— Каким раком?
   — А?..
   — Извините, Бернард. Просто очень устала.
   — Я же говорю, пейте таблетки. Новозеландские.
 
   БАРДАК ВОЙНЫ — ЗАКОН ПРИРОДЫ.
 
   — Да я уж как-нибудь без таблеток. — Кейс отхлебывает вина.
   — Она еще та штучка, да?
   — Кто, Доротея?
   В ответ Стоунстрит закатывает глаза. Они у него карие, выпуклые, словно покрытые меркурохромом. А по краям радужный ореол с оттенком медно-зеленого.
 
   173-Я ВОЗДУШНО-ДЕСАНТНАЯ.
 
   Кейс спрашивает Стоунстрита о жене. Тот послушно пускается в воспоминания о триумфальном дебюте огуречной маски, сетуя на политические интриги вокруг захвата розничных торговых точек. Им приносят обед. Кейс переключает внимание на жареные фаршированные блинчики, запустив мимический автопилот на равномерные кивки и поднятие бровей. Она рада, что Стоунстрит взял на себя бремя активной беседы. Мысли начинают опасно путаться, закручиваясь в пестрый танец вокруг недопитого бокала вина.
   Дослушать рассказ. Докушать обед. Добраться до кровати и заснуть.
   Но надгробия-зажигалки не отпускают, нашептывают свои экзистенциальные элегии.
 
   КОТ ГОВНОГЛОТ.
 
   Декорации в ресторанах должны быть незаметными, фоновыми. Особенно если посетители, подобно Кейс, обладают острым звериным чутьем на такие вещи.
   — А когда мы поняли, что Харви Никерс не собирается к нам присоединяться…
   Кивнуть, поднять брови, откусить блинчик. Полет нормальный, осталось совсем чуть-чуть. Стоунстрит пытается подлить вина, но Кейс накрывает бокал ладонью.
   Автопилот помогает ей продержаться до конца обеда, несмотря на помехи, наведенные двусмысленной топонимикой зажигалочьего кладбища: КИНЬ КУЙ ЧАЙ, ВЫНЬ САМ ПЕЙ… Наконец Стоунстрит расплачивается, и они встают.
   Сняв куртку со спинки стула, Кейс замечает слева на спине круглую дырочку, прожженную сигаретой. Нейлон по краям оплавился и застыл в коричневые бусинки. Сквозь дырку видна серая подкладка из специального материала. Перед тем как выбрать этот материал, японские дизайнеры наверняка проштудировали целые горы армейских спецификаций.
   — Что-нибудь случилось?
   — Нет, ничего, — отвечает Кейс, надевая испорченную куртку.
   У самого выхода светится стенд: под стеклом в несколько рядов висят настоящие зажигалки. Кейс останавливается, чтобы посмотреть.
 
   МЕЧ В КРОВИ, ХРЕН В ДЕРЬМЕ.
 
   Да, приблизительно в таком виде хотелось бы сейчас стоять над Доротеей. Но все равно уже ничего не докажешь. А от пустой злости один только вред.

3. ПРИЛОЖЕНИЕ

   Ей стало плохо в «Харви Николсе».
   Ничего удивительного — при ее-то реакции на фирменные знаки.
   Началось с того, что она заметила огромную кипу вычурной викторианской одежды рядом с входом в торговый центр, напротив станции метро «Кингсбридж», и подумала: если кто-то и продает «Баз Риксоны», то это «Харви Николс».
   Спустившись вниз, к секции мужской одежды, Кейс прошла мимо отдела косметики с подборкой огуречных масок от Елены Стоунстрит. Бернард рассказывал за обедом, каких трудов стоило поставить здесь этот стенд.
   Первые звоночки появились радом с витриной «Томми Хилфигера» — внезапно, без предупреждения. Некоторым людям достаточно съесть один орешек, и голова сразу распухает, как баскетбольный мяч. А у Кейс распухает какая-то нематериальная субстанция в душе.
   «Томми Хилфигер» — давно известная опасность, для которой уже найдено ментальное противоядие. В Нью-Йорке эта фирма переживает бурный подъем, вкупе с «Бенетоном», но расположение зон риска знакомо, и враги не могут застать врасплох. А здесь все по-другому. Наверное, все дело в контексте. Кейс просто не ожидала встретить этих монстров в Лондоне.
   Даже еще не видя самой эмблемы, она сразу почувствовала: реакция началась. Ощущение, как будто изо всех сил прикусываешь кусок фольги. Достаточно было одного неосторожного взгляда направо, чтобы лавина поехала. Целый склон с надписью «Томми Хилфигер» обрушился у нее в голове, подняв тучу пыли и изменив мир.
   Боже мой, неужели они не понимают? Это же поддельный симулякр клонированной имитации подобия! Слабый раствор «Ральфа Лорена», получившийся из жидкой настойки «Брук Бразерз», которую в свою очередь приготовили из смеси Джермин-стрит и Савил-роу, взяв за образец худший ширпотреб с тесемками и армейскими полосками. Хуже, чем «Томми Хилфигер» просто не бывает. Это черная дыра, недостижимая асимптота бесконечного процесса клонирования, крайняя степень выхолощенности, после которой уже невозможно взять следующую производную. Точка, наиболее удаленная от первоисточника и начисто лишенная души. «Томми Хилфигер» вездесущ и неразрушим, потому что из торговой марки он превратился в абстрактную категорию.
   Надо срочно выбираться прочь из этого лабиринта эмблем!.. Однако не так все просто: эскалатор выходит назад, к станции «Кингсбридж», которая теперь тоже перекинулась в монстра. А если ее удастся проскочить, то дальше улица упирается в площадь Слоана, где притаилась зловещая «Лора Эшли».
   Остается только одно — пятый этаж, прибежище мелких магазинчиков в калифорнийском стиле. «Дин и Делюка» в облегченном варианте, с традиционным рестораном, в центре которого, словно футуристический имплант, сверкает и стучит ножами странный механизированный суши-бар, а чуть в стороне скромно помалкивает обычный бар, где можно заказать превосходный кофе.
   Кофеиновую инъекцию она припасала на крайний случай, как серебряную пулю, которой можно сразить химер, поднявшихся на дрожжах серотонинового голода. Сейчас как раз такой случай. Надо немедленно ехать на пятый этаж! Где-то тут должен быть лифт. Да, лифт — это именно то, что нужно. Небольшой безликий замкнутый объем. Ну где же он?!
   Она находит лифт, нажимает кнопку. Двери открываются. Внутри никого, как на заказ. Загорается лампочка «5». Лифт трогается.
   — Боже мой, я так взволнована! — восклицает захлебывающийся женский голос.
   Кейс вздрагивает: кроме нее в тесном зеркально-металлическом гробу никого нет.
   К счастью, она уже ездила в таком лифте и быстро осознает, что бесплотные голоса — это аудиореклама. Для удобства покупателей.
   — У-уу, это интер-рресно! — вступает урчащий мужской бас.
   Нечто похожее она слышала много лет назад, в туалете дорогого гриль-бара на Родео-драйв. Правда, там были не голоса, а спокойное полифоничное гудение луговых насекомых. Звук здорово напоминал жужжание мух над кучей навоза, хотя вряд ли хозяева стремились создать именно такое впечатление.
   Кейс усилием воли блокирует вкрадчивые призрачные голоса. Лифт возносит ее на пятый этаж — слава богу, без единой остановки.
   Двери открываются; она выскакивает в просторный светлый объем. Солнце сверкает сквозь стеклянную крышу. Людей меньше, чем обычно. Несколько человек обедает в ресторане. Но главное — на этаже практически нет одежды, за исключением той, что лежит в сумках и надета на плечах. Наконец-то можно передохнуть.
   Она задерживается у мясного прилавка, где выложены розовые куски говядины, залитые ярким светом, словно лица телеведущих. Экологически чистое мясо. Гораздо чище человеческого. У бедных коровок диета построже, чем в рекламных брошюрках жены Стоунстрита.
   У стойки бара стайка европижонов в темных костюмах, с неизменными сигаретами.
   Кейс подходит, подзывает бармена.
   — «Тайм-аут», да? — спрашивает тот, приглядываясь.
   Его тело заметно деформировано; он сверлит ее взглядом сквозь тяжелые итальянские очки в черной оправе. Эти очки делают его похожим на «смайлик». Лицо-эмоция, составленное из текстовых символов. Очки-восьмерка, нос-тире и рот — косая черта.
   — Простите, не поняла.
   — Еженедельник «Тайм-аут». Вы тогда сидели в президиуме. Помните лекцию в ИСИ?
   ИСИ, Институт современного искусства. Когда же это было? Лекция о систематике торговых марок, докладчица откуда-то из провинции. Мелкий дождик, моросящий по крыше. Сонные лица в зале, запахи мокрой шерсти и сигарет. Кейс согласилась участвовать, потому что Дэмиен предложил остановиться у него. Он как раз получил деньги за новый ролик для скандинавской автокомпании и купил дом, который прежде несколько лет арендовал. «Тайм-аут» тогда напечатал статью с фотографиями участников.
   — Вы ведь следите за фрагментами? — Глаза за стеклами черной восьмерки превращаются в узкие щелочки.
   Дэмиен иногда шутит, что фрагментщики — это зарождающиеся масоны двадцать первого века.
   — Значит, вы тоже были на лекции? — спрашивает Кейс, выбитая из колеи грубым нарушением контекста. Она отнюдь не знаменитость и не привыкла, чтобы ее узнавали в лицо. Правда, культ фрагментов существует вне социальных границ и привычных правил, и его служители должны быть готовы ко всему.
   — Не я. Мой приятель. — Бармен проводит по стойке белоснежной салфеткой, смахивая невидимую пыль. Обгрызенные ногти, большой безвкусный перстень. — Потом он мне рассказал, что встретил вас на сайте. Вы с кем-то спорили насчет «Китайского посланника»… Вы ведь не думаете, что это он?
   Он — это значит Ким Хи Парк, молодой корейский режиссер, любимец богемы, снявший «Китайского посланника». Стиль фильма многие сравнивают со стилем последних фрагментов, а некоторые даже впрямую считают Кима Парка автором. Задавать такой вопрос Кейс — все равно что спрашивать у Папы Римского, как он относится к катарской ереси [6].
   — Конечно же, нет!
   — Вышел новый фрагмент, — быстрый хрипящий шепот.
   — Когда?
   — Сегодня утром. Длина сорок восемь секунд. С обоими персонажами.
   Вокруг Кейс и бармена словно бы образуется защитный пузырь, сквозь который не проникают звуки. Она тихо спрашивает:
   — С диалогом?
   — Нет.
   — А вы уже посмотрели?
   — Еще не успел. Пришло сообщение на мобильник.
   — Ладно, не портьте впечатление, — предупреждает Кейс, спохватившись.
   Бармен аккуратно складывает салфетку. Сизая струйка «Житана» плывет по воздуху, оторвавшись от европижонов.
   — Хотите что-нибудь выпить?
   Защитный пузырь лопается, впуская внешний гомон.
   — Двойной эспрессо. — Порывшись в папке «Штази», она извлекает горсть тяжелой зазеркальной мелочи.
   Бармен выцеживает эспрессо из черной машины в глубине бара. Свистит вылетающий пар. Форум сегодня будет стоять на ушах. Начнется с единичных постов, с какого-нибудь одного очага, в зависимости от часового пояса и места появления фрагмента. А затем разойдется, как взрывная волна. Отследить людей, которые подкидывают фрагменты, до сих пор никому не удавалось. Они пользуются либо одноразовым имэйлом с динамического Ай-Пи, либо мобильным телефоном, либо какой-нибудь приладой, заметающей следы. Иногда просто оставляют фрагмент на одном из публичных серверов, чтобы активисты форума, рыщущие в сети, сами его обнаружили.
   Бармен приносит белую чашку на белом блюдце, ставит ее на черную полированную стойку. Рядом появляется металлическая корзинка, разбитая на секции. В каждой секции особый сорт сахара. Три разноцветных сорта. Еще одна особенность Зазеркалья — сахар здесь едят в огромных количествах, добавляя в самые неожиданные блюда.
   Кейс сооружает столбик из шести фунтовых монет.
   — Не надо, кофе за счет заведения.
   — Спасибо.
   Европижоны жестами сигнализируют о желании добавить. Бармен отходит к ним. Сзади он похож на Майкла Стайпа [7], накачавшегося анаболиками. Кейс убирает четыре монетки в папку, а оставшиеся задвигает в тень от сахарной корзинки. Допив несладкий кофе, она встает и направляется к лифтам. На полпути почему-то оглядывается — и натыкается на пристальный взгляд сквозь черную восьмерку.
 
   Черное такси довезло до Камденского туннеля.
   Приступ «Томми»-фобии прошел без следа, но душа все еще не подлетела. Болото усталости вышло из берегов и разлилось до горизонта.
   Кейс боится, что уснет на ходу. Автопилот влечет ее по супермаркету, в корзине сами собой появляются продукты. Зазеркальные фрукты, молотый колумбийский кофе, двухпроцентное молоко. В отделе канцелярских принадлежностей прибавляется моток черной изоленты.
   Приближаясь по Парквею к дому Дэмиена, она замечает на столбе затрепанную листовку. Выцветший стоп-кадр из позапрошлого фрагмента.
   Герой пристально глядит в камеру, сзади угадывается вывеска «Кантор Фицджеральд». На пальце у него обручальное кольцо.
 
   Имэйл от Капюшончика: без слов, только приложение. Кейс сидит перед «Кубиком» Дэмиена; рядом бурчит полулитровая французская кофеварка, купленная на Парквее.
   Аромат убийственно-крепкого кофе. Не стоило бы ей пить это зелье: сон все равно не прогнать, а вот кошмары будут обеспечены, и опять придется просыпаться в предутренний полумрак, в дрожащий неуют безликого часа. Но служение фрагментам требует жертв.
   Последний миг на краю пропасти. Момент отрыва, перед тем как открыть новый файл.
   Капюшончик назвал его «№ 135». Перед этим было уже сто тридцать четыре фрагмента — чего? Нового фильма, который кто-то продолжает снимать? Старого фильма, который был зачем-то нарезан на кусочки?
   Кейс решила пока не заходить на форум. Столкновение с новым фрагментом должно быть чистым и прямым, без посторонних воздействий.
   Капюшончик говорит: прежде чем смотреть новый фрагмент, надо постараться забыть о предыдущих, чтобы освободиться от влияния виртуального видеоряда, уже сконструированного в мозгу.
   Мы разумны, потому что умеем распознавать образы, утверждает он. В этом наше счастье и наша беда.
   Кейс нажимает поршень кофеварки. Густая жидкость льется в чашку.
   Кожаная куртка накинута на плечи одной из кибернимф. Белый торс прислонен к серой стене, нержавеющий лобок упирается в пол. Равнодушное внимание. Безглазая ясность.
   Всего-то пять вечера, а уже хочется спать.
   Отхлебнуть горячую горькую жидкость. Щелкнуть мышкой.
   Сколько раз она сидела вот так, с чашкой кофе, ожидая появления первых кадров?
   Сколько времени прошло с тех пор, как она, если пользоваться терминологией Мориса, «бесстыдно отдалась этому фантому»?
   Плоский «Студио-дисплей» наливается абсолютной чернотой. Кейс словно присутствует при зарождении кинематографа, в тот судьбоносный люмьеровский момент, когда пыхтящий паровоз налетел на зрителей из тряпичного экрана, повергнув их в первобытный мистический ужас, и они разбежались прочь, оглашая криками улицы ночного Парижа.
   Игра светотени. Острые скулы влюбленных, готовых обняться.
   У Кейс по спине пробегают мурашки.
   До сих пор они ни разу не притрагивались друг к другу.
   Чернота на заднем плане смягчается, обретает структуру. Бетонная стена?
   Герои выглядят, как обычно. Стиль их одежды стал темой бесчисленных постов Кейс: ее восхищает невозможность точной датировки. Такой анонимности добиться очень трудно. Прически героев тоже ни о чем не говорят. Мужчина может быть и моряком, сошедшим с подводной лодки в 1914 году, и джазменом, отправляющимся в ночной клуб в 1957-м. Нет ни одного намека, ни одной стилистической детали, за которую можно было бы зацепиться. Мастерство высшей пробы. Черный плащ с характерно поднятым воротником принято считать кожаным, однако с таким же успехом он может быть виниловым или резиновым.
   Девушка одета в длинное пальто, тоже темное, из неопределенного материала. Форма подплечников уже проанализирована вдоль и поперек в сотнях постов. В принципе подплечники должны указать хотя бы на десятилетие, но к единому мнению пока прийти не удалось.
   Голова девушки непокрыта. Это можно расценить либо как намерение сбить хронологическую привязку, либо как намек на силу личности: героиня плюет на этикет и правила приличия своего времени. Вокруг ее прически тоже сломано немало копий, опять-таки безрезультатно.
   Сто тридцать четыре предыдущих фрагмента многократно перетасовывались и сшивались фанатиками всего мира в бессчетное количество возможных видеорядов, но по этим обрывкам до сих пор не удалось определить ни времени действия, ни даже элементарного связующего сюжета.
   Историю не раз пытались досочинить, заполнить пробелы собственными измышлениями; наиболее интересные спекуляции новоявленных запрудеров [8] давно живут своей жизнью, превратившись в независимые кинематографические артефакты. Кейс по большому счету не одобряет этих попыток.
   Сидя в полумраке Дэмиеновой квартиры, она наблюдает, как на экране сливаются в поцелуе две пары губ, и знает только, что ничего не знает. Хотя отдала бы все на свете, чтобы целиком посмотреть фильм — а он существует, не может не существовать, — из которого надерганы эти восхитительные кусочки.
   Над головами обнявшейся пары вспыхивает белый огонь, и черные тени тянутся кривыми когтями, как в «Кабинете доктора Калигари» [9]… Это все, экран гаснет.
   Кейс нажимает кнопку, проигрывает фрагмент еще раз.
   На форуме полным-полно новых постов: за день набежало несколько страниц. В основном догадки и возбужденный треп в ожидании номера 135. Нужно быть в настроении, чтобы это читать.
   Сонливость накатывает, как тяжелая мутная волна; бессилен даже колумбийский кофе.
   Кейс вяло раздевается, чистит зубы. Одеревеневшее тело вибрирует от кофеина. Она выключает свет, добредает до кровати и заползает — в буквальном смысле слова — под жесткое серебряное покрывало.
   Тяжелая волна нарастает, расшибается с налета.
   Свернуться калачиком, в позе зародыша. Отдаться тяжелой волне. Остро прочувствовать одиночество.

4. АРИФМЕТИЧЕСКИЕ ГРАНАТЫ

   Каким-то чудом Кейс удается промахнуть мимо безликого часа и доспать до зазеркального утра.
   Ее будит странный гибрид легкой мигрени и металлических бликов на крыльях отлетевшего сна.
   По-черепашьи высунув голову из-под гигантской печной рукавицы, она щурится на сияющие квадраты окон. Солнечный день. Душа, судя по всему, успела за это время подлететь поближе; отношения с Зазеркальем перешли в новую фазу — экзотермический скачок, сопровождающийся выбросом энергии. Кейс выпрыгивает из кровати — прямиком в ванную, где хромированный итальянский душ можно настроить на массажный режим. Шипят бодрящие колючие струи. Водяная составляющая Дэмиенова ремонта выше всяких похвал.
   Кейс кажется, что рычагами ее тела завладела некая деятельная сущность, обладающая собственным разумом и преследующая непостижимые цели. Любопытно посмотреть, к чему это приведет.
   Высушить голову. Составить ПК на основе черных джинсов. Залить хлопья «Витабикс» молоком, добавить кусочки банана. У молока неуловимый зазеркальный привкус.
   Кейс остается только наблюдать, как деятельная сущность уверенно орудует рычагами: отрывает зубами кусок черной изоленты, небрежно заклеивает прожженную дыру. Элемент устаревшего панковского стиля. Надеть вылеченную куртку, проверить деньги и ключи, сбежать по ступенькам, которых еще не коснулся ремонт, мимо чьего-то спортивного велосипеда и стопок старых журналов.
   Улица залита солнечным янтарем: полная неподвижность. Исключение — кот, промелькнувший мазком коричневой акварели. Кейс прислушивается на ходу: белый лондонский шум набирает силу.
   Чувствуя прилив необъяснимого счастья, она шагает по Парквею; на углу Хай-стрит подворачивается такси, которое вовсе не такси, а просто голубая зазеркальная «джетта», покрытая пылью. Русский водитель за рулем; они едут в Ноттинг-Хилл. Кейс не боится: водитель слишком стар, слишком интеллигентен и слишком неодобрительно на нее поглядывает.
   Машина выезжает из Камден-тауна. Кейс сразу же теряет чувство направления. У нее в голове нет дорожной карты города — только схема метро с прилегающими пешеходными маршрутами.
   Тошнотворные крутые повороты в лабиринте незнакомых улиц. За окном мелькает непрерывная череда антикварных магазинчиков с периодическими вкраплениями пабов.
   Голые блестящие щиколотки черноволосого мужчины, одетого в дорогое вечернее платье — он стоит в дверях с газетой и стаканом молока. Армейский грузовик с непривычно-хмурым выражением фар; кузов, затянутый брезентом; беретка водителя.
   Элементы зазеркальной уличной обстановки, назначение которых Кейс не может угадать. Местные аналоги странного заведения под названием «Пункт проверки качества воды» рядом с ее манхэттенской квартирой. Приятель однажды пошутил: внутри ничего нет, кроме крана и стаканчика. Кейс часто представляет себя в этой роли — инспектор-обходчик, который проверяет вкус воды в разных частях города. Не то чтобы этим хочется заниматься всерьез, просто успокаивает сама возможность существования такой профессии.
   К моменту прибытия в Ноттинг-Хилл деловая сущность неожиданно покидает командный пункт, и Кейс остается одна, в растерянности. Расплатившись с русским, она выходит из машины напротив Портобелло и спускается в подземный переход, воняющий пятничной мочой. Большие зазеркальные банки из-под пива, раздавленные, как тараканы. Метафизика коридора. Острая жажда кофеина.
   Увы, «Старбакс» на втором этаже за углом еще не открылся. За стеклом опрятный юнец сражается с огромными лотками, нагруженными выпечкой.
   Кейс бесцельно бредет по улице, приближаясь к субботней ярмарке. Время семь тридцать. Она не помнит, во сколько открываются магазины, но к девяти здесь уже будет не протолкнуться. Зачем понадобилось сюда ехать? Она ведь не собирается покупать антиквариат.
   Кейс продолжает идти в сторону ярмарки. Мимо тянутся миниатюрные домики, раздражающе ухоженные; здесь их, кажется, называют «конюшни». И вдруг замечает этих людей: трое по-разному одетых мужчин, с одинаково поднятыми воротниками. Они неподвижно и озабоченно глядят в открытый багажник маленькой, нехарактерно старой зазеркальной машины. Точнее, не зазеркальной, а просто английской: по ту сторону океана у нее нет эквивалента. Чуткая память с болезненной поспешностью подсказывает возможное название: «Воксхолл».
   Кейс не в состоянии объяснить, что в этих троих кажется столь необычным. Может, серьезность, с которой они разглядывают содержимое багажника? Бритоголовый негр, самый крупный из них, хотя и не самый высокий, затянут наподобие сардельки в нечто черное и блестящее, напоминающее искусственную кожу. Рядом сутулится длинный тип с цементным лицом; его допотопный водонепроницаемый плащ «Барбур» сверкает и лоснится на рукавах, как свежий конский навоз. Третий, молодой блондин с короткой стрижкой, одет в мешковатые скейтбордистские шорты и потрепанную джинсовую куртку; на плече у него объемная сумка, как у почтальона. Шорты и Лондон совсем не вяжутся друг с другом, думает Кейс, приближаясь к троице и заглядывая в багажник.
   Там лежат гранаты.
   Черные компактные цилиндры, всего шесть штук, покоятся на сером свитере среди картонных коробок.
   — Эй, девушка! — окликает парень в шортах.
   — Алле! — раздраженно вторит серолицый тип.
   Пора уносить ноги, думает Кейс. Но вместо этого поворачивается к мужчинам: -А?
   — Вот, это и есть «Курты», — говорит блондин, подступая ближе.
   — Да это же не она, идиот! — прерывает серолицый, уже со злостью. — Она не придет, ясно!
   Блондин озадаченно моргает:
   — Так вы не за «Куртами»?
   — За чем, простите?
   — Ну, за арифмометрами.
   Кейс, не в силах сдержать любопытства, склоняется над багажником.
   — Что это за штуки?
   — Арифмометры, — отвечает негр.
   Скрипя пластиковой курткой, он наклоняется, берет одну из гранат и отдает Кейс. Тяжелая штука, с насечкой, чтоб не соскальзывала рука. По бокам вертикальные прорези с ползунками, сверху окошки с циферками. На торце ручка, как на кофемолке. Стратегическая кофемолка.
   — Ничего не понимаю, — говорит Кейс, борясь с ощущением нереальности. Вот сейчас все поплывет, и она проснется в Дэмиеновой кровати.
   Покрутив предмет в руках, она находит то, что искала — фирменный знак. СДЕЛАНО В ЛИХТЕНШТЕЙНЕ. Лихтенштейн?
   — Для чего они нужны?
   — Особо точный инструмент, — отвечает негр, — для арифметических операций. Заметьте, ни одной электронной детали, голая механика. С ним работать — все равно что снимать на старую тридцатипятимиллиметровую камеру. Это самый маленький механический калькулятор, когда-либо созданный человеком. — Голос у негра мягкий, сладкозвучный. — Его изобрел австралиец Курт Герцтарк еще во время войны. Он тогда был узником Бухенвальда. Лагерное начальство о его работе знало, но не препятствовало. Это вписывалось в концепцию «интеллектуального рабства». Арифмометр хотели подарить фюреру, когда закончится война. Однако в 1945 году Бухенвальд освободили американцы. А Герцтарк сумел выжить и даже сохранил свои чертежи.
   Негр осторожно берет арифмометр у Кейс. Какие огромные у него руки! Толстые пальцы двигают ползунки, выставляя число. Сжав ребристое утолщение, он прокручивает ручку. Мягко стрекочет механизм, в окошках меняются цифры. Неф подносит прибор к глазам: