Следующий пункт назначения был совсем иным. Отец Браун нырнул в грязный темный проулок, куда мисс Карстейрс-Кэрью не последовала бы за ним и в мыслях, и вошел в тесный дом, где к общему шуму прибавлялся звонкий и звучный голос, раздававшийся откуда-то сверху. Вышел он в смущении, а за ним поспешал иссиня-выбритый человек в линялом фраке, громко крича:
- Не исчез он! Не исчез! Хорошо, он - умер, я жив, а где остальные? Где этот вор? Где это чудище, которое крало мои лучшие сцены? Каким я был Бассанио! Теперь таких нет. Он играл Шейлока - чего там, он и есть Шейлок! А тут, когда решалась моя карьера... Подождите, я вам покажу вырезки, как я играл Хотспера {Здесь и дальше упоминаются персонажи шекспировских пьес "Венецианский купец" (Бассанио и Шейлок) и "Генрих IV"}!
- Я уверен, - выговорил священник, - что вы играли прекрасно. Так значит, труппа уехала до его смерти? Очень хорошо. - И он поспешил по улице.
- Этот мерзавец должен был играть судью Шеллоу,.. - не унимался человек во фраке. Отец Браун остановился.
- Вот как, - медленно сказал он. - Судью Шеллоу...
- Это Хенкин! - кричал актер. - Ловите его! Преследуйте! Конечно, он-то уехал! Ловите его, найдите, а я его проклинаю!.. Но священник снова бежал.
За этой мелодраматической встречей последовали более тихие и, может быть, более важные. Сперва священник зашел в банк и поговорил с управляющим; потом заглянул к своему почтенному коллеге. Здесь все было, как говорили, старомодно и неизменно - строгое распятие на стене, большая Библия на полке. С первых же фраз хозяин стал сетовать, что прихожане не чтут дня Господня, но был приветлив, по-старинному учтив и даже склонен к какой-то изысканности. Он тоже угостил гостя портвейном, но предложил к нему не кекс, а тончайшие бисквиты, и отцу Брауну снова показалось, что все слишком совершенно, слишком похоже на прошлый век. Только в одном изменил хозяин своей учтивости - вежливо, но жестко сказал, что совесть не позволит ему встретиться с актрисой. Гость похвалил вино, поблагодарил коллегу и пошел на угол, где условился встретиться с доктором, чтобы направиться к мистеру Карверу, в контору.
- Наверное, вы устали, - сказал врач. - Такое скучное место!
Отец Браун ответил живо, даже голос у него стал очень высоким.
- Что вы! - воскликнул он. - Место очень интересное.
- Я обнаружил здесь только одну странность, - сказал Тутт, - да и та случилась с чужаком. Тело выкопали, я его утром вскрыл, и оказалось, что оно просто нашпиговано ядом.
- Нашпиговано адом, - рассеянно повторил священник. - Поверьте, это еще не самое удивительное!
Оба замолчали, врач дернул шнурок звонка, и они вошли в контору, где хозяин, адвокат, представил их седому желтолицему моряку со шрамом на щеке, видимо - адмиралу.
Дух селения проник в самое подсознание священника, но он вполне осознанно заметил, что именно такой адвокат подходит мисс Карстейрс-Кэрью. Однако он был не просто ископаемым, что-то в нем мерещилось еще - и священник опять подумал, что не служитель закона дожил до наших дней, а его самого перенесли в начало прошлого века.
Юрист, моряк и даже врач несколько удивились, когда священник стал защищать от сплетен местного мятежника.
- Он мне скорее понравился, - сказал отец Браун. - Хорошо говорит. Наверное, и поэт хороший. А миссис Мальтраверс считает, что он хороший актер.
- Здесь, у нас, - заметил мистер Карвер, - всех, кроме нее, занимает, хороший ли он сын.
- Хороший, - отвечал священник. - Это и удивительно.
- А, черт! - воскликнул адмирал. - По-вашему, он любит отца?
Отец Браун замялся и сказал не сразу:
- Навряд ли. Это тоже удивительно.
- Что вы городите? - возмутился моряк со свойственной морякам простотой.
- Вот что, - ответил священник. - Говорит он об отце дурно, не может ему простить, а делает - очень много. Управляющий банком рассказал мне кое-что, ведь мы пришли от полиции. Отец не получает денег, это не его приход, он вообще на покое. Те, в ком хватает язычества, чтобы посещать церковь, ходят в Дагтон-Эббот. Собственных средств у него нет; но живет он прекрасно. Портвейн у него самый лучший, я заметил много бутылок, и еда он как раз ел - самая изысканная, в старом стиле. Видимо, платит молодой человек.
- Образцовый сын, - ухмыльнулся мистер Карвер.
Отец Браун кивнул и сказал, нахмурившись, словно решал нелегкую загадку:
- Да, образцовый. Хотя и не совсем живой.
В эту минуту клерк принес письмо без марки, и пока адвокат его читал, священник заметил кривую, не очень разборчивую подпись: "Феникс Фитцджеральд". Догадку его тут же подтвердил хозяин.
- Этот актер, - сказал он, - покоя не дает! Поссорился с другим актером, тот умер. Нет, к нашему делу это не относится. Никто его видеть не хочет, кроме доктора. А доктор говорил, он безумен.
- Да, - согласился отец Браун, - безумен. Но прав.
- Прав? - удивился мистер Карвер. - В чем же?
- В том, - отвечал священник, - что вас это касается.
Его ссора связана с той труппой. Знаете, что меня сразу поразило? Мысль о том, что Мальтраверса убили местные патриоты. Я сам деревенский житель, эссекская брюква. Можете вы представить, что житель английской деревни чтит и одухотворяет ее как древний грек? И обнажает меч за ее святое знамя, как житель крохотной средневековой республики? Скажет добрый старый галлианин: "Только кровь смоет пятно на гербе Галя"? Клянусь Георгием и драконом, я был бы очень рад! Но это не так, и у меня есть другие, более весомые доводы.
Он помолчал немного, словно собираясь с мыслями, потом продолжал:
- Вы не поняли последних слов бедного Мальтраверса.
Он не бранил деревню, он вообще говорил не с ее жителями, а с актером. Они собирались ставить спектакль, где Фитцджеральд играл бы Хотспера, неведомый Хенкин - судью, а Мальтраверс, конечно, принца Галя. Вероятно, кто-то еще претендовал на эту роль, и несчастный сердито заметил что-то вроде: "Уж из тебя-то выйдет какой-то жалкий Галь".
Вот и все.
Доктор Тутт воззрился на него, словно ему было не очень легко переварить эту мысль. Наконец он сказал:
- Что же нам делать?
Отец Браун резко поднялся, но ответил учтиво:
- Если никто не возражает, мы с вами пойдем к Хорнерам. Они оба дома. А сделаем мы вот что - никто еще не знает о вскрытии, вы им и скажете, пока они вместе.
Преподобный Сэмюэл Хорнер в черной сутане, оттенявшей серебро волос, стоял у аналоя, положив на него руку.
Видимо, именно так он изучал Писание, и сейчас встал по привычке, но это придало ему особую величавость. Сын угрюмо сидел напротив и курил сигарету, являя собой образец мальчишеского нечестия.
Старик предложил кресло отцу Брауну, тот сел и уставился в потолок, а доктору показалось, что лучше говорить стоя.
- По-видимому, - сказал он, - я должен сообщить вам неприятную новость, ведь вы - духовный наставник общины. Помните смерть Мальтраверса? Считалось, что убил его местный житель, палкой по голове.
Священник повел рукой.
- Упаси Боже, - произнес он, - я ни в коей мере не сочувствовал гнусному насилию. Но когда лицедей несет свои пороки в невинное селение, он искушает Господа.
- Возможно, - сказал врач. - Я не о том. Мне поручили освидетельствовать тело, и я выяснил, что удар не был смертельным, а следы ада указывают на отравление.
Мятежный поэт отшвырнул сигарету и с ловкостью кошки прыгнул к аналою.
- Вы уверены? - выдохнул он. - Удар не смертелен?
- Да, - отвечал врач.
- Что ж, - сказал поэт, - может, этот будет покрепче...
И он изо всей силы ударил старика прямо в челюсть. Тот ударился о дверь, как сломанная кукла.
- Что вы делаете? - крикнул Тутт. - Отец Браун, что он сделал?
Друг его, не шевельнувшись, долго глядел в потолок, потом спокойно сказал:
- Я ждал, что он это сделает. Надо бы раньше.
- Господи! - возопил врач. - Да, его обидели, но ударить отца, священника...
- Он не ударял ни отца, ни священника, - сказал отец Браун. - Он ударил актера, одетого в сутану и промышлявшего шантажом. Теперь шантажировать нечем, вот он и не сдержался, и я его не виню. Более того, я подозреваю, что он ударил отравителя. Позвоните-ка в участок.
Они вышли, никто не помешал им, один еще не оправился от удара, другой - и от радости, и от злости. На ходу отец Браун обернулся к мнимому сыну, и тот, едва ли не единственный в мире, увидел его очень суровым.
- Он прав, - сказал священник. - Когда лицедей несет свои пороки в невинное селение, он искушает Господа.
- Итак, - сказал отец Браун, когда они уселись в вагоне, - вы не ошиблись, история странная, но тайны в ней нет. Случилось примерно вот что. Мальтраверс прибыл сюда еще с двумя актерами, остальные поехали в Даттон-Эббот, где они играли мелодраму прошлого века. Он был в костюме денди байроновской поры, а спутник его одет священником.
Тот вообще играл людей немолодых - Шейлока, например, а теперь собирался играть судью Шеллоу.
Третьим был наш поэт, он тоже играл на сцене и спорил с Мальтраверсом, как надо ставить "Генриха IV". Я думаю, он уже тогда влюбился в его жену, но не верю, что между он уже тогда влюбился в его жену, но не верю, что между ними было что-то плохое, и надеюсь, что теперь все у них будет хорошо. По-видимому, он сердился на мужа, ведь Мальтраверс груб и задирист. Они поссорились, пустили в ход палки, поэт ударил актера по голове и вполне резонно решил, что убил его.
Актер же, одетый пастырем, это видел и стал шантажировать поэта, вынуждая его оплачивать свои прихоти, когда поселился здесь как почтенный священнослужитель. Что может быть проще - он не снял сценического костюма! Однако у него были более веские причины изображать блюстителя нравов. Ведь на самом деле Мальтраверс, с трудом очнувшись, встал и пошел, но упал, и не от удара, а от яда, которым его угостил приветливый священник примерно за час до того, наверно - в бокале вина. Я подумал об этом, когда пил портвейн, и мне стало не по себе. Сейчас полиция разбирается в этой версии, но я не знаю, можно ли что-то доказать. И потом, надо найти причину, мотив, а эти актеры вечно ссорились, и Мальтраверса уж очень не любили.
- Что ж, докажут, что могут, - сказал Тутт. - Я другого не понимаю. Почему вы заподозрили такого безупречного священнослужителя?
Отец Браун застенчиво улыбнулся.
- Понимаете, - отвечал он, - это дело навыка, я бы сказал профессионального, только в особом смысле слова.
Те, кто любит поспорить, часто сетуют, что люди ничего не знают о нашей вере. Но все еще занятней. Англичанин и не обязан что-то знать о Римской церкви, знал бы хоть об английской! Вы не поверите, сколько народу понятия не имеет, чем отличается Высокая Церковь от Низкой даже в обряде, не говоря уж об истории и богословии. Посмотрите любую газету, любую книгу или пьесу!
Я сразу удивился, почему у него все перепутано. Вроде бы он принадлежит к Высокой Церкви. Тогда при чем здесь пуритане? Конечно, такой человек может быть пуританином в переносном смысле, но не в прямом же! Он ненавидел театр - и не знал, что это Низкая Церковь его ненавидит, не Высокая. Он возмущался, как протестант, что не соблюдают день Господень, но на стене у него распятие. Словом, он совершенно ничего не знал о благочестивых священниках, кроме того, что они почтенны, суровы и презирают все мирское.
Я долго пытался угадать, на кого он похож, и вдруг меня идиотом и представляют драматурги и актеры страшное чудище, набожного человека.
- Не говоря уж о врачах, - добродушно заметил их коллега.
- Вообще-то, - продолжал отец Браун, - была и другая причина для подозрений. Она связана с таинственной дамой, которая слыла истинным вампиром, позором этой деревни. Мне же показалось, что она тут - светлое пятно.
Ничего таинственного в ней нет. Она приехала недавно, под своим именем, по вполне понятному делу - чтобы помочь розыскам, касающимся ее мужа. Он обижал ее, но у нее есть принципы, она почитает честь имени и простую справедливость. Таким же невинным и прямым казался мне другой зловещий изгой, блудный сын пастыря. Он тоже не скрывал своей профессии и былых связей с театром. Вот я и не подозревал его, а пастыря - подозревал. Вы, наверное, поняли, почему.
- Да, кажется, - сказал медик.
- Он не хотел видеть актрису, - все-таки объяснил священник. - Ни за что не хотел. На самом деле он не хотел, чтобы она увидела его.
Доктор кивнул.
- Если бы она увидела почтенного Хорнера, - закончил отец Браун, - она бы сразу узнала совсем не почтенного Хенкина. Вот и все об этой сельской идиллии. Видите, я сдержал обещание, показал вам то, что пострашнее мертвого тела, даже если мертвый - отравлен. Шантажист, одетый священником, - чем не достопримечательность? Живой - мертвее мертвеца.
- Да, - сказал врач, устраиваясь поудобнее, - чем с ним, я предпочел бы знаться с мертвым телом.
- Не исчез он! Не исчез! Хорошо, он - умер, я жив, а где остальные? Где этот вор? Где это чудище, которое крало мои лучшие сцены? Каким я был Бассанио! Теперь таких нет. Он играл Шейлока - чего там, он и есть Шейлок! А тут, когда решалась моя карьера... Подождите, я вам покажу вырезки, как я играл Хотспера {Здесь и дальше упоминаются персонажи шекспировских пьес "Венецианский купец" (Бассанио и Шейлок) и "Генрих IV"}!
- Я уверен, - выговорил священник, - что вы играли прекрасно. Так значит, труппа уехала до его смерти? Очень хорошо. - И он поспешил по улице.
- Этот мерзавец должен был играть судью Шеллоу,.. - не унимался человек во фраке. Отец Браун остановился.
- Вот как, - медленно сказал он. - Судью Шеллоу...
- Это Хенкин! - кричал актер. - Ловите его! Преследуйте! Конечно, он-то уехал! Ловите его, найдите, а я его проклинаю!.. Но священник снова бежал.
За этой мелодраматической встречей последовали более тихие и, может быть, более важные. Сперва священник зашел в банк и поговорил с управляющим; потом заглянул к своему почтенному коллеге. Здесь все было, как говорили, старомодно и неизменно - строгое распятие на стене, большая Библия на полке. С первых же фраз хозяин стал сетовать, что прихожане не чтут дня Господня, но был приветлив, по-старинному учтив и даже склонен к какой-то изысканности. Он тоже угостил гостя портвейном, но предложил к нему не кекс, а тончайшие бисквиты, и отцу Брауну снова показалось, что все слишком совершенно, слишком похоже на прошлый век. Только в одном изменил хозяин своей учтивости - вежливо, но жестко сказал, что совесть не позволит ему встретиться с актрисой. Гость похвалил вино, поблагодарил коллегу и пошел на угол, где условился встретиться с доктором, чтобы направиться к мистеру Карверу, в контору.
- Наверное, вы устали, - сказал врач. - Такое скучное место!
Отец Браун ответил живо, даже голос у него стал очень высоким.
- Что вы! - воскликнул он. - Место очень интересное.
- Я обнаружил здесь только одну странность, - сказал Тутт, - да и та случилась с чужаком. Тело выкопали, я его утром вскрыл, и оказалось, что оно просто нашпиговано ядом.
- Нашпиговано адом, - рассеянно повторил священник. - Поверьте, это еще не самое удивительное!
Оба замолчали, врач дернул шнурок звонка, и они вошли в контору, где хозяин, адвокат, представил их седому желтолицему моряку со шрамом на щеке, видимо - адмиралу.
Дух селения проник в самое подсознание священника, но он вполне осознанно заметил, что именно такой адвокат подходит мисс Карстейрс-Кэрью. Однако он был не просто ископаемым, что-то в нем мерещилось еще - и священник опять подумал, что не служитель закона дожил до наших дней, а его самого перенесли в начало прошлого века.
Юрист, моряк и даже врач несколько удивились, когда священник стал защищать от сплетен местного мятежника.
- Он мне скорее понравился, - сказал отец Браун. - Хорошо говорит. Наверное, и поэт хороший. А миссис Мальтраверс считает, что он хороший актер.
- Здесь, у нас, - заметил мистер Карвер, - всех, кроме нее, занимает, хороший ли он сын.
- Хороший, - отвечал священник. - Это и удивительно.
- А, черт! - воскликнул адмирал. - По-вашему, он любит отца?
Отец Браун замялся и сказал не сразу:
- Навряд ли. Это тоже удивительно.
- Что вы городите? - возмутился моряк со свойственной морякам простотой.
- Вот что, - ответил священник. - Говорит он об отце дурно, не может ему простить, а делает - очень много. Управляющий банком рассказал мне кое-что, ведь мы пришли от полиции. Отец не получает денег, это не его приход, он вообще на покое. Те, в ком хватает язычества, чтобы посещать церковь, ходят в Дагтон-Эббот. Собственных средств у него нет; но живет он прекрасно. Портвейн у него самый лучший, я заметил много бутылок, и еда он как раз ел - самая изысканная, в старом стиле. Видимо, платит молодой человек.
- Образцовый сын, - ухмыльнулся мистер Карвер.
Отец Браун кивнул и сказал, нахмурившись, словно решал нелегкую загадку:
- Да, образцовый. Хотя и не совсем живой.
В эту минуту клерк принес письмо без марки, и пока адвокат его читал, священник заметил кривую, не очень разборчивую подпись: "Феникс Фитцджеральд". Догадку его тут же подтвердил хозяин.
- Этот актер, - сказал он, - покоя не дает! Поссорился с другим актером, тот умер. Нет, к нашему делу это не относится. Никто его видеть не хочет, кроме доктора. А доктор говорил, он безумен.
- Да, - согласился отец Браун, - безумен. Но прав.
- Прав? - удивился мистер Карвер. - В чем же?
- В том, - отвечал священник, - что вас это касается.
Его ссора связана с той труппой. Знаете, что меня сразу поразило? Мысль о том, что Мальтраверса убили местные патриоты. Я сам деревенский житель, эссекская брюква. Можете вы представить, что житель английской деревни чтит и одухотворяет ее как древний грек? И обнажает меч за ее святое знамя, как житель крохотной средневековой республики? Скажет добрый старый галлианин: "Только кровь смоет пятно на гербе Галя"? Клянусь Георгием и драконом, я был бы очень рад! Но это не так, и у меня есть другие, более весомые доводы.
Он помолчал немного, словно собираясь с мыслями, потом продолжал:
- Вы не поняли последних слов бедного Мальтраверса.
Он не бранил деревню, он вообще говорил не с ее жителями, а с актером. Они собирались ставить спектакль, где Фитцджеральд играл бы Хотспера, неведомый Хенкин - судью, а Мальтраверс, конечно, принца Галя. Вероятно, кто-то еще претендовал на эту роль, и несчастный сердито заметил что-то вроде: "Уж из тебя-то выйдет какой-то жалкий Галь".
Вот и все.
Доктор Тутт воззрился на него, словно ему было не очень легко переварить эту мысль. Наконец он сказал:
- Что же нам делать?
Отец Браун резко поднялся, но ответил учтиво:
- Если никто не возражает, мы с вами пойдем к Хорнерам. Они оба дома. А сделаем мы вот что - никто еще не знает о вскрытии, вы им и скажете, пока они вместе.
Преподобный Сэмюэл Хорнер в черной сутане, оттенявшей серебро волос, стоял у аналоя, положив на него руку.
Видимо, именно так он изучал Писание, и сейчас встал по привычке, но это придало ему особую величавость. Сын угрюмо сидел напротив и курил сигарету, являя собой образец мальчишеского нечестия.
Старик предложил кресло отцу Брауну, тот сел и уставился в потолок, а доктору показалось, что лучше говорить стоя.
- По-видимому, - сказал он, - я должен сообщить вам неприятную новость, ведь вы - духовный наставник общины. Помните смерть Мальтраверса? Считалось, что убил его местный житель, палкой по голове.
Священник повел рукой.
- Упаси Боже, - произнес он, - я ни в коей мере не сочувствовал гнусному насилию. Но когда лицедей несет свои пороки в невинное селение, он искушает Господа.
- Возможно, - сказал врач. - Я не о том. Мне поручили освидетельствовать тело, и я выяснил, что удар не был смертельным, а следы ада указывают на отравление.
Мятежный поэт отшвырнул сигарету и с ловкостью кошки прыгнул к аналою.
- Вы уверены? - выдохнул он. - Удар не смертелен?
- Да, - отвечал врач.
- Что ж, - сказал поэт, - может, этот будет покрепче...
И он изо всей силы ударил старика прямо в челюсть. Тот ударился о дверь, как сломанная кукла.
- Что вы делаете? - крикнул Тутт. - Отец Браун, что он сделал?
Друг его, не шевельнувшись, долго глядел в потолок, потом спокойно сказал:
- Я ждал, что он это сделает. Надо бы раньше.
- Господи! - возопил врач. - Да, его обидели, но ударить отца, священника...
- Он не ударял ни отца, ни священника, - сказал отец Браун. - Он ударил актера, одетого в сутану и промышлявшего шантажом. Теперь шантажировать нечем, вот он и не сдержался, и я его не виню. Более того, я подозреваю, что он ударил отравителя. Позвоните-ка в участок.
Они вышли, никто не помешал им, один еще не оправился от удара, другой - и от радости, и от злости. На ходу отец Браун обернулся к мнимому сыну, и тот, едва ли не единственный в мире, увидел его очень суровым.
- Он прав, - сказал священник. - Когда лицедей несет свои пороки в невинное селение, он искушает Господа.
- Итак, - сказал отец Браун, когда они уселись в вагоне, - вы не ошиблись, история странная, но тайны в ней нет. Случилось примерно вот что. Мальтраверс прибыл сюда еще с двумя актерами, остальные поехали в Даттон-Эббот, где они играли мелодраму прошлого века. Он был в костюме денди байроновской поры, а спутник его одет священником.
Тот вообще играл людей немолодых - Шейлока, например, а теперь собирался играть судью Шеллоу.
Третьим был наш поэт, он тоже играл на сцене и спорил с Мальтраверсом, как надо ставить "Генриха IV". Я думаю, он уже тогда влюбился в его жену, но не верю, что между он уже тогда влюбился в его жену, но не верю, что между ними было что-то плохое, и надеюсь, что теперь все у них будет хорошо. По-видимому, он сердился на мужа, ведь Мальтраверс груб и задирист. Они поссорились, пустили в ход палки, поэт ударил актера по голове и вполне резонно решил, что убил его.
Актер же, одетый пастырем, это видел и стал шантажировать поэта, вынуждая его оплачивать свои прихоти, когда поселился здесь как почтенный священнослужитель. Что может быть проще - он не снял сценического костюма! Однако у него были более веские причины изображать блюстителя нравов. Ведь на самом деле Мальтраверс, с трудом очнувшись, встал и пошел, но упал, и не от удара, а от яда, которым его угостил приветливый священник примерно за час до того, наверно - в бокале вина. Я подумал об этом, когда пил портвейн, и мне стало не по себе. Сейчас полиция разбирается в этой версии, но я не знаю, можно ли что-то доказать. И потом, надо найти причину, мотив, а эти актеры вечно ссорились, и Мальтраверса уж очень не любили.
- Что ж, докажут, что могут, - сказал Тутт. - Я другого не понимаю. Почему вы заподозрили такого безупречного священнослужителя?
Отец Браун застенчиво улыбнулся.
- Понимаете, - отвечал он, - это дело навыка, я бы сказал профессионального, только в особом смысле слова.
Те, кто любит поспорить, часто сетуют, что люди ничего не знают о нашей вере. Но все еще занятней. Англичанин и не обязан что-то знать о Римской церкви, знал бы хоть об английской! Вы не поверите, сколько народу понятия не имеет, чем отличается Высокая Церковь от Низкой даже в обряде, не говоря уж об истории и богословии. Посмотрите любую газету, любую книгу или пьесу!
Я сразу удивился, почему у него все перепутано. Вроде бы он принадлежит к Высокой Церкви. Тогда при чем здесь пуритане? Конечно, такой человек может быть пуританином в переносном смысле, но не в прямом же! Он ненавидел театр - и не знал, что это Низкая Церковь его ненавидит, не Высокая. Он возмущался, как протестант, что не соблюдают день Господень, но на стене у него распятие. Словом, он совершенно ничего не знал о благочестивых священниках, кроме того, что они почтенны, суровы и презирают все мирское.
Я долго пытался угадать, на кого он похож, и вдруг меня идиотом и представляют драматурги и актеры страшное чудище, набожного человека.
- Не говоря уж о врачах, - добродушно заметил их коллега.
- Вообще-то, - продолжал отец Браун, - была и другая причина для подозрений. Она связана с таинственной дамой, которая слыла истинным вампиром, позором этой деревни. Мне же показалось, что она тут - светлое пятно.
Ничего таинственного в ней нет. Она приехала недавно, под своим именем, по вполне понятному делу - чтобы помочь розыскам, касающимся ее мужа. Он обижал ее, но у нее есть принципы, она почитает честь имени и простую справедливость. Таким же невинным и прямым казался мне другой зловещий изгой, блудный сын пастыря. Он тоже не скрывал своей профессии и былых связей с театром. Вот я и не подозревал его, а пастыря - подозревал. Вы, наверное, поняли, почему.
- Да, кажется, - сказал медик.
- Он не хотел видеть актрису, - все-таки объяснил священник. - Ни за что не хотел. На самом деле он не хотел, чтобы она увидела его.
Доктор кивнул.
- Если бы она увидела почтенного Хорнера, - закончил отец Браун, - она бы сразу узнала совсем не почтенного Хенкина. Вот и все об этой сельской идиллии. Видите, я сдержал обещание, показал вам то, что пострашнее мертвого тела, даже если мертвый - отравлен. Шантажист, одетый священником, - чем не достопримечательность? Живой - мертвее мертвеца.
- Да, - сказал врач, устраиваясь поудобнее, - чем с ним, я предпочел бы знаться с мертвым телом.