Гибсон Уильям. Граф Ноль

   Совсем как я, подумал Бобби, я тоже раньше возился в таком же дерьме, заваливая комнату диковинным хламом. Однажды сестра Линга Уоррена нашла в таком контейнере большую часть чей-то руки, рука была завернута в зеленый пластик, стянутый резинками.
   Когда у Мамы-Марши случались двухчасовые приступы религиозности, она заявлялась в комнату Бобби, выметала весь его лучший хлам и налепляла над кроватью какие-нибудь Богом проклятые самоклеющиеся голограммы. Может, Иисуса, может, Хаббарда, может, Деву Марию. Когда на нее находило, ей это, в общем, было без разницы. Обычно это основательно выводило Бобби из себя, пока не настал тот день, когда он настолько вырос, что пришел в гостиную с разводным ключом в руках и занес его над «Хитачи». «Попробуй только еще раз тронуть мои вещи, и я прикончу твоих друзей, мама, всех до одного». Она никогда больше не пробовала. Но клеящиеся голограммы все же как-то на Бобби подействовали, потому что религия стала для него чем-то, что он, как ему казалось, рассмотрел и отложил в сторону. Он пришел к выводу, что есть люди, которые по природе своей нуждаются в этом дерьме. Он предположил: такие были всегда — но сам он не из них, а значит, ему оно и не нужно.
   Над стенкой контейнера показалась мордочка одного из малышей, вот он вспрыгнул на край и, прищурившись, произвел обзор прилегающей территории, потом снова скрылся из виду. Послышался глухой скрежет. Белые ручонки перекинули через стенку побитую жестяную канистру и стали спускать ее на веревке вниз. «Хорошая добыча, — подумал Бобби, — такое можно толкнуть торговцу металлом и даже чего-то выручить». Канистра легла на тротуар примерно в метре от ботинок Бобби. Коснувшись асфальта, она случайно повернулась, показав ему шестирогий символ биологической опасности.
   — Эй, мать вашу! — выдохнул он, рефлекторно отдергивая ногу.
   Один из малышей соскользнул вниз по веревке и выровнял канистру. За ним спустились оставшиеся двое. Тут Бобби увидел, что они еще младше, чем он думал.
   — Эй, — сказал он, — а вы знаете, что это может оказаться настоящая дрянь? Подхватите рак и все такое прочее.
   — Полижи собаке жопу, пока кровь не потечет, — посоветовал ему тот, что спустился первым, пока остальные отцепляли «кошку» и сворачивали веревку.
   Потом ребятишки потащили канистру за угол контейнера и скрылись из виду.
   Он дал себе еще полтора часа. Достаточно времени: у Леона уже начинало бурлить.
   По меньшей мере, двадцать готиков картинно позировали в основной комнате — этакое стадо детенышей динозавров: вздрагивают и подпрыгивают гребни залаченных волос. Большинство приближалось к готическому идеалу: высокие, сухощавые, мускулистые, но с оттенком мрачной неудовлетворенности, — молодые атлеты на ранних стадиях чахоточного увядания. Кладбищенская бледность была обязательной, а волосы готиков были по определению черными. Бобби знал, что тех немногих, кто не смог исказить свое тело так, чтобы вписаться в канон субкультуры, лучше избегать: невысокий готик — неприятности, толстый готик убийство.
   Сейчас он смотрел, как они извиваются и поблескивают у Леона единым составным существом, скользкой трехмерной головоломкой с рваной поверхностью из черной кожи и стальных шипов. Почти идентичные лица, черты которых смоделированы в соответствии с древними архетипами, вытащенными из какого-то видеоархива. Бобби выбрал особо искусственного дьякона, чей гребень покачивался, как брачный танец ночной ящерицы.
   — Брат, — начал Бобби, будучи не совсем уверенным, встречал ли он этого парня раньше.
   — Мой человек, — лениво отозвался дьякон, его левая щека была оттянута смоляной жвачкой. — Это Счет, бэби. — Как бы в сторону, своей девушке. — Прерывание на Счет Ноль. — Длинная бледная рука со свежими струпьями на тыльной стороне ладони погладила округлый задок под черной юбкой. — Счет, это моя мочалка.
   Готическая девица поглядела на Бобби с умеренным интересом, но безо всякой вспышки человеческого узнавания, как будто перед ней возникла реклама продукта, о котором она слышала, но вовсе не собиралась покупать.
   Бобби оглядел толпу. Множество пустых лиц, но ни одного знакомого. И никакого Дважды-в-День.
   — Слушай, — Бобби доверительно понизил голос, — это, знаешь, в общем-то, не так уж срочно, но я ищу одного близкого друга, делового друга… — готик на это глубокомысленно качнул гребнем. — Проходит как Дважды-в-День… — Бобби помедлил. Готик отрешенно жевал свою смолу. Девица явно скучала, ей было неспокойно. — Толкач, — добавил он, поднимая брови, — черный толкач.
   — Дважды-в-День, — промычал готик. — Конечно. Дважды-в-День. Правильно, бэби? — девица вскинула голову и отвела взгляд.
   — Ты его знаешь?
   — Конечно.
   — Он сегодня здесь?
   — Нет, — бессмысленно улыбнулся готик.
   Бобби открыл было рот, закрыл его и заставил себя кивнуть.
   — Спасибо, брат.
   — Все, что угодно, для моего человека, — механически отозвался готик.
   Еще час, и все на том же самом месте. Слишком много белого, меловой готической белизны. Накрашенные плоские глаза девиц, каблуки сапог, как эбеновые иглы. Бобби старался держаться подальше от комнаты с симстимами, где Леон гонял какую-то траханую пленку о джунглях, которая перебрасывала зрителя то в одно, то в другое животное. К тому же сплошь вывихнутые приключения в кронах, которые, как Бобби считал, напрочь лишают человека ориентации. Он был уже так голоден, что голова казалась легкой и будто расширялась изнутри — или, быть может, это был остаточный эффект того, что случилось с ним ранее? Но теперь ему все с большим трудом удавалось сосредоточиться, и мысли уплывали в самых неожиданных направлениях.
   Например: кто же умудрился залезть на эти деревья со змеями, чтобы приспособить, ну, скажем, вот этих вот крыс для стим-съемки?
   Готики, однако, на это клевали. Они дрались и трахались, причем с особым энтузиазмом — пребывая в роли древесных крыс.
   Совсем рядом, слева от него, но на значительном расстоянии от симстима, стояли две девушки с Проектов. Их причудливая экипировка резко контрастировала с монохромностью готиков. Длинные черные фраки открывали узкие красные жилетки из шелковистой парчи, полы огромных белых рубашек свисали значительно ниже колен. Темные лица были затенены широкими полями федор, проколотых и увешанных фрагментами антикварных побрякушек: булавок, коронок, шпилек, даже механических часиков — и все золотое. Бобби тайком наблюдал за ними. Одежда говорила о том, что у них есть деньги, — но и о том, что найдется кому позаботиться, чтобы любому, кто позарится на эти побрякушки, это будет стоить головы. Дважды-в-День как-то раз спустился с Проекта в домашнем комбинезоне из льдисто-голубого вельвета с алмазными пряжками у колен, как будто у него не было времени переодеться. Бобби тогда вел себя так, как будто толкач одет в обычную свою коричневую кожу. Он еще тогда решил, что в делах главное — космополитический подход.
   Он попытался представить себе, что подходит к этим дамочкам, эдак небрежно и плавно, подходит, представляется с поклоном и спрашивает:
   «Дорогие мои, я уверен, вы знаете моего доброго знакомого, мистера Дважды-в-День». Но обе они были старше его, выше ростом, и держались с пугающим достоинством. Скорее всего, они просто рассмеются, но почему-то вот этого Бобби совсем не хотелось.
   А хотелось ему сейчас, и даже очень — чего-нибудь съесть. Бобби пощупал сквозь грубую ткань джинсов кредитный чип. Пожалуй, стоит перейти улицу и купить сэндвич… Тут он вспомнил, почему он здесь, и внезапно ему показалось, что пользоваться чипом было бы не очень разумно. Если его засекли на этом неудачном набеге, то у них уже есть номер его чипа; если он использует чип, то засветится в киберпространстве. Любой, кто охотится за ним в матрице, увидит чип в решетке Барритауна, как мигание фар дальнего света на темном футбольном поле. У него есть наличные, но за еду ими не заплатишь. Иметь их при себе — в этом нет ничего незаконного; просто никто никогда не делал с деньгами ничего легального. Придется найти готика с чипом, купить за новые иены кредит — скорее всего, с грабительской скидкой, потом заставить готика заплатить за еду. И чем, скажите на милость, брать сдачу?
   Может, ты просто себя накручиваешь, сказал он самому себе. Он же не знает наверняка, проследил ли кто-нибудь его обратный путь, да и база, которую он пытался взломать, была вполне добропорядочной. Во всяком случае, ей полагалось быть таковой. Вот почему Дважды-в-День велел ему не беспокоиться насчет черного льда. Кто станет ставить смертельные программы обратной связи вокруг места, которое сдает в прокат мягкое порно? План в том и заключался, что Бобби умыкнет пару часов цифрового кино, самого свежего, которое еще не вышло на пиратский рынок. Из-за такой добычи не убивают…
   Но кто-то же попытался. И случилось что-то еще. Что-то совсем иное. Он снова потащился вверх по лестнице, прочь из клуба. Бобби прекрасно понимал, что существует много всякого, чего он о матрице не знает, но никогда ему еще не доводилось слышать ни о чем настолько жутком… Есть, конечно, истории о духах и привидениях… есть полоумные хотдоггеры; он сам слышал, как парочка таких клялась, что они видели в киберпространстве черт знает что. Правда, он тогда подумал про себя, что эти вильсоны просто подключились под кайфом.
   Словить глюк в матрице можно с той же легкостью, как и в любом другом месте…
   А вдруг именно это и произошло? Голос был просто частью умирания, расплющивания сознания — какой-нибудь безумный фортель, какой выкидывает мозг, чтобы облегчить тебе смерть, плюс сбой в источнике питания или, может, частичное затемнение в их секторе решетки, так что лед ослабил хватку как раз на его нервной системе.
   Может быть. Но он ведь ничего толком не знает. Ни черта не знает. Не так давно его стало грызть собственное невежество, мешая предпринимать необходимые шаги. Он не особенно задумывался об этом раньше, но он же и вправду ничего… ну, в общем, ни о чем не знает. По правде говоря, пока он не начал работать с декой, ему казалось, он знает все, что нужно. Такими были, если уж на то пошло, готики. Вот почему готики были тем, чем они были, и сгорали на «пыли», или их крошили казуары; и естественный отбор оставлял в результате какой-то процент, который непонятным образом превращался в следующую волну барритаунцев, рожающих детей и покупающих кондо, и все шло по новой.
   Он — как ребенок, который вырос возле океана, воспринимая его как нечто само собой разумеющееся, как небо над головой, но ничего не зная ни о течениях, ни о маршрутах перевозок, ни о прихотях погоды. Деками он пользовался еще в школе. Эти игрушки, как на ракете, проносили тебя по беспредельному космосу, который не был космосом, — по немыслимо сложной консенсуальной галлюцинации человечества — по матрице киберпространства.
   Киберпространства, где огромные сердечники корпораций горят, как неоновые сверхновые, где данные нагромождены так плотно, что если ты пытаешься разглядеть нечто большее, нежели простейший силуэт, у тебя начинает раскалываться голова.
   Но с тех пор, как он взялся за деку всерьез, кое-что он стал понимать.
   Ну, просто до смешного мало он знает о том, как все это работает. И не только в матрице. Каким-то образом это понимание выплеснулось через край, и он начал задумываться, задумываться и задавать вопросы. Какой механизм управляет Барритауном? Что поддерживает на плаву мать? Почему готики и казуары с такой энергией пытаются перебить друг друга? Или почему Дважды-в-День чернокожий и живет где-то на Проекте, и что это меняет?
   Идя к выходу, Бобби не переставал искать дилера. Белые лица, снова белые лица. В животе урчало. Бобби подумал о свежей упаковке пшеничных отбивных. Дома, в морозильнике — поджарить бы их с соей и разорвать пакет с вафлями из криля…
   Проходя мимо киоска «Коки», он снова сверился с часами. Марша уже, конечно, дома, погружена в лабиринт хитросплетений «Важных мира сего», в жизнь героини сериала, которую она разделяет через свой разъем вот уже более двадцати лет. Факс «Асахи Симбун» все катился вниз в своем окошечке, и Бобби подошел поближе как раз в тот момент, когда по желобу соскользнуло первое сообщение о бомбардировке блока «А» на третьем уровне в Ковина-Конкорс-Коуртс, Барритаун, Нью-Джерси…
   Потом сообщение пропало, убежало вниз, а вместо него вылез репортаж об официальных похоронах кливлендского босса якудза. Традиции незыблемы. У всех в руках черные зонты.
   А он всю свою жизнь прожил на третьем уровне блока «А».
   Над городом нависло огромное нечто, нависло, чтобы раздавить в лепешку Маршу Ньюмарк и ее «Хитачи». Но, конечно же, бомба предназначалась не ей ему.
   — Да, кто-то не теряет времени даром, — услышал он собственный голос.
   — Эй! Мой человек! Счет! Ты что, обдолбался, брат? Эй! Ты куда?
   Глаза двух дьяконов вылезли из орбит, провожая взглядами его паническое бегство.

Глава 7

ГОРОД В ПУСТЫНЕ

   Конрой резко крутанул руль влево, заставив синий «фоккер» свернуть с выветренной ленты довоенного шоссе, и сбросил скорость. Петушиный хвост бледной пыли, тянувшийся за ними от Нидлеса, начал оседать. Остановившись, ховер сел на свою воздушную подушку.
   — Тут место сбора, Тернер.
   — Что тут стряслось? Что прикончило этот город?
   Прямоугольник бетонной площадки убегал к неровным стенам полуразвалившихся выгоревших зданий.
   — Экономика, — отозвался Конрой, — еще до войны. Его так и не достроили. В десяти минутах езды к западу — разметка на целые кварталы: лежат решетки под мостовые и фундаменты. И никаких домов, ничего.
   — Сколько человек в команде полигона?
   — Девять, не считая тебя. Плюс медики.
   — Какие еще медики?
   — Из «Хосаки». «Маас» занимается биотехнологиями, так? Кто знает, чем они могли начинить нашего мальчика? Так что «Хосака» собрала небольшой бокс профессиональной нейрохирургии, обслуживают его три спеца. Двое — люди компании, а третья, кореянка, собаку съела на подпольной медицине. Трейлер хирургов в том длинном бараке, — он указал влево. — Там сохранилась часть крыши.
   — Как его сюда затащили?
   — Привезли из Таксона внутри цистерны. Изобразили аварию. Выволокли из цистерны, закатили внутрь. Для этого понадобились все имеющиеся руки. Ушло минуты три, наверное.
   — «Маас»? — спросил Тернер.
   — Конечно, — Конрой заглушил моторы. — Неизбежный риск, — произнес он во внезапно наступившей тишине. — Может, они его и проморгали. Наш парень тот, что сидел в цистерне, — все время ругался по рации своему диспетчеру, что этот сраный теплообменник у него в печенках уже сидит и сколько понадобится времени, чтобы его наладить. Уверен, они это слышали. Знаешь способ получше?
   — Нет. Учитывая, что клиент желает, чтобы эта махина стояла на полигоне. Но мы здесь торчим посреди зоны захвата с их спутников. — Сердце мое, — фыркнул Конрой, — а может, мы просто остановились потрахаться. Привал по дороге в Таксой, так? Здесь как раз такое место. Знаешь ли, тут люди останавливаются, чтоб пописать. — Он сверился с черным хронометром «Порше». — Я должен быть там через час, чтобы застать обратный вертолет на побережье.
   — На платформу?
   — Нет. За твоим чертовым реактивным. Решил сам с ним разобраться.
   — Хорошо.
   — Я, правда, выбрал бы экранолет фирмы «Дорнье». Оставил бы его ждать чуть дальше по дороге, пока не увидим, что Митчелл на подходе. Экранолет подкатывает, когда медики уже почистили Митчелла. Мы забрасываем его внутрь и летим к границе Соноры…
   — Со сверхзвуковой скоростью, — сказал Тернер. — Не выйдет. Ты отправляешься в Калифорнию покупать этот реактивный. Наш мальчик вылетит отсюда на многоцелевом боевом самолете, который еще даже не успел устареть.
   — У тебя есть пилот на примете?
   — Я, — Тернер постучал по разъему за ухом. — Эта встроенная система полностью интерактивна. Тебе продадут программное обеспечение интерфейса, а я подключусь напрямую.
   — Не знал, что ты умеешь управлять самолетом.
   — Не умею. Но чтобы дотянуть до Мехико-сити, не нужно быть летчиком.
   — Ты все тот же рисковый парень, а, Тернер? Знаешь, ходят слухи, что тебе там, в Нью-Дели, взрывом член оторвало? — с холодной и деланно невинной ухмылкой Конрой повернулся, чтобы взглянуть в лицо Тернеру.
   Тернер выкопал из-за сиденья парку, достал пистолет и коробку с патронами. Он уже начал было заталкивать парку назад, но Конрой сказал:
   — Возьми с собой. По ночам здесь адски холодно.
   Тернер потянулся к замку кабины, Конрой уже снова запускал моторы.
   Поднявшийся на несколько сантиметров ховер слегка качнулся, когда Тернер резко откинул крышку кабины и выбрался наружу. Слепящее солнце и горячий бархат воздуха. Вынув из кармана синей спецовки свои мексиканские солнечные очки, Тернер надел их. На нем были белые теннисные туфли и тропический армейский костюм. Коробка зарядов пошла в один из боковых карманов штанов. Пистолет он оставил в правой руке, парка свернута под локтем левой.
   — Иди к длинной постройке! — крикнул Конрой, перекрывая шум моторов. Там тебя ждут.
   Тернер спрыгнул вниз — в доменный жар и сияние пустынного полдня, а Конрой, развернув «фоккер», вывел его назад на трассу. Тернер смотрел, как ховер набирает скорость, уходя на восток, его уменьшающийся силуэт перекашивало подрагивающим маревом поднимающегося от асфальта жара.
   Когда «фоккер» скрылся из виду, стало совсем тихо. Никакого движения.
   Тернер повернулся к развалинам. Меж двух валунов метнулось что-то маленькое и серое.
   На расстоянии метров восьмидесяти от трассы начинались зазубренные стены. Утрамбованной площадке перед ними когда-то предстояло стать автостоянкой.
   Пять шагов вперед… Тернер остановился. Внезапно он услышал море, грохот прибоя, мягкие взрывы, с которыми опадали волны. Пушка в руке слишком большая, слишком реальная, металл уже греется на солнце.
   Нет моря, сказал он самому себе, никакого моря, ничего здесь не слышно.
   Он пошел дальше, пляжные туфли скользили по россыпям битого оконного стекла, сдобренного бурыми и зелеными кругляшами бутылочных осколков. Ржавые диски, бывшие когда-то бутылочными пробками, сплющенные прямоугольники — трупы алюминиевых банок. Над низкими островками кустов роились насекомые.
   Прошло. Кончено. Есть полигон. Нет времени.
   Он опять остановился, подавшись вперед, будто выискивая что-то, что помогло бы ему назвать нечто неуклонно в нем нараставшее. Какая-то пустота…
   Этот город мертв вдвойне. Отель на мексиканском пляже все-таки был когда-то живым, хотя бы один сезон…
   За автостоянкой — залитый солнцем выгоревший блок, дешевый и бездушный.
   Он ждал.
   Они сидели на корточках в узкой полоске тени от серой стены. Трое. Еще до того, как их увидеть, Тернер почувствовал запах кофе, закопченный котелок ненадежно балансировал на крохотном примусе. Конечно, запах предназначался ему — это значило, что его ждут. Иначе развалины оказались бы пусты, а потом он умер бы — каким-то образом, очень тихо и почти естественно.
   Двое мужчин и женщина. Потрескавшиеся ковбойские сапоги. Грубый хлопок одежды настолько засален, что, наверное, даже не пропускает воду. Мужчины бородаты, нестриженые волосы стянуты сзади сыромятными шнурками в выгоревшие на солнце пучки. Волосы женщины разделены на прямой пробор и убраны с обветренного, в шрамах, лица. К стене прислонен древний мотоцикл «БМВ» хромировка в пятнах грязи и ржавчины, облупившаяся краска замазана пятнами пульверизаторной эмали бежевого и серого пустынного камуфляжа.
   Он отпустил рукоять «смит-и-вессона», дав пистолету прокрутиться на указательном пальце, так что ствол в результате уставился назад и вверх.
   — Тернер, — сказал, поднимаясь, один из мужчин, во рту у него сверкнул дешевый металл. — Я Сатклифф. — След акцента, вероятно, австралиец.
   — Дозорная команда? — он поглядел на остальных.
   * * *
   — Дозорная, — запустив большой и указательный пальцы в рот, Сатклифф извлек пожелтевший протез со стальными коронками. Его собственные зубы были белыми и совершенно ровными. — Ты вывез Шовье из «Ай-Би-Эм» в «Мицу», сказал он, — и еще, говорят, вытащил Семенова из Томска.
   — Это вопрос?
   — Я работал в службе безопасности «Ай-Би-Эм» в Марракеше, когда ты взорвал гостиницу.
   Тернер встретился с ним взглядом. Глаза у Сатклиффа были голубые, спокойные и очень яркие.
   — Это осложняет дело?
   — Ничуть, — усмехнулся Сатклифф. — Просто чтобы показать, что я видел тебя за работой. — Он щелчком поставил протез на место. — Линч. — Кивок в сторону второго мужчины. — И Уэббер. — В сторону женщины.
   — Какой тут расклад? — спросил Тернер, задвигаясь глубже в клочок тени.
   Он присел на корточки, все еще не выпуская из рук пистолета.
   — Мы приехали три дня назад, — начала Уэббер, — на двух байках. Подстроили так, чтобы у одного из них сломался кардан, на случай, если нам понадобится предлог, чтобы разбить здесь лагерь. Население здесь редкое, временное: кочующие байкеры и сектанты. Линч прошел шесть километров на восток с катушкой оптоволоконного кабеля и подключился к телефону…
   — Частному?
   — Платному, — ответил за нее Линч.
   — Мы провели тестовое подавление текущего сигнала своим, — продолжала женщина. — Если бы не сработало, ты бы уже знал.
   Тернер кивнул.
   — Входящий трафик?
   — Ничего. В самый раз для большого спектакля, что бы это ни было. — Она вопросительно подняла брови.
   — Побег. — Что довольно очевидно, — снова вмешался Сатклифф, устраиваясь рядом с Уэббер спиной к стене. — Хотя общий тон операции заставляет предположить, что нам, шестеркам, не положено знать, кого мы извлекаем. Так, мистер Тернер? Или мы узнаем об этом только из новостей?
   Тернер его проигнорировал.
   — Продолжай, Уэббер.
   — После того, как мы разобрались на местности и протянули свою линию, по одному-двое просочились остальные. Последний проинструктировал нас относительно консервной банки с япошками.
   — Грубая работа, — вставил Сатклифф. — Не стоило так высовываться.
   — Думаешь, мы могли засветиться? — спросил Тернер.
   Сатклифф пожал плечами:
   — Может, могли, может, не могли. Перебросили мы ее довольно быстро. Нам еще чертовски повезло, что здесь оказалась хоть какая-то крыша, чтобы ее спрятать.
   — Как насчет пассажиров?
   — Они выходят только ночью, — сказала Уэббер. — И знают, что мы убьем их, если они попытаются отойти дальше чем на пять метров от трейлера.
   Тернер взглянул на Сатклиффа.
   — Приказ Конроя, — ответил тот.
   — С настоящего момента все приказы Конроя недействительны, — сказал Тернер, — за исключением этого. Что они за люди?
   — Медики, — сказал Линч, — подпольные врачи.
   — В самый раз попользоваться, — отозвался Тернер. — А что остальные члены команды?
   — Мы натянули пару навесов из маскировочного брезента. Спят посменно. Тут не хватает воды, и мы не можем особо рисковать с готовкой, — Сатклифф потянулся за кофейником. — Часовые на местах, и мы периодически прогоняем местную линию на целостность. — Он плеснул кофе в красную пластмассовую кружку, которая выглядела так, как будто ее жевала собака. — Так когда наш выход, мистер Тернер?
   — Я хочу посмотреть на вашу жестянку с ручными медиками. Я хочу осмотреть командный пункт. Вы ничего не сказали о командном пункте.
   — Все устроено, — сказал Линч.
   — Прекрасно. Вот, — он передал Уэббер револьвер, — взгляни, не сможешь ли сообразить для него какую-нибудь кобуру. А теперь Линч покажет мне этих медиков. — Он так и думал, что это будешь ты, — сказал Линч, без усилий взбираясь по низкому гравиевому откосу. Тернер шел следом. — У тебя та еще слава. — Молодой человек оглянулся на Тернера, тряхнув челкой грязных, выгоревших на солнце волос.
   — Даже слишком, — ответил Тернер. — Сколько бы ее ни было, всегда чуть слишком. Ты раньше с ним работал? Скажем, в Марракеше?
   Линч боком протиснулся в пробоину в стене горелого блока, Тернер едва не наступал ему на пятки. Пустынные растения пахли дегтем; если их задеть, они норовили прилипнуть или вцепиться колючкой. Через пустое прямоугольное отверстие, предназначенное под окно, на Тернера глянули розовые вершины гор; тут Линч заскользил вниз по склону.
   — Конечно, я работал на него раньше, — сказал он, остановившись у подножия оползня. Древний на вид кожаный ремень висел у него по-ковбойски на бедрах, тяжелая пряжка — почерневший серебряный череп в центре креста из тусклых пирамидальных шипов. — Марракеш — это было еще до меня.
   — И на Конни тоже, Линч?
   — То есть?
   — На Конроя. Ты работал на него раньше? Или, если быть точным, ты сейчас работаешь на него?
   Тернер медленно и неуклонно съезжал по гравию; камешки крошились и выскальзывали из-под подметок пляжных туфель — ненадежная опора. Тернеру был виден изящный маленький игольник в кобуре под грубой парусиновой жилеткой Линча.
   Линч облизнул сухие губы:
   — Это Сатов контакт. Сам я с Конроем не встречался.
   — У Конроя свои проблемы, Линч. Он не способен передать кому-либо ответственность. Он любит с самого начала внедрить в команду своего человека, кого-то, кто сторожил бы сторожей. Всегда. Это ты, Линч?
   Линч покачал головой — абсолютный минимум движений, требующийся для выражения отрицания. Тернер подошел теперь настолько близко, чтобы за деготной вонью пустынных растений почувствовать запах его пота.