Страница:
Мария Гинзбург
Запечатанная колыбель
Пролог
Памяти Джо-Джима посвящается
Ведь нужно, чтобы кто-то стоял у кормила! Судно дало течь по всем швам. Оно до отказа нагружено преступлениями, глупостью, нуждой… Корабль потерял управление. Команда не желает ничего больше делать и думает лишь о том, как бы разграбить трюмы, а офицеры уже строят для одних себя небольшой удобный плот, они погрузили на него все запасы пресной воды, чтобы унести ноги подобру-поздорову. Мачта трещит, ветер завывает, паруса разодраны в клочья, и эти скоты так и подохнут все вместе, потому что каждый думает только о собственной шкуре, о своей драгоценной шкуре, и о своих делишках. Скажи на милость, где уж тут помнить о всяких тонкостях, где уж тут обдумывать, сказать «да» или «нет», размышлять, не придется ли потом расплачиваться слишком дорогой ценой и сможешь ли ты после этого остаться человеком?
Жан Ануй. «Антигона»
Роберт выпрямился, аккуратно вытер руки. После контакта с несущим нервом Корабля всегда наступало опустошение. Дирк, старший офицер, знал это, и поэтому спросил очень мягко:
– Ну как, Роб? Сможешь ты отвести этот истрепанный нерв и вырастить другой?
Роберт вяло помотал головой.
– Нет, – сказал он. – Мне кажется, вы ошибаетесь. Этот нерв – вполне здоровый. Способность к регенерации сохранена на семьдесят восемь процентов. Я не могу ни отвести, ни убить его. Он растет из центрального ствола. Попытка убить его может привести ко многим неприятностям.
В глазах Дирка что-то блеснуло. Видимо, как и Роберт, он знал, чем кончается для нервожила попытка убить живой нерв.
– А что за сбой он вызывает? – спросил Роберт. – Если бы я видел проблему целиком, я бы мог установить ее источник. В данный момент я могу сказать точно – причина не здесь.
Экран связи с мозгом «Утреннего рассвета», занимавший всю противоположную стену технической рубки, налился красным. На нем появился огромный рот – точнее, только губы, полные, чувственные.
– Программа «Через тернии к звездам» благополучно завершена, – сильным приятным голосом произнесли губы. – Начать программу «Новая колыбель»?
Дирк мгновенно налился яростью, как шарик надувается гелием из баллона. Казалось, офицер сейчас лопнет.
– Бергманн, вы что, заснули? – рявкнул он.
Бергманном звали местного техника, который сейчас сидел перед портом коммуникатора. Лицо Бергманна исказилось от усталой ненависти. Техник резким движением сунул руку в темно-синий порт коммуникации с мозгом «Рассвета». Экран связи побледнел. Первым исчез звук, затем растворились в алом мареве губы, экран снова стал прозрачным и пустым. Бергманн беззвучно упал лицом вниз. Он соскользнул со стула и свалился на пол, гулко стукнувшись об него головой. Рука Бергманна все еще находилась в недрах коммуникативного порта, когда техник потерял сознание. Когда Бергманн упал, руку сильно выгнуло вверх под неестественным углом. Роберт подоспел к потерявшему сознание парню и резким движением разорвал контакт. Он ощутил сопротивление порта, когда выдирал из него кисть Бергманна, и похолодел. Роберт знал, что это значит.
Дирк нажал небольшую круглую кнопочку на лацкане своего алого комбинезона.
– Медика в третью операторскую, – отрывисто бросил он и добавил раздраженно: – Да, опять! Вы свободны, Ансон, – холодно сказал Дирк, обращаясь к нервожилу.
– Так точно, – сказал Роберт и с трудом оторвал взгляд от кисти Бергманна.
Рука техника выглядела, как плохо разделанная отбивная. С кисти сорвало кожу и верхний слой мяса. Но было еще кое-что, что Роберт успел заметить, прежде чем покинул третью операторскую. У Бергманна не хватало двух пальцев – указательного и мизинца. От среднего сохранилась только одна фаланга. Эти три пальца были самыми необходимыми в работе техника-нервожила.
Бергманн размыкал безусловную нейронную цепь приказа не в первый раз.
Метеорит был маленьким. Он двигался слишком быстро, чтобы система слежения могла заметить его, когда еще было можно изменить курс. Кусочек железа размером с кулачок новорожденного пробил стену космического катера в рубке пилотов, промчался сквозь нее, раздробив голову одного из них, и вылетел через противоположную стену. Космический катер, везущий домой школьников с летних каникул, был обречен. Школьники в салоне еще не знали об этом. Воздух со свистом вырвался из рубки сквозь два отверстия, давление мгновенно катастрофически упало. Пилоты бросились к дверям, чтобы покинуть рубку, но было поздно. Глухая створка, предупреждающая дальнейшую разгерметизацию, заблокировала дверь.
На кресло Алисы опустился непрозрачный колпак, превращая место пассажира в изолированную эвакуационную капсулу. Девочку с силой вдавило в кресло. Подлокотник выплюнул на колени Алисы кислородную маску. Кресло рванулось в свободный полет.
– Запущена программа экстренной эвакуации, – сообщил мягкий, спокойный голос. – Прижмите маску к лицу и закрепите фиксаторами на затылке. Стыковка с «Новым рассветом» будет произведена в секторе Тонга автоматически через пять минут двадцать секунд. Вы желаете видеть ход операции?
– Да, – неуверенно ответила Алиса.
– Удачное решение, – одобрила операционная система.
Часть капсулы перед девочкой стала прозрачной. Алиса увидела кусок обшивки катера. Он, крутясь как колесо, стремительно надвигался на нее. Мелькнули черные цифры бортового номера.
Сначала Кассандра подумала, что пустая, без Цветов поверхность Обшивки – вина Доминика. Он числился садовником Хрустального Сада, но в основном занимался совсем другими делами. Стогов стал садовником потому, что их всегда не хватало, а Доминик не хотел есть свою пайку зазря. Не лучшая мотивация для работы. Да и для того, чтобы быть настоящим садовником, нужны были способности. В их число входило не только отсутствие агорафобии и технические навыки посева, прополки и ухода. Цветы надо было любить, это Кассандра поняла еще когда была помощницей младшей садовницы.
А вот способен ли Доминик Стогов к любви как таковой, Кассандра сомневалась.
Цветы в порученном Доминику секторе по периметру росли неплохо, даже буйно. Но чем дальше к центру участка Стогова, тем меньше и слабее становились они. А затем начиналась бесплодная, голая Обшивка. Кассандра осмотрела весь вымерший участок. Он имел форму неправильного овала. Остановившись, Кассандра опустилась на одно колено. Скафандр заскрипел. Кассандра ткнула Обшивку пальцем в плотной и гибкой рукавице. Палец погрузился в Обшивку почти полностью. От удивления Кассандра приоткрыла рот. Сердце у нее екнуло. Для того, чтобы внедрить в Обшивку семена Хрустальных Цветов, использовались мощные садовые пистолеты. Проткнуть Обшивку пальцем было невозможно.
Она поднялась с колен, покосилась на Доминика.
«Вашей вины здесь нет, садовник Стогов, – телепатировала она. – Данный участок истощен, его надо удобрить. Я расскажу вам, как…»
«Я удобрял, – ответил Стогов. – По схеме интенсивного питания G, который рекомендуется к обожженным участкам. Я подумал, может, его осколками того катера задело. Результат вы видите».
«Да что же это такое?» – пытаясь заглушить нарастающий страх и отчаяние, подумала Кассандра.
«Вы знаете, что это», – ответил Доминик.
«Наверное, да», – с ненавистью ответила Старшая Садовница.
Раньше или позже, это должно было произойти.
«Но почему именно в моем секторе?» – чуть не плача, подумала Кассандра.
«Весь ужас в том, что мы ничего не можем сделать… – передала она Доминику. – Твои люди не могут поторопиться?»
«Мы делаем все, что можем, – ответил Доминик. – Но у нас нет без нервожила. Нам приходится сооружать станции-хранилища запасных баллонов с кислородом. Вы же знаете, это занимает много времени».
«Что же нам делать? – подумала Кассандра. – Я сообщу Куратору, но…»
«Сначала закажите новую партию садовых пистолетов, – посоветовал Доминик. – И дождитесь, когда они придут».
Они оба, не сговариваясь, посмотрели вверх. Туда, где крутилась планета, укутанная в мягкий белый шарф облаков.
1
После телепередачи про катастрофу в отсеке Тонга Кассандра впала в ступор. Когда свет погас, это не напугало ее, а помогло вернуться к реальности.
– Мама, – сказал Леон. – А разве уже пора ложиться спать?
– Я не хочу! – дополнил Лукас.
Сыновья Кассандры были близнецами. И конечно, когда сегодня утром Леон стал жаловаться, что у него болит горло и он не пойдет в садик, у Лукаса горло тоже заболело. Кассандра вызвала врача и осталась дома. Радость от того, что ей удастся побыть с детьми, омрачалась мыслью о том, что из-за больничного она получит меньше в этом месяце.
«Сейчас разгар смены, – подумала Кассандра. – Все садовники на Обшивке. Если отключился свет, то, наверное, и шлюз не работает?»
И вот тут ей стало страшно. Простая мысль о коллегах по работе привела, наконец, к пониманию того, почему отключился свет.
– Нет, еще не пора, – сказала Кассандра.
Она встала, подошла к двери. Ячейка Старшей Садовницы была больше, чем жилище простого рабочего, но все равно Кассандра могла найти в ней дверь с закрытыми глазами. Кассандра открыла ее. Как она и опасалась, света не было во всем отсеке. Тяжко ухали перегонные аппараты промышленного сектора. Но вот замолчали и они. В беспросветном мраке послышались голоса.
– Вы не одни! Идите сюда! – кричал кто-то.
Кассандра узнала по голосу Ингрид Анье, руководительницу промышленной части сектора.
– Но будьте осторожны, не торопитесь! – продолжала Ингрид. – Идите на звук. Запевай!
И запела первая. По легенде, эту песню пела матери Крэка Джонса ее бабушка, а мать Крэка – уже ему самому, но в вольном переводе на английский. Впоследствии многие слова потеряли свой смысл и были заменены на более понятные. Песня донельзя подходила к случаю. Хотя, скорее всего, Ингрид выбрала ее спонтанно – просто потому, что ее знал каждый.
– Мне придется уйти, – сказала она.
– Нет, мама! Я же болею! – возмутился Леон.
– И я! – подхватил Лукас.
– Так надо, – железным тоном ответила Кассандра. – Вы джонситы, а среди джонситов трусов не водится.
Братья синхронно вздохнули. Этот тихий, сдвоенный, покорный судьбе вздох резанул по сердцу Кассандры острым ножом.
– Вы ляжете в кроватку и… – Кассандра задумалась.
Чем занять детей в темноте? Но тут ей в голову пришла спасительная мысль.
– Помните, мы с вами учили азбуку первых садовников? Тогда еще не все садовники были телепатами, и надо было…
– Стучать! – воскликнул Леон.
– Да, – кивнула Кассандра. – Вы будете стучать по стеночке: «Скоро, очень скоро наша мама придет».
– Чур, я первый! – завопил Леон.
– Так нечестно, я тоже хочу, – откликнулся Лукас.
Раздался топот бегущих ног, что-то тяжело упало, а затем душераздирающе мяукнуло.
– Дети, вы целы?
– Я – да, а Марс – не знаю, – беспечно ответил Леон.
Кассандра облегченно улыбнулась.
– Дверь никому не открывайте. Я открою ключом, когда вернусь, – сказала она.
Пройдя к шкафу, она на ощупь нашла там рабочий комбинезон и принялась переодеваться. Когда Кассандра уже шнуровала ботинки, она услышала стук.
– «С» обозначается иначе, – заметила она.
– Это не мы, – сказал Леон.
– Ты же еще не ушла, – пояснил Лукас.
Кассандра уже и сама поняла, что стучат в дверь.
– Кто там? – спросила она.
– Это Игорь, – ответили из-за двери.
Кассандра чуть не расплакалась от облегчения. Игорь Волков был старшим врачом Тонга. Именно его все семейство ждало с утра.
– Вот я бы в такую темень ни за что бы из дома не вышел, – осуждающе произнес Леон.
Надо думать, горло у него уже прошло.
– Это же врачи, – с глубокой горечью, как если бы речь шла о шуршунчиках, пояснил ему брат.
Кассандра тем временем открыла дверь. В проем упал свет – бледный, дрожащий, но самый настоящий. Кассандра увидела в руках Игоря Хрустальный Цветок и чуть не задохнулась от ярости. Хрустальные Цветы запрещено было срывать. Но холодная практичность матери остудила порыв профессионала. Тот, кто догадался, как решить проблему освещения в брошенном на произвол судьбы отсеке, отличался большой сообразительностью. К тому же, это означало, что шлюз все еще работает – кто-то же сумел вернуться с Обшивки и принести сюда этот Цветок. Следовательно, необходимость выходить из дому стала менее насущной.
– А, Касси, ты уже готова, – радостно произнес Игорь.
Марс, довольно урча, терся о ноги гостя. В отличие от близнецов, он любил Волкова.
– Пойдем, – продолжал Игорь. – Стогов просил привести тебя и остальных в его коттедж. Нужно решить, что нам делать.
– Так вы мне в горло не полезете? – с надеждой спросил Леон.
– Полезу, полезу, – разочаровал его Игорь. – Нам бы какую-нибудь… вазу.
Кассандра пошла на кухню. Мышление ее прояснилось. Она сообразила, что смена на Обшивке началась минут на десять позже, чем закончилась телепередача.
– Кто же выгнал людей на Обшивку после этой передачи? – спросила она, роясь в шкафчике в поисках пустой бутылки.
Она хотела налить в бутылку воды, но пищепровод откликнулся молчанием.
– Доминго, конечно, – ответил Игорь бесцветным голосом.
Кассандра стиснула зубы.
– Стогов говорит, что это даже хорошо – они смогли нарвать Цветов, – продолжал Игорь. – Нет ничего хуже тьмы.
– Можно было бы растворить подкормку в воде, – сказала Кассандра, вернувшись в жилую комнату. – Тогда бы Цветок просветил дольше.
– Эйс сказал, что у него есть запас сухого пайка на неделю и воды дня на три, – сообщил Игорь.
Эйс Штильнахт заведовал материальной базой отсека Тонга.
– Они обещают организовать раздачу у складов, через четыре часа, – продолжал Игорь. – Но проблема в том, что вентиляция отсека тоже отключена.
Он ловко осмотрел болящих, невзирая на саботаж и громкие протесты.
– И что это значит? – спросила Кассандра.
– Нам хватит воздуха дня на четыре, – ответил Игорь. – А потом мы начнем задыхаться.
Он всунул лекарственную пастилку Лукасу в рот. Леон предпочел принять лекарство сам.
– Что еще отключено? – спросила Кассандра и удивилась своему спокойному тону.
– Все, – ответил Игорь. – Пассажирский и грузовой лифты заросли уже даже. И главное, никто не знает почему… Откуда взялась эта дикая ложь про метеорит, про нашу гибель?
Он положил четыре паллеты с лекарствами на стол, рядом с Хрустальным Цветком, где их легко можно было найти.
– Я знаю, – ответила Кассандра неловко.
– Расскажешь по дороге, – кивнул Игорь. – И еще. Стогов просил узнать у тебя – ты получила пистолеты?
– Да, – ответила Кассандра. – Я разбила запрос на несколько партий, чтобы это не казалось подозрительным. Вчера пришла последняя. А потом я, как мы со Стоговым и договаривались…
Она замолчала. Игорь задумчиво посмотрел на нее, но на продолжении настаивать не стал. Он знал, что все равно его услышит чуть позже. Но было ясно, что при детях эту проблему Кассандра обсуждать не будет. Она поцеловала Леона и Лукаса и вместе с Игорем покинула свою жилую ячейку.
Тьма уже не была беспросветной. В ней плыло множество алых, голубых и желтых огоньков. Пение прекратилось. Люди Ингрид покинули промышленный сектор и теперь, наверное, уже расходились по домам.
Роберт Ансон и Алексей Коренев, Куратор третьего внутреннего слоя отсеков «Нового Рассвета», стояли у лифта. Они наблюдали за погрузкой оборудования, необходимого для укрепления и ремонта Стены отсека Палау. Грузовой лифт вмещал, при правильном использовании пространства, до пяти тонн веса. И Роберт был намерен использовать каждый кубический сантиметр.
– Мне так жаль жителей Тонга, – сказал Роберт. – Подумать только – какой-то кусок космического хлама, и столько человек погибло.
Алексей Коренев понимающе улыбнулся.
– Да, космос опасен, – ответил он. – Когда вы вернетесь, Ансон, я думаю поставить вас Старшим Нервожилом Висконсина.
– Почту за честь, – подтянувшись, ответил Роберт.
– Вы очень молоды, – сказал Коренев. – Но если вы сумеете укрепить Стену Палау – а это очень непростая задача, – таким образом вы докажете, что достойны занимать этот пост. Возраст – это недостаток, который проходит со временем.
Роберт улыбнулся. Коренев доверительно наклонился к нервожилу и прошептал почти в самое ухо:
– Была еще одна кандидатура, Джека Милна. Но мы сочли ваш уровень квалификации наиболее подходящим. Мало быть одаренным нервожилом; надо еще уметь принимать нестандартные решения. А Милн… он мыслит по шаблону.
Коренев ободряюще похлопал Роберта по плечу.
– Так что теперь все зависит от вас, Ансон.
– Я справлюсь, – сказал Роберт. – Только не забудьте прислать специалистов по внешним работам. С укреплением Стены снаружи не справится ни один нервожил, какими нестандартными методами он бы ни пользовался.
– О, непременно, – кивнул Коренев. – К концу недели, я думаю, в вашем распоряжении окажется бригада опытнейших специалистов по внешним работам.
Из лифта вышли грузчики. Коренев приложил руку к внешней панели управления.
– Отсек Палау, – вслух произнес он.
Створки захлопнулись. Раздался удаляющийся гул. Лифт направился к точке своего назначения. Паутина транспортных туннелей опутывала тело Корабля. В каждом конкретном случае оптимальный путь выбирался мозгом «Нового Рассвета», исходя из загруженности путей. Можно было каждый день ездить на работу за три отсека от своего родного и ни разу не проехать одинаковым путем. Роберт простился с Куратором Кореневым и двинулся по коридору. Он и его бригада отправлялись в Палау пассажирским лифтом. Он шел медленнее, но был гораздо более комфортабельным. Оборудование будет в Палау через полчаса. К тому времени, когда Роберт и его бригада прибудут туда, местные рабочие уже успеют разгрузить технику.
У самого лифта Роберт столкнулся с Джеком Милном.
– А я пришел тебя проводить, – сказал тот. – Не расстраиваешься, дружище, что тебя загнали в краевой сектор?
Глаза Джека лихорадочно блестели. Роберт думал, что знает почему.
– Нет, – сказал Ансон. – Мне нравятся необычные задания.
– Да-да, – торопливо кивнул Джек. – А как же Сьюзан? Неизвестно, сколько вы там проболтаетесь. Не будешь скучать?
– Чувства проверяются в разлуке, – ответил Роберт. – И потом, точно известно, сколько мы там проболтаемся. Я вернусь через три недели, самое позднее – через месяц.
Джек наклонился к плечу Роберта – точь-в-точь как Коренев несколько минут назад – и горячо прошептал:
– Хочешь, я вместо тебя поеду? Я уже договорился. Они согласны на замену.
Роберт улыбнулся.
– Спасибо, Джек, – сказал он. – Но я хочу сделать это сам. Прости, но мне пора.
– Я знал, что ты откажешься, – упавшим голосом сказал Джек. – Но я должен был попытаться.
Он крепко, словно хотел удержать Роберта, обнял друга и отступил.
– Удачи, – сказал он.
На глазах у Джека блестели слезы.
Такой измученной Стены Роберт прежде никогда не видел. Наверное, уже сказалось влияние космического излучения и пустоты с другой стороны. А эта Стена никогда не была рассчитана на контакт с космосом. Это была обычная переборка между отсеками. При изменении назначения Стены нервожил находил в ее основании несущий нерв и давал ему команду переработать жилые ячейки. Затем на Стену наносилось несколько толстых слоев специальных укрепляющих и питательных веществ. В этот раз Стена уже не могла переработать находящиеся на ней жилые ячейки. Это была мертвая плоть Корабля. Нервы в ней или умерли, или были удалены, как узнал Роберт. Понять руководство отсека Палау, которое пошло на столь решительный шаг, было можно. Под влиянием агонии нервов жилые ячейки могли меняться в размерах и даже схлопываться, убивая людей, оказавшихся внутри. Мертвые, лишенные нервов ячейки медленно разрушались, но все же находиться в них было безопасно. Руководство Палау к приезду бригады из Центра выселило людей из Стены, ставшей Внешней стеной не только отсека, но и всего Корабля. Работники из бригады Роберта срезали разлагающуюся плоть специальными пилами и отбивали молотками. Все срезанное свозили к живой дороге, которая доставляла обрезки в Утилизатор. Как и все здесь, дорога была уже «полуживой» и двигалась очень медленно.
Однако Роберт должен был лично обойти все жилые ячейки перед их сносом и проверить, не осталось ли там где-нибудь живого нерва, хотя бы самого маленького. Обычный человек, не нервожил, который прикоснулся бы к живому нерву даже не рукой, а топором, погиб бы на месте. Было что-то жуткое в этих оставленных кварталах. Многие ячейки уже начали распадаться. В центральных отсеках стены ячеек имели яркие цвета – лиловый, красный, желтый. Здесь все ячейки были одинакового пепельно-серого цвета. Сквозь дыры в стенах была видна немудрящая обстановка жилищ. Роберт заметил, что по сравнению с начинкой жилых ячеек в Висконсине обстановка в домах Палау была гораздо беднее. «Облегченный стандарт», – пояснил Роберту Бимсли, старший инженер Палау. В этот стандарт не входила ванная комната. Было уменьшено число стульев, вместо двух стандартных шкафов для одежды имелся один, гораздо меньшего размера, а уж про полки с самовырастающими книгами тут, видимо, никто и не слышал. А ведь теперь люди были лишены и этого. Каждый день, когда Роберт шел на работу из коттеджа, он видел людей, спавших прямо на полу отсека в окружении своего скарба. Комбинезоны у жителей Палау были поношенные, очень часто рваные и весьма грязные. Когда Роберт удивился этому, Бимсли ответил, что горячую воду для нужд населения дают два раза в неделю на два часа.
– Зато питьевой воды у нас неограниченно, – словно оправдываясь, добавил он. – В Тонга и питьевую выдавали из расчета полтора литра на человека в день. А постираться у нас сложно, да.
На многих комбинезонах, утративших свой первоначальный цвет, уже нельзя было разобрать знаки различия. Было совершенно непонятно, кто перед тобой – работник, учитель, пенсионер. Невозможность обратиться к человеку по статусу доставляла Роберту большой дискомфорт. Местные жители знали друг друга в лицо, им было легче.
– Но тогда ведь можно приобрести пять, я не знаю, семь штук комбинезонов. И носить их по очереди, не доводя их до такого жуткого состояния, – заметил Роберт и зачерпнул ложкой склизкую кисловатую массу. Ее здесь выдавал пищепровод всем, даже старшему инженеру отсека, при коттедже которого Роберт был поставлен на питание. Есть это было можно только от большого горя. Еда, пожалуй, раздражала Роберта в Палау больше всего. Он считал дни до своего возвращения.
Бимсли отвел глаза и ответил очень официальным тоном:
– Согласно потребительской корзине сектора Палау, утвержденной Куратором, взрослому работающему человеку выдается один комбинезон раз в два с половиной года, одна пара обуви раз в шесть лет, три комплекта белья на два года, один комплект постельного белья на три года. Головные уборы ввиду отсутствия необходимости в них не положены. Поставки, ввиду большой загруженности грузовых путей и малой значимости сектора Палау в народном хозяйстве и экономике Корабля, иногда запаздывают месяца на два-три. Так, мы должны были получить груз с новой одеждой и бытовыми принадлежностями еще месяц назад. Вот, ждем.
Роберт поперхнулся от удивления. Насколько было известно Ансону, в Палау размещался сборочный цикл приборов внешнего наблюдения Корабля. Если это неважная часть промышленности, то какая же тогда важная?
Роберт больше не возвращался к этой неприятной теме. Сам он никогда не выбирал положенную ему норму одежды и прочих вещей до конца и делился талонами с матерью, которая приобретала на них одежду для младших братьев и сестер Роберта. Но ему хватало. В шкафу жилой ячейки Роберта висело штук пять сменных рабочих комбинезонов, несколько обычных костюмов для выходного дня – недавно вошедшие в моду джинсы, рубашки, свитера, кроссовки. В ванной стояло три разных одеколона, два из которых были подарены матерью и Сьюзан.
Роберт вздохнул и выбросил из головы воспоминание об этом разговоре. Ансон вошел в очередную ячейку, оставленную жителями. Жилая часть секторов напоминала гроздья мыльных пузырей, прилепившихся друг к другу. Внешние пузырьки-ячейки можно было и не проверять на наличие в них нервов; они уже почти полностью осыпались. Но в той ячейке, что примыкала непосредственно к Стене, нерв точно был. Надо было проверить, мертв ли он. Благодаря своей педантичности Роберт нашел уже три живых нерва в таких ячейках. В этих нервах сохранилось не больше двадцати процентов способности к регенерации. Но тому работяге, который сунулся бы сюда с топором, этого бы хватило на пожизненную инвалидность.
Роберт прошел через спальню. На кровати проступала глубокая вмятина от двух некогда лежавших здесь тел. Нерв должен был проходить по стене дальней, совсем крохотной комнаты. Ансон встал перед ней, приложил руку и прислушался к своим ощущениям. Тепла, которое всегда исходило от живого нерва, он не ощутил.
– Мама, – сказал Леон. – А разве уже пора ложиться спать?
– Я не хочу! – дополнил Лукас.
Сыновья Кассандры были близнецами. И конечно, когда сегодня утром Леон стал жаловаться, что у него болит горло и он не пойдет в садик, у Лукаса горло тоже заболело. Кассандра вызвала врача и осталась дома. Радость от того, что ей удастся побыть с детьми, омрачалась мыслью о том, что из-за больничного она получит меньше в этом месяце.
«Сейчас разгар смены, – подумала Кассандра. – Все садовники на Обшивке. Если отключился свет, то, наверное, и шлюз не работает?»
И вот тут ей стало страшно. Простая мысль о коллегах по работе привела, наконец, к пониманию того, почему отключился свет.
– Нет, еще не пора, – сказала Кассандра.
Она встала, подошла к двери. Ячейка Старшей Садовницы была больше, чем жилище простого рабочего, но все равно Кассандра могла найти в ней дверь с закрытыми глазами. Кассандра открыла ее. Как она и опасалась, света не было во всем отсеке. Тяжко ухали перегонные аппараты промышленного сектора. Но вот замолчали и они. В беспросветном мраке послышались голоса.
– Вы не одни! Идите сюда! – кричал кто-то.
Кассандра узнала по голосу Ингрид Анье, руководительницу промышленной части сектора.
– Но будьте осторожны, не торопитесь! – продолжала Ингрид. – Идите на звук. Запевай!
И запела первая. По легенде, эту песню пела матери Крэка Джонса ее бабушка, а мать Крэка – уже ему самому, но в вольном переводе на английский. Впоследствии многие слова потеряли свой смысл и были заменены на более понятные. Песня донельзя подходила к случаю. Хотя, скорее всего, Ингрид выбрала ее спонтанно – просто потому, что ее знал каждый.
Кассандра закрыла дверь.
Темная ночь, только мчатся кометы вдали,
Лишь гудит пищепровод в ночи,
да Цветы на Обшивке мерцают.
– Мне придется уйти, – сказала она.
– Нет, мама! Я же болею! – возмутился Леон.
– И я! – подхватил Лукас.
– Так надо, – железным тоном ответила Кассандра. – Вы джонситы, а среди джонситов трусов не водится.
Братья синхронно вздохнули. Этот тихий, сдвоенный, покорный судьбе вздох резанул по сердцу Кассандры острым ножом.
– Вы ляжете в кроватку и… – Кассандра задумалась.
Чем занять детей в темноте? Но тут ей в голову пришла спасительная мысль.
– Помните, мы с вами учили азбуку первых садовников? Тогда еще не все садовники были телепатами, и надо было…
– Стучать! – воскликнул Леон.
– Да, – кивнула Кассандра. – Вы будете стучать по стеночке: «Скоро, очень скоро наша мама придет».
– Чур, я первый! – завопил Леон.
– Так нечестно, я тоже хочу, – откликнулся Лукас.
Раздался топот бегущих ног, что-то тяжело упало, а затем душераздирающе мяукнуло.
– Дети, вы целы?
– Я – да, а Марс – не знаю, – беспечно ответил Леон.
Кассандра облегченно улыбнулась.
– Дверь никому не открывайте. Я открою ключом, когда вернусь, – сказала она.
Пройдя к шкафу, она на ощупь нашла там рабочий комбинезон и принялась переодеваться. Когда Кассандра уже шнуровала ботинки, она услышала стук.
– «С» обозначается иначе, – заметила она.
– Это не мы, – сказал Леон.
– Ты же еще не ушла, – пояснил Лукас.
Кассандра уже и сама поняла, что стучат в дверь.
– Кто там? – спросила она.
– Это Игорь, – ответили из-за двери.
Кассандра чуть не расплакалась от облегчения. Игорь Волков был старшим врачом Тонга. Именно его все семейство ждало с утра.
– Вот я бы в такую темень ни за что бы из дома не вышел, – осуждающе произнес Леон.
Надо думать, горло у него уже прошло.
– Это же врачи, – с глубокой горечью, как если бы речь шла о шуршунчиках, пояснил ему брат.
Кассандра тем временем открыла дверь. В проем упал свет – бледный, дрожащий, но самый настоящий. Кассандра увидела в руках Игоря Хрустальный Цветок и чуть не задохнулась от ярости. Хрустальные Цветы запрещено было срывать. Но холодная практичность матери остудила порыв профессионала. Тот, кто догадался, как решить проблему освещения в брошенном на произвол судьбы отсеке, отличался большой сообразительностью. К тому же, это означало, что шлюз все еще работает – кто-то же сумел вернуться с Обшивки и принести сюда этот Цветок. Следовательно, необходимость выходить из дому стала менее насущной.
– А, Касси, ты уже готова, – радостно произнес Игорь.
Марс, довольно урча, терся о ноги гостя. В отличие от близнецов, он любил Волкова.
– Пойдем, – продолжал Игорь. – Стогов просил привести тебя и остальных в его коттедж. Нужно решить, что нам делать.
– Так вы мне в горло не полезете? – с надеждой спросил Леон.
– Полезу, полезу, – разочаровал его Игорь. – Нам бы какую-нибудь… вазу.
Кассандра пошла на кухню. Мышление ее прояснилось. Она сообразила, что смена на Обшивке началась минут на десять позже, чем закончилась телепередача.
– Кто же выгнал людей на Обшивку после этой передачи? – спросила она, роясь в шкафчике в поисках пустой бутылки.
Она хотела налить в бутылку воды, но пищепровод откликнулся молчанием.
– Доминго, конечно, – ответил Игорь бесцветным голосом.
Кассандра стиснула зубы.
– Стогов говорит, что это даже хорошо – они смогли нарвать Цветов, – продолжал Игорь. – Нет ничего хуже тьмы.
– Можно было бы растворить подкормку в воде, – сказала Кассандра, вернувшись в жилую комнату. – Тогда бы Цветок просветил дольше.
– Эйс сказал, что у него есть запас сухого пайка на неделю и воды дня на три, – сообщил Игорь.
Эйс Штильнахт заведовал материальной базой отсека Тонга.
– Они обещают организовать раздачу у складов, через четыре часа, – продолжал Игорь. – Но проблема в том, что вентиляция отсека тоже отключена.
Он ловко осмотрел болящих, невзирая на саботаж и громкие протесты.
– И что это значит? – спросила Кассандра.
– Нам хватит воздуха дня на четыре, – ответил Игорь. – А потом мы начнем задыхаться.
Он всунул лекарственную пастилку Лукасу в рот. Леон предпочел принять лекарство сам.
– Что еще отключено? – спросила Кассандра и удивилась своему спокойному тону.
– Все, – ответил Игорь. – Пассажирский и грузовой лифты заросли уже даже. И главное, никто не знает почему… Откуда взялась эта дикая ложь про метеорит, про нашу гибель?
Он положил четыре паллеты с лекарствами на стол, рядом с Хрустальным Цветком, где их легко можно было найти.
– Я знаю, – ответила Кассандра неловко.
– Расскажешь по дороге, – кивнул Игорь. – И еще. Стогов просил узнать у тебя – ты получила пистолеты?
– Да, – ответила Кассандра. – Я разбила запрос на несколько партий, чтобы это не казалось подозрительным. Вчера пришла последняя. А потом я, как мы со Стоговым и договаривались…
Она замолчала. Игорь задумчиво посмотрел на нее, но на продолжении настаивать не стал. Он знал, что все равно его услышит чуть позже. Но было ясно, что при детях эту проблему Кассандра обсуждать не будет. Она поцеловала Леона и Лукаса и вместе с Игорем покинула свою жилую ячейку.
Тьма уже не была беспросветной. В ней плыло множество алых, голубых и желтых огоньков. Пение прекратилось. Люди Ингрид покинули промышленный сектор и теперь, наверное, уже расходились по домам.
Роберт Ансон и Алексей Коренев, Куратор третьего внутреннего слоя отсеков «Нового Рассвета», стояли у лифта. Они наблюдали за погрузкой оборудования, необходимого для укрепления и ремонта Стены отсека Палау. Грузовой лифт вмещал, при правильном использовании пространства, до пяти тонн веса. И Роберт был намерен использовать каждый кубический сантиметр.
– Мне так жаль жителей Тонга, – сказал Роберт. – Подумать только – какой-то кусок космического хлама, и столько человек погибло.
Алексей Коренев понимающе улыбнулся.
– Да, космос опасен, – ответил он. – Когда вы вернетесь, Ансон, я думаю поставить вас Старшим Нервожилом Висконсина.
– Почту за честь, – подтянувшись, ответил Роберт.
– Вы очень молоды, – сказал Коренев. – Но если вы сумеете укрепить Стену Палау – а это очень непростая задача, – таким образом вы докажете, что достойны занимать этот пост. Возраст – это недостаток, который проходит со временем.
Роберт улыбнулся. Коренев доверительно наклонился к нервожилу и прошептал почти в самое ухо:
– Была еще одна кандидатура, Джека Милна. Но мы сочли ваш уровень квалификации наиболее подходящим. Мало быть одаренным нервожилом; надо еще уметь принимать нестандартные решения. А Милн… он мыслит по шаблону.
Коренев ободряюще похлопал Роберта по плечу.
– Так что теперь все зависит от вас, Ансон.
– Я справлюсь, – сказал Роберт. – Только не забудьте прислать специалистов по внешним работам. С укреплением Стены снаружи не справится ни один нервожил, какими нестандартными методами он бы ни пользовался.
– О, непременно, – кивнул Коренев. – К концу недели, я думаю, в вашем распоряжении окажется бригада опытнейших специалистов по внешним работам.
Из лифта вышли грузчики. Коренев приложил руку к внешней панели управления.
– Отсек Палау, – вслух произнес он.
Створки захлопнулись. Раздался удаляющийся гул. Лифт направился к точке своего назначения. Паутина транспортных туннелей опутывала тело Корабля. В каждом конкретном случае оптимальный путь выбирался мозгом «Нового Рассвета», исходя из загруженности путей. Можно было каждый день ездить на работу за три отсека от своего родного и ни разу не проехать одинаковым путем. Роберт простился с Куратором Кореневым и двинулся по коридору. Он и его бригада отправлялись в Палау пассажирским лифтом. Он шел медленнее, но был гораздо более комфортабельным. Оборудование будет в Палау через полчаса. К тому времени, когда Роберт и его бригада прибудут туда, местные рабочие уже успеют разгрузить технику.
У самого лифта Роберт столкнулся с Джеком Милном.
– А я пришел тебя проводить, – сказал тот. – Не расстраиваешься, дружище, что тебя загнали в краевой сектор?
Глаза Джека лихорадочно блестели. Роберт думал, что знает почему.
– Нет, – сказал Ансон. – Мне нравятся необычные задания.
– Да-да, – торопливо кивнул Джек. – А как же Сьюзан? Неизвестно, сколько вы там проболтаетесь. Не будешь скучать?
– Чувства проверяются в разлуке, – ответил Роберт. – И потом, точно известно, сколько мы там проболтаемся. Я вернусь через три недели, самое позднее – через месяц.
Джек наклонился к плечу Роберта – точь-в-точь как Коренев несколько минут назад – и горячо прошептал:
– Хочешь, я вместо тебя поеду? Я уже договорился. Они согласны на замену.
Роберт улыбнулся.
– Спасибо, Джек, – сказал он. – Но я хочу сделать это сам. Прости, но мне пора.
– Я знал, что ты откажешься, – упавшим голосом сказал Джек. – Но я должен был попытаться.
Он крепко, словно хотел удержать Роберта, обнял друга и отступил.
– Удачи, – сказал он.
На глазах у Джека блестели слезы.
Такой измученной Стены Роберт прежде никогда не видел. Наверное, уже сказалось влияние космического излучения и пустоты с другой стороны. А эта Стена никогда не была рассчитана на контакт с космосом. Это была обычная переборка между отсеками. При изменении назначения Стены нервожил находил в ее основании несущий нерв и давал ему команду переработать жилые ячейки. Затем на Стену наносилось несколько толстых слоев специальных укрепляющих и питательных веществ. В этот раз Стена уже не могла переработать находящиеся на ней жилые ячейки. Это была мертвая плоть Корабля. Нервы в ней или умерли, или были удалены, как узнал Роберт. Понять руководство отсека Палау, которое пошло на столь решительный шаг, было можно. Под влиянием агонии нервов жилые ячейки могли меняться в размерах и даже схлопываться, убивая людей, оказавшихся внутри. Мертвые, лишенные нервов ячейки медленно разрушались, но все же находиться в них было безопасно. Руководство Палау к приезду бригады из Центра выселило людей из Стены, ставшей Внешней стеной не только отсека, но и всего Корабля. Работники из бригады Роберта срезали разлагающуюся плоть специальными пилами и отбивали молотками. Все срезанное свозили к живой дороге, которая доставляла обрезки в Утилизатор. Как и все здесь, дорога была уже «полуживой» и двигалась очень медленно.
Однако Роберт должен был лично обойти все жилые ячейки перед их сносом и проверить, не осталось ли там где-нибудь живого нерва, хотя бы самого маленького. Обычный человек, не нервожил, который прикоснулся бы к живому нерву даже не рукой, а топором, погиб бы на месте. Было что-то жуткое в этих оставленных кварталах. Многие ячейки уже начали распадаться. В центральных отсеках стены ячеек имели яркие цвета – лиловый, красный, желтый. Здесь все ячейки были одинакового пепельно-серого цвета. Сквозь дыры в стенах была видна немудрящая обстановка жилищ. Роберт заметил, что по сравнению с начинкой жилых ячеек в Висконсине обстановка в домах Палау была гораздо беднее. «Облегченный стандарт», – пояснил Роберту Бимсли, старший инженер Палау. В этот стандарт не входила ванная комната. Было уменьшено число стульев, вместо двух стандартных шкафов для одежды имелся один, гораздо меньшего размера, а уж про полки с самовырастающими книгами тут, видимо, никто и не слышал. А ведь теперь люди были лишены и этого. Каждый день, когда Роберт шел на работу из коттеджа, он видел людей, спавших прямо на полу отсека в окружении своего скарба. Комбинезоны у жителей Палау были поношенные, очень часто рваные и весьма грязные. Когда Роберт удивился этому, Бимсли ответил, что горячую воду для нужд населения дают два раза в неделю на два часа.
– Зато питьевой воды у нас неограниченно, – словно оправдываясь, добавил он. – В Тонга и питьевую выдавали из расчета полтора литра на человека в день. А постираться у нас сложно, да.
На многих комбинезонах, утративших свой первоначальный цвет, уже нельзя было разобрать знаки различия. Было совершенно непонятно, кто перед тобой – работник, учитель, пенсионер. Невозможность обратиться к человеку по статусу доставляла Роберту большой дискомфорт. Местные жители знали друг друга в лицо, им было легче.
– Но тогда ведь можно приобрести пять, я не знаю, семь штук комбинезонов. И носить их по очереди, не доводя их до такого жуткого состояния, – заметил Роберт и зачерпнул ложкой склизкую кисловатую массу. Ее здесь выдавал пищепровод всем, даже старшему инженеру отсека, при коттедже которого Роберт был поставлен на питание. Есть это было можно только от большого горя. Еда, пожалуй, раздражала Роберта в Палау больше всего. Он считал дни до своего возвращения.
Бимсли отвел глаза и ответил очень официальным тоном:
– Согласно потребительской корзине сектора Палау, утвержденной Куратором, взрослому работающему человеку выдается один комбинезон раз в два с половиной года, одна пара обуви раз в шесть лет, три комплекта белья на два года, один комплект постельного белья на три года. Головные уборы ввиду отсутствия необходимости в них не положены. Поставки, ввиду большой загруженности грузовых путей и малой значимости сектора Палау в народном хозяйстве и экономике Корабля, иногда запаздывают месяца на два-три. Так, мы должны были получить груз с новой одеждой и бытовыми принадлежностями еще месяц назад. Вот, ждем.
Роберт поперхнулся от удивления. Насколько было известно Ансону, в Палау размещался сборочный цикл приборов внешнего наблюдения Корабля. Если это неважная часть промышленности, то какая же тогда важная?
Роберт больше не возвращался к этой неприятной теме. Сам он никогда не выбирал положенную ему норму одежды и прочих вещей до конца и делился талонами с матерью, которая приобретала на них одежду для младших братьев и сестер Роберта. Но ему хватало. В шкафу жилой ячейки Роберта висело штук пять сменных рабочих комбинезонов, несколько обычных костюмов для выходного дня – недавно вошедшие в моду джинсы, рубашки, свитера, кроссовки. В ванной стояло три разных одеколона, два из которых были подарены матерью и Сьюзан.
Роберт вздохнул и выбросил из головы воспоминание об этом разговоре. Ансон вошел в очередную ячейку, оставленную жителями. Жилая часть секторов напоминала гроздья мыльных пузырей, прилепившихся друг к другу. Внешние пузырьки-ячейки можно было и не проверять на наличие в них нервов; они уже почти полностью осыпались. Но в той ячейке, что примыкала непосредственно к Стене, нерв точно был. Надо было проверить, мертв ли он. Благодаря своей педантичности Роберт нашел уже три живых нерва в таких ячейках. В этих нервах сохранилось не больше двадцати процентов способности к регенерации. Но тому работяге, который сунулся бы сюда с топором, этого бы хватило на пожизненную инвалидность.
Роберт прошел через спальню. На кровати проступала глубокая вмятина от двух некогда лежавших здесь тел. Нерв должен был проходить по стене дальней, совсем крохотной комнаты. Ансон встал перед ней, приложил руку и прислушался к своим ощущениям. Тепла, которое всегда исходило от живого нерва, он не ощутил.