– Зачем? – удивился Сатана. – Может, он петух?
– Где же цепь, где главные деньги? – разозлился Нугзар, усматривая в найденном члене нехороший знак. – У тебя тоже ничего, пусто?
Но Сатана не успел ответить. Они одновременно услышали, как поворачивается ключ во входной двери. Сатана, успев задернуть штору кабинета, отпрянул к полке и вытащил из-за пояса наган. Лицо его перекосилось. Нугзар упреждающе поднял руку. Дверь хлопнула. Щелчки замков и клавиш сигнализации. Мужской голос произнес:
– Ну, все в порядке, никого. Заходи, милая!
– Неудобно как-то, Давид Соломонович, а вдруг жена вернется? – отозвался женский голос.
– Гита, девочка, я же объяснил тебе – моя змея в командировке. Как только я узнал об ее отъезде, тотчас вернулся в город. Я очень соскучился по тебе. Кстати, козочка, у меня тут кое-что для тебя припасено, помнишь, я говорил? Сейчас, сейчас…
И воцарилась тишина, прерываемая шуршанием объятий.
Сатана и Нугзар переглянулись. Сатана руками спросил – что будем делать? Нугзар пожал плечами и, растопырив пятерню, ткнул ею в воздухе – другого выхода не было. Но показал на наган и погрозил – не стрелять! Потом вытащил из кармана злосчастные чулки. Бесшумно, двумя большими шагами на цыпочках, оказался около Сатаны, который в щель наблюдал, как в передней высокий бравый старик обнимает молодую блондинку с челкой во весь лоб.
– Нацепи! – протянул он Сатане чулок. – Будем давить!
– Как я скучал по тебе, девочка моя, Гита!.. Пойдем, я наберу тебе ванну, сделаю кофе, открою шампанское, – говорил старик, скидывая туфли и влезая в домашние тапочки. – Потру твою нежную спинку… Поцелую твои ножки…
Они ушли в комнаты.
Нугзар натянул чулок, поджался.
– Готов?.. – оглядел он Сатану. – Ты – к ней, я – к нему!.. Поправь чулок. Вперед!.. – скомандовал он и с треском распахнул дверь.
Он настиг старика около спальни. Тот, застыв с халатом в руке, растерянно смотрел на черноголовое чудовище. Из другой комнаты слышались визги и шлепки увесистых пощечин.
– Молчать! Лицом к стене! – грозно произнес Нугзар, потрясая в воздухе финкой.
Слышались звуки борьбы – это Сатана загонял женщину в туалет. Грохот двери и щелчок задвижки. Старик открыл от испуга рот и ошарашенно уставился на сверкающее у него перед очками лезвие.
– Лицом к стене, сказано! Руки на стену! – повысил голос Нугзар и резко повернул старика.
Споткнувшись, тот уперся в стену и глухо булькнул что-то.
– Слушай меня внимательно. Ты с этой шлюхой явился не вовремя, поэтому тебе придется самому отдать мне все.
Старик стоял недвижно. Нугзар положил ему на плечо свою руку, от которой исходил такой жар, что старик невольно попытался сбросить ее. Но рука сжала его сильней, а Нугзар, нагнувшись к его уху, повторил серьезно, размеренно и разборчиво:
– Слушай внимательно, Давид! Сейчас ты отдашь мне все, что есть у тебя тут ценного, а не то страшная смерть – и тебе, и ей!.. Цепь, деньги за дачу, деньги на Израиль! Я знаю – все тут. Если не отдашь сам – будем пытать, а потом убьем – и тебя, и ее, потом обыщем квартиру и все равно найдем. Понял? Пока вернется твоя змея – одни черви от вас останутся в этой жаре!.. Соображаешь?.. Слышишь меня?.. – И он лезвием финки поскреб висок старика, подцепил его очки, приподнял их и водрузил на место. Старик поежился, а Нугзар, перехватив его за локоть, повторил как заклинание: – Не отдашь сам – будем пытать, убьем. Мы знаем точно, что деньги у тебя где-то тут! – И он очертил лезвием круг.
– Но… – выдавил наконец Давид Соломонович. – Но… Вы уже… Я вижу… – Не оборачиваясь, он кивком указал на развороченную спальню.
– Это цацки, ерунда. Я говорю о живых деньгах. Ведь тебе принесли неделю назад деньги за дачу?.. Хочешь скажу, в котором часу покупатель приходил? В полдвенадцатого ночи. На нем была черная рубашка с белыми полосами. И приехал он на белой «семерке»!
Спина старика обмякла.
– Недаром ты поставил квартиру на сигнализацию, а?.. – ехидно добавил Нугзар для надежности.
В это время из туалета послышались всплески.
– Слышишь? – спокойно произнес Нугзар, внимательно прислушиваясь к своей руке, которая, казалось, влезла в старика и шарит в его голове. – Это только начало… Ты измучаешься, умрешь, а деньги мы все равно найдем.
Появился Сатана. Подскочив к старику, он закричал, потрясая лимонкой:
– Где бабки? – но Нугзар остановил его:
– Подожди! Убить его мы всегда успеем. Может быть, он поймет, в конце концов, что происходит. Должен понять, не мальчик… – И он сильнее сжал локоть старика, проникая в него, словно в вату.
Тот пробормотал, озираясь на Сатану:
– Что мне еще дать? Вы все уже забрали…
– Что-о-о? – зарычал Сатана, но Нугзар остановил его:
– Нет, бить мы его не будем… Иди, включай газ, грей отвертку!
Плечи старика поникли. Он взялся за галстук:
– Мне нехорошо…
– Понимаю. Поэтому и говорю – отдай все, и мы уйдем. Разве твоя жизнь не дороже этих бумажек? Я знаю, что ты замыслил сбежать в Израиль. Долго собирался, долго. Я ведь не прошу у тебя того, чего тут нет, что уже в тельавивских банках покоится. Отдай мне то, что в квартире. У тебя еще останется! Будешь себе дальше своих цыпочек лизать, будут и они у тебя сосать… А так – муки, смерть, могила… Так что выбирай! – И Нугзар, загипнотизированный своими же словами, опять поднес к носу старика блестящее жало финки. Тот отпрянул. – Ну?
– Надо пройти в кабинет, – пробормотал старик.
– Надо – пройдем. Пошли! – И Нугзар повел старика за локоть по квартире; тот с трудом волочил ноги в шлепанцах.
В кабинете, увидев вскрытые ящики, он развел руками:
– Вы и здесь уже были… Что вам еще надо? Больше ничего нет. Все.
– Все, говоришь? – Нугзар швырнул старика в кресло. – Комедию ломаешь перед смертью? Эй, веди эту шлюху сюда! – крикнул он в сторону кухни, где гремел конфорками Сатана, а сам навис над стариком. – Где главные деньги? Где двухкиловая цепь, которую твоя мать подарила твоей жене на свадьбу? Где?
Появился Сатана. Он за руку тащил женщину. Та упиралась. Во рту у нее торчал кляп из туалетной бумаги.
– Ну, что с ней сделать? Говори!
Старик поежился.
– Молчишь? Тогда давай, покажи ему, что его ожидает! – И Нугзар яростно махнул рукой.
Сатана рывком нагнул женщину к столу, распластал ее и, задрав юбку, с треском сорвал трусы, сбросил со своих плеч лямки, спустил комбинезон…
– Боже! – пробормотал старик.
– Это и с тобой он сделает. Он любит мужчин ебать, в зоне научился… – Под стоны и охи женщины Нугзар нагнулся к уху старика и прошептал: – Мы ведь так просто не уйдем, понимаешь? Ведь все равно найдем, но только тебя уже не будет на этом свете!
Старик стал отворачиваться, всхлипывая:
– Подонки, подонки!..
– Что? – холодно спросил Нугзар. – Ее отваляем и убьем, тебя будем пытать, потом тоже убьем, а деньги будут наши!
Вдруг Нугзару показалось, что старик поглядывает в сторону письменного стола. Подозрительно спросил:
– Стол на сигнализации? Как только скрипнет входная дверь – я прирежу тебя, учти. Зарежу как свинью!
– Пусть он прекратит! – взмолился старик, слабо взмахивая рукой в сторону Сатаны.
– Говори, где деньги?
Старик жевал губами, не в силах произнести ни звука. Женщина, ерзая лицом по столу, стонала в такт толчкам. Нугзар в очередной раз дернул старика:
– Эй, дошло до тебя, наконец?
Сатана сунул дуло нагана куда-то вниз. Женщина взвизгнула.
Старик вскрикнул:
– Хватит! Я отдам деньги! Пусть он прекратит!
Нугзар поднял руку с финкой.
Стоны затихли. Сатана натянул робу, легко подтолкнул Гиту к креслу, она упала в него, запутавшись в обвитых вокруг щиколоток трусах. Старик встал на нетвердые ноги. Нугзар взял его за локоть. И они опять пошли по квартире. Старик обернулся на кресло, где полулежала Гита, но Нугзар потянул его за собой:
– Он не тронет ее без приказа.
Миновав сумрачную гостиную с мерцающей мебелью и душистым полом, они оказались в библиотеке.
– Вон, зеленая книга! – задрал голову старик, стараясь не смотреть на жуткий черный обрубок головы Нугзара.
– Что значит – зеленая? Ты полагаешь, я читать не умею, а? Не меньше твоего прочел, не сомневайся! Стефан Цвейг? Лезь сам!
Когда старик, трясясь всем телом и опираясь на его руку, влез на стул и вытащил книгу, Нугзар сказал ему:
– Ты не зря все-таки приехал из Ликани…
Старик протянул ему книгу. Это был макет, набитый сторублевками.
– Сколько тут? – хмукнул Нугзар.
– Не знаю… На черный день прятал.
– Черного дня ты еще не видел… – угрожающе хмыкнул Нугзар. Он попытался вытащить деньги из картонного каркаса, но купюры оказались такими ломкими и хрупкими от старости, что стали крошиться в его пальцах, как табачный лист. Нугзар покачал головой. – Всякие деньги видел, но чтобы вот так, от старости… Значит, еще много есть! – заключил он, перетирая в пальцах банкноту в прах.
Потом из-под чулка заглянул тяжелым взглядом старику прямо в душу:
– Здесь мало, мизер.
Старик опустился в кресло:
– Это последнее…
– Не торгуйся, жизнь дороже. Ты же видишь – это пепел, пыль, а не деньги. Где главный куш? Цепь?
– Цепь она продала… – пролепетал старик. – Это последнее.
– Врешь!.. Цепь еще недавно видели. – Нугзар ощерился. – Вот ты сейчас поймешь, какое оно, последнее, бывает! Эй! Волоки сюда эту блядь! И веревки из кухни! И пилу! А ты готовься! – обернулся он к старику. – Пришел твой конец, дурак! Про вас, евреев, говорят, что вы хитрые и мудрые, но ты, видно, туп, как пробка! И жаден, жид!
Появился Сатана. Он волоком тащил женщину. В другой руке у него был мешок и веревки. На плече брякала сумка.
– Вяжи ее к батарее, – деловито приказал Нугзар. – И заткни ей опять рот!
– Чем же заткнуть? – стал озираться Сатана, придерживая женщину на полу, как овцу перед закланием. – А, вот… – И он потянул со стола вышитую скатерть. На пол со звоном посыпалась какая-то мелочь. Старик, сидя на стуле, безучастно смотрел перед собой, изредка поднимая руку к узлу галстука, который был давно распущен. Он, казалось, даже не заметил, как Нугзар приторочил его веревкой к стулу. Когда Сатана вытащил из сумки пилу старик тупо спросил:
– Зачем?
– Пилить будем, – буднично отозвался Нугзар, разматывая шнур. – Раз ты так и не понял, кто перед тобой. А потом ее… Потом опять тебя… Ну? Скажешь, где деньги, старый осел?
– Стой! Он будет орать, ему тоже надо заткнуть рот! – остановил его Сатана и принялся рвать кусок от скатерти. Ткань не поддавалась. Тогда Нугзар помог ему, со свистом финкой рассекая ткань. Старик при этом отчаянно мигнул.
Нугзар неторопливо размотал шнур и показал старику вилку:
– Последний раз спрашиваю – где деньги?
Старик молчал.
Тогда Нугзар рванул рубаху на старике и приложил к его груди пилу:
– Ну?
Старик съежился, поник головой. Нугзар пару раз шлепнул его по щекам:
– Не притворяйся! Где деньги?
Свесив голову, старик произнес:
– Сними с сердца!
– Где деньги? – сумрачно произнес Нугзар, глядя из-под чулка отсутствующим отрешенным взглядом, от которого старика передернуло больше, чем от пилы. Сатана стоял наготове с куском скатерти. – Где деньги? – повторил Нугзар, сунул вилку в розетку и положил палец на кнопку.
– На кухне, в синей сумке, где картошка.
Нугзар выдернул вилку, а Сатана, перепрыгнув через Гиту, метнулся в кухню. Нугзар все это время стоял около старика, не спуская глаз с его лица, которое стало каким-то умиротворенным.
Сатана вернулся со спортивной сумкой. Прошуршав змейкой, развалил ее. На пол посыпались пачки денег. Коричневые сторублевки, зеленые доллары, всякие разноцветные купюры. Нугзар застыл.
– Молодец! – вырвалось у него. – А еще говорят, что у гинекологов грязная работа!
– Вот пиздовый доктор! – расплылся в улыбке Сатана, подняв по привычке руку схватиться за клок, но нарвался на скользкий чулок.
Старик молчал, закрыв глаза. Нугзар сел на корточки и поворошил пачки. Старик вдруг посерел, обмяк и вместе со стулом повалился на пол, набок.
– Что такое? – крикнул Сатана.
– Черт его знает! Плохо ему! Собирай деньги в сумку! – освобождая старика от веревок и переворачивая его на спину, приказал Нугзар.
Тут от батареи замычала женщина. Нугзар оставил старика и перебрался к ней.
– С тобой что делать? – заглянув ей в глаза, спросил он.
Женщина опять замычала.
– Если тебя найдут здесь с ним, мертвым, тебе конец.
Она в ужасе задвигалась, показывая глазами на кляп.
Нугзар вырвал ткань.
– Умер? – приглушенно прохрипела она.
– Не знаю. Может быть.
– Возьмите меня с собой! – взмолилась она, со страхом глядя на неподвижное тело старика. – Не оставляйте меня тут! Я ничего никому не скажу!
– Хорошо. Иди поправь юбку, лицо попудри! Быстро! – принял решение Нугзар, потом склонился над стариком, который беззвучно лежал на спине и смотрел в потолок. – Давид! – произнес он.
Веки старика дрогнули.
– Это инфаркт, – прошелестел он синими губами. – Второй инфаркт… Вызови «скорую»…
Нугзар, наклонившись к его уху, проговорил:
– Ты забудь про все это, забудь! Забудь про деньги, это мусор, у тебя еще много есть, я знаю. И смотри – не делай глупостей, не вздумай ничего затевать… Это бесполезно, потому что, кроме стыда, ничего не принесет. Подумай сам. Затаскают, опозорят, а нас через два часа не только в городе – в стране не будет. На таможне нас уже ждут. Так что инфаркт – и все. Лежи смирно, я вызову «скорую»…
– Как вы вошли? Кто вы?
Нугзар усмехнулся:
– У нас имени нету… – Он поднял трубку, набрал 03, но было занято. Набрал еще раз. Опять занято. – Может, на диван тебя? – спросил он.
– Нет, не трогай.
Нугзар поднял с пола макет с деньгами, крикнул в комнаты:
– Быстрее!.. – набрал еще раз. Занято.
Сатана отвязал Гиту, схватил сумку, мешок. Перекинул через плечо брезентовую сумку с инструментами, стоял, готовый.
И опять гудки. Нугзар набирал еще минуты две. Безрезультатно.
– Ну, не моя вина… Все время занято, – пожал он плечами. – Я оставлю дверь открытой – если повезет, соседи найдут. Больше ничего сделать не могу.
Они вышли на площадку и начали спускаться вниз, сняв с лиц чулки. Нугзар сказал Гите:
– Не забывай, я рядом. Если что – прикончу на месте.
Та послушно, как школьница, кивнула. Она была в шоке. Нугзар крепко взял ее под руку и быстро повел вниз по гулкой лестнице. Застучали каблучки.
– Тише! – приказал он, и каблучки перестали стучать. Следом пыхтел Сатана.
Около входной двери они на секунду замерли. Нугзар выглянул наружу, подтолкнул Гиту, еще раз предупредив:
– Не забудь – я сзади, в двух шагах. Пикнуть не успеешь. Иди! – И он сунул ей в руки макет книги. – Иди до угла, дама с книжкой!
У Гиты дрогнула спина, напрягся затылок, и она деревянно пошла через двор, где так же, как и час назад, под деревом играли дети да ошалевшие кошки слонялись по пеклу, не находя места для отдыха. Нугзар сверлил взором ее затылок, вполголоса командуя сзади:
– Налево! Направо! За угол! Вперед!
Когда показалась машина с дремавшим бородачом, Нугзар сказал ей в спину:
– Вон белый «Москвич» с крестами. Садись в него!
Она ускорила шаг и вскоре уже дергала ручку. Нугзар помог ей открыть заднюю дверцу. Сатана с мешком и сумкой вломился с другой стороны.
– Подъем! – садясь вперед, потряс Нугзар Мамуда. – Поехали, да побыстрее!
Мамуд восхищенно уставился на Гиту:
– Ва, где взяли?
– Поехали! – перекрестился Нугзар.
Когда они объезжали Площадь героев, вдруг хлынул яростный августовский ливень.
– Хорошо!.. Первый дождь за лето! Сегодня ты будешь в кайфе, Мамуд! – И Нугзар, рассмеявшись, хлопнул по плечу ощерившегося бородача. – Ялла, Мамуд!
И Мамуд, выжимая газ, завизжал:
– Ялла! Ялла! Ялла!
Он давно не слышал радостного смеха своего спасителя и был рад, что все обошлось хорошо, без стрельбы, погони и ментов.
10
– Где же цепь, где главные деньги? – разозлился Нугзар, усматривая в найденном члене нехороший знак. – У тебя тоже ничего, пусто?
Но Сатана не успел ответить. Они одновременно услышали, как поворачивается ключ во входной двери. Сатана, успев задернуть штору кабинета, отпрянул к полке и вытащил из-за пояса наган. Лицо его перекосилось. Нугзар упреждающе поднял руку. Дверь хлопнула. Щелчки замков и клавиш сигнализации. Мужской голос произнес:
– Ну, все в порядке, никого. Заходи, милая!
– Неудобно как-то, Давид Соломонович, а вдруг жена вернется? – отозвался женский голос.
– Гита, девочка, я же объяснил тебе – моя змея в командировке. Как только я узнал об ее отъезде, тотчас вернулся в город. Я очень соскучился по тебе. Кстати, козочка, у меня тут кое-что для тебя припасено, помнишь, я говорил? Сейчас, сейчас…
И воцарилась тишина, прерываемая шуршанием объятий.
Сатана и Нугзар переглянулись. Сатана руками спросил – что будем делать? Нугзар пожал плечами и, растопырив пятерню, ткнул ею в воздухе – другого выхода не было. Но показал на наган и погрозил – не стрелять! Потом вытащил из кармана злосчастные чулки. Бесшумно, двумя большими шагами на цыпочках, оказался около Сатаны, который в щель наблюдал, как в передней высокий бравый старик обнимает молодую блондинку с челкой во весь лоб.
– Нацепи! – протянул он Сатане чулок. – Будем давить!
– Как я скучал по тебе, девочка моя, Гита!.. Пойдем, я наберу тебе ванну, сделаю кофе, открою шампанское, – говорил старик, скидывая туфли и влезая в домашние тапочки. – Потру твою нежную спинку… Поцелую твои ножки…
Они ушли в комнаты.
Нугзар натянул чулок, поджался.
– Готов?.. – оглядел он Сатану. – Ты – к ней, я – к нему!.. Поправь чулок. Вперед!.. – скомандовал он и с треском распахнул дверь.
Он настиг старика около спальни. Тот, застыв с халатом в руке, растерянно смотрел на черноголовое чудовище. Из другой комнаты слышались визги и шлепки увесистых пощечин.
– Молчать! Лицом к стене! – грозно произнес Нугзар, потрясая в воздухе финкой.
Слышались звуки борьбы – это Сатана загонял женщину в туалет. Грохот двери и щелчок задвижки. Старик открыл от испуга рот и ошарашенно уставился на сверкающее у него перед очками лезвие.
– Лицом к стене, сказано! Руки на стену! – повысил голос Нугзар и резко повернул старика.
Споткнувшись, тот уперся в стену и глухо булькнул что-то.
– Слушай меня внимательно. Ты с этой шлюхой явился не вовремя, поэтому тебе придется самому отдать мне все.
Старик стоял недвижно. Нугзар положил ему на плечо свою руку, от которой исходил такой жар, что старик невольно попытался сбросить ее. Но рука сжала его сильней, а Нугзар, нагнувшись к его уху, повторил серьезно, размеренно и разборчиво:
– Слушай внимательно, Давид! Сейчас ты отдашь мне все, что есть у тебя тут ценного, а не то страшная смерть – и тебе, и ей!.. Цепь, деньги за дачу, деньги на Израиль! Я знаю – все тут. Если не отдашь сам – будем пытать, а потом убьем – и тебя, и ее, потом обыщем квартиру и все равно найдем. Понял? Пока вернется твоя змея – одни черви от вас останутся в этой жаре!.. Соображаешь?.. Слышишь меня?.. – И он лезвием финки поскреб висок старика, подцепил его очки, приподнял их и водрузил на место. Старик поежился, а Нугзар, перехватив его за локоть, повторил как заклинание: – Не отдашь сам – будем пытать, убьем. Мы знаем точно, что деньги у тебя где-то тут! – И он очертил лезвием круг.
– Но… – выдавил наконец Давид Соломонович. – Но… Вы уже… Я вижу… – Не оборачиваясь, он кивком указал на развороченную спальню.
– Это цацки, ерунда. Я говорю о живых деньгах. Ведь тебе принесли неделю назад деньги за дачу?.. Хочешь скажу, в котором часу покупатель приходил? В полдвенадцатого ночи. На нем была черная рубашка с белыми полосами. И приехал он на белой «семерке»!
Спина старика обмякла.
– Недаром ты поставил квартиру на сигнализацию, а?.. – ехидно добавил Нугзар для надежности.
В это время из туалета послышались всплески.
– Слышишь? – спокойно произнес Нугзар, внимательно прислушиваясь к своей руке, которая, казалось, влезла в старика и шарит в его голове. – Это только начало… Ты измучаешься, умрешь, а деньги мы все равно найдем.
Появился Сатана. Подскочив к старику, он закричал, потрясая лимонкой:
– Где бабки? – но Нугзар остановил его:
– Подожди! Убить его мы всегда успеем. Может быть, он поймет, в конце концов, что происходит. Должен понять, не мальчик… – И он сильнее сжал локоть старика, проникая в него, словно в вату.
Тот пробормотал, озираясь на Сатану:
– Что мне еще дать? Вы все уже забрали…
– Что-о-о? – зарычал Сатана, но Нугзар остановил его:
– Нет, бить мы его не будем… Иди, включай газ, грей отвертку!
Плечи старика поникли. Он взялся за галстук:
– Мне нехорошо…
– Понимаю. Поэтому и говорю – отдай все, и мы уйдем. Разве твоя жизнь не дороже этих бумажек? Я знаю, что ты замыслил сбежать в Израиль. Долго собирался, долго. Я ведь не прошу у тебя того, чего тут нет, что уже в тельавивских банках покоится. Отдай мне то, что в квартире. У тебя еще останется! Будешь себе дальше своих цыпочек лизать, будут и они у тебя сосать… А так – муки, смерть, могила… Так что выбирай! – И Нугзар, загипнотизированный своими же словами, опять поднес к носу старика блестящее жало финки. Тот отпрянул. – Ну?
– Надо пройти в кабинет, – пробормотал старик.
– Надо – пройдем. Пошли! – И Нугзар повел старика за локоть по квартире; тот с трудом волочил ноги в шлепанцах.
В кабинете, увидев вскрытые ящики, он развел руками:
– Вы и здесь уже были… Что вам еще надо? Больше ничего нет. Все.
– Все, говоришь? – Нугзар швырнул старика в кресло. – Комедию ломаешь перед смертью? Эй, веди эту шлюху сюда! – крикнул он в сторону кухни, где гремел конфорками Сатана, а сам навис над стариком. – Где главные деньги? Где двухкиловая цепь, которую твоя мать подарила твоей жене на свадьбу? Где?
Появился Сатана. Он за руку тащил женщину. Та упиралась. Во рту у нее торчал кляп из туалетной бумаги.
– Ну, что с ней сделать? Говори!
Старик поежился.
– Молчишь? Тогда давай, покажи ему, что его ожидает! – И Нугзар яростно махнул рукой.
Сатана рывком нагнул женщину к столу, распластал ее и, задрав юбку, с треском сорвал трусы, сбросил со своих плеч лямки, спустил комбинезон…
– Боже! – пробормотал старик.
– Это и с тобой он сделает. Он любит мужчин ебать, в зоне научился… – Под стоны и охи женщины Нугзар нагнулся к уху старика и прошептал: – Мы ведь так просто не уйдем, понимаешь? Ведь все равно найдем, но только тебя уже не будет на этом свете!
Старик стал отворачиваться, всхлипывая:
– Подонки, подонки!..
– Что? – холодно спросил Нугзар. – Ее отваляем и убьем, тебя будем пытать, потом тоже убьем, а деньги будут наши!
Вдруг Нугзару показалось, что старик поглядывает в сторону письменного стола. Подозрительно спросил:
– Стол на сигнализации? Как только скрипнет входная дверь – я прирежу тебя, учти. Зарежу как свинью!
– Пусть он прекратит! – взмолился старик, слабо взмахивая рукой в сторону Сатаны.
– Говори, где деньги?
Старик жевал губами, не в силах произнести ни звука. Женщина, ерзая лицом по столу, стонала в такт толчкам. Нугзар в очередной раз дернул старика:
– Эй, дошло до тебя, наконец?
Сатана сунул дуло нагана куда-то вниз. Женщина взвизгнула.
Старик вскрикнул:
– Хватит! Я отдам деньги! Пусть он прекратит!
Нугзар поднял руку с финкой.
Стоны затихли. Сатана натянул робу, легко подтолкнул Гиту к креслу, она упала в него, запутавшись в обвитых вокруг щиколоток трусах. Старик встал на нетвердые ноги. Нугзар взял его за локоть. И они опять пошли по квартире. Старик обернулся на кресло, где полулежала Гита, но Нугзар потянул его за собой:
– Он не тронет ее без приказа.
Миновав сумрачную гостиную с мерцающей мебелью и душистым полом, они оказались в библиотеке.
– Вон, зеленая книга! – задрал голову старик, стараясь не смотреть на жуткий черный обрубок головы Нугзара.
– Что значит – зеленая? Ты полагаешь, я читать не умею, а? Не меньше твоего прочел, не сомневайся! Стефан Цвейг? Лезь сам!
Когда старик, трясясь всем телом и опираясь на его руку, влез на стул и вытащил книгу, Нугзар сказал ему:
– Ты не зря все-таки приехал из Ликани…
Старик протянул ему книгу. Это был макет, набитый сторублевками.
– Сколько тут? – хмукнул Нугзар.
– Не знаю… На черный день прятал.
– Черного дня ты еще не видел… – угрожающе хмыкнул Нугзар. Он попытался вытащить деньги из картонного каркаса, но купюры оказались такими ломкими и хрупкими от старости, что стали крошиться в его пальцах, как табачный лист. Нугзар покачал головой. – Всякие деньги видел, но чтобы вот так, от старости… Значит, еще много есть! – заключил он, перетирая в пальцах банкноту в прах.
Потом из-под чулка заглянул тяжелым взглядом старику прямо в душу:
– Здесь мало, мизер.
Старик опустился в кресло:
– Это последнее…
– Не торгуйся, жизнь дороже. Ты же видишь – это пепел, пыль, а не деньги. Где главный куш? Цепь?
– Цепь она продала… – пролепетал старик. – Это последнее.
– Врешь!.. Цепь еще недавно видели. – Нугзар ощерился. – Вот ты сейчас поймешь, какое оно, последнее, бывает! Эй! Волоки сюда эту блядь! И веревки из кухни! И пилу! А ты готовься! – обернулся он к старику. – Пришел твой конец, дурак! Про вас, евреев, говорят, что вы хитрые и мудрые, но ты, видно, туп, как пробка! И жаден, жид!
Появился Сатана. Он волоком тащил женщину. В другой руке у него был мешок и веревки. На плече брякала сумка.
– Вяжи ее к батарее, – деловито приказал Нугзар. – И заткни ей опять рот!
– Чем же заткнуть? – стал озираться Сатана, придерживая женщину на полу, как овцу перед закланием. – А, вот… – И он потянул со стола вышитую скатерть. На пол со звоном посыпалась какая-то мелочь. Старик, сидя на стуле, безучастно смотрел перед собой, изредка поднимая руку к узлу галстука, который был давно распущен. Он, казалось, даже не заметил, как Нугзар приторочил его веревкой к стулу. Когда Сатана вытащил из сумки пилу старик тупо спросил:
– Зачем?
– Пилить будем, – буднично отозвался Нугзар, разматывая шнур. – Раз ты так и не понял, кто перед тобой. А потом ее… Потом опять тебя… Ну? Скажешь, где деньги, старый осел?
– Стой! Он будет орать, ему тоже надо заткнуть рот! – остановил его Сатана и принялся рвать кусок от скатерти. Ткань не поддавалась. Тогда Нугзар помог ему, со свистом финкой рассекая ткань. Старик при этом отчаянно мигнул.
Нугзар неторопливо размотал шнур и показал старику вилку:
– Последний раз спрашиваю – где деньги?
Старик молчал.
Тогда Нугзар рванул рубаху на старике и приложил к его груди пилу:
– Ну?
Старик съежился, поник головой. Нугзар пару раз шлепнул его по щекам:
– Не притворяйся! Где деньги?
Свесив голову, старик произнес:
– Сними с сердца!
– Где деньги? – сумрачно произнес Нугзар, глядя из-под чулка отсутствующим отрешенным взглядом, от которого старика передернуло больше, чем от пилы. Сатана стоял наготове с куском скатерти. – Где деньги? – повторил Нугзар, сунул вилку в розетку и положил палец на кнопку.
– На кухне, в синей сумке, где картошка.
Нугзар выдернул вилку, а Сатана, перепрыгнув через Гиту, метнулся в кухню. Нугзар все это время стоял около старика, не спуская глаз с его лица, которое стало каким-то умиротворенным.
Сатана вернулся со спортивной сумкой. Прошуршав змейкой, развалил ее. На пол посыпались пачки денег. Коричневые сторублевки, зеленые доллары, всякие разноцветные купюры. Нугзар застыл.
– Молодец! – вырвалось у него. – А еще говорят, что у гинекологов грязная работа!
– Вот пиздовый доктор! – расплылся в улыбке Сатана, подняв по привычке руку схватиться за клок, но нарвался на скользкий чулок.
Старик молчал, закрыв глаза. Нугзар сел на корточки и поворошил пачки. Старик вдруг посерел, обмяк и вместе со стулом повалился на пол, набок.
– Что такое? – крикнул Сатана.
– Черт его знает! Плохо ему! Собирай деньги в сумку! – освобождая старика от веревок и переворачивая его на спину, приказал Нугзар.
Тут от батареи замычала женщина. Нугзар оставил старика и перебрался к ней.
– С тобой что делать? – заглянув ей в глаза, спросил он.
Женщина опять замычала.
– Если тебя найдут здесь с ним, мертвым, тебе конец.
Она в ужасе задвигалась, показывая глазами на кляп.
Нугзар вырвал ткань.
– Умер? – приглушенно прохрипела она.
– Не знаю. Может быть.
– Возьмите меня с собой! – взмолилась она, со страхом глядя на неподвижное тело старика. – Не оставляйте меня тут! Я ничего никому не скажу!
– Хорошо. Иди поправь юбку, лицо попудри! Быстро! – принял решение Нугзар, потом склонился над стариком, который беззвучно лежал на спине и смотрел в потолок. – Давид! – произнес он.
Веки старика дрогнули.
– Это инфаркт, – прошелестел он синими губами. – Второй инфаркт… Вызови «скорую»…
Нугзар, наклонившись к его уху, проговорил:
– Ты забудь про все это, забудь! Забудь про деньги, это мусор, у тебя еще много есть, я знаю. И смотри – не делай глупостей, не вздумай ничего затевать… Это бесполезно, потому что, кроме стыда, ничего не принесет. Подумай сам. Затаскают, опозорят, а нас через два часа не только в городе – в стране не будет. На таможне нас уже ждут. Так что инфаркт – и все. Лежи смирно, я вызову «скорую»…
– Как вы вошли? Кто вы?
Нугзар усмехнулся:
– У нас имени нету… – Он поднял трубку, набрал 03, но было занято. Набрал еще раз. Опять занято. – Может, на диван тебя? – спросил он.
– Нет, не трогай.
Нугзар поднял с пола макет с деньгами, крикнул в комнаты:
– Быстрее!.. – набрал еще раз. Занято.
Сатана отвязал Гиту, схватил сумку, мешок. Перекинул через плечо брезентовую сумку с инструментами, стоял, готовый.
И опять гудки. Нугзар набирал еще минуты две. Безрезультатно.
– Ну, не моя вина… Все время занято, – пожал он плечами. – Я оставлю дверь открытой – если повезет, соседи найдут. Больше ничего сделать не могу.
Они вышли на площадку и начали спускаться вниз, сняв с лиц чулки. Нугзар сказал Гите:
– Не забывай, я рядом. Если что – прикончу на месте.
Та послушно, как школьница, кивнула. Она была в шоке. Нугзар крепко взял ее под руку и быстро повел вниз по гулкой лестнице. Застучали каблучки.
– Тише! – приказал он, и каблучки перестали стучать. Следом пыхтел Сатана.
Около входной двери они на секунду замерли. Нугзар выглянул наружу, подтолкнул Гиту, еще раз предупредив:
– Не забудь – я сзади, в двух шагах. Пикнуть не успеешь. Иди! – И он сунул ей в руки макет книги. – Иди до угла, дама с книжкой!
У Гиты дрогнула спина, напрягся затылок, и она деревянно пошла через двор, где так же, как и час назад, под деревом играли дети да ошалевшие кошки слонялись по пеклу, не находя места для отдыха. Нугзар сверлил взором ее затылок, вполголоса командуя сзади:
– Налево! Направо! За угол! Вперед!
Когда показалась машина с дремавшим бородачом, Нугзар сказал ей в спину:
– Вон белый «Москвич» с крестами. Садись в него!
Она ускорила шаг и вскоре уже дергала ручку. Нугзар помог ей открыть заднюю дверцу. Сатана с мешком и сумкой вломился с другой стороны.
– Подъем! – садясь вперед, потряс Нугзар Мамуда. – Поехали, да побыстрее!
Мамуд восхищенно уставился на Гиту:
– Ва, где взяли?
– Поехали! – перекрестился Нугзар.
Когда они объезжали Площадь героев, вдруг хлынул яростный августовский ливень.
– Хорошо!.. Первый дождь за лето! Сегодня ты будешь в кайфе, Мамуд! – И Нугзар, рассмеявшись, хлопнул по плечу ощерившегося бородача. – Ялла, Мамуд!
И Мамуд, выжимая газ, завизжал:
– Ялла! Ялла! Ялла!
Он давно не слышал радостного смеха своего спасителя и был рад, что все обошлось хорошо, без стрельбы, погони и ментов.
10
Майор на пятиминутке прочитал письмо из Министерства об усилении борьбы с коррупцией, которая после перестройки заметно выросла из-за всеобщего хаоса и разброда. Отпустив угрюмо выслушавших его сотрудников, он оставил в кабинете Пилию и Маку и, уже не сдерживая издевательского смеха, повторил:
– Ясно вам – надо бороться, надо победить! Вначале победим, а потом будем править! Правит всегда победитель, у него власть. А кому еще править, кроме нас?.. У кого опыт, связи, деньги, оружие, наконец? Кого все боятся? Политиков? Да на них плевать все хотят, их тасуют, как карты. А нас так легко не перетасуешь, мы сами кого хочешь тасанем! Все. Сейчас едем в Кахетию, проверим наветы вашего лысого Серго!
Пилия мчался по кахетинскому шоссе на предельной скорости, уверенно распугивая попутные машины. Мака, в сверкающих черных очках, в расстегнутой до пупа рубахе хмуро смотрел на дорогу и изредка материл лысача-райкомовца, который наверняка обманул их, рассказав, что в одной деревне под Телави кто-то выращивает в теплице опиумный мак.
– Что он, двухголовый, чтобы врать такое? – успокаивал его майор с заднего сиденья, грызя семечки и сплевывая шелуху прямо на пол. Он уже нагрыз их столько, что ноги шуршали в плотном слое. – Ты думаешь, он не понимает, что его ждет, если он обманул нас и погнал в такую даль?
Пилия думал о том, зачем это боров решил ехать с ними – неужели поверил лысачу?.. Сам Пилия тоже сомневался в его словах, но Серго с таким упорством стоял на своем, что они решили проверить его показания. Сколько его ни подвешивали на наручниках, сколько ни били, ни угрожали – он ни о чем путном, кроме этой теплицы, не рассказал. Клялся, что знает только название деревни и имя. И от подброшенных чеков категорически отказывался, предупредив, что отец все равно собирается на пенсию, а потому шантаж его не особенно волнует. Конечно, врал. И его, и его отца можно было легко запачкать.
Помучив лысача и убедившись, что ничего, кроме реальной машины и мифической теплицы, из него не выжмешь, они решили съездить посмотреть, о чем тот талдычит. Лысача они оставили в подвале, забрав ключи от машины и решив отложить ее переоформление до понедельника, когда в ГАИ должен дежурить их близкий человек, капитан, который и сделает все без хлопот и забот.
Конечно, лысача можно было обрабатывать и дальше, но они планировали отпустить райкомовца: во-первых, за машину можно взять верные деньги; во-вторых, он им чем-то понравился; в-третьих, Пилия ночью должен лететь в Ташкент.
Пилия мысленно представлял себе предстоящую поездку. Он улетит последним рейсом, доберется до Ферганской долины, там пару дней… И на обратную дорогу столько же, в итоге – неделя. Майору, разумеется, ни слова о поездке. Так, надо ненадолго съездить в Западную Грузию, проведать умирающего родственника. Ничего, пусть они здесь без него поработают, а он потом подключится.
Тем более, что главный «певец», Кукусик, у него в руках, ходит за Пилией, как пес, и смотрит в руки – недавно обнаглел до того, что потребовал за день второй чек – не хватает, мол!.. Пилия, конечно, показал ему «второй чек», но он, подонок, чувствует, что они нуждаются в нем. «Пока нуждаемся!» – усмехнулся про себя Пилия. Кукусик, гнида, даже не подозревает, что ждет его, когда его услуги больше не будут нужны. Никакой прокурор не спасет!
Вдруг вспомнился разговор, который завел словоохотливый шофер такси, когда вез Пилию на день рождения тестя. Шофер был маленький, худенький, с длиннющим носом. Вначале он долго рассказывал о каком-то своем приятеле-забияке, в конце концов попавшем в тюрьму.
– Ну и что там с ним произошло? – вяло поинтересовался Пилия, разглядывая узоры на двух галстуках, которые вез тестю в подарок.
– Что могло случиться?.. – риторически вопросил шофер. – Ничего хорошего! Убили его в тюрьме. Обычная судьба драчунов. Это как пловец, которого в итоге унесет море…
– Вот как? – взглянул Пилия на шофера. – Значит, конец наркомана?..
– В морфии утонет, – уверенно сказал шофер.
– Где столько морфия, чтобы утонуть, – усмехнулся Пилия и продолжил: – Конец пьяницы – в вине? Конец бабника – в сифилисе? Конец игрока – в проигрыше?
– Такова жизнь, – вздохнул шофер.
– А конец убийцы? – напрягся Пилия.
– Смерть, стопроцентная смерть, сто из ста смерть. Пулю съест или нож схлопочет. Как же иначе?
– Но и для всех других конец тот же – смерть! – пробормотал Пилия.
Шофер охотно пояснил:
– Для него смерть будет раньше. Другие уважаемо умрут, а этот – как собака, где-нибудь в канаве. Для других смерть попозже будет, а для убийцы – пораньше. Это Божья справедливость, без нее нельзя! – и сам, кажется, удивился резонности и убедительности своих доводов.
А Пилия весь вечер вспоминал этот нелепый разговор, разглядывая гостей тестя и фантазируя о тех концах, которые им уготованы. Надев черные очки, он цепенел от кодеина. Люди вокруг представлялись ему неведомыми существами – крупными, жрущими, пьющими, орущими, рычащими. И свет мерк в хрустальной люстре, и тамада, с бокалом в руке, был похож на дерево. И блестели в темноте ножи и вилки. Где-то крикнули, ахнули, отозвались, и хруст шел по душной комнате, будто кто-то тщательно перемалывал человеческие кости.
– Направо! – вывел его из противных воспоминаний Мака, указывая на грунтовую дорогу. Майор на заднем сиденье отдыхал от семечек, шелестя ногами в шелухе.
«Китель нацепил в такую жару, для понта!» – неприязненно подумал Пилия, в зеркальце разглядывая майора.
Потом он счел нужным рассказать, что вчера у Кукусика выяснил, что этот врач Гуга регулярно ездил в какую-то московскую наркологическую лабораторию, где проделывал опыты на крысах и собаках, пускал им в башку ток разной силы, воздействовал на центры, которые, как выразился Кукусик, «кайф дают».
– А как он узнавал, что крысы в кайфе? – простодушно удивился Мака.
– Там же приборы, они показывают. Как бы это объяснить? Я сам с трудом понял, да и Кукусик, кретин, мало что смог объяснить вразумительно. Он этот аппарат не видел, только слышал о нем краем уха, про какую-то амигдалу говорили. Короче говоря, в мозгу есть какие-то зоны, которые отзываются на наркотики…
– Зоны сладкого режима… – пошутил майор.
– Если раздражать эти зоны слабыми токами, то можно вызывать кайф. Покрутил ручку – и как будто три ампулы вмазал. Крутанул еще – пара кубов по венам покатила. Так, во всяком случае, он говорит… Ничего себе машинка, а?..
Сиди и крути – ни тебе денег, беготни, улиц, шприцев, барыг, проколов – ничего! Обороты добавляй – и будь здоров! – заключил Пилия. – Гуга эту машинку спер и сюда, в Тбилиси, привез.
У Маки отвисла челюсть. Майор тоже слушал очень внимательно.
– Значит, скоро работы лишимся? – спросил он, зевая и утирая лоб.
– Уже работы мало, – поддакнул Мака. – Если эти морфинисты таких аппаратов понаделают, совсем не будет.
– А ты, бедный, сколько тысяч за свое место отвалил? – прервал его со смехом майор. – Фраернулся, парень!
– Да, – серьезно покачал головой Мака. – Лучше бы я в своей транспортной сидел, надежней было…
Все вздохнули. Время действительно наступило сложное. Перестройка так всех перепугала и перекрутила, что наркотики просто перестали поступать в город. Но зато с тех, кого ловили, можно было драть три шкуры, ничем не рискуя. Раньше приходилось бегать, вылавливать, выискивать, теперь – сиди и жди звонка от стукачей, а потом бери голыми руками без проблем.
– Это где-то здесь, скоро, – предупредил Мака, единственный, кто следил за дорогой.
Они въехали в нужное им село.
– Где дом дяди Михо? Который самый у вас тут богатый? – спросил Пилия у двух женщин в черном. Фамилии крестьянина лысач Серго не знал, но сказал, что зовут его дядя Михо, он самый богатый в селе, его дом – самый большой, а участок – самый огромный.
Одна женщина махнула рукой:
– А, дядя Михо! Прямо, прямо и прямо! – а другая сообщила дополнительно:
– Его дом самый красивый, сразу увидите.
Старательно объезжая лужи, Пилия поехал по селу.
– Ничего себе жилище у дяди Михо! – сказал он, уперев машину в литую решетку, окружавшую необозримый двор и двухэтажный дом с балконами. – Каждый день, небось, хашламу хавает…
– И осликов трахает! – добавил майор.
Пилия усмехнулся:
– Что, Гурам Ильич, завидно стало?.. Тебе бы такой домик, с хашламой, осликами и поросятками!
– А что, хорош, – майор оглядывал дом цепко и оценивающе.
Они вылезли из машины и стали вглядываться во двор.
– Вон там, в глубине, как будто теплицы видны! – сказал Мака, а майор подумал о том, что когда он выйдет на пенсию, то обязательно купит себе такой же дом и будет жить в нем спокойно, тихо и сладко, среди ягнят и девчат. Было бы здоровье, Господи!
Пилия настырно нажимал на звонок до тех пор, пока в воротах не появился мрачный небритый детина с отвислым пузом, в солдатских штанах и темной рубахе навыпуск. В правой руке он держал малярную кисть, с которой капала зеленая краска.
– Уголовный розыск! – показал ему удостоверение майор и, не дожидаясь ответа, направился к дому.
Парень, бросив кисть на траву, остался стоять в задумчивости. Двигаясь по двору беспечной походкой, Пилия отметил многочисленные сараи, амбары и птичники по всем углам. Дальше – обширный загон для скота. Большой сарай поодаль похож на мельницу. Еще дальше тускло поблескивают матовые крыши парников. У Пилии екнуло сердце.
– Ясно вам – надо бороться, надо победить! Вначале победим, а потом будем править! Правит всегда победитель, у него власть. А кому еще править, кроме нас?.. У кого опыт, связи, деньги, оружие, наконец? Кого все боятся? Политиков? Да на них плевать все хотят, их тасуют, как карты. А нас так легко не перетасуешь, мы сами кого хочешь тасанем! Все. Сейчас едем в Кахетию, проверим наветы вашего лысого Серго!
Пилия мчался по кахетинскому шоссе на предельной скорости, уверенно распугивая попутные машины. Мака, в сверкающих черных очках, в расстегнутой до пупа рубахе хмуро смотрел на дорогу и изредка материл лысача-райкомовца, который наверняка обманул их, рассказав, что в одной деревне под Телави кто-то выращивает в теплице опиумный мак.
– Что он, двухголовый, чтобы врать такое? – успокаивал его майор с заднего сиденья, грызя семечки и сплевывая шелуху прямо на пол. Он уже нагрыз их столько, что ноги шуршали в плотном слое. – Ты думаешь, он не понимает, что его ждет, если он обманул нас и погнал в такую даль?
Пилия думал о том, зачем это боров решил ехать с ними – неужели поверил лысачу?.. Сам Пилия тоже сомневался в его словах, но Серго с таким упорством стоял на своем, что они решили проверить его показания. Сколько его ни подвешивали на наручниках, сколько ни били, ни угрожали – он ни о чем путном, кроме этой теплицы, не рассказал. Клялся, что знает только название деревни и имя. И от подброшенных чеков категорически отказывался, предупредив, что отец все равно собирается на пенсию, а потому шантаж его не особенно волнует. Конечно, врал. И его, и его отца можно было легко запачкать.
Помучив лысача и убедившись, что ничего, кроме реальной машины и мифической теплицы, из него не выжмешь, они решили съездить посмотреть, о чем тот талдычит. Лысача они оставили в подвале, забрав ключи от машины и решив отложить ее переоформление до понедельника, когда в ГАИ должен дежурить их близкий человек, капитан, который и сделает все без хлопот и забот.
Конечно, лысача можно было обрабатывать и дальше, но они планировали отпустить райкомовца: во-первых, за машину можно взять верные деньги; во-вторых, он им чем-то понравился; в-третьих, Пилия ночью должен лететь в Ташкент.
Пилия мысленно представлял себе предстоящую поездку. Он улетит последним рейсом, доберется до Ферганской долины, там пару дней… И на обратную дорогу столько же, в итоге – неделя. Майору, разумеется, ни слова о поездке. Так, надо ненадолго съездить в Западную Грузию, проведать умирающего родственника. Ничего, пусть они здесь без него поработают, а он потом подключится.
Тем более, что главный «певец», Кукусик, у него в руках, ходит за Пилией, как пес, и смотрит в руки – недавно обнаглел до того, что потребовал за день второй чек – не хватает, мол!.. Пилия, конечно, показал ему «второй чек», но он, подонок, чувствует, что они нуждаются в нем. «Пока нуждаемся!» – усмехнулся про себя Пилия. Кукусик, гнида, даже не подозревает, что ждет его, когда его услуги больше не будут нужны. Никакой прокурор не спасет!
Вдруг вспомнился разговор, который завел словоохотливый шофер такси, когда вез Пилию на день рождения тестя. Шофер был маленький, худенький, с длиннющим носом. Вначале он долго рассказывал о каком-то своем приятеле-забияке, в конце концов попавшем в тюрьму.
– Ну и что там с ним произошло? – вяло поинтересовался Пилия, разглядывая узоры на двух галстуках, которые вез тестю в подарок.
– Что могло случиться?.. – риторически вопросил шофер. – Ничего хорошего! Убили его в тюрьме. Обычная судьба драчунов. Это как пловец, которого в итоге унесет море…
– Вот как? – взглянул Пилия на шофера. – Значит, конец наркомана?..
– В морфии утонет, – уверенно сказал шофер.
– Где столько морфия, чтобы утонуть, – усмехнулся Пилия и продолжил: – Конец пьяницы – в вине? Конец бабника – в сифилисе? Конец игрока – в проигрыше?
– Такова жизнь, – вздохнул шофер.
– А конец убийцы? – напрягся Пилия.
– Смерть, стопроцентная смерть, сто из ста смерть. Пулю съест или нож схлопочет. Как же иначе?
– Но и для всех других конец тот же – смерть! – пробормотал Пилия.
Шофер охотно пояснил:
– Для него смерть будет раньше. Другие уважаемо умрут, а этот – как собака, где-нибудь в канаве. Для других смерть попозже будет, а для убийцы – пораньше. Это Божья справедливость, без нее нельзя! – и сам, кажется, удивился резонности и убедительности своих доводов.
А Пилия весь вечер вспоминал этот нелепый разговор, разглядывая гостей тестя и фантазируя о тех концах, которые им уготованы. Надев черные очки, он цепенел от кодеина. Люди вокруг представлялись ему неведомыми существами – крупными, жрущими, пьющими, орущими, рычащими. И свет мерк в хрустальной люстре, и тамада, с бокалом в руке, был похож на дерево. И блестели в темноте ножи и вилки. Где-то крикнули, ахнули, отозвались, и хруст шел по душной комнате, будто кто-то тщательно перемалывал человеческие кости.
– Направо! – вывел его из противных воспоминаний Мака, указывая на грунтовую дорогу. Майор на заднем сиденье отдыхал от семечек, шелестя ногами в шелухе.
«Китель нацепил в такую жару, для понта!» – неприязненно подумал Пилия, в зеркальце разглядывая майора.
Потом он счел нужным рассказать, что вчера у Кукусика выяснил, что этот врач Гуга регулярно ездил в какую-то московскую наркологическую лабораторию, где проделывал опыты на крысах и собаках, пускал им в башку ток разной силы, воздействовал на центры, которые, как выразился Кукусик, «кайф дают».
– А как он узнавал, что крысы в кайфе? – простодушно удивился Мака.
– Там же приборы, они показывают. Как бы это объяснить? Я сам с трудом понял, да и Кукусик, кретин, мало что смог объяснить вразумительно. Он этот аппарат не видел, только слышал о нем краем уха, про какую-то амигдалу говорили. Короче говоря, в мозгу есть какие-то зоны, которые отзываются на наркотики…
– Зоны сладкого режима… – пошутил майор.
– Если раздражать эти зоны слабыми токами, то можно вызывать кайф. Покрутил ручку – и как будто три ампулы вмазал. Крутанул еще – пара кубов по венам покатила. Так, во всяком случае, он говорит… Ничего себе машинка, а?..
Сиди и крути – ни тебе денег, беготни, улиц, шприцев, барыг, проколов – ничего! Обороты добавляй – и будь здоров! – заключил Пилия. – Гуга эту машинку спер и сюда, в Тбилиси, привез.
У Маки отвисла челюсть. Майор тоже слушал очень внимательно.
– Значит, скоро работы лишимся? – спросил он, зевая и утирая лоб.
– Уже работы мало, – поддакнул Мака. – Если эти морфинисты таких аппаратов понаделают, совсем не будет.
– А ты, бедный, сколько тысяч за свое место отвалил? – прервал его со смехом майор. – Фраернулся, парень!
– Да, – серьезно покачал головой Мака. – Лучше бы я в своей транспортной сидел, надежней было…
Все вздохнули. Время действительно наступило сложное. Перестройка так всех перепугала и перекрутила, что наркотики просто перестали поступать в город. Но зато с тех, кого ловили, можно было драть три шкуры, ничем не рискуя. Раньше приходилось бегать, вылавливать, выискивать, теперь – сиди и жди звонка от стукачей, а потом бери голыми руками без проблем.
– Это где-то здесь, скоро, – предупредил Мака, единственный, кто следил за дорогой.
Они въехали в нужное им село.
– Где дом дяди Михо? Который самый у вас тут богатый? – спросил Пилия у двух женщин в черном. Фамилии крестьянина лысач Серго не знал, но сказал, что зовут его дядя Михо, он самый богатый в селе, его дом – самый большой, а участок – самый огромный.
Одна женщина махнула рукой:
– А, дядя Михо! Прямо, прямо и прямо! – а другая сообщила дополнительно:
– Его дом самый красивый, сразу увидите.
Старательно объезжая лужи, Пилия поехал по селу.
– Ничего себе жилище у дяди Михо! – сказал он, уперев машину в литую решетку, окружавшую необозримый двор и двухэтажный дом с балконами. – Каждый день, небось, хашламу хавает…
– И осликов трахает! – добавил майор.
Пилия усмехнулся:
– Что, Гурам Ильич, завидно стало?.. Тебе бы такой домик, с хашламой, осликами и поросятками!
– А что, хорош, – майор оглядывал дом цепко и оценивающе.
Они вылезли из машины и стали вглядываться во двор.
– Вон там, в глубине, как будто теплицы видны! – сказал Мака, а майор подумал о том, что когда он выйдет на пенсию, то обязательно купит себе такой же дом и будет жить в нем спокойно, тихо и сладко, среди ягнят и девчат. Было бы здоровье, Господи!
Пилия настырно нажимал на звонок до тех пор, пока в воротах не появился мрачный небритый детина с отвислым пузом, в солдатских штанах и темной рубахе навыпуск. В правой руке он держал малярную кисть, с которой капала зеленая краска.
– Уголовный розыск! – показал ему удостоверение майор и, не дожидаясь ответа, направился к дому.
Парень, бросив кисть на траву, остался стоять в задумчивости. Двигаясь по двору беспечной походкой, Пилия отметил многочисленные сараи, амбары и птичники по всем углам. Дальше – обширный загон для скота. Большой сарай поодаль похож на мельницу. Еще дальше тускло поблескивают матовые крыши парников. У Пилии екнуло сердце.