– Какой еще человек на полу?! Тут темно! Я вижу только татушного дядьку!
   Словно в подтверждение, Человек-индиго откинул голову и разразился настоящим тирольским йодлем. Скарлетт сжала руку Никта так сильно, что впилась ногтями в кожу.
   – Извини, что я называла их воображаемыми! Теперь я тебе верю. Они настоящие!
   Человек-индиго поднял над головой нечто вроде каменного ножа и прокричал:
   – Все, кто вторгся сюда, погибнут!
   Никт вспомнил про человека, который выбрался отсюда седым и с тех пор не ходил на кладбище и никому не рассказывал, что тут с ним случилось.
   – Да нет, ты права. Насчет этого.
   – Что насчет этого?
   – Этот – воображаемый.
   – Не говори глупостей! Я его вижу.
   – Вот именно, – ответил Никт. – А мертвых не видишь. – Он огляделся. – Перестаньте кричать. Мы знаем, что вы ненастоящий.
   – Я сожру вашу печень! – завизжал Человек-индиго.
   – Фигушки. – Скарлетт шумно вздохнула. – Никт прав. – И добавила: – Знаешь, мне кажется, это пугало.
   – Что такое пугало?
   – Такая штука, которую фермеры ставят на поля, чтобы отпугивать ворон.
   – А зачем их отпугивать?
   Вороны Никту очень даже нравились: они забавные и помогают содержать кладбище в чистоте.
   – Точно не знаю, спрошу у мамы. Когда мы ехали на поезде, я такое пугало видела. Вороны думают, что это настоящий человек. А это подделка под человека. Просто чтобы пугать ворон.
   – Кто бы вы ни были, – обратился Никт ко всей пещере, – у вас ничего не вышло. Нам не страшно! Мы знаем, что всё понарошку. Хватит.
   Человек-индиго замолчал, подошел к каменной плите, лег на нее и исчез.
   Для Скарлетт все опять стало темно. Но в темноте снова раздался шорох. Он становился все громче и громче, окружал их со всех сторон.
   – МЫ – СЛИР.
   У Никта закололо в затылке. Голос – или хор голосов? – который раздался у него в голове, был старым-престарым и каким-то сухим, словно скрежет мертвой ветки по окну часовни.
   – Ты слышишь? – спросил он Скарлетт.
   – Ничего я не слышу, просто как будто кто-то ползает. У меня в животе мурашки. Будто сейчас случится что-то ужасное.
   – Не будет ничего ужасного. – Никт повернулся к пещере. – Кто вы?
   – МЫ – СЛИР. МЫ ХРАНИМ. МЫ СТЕРЕЖЕМ.
   – Что вы стережете?
   – МЕСТО УПОКОЕНИЯ НАШЕГО ГОСПОДИНА. ЭТО ВЕЛИЧАЙШАЯ СВЯТЫНЯ, И МЫ ЕЕ СТЕРЕЖЕМ.
   – Вы не можете нас тронуть. Только пугаете.
   Сплетающиеся голоса капризно возразили:
   – СТРАХ – СТИХИЯ СЛИРА!
   Никт посмотрел на каменный выступ.
   – А это сокровища вашего господина? Старая финтифлюшка, чашка и каменный ножик? На вид как-то не очень.
   – МЫ СТЕРЕЖЕМ СОКРОВИЩА: БРОШЬ, КУБОК И НОЖ. МЫ ХРАНИМ ИХ ДЛЯ ГОСПОДИНА. СОКРОВИЩА ВСЕГДА ВОЗВРАЩАЮТСЯ. ВСЕГДА.
   – Вас много или один?
   Ответа не было. Ум Никта будто заполнился паутиной. Мальчик помотал головой и сжал руку Скарлетт.
   – Пошли!
   Проводя девочку мимо мертвеца в коричневом плаще, Никт подумал: если бы тот не испугался и не упал, его ждало бы большое разочарование. Десять тысяч лет назад сокровищами называли совсем не то, что сейчас. Никт помог Скарлетт взобраться по лестнице, и вскоре они оказались в черных стенах мавзолея Фробишеров.
   Весеннее, почти летнее солнце светило сквозь щели между камнями и закрытую дверь, да так ярко, что Скарлетт заморгала и зажмурилась. В кустах пели птицы; мимо с жужжанием пронесся шмель. Все как обычно, удивилась Скарлетт.
   Никт толчком открыл дверь склепа, а потом запер на ключ.
   Яркая одежда Скарлетт была вся в грязи и паутине, а смуглые руки и лицо от пыли посерели.
   Ниже по холму кто-то кричал. Причем не один «кто-то», а много. Кричали громко и встревоженно.
   – Скарлетт! Скарлетт Перкинс!!!
   Скарлетт крикнула в ответ:
   – Да! Кто это?
   Не успели они с Никтом обменяться впечатлениями, хотя бы поговорить про Человека-индиго, прибежала женщина в флюоресцентно-желтом жилете с надписью «ПОЛИЦИЯ» на спине и стала спрашивать Скарлетт, все ли с ней в порядке, где она была и не пытались ли ее похитить. Потом женщина закричала по рации, что ребенка нашли.
   Никт незаметно спустился вместе с ними по холму. Дверь часовни была открыта. Внутри ждали родители Скарлетт – мать утирала слезы, отец обеспокоенно говорил по телефону. С ними была еще одна женщина в полицейской форме. Никта они не видели. Мальчик устроился в дальнем углу.
   Скарлетт отвечала на все вопросы так честно, как только могла: мальчик по имени Никто отвел ее внутрь холма, и там из темноты вышел человек с синими татуировками, который на самом деле был пугалом. Полицейские дали ей шоколадный батончик, вытерли лицо и спросили, был ли у татуированного мужчины мотоцикл. Родители Скарлетт перестали за дочку бояться и теперь разозлились на нее и друг на друга: нельзя пускать маленькую девочку на кладбище, даже если это уголок живой природы, в наше время везде очень опасно, и без неусыпного надзора с ребенком могут случиться всякие ужасы. Особенно с таким ребенком, как Скарлетт.
   Мать Скарлетт зашмыгала носом. Скарлетт, глядя на нее, расплакалась. Одна из женщин-полицейских поспорила с ее отцом. Тот сказал, что как налогоплательщик оплачивает ее работу, а она ответила, что тоже платит налоги и, значит, кормит его самого. Все это время Никт просидел в темном углу часовни, невидимый для всех, даже для Скарлетт. Он смотрел и слушал, пока мог.
   На кладбище смеркалось. Сайлес нашел Никта на вершине холма. Мальчик смотрел на город. Сайлес по своему обыкновению молча встал рядом.
   – Она не виновата, – начал Никт. – Это я виноват! Теперь у нее неприятности.
   – Куда ты ее водил? – спросил Сайлес.
   – Внутрь холма, посмотреть на самую старую могилу. Там никого нет. Только какой-то Слир, похожий на змею, который любит всех пугать.
   – Как интересно…
   Они вместе спустились по холму и увидели, как запирают старую часовню. Родители со Скарлетт ушли в темноту.
   – Мисс Борроуз научит тебя писать слитно, – сказал Сайлес. – Ты уже прочитал «Кота в сапогах»?
   – Да, – ответил Никт. – Тыщу лет назад. У тебя получится найти еще книг?
   – Думаю, да.
   – Я ее еще увижу?
   – Девочку? Едва ли.
   Сайлес ошибался. Три недели спустя, в один сумрачный день, Скарлетт появилась на кладбище в сопровождении родителей.
   Те настояли, чтобы она оставалась на виду, а сами держались немного в стороне. Мать Скарлетт то и дело восклицала, до чего здесь мрачно, и как чудесно и замечательно, что вскоре они навсегда отсюда уедут.
   Когда родители Скарлетт начали говорить между собой, Никт сказал:
   – Привет.
   – Привет, – тихо-тихо отозвалась Скарлетт.
   – Я думал, мы больше не увидимся.
   – Я им сказала, что не поеду, если они не сводят меня сюда в последний раз.
   – Куда не поедешь?
   – В Шотландию. Там есть университет, где папа будет преподавать физику частиц.
   Они шли по дорожке вместе – маленькая девочка в ярко-оранжевой куртке и маленький мальчик в сером саване.
   – Шотландия – это далеко?
   – Да.
   – А-а…
   – Я надеялась, что застану тебя. Хотела попрощаться.
   – Я всегда здесь.
   – Но ты ведь не мертвый, правда, Никто Оуэнс?
   – Конечно нет.
   – Значит, ты не будешь жить здесь всю жизнь. Так? Когда-нибудь ты вырастешь, и тебе придется выйти отсюда в большой мир.
   Он покачал головой.
   – Там для меня опасно.
   – Кто сказал?
   – Все. Сайлес. Мои родители. Все говорят.
   Скарлетт замолчала.
   Ее отец крикнул:
   – Скарлетт! Дочка, пора! Мы сводили тебя на кладбище, как обещали. Теперь – домой.
   Скарлетт повернулась к Никту.
   – Ты храбрый. Ты самый храбрый из всех, кого я знаю. И ты мой друг. Мне все равно, даже если ты воображаемый. И она убежала по дорожке обратно – к маме с папой и к большому миру.

Глава 3
Псы господни

   На каждом кладбище найдется могила, облюбованная упырями. Побродите по старым дорожкам, и вы непременно ее увидите: всю в потеках, сколах и трещинах, заросшую чахлой травой и сорняками. От надгробия веет холодом, имя покойника стерлось. Статуя – если она была – или без головы, или покрыта мхом и плесенью, отчего похожа на гриб. Если вам кажется, что могила пострадала от рук вандалов, это упырья дверь. Если при виде могилы вам хочется убежать подальше, это упырья дверь.
   На кладбище Никта тоже была такая могила.
   Она есть на каждом кладбище.
 
   Сайлес уезжал.
   Сначала, узнав об этом, Никт расстроился. Теперь он просто злился.
   – Ну почему?!
   – Я уже сказал. Мне нужно кое-что выяснить. Для этого нужно кое-куда поехать. Чтобы куда-то поехать, нужно уехать отсюда. Мы с тобой уже все обсудили.
   – Неужели это такие важные дела? – Никт пытался понять своим шестилетним умом, что заставляет Сайлеса его бросить. Не получалось. – Это несправедливо!
   Опекун невозмутимо ответил:
   – Никто Оуэнс, справедливость здесь совершенно ни при чем. Как есть, так есть.
   Слова его Никта не убедили.
   – Ты должен за мной присматривать. Ты сам говорил!
   – Как твой опекун, я за тебя отвечаю. К счастью, эту ответственность готов нести не я один.
   – А куда ты вообще едешь?
   – Туда, куда нужно. Где я смогу узнать то, чего не узна́ю здесь.
   Никт фыркнул и ушел, пиная воображаемые камни, в северо-западную часть кладбища. Там разрослись настоящие джунгли, с которыми не могли справиться ни смотритель, ни местное Общество друзей кладбища. Никт разбудил целую семью покойных викторианских детей – все не дожили до десяти лет – и поиграл с ними в прятки. Все это время Никт убеждал себя, что Сайлес никуда не уедет, что все будет как раньше. Однако, когда он закончил играть и снова прибежал к старой часовне, его надежду развеяли сразу две новости.
   Первая – саквояж. Никт сразу догадался, что он принадлежит Сайлесу – старый и очень красивый, черной кожи, с черной ручкой и латунными застежками. С таким саквояжем мог ходить викторианский врач или гробовщик, у которого с собой должны быть все инструменты, необходимые для его ремесла. Никт попытался заглянуть внутрь, но саквояж был заперт на замок. Попробовал поднять – нет, слишком тяжелый.
   Это была первая новость.
   Вторая сидела на скамейке у часовни.
   – Никт, – сказал Сайлес, – это мисс Лупеску.
   Наружность мисс Лупеску нельзя было назвать приятной: кислая мина, седые волосы (хотя сухощавое лицо казалось не таким уж старым), кривоватые зубы. Мисс Лупеску была в просторном макинтоше и мужском галстуке.
   – Здравствуйте, мисс Лупеску, – сказал Никт.
   Мисс Лупеску ничего не ответила, только втянула носом воздух. Потом сказала Сайлесу:
   – Так. Значит, это он.
   Она встала и обошла вокруг Никта, раздувая ноздри, словно обнюхивая его. Остановилась и сказала:
   – Будешь являться ко мне утром и вечером. Я сняла комнату вон в том доме. – Она указала на еле видневшуюся над деревьями крышу. – Все время буду проводить на кладбище. Я приехала как историк, изучаю историю старых захоронений. Ты все понял, мальчик? Гата?[3]
   – Никт. Я Никт, а не мальчик.
   – Сокращенно от «Никто». Глупое имя. Уменьшительно-ласкательное. Мне оно не нравится. Я буду называть тебя мальчиком. А ты меня – мисс Лупеску.
   Никт умоляюще посмотрел на Сайлеса, но не нашел в его лице сочувствия. Опекун поднял саквояж и сказал:
   – Я отдаю тебя в хорошие руки. Не сомневаюсь, что вы с мисс Лупеску поладите.
   – Не поладим! Она гадкая!
   – Так говорить очень невежливо, – сказал Сайлес. – Полагаю, тебе следует извиниться. Ты согласен?
   Никт был совсем не согласен, но Сайлес стоял перед ним с черным саквояжем и собирался уехать непонятно на сколько…
   – Извините, мисс Лупеску.
   Сначала она ничего не ответила, только опять повела носом. Потом сказала:
   – Мальчик, я приехала к тебе издалека. Надеюсь, ты того стоишь.
   Поскольку обнять Сайлеса было бы немыслимо, Никт на прощанье протянул ему руку. Сайлес наклонился и осторожно пожал ее. Чумазая детская ручонка полностью скрылась в огромной бледной ладони.
   Без труда подняв тяжелый саквояж, Сайлес ушел по дорожке к воротам кладбища.
   – Сайлес уехал! – пожаловался Никт родителям.
   – Приедет, малыш, – подбодрил его мистер Оуэнс, – куда ж он денется. Не переживай!
   – Когда ты только родился, он пообещал, что если ему случится уехать, он найдет себе замену. Чтобы кто-то носил тебе еду, смотрел за тобой. Так и вышло, он нас не подвел, – добавила миссис Оуэнс.
   Да, каждую ночь Сайлес приносил Никту продукты и оставлял в часовне. Однако Никт ходил к нему не только за едой, а, например, за советами – хладнокровными, мудрыми и всегда полезными. Сайлес знал больше, чем кладбищенские жители: благодаря еженощным вылазкам в большой мир он мог рассказать о том, что происходит сейчас, а не сотни лет назад. Невозмутимый и надежный, он был рядом каждую ночь, сколько Никт себя помнил. Поэтому у мальчика никак не укладывалось в голове, что часовня опустела.
 
   Мисс Лупеску тоже считала своим долгом обеспечивать Никту не только питание, но и воспитание. Впрочем, и питанием она не пренебрегала.
   – Что это? – с ужасом спросил Никт.
   – Хорошая еда, – ответила мисс Лупеску.
   Они сидели в крипте часовни. Мисс Лупеску водрузила на стол два пластмассовых контейнера и сняла крышки. Указала на первый:
   – Густой ячменно-свекольный суп. – Потом на второй. – Салат. Ты должен это съесть. Я сама для тебя приготовила.
   Никт недоверчиво уставился на нее. Еда от Сайлеса обычно была в фабричной упаковке. Он покупал ее в ночных магазинах, где не задавали лишних вопросов. Еще никогда мальчику не приносили еду в пластмассовом контейнере.
   – Пахнет гадко.
   – Если не возьмешь в руку ложку, будет еще гаже. Остынет. А теперь ешь.
   Голодный Никт взял пластмассовую ложку, окунул ее в бордовое варево и принялся есть. Суп был склизким и непривычным, но Никта все-таки не вывернуло.
   – Теперь салат! – Мисс Лупеску сняла крышку со второго контейнера. Там оказались крупные кубики сырого лука, свеклы и помидора в густой уксусной заправке. Никт положил кусок свеклы в рот и начал жевать. Рот тут же наполнился слюной. Мальчик понял: если он это проглотит, его стошнит.
   – Я не могу.
   – Он полезный.
   – Меня вырвет.
   Они воззрились друг на друга – маленький мальчик со спутанной пепельной шевелюрой и строгая бледная дама с гладко зачесанными седыми волосами.
   – Съешь еще кусок.
   – Не могу.
   – Будешь сидеть тут, пока не доешь.
   Никт выбрал уксусно-вонючий ломтик помидора, разжевал и проглотил. Мисс Лупеску закрыла контейнеры и поставила их в хозяйственную сумку.
   – Теперь уроки.
   Стоял разгар лета, по-настоящему темнело не раньше полуночи. В теплых сумерках Никт – уроков в такое время у него не было – часами играл, исследовал уголки кладбища или забирался на деревья и ограды.
   – Уроки? – переспросил он.
   – Твой опекун хотел, чтобы я тебя учила.
   – У меня есть учителя. Мисс Летиция Борроуз учит меня письму и чтению, мистер Пенниуорт преподает по собственной «Исчерпывающей образовательной методе для юных джентльменов, с приложением в пользу усопших». Я хожу на географию и много еще куда. Мне не нужны новые уроки.
   – Так ты все знаешь, мальчик?! Шесть лет, и уже всезнайка!
   – Я так не говорил.
   Мисс Лупеску скрестила руки на груди.
   – Расскажи мне про упырей.
   Никт попытался вспомнить все, что за эти годы услышал о них от Сайлеса.
   – Лучше держаться от них подальше.
   – И это все? Почему подальше? Откуда они берутся? Куда уходят? Почему нельзя стоять возле упырьей двери? А, мальчик? Никт пожимал плечами и мотал головой.
   – Перечисли все виды разумных существ. Начинай.
   Никт задумался.
   – Живые. Э-э… Мертвые. – Он помолчал. – И кошки!
   – Мальчик, ты невежда, – заключила мисс Лупеску. – Это плохо. И ты доволен своим невежеством, что куда хуже. Повторяй за мной: есть живые и мертвые, дневной народ и ночной, упыри и туманные твари, горние охотники и псы господни. И те, кто ходит сам по себе.
   – А вы кто? – спросил Никт.
   – Я, – строго ответила она, – мисс Лупеску.
   – А Сайлес?
   – Сайлес… Он сам по себе.
   Никт еле дотерпел до конца урока. Когда его учил Сайлес, было интересно, и Никт часто даже не замечал, что его чему-то учат. Мисс Лупеску вдалбливала ему знания в виде бесконечных перечней.
   Никт изнывал в часовне, а снаружи его ждали летние сумерки под призрачной луной.
   Когда урок закончился, мальчик убежал прочь в самом дурном расположении духа. Играть было не с кем. Лишь большая серая собака рыскала среди могил, но к нему не подходила, пряталась то за камни, то в тень.
 
   Неделя шла, и лучше не становилось.
   Мисс Лупеску все так же носила Никту свою стряпню: утопающие в жиру клецки, густой фиолетовый суп с комком сметаны, остывший вареный картофель, холодные сардельки с кучей чеснока, крутые яйца в сером неаппетитном соусе. Никт старался есть как можно меньше, только чтобы не рассердить мисс Лупеску. Уроки продолжались: два дня она учила его только тому, как позвать на помощь на языках всего мира. И била по пальцам ручкой, если он запинался или забывал. На третий день мисс Лупеску бросала:
   – По-французски!
   – Au secours.
   – Азбука Морзе!
   – SOS. Три точки, три тире, еще три точки.
   – На языке ночных мверзей!
   – Что за ерунда… Я даже не помню, кто такие эти мверзи!
   – Безволосые крылатые твари, летают низко и быстро. В этот мир они не заглядывают, зато парят в алом небе над дорогой в Гульгейм, город упырей.
   – Мне это никогда не пригодится!
   Мисс Лупеску поджала губы сильнее, но сказала только:
   – Ночные мверзи.
   Никт издал в глубине горла звук, которому она его обучила – гортанный, похожий на орлиный клекот.
   Мисс Лупеску фыркнула:
   – Сойдет.
   «Когда же вернется Сайлес?!» – подумал Никт.
   – Иногда по кладбищу ходит серая собака. С тех пор как вы приехали. Она ваша?
   Мисс Лупеску поправила галстук.
   – Нет.
   – Урок закончен?
   – На сегодня – да. Вот список, который ты прочтешь и выучишь до завтра.
   Списки мисс Лупеску были написаны бледно-фиолетовыми чернилами на белой бумаге и странно пахли. Никт ушел с новым заданием на склон холма, сел и начал вчитываться, но никак не мог сосредоточиться. В конце концов он свернул лист и придавил камнем.
   Этой ночью никто не хотел с ним играть! Не с кем было поболтать, побегать, полазить по деревьям под огромной летней луной.
   Никт пошел в гробницу Оуэнсов, чтобы найти сочувствие у родителей. Однако миссис Оуэнс и слышать не хотела о том, какая плохая мисс Лупеску: ведь ее выбрал Сайлес. Мистер Оуэнс – что еще хуже – просто пожал плечами и завел рассказ о том, что в детстве работал подмастерьем у краснодеревщика и был бы рад обучаться всем тем премудростям, какие преподают Никту.
   – А тебе не пора за уроки? – спросила миссис Оуэнс.
   Никт молча сжал кулаки и, громко топая, вышел.
   Он брел по кладбищу, пиная булыжники, и размышлял о том, как все его не любят, не ценят и как это несправедливо. Вдруг он заметил серую собаку. Никт позвал ее – может, прибежит и поиграет с ним? – но та держалась поодаль. Мальчик с досады запустил в нее комом земли. Тот разбился о ближайшее надгробие и засыпал могилу грязью. Большая собака с упреком посмотрела на Никта, попятилась в тень и пропала.
   Мальчик спустился по юго-западному склону, чтобы вид старой часовни не напоминал о Сайлесе, и задержался у могилы, которая выглядела как раз под стать его настроению. Над ней черным когтем торчал дуб, в который когда-то попала молния. Надгробие было все в потеках и трещинах, а сверху красовался безголовый ангел, похожий на огромный уродливый трутовик.
   Никт присел на траву. Ему было очень жалко себя и обидно. Он закрыл глаза, свернулся калачиком и забылся тяжелым сном.
 
   Вверх по улице бежали герцог Вестминстерский, достопочтенный Арчибальд Фицхью и епископ Бата и Уэллса – неслись все дальше и дальше, тощие и жилистые, кожа да кости в лохмотьях. Юрко скакали из тени в тень, то рысью, то галопом, по-лягушачьи врастопырку прыгали через мусорные баки, проворно прятались от света фонарей за заборами.
   На вид они были почти как люди, только ростом поменьше, будто хорошенько провялились на солнце, и вполголоса приговаривали:
   – …Ежели ваша светлость имеет хоть малейшее понятие, к каким чертям нас занесло, пусть соблаговолит ответить. Если же нет, пусть заткнет свое поганое хлебало!
   – Ваше преосвященство, я всего лишь сказал, что чую где-то рядом кладбище, носом чую…
   – В таком случае, ваша светлость, я бы тоже его учуял, ведь нюх у меня лучше вашего!..
   Перекидываясь такими словечками, они рыскали по пригородным садам. В один сад спускаться не стали («Тс-с-с! – прошипел достопочтенный Арчибальд Фицхью. – С-собаки!»), а пробежали поверху, по стене, словно крысы размером с ребенка.
   Шмыг – главная улица, шнырь – дорога на холм. Кладбищенская ограда. Они вскарабкались на нее, как белки, и принюхались.
   – Ос-сторожно, с-собака! – просвистел герцог Вестминстерский.
   – Где-где? Ну уж… Пахнет не псиной, – возразил епископ Бата и Уэллса.
   – Кое-кто даже кладбище не унюхал, – заметил достопочтенный Арчибальд Фицхью. – А? Собака, собака!
   Троица спрыгнула на землю и побежала по кладбищу, отталкиваясь и ногами, и руками, к упырьей двери под обугленным дубом.
   И застыла.
   – Это что еще за явление? – сказал епископ Бата и Уэллса.
   – Мать честная! – воскликнул герцог Вестминстерский.
   Никт проснулся.
   В лунном свете над ним склонились три улыбающиеся физиономии – высохшие, как у мумий, но подвижные и очень любопытные. Никт увидел острые грязные зубки, черные глазки-бусинки и нетерпеливо постукивающие когтистые пальцы.
   – Вы кто? – спросил мальчик.
   – Мы, – заговорило одно из существ (Никт обратил внимание, что они с ним почти одного роста), – великий народ, вот кто мы такие. Это герцог Вестминстерский…
   Самое крупное из существ поклонилось:
   – Весьма польщен.
   – …это епископ Бата и Уэллса…
   Ухмыляющееся существо с острыми зубами и невероятно длинным и тонким языком совсем не походило на епископа, какими их представлял себе Никт. Существо было все в пятнах, как пегая лошадь; крупное пятно вокруг глазницы скорее напоминало повязку пирата.
   – …а я в некотором роде имею честь быть достопочтенным Арчибальдом Фицхью. К вашим услугам!
   Троица дружно поклонилась.
   Епископ Бата и Уэллса сказал:
   – А ты как здесь очутился, отрок? Только смотри, не бреши! Помни, пред тобой священнослужитель!
   – Так ему, ваше преосвященство! – хором воскликнули его приятели.
   Мальчик рассказал все: никто его не любит и не хочет с ним играть, никто его не ценит и даже опекун его бросил.
   – Чтоб мне лопнуть! – сказал герцог Вестминстерский, почесав нос (крошечный выступ, состоявший в основном из ноздрей). – Чего тебе не хватает, так это места, где бы все тебя понимали.
   – Нет такого места, – вздохнул Никт. – И с кладбища мне выходить нельзя.
   – Есть целый мир друзей и приятелей по играм! – сказал епископ Бата и Уэллса, высунув длинный язык. – Город, где царит веселье и волшебство, где тебя оценят по достоинству и не будут тобой пренебрегать.
   – А еще меня ужасно кормят… – пожаловался Никт. – Женщина, которая за мной смотрит. Приносит суп из крутых яиц и другие гадости.
   – Еда! – ахнул достопочтенный Арчибальд Фицхью. – Там, куда мы идем, еда лучшая в мире! От одной мысли о ней у меня в животе урчит и слюнки текут!
   – А мне можно с вами? – спросил Никт.
   – С нами?! – возмущенно переспросил герцог Вестминстерский.
   – Ну что вы, что вы, ваша светлость! – сказал епископ Бата и Уэллса. – Не будьте так строги. Вы только гляньте на бедолагу! Он уже невесть сколько кушает что попало!
   – Я за то, чтоб его взять, – заявил достопочтенный Арчибальд Фицхью. – У нас там жратва славная… – Для большей убедительности он похлопал себя по животу.
   – Ну как, молодой человек, готов к приключениям? – спросил герцог Вестминстерский, который тут же загорелся новой идеей. – Или будешь всю жизнь прозябать тут? – Он обвел костлявой рукой темное кладбище.
   Никт вспомнил мисс Лупеску, ее противные обеды, списки и поджатые губы.
   – Готов!
   Три новых приятеля Никта, хоть и с него ростом, оказались куда сильнее любого ребенка. Епископ Бата и Уэллса поднял Никта высоко над головой, а герцог Вестминстерский схватился за пучок травы, прокричал что-то вроде «Скагх! Тегх! Хавагах!» и дернул. Каменная плита, прикрывавшая могилу, съехала, будто крышка люка, и под ней оказалось совсем темно.
   – А теперь живо! – крикнул герцог. Епископ Бата и Уэллса забросил Никта в дыру и прыгнул следом. За ними – достопочтенный Арчибальд Фицхью и герцог Вестминстерский. Последний в прыжке крикнул: «Вегх Харадос!». Камень с грохотом упал – упырья дверь закрылась.
 
   Никт летел сквозь темноту, тяжело ворочаясь, как кусок мрамора, и от удивления даже не боялся. Интересно, где у этой могилы дно, думал он.
   Вдруг две сильных руки подхватили его под мышки и понесли.
   Никт давным-давно не видел настоящей темноты. На кладбище он обладал зрением мертвых, и ни одна гробница, могила или склеп не были для него тайной. Теперь он оказался в сплошной черноте. Его несли вперед неровными рывками; в ушах свистел ветер. Никту было страшно и одновременно весело.
   А потом стало светло, и все изменилось. Небо было красного цвета, но не теплого закатного оттенка, а злобно-багрового, как воспаленная рана. Далеко-далеко светило крошечное старое солнце, которое не согревало воздух.
   Они спускались по отвесной стене. Из нее, словно из гигантского кладбища, торчали могильные плиты и статуи. Похожие на тощих шимпанзе в рваных черных смокингах, герцог Вестминстерский, епископ Бата и Уэллса и достопочтенный Арчибальд Фицхью перескакивали с камня на камень, размахивали мальчиком и, не глядя, ловко бросали его друг другу.
   Никт пытался задрать голову, чтобы увидеть могилу, через которую попал в этот странный мир, но ее загородило другими надгробиями.
   А что, подумал он, если все эти могилы – двери…
   – Мы куда? – спросил он, но его голос сдуло ветром.
   Они бежали все быстрее и быстрее.
   Впереди поднялась еще одна статуя, и под багровое небо катапультировались еще двое существ, таких, же как новые приятели Никта. На одном было рваное шелковое платье, когда-то, должно быть, белое, на втором – грязный серый костюм, явно ему великоватый, с порванными в лоскуты рукавами. Заметив Никта с друзьями, они бросились к ним, пролетев к земле футов двадцать.
   Герцог Вестминстерский издал гортанный писк и притворился испуганным. Трое с Никтом поспешили вниз, двое – за ними по пятам, бодрые и полные сил под пылающим небом с мертвым глазом бледного солнца.
   У большой статуи, лицо которой превратилось в грибообразный нарост, все встали. Никту представили тридцать третьего президента США и императора Китая.
   – Это юный Никт, – сказал епископ Бата и Уэллса. – Он хочет стать таким, как мы.
   – Чтобы хорошо кушать! – сказал достопочтенный Арчибальд Фицхью.
   – Что ж, отрок, когда ты станешь одним из нас, хорошее питание тебе будет обеспечено, – сказал император Китая.
   – Ага, – сказал тридцать третий президент США.
   Никт спросил:
   – Стану одним из вас? То есть превращусь в вас?
   – Ишь какой смекалистый! Все хватает на лету! Ему палец в рот не клади!.. – сказал епископ Бата и Уэллса. – Точно подметил, одним из нас. Таким же сильным, как мы. Таким же быстрым. Таким же неуязвимым.
   – Твои зубы станут такими крепкими, что раскусят любые суставы. Язык – таким острым и длинным, что высосет мозг из любой косточки и слижет мясцо со щеки толстяка, – сказал император Китая.
   – Ты научишься красться из тени в тень, чтоб никто тебя не увидел, никто не заподозрил. Свободный как ветер, быстрый как мысль, холодный как лед, твердый как гвоздь, опасный как… как мы, – сказал герцог Вестминстерский.
   Никт посмотрел на существ.
   – А если я не хочу?
   – Не хочешь? Да что ты говоришь! Что может быть лучше? Во всем мире не найдется никого, кто не мечтал бы стать, как мы.
   – У нас лучший на свете город…
   – Гульгейм, – сказал тридцать третий президент США.
   – Лучшая жизнь, лучшая еда…
   – Ты хоть представляешь, – вмешался епископ Бата и Уэллса, – как дивен вкус черного ихора, что скапливается в свинцовом гробу? Мы главнее королей с королевами, президентов с премьерами, главнее самых геройских героев, как люди главнее брюссельской капусты!
   – Да кто вы такие? – спросил Никт.
   – Упыри, – ответил епископ Бата и Уэллса. – Кто-то хлопает ушами, право слово! Мы у-пы-ри.
   – Ой, смотрите!
   Внизу показалась целая толпа прыгающей, скачущей мелочи. Не успел Никт и слова сказать, как его подхватили костлявые руки и понесли, то зависая в воздухе, то резко дергаясь вперед, – пятеро приятелей бросились навстречу себе подобным.
   Стена могил закончилась. Теперь впереди простиралась дорога – утоптанная тропа через каменистую пустошь, усеянную костями. Дорога вела к далекому городу на оранжево-красном утесе.
   Никт всмотрелся в город и оцепенел от ужаса, ненависти и отвращения.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента