и набрал воздуха, чтобы послать им навстречу огненную реку из печи своих легких. Он увидел, что Дракон огромен и невыразимо уродлив, его шкуру покрывала черно-серая чешуя, а внизу была серо-зеленая кожа.
Он знал, что никто и ничто на охваченной вихрем земле внизу не может противостоять Дракону. Он также знал с пронзительной, спокойной уверенностью — и это был последний островок спокойствия под яростным напором ветра, — что им остается только одно, они могут сделать только одну вещь.
И что есть лишь одно мгновение, оставшееся мгновение, чтобы сделать это, перед тем, как пламя Дракона вырвется из пасти и испепелит их.
Он погладил ее сияющую, шелковистую гриву. И мысленно произнес: «Вот и пришла пора. Не бойся, любимая. Давай совершим то, для чего мы были рождены».
«Я не боюсь, — ответила она. — Ты называл меня своей любимой, с того самого первого раза, как мы впервые встретились. Ты знаешь, что тоже был моим любимым?»
Дракон уже находился совсем рядом, чернота заполнила небо. Оглушительный, на пределе возможного, рев ветра бил в уши. Но нимфа Имрат стойко держалась, ее крылья рассекали воздух с невероятной быстротой, рог стал точкой ослепительного света в ревущем хаосе неба.
«Конечно, знаю, — ответил ей Табор, и это был их последний обмен мыслями. — А теперь — вперед, моя дорогая, мы должны убить его и умереть!»
И тогда Имрат поднялась каким-то чудом еще выше и дальше в вихре Дракона, а Табор изо всех сил вцепился в ее гриву, уронив бесполезный меч. Они поднялись над линией полета Дракона; Табор увидел, как тот поднял голову и открыл пасть.
Но они уже ринулись к нему, целясь под углом, словно луч убийственного света, прямо в ужасную голову. Они оба, оставшись только вдвоем в самом конце, превратились в живой клинок, чтобы вонзиться на этой ослепительной, пылающей скорости острым рогом, сверкающим, как звезда, прямо в его череп и мышцы, пронзить насквозь костяную оболочку мозга Дракона и убить его и при этом погибнуть.
На самом краю столкновения, на краю конца всего, Табор увидел, как прищурился драконий глаз без века. Он взглянул вниз и увидел первый язык пламени, появившийся из его разинутой пасти. Слишком поздно! Он знал, что уже слишком поздно. Они ударят в цель вовремя. Он закрыл глаза…
И почувствовал, что Имрат сбросила его со спины, и он летит, кувыркаясь, вниз! Он закричал, но его голоса никто не услышал в этом адском шуме. Он кружился в воздухе, словно сорванный листок. Он падал.
В своем мозгу он услышал ясный и нежный, словно колокольчик над летними полями, голос, полный самой чистой любви: «Помни обо мне!»
Затем она врезалась в Дракона на самой высшей точке скорости.
Ее рог пронзил его череп, а тело последовало за ним воистину живым клинком, и так же, как Имрат сияла при жизни, подобно звезде, так же она вспыхнула, умирая, как звезда. Потому что накопленный Драконом огонь взорвался внутри и испепелил их обоих. Они упали, полыхая, к западу от поля сражения и врезались в землю с такой силой, что она задрожала до самого Гуинира на востоке и до самых стен Старкадха на севере.
А Табор дан Айвор, освобожденный великим подвигом любви, несся вслед за ними к земле с убийственной высоты.
Когда появился Дракон, Ким упала на колени, сраженная не только ветром от его крыльев, но и жестоким осознанием собственной глупости. Теперь-то она поняла, почему огонь Бальрата требовал Хрустального Дракона из Калор Диман. Почему Маха и Немаин, Богини войны, которым служит Бальрат, знали, что дух — хранитель гномов будет необходим, какую бы цену ни пришлось заплатить.
А она воспротивилась. В своем самомнении, подчиняясь собственной морали, она отказалась взять такую цену с гномов или заплатить ее самой. Отказалась в этом последнем испытании уступить требованию Бальрата. И поэтому сейчас Табор дан Айвор, безнадежно слабее Дракона, поднимался в небо, против ветра, чтобы заплатить цену за ее отказ.
Если ему это удастся. Если всем им не придется заплатить эту цену. Так как Дракон, снижающийся над ними, означал конец всему. Ким это знала, и это знали все люди на холме и на залитой кровью равнине внизу.
Придавленная чувством вины, притупляющим все ее ощущения, Ким смотрела, как Имрат отчаянно пытается удержаться в воздухе против вихря, поднятого крыльями Дракона.
Ее плечо сжала чья-то рука. Она понятия не имела, откуда старому шаману известно, что она натворила, но Гиринт больше ничем не мог ее удивить. Было ясно, что он действительно все знает и пытается даже сейчас, в самом конце, утешить ее, словно она могла ожидать утешения или имела на него право.
Смигнув слезы с ресниц, она смотрела, как чудовищные серо-черные перепончатые крылья Дракона рассекают воздух. Солнце исчезло: землю накрыла огромная, стремительная чернота. Дракон раскрыл пасть. Ким увидела, как Табор бросил свой меч. А затем, не веря собственным глазам, ошеломленная, она увидела, как великолепное существо под ним, дар Богини, сверкающее, обоюдоострое, бросилось в вихрь воздуха прямо к громадному Дракону Могрима.
Гиринт продолжал стоять рядом, несмотря на силу ветра, с каменным лицом, и ждал. Кто-то вскрикнул в страхе и восхищении. Рог Имрат казался ослепительным лучом света на грани ночи.
А потом возникло размытое движение, слишком быстрое, чтобы его увидеть, и Ким где-то в глубине своего существа нашла новое измерение этой скорости. И она наконец осознала, что происходит и как именно будет заплачена эта цена.
— Тейрнон! — внезапно закричал Пол Шафер изо всех сил, перекрывая вой ветра. — Скорее! Приготовься!
Маг бросил на него изумленный взгляд, но Барак, не задавая вопросов, с трудом встал, закрыл глаза и покрепче уперся в землю ногами.
И в ту же секунду они увидели летящего по воздуху Табора.
Затем Имрат встретилась с Драконом, и в небе взорвался огненный шар, такой ослепительно яркий, что смотреть было невозможно.
— Тейрнон! — снова крикнул Пол.
— Я его вижу! — крикнул в ответ маг. Пот тек по его лицу. Руки он вытянул вперед, словно пытался дотянуться. С них срывались дрожащими волнами потоки энергии: он старался прекратить падение мальчика, беспомощно кувыркавшегося в полете к земле с невероятной высоты.
Дракон врезался в землю с таким грохотом, словно обрушилась гора. Люди вокруг Ким повалились на дрожащую землю, как костяшки домино. Гиринту каким-то образом удалось устоять, его рука все еще лежала у нее на плече.
И устояли Тейрнон и Барак. Но когда Ким взглянула вверх, она увидела, что Табор продолжает падать, хоть и медленно, словно отброшенная прочь кукла.
— Он слишком далеко! — в отчаянии крикнул Тейрнон. — Я не могу его остановить! — Но он все равно старался. И Барак, весь дрожа, пытался собрать достаточно энергии для магии, которая могла бы прекратить это ужасное падение.
— Смотрите! — сказал Пол.
Краем глаза Ким увидела на равнине движение, подобное молнии. Она обернулась. Один из ратиенов стремительно несся по земле. Табор падал вниз головой, его падение замедляла магия Тейрнона, но он был без сознания и не мог себе помочь. Ратиен мчался по земле, словно серебристо-золотой брат самой Имрат. Сидящий на нем Артур Пендрагон уронил королевское Копье и привстал на стременах. Ратиен собрал силы и прыгнул. И в ту же секунду Артур вытянулся вверх и вперед, к падающему из солнечного потока мальчику, поймал Табора в свои сильные руки и прижал его к груди, а ратиен замедлил бег и остановился. Скакавший следом Ланселот нагнулся в седле и поднял упавшее Копье. Затем они вместе поспешили на юг, на холм, и остановились на его вершине, где стояли Ким, Гиринт и все остальные.
— Думаю, с ним все в порядке, — коротко сказал Воин. Табор был серым, как пепел, но, казалось, больше никак не пострадал. Ким видела, что он дышит.
Она посмотрела на Артура. Все его тело было в крови; одна глубокая рана над глазом сильно кровоточила, мешая видеть. Ким подошла и подождала, пока он передаст Табора в многочисленные протянутые руки; затем заставила Артура спешиться и обработала его рану, насколько смогла. Она видела израненную ладонь Ланселота, кровоточащую даже сквозь перчатку, но с этим ни она и ни кто-либо другой ничего не могли поделать. За ее спиной Джаэль и Шарра занимались Табором, а Лорин опустился на колени рядом с Бараком, который потерял сознание. Она знала, что они оправятся. Они оба, хотя Табор будет страдать от душевной раны, которую может исцелить лишь время. Если им будет дано время. Если им будет позволено пережить сегодняшний день.