Страница:
Тогда я говорю: «Значит, Господь благодетельствует раба Своего не только словом, но и делом в данном случае — дитем».
Тут Давид поморщился: «А как же быть с заповедью Господней, которую язычники называют „табу“? Можно утаить любодеяние, но ребенка-то не скроешь; возможно, когда-либо в нашем роду и будет непорочное зачатие, однако до сих пор такого не слыхали».
Я спрашиваю: «Верно ли я понял, что от Раввы. которую осаждает Иоав, а вместе с ним и хеттеянин Урия, до Иерусалима всего четыре дня спешной езды?»
Царь отвечает: «Верно».
Я говорю: «Значит, от Иерусалима до Раввы тоже всего четыре?»
Царь: «Разумеется». Тогда говорю: «Таким образом, понадобится лишь восемь дней, чтобы Урия прискакал в Иерусалим, переспал с женой и стал отцом ребенка, ибо с точностью до одного-двух дней все равно никому не дано знать, какой срок определен младенцу в материнской утробе, не так ли?»
Тут царь Давид толкает меня локтем в бок и молвит: «Нафан, друг мой, не будь ты пророком, я бы сказал, что ты отменный плут».
Господин Ванея любезно ознакомил меня позднее с несколькими письмами, сохранившимися в архиве Иоава, который командовал осадой аммонитского города Раввы.
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЧТЕНИЯ ГЛАВ ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ ПРОРОКА НАФАНА; В СКОБКАХ ПРИВЕДЕНЫ ВОПРОСЫ ЕФАНА,СЫНА ГОШАЙИ, И ОТВЕТЫ НАФАНА
ЗАВЕРШЕНИЕ ЧТЕНИЯ ГЛАВ ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ НАФАНА; В СКОБКАХ ПРИВЕДЕНЫ ВОПРОСЫ ЕФАНА, СЫНА ГОШАИЙ, И ОТВЕТЫ НАФАНА
ПРИЗНАНИЯ ИОАВА, СЫНА САРУИНА, КАСАТЕЛЬНО СМЕРТИ ХЕТТЕЯНИНА УРИИ; ЗАПИСАНО НА ДОПРОСЕ, ПРОВЕДЕННОМ ВАНЕЕЙ, СЫНОМ ИОДАЯ
Тут Давид поморщился: «А как же быть с заповедью Господней, которую язычники называют „табу“? Можно утаить любодеяние, но ребенка-то не скроешь; возможно, когда-либо в нашем роду и будет непорочное зачатие, однако до сих пор такого не слыхали».
Я спрашиваю: «Верно ли я понял, что от Раввы. которую осаждает Иоав, а вместе с ним и хеттеянин Урия, до Иерусалима всего четыре дня спешной езды?»
Царь отвечает: «Верно».
Я говорю: «Значит, от Иерусалима до Раввы тоже всего четыре?»
Царь: «Разумеется». Тогда говорю: «Таким образом, понадобится лишь восемь дней, чтобы Урия прискакал в Иерусалим, переспал с женой и стал отцом ребенка, ибо с точностью до одного-двух дней все равно никому не дано знать, какой срок определен младенцу в материнской утробе, не так ли?»
Тут царь Давид толкает меня локтем в бок и молвит: «Нафан, друг мой, не будь ты пророком, я бы сказал, что ты отменный плут».
Господин Ванея любезно ознакомил меня позднее с несколькими письмами, сохранившимися в архиве Иоава, который командовал осадой аммонитского города Раввы.
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
Хеттеянину Урии, тысячнику, пребывающему ныне под Раввой — от его любящей супруги Вирсавии, дочери Елиама.
Да дарует Господь моему супругу долгую жизнь и богатую добычу. Любящую жену твою снедает тоска по твоим объятиям. Приезжай. Ласки твои — рай для меня, я таю от них будто снег на солнце. Приезжай скорее! Царь Давид прослышал про тебя и благоволит тебе; ты сядешь за столом его и тебе воздадут почести, а ночью ты придешь к голубке своей. Спеши же! Да донесет до тебя Господь мои воздыхания!
Судя по всему, письмо это прилагалось к прошению Урии на имя военачальника Иоава, прошение гласило:
Дважды герою Израиля, военачальнику Иоаву, сыну Саруину — от раба его хеттеянина Урии, тысячника.
Да пошлет Господь моему господину победу во всех сражениях.
Из прилагаемого к сему письма следует, что неожиданные семейные обстоятельства требуют моего приезда домой. Поскольку осада идет планомерно, полагаю кратковременную отлучку возможной. В этой связи покорнейше прошу десятидневного отпуска. Обязуюсь по прибытию в Иерусалим незамедлительно отметиться в ставке.
Прошение Урии совпадает по времени с запиской, полученной Иоавом от царя, то есть верховного главнокомандующего.
От избранника Божьего, любимца Израиля, льва Иудейского, царя Давида — военачальнику Иоаву.
Да укрепит Господь твою силу.
Прослышал я о хеттеянине по имени Урия, воине доблестном и храбром, отменном тысячнике. Не премини послать его на несколько дней в Иерусалим, хочу познакомиться лично.
Да дарует Господь моему супругу долгую жизнь и богатую добычу. Любящую жену твою снедает тоска по твоим объятиям. Приезжай. Ласки твои — рай для меня, я таю от них будто снег на солнце. Приезжай скорее! Царь Давид прослышал про тебя и благоволит тебе; ты сядешь за столом его и тебе воздадут почести, а ночью ты придешь к голубке своей. Спеши же! Да донесет до тебя Господь мои воздыхания!
Судя по всему, письмо это прилагалось к прошению Урии на имя военачальника Иоава, прошение гласило:
Дважды герою Израиля, военачальнику Иоаву, сыну Саруину — от раба его хеттеянина Урии, тысячника.
Да пошлет Господь моему господину победу во всех сражениях.
Из прилагаемого к сему письма следует, что неожиданные семейные обстоятельства требуют моего приезда домой. Поскольку осада идет планомерно, полагаю кратковременную отлучку возможной. В этой связи покорнейше прошу десятидневного отпуска. Обязуюсь по прибытию в Иерусалим незамедлительно отметиться в ставке.
Прошение Урии совпадает по времени с запиской, полученной Иоавом от царя, то есть верховного главнокомандующего.
От избранника Божьего, любимца Израиля, льва Иудейского, царя Давида — военачальнику Иоаву.
Да укрепит Господь твою силу.
Прослышал я о хеттеянине по имени Урия, воине доблестном и храбром, отменном тысячнике. Не премини послать его на несколько дней в Иерусалим, хочу познакомиться лично.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЧТЕНИЯ ГЛАВ ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ ПРОРОКА НАФАНА; В СКОБКАХ ПРИВЕДЕНЫ ВОПРОСЫ ЕФАНА,СЫНА ГОШАЙИ, И ОТВЕТЫ НАФАНА
Для Господа, однако, хитроумнейшие человеческие планы — лишь пыль, которую сметает любое дуновение ветра. Кто бы мог предположить, что сей хеттеянин Урия окажется столь добродетелен, воздержан и благороден?
Прибыв в Иерусалим, Урия явился ко двору; Давид позвал его к себе, расспросил об Иоаве, о духе войска, о ходе войны. Потом он сказал Урии: «Иди домой и омой ноги свои». Тот ушел из дворца, а вслед за ним понесли дареные царские кушания.
— Но спать Урия лег при вратах царского дворца, у начальника стражи, и домой не ходил.
Я еще оставался с царем Давидом, когда от Вирсавии прибежал раб сказать: «Видели Урию, как он въезжал в Иерусалиму и госпожа коя согрела воды омыть ноги его и приготовила мясо, что подарено царем, и застелила супружеское ложе, но муж даже в дом не заглянул».
Тогда царь послал человека и узнал, что Урия действительно спит у ворот дворца. Давид велел привести Урию, которому сказал: «Вот, ты проделал дальний путь от Раввы до Иерусалима, четыре дня добирался сюда. Отчего же ты не пошел в дом свой?»
Урия, поклонившись, ответил: «Раб ваш, хотя и хеттеянии, однако принял истинную веру, а потому ставит долг выше удовольствий, Ковчег, Израиль и Иуда — в шатрах военных, господин мой Иоав и воины его — в поле, а я пойду в дом свой есть, пить и спать с женою? Клянусь твоею жизнию и жизнию души твоей, этого я не сделаю».
Давид мрачно посмотрел на меня, а хеттеянину сказал: «Похвалю тебя Иоаву, начальнику твоему. Но останься еще на день-два, я приглашу тебя к моему столу, посажу по правую руку, рядом с пророком Нафаном, человеком большого ума».
(Нафан остановился и метнул на меня быстрый взгляд.
Я поспешил заметить, что описание встречи Давида с Урией исполнено мастерски и будет очень ценным для Книги царя Давида, а побочное замечание насчет большого ума — весьма живая подробность.
Нафан кивнул:
— Тут еще много интересного! И продолжил чтение.)
Урия остался в Иерусалиме на этот день и на следующий. Давид сказал мне: «Нафан, нужно его подпоить, больше надеяться не на что, ибо Господь нарочно создал вино, чтобы люди забывали о долге». Давид пригласил Урию, он ел и пил с нами, а мы сидели от него по правую и по левую руку; царь превозносил Вирсавию и твердил Урии, чтобы тот не упускал случая, ибо когда мы состаримся, и войдем в преклонные лета, и нам будет холодно, а мы не сможем согреться, то станет поздно. Я тоже уговаривал Урию навестить жену, раз за разом приглашал выпить со мной, пока не испугался, что теперь ему и на ногах не устоять.
Не тут-то было. Урия поднялся с места, выпрямился во весь свой немалый рост и, слегка запинаясь, пробормотал, что ему пора спать, завтра спозаранок надо в седло, ибо до Раввы скакать не меньше четырех дней.
Царь Давид послал следом своего прислужника, чтобы тот отвел Урию домой к Вирсавии. Однако прислужник вскоре вернулся и, пав ниц, пролепетал, что хеттеянин домой не пошел, а лег спать у офицеров привратной стражи.
Швырнув в прислужника свою чашу, царь кликнул писца Сераию. Я же и остальные пошли по домам. Здесь уместно, продолжил Нафан, привести еще несколько документов из архива Иоава, с которыми мне удалось познакомиться благодаря господину Ванее.
Во-первых, интересно письмецо, посланное через Урию Иоаву.
Отлюбезного Господу кормильца Израиля и защитника Иуды, царя Давида — военачальнику Иоаву.
Передано с нарочным хеттеянином Урией.
Да будет тебе от Господа за верность твою новые победы.
Пошли Урию в бой, в самое пекло, и отступи от него, чтобы его поразили и он умер.
Второй документ — выдержка из ежедневной военной сводки Иоава.
Я приказал Урии выдвинуться с малым отрядом к воротам No5, выманить противника на вылазку и взять языка, дабы узнать о положении в Равве.
Третьим документом является приписка Иоава к ежедневной военной сводке, по существу — это самая важная часть наказа для гонца, которого Иоав послал к царю Давиду.
Если при докладе царю о ходе сражения он разгневается и спросит: «Зачем вы так близко подходили к городу сражаться? Разве вы не знали, что со стены будут бросать на вас? Кто убил Авимелеха, сына Иероваалова? Не женщина ли бросила на него со стены обломок жернова и он умер в Тевеце? Зачем же вы близко подходили к стене?», то скажи: «И раб твой Урия-хеттеянин также умер».
Последняя записка сделана рукой Сераии; видимо, это ответ царя Иоаву через того же самого гонца.
Так скажи Иоаву: «Пусть не смущает тебя это дело; ибо меч поедает иногда того, иногда сего; усиль войну твою против города и разрушь его».
Прибыв в Иерусалим, Урия явился ко двору; Давид позвал его к себе, расспросил об Иоаве, о духе войска, о ходе войны. Потом он сказал Урии: «Иди домой и омой ноги свои». Тот ушел из дворца, а вслед за ним понесли дареные царские кушания.
— Но спать Урия лег при вратах царского дворца, у начальника стражи, и домой не ходил.
Я еще оставался с царем Давидом, когда от Вирсавии прибежал раб сказать: «Видели Урию, как он въезжал в Иерусалиму и госпожа коя согрела воды омыть ноги его и приготовила мясо, что подарено царем, и застелила супружеское ложе, но муж даже в дом не заглянул».
Тогда царь послал человека и узнал, что Урия действительно спит у ворот дворца. Давид велел привести Урию, которому сказал: «Вот, ты проделал дальний путь от Раввы до Иерусалима, четыре дня добирался сюда. Отчего же ты не пошел в дом свой?»
Урия, поклонившись, ответил: «Раб ваш, хотя и хеттеянии, однако принял истинную веру, а потому ставит долг выше удовольствий, Ковчег, Израиль и Иуда — в шатрах военных, господин мой Иоав и воины его — в поле, а я пойду в дом свой есть, пить и спать с женою? Клянусь твоею жизнию и жизнию души твоей, этого я не сделаю».
Давид мрачно посмотрел на меня, а хеттеянину сказал: «Похвалю тебя Иоаву, начальнику твоему. Но останься еще на день-два, я приглашу тебя к моему столу, посажу по правую руку, рядом с пророком Нафаном, человеком большого ума».
(Нафан остановился и метнул на меня быстрый взгляд.
Я поспешил заметить, что описание встречи Давида с Урией исполнено мастерски и будет очень ценным для Книги царя Давида, а побочное замечание насчет большого ума — весьма живая подробность.
Нафан кивнул:
— Тут еще много интересного! И продолжил чтение.)
Урия остался в Иерусалиме на этот день и на следующий. Давид сказал мне: «Нафан, нужно его подпоить, больше надеяться не на что, ибо Господь нарочно создал вино, чтобы люди забывали о долге». Давид пригласил Урию, он ел и пил с нами, а мы сидели от него по правую и по левую руку; царь превозносил Вирсавию и твердил Урии, чтобы тот не упускал случая, ибо когда мы состаримся, и войдем в преклонные лета, и нам будет холодно, а мы не сможем согреться, то станет поздно. Я тоже уговаривал Урию навестить жену, раз за разом приглашал выпить со мной, пока не испугался, что теперь ему и на ногах не устоять.
Не тут-то было. Урия поднялся с места, выпрямился во весь свой немалый рост и, слегка запинаясь, пробормотал, что ему пора спать, завтра спозаранок надо в седло, ибо до Раввы скакать не меньше четырех дней.
Царь Давид послал следом своего прислужника, чтобы тот отвел Урию домой к Вирсавии. Однако прислужник вскоре вернулся и, пав ниц, пролепетал, что хеттеянин домой не пошел, а лег спать у офицеров привратной стражи.
Швырнув в прислужника свою чашу, царь кликнул писца Сераию. Я же и остальные пошли по домам. Здесь уместно, продолжил Нафан, привести еще несколько документов из архива Иоава, с которыми мне удалось познакомиться благодаря господину Ванее.
Во-первых, интересно письмецо, посланное через Урию Иоаву.
Отлюбезного Господу кормильца Израиля и защитника Иуды, царя Давида — военачальнику Иоаву.
Передано с нарочным хеттеянином Урией.
Да будет тебе от Господа за верность твою новые победы.
Пошли Урию в бой, в самое пекло, и отступи от него, чтобы его поразили и он умер.
Второй документ — выдержка из ежедневной военной сводки Иоава.
Я приказал Урии выдвинуться с малым отрядом к воротам No5, выманить противника на вылазку и взять языка, дабы узнать о положении в Равве.
Третьим документом является приписка Иоава к ежедневной военной сводке, по существу — это самая важная часть наказа для гонца, которого Иоав послал к царю Давиду.
Если при докладе царю о ходе сражения он разгневается и спросит: «Зачем вы так близко подходили к городу сражаться? Разве вы не знали, что со стены будут бросать на вас? Кто убил Авимелеха, сына Иероваалова? Не женщина ли бросила на него со стены обломок жернова и он умер в Тевеце? Зачем же вы близко подходили к стене?», то скажи: «И раб твой Урия-хеттеянин также умер».
Последняя записка сделана рукой Сераии; видимо, это ответ царя Иоаву через того же самого гонца.
Так скажи Иоаву: «Пусть не смущает тебя это дело; ибо меч поедает иногда того, иногда сего; усиль войну твою против города и разрушь его».
ЗАВЕРШЕНИЕ ЧТЕНИЯ ГЛАВ ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ НАФАНА; В СКОБКАХ ПРИВЕДЕНЫ ВОПРОСЫ ЕФАНА, СЫНА ГОШАИЙ, И ОТВЕТЫ НАФАНА
Когда услышала жена Урии, что умер муж ее, то плакала она по муже своем. И Елинам, отец ее, пришел к ней, и мать, и вся семья, и племянники с племянницами, все скорбели, разрывали на себе одежды, кричали и плакали, так что донеслось и это до ушей царя Давида.
Царь сказал мне: «Разумеется, покойников надлежит достойно оплакивать, но, по-моему, Вирсавия потеряла всякую меру. Боюсь, злые языки станут болтать: не потому ли так убивается жена Урии, что не чтила мужа при жизни его? Не было ли у нее любовника? Ступай-ка, Нафан, к вдове, утешь ее и скажи, чтобы отослала свою многочисленную родню, из-за которой у дома ее неспокойно».
Отправившись к Вирсавии, я застал ее в разодранных одеждах, волосы собраны простым пучком, однако и в таком виде она была прелестна. Вирсавия возмутилась: «Почему нельзя мне плакать и скорбеть по мужу моему? Почему нельзя плакать родне моей? Разве не ношу я дитя, которое родится сиротою; ведь не будет у него ни отца, ни наследства, хотя дитя это царской крови? Одно дело — послать царю за солдатской женой, бедной и беззащитной, чтобы она спала с ним и ласкала его так и этак и по-всякому, другое дело — помочь ей в беде и сдержать царское обещание». Тут Вирсавия закрыла лицо руками и громко запричитала, как будет ужасно, если ее отец Елинам, мать и вся родня узнают про ее несчастье.
Передав царю слова госпожи Вирсавии, я спросил, правда ли, что он давал обещание и в чем оно состоит. Давид ответил: «Разве упомнишь? Мало ли чего обещает мужчина, лежа с женщиной».
У меня возникло скверное предчувствие, ибо Господь заповедовал: «С женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя и оскверниться с нею». Однако Давид велел: «Ступай к Вирсавии и передай — когда кончится срок траура, она сможет жить во дворце и станет моей женой, только без излишней огласки, ибо об этом деле в народе и так слишком много пересудов».
По окончании траура Вирсавия переехала в царский дворец со всеми своими узлами и корзинами, сосудами, коврами, серебром, рабами и прислугой; Иерусалим только об этом и говорил, а также о свадебном торжестве, на котором она настояла, ибо дитя в ее чреве стало уже большим; Вирсавия шла под балдахином об руку с Давидом, переваливаясь с боку на бок, точно утка.
(— Но откуда вдруг такая слабость, почему царь во всем уступал госпоже Вирсавии? — удивился я.
Пожав пленами, Нафан ответил, что, познакомившись с царицей-матерью, я сам увижу, насколько у нее твердый характер.
— Значит, мой господин устроит эту беседу?
Нафан недовольно отмахнулся.
— Лучше перейдем к моей знаменитой притче, упрекам царю и моему пророчеству, да не такому, какое можно по дешевке получить у городских ворот от любого гадателя, а великому, истинному пророчеству.
И он вновь приступил к чтению.)
Сделавшись женою Давида, Вирсавия вскоре родила сына. Но было это злом в очах Господа.
И послал Господь меня к Давиду сказать:
«В одном городе было два человека, один богатый, а другой бедный. У богатого было очень много мелкого и крупного скота, а у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькой и выкормил, и она выросла у него вместе с детьми его; от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала, и была для него как дочь.
И пришел к богатому человеку странник, и тот пожалел взять из своих овец и волов, чтобы приготовить обед для странника, который пришел к нему, а взял овечку у бедняка и приготовил ее для человека, который пришел к нему».
Сильно разгневался Давид на того богатого человека и говорит мне: «Достоин смерти человек, сделавший это. И за овечку он должен заплатить вчетверо и за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания».
Я говорю Давиду: «Ты — тот человек!»
Давид: «Так я и знал, что неспроста твоя притча. Признавайся, правда ли тебя послал Господь или ты сам все выдумал?»
У меня затряслись поджилки, но Дух Господень сошел на меня, и я смело молвил: «Вот что говорит Господь, Бог Израилев: „Я помазал тебя на царство над Израилем, и Я избавил тебя от руки Саула. Я дал тебе дом господина твоего и жен господина твоего на лоно твое, и дал тебе дом Израилев и Иудин; и, если этого-тебе мало, прибавил бы тебе еще больше. Зачем же ты пренебрег слово Господа, сделав зло пред очами Его? Урию, хеттеяни-на, ты поразил мечом аммонитян, а жену его взял себе в жены"“. Давид говорит: „Либо твоими устами и впрямь молвит Господь, либо ты наинаглейший человек по нашу сторону Иордана. Не ты ли участвовал в этом деле с самого начала? Что ж тогда молчал твой голос честный?“
Сердце мое замерло от страха, но Господь продолжал вещать через меня Давиду: «Да не отступит меч от дома твоего вовеки за то, что ты пренебрег Меня и взял жену Урии, хеттеянина, чтобы она была тебе женою. Вот, я воздвигну на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими пред этим солнцем. Ты сделал тайно, а Я сделаю это пред всем Израилем и пред солнцем». : Сейчас Давид прибьет меня, подумал я, и потеряю я место за царским столом, звание и доход. Но царь, преклонив голову, сказал: «Согрешил я, Нафан, пред Господом. Только Вирсавия больше виновата: сам не знаю почему, но я в ее руках словно глина послушная».
Тогда я помолился Господу, отчего Дух Господень опять сошел на меня и молвил Давиду: «Господь снял с тебя грех твой; ты не умрешь. Но как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрет родившийся у тебя сын».
С этим Дух Господень отошел от меня. Царь же ничего больше не сказал; он сидел, глубоко задумавшись, поэтому я потихоньку удалился от него и пошел в дом свой.
(Глубоко вздохнув, Нафан отложил последнюю табличку. Я тут же вскочил, схватил его за руку и воскликнул:
— Великолепно! Поистине великолепно! Потрясающе!)
Благословенно будь имя Господа, Бога нашего, сотворившего человека по образу Своему, образу весьма многоцветному.
Прочитав документы из архива Иоава, я отнес их Ванее, который завел со мною беседу, чтобы узнать, удовлетворился ли я прочитанным. Я сказал, что документы очень важны для Книги царя Давида, ибо существенно восполняют трогательную и прекрасную историю любви царя Давида и госпожи Вирсавии, изложенную в Книге воспоминаний пророка Нафана.
— Любопытно, что он там понаписал? — сказал Ванея.
Я вкратце пересказал услышанное.
— А ты и поверил? — Ванея ухмыльнулся, показав свои зубы. — Не правда ли, смерть хеттеянина пришлась как нельзя кстати?
— Если отвлечься от некоторого преувеличения своей значимости, — сказал я, — то, похоже, господин Нафан весьма достоверно и подробно повествует о том, что видел собственными глазами и слышал собственными ушами.
— Это говорит лишь о том, — заметил Ванея, — что, кроме глаз и ушей, человеку хорошо бы употреблять на дело и мозг, которым наградил его Господь. Разве поведение Урии тебе не кажется странным? Сам посуди, он возвращается с войны. Долгое время он жил по-походному, позади четыре дня скачки, он устал, весь в пыли, зато полон жизненных соков — и тем не менее к жене не спешит, хотя она и вызвала письмом, которое ты видел сам. Диковинно, а?
— Да простит мой господин, но, думаю, имеется достаточно свидетелей тому, что Урия действительно ночевал у офицеров дворцовой стражи и не ходил домой.
— Какова же названная причина столь незаурядного воздержания?
— Она прозвучала довольно выспренно.
— А если Урия все-таки навестил Вирсавию?
— Когда же?
— До того, как предстал пред Давидом, являя свое благородство.
— Мой господин, видно, запамятовал, что Вирсавия посылала Давиду раба сказать, мол, согрела воды омыть ноги мужу и так далее, но тот далее не заглянул домой.
— Это еще ничего не доказывает, Тут Ванея, конечно, прав.
— Итак, допустим, Урия все-таки был дома, узнал от Вирсавии, что она беременна и кто виновник. Что бы он, по-твоему, сделал, Ефан? — Убил бы ее!
— Ой ли?
— Во всяком случае, отверг бы.
— Поставь себя на его место.
Я сразу же вспомнил о моем страхе потерять Лилит, которую царь хочет сделать наперсницей своей жены-египтянки.
— Мой господин намекает, что Урия решил смолчать и стерпеть обиду?
— Предположим, Вирсавия сказала мужу примерно так: «Урия, дорогой, сам понимаешь, мне не оставалось ничего другого, как покориться царю. Но теперь этот старый развратник отказывается от своего слова, он задумал представить дело так, будто дитя, которое я ношу, появится на свет от тебя, тогда мы ничего не сможем потребовать от царя. Однако если ты, любимый, будешь благоразумен и не придешь вечером домой, не ляжешь на супружеское ложе, то никто не усомнится, что дитя родится от Давида; тогда тебя возвысят на царской службе, станешь вельможей, будешь есть за царским столом, а маленький принц, который зреет во чреве моем, сделается со временем царем Израиля».
Пусть неохотно, но я не мог не отдать должное проницательности Ваней, тем более, что у него были свои уши в каждом уголке страны и сам он плел хитроумную сеть из бесчисленных нитей, а потому я сказал:
— Подобное предположение вполне объяснило бы высокопарные речи Урии и его столь подчеркнутую перед царем самоотверженность. Но неужели Вирсавия не предвидела, что, если Давида загнать в угол, он просто уберет Урию?
— А если она это предвидела? У меня пересохло горло.
Ванея усмехнулся.
— Остается вопрос, почему Урия четверо суток вез при себе то письмецо, но так и не заглянул в него. Ты бы удержался, Ефан?
— Полагаю, — ответил я, — что ничем не давал повода усомниться в моей преданности царю или его приближенным.
— Допустим, Урия все-таки прочитал ПИСЬМО.
— Тогда он уничтожил бы его.
— Но Иоав получил бы точно такое же со следующим гонцом.
— Значит, Урии надо скакать во весь опор за сирийскую границу или в страну своих отцов. Да куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда.
— Бежать от такого будущего, которое обещано Вирсавией и вполне достижимо, если сберечь голову до той поры, когда родится ребенок?
— У покойника нет будущего.
— Сразу видать, не бывал ты на войне, Ефан, иначе знал бы то, что для Урии разумелось само собой: ни Иоав, ни царь Давид не могут послать его в «самое пекло» помимо его воли. Это рядовому солдату, вроде Авимелеха, сына Иероваалова, приходилось идти туда, где ему мог свалиться на голову обломок жернова, а уж тысячник всегда выберет место побезопаснее.
— Тем не менее Урия погиб, как и Авимелех.
Ванея хлопнул в ладоши, прибежал слуга и принес кувшин с ароматной водой, а также несколько глиняных табличек.
— Насчитай, — сказал Ванея. — Это показания Иоава. Его каждодневные чистосердечные признания. Он облегчает душу.
Царь сказал мне: «Разумеется, покойников надлежит достойно оплакивать, но, по-моему, Вирсавия потеряла всякую меру. Боюсь, злые языки станут болтать: не потому ли так убивается жена Урии, что не чтила мужа при жизни его? Не было ли у нее любовника? Ступай-ка, Нафан, к вдове, утешь ее и скажи, чтобы отослала свою многочисленную родню, из-за которой у дома ее неспокойно».
Отправившись к Вирсавии, я застал ее в разодранных одеждах, волосы собраны простым пучком, однако и в таком виде она была прелестна. Вирсавия возмутилась: «Почему нельзя мне плакать и скорбеть по мужу моему? Почему нельзя плакать родне моей? Разве не ношу я дитя, которое родится сиротою; ведь не будет у него ни отца, ни наследства, хотя дитя это царской крови? Одно дело — послать царю за солдатской женой, бедной и беззащитной, чтобы она спала с ним и ласкала его так и этак и по-всякому, другое дело — помочь ей в беде и сдержать царское обещание». Тут Вирсавия закрыла лицо руками и громко запричитала, как будет ужасно, если ее отец Елинам, мать и вся родня узнают про ее несчастье.
Передав царю слова госпожи Вирсавии, я спросил, правда ли, что он давал обещание и в чем оно состоит. Давид ответил: «Разве упомнишь? Мало ли чего обещает мужчина, лежа с женщиной».
У меня возникло скверное предчувствие, ибо Господь заповедовал: «С женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя и оскверниться с нею». Однако Давид велел: «Ступай к Вирсавии и передай — когда кончится срок траура, она сможет жить во дворце и станет моей женой, только без излишней огласки, ибо об этом деле в народе и так слишком много пересудов».
По окончании траура Вирсавия переехала в царский дворец со всеми своими узлами и корзинами, сосудами, коврами, серебром, рабами и прислугой; Иерусалим только об этом и говорил, а также о свадебном торжестве, на котором она настояла, ибо дитя в ее чреве стало уже большим; Вирсавия шла под балдахином об руку с Давидом, переваливаясь с боку на бок, точно утка.
(— Но откуда вдруг такая слабость, почему царь во всем уступал госпоже Вирсавии? — удивился я.
Пожав пленами, Нафан ответил, что, познакомившись с царицей-матерью, я сам увижу, насколько у нее твердый характер.
— Значит, мой господин устроит эту беседу?
Нафан недовольно отмахнулся.
— Лучше перейдем к моей знаменитой притче, упрекам царю и моему пророчеству, да не такому, какое можно по дешевке получить у городских ворот от любого гадателя, а великому, истинному пророчеству.
И он вновь приступил к чтению.)
Сделавшись женою Давида, Вирсавия вскоре родила сына. Но было это злом в очах Господа.
И послал Господь меня к Давиду сказать:
«В одном городе было два человека, один богатый, а другой бедный. У богатого было очень много мелкого и крупного скота, а у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькой и выкормил, и она выросла у него вместе с детьми его; от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала, и была для него как дочь.
И пришел к богатому человеку странник, и тот пожалел взять из своих овец и волов, чтобы приготовить обед для странника, который пришел к нему, а взял овечку у бедняка и приготовил ее для человека, который пришел к нему».
Сильно разгневался Давид на того богатого человека и говорит мне: «Достоин смерти человек, сделавший это. И за овечку он должен заплатить вчетверо и за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания».
Я говорю Давиду: «Ты — тот человек!»
Давид: «Так я и знал, что неспроста твоя притча. Признавайся, правда ли тебя послал Господь или ты сам все выдумал?»
У меня затряслись поджилки, но Дух Господень сошел на меня, и я смело молвил: «Вот что говорит Господь, Бог Израилев: „Я помазал тебя на царство над Израилем, и Я избавил тебя от руки Саула. Я дал тебе дом господина твоего и жен господина твоего на лоно твое, и дал тебе дом Израилев и Иудин; и, если этого-тебе мало, прибавил бы тебе еще больше. Зачем же ты пренебрег слово Господа, сделав зло пред очами Его? Урию, хеттеяни-на, ты поразил мечом аммонитян, а жену его взял себе в жены"“. Давид говорит: „Либо твоими устами и впрямь молвит Господь, либо ты наинаглейший человек по нашу сторону Иордана. Не ты ли участвовал в этом деле с самого начала? Что ж тогда молчал твой голос честный?“
Сердце мое замерло от страха, но Господь продолжал вещать через меня Давиду: «Да не отступит меч от дома твоего вовеки за то, что ты пренебрег Меня и взял жену Урии, хеттеянина, чтобы она была тебе женою. Вот, я воздвигну на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими пред этим солнцем. Ты сделал тайно, а Я сделаю это пред всем Израилем и пред солнцем». : Сейчас Давид прибьет меня, подумал я, и потеряю я место за царским столом, звание и доход. Но царь, преклонив голову, сказал: «Согрешил я, Нафан, пред Господом. Только Вирсавия больше виновата: сам не знаю почему, но я в ее руках словно глина послушная».
Тогда я помолился Господу, отчего Дух Господень опять сошел на меня и молвил Давиду: «Господь снял с тебя грех твой; ты не умрешь. Но как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрет родившийся у тебя сын».
С этим Дух Господень отошел от меня. Царь же ничего больше не сказал; он сидел, глубоко задумавшись, поэтому я потихоньку удалился от него и пошел в дом свой.
(Глубоко вздохнув, Нафан отложил последнюю табличку. Я тут же вскочил, схватил его за руку и воскликнул:
— Великолепно! Поистине великолепно! Потрясающе!)
Благословенно будь имя Господа, Бога нашего, сотворившего человека по образу Своему, образу весьма многоцветному.
Прочитав документы из архива Иоава, я отнес их Ванее, который завел со мною беседу, чтобы узнать, удовлетворился ли я прочитанным. Я сказал, что документы очень важны для Книги царя Давида, ибо существенно восполняют трогательную и прекрасную историю любви царя Давида и госпожи Вирсавии, изложенную в Книге воспоминаний пророка Нафана.
— Любопытно, что он там понаписал? — сказал Ванея.
Я вкратце пересказал услышанное.
— А ты и поверил? — Ванея ухмыльнулся, показав свои зубы. — Не правда ли, смерть хеттеянина пришлась как нельзя кстати?
— Если отвлечься от некоторого преувеличения своей значимости, — сказал я, — то, похоже, господин Нафан весьма достоверно и подробно повествует о том, что видел собственными глазами и слышал собственными ушами.
— Это говорит лишь о том, — заметил Ванея, — что, кроме глаз и ушей, человеку хорошо бы употреблять на дело и мозг, которым наградил его Господь. Разве поведение Урии тебе не кажется странным? Сам посуди, он возвращается с войны. Долгое время он жил по-походному, позади четыре дня скачки, он устал, весь в пыли, зато полон жизненных соков — и тем не менее к жене не спешит, хотя она и вызвала письмом, которое ты видел сам. Диковинно, а?
— Да простит мой господин, но, думаю, имеется достаточно свидетелей тому, что Урия действительно ночевал у офицеров дворцовой стражи и не ходил домой.
— Какова же названная причина столь незаурядного воздержания?
— Она прозвучала довольно выспренно.
— А если Урия все-таки навестил Вирсавию?
— Когда же?
— До того, как предстал пред Давидом, являя свое благородство.
— Мой господин, видно, запамятовал, что Вирсавия посылала Давиду раба сказать, мол, согрела воды омыть ноги мужу и так далее, но тот далее не заглянул домой.
— Это еще ничего не доказывает, Тут Ванея, конечно, прав.
— Итак, допустим, Урия все-таки был дома, узнал от Вирсавии, что она беременна и кто виновник. Что бы он, по-твоему, сделал, Ефан? — Убил бы ее!
— Ой ли?
— Во всяком случае, отверг бы.
— Поставь себя на его место.
Я сразу же вспомнил о моем страхе потерять Лилит, которую царь хочет сделать наперсницей своей жены-египтянки.
— Мой господин намекает, что Урия решил смолчать и стерпеть обиду?
— Предположим, Вирсавия сказала мужу примерно так: «Урия, дорогой, сам понимаешь, мне не оставалось ничего другого, как покориться царю. Но теперь этот старый развратник отказывается от своего слова, он задумал представить дело так, будто дитя, которое я ношу, появится на свет от тебя, тогда мы ничего не сможем потребовать от царя. Однако если ты, любимый, будешь благоразумен и не придешь вечером домой, не ляжешь на супружеское ложе, то никто не усомнится, что дитя родится от Давида; тогда тебя возвысят на царской службе, станешь вельможей, будешь есть за царским столом, а маленький принц, который зреет во чреве моем, сделается со временем царем Израиля».
Пусть неохотно, но я не мог не отдать должное проницательности Ваней, тем более, что у него были свои уши в каждом уголке страны и сам он плел хитроумную сеть из бесчисленных нитей, а потому я сказал:
— Подобное предположение вполне объяснило бы высокопарные речи Урии и его столь подчеркнутую перед царем самоотверженность. Но неужели Вирсавия не предвидела, что, если Давида загнать в угол, он просто уберет Урию?
— А если она это предвидела? У меня пересохло горло.
Ванея усмехнулся.
— Остается вопрос, почему Урия четверо суток вез при себе то письмецо, но так и не заглянул в него. Ты бы удержался, Ефан?
— Полагаю, — ответил я, — что ничем не давал повода усомниться в моей преданности царю или его приближенным.
— Допустим, Урия все-таки прочитал ПИСЬМО.
— Тогда он уничтожил бы его.
— Но Иоав получил бы точно такое же со следующим гонцом.
— Значит, Урии надо скакать во весь опор за сирийскую границу или в страну своих отцов. Да куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда.
— Бежать от такого будущего, которое обещано Вирсавией и вполне достижимо, если сберечь голову до той поры, когда родится ребенок?
— У покойника нет будущего.
— Сразу видать, не бывал ты на войне, Ефан, иначе знал бы то, что для Урии разумелось само собой: ни Иоав, ни царь Давид не могут послать его в «самое пекло» помимо его воли. Это рядовому солдату, вроде Авимелеха, сына Иероваалова, приходилось идти туда, где ему мог свалиться на голову обломок жернова, а уж тысячник всегда выберет место побезопаснее.
— Тем не менее Урия погиб, как и Авимелех.
Ванея хлопнул в ладоши, прибежал слуга и принес кувшин с ароматной водой, а также несколько глиняных табличек.
— Насчитай, — сказал Ванея. — Это показания Иоава. Его каждодневные чистосердечные признания. Он облегчает душу.
ПРИЗНАНИЯ ИОАВА, СЫНА САРУИНА, КАСАТЕЛЬНО СМЕРТИ ХЕТТЕЯНИНА УРИИ; ЗАПИСАНО НА ДОПРОСЕ, ПРОВЕДЕННОМ ВАНЕЕЙ, СЫНОМ ИОДАЯ
Вопрос: Урия передал тебе письмо от царя Давида? О т в е т: Да.
В о п р о с: И что ж ты предпринял? О т в е т: Исполнил приказ. Вопрос: Тебе не показалось странным, что царь жертвует одним из лучших тысячников? Ответ: Царь Давид был избранником Божьим. Вопрос: Итак, ты послал Урию в самое пекло? Ответ: Я послал его с отрядом к воротам No 5 выманить неприятеля на вылазку. Вопрос: И только? Ты уж во стольком признался, что договаривай до конца. Ответ: Я отправил в засаду лучников. Вопрос: И Урия умер со стрелою в спине? Ответ: Так точно.
Царица-мать Вирсавия сидела, вяло откинувшись на подушки, зато ее глаза зорко глядели из щели меж двумя покрывалами; она настороженно посматривала то на Нафана, то на меня. Я собирался исподволь подвести ее к самому важному для меня вопросу: была ли она беззащитной женой солдата, которую принудили утолить страсть царя, или же первопричиной и главной движущей силой всех преступлений, последовавших за пер вым грехом, и она сама телом своим и плодом лона своего побудила царя к тому, чтобы он возвел на престол ее сына, а не Амнона, не Авессалома, не Адонию или кого-либо из других более старших сыновей от более ранних браков; нет, царем стал именно Соломон, последыш, сын женщины совсем незнатной.
Я пробовал подступиться к ней и так и эдак. Посочувствовал постигшему ее горю — преждевременной кончине первого супруга; на это она ответила почти теми же словами, которые некогда сказал Давид, мол, меч поедает иногда одного, иногда другого. Тогда я заговорил о доброте Господа, сподобившего Урию перед смертью побывать дома и повидать жену; она лишь вздохнула: «Пути Господни неисследимы!» Только когда я завел речь о ребенке, умершем в наказание Давиду за то, что он дал своим грехом повод врагам Господа для злословия, ее веки дрогнули.
— Он был совсем крошечным, — прошептала она, — и таким беспомощным.
— Любил ли царь Давид это дитя?
— Давид молился Богу о младенце, и постился, и провел целую ночь, лежа на голой земле.
— Царь Давид любил всех своих детей, — вставил Нафан,
— Младенец умер из-за него и вместо него, почему бы Давиду его не любить? — вздохнула Вирсавия.
— Давид молил Бога оставить младенца в живых, — сказал Нафан. — Семь дней и семь ночей провел он в молитве. К нему приходили старейшины дома его, чтобы поднять с земли; но он не хотел и не ел с ними хлеба.
— Дитя было при смерти, — проговорила Вирсавии. — Давид не знал, как ему быть: то ли благодарить Бога за то, что он взял жизнь младенца взамен его жизни, то ли проклинать себя за подобную сделку; совесть мучила его безмерно.
— Это не сделка, — возразил Нафан. — Такова воля Господа, а Давид — Его избранник.
— А страдать должно невинное дитя? — спросила Вирсавия.
— Зато Бог даровал вам другого сына, моя госпожа, — сказал Нафан. — Этому сыну выпала великая честь, он воцарился над Израилем.
— В ту ночь Давид пришел ко мне, — Лицо Вирсавии посуровело. — Он уже вымылся, умастился и переменил одежды; видно, душа его обрела покой. Я спросила; «Как ты мог сидеть за столом, утирать жирные губы, будто ничего не произошло?» Он ответил; «Доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне».
Вирсавия устало качнула головой. — Давид был по-своему прав. Я перестала плакать и сказала ему: «Видать, Господь снял с тебя вину, взяв за Урию жизнь младенца. Но как быть с обещанием, дайным мне тобою пред Богом? Ведь ты обещал, что наш сын воссядет на твой трон. Или и это обещание снято с тебя смертью младенца?» Она уставилась на свои дорогие перстни.
— Давид сказал мне: «Утешься и готовь нам постель». Он вошел ко мне, и спал со мною, и я родила ему второго сына, которого мы нарекли Соломоном в память примирения Господа с Давидом, а также в память о раскаянии Давида; и Господь возлюбил Соломона.
Она умолкла. Я поблагодарил Вирсавию, но она нахмурилась и ушла в свои покои.
Нафан долго качал головой.
— Чудеса! — воскликнул он. — Никогда еще царица-мать не говорила при мне об этом, да еще с такими подробностями! Однако к сказанному нужно отнестись весьма осмотрительно.
Через несколько дней ко мне пришел царский гонец с приглашением — меня звали явиться завтра на прием к мудрейшему из царей со всеми документами, касающимися прекрасной и трогательной истории о том, как царь Давид полюбил госпожу Вирсавию, а также касающимися рождения их второго сына, нареченного Соломоном в память примирения между Господом и Давидом. Гонец вручил мне медную пластинку с выгравированной царской печатью; пластинку надлежало предъявить страже на входе во внутренние покои дворца.
Мои сыновья Сим и Селеф, восхищенно разглядывая пластинку, рассказали мне, что хелефеи и фелефеи расквартированы во многих домах города, люди Ваней недавно побывали в школе для опроса учителей, чтобы выяснить, как те, например, относятся к мудрости мудрейшего из царей, к ценам на зерно, к Храму, который строится царем Господу. В свою очередь, Сим и Селеф допытывались от меня, правда ли, будто царь Соломон хвор от страха, дрожит и трясется, так что двум слугам приходится поддерживать его с обеих сторон, и правда ли, будто сунамитянка Ависага, ходившая некогда за царем Давидом, спит теперь с принцем Адонией, и верно ли, будто священник Садок отдает для продажи на рынке лучшие куски жертвенного мяса с алтаря, а дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, наживается на трудовых повинностях, на строительстве Храма; правда ли, наконец, будто царская комиссия по составлению Книги об удивительной судьбе и т. д., где работаю и я, на самом деле является шайкой надувал и шарлатанов, короче говоря, правда ли, будто всему царству Израильскому скоро придет конец.
Возмутившись, я выбранил скверных моих сыновей за то, что они подхватывают крамольные слухи и заражаются дурномыслием вместо того, чтобы изучать заповеди Господа, переданные нам праотцом Моисеем. Меня охватила тревога, ведь если о таких вещах болтает улица, если о них толкуют даже недоросли, значит, дело вполне может обернуться тем, что правдоискатели поплатятся головой, когда сильные мира сего чувствуют опасность, они обрушивают свой гнев в первую очередь на праведников.
Назавтра я отправился к назначенному часу во дворец, меня проводили к царю, с ним уже был дееписатель Иосафат, а также все остальные члены комиссии, за исключением Ваней. Поднимаясь с колен, я не удержался и взглянул на царя, чтобы проверить, действительно ли он дрожит и трясется, как утверждали Сим и Селеф.
Царь, постукивавший пяткой по подножию трона и поглаживавший правого херувима, тут же спросил:
В о п р о с: И что ж ты предпринял? О т в е т: Исполнил приказ. Вопрос: Тебе не показалось странным, что царь жертвует одним из лучших тысячников? Ответ: Царь Давид был избранником Божьим. Вопрос: Итак, ты послал Урию в самое пекло? Ответ: Я послал его с отрядом к воротам No 5 выманить неприятеля на вылазку. Вопрос: И только? Ты уж во стольком признался, что договаривай до конца. Ответ: Я отправил в засаду лучников. Вопрос: И Урия умер со стрелою в спине? Ответ: Так точно.
Царица-мать Вирсавия сидела, вяло откинувшись на подушки, зато ее глаза зорко глядели из щели меж двумя покрывалами; она настороженно посматривала то на Нафана, то на меня. Я собирался исподволь подвести ее к самому важному для меня вопросу: была ли она беззащитной женой солдата, которую принудили утолить страсть царя, или же первопричиной и главной движущей силой всех преступлений, последовавших за пер вым грехом, и она сама телом своим и плодом лона своего побудила царя к тому, чтобы он возвел на престол ее сына, а не Амнона, не Авессалома, не Адонию или кого-либо из других более старших сыновей от более ранних браков; нет, царем стал именно Соломон, последыш, сын женщины совсем незнатной.
Я пробовал подступиться к ней и так и эдак. Посочувствовал постигшему ее горю — преждевременной кончине первого супруга; на это она ответила почти теми же словами, которые некогда сказал Давид, мол, меч поедает иногда одного, иногда другого. Тогда я заговорил о доброте Господа, сподобившего Урию перед смертью побывать дома и повидать жену; она лишь вздохнула: «Пути Господни неисследимы!» Только когда я завел речь о ребенке, умершем в наказание Давиду за то, что он дал своим грехом повод врагам Господа для злословия, ее веки дрогнули.
— Он был совсем крошечным, — прошептала она, — и таким беспомощным.
— Любил ли царь Давид это дитя?
— Давид молился Богу о младенце, и постился, и провел целую ночь, лежа на голой земле.
— Царь Давид любил всех своих детей, — вставил Нафан,
— Младенец умер из-за него и вместо него, почему бы Давиду его не любить? — вздохнула Вирсавия.
— Давид молил Бога оставить младенца в живых, — сказал Нафан. — Семь дней и семь ночей провел он в молитве. К нему приходили старейшины дома его, чтобы поднять с земли; но он не хотел и не ел с ними хлеба.
— Дитя было при смерти, — проговорила Вирсавии. — Давид не знал, как ему быть: то ли благодарить Бога за то, что он взял жизнь младенца взамен его жизни, то ли проклинать себя за подобную сделку; совесть мучила его безмерно.
— Это не сделка, — возразил Нафан. — Такова воля Господа, а Давид — Его избранник.
— А страдать должно невинное дитя? — спросила Вирсавия.
— Зато Бог даровал вам другого сына, моя госпожа, — сказал Нафан. — Этому сыну выпала великая честь, он воцарился над Израилем.
— В ту ночь Давид пришел ко мне, — Лицо Вирсавии посуровело. — Он уже вымылся, умастился и переменил одежды; видно, душа его обрела покой. Я спросила; «Как ты мог сидеть за столом, утирать жирные губы, будто ничего не произошло?» Он ответил; «Доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне».
Вирсавия устало качнула головой. — Давид был по-своему прав. Я перестала плакать и сказала ему: «Видать, Господь снял с тебя вину, взяв за Урию жизнь младенца. Но как быть с обещанием, дайным мне тобою пред Богом? Ведь ты обещал, что наш сын воссядет на твой трон. Или и это обещание снято с тебя смертью младенца?» Она уставилась на свои дорогие перстни.
— Давид сказал мне: «Утешься и готовь нам постель». Он вошел ко мне, и спал со мною, и я родила ему второго сына, которого мы нарекли Соломоном в память примирения Господа с Давидом, а также в память о раскаянии Давида; и Господь возлюбил Соломона.
Она умолкла. Я поблагодарил Вирсавию, но она нахмурилась и ушла в свои покои.
Нафан долго качал головой.
— Чудеса! — воскликнул он. — Никогда еще царица-мать не говорила при мне об этом, да еще с такими подробностями! Однако к сказанному нужно отнестись весьма осмотрительно.
Через несколько дней ко мне пришел царский гонец с приглашением — меня звали явиться завтра на прием к мудрейшему из царей со всеми документами, касающимися прекрасной и трогательной истории о том, как царь Давид полюбил госпожу Вирсавию, а также касающимися рождения их второго сына, нареченного Соломоном в память примирения между Господом и Давидом. Гонец вручил мне медную пластинку с выгравированной царской печатью; пластинку надлежало предъявить страже на входе во внутренние покои дворца.
Мои сыновья Сим и Селеф, восхищенно разглядывая пластинку, рассказали мне, что хелефеи и фелефеи расквартированы во многих домах города, люди Ваней недавно побывали в школе для опроса учителей, чтобы выяснить, как те, например, относятся к мудрости мудрейшего из царей, к ценам на зерно, к Храму, который строится царем Господу. В свою очередь, Сим и Селеф допытывались от меня, правда ли, будто царь Соломон хвор от страха, дрожит и трясется, так что двум слугам приходится поддерживать его с обеих сторон, и правда ли, будто сунамитянка Ависага, ходившая некогда за царем Давидом, спит теперь с принцем Адонией, и верно ли, будто священник Садок отдает для продажи на рынке лучшие куски жертвенного мяса с алтаря, а дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, наживается на трудовых повинностях, на строительстве Храма; правда ли, наконец, будто царская комиссия по составлению Книги об удивительной судьбе и т. д., где работаю и я, на самом деле является шайкой надувал и шарлатанов, короче говоря, правда ли, будто всему царству Израильскому скоро придет конец.
Возмутившись, я выбранил скверных моих сыновей за то, что они подхватывают крамольные слухи и заражаются дурномыслием вместо того, чтобы изучать заповеди Господа, переданные нам праотцом Моисеем. Меня охватила тревога, ведь если о таких вещах болтает улица, если о них толкуют даже недоросли, значит, дело вполне может обернуться тем, что правдоискатели поплатятся головой, когда сильные мира сего чувствуют опасность, они обрушивают свой гнев в первую очередь на праведников.
Назавтра я отправился к назначенному часу во дворец, меня проводили к царю, с ним уже был дееписатель Иосафат, а также все остальные члены комиссии, за исключением Ваней. Поднимаясь с колен, я не удержался и взглянул на царя, чтобы проверить, действительно ли он дрожит и трясется, как утверждали Сим и Селеф.
Царь, постукивавший пяткой по подножию трона и поглаживавший правого херувима, тут же спросил: