Гилфорд К. Б.. Пять тысяч долларов

К. Б. Гилфорд
Пять тысяч долларов

   Казалось, адвокат должен знать, что, внося плату, лишь делаешь первый шаг, который неизвестно к чему приведет. Легко сидеть за столом и давать мудрые советы, при этом не имея прямого отношения к делу. И совсем другая ситуация, далеко не простая, когда рискуешь лично, стараясь защитить близкого тебе человека, особенно если этот человек – женщина.
   – Пять тысяч сотенными, верно, мистер Хэннон? – раздался обращенный к нему голос, принадлежавший маленькой, как мышка, девушке в больших круглых очках.
   Пять тысяч наличными, снятые со счета, который не превышал этой суммы, были достаточно большими деньгами.
   – Все точно, пятьдесят банкнот, – подтвердил он.
   Она пересчитала деньги, вложила их в коричневый конверт и передала ему через окошко. Он взял его, с каким-то виноватым видом тут же положил во внутренний карман и быстро вышел из банка.
   Встреча была назначена в небольшом баре «Доминик», всего в двух кварталах ходьбы. Это было заведение, отделанное панелями красного дерева, которое днем служило местом встреч для бизнесменов. За столом у задней стены его ждал мужчина. Хэннон подошел к нему, засунул руку во внутренний карман и, не собираясь садиться, произнес:
   – Я принес деньги, Траск.
   Мужчина заулыбался:
   – Давайте выпьем, мистер Хэннон.
   – Нет, спасибо.
   Собеседник, погасив улыбку, бросил обиженный взгляд и сказал:
   – Хэннон, я делаю вам одолжение. Постарайтесь вести себя дружелюбнее, иначе сделка не состоится.
   Хэннон сел. Ему не хотелось привлекать к себе внимание.
   – Что будете пить, мистер Хэннон? – спросил его Траск.
   – Виски.
   Мэл Траск сделал заказ проходившему официанту и вновь улыбнулся. Притягивали взгляд его смуглое лицо со жгучими карими глазами, роскошные волнистые волосы и ослепительно белые, ровные зубы, которые он выставлял напоказ при каждом удобном случае. Это был щеголеватый молодой человек с атлетически широкими плечами и хорошо развитой мускулатурой. Вылитый дамский любимец, этакий шалопай без больших способностей и ума, но достаточно сообразительный, чтобы осознать свой единственный талант – нравиться женщинам.
   – Ну, мистер Хэннон, вы решили, что ваша любовь к жене стоит пяти тысяч долларов?
   Его голос был мягким и таким же приятным, как его внешность.
   – Однако, я надеюсь, вы понимаете: эти пять тысяч гарантируют только то, что я исчезну из жизни Алике, а вовсе не то, что она вернется к вам.
   – Да, я понимаю это.
   – Так вы точно не питаете никаких иллюзий?
   – Я уже сказал вам, что все понимаю.
   Подошедший официант поставил перед Хэнноном стакан с виски. Траск поднял свой, как бы предлагая тост, и сделал небольшой глоток.
   – А это неплохой ход, – сказал он, – даже при таких неблагоприятных обстоятельствах. Алике – стоящая женщина, и я должен сказать, что, пожалуй, следует выложить деньги, чтобы расчистить поле для последующих усилий.
   – Траск, оставьте за мной право беспокоиться об этом.
   – Хорошо, Хэннон, но есть еще одно обстоятельство, о котором мы пока не договорились. На какой срок мы заключаем сделку?
   Хэннон напрягся.
   – Что вы имеете в виду? – с недоумением спросил он.
   – Ну, устранив меня со своего пути, вы постараетесь вернуть Алике. Но предположим, что это все чепуха и она не вернется. Давайте так условимся. Я даю вам три месяца, после чего вы тихо уходите в сторону. У вас будет шанс, за который вы заплатили, а у меня возможность все повернуть вспять.
   Хэннон осторожно начал возвращаться к своему:
   – Вы не ухватили сути моих слов, Траск. Я не покупаю у вас Алике за пять тысяч, я их плачу, чтобы она могла избавиться от вас. Это все равно как с зубной болью: платишь дантисту, чтобы излечиться от нее.
   Траск пожал плечами, допил виски и, положив обе руки на стол, тихо произнес:
   – Давайте деньги, Хэннон.
   Передача денег произошла быстро и скрытно. Траск тоже положил конверт во внутренний карман и осторожно выбрался из-за стола.
   – Однако зубная боль иногда возвращается, – сказал он и покинул бар.
   Хэннон остался с расчетным чеком бара, в состоянии ярости и с неприятным чувством, которое испытывал еще до встречи, что, может, было бы разумнее все оставить как есть. Неизвестно, что он в конечном счете заварил и чем это кончится.
   Безусловно, это был только его собственный просчет. Он вновь с горечью осознал это сразу же, как проснулся на следующий день. С этим скверным ощущением он просыпался каждое утро. Возможно, так было из-за того, что он подсознательно продолжал упорно верить, что в один из дней проснется, ощутив уход Алике, как нечто напоминающее лишь дурной сон, а на самом деле она по-прежнему находится в комнате, и ее голова покоится рядом на подушке.
   Вся квартира была наполнена ее присутствием. С тех пор, как она ушла, он ничего не трогал и не менял. Поначалу он полагал, что она передумает и скоро вернется, а потом ему просто захотелось жить памятью о ней, чему способствовали следы ее пребывания здесь. Она не просила его переслать ей вещи, которые в спешке забыла. Он же сохранил их. Кругом были сотни вещей, постоянно попадавшихся ему в ящиках, туалетный столик с зеркалом, где теперь отсутствовало ее отображение, парфюмерные баночки, которые он открыл, наполнив их ароматом квартиру, чтобы теперь в ней витал запах Алике. Все здесь принадлежало ей, его жене.
   Он потерял ее, но продолжал по-прежнему любить. Он желал ее возвращения. Он стал буквально ненормальным, не пытался искать никаких оправданий и извинительных обстоятельств. В конце концов, Алике была в отъезде, когда они с Крис Уорин в поте лица работали над делом Маккалмена. К тому же он не подозревал, что Крис была влюблена в него. Она была великолепным секретарем и действительно здорово помогла ему в том деле. Затем состоялось решение суда, Маккалмена оправдали, а он пригласил Крис отпраздновать эту победу. Крис выглядела особенно привлекательно. Они несколько раз заказывали напитки, а потом немного покатались на автомобиле. Ничего другого, кроме этого, не было. Не скажешь, что все выглядело невинно, но в то же время и не так пагубно, как могло показаться. Однако он вбил себе в голову, что что-то произошло, и извел себя мыслью о том, что они с Крис Уорин были там, где его могли увидеть и узнать. И никакое освобождение от Мэла Траска не могло изменить это обстоятельство.
   Сделка с Траском тоже была ошибкой. Алике никогда не потянулась бы к другому мужчине против своей воли. Если бы она умышленно не хотела досадить мужу, то никогда не сошлась бы с таким потенциально опасным типом, как Мэл Траск. Алике начала отстаивать свою независимость, связавшись с богемой, кучкой сумасбродных людишек, которые считали интригующим, волнующим для себя посещение мест, где тусовались уголовные элементы. Поскольку Алике была красивой женщиной, не зависимой от мужа, но в то же время женой преуспевающего адвоката по уголовным делам, это привлекло к ней внимание Мэла Траска. Да, Хэннон понимал очевидность своей ошибки. Теперь ему оставалось только продолжать начатое и распутывать то, что запутал.
   В полной апатии он встал, оделся и побрился, находясь в неведении относительно того, чем ему теперь придется заняться. В офисе Нэнси Диллон встретила его своей застенчивой и настороженной улыбкой. Нэнси была весьма обыкновенной девушкой, знавшей свое место и совершенно точно представлявшей, для чего ее наняли. Она принесла ему подборку материалов по делу Овертона, и он просидел с ними все утро, пытаясь сконцентрировать на них внимание. В час он сделал перерыв на ленч. Тут он и увидел сообщение полуденной газеты, в котором говорилось, что застрелен Мэл Траск, местный тип, находившийся на учете в полиции.
   Следующие два дня Хью Хэннон буквально жил газетами. Конечно, его успокоило сообщение о смерти Траска: мертвый не придет снова за деньгами. Его также не заботило, кто убил Траска. Все его волнения были связаны с Алике. Однако газеты не упоминали о ней. Они поместили достаточно полную биографию убитого, сообщив о его трех арестах, осуждении за вымогательство, связях с бандой Росситера и дружбе с такими танцовщицами ночного клуба, как Гейл Грэй и Лиза Норман. Он был уверен, что если бы репортеры докопались до отношений покойного с Алике Хэннон, то эта новость была бы использована с лихвой, поскольку дело сразу приобретало политическую окраску: жена Хью Хэннона, вероятного претендента на пост министра юстиции, то есть молодого человека с большим будущим, – вдруг связалась с мелким жуликом. То, что газеты не напечатали эту пикантную подробность, доказывало, что они ею не располагали. А это означало, что Траск никому не разболтал про Алике. Хэннон недоумевал: безусловно, существовало несколько объяснений, и наиболее предпочтительным было то, что Траск верил в политическое будущее Хью Хэннона. Ведь если Хью Хэннон когда-нибудь достигнет высокого положения, то факт дружбы с миссис Хэннон можно использовать в качестве верного средства для получения выгоды. Дружба, которая известна всем, не стоит ничего, а вот тайная связь может иметь высокую цену. В пользу такой оценки была и сама фигура Траска, ведь он прибегнул к весьма необычному способу вымогательства.
   Где же в таком случае те пять тысяч долларов? О них совершенно ничего не упоминалось. Основной факт, позволявший в качестве мотива убийства предполагать ограбление, заключался в том, как правильно отметила полиция, что в карманах убитого не было найдено денег.
   «Возможно, это и ограбление», – подумал Хэннон.
   Однако он не собирался давать информацию о том, что у убитого пропало по меньшей мере пять тысяч долларов.
   Его, конечно, беспокоило то, что, если мотивом убийства послужило ограбление, тогда он сам по случайному стечению обстоятельств способствовал смерти Траска. Фактически это выглядело так, будто он заплатил кому-то пять тысяч за убийство Траска.
   На третий день после убийства газеты сообщили, что полиция задержала подозреваемого. Им оказался мелкий мошенник по имени Фил Кули. Позднее в тот же самый день Хью Хэннону передали по телефону просьбу Фила Кули навестить его в городской тюрьме.
   Хэннон до ареста Фила Кули никогда с ним не встречался и даже не слышал его имени, поэтому, когда одетый в форму сержант провожал его в камеру, он испытал одновременно и озабоченность и любопытство по поводу того, каков был этот человек, обвиняемый в убийстве Мала Траска. Его взору предстал маленький, похожий на хорька мужчина с худым, узким лицом, тоскливыми серыми глазами, прямыми тонкими волосами коричневатого цвета, которые свисали надо лбом и ушами. Его облик дополняли заурядные черты лица, лишь с той особенностью, что оно было разукрашено синяками, разбитой губой, кровоподтеком под левым глазом и двумя полосками пластыря, скрывавшими порезы.
   – Я Хью Хэннон, – представился адвокат.
   Кули, приняв подобострастную позу, протянул свою хилую руку и заискивающе произнес:
   – Я знаю вас, мистер Хэннон. Я видел вашу фотографию в газетах.
   – Чудесно, но я вас не знаю, – ответил Хэннон.
   – Фил Кули. Это я застрелил Мэла Траска.
   Хэннон, стараясь не показать своего крайнего изумления такой откровенностью, поправил его:
   – Вы арестованы по подозрению.
   – Да, верно. Но это я застрелил Траска.
   – Пусть будет так, как вы говорите.
   – Мне нужен адвокат, мистер Хэннон, а вы – лучший из них.
   – Вам вовсе не требуется лучший адвокат, если вы совершили убийство и признаете это.
   – Но я хочу спасти себя, я сделал это в порядке самообороны.
   Сказав это, Кули как-то странно улыбнулся. Странно не потому, что порезы, синяки и опухшая губа делали улыбку кривой. Была в ней какая-то особенность: то ли таинственность, то ли скрытое превосходство. Как бы там ни было, но Хэннону она не понравилась.
   – Вы намерены рассказать мне, что случилось, мистер Кули? – спросил он.
   – А вы беретесь меня защищать или нет?
   – Я взял за правило не принимать решения, пока все для себя не выясню.
   Они сидели бок о бок на койке Кули. Тот спокойно и не спеша покуривал. Хэннон же отказался от предложенной сигареты.
   – Начнем с меня, – приступил к своему повествованию Кули.
   Нельзя сказать, чтобы он был совсем необразованным человеком, какими обычно являлись люди его типа. Вероятно, он при желании смог бы вести честный образ жизни, не награди его судьба от рождения особым складом ума, постоянно толкавшим на преступления.
   – У меня репутация, мистер Хэннон, которая вряд ли окажет добрую услугу в ходе судебного разбирательства по делу об убийстве. На мне мелкие кражи со взломом, отдельные поручения боссов, картежные игры. Кстати, на последнем и залетел Мэл Траск, задолжав мне пару сотен.
   – Картежный долг?
   – Вот именно. Он проиграл мне с месяц назад. Я дважды напоминал ему о долге, а он всякий раз говорил, что у него нет денег. Как видите, он не торопился рассчитаться со мной, поскольку задолжал мне, а не какому-нибудь боссу. В конце концов, когда на днях я обратился к нему еще раз вечером, он, как я понял, был при деньгах. Дело происходило в баре «Томасо», где Траск угощал двух своих девок. Я попросил его вернуть мне две сотни, а он послал меня. Я бы стерпел, если бы он был на мели. Но ведь он послал меня, когда я собственными глазами видел, что у него есть деньги, а он не желает платить. Поэтому я продолжал клянчить у Траска долг и тащился за ним до самого его дома, намереваясь вытянуть свои две сотни из его пачки деньжищ, когда он напьется до потери сознания.
   – И не больше? – вставил Хэннон.
   Кули вновь улыбнулся. Сбоку его улыбка выглядела еще более нелепой. Она мелькнула на распухшей губе и побежала выше, делая его лицо похожим на безобразно деформированный шар.
   – Кто знает, что бы я сделал, представься мне шанс. Но ведь у меня его не было. Траск никак не напивался, а только становился все более мерзким и требовал, чтобы я вытряхивался из его квартиры. Я сказал, что не уйду, пока не получу своих денег. Тогда он полез драться.
   Кули загасил сигарету и повернулся к Хэннону лицом, на котором отчетливо различались следы побоев.
   – Траск ведь значительно больше меня, поэтому выглядел внушительно со своими кулаками. Сначала я даже несколько раз попытался выскочить из дома, но Траск не давал мне это сделать. Я оглядывался вокруг в поисках того, чем бы можно было огреть его, однако он всегда оказывался проворнее, блокируя мои действия. Вдруг я увидел пистолет во внутреннем кармане его пиджака и тут же выхватил его, собираясь отскочить назад. Я не хотел стрелять в него, но в тот момент, когда я выхватывал пистолет, Траск тоже успел схватиться за него. При выстреле дуло было направлено в сторону Траска, и он словил пулю вместо меня.
   Хэннон отвел взгляд от разбитого лица и некоторое время обдумывал услышанное. Рассказ Кули довольно хорошо вписывался в то, о чем писали газеты: в квартире Траска сохранилось достаточно много следов борьбы, баллистическая экспертиза подтвердила, что Траск был застрелен из собственного пистолета, найденного тут же на ковре.
   – Как же они вышли на вас, Кули?
   – На пистолете остались мои отпечатки пальцев. Я слишком разволновался и забыл подумать о том, чтобы уничтожить их. Они сверили отпечатки со своей картотекой и вышли на меня.
   – И вы не пытались уехать из города?
   – Нет, я скрывался, но они нашли меня.
   – Вы сообщили им о своей борьбе с Траском?
   – Я ничего им не сообщал. Они все равно ничему не поверили бы.
   – Хорошо, но у вас есть следы побоев, которые доказывают факт борьбы.
   – Да, это лицо кое-что может доказать, – усмехнулся Кули.
   – Во всяком случае, это было бы не труднее сделать, чем теперь доказать факт самообороны.
   – Если не учитывать одного обстоятельства, мистер Хэннон.
   Кули медленно закурил вторую сигарету.
   – Какого обстоятельства?
   – Денег.
   – Каких денег? Ваших двух сотен?
   – Нет, пяти тысяч.
   Хэннон почувствовал, как подступает тошнота. Он совершенно забыл о пяти тысячах. Однако так ли важно для правосудия, откуда у Траска оказались пять тысяч? Нужно ли всем знать, что Хью Хэннон заплатил ему эти деньги за то, чтобы тот оставил в покое его жену?
   – Вы имеете в виду пять тысяч, принадлежавших Траску? – слишком поспешно спросил он.
   – Почему Траску?
   – Вы же заявили, что у Траска была большая пачка денег.
   – Но ведь я не сказал, сколько именно.
   – Верно, не сказали.
   – Я не знаю, сколько у Траска было.
   – Хорошо, вы не знаете.
   – Я имею в виду мои пять тысяч, мистер Хэннон. Именно столько было у меня, когда меня схватили.
   – Где же вы взяли пять тысяч? Вы же сказали, что спорили с Траском о каких-то двух сотнях.
   – Верно. Но я их сам заработал. Вот где я взял пять тысяч. И ничего больше. Сэкономил. Разве это преступление, иметь пять тысяч?
   – Разумеется, нет.
   – Но именно это обстоятельство полиция и ставит мне в вину.
   – А те деньги, которые были у Траска?
   – Я не прикасался к ним, мистер Хэннон.
   – Газеты ничего не писали про то, что у убитого были хоть какие-нибудь деньги, поэтому я подумал, что их вообще не было. Но раз вы говорите, что в руках у Траска мелькнула пачка денег, то тогда где они?
   – Откуда мне знать? Прикиньте, мистер Хэннон. Я оставил труп в квартире в середине ночи, где-то в два-три часа. Тело же обнаружили около восьми утра. Прошло пять или шесть часов. Любой мог взять деньги Траска. Многие их видели у него. В конце концов, это могла быть подружка Траска, которая обнаружила убитого, и даже кто-нибудь из полицейских.
   Хэннону не понравились эти рассуждения, но он не мог доказать обратное.
   – Оставим это на время, – сказал он. – Есть еще что-нибудь, что вы хотели бы сообщить мне?
   Кули скорчил на своем маленьком безобразном лице глубокомысленную гримасу:
   – А что именно, мистер Хэннон?
   Хэннон постарался придать своему следующему вопросу как можно более безразличное звучание:
   – Траск сообщил вам, где он достал деньги?
   Хитрая улыбка вновь появилась на лице Кули.
   – Он что-то такое говорил. Когда мы сначала пришли к нему домой, понимаете, он не сразу стал избивать меня. Он, как я уже сказал, выпил и расхвастался. Дескать, теперь у него новый маленький рэкет, который не по силам таким дуракам и уродам, как я. Здесь необходимы соответствующая внешность и мозги.
   – В чем заключался рэкет?
   – Женщины. Замужние женщины. Траск обольстил и привязал к себе нескольких замужних женщин, а один из мужей заплатил ему за то, чтобы он оставил его жену в покое.
   Хэннон задержал дыхание, скрестив руки на груди, чтобы Кули не видел, как они дрожат.
   – И он назвал вам имя этого мужа?
   Кули некоторое время не отвечал. Оба мужчины повернулись друг к другу лицом. Хэннон пытался понять хоть что-нибудь, глядя в тусклые глаза собеседника, и ему не понравилось то, что он в них увидел.
   – Нет, он не назвал мне имени, – наконец произнес Кули.
   – Тогда это мало чем может вам помочь, – резюмировал Хэннон. – А с деньгами проблема – и с пропавшей пачкой денег Траска, и с вашими пятью тысячами.
   Кули улыбнулся.
   – Я знаю, – сказал он, – если бы это было так просто, то я бы не обратился к вам, мистер Хэннон. Но заметьте, я сказал, что у меня есть пять тысяч. Они ваши, все до цента, если вы выиграете дело.
   Хэннон вновь ощутил всю остроту ситуации. Он заплатил пять тысяч Траску, имея дурное предчувствие. Теперь Кули, признавшийся в убийстве Траска, предлагает ему, похоже, те же самые пять тысяч.
   Хэннон ушел от Кули, не дав ему определенного ответа. Он собирался как следует обдумать то, что в пылу откровенности сообщил ему этот коротышка. А обдумать предстояло многое. Прежде всего необходимо вычленить все правдивое из того, что поведал Кули. Действительно ли тот убил Траска в порядке самообороны? Траск сильно избил Кули, и вряд ли кто сможет доказать, что это не так. Мэл Траск был грязный тип, способный практически на все, поэтому Хэннон мог поверить словам Кули о том, что Траск убил бы его.
   Настоящая проблема заключалась в том, стоит ли вообще браться за защиту Кули. Этически, может быть, да. Много говорило за то, что Кули рассказывал правду, когда дело касалось обстоятельств выстрела. Вряд ли Кули застрелил Траска с умышленным расчетом, то есть преднамеренно. Поэтому на Кули не лежало вины за убийство.
   Полиция, кажется, не раскрыла отношений между Траском и Алике. Что будет, если они узнают о них? Если начисто отрешиться от обстоятельств, связанных с карьерой Хью, то Алике, без сомнений, вызовут в суд в качестве свидетеля. У Хэннона были враги в судебных органах. Уж они бы нашли какой-нибудь предлог выставить Алике свидетелем в суде. Хэннон содрогался при мысли о том, какие вопросы ей бы задали и что бы она на них ответила. Наконец он понял, что вынашиваемое им решение – это лучший предлог попытаться увидеться с ней, то есть осуществить то, к чему он уже давно стремился. Поэтому он быстро, пока его не покинула решимость, схватил телефон.
   Она сняла квартиру в Шелли Плаза. Ее телефона еще не было в справочнике, но он узнал его и запомнил, повторяя всякий раз, когда намеревался позвонить ей и не осмеливался сделать это. Теперь он набрал номер и стал вслушиваться в гудки, потом прозвучал ее голос:
   – Алло.
   – Это Хью, – выпалил он. – Мне нужно немедленно переговорить с тобой. Это очень важно, дело касается Мэла Траска.
   Она молчала в течение нескольких секунд, и в первый момент он лишь удивлялся тому, как на нее повлияла смерть Траска. Она, должно быть, его действительно любила!
   – Что касается Мэла?
   Ее голос звучал для него прекрасной музыкой, однако то, что она произносила, было как нож в сердце: не Траск или Мэл Траск, а просто Мэл.
   – Я не могу говорить об этом по телефону, – стал объяснять он. – Но это важно для тебя, Алике. Ради всего святого, не упрямься.
   Она опять замолчала и, наконец, неохотно произнесла:
   – Хорошо.
   – Я сейчас буду, – сказал он и повесил трубку, не давая ей возможность передумать.
   Он сбежал по лестнице, взял такси и через десять минут уже был в Шелли Плаза. По пути он пытался обдумать, что скажет ей, но при этом заранее знал, что забудет все, когда увидит ее.
   Ее квартира располагалась на четвертом этаже. Он не стал вызывать лифт и взбежал по лестнице. У порога остановился отдышаться, но когда позвонил и она почти сразу открыла дверь, у него перехватило дыхание, и он застыл в благоговейном страхе. Он не забыл, как выглядит его жена, но сейчас смотрел на нее так, как будто видел впервые. Кожа цвета камеи, затуманенный взгляд зелено-голубых глаз, медные, как закат солнца, волосы – все было новым и прекрасным для него!
   – Входи, Хью, – сказала она.
   У нее был низкий, ровный голос, совсем не такой, как прежде. Он прошел в небольшую гостиную, но не сел. Алике закрыла дверь и обернулась к нему.
   – Что ты должен сказать мне? – без всякого обмена любезностями, переходя сразу к делу, спросила она.
   Он продолжал удивляться, глядя на нее. Все же он был ее мужем, но она держалась настороженно и постоянно контролировала себя. Может быть, она боялась собственной слабости?
   – Ты знаешь, – начал он, пытаясь растопить ее холодность, – что мне известно о тебе и Траске.
   – Да, Мэл сообщил мне, что говорил с тобой, когда встретил тебя неподалеку от моего дома.
   – Я вижу, ты была без ума от Траска.
   Она вызывающе взглянула на него.
   – Мэл был моим другом, и давай остановимся на этом. Теперь скажи, зачем ты пришел?
   – Ты, должно быть, слышала, что некто по имени Фил Кули арестован за убийство Траска. Кули попросил меня защищать его в суде.
   – И ты пришел ко мне за разрешением или еще зачем?
   – Нет, я только хотел получить информацию. В газетах назывались имена людей, которые были связаны с Траском, но твоего имени среди них нет. Была ли твоя связь с Траском тайной?
   – Да, это была тайна, – ответила она неохотно. – Мэл считал, что так будет лучше. Он говорил, не вдаваясь в подробности, что была еще одна женщина, которая преследовала его, поэтому мы виделись не часто.
   Она говорила так, как будто не желала, чтобы он знал обо всем этом, а он не понимал, почему она так поступает. Может быть, он преувеличивал отношения, существовавшие между Алике и Траском? Может, у них не было ничего серьезного? А что, если инсинуации Траска и его собственное воображение явились причиной всей этой выдумки? Теперь ему в голову пришли новые мысли по поводу того, почему Алике сблизилась с Траском. Например, потому, что Траск был другим… а она скучала… хотела насолить мужу… желала поиграть с огнем, но, во всяком случае, у нее не было серьезных намерений на этот счет. Кто может сказать, что движет женщиной, когда она находится под влиянием эмоций? Во всем этом, возможно, еще оставалась для него надежда…
   – Послушай, – выпалил он, – если я и буду защищать Кули, то только из-за того, чтобы твое имя никак не ассоциировалось с именем Траска.
   Она вдруг засмеялась, и ее смех напугал его. Над чем это она смеется, причем с такой иронией?
   – Дорогой, – сказала она, – не считай меня дурой. Ты заботишься о моем имени только потому, что это еще и твое имя. Тебя беспокоит то, что тебе никогда не попасть в Капитолий штата, если столь драгоценное имя – Хэннон – будет упомянуто невыгодным образом.
   Он испытал острую боль от ее обвинения.
   – Ты что, в душу мне заглядывала, а? Ты не хочешь верить, что я все еще люблю тебя!