- Насколько мне известно, сэр Исаак, вы не только встаете рано, но и ложитесь поздно, - вставил Фишер. - По-видимому, вы очень мало спите.
- Мне всегда не хватало времени для сна, - ответил Гук, - а сегодня вечером наверняка придется лечь поздно. Премьер-министр сказал, что желает со мной побеседовать. Так что, пожалуй, пора одеваться к обеду.
В тот вечер за обедом не было сказано ни слова о политике; произносились главным образом светские любезности. Премьер-министр лорд Меривейл, высокий худой человек с седыми волнистыми волосами, серьезно восхищался рыболовным искусством хозяина и проявленными им ловкостью и терпением; беседа мерно журчала, точно мелкий ручей между камнями.
- Конечно, нужно обладать терпением, чтобы выждать, пока рыба клюнет, - заметил сэр Исаак, - и ловкостью, чтобы вовремя ее подсечь, но мне обычно везет.
- А может крупная рыба уйти, оборвав леску? - спросил политический деятель с почтительным интересом.
- Только не такую, как у меня, - самодовольно ответил Гук. Признаться, я неплохо разбираюсь в рыболовных снастях. Так что у рыбы скорей хватит сил стащить меня в реку, чем оборвать леску.
- Какая это была бы утрата для общества! - сказал премьер-министр, наклоняя голову.
Фишер слушал весь этот вздор с затаенным нетерпением, ожидая случая заговорить с премьер-министром, и, как только хозяин поднялся, вскочил с редким проворством. Ему удалось поймать лорда Меривейла, прежде чем сэр Исаак успел увести его для прощальной беседы. Фишер собирался сказать всего несколько слов, но сделать это было необходимо. Распахивая дверь перед премьером, он тихо произнес:
- Я виделся с Монтмирейлом: он говорит, что, если мы не заявим немедленно протест в защиту Дании, Швеция захватит порты.
Лорд Меривейл кивнул:
- Я как раз собираюсь выслушать мнение Гука по этому поводу.
- Мне кажется, - сказал Фишер с легкой усмешкой, - мнение его нетрудно предугадать.
Меривейл ничего не ответил и непринужденно проследовал к дверям библиотеки, куда уже удалился хозяин. Остальные направились в бильярдную.
Фишер коротко заметил юристу:
- Эта беседа не займет много времени. Практически они уже пришли к соглашению.
- Гук целиком поддерживает премьер-министра, - согласился Харкер.
- Или премьер-министр целиком поддерживает Гука, - подхватил Хорн Фишер и принялся бесцельно гонять шары по бильярдной доске.
На следующее утро Хорн Фишер по своей давней дурной привычке проснулся поздно и не торопился сойти вниз; должно быть, у него не было охоты полакомиться червяком. Видимо, такого желания не было и у остальных гостей, которые еще только завтракали, хотя время уже близилось к полудню. Вот почему первую сенсацию этого необычайного дня им не пришлось ждать слишком долго. Она явилась в облике молодого человека со светлыми волосами и открытым лицом, чья лодка, спустившись вниз по реке, причалила к маленькой пристани. Это был не кто иной, как журналист Гарольд Марч, друг мистера Фишера, начавший свой далекий путь на рассвете в то самое утро. Сделав остановку в большом городе и напившись там чаю, он прибыл в усадьбу к концу дня; из кармана у него торчала вечерняя газета. Он нагрянул в прибрежный парк подобно тихой и благовоспитанной молнии и к тому же сам не подозревал об этом.
Первый обмен приветствиями и рукопожатиями носил довольно банальный характер и сопровождался неизбежными извинениями за странное поведение хозяина. Он, разумеется, снова ушел с утра рыбачить, и его нельзя беспокоить прежде известного часа, хотя до того места, где он сидит, рукой подать.
- Видите ли, это его единственная страсть, - пояснил Харкер извиняющимся тоном, - но в конце концов он ведь у себя дома; во всех остальных отношениях он очень гостеприимный хозяин.
- Боюсь, - заметил Фишер, понизив голос, - что это уже скорее мания, а не страсть. Я знаю, как бывает, когда человек в таком возрасте начинает увлекаться чем-нибудь вроде этих паршивых речных рыбешек. Вспомните, как дядя Тэлбота собирал зубочистки, а бедный старый Баззи - образцы табачного пепла. В свое время Гук сделал множество серьезных дел, - он вложил немало сил в лесоторговлю со Швецией и в Чикагскую мирную конференцию, - но теперь мелкие рыбешки интересуют его куда больше крупных дел.
- Ну, полно вам, в самом деле, - запротестовал генеральный прокурор. Так мистер Марч, чего доброго, подумает, что попал в дом к сумасшедшему.
Поверьте, мистер Гук занимается рыболовством для развлечения, как и всяким другим спортом. Просто характер у него такой, что развлекается он несколько мрачным способом. Но держу пари, если бы сейчас пришли важные новости относительно леса или торгового судоходства, он тут же бросил бы свои развлечения и всех рыб.
- Право, не знаю, - заметил Хорн Фишер, лениво поглядывая на остров.
- Кстати, что новенького? - спросил Харкер у Гарольда Марча. - Я вижу у вас вечернюю газету, одну из тех предприимчивых вечерних газет, которые выходят по утрам.
- Здесь начало речи лорда Меривейла в Бирмингеме, - ответил Марч, передавая ему газету. - Только небольшой отрывок, но, мне кажется, речь неплохая.
Харкер взял газету, развернул ее и заглянул в отдел экстренных сообщений. Как и сказал Марч, там был напечатан лишь небольшой отрывок. Но отрывок этот произвел на сэра Джона Харкера необычайное впечатление. Его насупленные брови поднялись и задрожали, глаза прищурились, а жесткая челюсть на секунду отвисла. Он как бы мгновенно постарел на много лет.
Затем, стараясь придать голосу уверенность и твердой рукой передавая газету Фишеру, он сказал просто:
- Что ж, можно держать пари. Вот важная новость, которая дает вам право побеспокоить старика.
Хорн Фишер заглянул в газету, и его бесстрастное, невыразительное лицо также переменилось. Даже в этом небольшом отрывке было два или три крупных заголовка, и в глаза ему бросилось: "Сенсационное предостережение правительству Швеции" и "Мы протестуем".
- Что за черт, - произнес он свистящим шепотом.
- Нужно немедленно сообщить Гуку, иначе он никогда не простит нам этого, - сказал Харкер. - Должно быть, он сразу же пожелает видеть премьера, хотя теперь, вероятно, уже поздно. Я иду к нему сию же минуту, и, держу пари, он тут же забудет о рыбах. - И он торопливо зашагал вдоль берега к переходу из плоских камней.
Марч глядел на Фишера, удивленный тем переполохом, который произвела газета.
- Что все это значит? - вскричал он. - Я всегда полагал, что мы должны заявить протест в защиту датских портов, это ведь в наших общих интересах.
Какое дело до них сэру Исааку и всем остальным? По-вашему, это плохая новость?
- Плохая новость... - повторил Фишер тихо, с непередаваемой интонацией в голосе.
- Неужели это так скверно? - спросил Марч.
- Так скверно? - подхватил Фишер. - Нет, почему же, это великолепно.
Это грандиозная новость. Это превосходная новость. В том-то вся и штука. Она восхитительна. Она бесподобна. И вместе с тем она совершенно невероятна.
Он снова посмотрел на серо-зеленый остров, на реку и хмурым взглядом обвел изгороди и полянки.
- Этот парк мне словно приснился, - проговорил Фишер, - и кажется, я действительно сплю. Но трава зеленеет, вода журчит, и в то же время случилось нечто необычное.
Как только он произнес это, из прибрежных кустов, прямо над его головой, появилась темная сутулая фигура, похожая на стервятника.
- Вы выиграли пари, - сказал Харкер каким-то резким, каркающим голосом.
- Старый дурак ни о чем не хочет слышать, кроме рыбы. Он выругался и заявил, что знать ничего не желает о политике.
- Я так и думал, - скромно заметил Фишер. - Что же вы намерены делать?
- По крайней мере, воспользуюсь телефоном этого старого осла, ответил юрист. - Необходимо точно узнать, что случилось. Завтра мне самому предстоит докладывать правительству. - И он торопливо направился к дому.
Наступило молчание, которое Марч в глубоком замешательстве не решался нарушить, а затем в глубине парка показались нелепые бакенбарды и неизменный белый цилиндр герцога Уэстморленда. Фишер поспешил ему навстречу с газетой в руке и в нескольких словах рассказал о сенсационном отрывке. Герцог, который неторопливо брел по парку, вдруг остановился как вкопанный и несколько секунд напоминал манекен, стоящий у двери какой-нибудь лавки древностей.
Затем Марч услышал его голос, высокий, почти истерический.
- Но нужно показать ему это, нужно заставить его понять? Я уверен, что ему не объяснили как следует! - Затем более ровным и даже несколько напыщенным тоном герцог произнес: - Я пойду и скажу ему сам.
В числе необычайных событий дня Марч надолго запомнил эту почти комическую сцену: пожилой джентльмен в старомодном белом цилиндре, осторожно переступая с камня на камень, переходил речку, словно Пикадилли. Добравшись до острова, он исчез за деревьями, а Марч и Фишер повернулись навстречу генеральному прокурору, который вышел из дома с выражением мрачной решимости на лице.
- Все говорят, - сообщил он, - что премьер-министр произнес самую блестящую речь в своей жизни. Заключительная часть потонула в бурных и продолжительных аплодисментах. Продажные финансисты и героические крестьяне.
На сей раз мы не оставим Данию без защиты.
Фишер кивнул и поглядел в сторону реки, откуда возвращался герцог; вид у него был несколько озадаченный. В ответ на расспросы он доверительно сообщил осипшим голосом:
- Право, я боюсь, что наш бедный друг не в себе. Он отказался слушать: он... э-э... сказал, что я распугаю рыбу.
Человек с острым слухом мог бы расслышать, как мистер Фишер пробормотал что-то по поводу белого цилиндра, но сэр Джон Харкер вмешался в разговор более решительно:
- Фишер был прав. Я не поверил своим глазам, но факт остается фактом: старик совершенно поглощен рыбной ловлей. Даже если дом загорится у него за спиной, он не сдвинется с места до самого заката.
Фишер тем временем взобрался на невысокий пригорок и бросил долгий испытующий взгляд, но не в сторону острова, а в сторону отдаленных лесистых холмов, окаймлявших долину. Вечернее небо, безоблачное, как и накануне, простиралось над окружающей местностью, но на западе оно теперь отливало уже не золотом, а бронзой; тишину нарушало лишь монотонное журчание реки.
Внезапно у Хорна Фишера вырвалось приглушенное восклицание, и Марч вопросительно поглядел на него.
- Вы говорили о скверных вестях, - сказал Фишер. - Что ж, вот действительно скверная весть. Боюсь, что это очень скверное дело.
- О какой вести вы говорите? - спросил Марч, угадывая в его тоне что-то странное и зловещее.
- Солнце село, - ответил Фишер.
Затем он продолжал с видом человека, сознающего, что он изрек нечто роковое:
- Нужно, чтобы туда пошел кто-нибудь, кого он действительно выслушает.
Быть может, он безумец, но в его безумии есть логика. Почти всегда в безумии есть логика. Именно это и сводит человека с ума. А Гук никогда не остается там после заката, так как в парке быстро темнеет. Где его племянник? Мне кажется, племянника он действительно любит.
- Глядите! - воскликнул внезапно Марч. - Он уже побывал там. Вон он возвращается.
Взглянув на реку, они увидели фигуру Джеймса Буллена, темную на фоне заката; он торопливо и неловко перебирался с камня на камень. Один раз он поскользнулся, и все услышали негромкий всплеск. Когда он подошел к стоявшим на берегу, его оливковое лицо было неестественно бледным.
Остальные четверо, собравшись на прежнем месте, воскликнули почти в один голос:
- Ну, что он теперь говорит?
- Ничего. Он не говорит... ничего.
Фишер секунду пристально глядел на молодого человека, затем словно стряхнул с себя оцепенение и, сделав Марчу знак следовать за ним, начал перебираться по камням. Вскоре они были уже на проторенной тропинке, которая огибала остров и вела к тому месту, где сидел рыболов. Здесь они остановились и молча стали глядеть на него.
Сэр Исаак Гук все еще сидел, прислонившись к пню, и по весьма основательной причине. Кусок его прекрасной, прочной лески был скручен и дважды захлестнут вокруг шеи, а затем дважды - вокруг пня за его спиной.
Хорн Фишер кинулся к рыболову и притронулся к его руке: она была холодна, как рыбья кровь.
- Солнце село, - произнес Фишер тем же зловещим тоном, - и он никогда больше не увидит восхода.
Десять минут спустя все пятеро, глубоко потрясенные, с бледными, настороженными лицами, снова собрались в парке. Прокурор первый пришел в себя; речь его была четкой, хотя и несколько отрывистой.
- Необходимо оставить тело на месте и вызвать полицию, - сказал он. Мне кажется, я могу собственной властью допросить слуг и посмотреть, нет ли каких улик в бумагах несчастного. Само собой, джентльмены, все вы должны оставаться в усадьбе.
Вероятно, быстрые и суровые распоряжения законника вызвали у остальных такое чувство, словно захлопнулась ловушка или западня. Во всяком случае, Буллен внезапно вспыхнул или, вернее, взорвался, потому что голос его прозвучал в тишине парка подобно взрыву.
- Я даже не дотронулся до него! - закричал он. - Клянусь, я не причастен к этому!
- Кто говорит, что вы причастны? - спросил Харкер, пристально взглянув на него. - Отчего вы орете, прежде чем вас ударили?
- А что вы так смотрите на меня? - выкрикнул молодой человек со злобой.
- Думаете, я не знаю, что мои проклятые долги и виды на наследство вечно у вас на языке?
К великому удивлению Марча, Фишер не принял участия в этой стычке. Он отвел герцога в сторону и, когда они отошли достаточно далеко, чтобы их не услышали, обратился к нему с необычайной простотой:
- Уэстморленд, я намерен перейти прямо к делу.
- Ну, - отозвался тот, бесстрастно уставившись ему в лицо.
- У вас были причины убить его.
Герцог продолжал глядеть на Фишера, но, казалось, лишился дара речи.
- Я надеюсь, что у вас были причины убить его, - продолжал Фишер мягко.
- Дело в том, что стечение обстоятельств несколько необычное. Если у вас были причины совершить убийство, вы, по всей вероятности, не виновны. Если же у вас их не было, то вы, по всей вероятности, виновны.
- О чем вы, черт побери, болтаете? - спросил герцог, рассвирепев.
- Все очень просто, - ответил Фишер. - Когда вы пошли на остров, Гук был либо жив, либо уже мертв. Если он был жив, его, по-видимому, убили вы: в противном случае непонятно, что заставило вас промолчать. Но если он был мертв, а у вас имелись причины его убить, вы могли промолчать из страха, что вас заподозрят. - Выдержав паузу, он рассеянно заметил: - Кипр прекрасный остров, не так ли? Романтическая обстановка, романтические люди. На молодого человека это действует опьяняюще.
Герцог вдруг стиснул пальцы и хрипло сказал:
- Да, у меня была причина.
- Тогда все в порядке, - вымолвил Фишер, протягивая ему руку с видом величайшего облегчения. - Я был совершенно уверен, что это сделали не вы; вы перепугались, когда увидели, что случилось, и это только естественно. Словно сбылся дурной сон, верно?
Во время этой странной беседы Харкер, не обращая внимания на выходку оскорбленного Буллена, вошел в дом и тотчас же возвратился очень оживленный, с пачкой бумаг в руке.
- Я вызвал полицию, - сказал он, останавливаясь и обращаясь к Фишеру, - но, кажется, я уже проделал за них главную работу. По-моему, все ясно. Тут есть один документ...
Он осекся под странным взглядом Фишера, который заговорил, в свою очередь:
- Ну, а как насчет тех документов, которых тут нет? Я имею в виду те, которых уже нет. - Помолчав, он добавил: - Карты на стол, Харкер.
Просматривая эти бумаги с такой поспешностью, не старались ли вы найти нечто такое, что... что желали бы скрыть?
Харкер и бровью не повел, но осторожно покосился на остальных.
- Мне кажется, - успокоительным тоном продолжал Фишер, - именно поэтому вы и солгали нам, будто Гук жив. Вы знали, что вас могут заподозрить, и не осмелились сообщить об убийстве. Но поверьте мне, теперь гораздо лучше сказать правду.
Осунувшееся лицо Харкера внезапно покраснело, словно озаренное каким-то адским пламенем.
- Правду! - вскричал он. - Вашему брату легко говорить правду! Каждый из вас родился в сорочке и чванится незапятнанной добродетелью только потому, что ему не пришлось украсть эту сорочку у другого. Я же - родился в пимликских меблированных комнатах и должен был сам добыть себе сорочку! А если человек, пробивая себе в юности путь, нарушит какой-нибудь мелкий и, кстати, весьма сомнительный закон, всегда найдется старый вампир, который воспользуется этим и всю жизнь будет сосать из него кровь.
- Гватемала, не так ли? - сочувственно заметил Фишер.
Харкер вздрогнул от неожиданности. Затем он сказал:
- Очевидно, вы знаете все, как господь всеведущий.
- Я знаю слишком много, - ответил Хорн Фишер, - но, к сожалению, совсем не то, что нужно.
Трое остальных подошли к ним, но прежде чем они успели приблизиться, Харкер сказал голосом, который снова обрел твердость:
- Да, я уничтожил одну бумагу, но зато нашел другую, которая, как мне кажется, снимает подозрение со всех нас.
- Прекрасно, - отозвался Фишер более громким и бодрым тоном, - давайте посмотрим.
- Поверх бумаг сэра Исаака, - пояснил Харкер, - лежало письмо от человека по имени Хуго. Он грозился убить нашего несчастного друга именно таким способом, каким тот действительно был убит. Это сумасбродное письмо, полное издевок, - можете взглянуть сами, - но в нем особо упоминается о привычке Гука удить рыбу на острове. И главное, человек этот сам признает, что пишет, находясь в лодке. - А так как, кроме нас, на остров никто не ходил, - тут губы его искривила отталкивающая улыбка, - преступление мог совершить только человек, приплывший в лодке.
- Постойте-ка! - вскричал герцог, и в лице его появилось что-то похожее на оживление. - Да ведь я хорошо помню человека по имени Хуго. Он был чем-то вроде личного камердинера или телохранителя сэра Исаака: ведь сэр Исаак все-таки опасался покушения. Он... он не пользовался особой любовью у некоторых людей. После какого-то скандала Хуго был уволен, но я его хорошо помню. Это был высоченный венгерец с длинными усами, торчавшими по обе стороны лица...
Словно какой-то луч света мелькнул в памяти Гарольда Марча и вырвал из тьмы утренний пейзаж, подобный видению из забытого сна. По-видимому, это был водный пейзаж: залитые луга, низенькие деревья и темный пролет моста. И на какое-то мгновение он снова увидел, как человек с темными, похожими на рога усами прыгнул на мост и скрылся.
- Бог мой! - воскликнул он. - Да ведь я же встретил убийцу сегодня утром!
В конце концов Хорн Фишер и Гарольд Марч все-таки провели день вдвоем на реке, так как вскоре после прибытия полиции маленькое общество распалось.
Было объявлено, что показания Марча снимают подозрение со всех присутствующих и подтверждают улики против бежавшего Хуго. Хорн Фишер сомневался, будет ли венгерец когда-нибудь пойман; видимо, Фишер не имел особого желания распутывать это дело, так как облокотился на борт лодки и, покуривая, наблюдал, как колышутся камыши, медленно уплывая назад.
- Это он хорошо придумал - прыгнуть на мост, - сказал Фишер. - Пустая лодка мало о чем говорит. Никто не видел, чтобы он причаливал к берегу, а с моста он сошел, если можно так выразиться, не входя на него. Он опередил преследователей на двадцать четыре часа, а теперь сбреет усы и скроется.
По-моему, есть все основания надеяться, что ему удастся уйти.
- Надеяться? - повторил Марч и перестал грести.
- Да, надеяться, - повторил Фишер. - Прежде всего, я не намерен участвовать в вендетте только потому, что кто-то прикончил Гука Вы, вероятно, уже догадались, что за птица был этот Гук. Простой, энергичный промышленный магнат оказался подлым кровопийцей и вымогателем. Почти о каждом ему была известна какая-нибудь тайна: одна из них касалась бедняги Уэстморленда, который в юности женился на Кипре, и могла скомпрометировать герцогиню, другая - Харкера, рискнувшего деньгами своего клиента в самом начале карьеры. Поэтому-то они и перепугались, когда увидели, что он мертв.
Они чувствовали себя так, словно сами совершили это убийство во сне. Но, признаться, есть еще одна причина, по которой я не хочу, чтобы наш венгерец был повешен.
- Что эк это за причина? - спросил Марч.
- Дело в том, что Хуго не совершал убийства, - ответил Фишер.
Гарольд Марч вовсе оставил весла, и некоторое время лодка плыла по инерции.
- Знаете, я почти ожидал чего-нибудь в этом роде, - сказал он. - Это было никак не обосновано, но предчувствие висело в воздухе подобно грозовой туче.
- Напротив, необоснованно было бы считать Хуго виновным, - возразил Фишер. - Разве вы не видите, что они осуждают его на том же основании, на котором оправдали всех остальных? Харкер и Уэстморленд молчали потому, что нашли Гука убитым и знали, что имеются документы, которые могут навлечь на них подозрение. Хуго тоже нашел его убитым и тоже знал, что имеется письмо, которое может навлечь на него подозрение. Это письмо он сам написал накануне.
- Но в таком случае, - сказал Марч, нахмурившись, - в какой же ранний час было совершено убийство? Когда я встретил Хуго, едва начинало светать, а ведь от острова до моста путь не близкий.
- Все объясняется очень просто, - сказал Фишер. - Преступление было совершено не утром. Оно было совершено не на острове.
Марч глядел в искрящуюся воду и молчал, но Фишер продолжал так, словно ему задали вопрос:
- Всякое умно задуманное убийство непременно использует характерные, хотя и необычные, причудливые стороны обычной ситуации. В данном случае характерно было убеждение, что Гук встает раньше всех, имеет давнюю привычку удить рыбу на острове и проявляет недовольство, когда его беспокоят. Убийца задушил его в доме вчера ночью, а затем под покровом темноты перетащил труп вместе с рыболовными снастями через ручей, привязал к дереву и оставил под открытым небом. Весь день рыбу на острове удил мертвец. Затем убийца вернулся в дом или, вероятнее всего, пошел прямо в гараж и укатил в своем автомобиле. Убийца сам водит машину. - Фишер взглянул в лицо другу и продолжал: - Вы ужасаетесь, и история в самом деле ужасна. Но не менее ужасно и другое. Представьте себе, что какой-нибудь человек, преследуемый вымогателем, который разрушил его семью, убьет негодяя. Вы ведь не откажете ему в снисхождении! А разве не заслуживает снисхождения тот, кто избавил от вымогателя не семью, а целый народ?
Предостережение, сделанное Швеции, по всей вероятности, предотвратит войну, а не развяжет ее, и спасет много тысяч жизней, гораздо более ценных, чем жизнь этого удава. О, я не философствую и не намерен всерьез оправдывать убийцу, но то рабство, в котором находился он сам и его народ, в тысячу раз труднее оправдать. Если бы у меня хватило проницательности, я догадался бы об этом еще за обедом по его вкрадчивой, жестокой усмешке. Помните, я пересказывал вам этот дурацкий разговор о том, как старому Исааку всегда удается подсечь рыбу? В определенном смысле этот мерзавец ловил на удочку не рыб, а людей.
Гарольд Марч взялся за весла и снова начал грести.
- Да, помню, - ответил он. - И еще речь шла о том, что крупная рыба может оборвать леску и уйти.
БЕЛАЯ ВОРОНА
Гарольд Марч и те немногие, кто поддерживал знакомство с Хорном Фишером, замечали, что при всей своей общительности он довольно одинок. Они встречали его родных, но ни разу не видели членов его семьи. Его родственники и свойственники пронизывали весь правящий класс Великобритании, и казалось, что почти со всеми он дружит или хотя бы ладит. Он отлично знал вице-королей, министров и важных персон и мог потолковать с каждым из них о том, к чему собеседник относился серьезно. Так, он беседовал с военным министром о шелковичных червях, с министром просвещения - о сыщиках, с министром труда - о лиможских эмалях, с министром религиозных миссий и нравственного совершенства (надеюсь, я не спутал?) - о прославленных мимах последних четырех десятилетий. А поскольку первый был ему кузеном, второй - троюродным братом, третий - зятем, а четвертый мужем тетки, эта гибкость способствовала, бесспорно, укреплению семейных уз. Однако Гарольд Марч считал, что у Фишера нет ни братьев, ни сестер, ни родителей, и очень удивился, когда узнал его брата - очень богатого и влиятельного, хотя, на взгляд Марча, гораздо менее интересного. Сэр Генри Гарленд Фишер (после его фамилии шла еще длинная вереница имен) занимал в министерстве иностранных дел какой-то пост, куда более важный, чем пост министра. Держался он очень вежливо, тем не менее Марчу показалось, что он смотрит сверху вниз не только на него, но и на собственного брата. Последний, надо сказать, чутьем угадывал чужие мысли и сам завел об этом речь, когда они вышли из высокого дома на одной из фешенебельных улиц.
- Как, разве вы не знаете, что в нашей семье я дурак? - спокойно промолвил он.
- Должно быть, у вас очень умная семья, - с улыбкой заметил Марч.
- Вот она, истинная любезность! - отозвался Фишер - Полезно получить литературное образование. Что ж, пожалуй, "дурак" слишком сильно сказано. Я в нашей семье банкрот, неудачник, белая ворона.
- Не могу себе представить, сказал журналист. - На чем же вы срезались, как говорят в школе?
- На политике, - ответил Фишер. - В ранней молодости я выставил свою кандидатуру и прошел в парламент "на ура", огромным большинством.
Разумеется, с тех пор я жил в безвестности.
- Боюсь, я не совсем понял, при чем тут "разумеется", - засмеялся Марч.
- Мне всегда не хватало времени для сна, - ответил Гук, - а сегодня вечером наверняка придется лечь поздно. Премьер-министр сказал, что желает со мной побеседовать. Так что, пожалуй, пора одеваться к обеду.
В тот вечер за обедом не было сказано ни слова о политике; произносились главным образом светские любезности. Премьер-министр лорд Меривейл, высокий худой человек с седыми волнистыми волосами, серьезно восхищался рыболовным искусством хозяина и проявленными им ловкостью и терпением; беседа мерно журчала, точно мелкий ручей между камнями.
- Конечно, нужно обладать терпением, чтобы выждать, пока рыба клюнет, - заметил сэр Исаак, - и ловкостью, чтобы вовремя ее подсечь, но мне обычно везет.
- А может крупная рыба уйти, оборвав леску? - спросил политический деятель с почтительным интересом.
- Только не такую, как у меня, - самодовольно ответил Гук. Признаться, я неплохо разбираюсь в рыболовных снастях. Так что у рыбы скорей хватит сил стащить меня в реку, чем оборвать леску.
- Какая это была бы утрата для общества! - сказал премьер-министр, наклоняя голову.
Фишер слушал весь этот вздор с затаенным нетерпением, ожидая случая заговорить с премьер-министром, и, как только хозяин поднялся, вскочил с редким проворством. Ему удалось поймать лорда Меривейла, прежде чем сэр Исаак успел увести его для прощальной беседы. Фишер собирался сказать всего несколько слов, но сделать это было необходимо. Распахивая дверь перед премьером, он тихо произнес:
- Я виделся с Монтмирейлом: он говорит, что, если мы не заявим немедленно протест в защиту Дании, Швеция захватит порты.
Лорд Меривейл кивнул:
- Я как раз собираюсь выслушать мнение Гука по этому поводу.
- Мне кажется, - сказал Фишер с легкой усмешкой, - мнение его нетрудно предугадать.
Меривейл ничего не ответил и непринужденно проследовал к дверям библиотеки, куда уже удалился хозяин. Остальные направились в бильярдную.
Фишер коротко заметил юристу:
- Эта беседа не займет много времени. Практически они уже пришли к соглашению.
- Гук целиком поддерживает премьер-министра, - согласился Харкер.
- Или премьер-министр целиком поддерживает Гука, - подхватил Хорн Фишер и принялся бесцельно гонять шары по бильярдной доске.
На следующее утро Хорн Фишер по своей давней дурной привычке проснулся поздно и не торопился сойти вниз; должно быть, у него не было охоты полакомиться червяком. Видимо, такого желания не было и у остальных гостей, которые еще только завтракали, хотя время уже близилось к полудню. Вот почему первую сенсацию этого необычайного дня им не пришлось ждать слишком долго. Она явилась в облике молодого человека со светлыми волосами и открытым лицом, чья лодка, спустившись вниз по реке, причалила к маленькой пристани. Это был не кто иной, как журналист Гарольд Марч, друг мистера Фишера, начавший свой далекий путь на рассвете в то самое утро. Сделав остановку в большом городе и напившись там чаю, он прибыл в усадьбу к концу дня; из кармана у него торчала вечерняя газета. Он нагрянул в прибрежный парк подобно тихой и благовоспитанной молнии и к тому же сам не подозревал об этом.
Первый обмен приветствиями и рукопожатиями носил довольно банальный характер и сопровождался неизбежными извинениями за странное поведение хозяина. Он, разумеется, снова ушел с утра рыбачить, и его нельзя беспокоить прежде известного часа, хотя до того места, где он сидит, рукой подать.
- Видите ли, это его единственная страсть, - пояснил Харкер извиняющимся тоном, - но в конце концов он ведь у себя дома; во всех остальных отношениях он очень гостеприимный хозяин.
- Боюсь, - заметил Фишер, понизив голос, - что это уже скорее мания, а не страсть. Я знаю, как бывает, когда человек в таком возрасте начинает увлекаться чем-нибудь вроде этих паршивых речных рыбешек. Вспомните, как дядя Тэлбота собирал зубочистки, а бедный старый Баззи - образцы табачного пепла. В свое время Гук сделал множество серьезных дел, - он вложил немало сил в лесоторговлю со Швецией и в Чикагскую мирную конференцию, - но теперь мелкие рыбешки интересуют его куда больше крупных дел.
- Ну, полно вам, в самом деле, - запротестовал генеральный прокурор. Так мистер Марч, чего доброго, подумает, что попал в дом к сумасшедшему.
Поверьте, мистер Гук занимается рыболовством для развлечения, как и всяким другим спортом. Просто характер у него такой, что развлекается он несколько мрачным способом. Но держу пари, если бы сейчас пришли важные новости относительно леса или торгового судоходства, он тут же бросил бы свои развлечения и всех рыб.
- Право, не знаю, - заметил Хорн Фишер, лениво поглядывая на остров.
- Кстати, что новенького? - спросил Харкер у Гарольда Марча. - Я вижу у вас вечернюю газету, одну из тех предприимчивых вечерних газет, которые выходят по утрам.
- Здесь начало речи лорда Меривейла в Бирмингеме, - ответил Марч, передавая ему газету. - Только небольшой отрывок, но, мне кажется, речь неплохая.
Харкер взял газету, развернул ее и заглянул в отдел экстренных сообщений. Как и сказал Марч, там был напечатан лишь небольшой отрывок. Но отрывок этот произвел на сэра Джона Харкера необычайное впечатление. Его насупленные брови поднялись и задрожали, глаза прищурились, а жесткая челюсть на секунду отвисла. Он как бы мгновенно постарел на много лет.
Затем, стараясь придать голосу уверенность и твердой рукой передавая газету Фишеру, он сказал просто:
- Что ж, можно держать пари. Вот важная новость, которая дает вам право побеспокоить старика.
Хорн Фишер заглянул в газету, и его бесстрастное, невыразительное лицо также переменилось. Даже в этом небольшом отрывке было два или три крупных заголовка, и в глаза ему бросилось: "Сенсационное предостережение правительству Швеции" и "Мы протестуем".
- Что за черт, - произнес он свистящим шепотом.
- Нужно немедленно сообщить Гуку, иначе он никогда не простит нам этого, - сказал Харкер. - Должно быть, он сразу же пожелает видеть премьера, хотя теперь, вероятно, уже поздно. Я иду к нему сию же минуту, и, держу пари, он тут же забудет о рыбах. - И он торопливо зашагал вдоль берега к переходу из плоских камней.
Марч глядел на Фишера, удивленный тем переполохом, который произвела газета.
- Что все это значит? - вскричал он. - Я всегда полагал, что мы должны заявить протест в защиту датских портов, это ведь в наших общих интересах.
Какое дело до них сэру Исааку и всем остальным? По-вашему, это плохая новость?
- Плохая новость... - повторил Фишер тихо, с непередаваемой интонацией в голосе.
- Неужели это так скверно? - спросил Марч.
- Так скверно? - подхватил Фишер. - Нет, почему же, это великолепно.
Это грандиозная новость. Это превосходная новость. В том-то вся и штука. Она восхитительна. Она бесподобна. И вместе с тем она совершенно невероятна.
Он снова посмотрел на серо-зеленый остров, на реку и хмурым взглядом обвел изгороди и полянки.
- Этот парк мне словно приснился, - проговорил Фишер, - и кажется, я действительно сплю. Но трава зеленеет, вода журчит, и в то же время случилось нечто необычное.
Как только он произнес это, из прибрежных кустов, прямо над его головой, появилась темная сутулая фигура, похожая на стервятника.
- Вы выиграли пари, - сказал Харкер каким-то резким, каркающим голосом.
- Старый дурак ни о чем не хочет слышать, кроме рыбы. Он выругался и заявил, что знать ничего не желает о политике.
- Я так и думал, - скромно заметил Фишер. - Что же вы намерены делать?
- По крайней мере, воспользуюсь телефоном этого старого осла, ответил юрист. - Необходимо точно узнать, что случилось. Завтра мне самому предстоит докладывать правительству. - И он торопливо направился к дому.
Наступило молчание, которое Марч в глубоком замешательстве не решался нарушить, а затем в глубине парка показались нелепые бакенбарды и неизменный белый цилиндр герцога Уэстморленда. Фишер поспешил ему навстречу с газетой в руке и в нескольких словах рассказал о сенсационном отрывке. Герцог, который неторопливо брел по парку, вдруг остановился как вкопанный и несколько секунд напоминал манекен, стоящий у двери какой-нибудь лавки древностей.
Затем Марч услышал его голос, высокий, почти истерический.
- Но нужно показать ему это, нужно заставить его понять? Я уверен, что ему не объяснили как следует! - Затем более ровным и даже несколько напыщенным тоном герцог произнес: - Я пойду и скажу ему сам.
В числе необычайных событий дня Марч надолго запомнил эту почти комическую сцену: пожилой джентльмен в старомодном белом цилиндре, осторожно переступая с камня на камень, переходил речку, словно Пикадилли. Добравшись до острова, он исчез за деревьями, а Марч и Фишер повернулись навстречу генеральному прокурору, который вышел из дома с выражением мрачной решимости на лице.
- Все говорят, - сообщил он, - что премьер-министр произнес самую блестящую речь в своей жизни. Заключительная часть потонула в бурных и продолжительных аплодисментах. Продажные финансисты и героические крестьяне.
На сей раз мы не оставим Данию без защиты.
Фишер кивнул и поглядел в сторону реки, откуда возвращался герцог; вид у него был несколько озадаченный. В ответ на расспросы он доверительно сообщил осипшим голосом:
- Право, я боюсь, что наш бедный друг не в себе. Он отказался слушать: он... э-э... сказал, что я распугаю рыбу.
Человек с острым слухом мог бы расслышать, как мистер Фишер пробормотал что-то по поводу белого цилиндра, но сэр Джон Харкер вмешался в разговор более решительно:
- Фишер был прав. Я не поверил своим глазам, но факт остается фактом: старик совершенно поглощен рыбной ловлей. Даже если дом загорится у него за спиной, он не сдвинется с места до самого заката.
Фишер тем временем взобрался на невысокий пригорок и бросил долгий испытующий взгляд, но не в сторону острова, а в сторону отдаленных лесистых холмов, окаймлявших долину. Вечернее небо, безоблачное, как и накануне, простиралось над окружающей местностью, но на западе оно теперь отливало уже не золотом, а бронзой; тишину нарушало лишь монотонное журчание реки.
Внезапно у Хорна Фишера вырвалось приглушенное восклицание, и Марч вопросительно поглядел на него.
- Вы говорили о скверных вестях, - сказал Фишер. - Что ж, вот действительно скверная весть. Боюсь, что это очень скверное дело.
- О какой вести вы говорите? - спросил Марч, угадывая в его тоне что-то странное и зловещее.
- Солнце село, - ответил Фишер.
Затем он продолжал с видом человека, сознающего, что он изрек нечто роковое:
- Нужно, чтобы туда пошел кто-нибудь, кого он действительно выслушает.
Быть может, он безумец, но в его безумии есть логика. Почти всегда в безумии есть логика. Именно это и сводит человека с ума. А Гук никогда не остается там после заката, так как в парке быстро темнеет. Где его племянник? Мне кажется, племянника он действительно любит.
- Глядите! - воскликнул внезапно Марч. - Он уже побывал там. Вон он возвращается.
Взглянув на реку, они увидели фигуру Джеймса Буллена, темную на фоне заката; он торопливо и неловко перебирался с камня на камень. Один раз он поскользнулся, и все услышали негромкий всплеск. Когда он подошел к стоявшим на берегу, его оливковое лицо было неестественно бледным.
Остальные четверо, собравшись на прежнем месте, воскликнули почти в один голос:
- Ну, что он теперь говорит?
- Ничего. Он не говорит... ничего.
Фишер секунду пристально глядел на молодого человека, затем словно стряхнул с себя оцепенение и, сделав Марчу знак следовать за ним, начал перебираться по камням. Вскоре они были уже на проторенной тропинке, которая огибала остров и вела к тому месту, где сидел рыболов. Здесь они остановились и молча стали глядеть на него.
Сэр Исаак Гук все еще сидел, прислонившись к пню, и по весьма основательной причине. Кусок его прекрасной, прочной лески был скручен и дважды захлестнут вокруг шеи, а затем дважды - вокруг пня за его спиной.
Хорн Фишер кинулся к рыболову и притронулся к его руке: она была холодна, как рыбья кровь.
- Солнце село, - произнес Фишер тем же зловещим тоном, - и он никогда больше не увидит восхода.
Десять минут спустя все пятеро, глубоко потрясенные, с бледными, настороженными лицами, снова собрались в парке. Прокурор первый пришел в себя; речь его была четкой, хотя и несколько отрывистой.
- Необходимо оставить тело на месте и вызвать полицию, - сказал он. Мне кажется, я могу собственной властью допросить слуг и посмотреть, нет ли каких улик в бумагах несчастного. Само собой, джентльмены, все вы должны оставаться в усадьбе.
Вероятно, быстрые и суровые распоряжения законника вызвали у остальных такое чувство, словно захлопнулась ловушка или западня. Во всяком случае, Буллен внезапно вспыхнул или, вернее, взорвался, потому что голос его прозвучал в тишине парка подобно взрыву.
- Я даже не дотронулся до него! - закричал он. - Клянусь, я не причастен к этому!
- Кто говорит, что вы причастны? - спросил Харкер, пристально взглянув на него. - Отчего вы орете, прежде чем вас ударили?
- А что вы так смотрите на меня? - выкрикнул молодой человек со злобой.
- Думаете, я не знаю, что мои проклятые долги и виды на наследство вечно у вас на языке?
К великому удивлению Марча, Фишер не принял участия в этой стычке. Он отвел герцога в сторону и, когда они отошли достаточно далеко, чтобы их не услышали, обратился к нему с необычайной простотой:
- Уэстморленд, я намерен перейти прямо к делу.
- Ну, - отозвался тот, бесстрастно уставившись ему в лицо.
- У вас были причины убить его.
Герцог продолжал глядеть на Фишера, но, казалось, лишился дара речи.
- Я надеюсь, что у вас были причины убить его, - продолжал Фишер мягко.
- Дело в том, что стечение обстоятельств несколько необычное. Если у вас были причины совершить убийство, вы, по всей вероятности, не виновны. Если же у вас их не было, то вы, по всей вероятности, виновны.
- О чем вы, черт побери, болтаете? - спросил герцог, рассвирепев.
- Все очень просто, - ответил Фишер. - Когда вы пошли на остров, Гук был либо жив, либо уже мертв. Если он был жив, его, по-видимому, убили вы: в противном случае непонятно, что заставило вас промолчать. Но если он был мертв, а у вас имелись причины его убить, вы могли промолчать из страха, что вас заподозрят. - Выдержав паузу, он рассеянно заметил: - Кипр прекрасный остров, не так ли? Романтическая обстановка, романтические люди. На молодого человека это действует опьяняюще.
Герцог вдруг стиснул пальцы и хрипло сказал:
- Да, у меня была причина.
- Тогда все в порядке, - вымолвил Фишер, протягивая ему руку с видом величайшего облегчения. - Я был совершенно уверен, что это сделали не вы; вы перепугались, когда увидели, что случилось, и это только естественно. Словно сбылся дурной сон, верно?
Во время этой странной беседы Харкер, не обращая внимания на выходку оскорбленного Буллена, вошел в дом и тотчас же возвратился очень оживленный, с пачкой бумаг в руке.
- Я вызвал полицию, - сказал он, останавливаясь и обращаясь к Фишеру, - но, кажется, я уже проделал за них главную работу. По-моему, все ясно. Тут есть один документ...
Он осекся под странным взглядом Фишера, который заговорил, в свою очередь:
- Ну, а как насчет тех документов, которых тут нет? Я имею в виду те, которых уже нет. - Помолчав, он добавил: - Карты на стол, Харкер.
Просматривая эти бумаги с такой поспешностью, не старались ли вы найти нечто такое, что... что желали бы скрыть?
Харкер и бровью не повел, но осторожно покосился на остальных.
- Мне кажется, - успокоительным тоном продолжал Фишер, - именно поэтому вы и солгали нам, будто Гук жив. Вы знали, что вас могут заподозрить, и не осмелились сообщить об убийстве. Но поверьте мне, теперь гораздо лучше сказать правду.
Осунувшееся лицо Харкера внезапно покраснело, словно озаренное каким-то адским пламенем.
- Правду! - вскричал он. - Вашему брату легко говорить правду! Каждый из вас родился в сорочке и чванится незапятнанной добродетелью только потому, что ему не пришлось украсть эту сорочку у другого. Я же - родился в пимликских меблированных комнатах и должен был сам добыть себе сорочку! А если человек, пробивая себе в юности путь, нарушит какой-нибудь мелкий и, кстати, весьма сомнительный закон, всегда найдется старый вампир, который воспользуется этим и всю жизнь будет сосать из него кровь.
- Гватемала, не так ли? - сочувственно заметил Фишер.
Харкер вздрогнул от неожиданности. Затем он сказал:
- Очевидно, вы знаете все, как господь всеведущий.
- Я знаю слишком много, - ответил Хорн Фишер, - но, к сожалению, совсем не то, что нужно.
Трое остальных подошли к ним, но прежде чем они успели приблизиться, Харкер сказал голосом, который снова обрел твердость:
- Да, я уничтожил одну бумагу, но зато нашел другую, которая, как мне кажется, снимает подозрение со всех нас.
- Прекрасно, - отозвался Фишер более громким и бодрым тоном, - давайте посмотрим.
- Поверх бумаг сэра Исаака, - пояснил Харкер, - лежало письмо от человека по имени Хуго. Он грозился убить нашего несчастного друга именно таким способом, каким тот действительно был убит. Это сумасбродное письмо, полное издевок, - можете взглянуть сами, - но в нем особо упоминается о привычке Гука удить рыбу на острове. И главное, человек этот сам признает, что пишет, находясь в лодке. - А так как, кроме нас, на остров никто не ходил, - тут губы его искривила отталкивающая улыбка, - преступление мог совершить только человек, приплывший в лодке.
- Постойте-ка! - вскричал герцог, и в лице его появилось что-то похожее на оживление. - Да ведь я хорошо помню человека по имени Хуго. Он был чем-то вроде личного камердинера или телохранителя сэра Исаака: ведь сэр Исаак все-таки опасался покушения. Он... он не пользовался особой любовью у некоторых людей. После какого-то скандала Хуго был уволен, но я его хорошо помню. Это был высоченный венгерец с длинными усами, торчавшими по обе стороны лица...
Словно какой-то луч света мелькнул в памяти Гарольда Марча и вырвал из тьмы утренний пейзаж, подобный видению из забытого сна. По-видимому, это был водный пейзаж: залитые луга, низенькие деревья и темный пролет моста. И на какое-то мгновение он снова увидел, как человек с темными, похожими на рога усами прыгнул на мост и скрылся.
- Бог мой! - воскликнул он. - Да ведь я же встретил убийцу сегодня утром!
В конце концов Хорн Фишер и Гарольд Марч все-таки провели день вдвоем на реке, так как вскоре после прибытия полиции маленькое общество распалось.
Было объявлено, что показания Марча снимают подозрение со всех присутствующих и подтверждают улики против бежавшего Хуго. Хорн Фишер сомневался, будет ли венгерец когда-нибудь пойман; видимо, Фишер не имел особого желания распутывать это дело, так как облокотился на борт лодки и, покуривая, наблюдал, как колышутся камыши, медленно уплывая назад.
- Это он хорошо придумал - прыгнуть на мост, - сказал Фишер. - Пустая лодка мало о чем говорит. Никто не видел, чтобы он причаливал к берегу, а с моста он сошел, если можно так выразиться, не входя на него. Он опередил преследователей на двадцать четыре часа, а теперь сбреет усы и скроется.
По-моему, есть все основания надеяться, что ему удастся уйти.
- Надеяться? - повторил Марч и перестал грести.
- Да, надеяться, - повторил Фишер. - Прежде всего, я не намерен участвовать в вендетте только потому, что кто-то прикончил Гука Вы, вероятно, уже догадались, что за птица был этот Гук. Простой, энергичный промышленный магнат оказался подлым кровопийцей и вымогателем. Почти о каждом ему была известна какая-нибудь тайна: одна из них касалась бедняги Уэстморленда, который в юности женился на Кипре, и могла скомпрометировать герцогиню, другая - Харкера, рискнувшего деньгами своего клиента в самом начале карьеры. Поэтому-то они и перепугались, когда увидели, что он мертв.
Они чувствовали себя так, словно сами совершили это убийство во сне. Но, признаться, есть еще одна причина, по которой я не хочу, чтобы наш венгерец был повешен.
- Что эк это за причина? - спросил Марч.
- Дело в том, что Хуго не совершал убийства, - ответил Фишер.
Гарольд Марч вовсе оставил весла, и некоторое время лодка плыла по инерции.
- Знаете, я почти ожидал чего-нибудь в этом роде, - сказал он. - Это было никак не обосновано, но предчувствие висело в воздухе подобно грозовой туче.
- Напротив, необоснованно было бы считать Хуго виновным, - возразил Фишер. - Разве вы не видите, что они осуждают его на том же основании, на котором оправдали всех остальных? Харкер и Уэстморленд молчали потому, что нашли Гука убитым и знали, что имеются документы, которые могут навлечь на них подозрение. Хуго тоже нашел его убитым и тоже знал, что имеется письмо, которое может навлечь на него подозрение. Это письмо он сам написал накануне.
- Но в таком случае, - сказал Марч, нахмурившись, - в какой же ранний час было совершено убийство? Когда я встретил Хуго, едва начинало светать, а ведь от острова до моста путь не близкий.
- Все объясняется очень просто, - сказал Фишер. - Преступление было совершено не утром. Оно было совершено не на острове.
Марч глядел в искрящуюся воду и молчал, но Фишер продолжал так, словно ему задали вопрос:
- Всякое умно задуманное убийство непременно использует характерные, хотя и необычные, причудливые стороны обычной ситуации. В данном случае характерно было убеждение, что Гук встает раньше всех, имеет давнюю привычку удить рыбу на острове и проявляет недовольство, когда его беспокоят. Убийца задушил его в доме вчера ночью, а затем под покровом темноты перетащил труп вместе с рыболовными снастями через ручей, привязал к дереву и оставил под открытым небом. Весь день рыбу на острове удил мертвец. Затем убийца вернулся в дом или, вероятнее всего, пошел прямо в гараж и укатил в своем автомобиле. Убийца сам водит машину. - Фишер взглянул в лицо другу и продолжал: - Вы ужасаетесь, и история в самом деле ужасна. Но не менее ужасно и другое. Представьте себе, что какой-нибудь человек, преследуемый вымогателем, который разрушил его семью, убьет негодяя. Вы ведь не откажете ему в снисхождении! А разве не заслуживает снисхождения тот, кто избавил от вымогателя не семью, а целый народ?
Предостережение, сделанное Швеции, по всей вероятности, предотвратит войну, а не развяжет ее, и спасет много тысяч жизней, гораздо более ценных, чем жизнь этого удава. О, я не философствую и не намерен всерьез оправдывать убийцу, но то рабство, в котором находился он сам и его народ, в тысячу раз труднее оправдать. Если бы у меня хватило проницательности, я догадался бы об этом еще за обедом по его вкрадчивой, жестокой усмешке. Помните, я пересказывал вам этот дурацкий разговор о том, как старому Исааку всегда удается подсечь рыбу? В определенном смысле этот мерзавец ловил на удочку не рыб, а людей.
Гарольд Марч взялся за весла и снова начал грести.
- Да, помню, - ответил он. - И еще речь шла о том, что крупная рыба может оборвать леску и уйти.
БЕЛАЯ ВОРОНА
Гарольд Марч и те немногие, кто поддерживал знакомство с Хорном Фишером, замечали, что при всей своей общительности он довольно одинок. Они встречали его родных, но ни разу не видели членов его семьи. Его родственники и свойственники пронизывали весь правящий класс Великобритании, и казалось, что почти со всеми он дружит или хотя бы ладит. Он отлично знал вице-королей, министров и важных персон и мог потолковать с каждым из них о том, к чему собеседник относился серьезно. Так, он беседовал с военным министром о шелковичных червях, с министром просвещения - о сыщиках, с министром труда - о лиможских эмалях, с министром религиозных миссий и нравственного совершенства (надеюсь, я не спутал?) - о прославленных мимах последних четырех десятилетий. А поскольку первый был ему кузеном, второй - троюродным братом, третий - зятем, а четвертый мужем тетки, эта гибкость способствовала, бесспорно, укреплению семейных уз. Однако Гарольд Марч считал, что у Фишера нет ни братьев, ни сестер, ни родителей, и очень удивился, когда узнал его брата - очень богатого и влиятельного, хотя, на взгляд Марча, гораздо менее интересного. Сэр Генри Гарленд Фишер (после его фамилии шла еще длинная вереница имен) занимал в министерстве иностранных дел какой-то пост, куда более важный, чем пост министра. Держался он очень вежливо, тем не менее Марчу показалось, что он смотрит сверху вниз не только на него, но и на собственного брата. Последний, надо сказать, чутьем угадывал чужие мысли и сам завел об этом речь, когда они вышли из высокого дома на одной из фешенебельных улиц.
- Как, разве вы не знаете, что в нашей семье я дурак? - спокойно промолвил он.
- Должно быть, у вас очень умная семья, - с улыбкой заметил Марч.
- Вот она, истинная любезность! - отозвался Фишер - Полезно получить литературное образование. Что ж, пожалуй, "дурак" слишком сильно сказано. Я в нашей семье банкрот, неудачник, белая ворона.
- Не могу себе представить, сказал журналист. - На чем же вы срезались, как говорят в школе?
- На политике, - ответил Фишер. - В ранней молодости я выставил свою кандидатуру и прошел в парламент "на ура", огромным большинством.
Разумеется, с тех пор я жил в безвестности.
- Боюсь, я не совсем понял, при чем тут "разумеется", - засмеялся Марч.