Страница:
У меня уже не было времени убирать комнаты или подметать сад, да в этом и не было нужды. Кстати, однажды меня навестил тот самый хозяин ломбарда, который был так щедр ко мне. При встрече он тихо сказал:"Вы давно не заходили ко мне в магазин, и я подумал, что Вы заболели. Я рад снова видеть вас крепким и бодрым."
Моя жена всё это время оставалась на Окинаве, хотя мой старший сын приехал в Токио ещё до меня, а два младших сына – после моего приезда. Я решил не возвращаться на родину, пока не выполню своего высокого предназначения. Несмотря на трудности, я был уверен, что смогу содержать семью в Токио. Однако ничего из этого не вышло. Когда я написал жене письмо, в котором просил её приехать ко мне, она решительно отказалась сделать это.
На Окинаве почитанию памяти предков придаётся особое значение. Моя жена, как истинная буддистка, не могла смириться с мыслью о перенесении праха предков в незнакомое для них место. В своём ответе она написала, что её долг – остаться на родине для соблюдения всех религиозных обрядов. Мне же она советовала сосредоточить все силы на работе. Видя, что её не переубедить, я согласился с ней, хотя это означало для нас разлуку на многие годы.
Моя первая книга
Друзья и знакомые
Сётокан
ПРОСТО ЖИЗНЬ
Тяжёлые утраты
Моя жена всё это время оставалась на Окинаве, хотя мой старший сын приехал в Токио ещё до меня, а два младших сына – после моего приезда. Я решил не возвращаться на родину, пока не выполню своего высокого предназначения. Несмотря на трудности, я был уверен, что смогу содержать семью в Токио. Однако ничего из этого не вышло. Когда я написал жене письмо, в котором просил её приехать ко мне, она решительно отказалась сделать это.
На Окинаве почитанию памяти предков придаётся особое значение. Моя жена, как истинная буддистка, не могла смириться с мыслью о перенесении праха предков в незнакомое для них место. В своём ответе она написала, что её долг – остаться на родине для соблюдения всех религиозных обрядов. Мне же она советовала сосредоточить все силы на работе. Видя, что её не переубедить, я согласился с ней, хотя это означало для нас разлуку на многие годы.
Моя первая книга
Вскоре после моего приезда в Токио художник Косуги Хоан уговорил меня написать учебник по каратэ. Я знал, что эта работа будет нелёгкой, потому что, как я уже упоминал ранее, подобных книг не было не только в столице, но и на Окинаве. Я начал с того, что написал письма мастерам Адзато и Итосу, а также всем друзьям и коллегам с Окинавы, в которых просил их выслать мне любую информацию и собственные соображения о каратэ. Однако, когда я писал книгу, то почти полностью опирался на свой опыт, полученный в дни моих тренировок на Окинаве.
Моя первая книга называлась «Рюкю кэмпо: каратэ» и была выпущена издательством «Букеса» в 1922 году. Вместо предисловия к этой книге я имел честь использовать краткие замечания о каратэ некоторых известных людей. Среди них я могу упомянуть следующие имена: маркиз Хисамаса, бывший префект острова Окинава; адмирал Рокуро Ясиро; вице-адмирал Огасавара Тёсэй, граф Гото Симпэй, генерал-лейтенант Ока Тиёмацу, контр-адмирал Канна Норикадзу; профессор Тоонно Норихиро и журналист Суёоси Бакумонто.
Оформил и прекрасно проиллюстрировал всю книгу лично Косуги Хоан. В книге было всего пять глав:
– Что такое каратэ?
– Достоинства каратэ;
– Обучение и тренировка в каратэ;
– Содержание каратэ;
– Базовая техника и ката.
В приложении к книге я описал меры предосторожности, которые каждый каратэка должен обязательно соблюдать во время тренировок.
Чтобы дать читателю некоторое представление о мотивах, которыми я руководствовался при написании книги в те далёкие дни, разрешите привести небольшую цитату из моей первой книги:
"Человек от рождения стремится к созиданию, но в самых тёмных уголках его души всегда таятся семена разрушения, подобно тому, как за хорошей погодой неминуемо приходит сезон дождей. Изменение – это закон природы. История показывает нам непрерывную череду взлётов и падений целых народов. Небо и земля, меч и кисть неотделимы друг от друга, как два колеса двуколки. Человек должен знать в совершенстве обе стороны бытия, если он хочет достичь полноты знания. Если же он самодовольно считает, что безоблачная погода будет стоять вечно, то рискует попасть однажды под жестокий ливень или шторм. Вот почему очень важно для каждого из нас ежедневно готовиться к любой неожиданности или несчастному случаю, помнить о тревожных днях в дни покоя и постоянно тренировать своё тело и воспитывать оптимизм, волю, твёрдый характер, присущие всему японскому народу.
Сегодня мы наслаждаемся прочным миром. Наша страна делает огромные шаги вперёд во всех областях развития. Мечи и пики практически бесполезны и запрятаны далеко, но тонкое искусство самозащиты, называемое каратэ, становится всё более популярным, и люди спрашивают меня снова и снова, где найти хороший учебник. Желающие заниматься пишут мне из дальних мест и спрашивают о такой книге.
Кроме того, здоровье и сила наших молодых людей, подвергавшихся физическим испытаниям в период военной службы, ухудшаются год от года. Учитывая всё вышесказанное, я решил написать учебник по каратэ, который должен способствовать развитию этого вида спорта в нашей стране и поможет всем японцам совершенствовать дух и тело. Эта первая робкая попытка рассказать об искусстве каратэ, конечно же, имеет множество недостатков."
Перечитывая эту книгу сегодня, я испытываю лёгкий стыд за её любительский уровень, но я потратил на её создание очень много сил, поэтому среди моих многочисленных публикаций она до сих пор остаётся самой любимой.
Книга «Рюкю кэмпо» получила широкую известность и была вновь переиздана четыре года спустя издательством «Кобундо» в исправленном виде под изменённым названием – «Рэнтэн Госин Каратэдзюцу» («Укрепление силы воли и самозащита приёмами каратэ»).
Моя следующая книга, опубликованная в 1935 году, называлась «Каратэ-до кйхон» и посвящалась, главным образом, различным ката. Эта книга также была оформлена с помощью художника Косуги Хоан.
Многие печатные издания в то время начали проявлять интерес к каратэ. Некоторые авторы стремились дать читателям истинное представление о каратэ, других привлекала сенсационность. В приложении к моей первой книге я поместил цитату из статьи, напечатанной в одной токийской газете, автор которой заявлял:
«Главная цель каратэ заключается в развитии сильного тела. Кроме того, каратэ – это искусство самозащиты. Говорят, что хорошо подготовленный каратэка способен подпрыгнуть из положения сидя и пробить потолок комнаты ударом ноги, голой рукой переломить бамбуковый стебель, разбить две-три толстых доски одним ударом кулака, разрубить толстую верёвку ребром ладони, разрушить скалу кулаком и показать ещё множество подобных трюков, требующих сверхчеловеческой силы. Несомненно, что все это находится за пределами человеческих возможностей. „Сверхъестественно“ – вот единственное определение для всего этого!»
Конечно, мы легко можем убедиться, в том, что далеко не всё в этом списке находится за пределами человеческих возможностей и называть всё это «сверхъестественным» нелепо. К сожалению, именно так многие представляли себе каратэ тогда.
Моя первая книга называлась «Рюкю кэмпо: каратэ» и была выпущена издательством «Букеса» в 1922 году. Вместо предисловия к этой книге я имел честь использовать краткие замечания о каратэ некоторых известных людей. Среди них я могу упомянуть следующие имена: маркиз Хисамаса, бывший префект острова Окинава; адмирал Рокуро Ясиро; вице-адмирал Огасавара Тёсэй, граф Гото Симпэй, генерал-лейтенант Ока Тиёмацу, контр-адмирал Канна Норикадзу; профессор Тоонно Норихиро и журналист Суёоси Бакумонто.
Оформил и прекрасно проиллюстрировал всю книгу лично Косуги Хоан. В книге было всего пять глав:
– Что такое каратэ?
– Достоинства каратэ;
– Обучение и тренировка в каратэ;
– Содержание каратэ;
– Базовая техника и ката.
В приложении к книге я описал меры предосторожности, которые каждый каратэка должен обязательно соблюдать во время тренировок.
Чтобы дать читателю некоторое представление о мотивах, которыми я руководствовался при написании книги в те далёкие дни, разрешите привести небольшую цитату из моей первой книги:
"Человек от рождения стремится к созиданию, но в самых тёмных уголках его души всегда таятся семена разрушения, подобно тому, как за хорошей погодой неминуемо приходит сезон дождей. Изменение – это закон природы. История показывает нам непрерывную череду взлётов и падений целых народов. Небо и земля, меч и кисть неотделимы друг от друга, как два колеса двуколки. Человек должен знать в совершенстве обе стороны бытия, если он хочет достичь полноты знания. Если же он самодовольно считает, что безоблачная погода будет стоять вечно, то рискует попасть однажды под жестокий ливень или шторм. Вот почему очень важно для каждого из нас ежедневно готовиться к любой неожиданности или несчастному случаю, помнить о тревожных днях в дни покоя и постоянно тренировать своё тело и воспитывать оптимизм, волю, твёрдый характер, присущие всему японскому народу.
Сегодня мы наслаждаемся прочным миром. Наша страна делает огромные шаги вперёд во всех областях развития. Мечи и пики практически бесполезны и запрятаны далеко, но тонкое искусство самозащиты, называемое каратэ, становится всё более популярным, и люди спрашивают меня снова и снова, где найти хороший учебник. Желающие заниматься пишут мне из дальних мест и спрашивают о такой книге.
Кроме того, здоровье и сила наших молодых людей, подвергавшихся физическим испытаниям в период военной службы, ухудшаются год от года. Учитывая всё вышесказанное, я решил написать учебник по каратэ, который должен способствовать развитию этого вида спорта в нашей стране и поможет всем японцам совершенствовать дух и тело. Эта первая робкая попытка рассказать об искусстве каратэ, конечно же, имеет множество недостатков."
Перечитывая эту книгу сегодня, я испытываю лёгкий стыд за её любительский уровень, но я потратил на её создание очень много сил, поэтому среди моих многочисленных публикаций она до сих пор остаётся самой любимой.
Книга «Рюкю кэмпо» получила широкую известность и была вновь переиздана четыре года спустя издательством «Кобундо» в исправленном виде под изменённым названием – «Рэнтэн Госин Каратэдзюцу» («Укрепление силы воли и самозащита приёмами каратэ»).
Моя следующая книга, опубликованная в 1935 году, называлась «Каратэ-до кйхон» и посвящалась, главным образом, различным ката. Эта книга также была оформлена с помощью художника Косуги Хоан.
Многие печатные издания в то время начали проявлять интерес к каратэ. Некоторые авторы стремились дать читателям истинное представление о каратэ, других привлекала сенсационность. В приложении к моей первой книге я поместил цитату из статьи, напечатанной в одной токийской газете, автор которой заявлял:
«Главная цель каратэ заключается в развитии сильного тела. Кроме того, каратэ – это искусство самозащиты. Говорят, что хорошо подготовленный каратэка способен подпрыгнуть из положения сидя и пробить потолок комнаты ударом ноги, голой рукой переломить бамбуковый стебель, разбить две-три толстых доски одним ударом кулака, разрубить толстую верёвку ребром ладони, разрушить скалу кулаком и показать ещё множество подобных трюков, требующих сверхчеловеческой силы. Несомненно, что все это находится за пределами человеческих возможностей. „Сверхъестественно“ – вот единственное определение для всего этого!»
Конечно, мы легко можем убедиться, в том, что далеко не всё в этом списке находится за пределами человеческих возможностей и называть всё это «сверхъестественным» нелепо. К сожалению, именно так многие представляли себе каратэ тогда.
Друзья и знакомые
Одним из первых офицеров нашей армии, осознавшим ценность каратэ, был адмирал Рокуро Ясиро, который приобрёл известность в войне с Россией. Если читатель помнит, именно он приплывал на Окинаву молодым капитаном и был так поражён демонстрацией каратэ, что приказал офицерам и матросам своей команды изучать это боевое искусство.
Представить себе не могу, как адмирал узнал, что я нахожусь в Токио, но он узнал и однажды пригласил меня в свой дом в Койсикава Харамати. Он помнил всё, что видел на Окинаве, и сказал мне, что он сам, его сыновья и внуки хотели бы изучать каратэ. Я согласился посещать его дом раз в неделю и обучать их искусству самозащиты.
Всякий раз в день тренировки адмирал лично встречал меня у ворот своего дома, одетый в традиционное кимоно. После завершения наших занятий, он провожал меня. Часто, перед занятиями или после них, мы беседовали, и я очень много почерпнул для себя из его богатого опыта. Я считаю его человеком, достойным восхищения. Другим моряком, от которого я узнал много полезного, был Такэсита Исаму, который впоследствии тоже стал адмиралом.
Вы можете удивиться, но моими близкими знакомыми и учениками были многие известные борцы сумо. Например, Онисики Уйтиро, знаменитый «ёкодзуна» того времени, хотя нынешнее поколение может и не знать этого имени. Иногда он приводил в Мэйсэйдзюку и других борцов сумо для практических занятий, но моё додзё было слишком мало для занятий с ними. Я лично предпочитал показывать ката для друзей и учеников Онисики в Рёгоку. Другим борцом сумо, которому я часто давал консультации, был «одзэки» Фукуянаги, внезапно и преждевременно умерший от отравления неправильно приготовленной рыбой Фугу.
Борцы сумо были всегда чрезвычайно внимательными во время занятий. Тогда, как и в наши дни, они часто путешествовали по стране для участия в соревнованиях. Сразу же после возвращения в столицу они шли ко мне в додзё и рассказывали о достигнутых результатах.
Однажды я вместе с Онисики прогуливался по мосту Исикири в Койсикава. Внезапно начался дождь. Так случилось, что зонта у меня не было, но Онисики сразу же раскрыл свой зонтик над нашими головами. Однако, поскольку Онисики был ростом более шести чи, а я не достигал и пяти, его зонтик для меня был бесполезен. Заметив это, он передал зонт мне со словами: «Возьмите, пожалуйста, сэнсэй», а сам руками растянул над своей головой полотенце, и мы продолжили прогулку.
После завершения своей борцовской карьеры Онисики открыл ресторан в районе Цукидзи, куда и пригласил меня поужинать однажды вечером. Предложив мне сиденье,– он сам сел прямо на татами, оставаясь до конца верным этикету, регламентирующему отношения между учителем и учеником. Я отказался, но был глубоко тронут проявленным ко мне уважением.
Кроме Онисики и Фукуянаги у меня изучали каратэ ещё несколько известных борцов, и я думаю, что сам многому научился у них, так же, как они научились многому у меня. Я думаю, что конечные цели каратэ и сумо одинаковы: достижение совершенства тела и духа человека.
Представить себе не могу, как адмирал узнал, что я нахожусь в Токио, но он узнал и однажды пригласил меня в свой дом в Койсикава Харамати. Он помнил всё, что видел на Окинаве, и сказал мне, что он сам, его сыновья и внуки хотели бы изучать каратэ. Я согласился посещать его дом раз в неделю и обучать их искусству самозащиты.
Всякий раз в день тренировки адмирал лично встречал меня у ворот своего дома, одетый в традиционное кимоно. После завершения наших занятий, он провожал меня. Часто, перед занятиями или после них, мы беседовали, и я очень много почерпнул для себя из его богатого опыта. Я считаю его человеком, достойным восхищения. Другим моряком, от которого я узнал много полезного, был Такэсита Исаму, который впоследствии тоже стал адмиралом.
Вы можете удивиться, но моими близкими знакомыми и учениками были многие известные борцы сумо. Например, Онисики Уйтиро, знаменитый «ёкодзуна» того времени, хотя нынешнее поколение может и не знать этого имени. Иногда он приводил в Мэйсэйдзюку и других борцов сумо для практических занятий, но моё додзё было слишком мало для занятий с ними. Я лично предпочитал показывать ката для друзей и учеников Онисики в Рёгоку. Другим борцом сумо, которому я часто давал консультации, был «одзэки» Фукуянаги, внезапно и преждевременно умерший от отравления неправильно приготовленной рыбой Фугу.
Борцы сумо были всегда чрезвычайно внимательными во время занятий. Тогда, как и в наши дни, они часто путешествовали по стране для участия в соревнованиях. Сразу же после возвращения в столицу они шли ко мне в додзё и рассказывали о достигнутых результатах.
Однажды я вместе с Онисики прогуливался по мосту Исикири в Койсикава. Внезапно начался дождь. Так случилось, что зонта у меня не было, но Онисики сразу же раскрыл свой зонтик над нашими головами. Однако, поскольку Онисики был ростом более шести чи, а я не достигал и пяти, его зонтик для меня был бесполезен. Заметив это, он передал зонт мне со словами: «Возьмите, пожалуйста, сэнсэй», а сам руками растянул над своей головой полотенце, и мы продолжили прогулку.
После завершения своей борцовской карьеры Онисики открыл ресторан в районе Цукидзи, куда и пригласил меня поужинать однажды вечером. Предложив мне сиденье,– он сам сел прямо на татами, оставаясь до конца верным этикету, регламентирующему отношения между учителем и учеником. Я отказался, но был глубоко тронут проявленным ко мне уважением.
Кроме Онисики и Фукуянаги у меня изучали каратэ ещё несколько известных борцов, и я думаю, что сам многому научился у них, так же, как они научились многому у меня. Я думаю, что конечные цели каратэ и сумо одинаковы: достижение совершенства тела и духа человека.
Сётокан
Невозможно было предвидеть катастрофу, поразившую Токио 1 сентября 1923 года. Это был день Великого Землетрясения Канто. Почти все здания в городе были деревянными, и пожар, возникший во время этого бедствия, в течение часа превратил огромный город в руины.
К счастью, моё додзё Мэйсэйдзюку осталось целым, но многие из моих учеников навсегда исчезли под обвалившимися и пылающими домами. Уцелевшие люди делали всё, что могли, чтобы помочь раненным и бездомным в первые дни после этого ужасного события. Я вместе с теми моими учениками, которых не убило и не покалечило, организовал снабжение едой для людей в убежищах, расчистку улиц от обломков и помощь в уборке трупов.
Конечно, обучение каратэ в это время совершенно прекратилось. Но жизнь в городе не могла остановиться. Вскоре я получил случайную работу в банке Дайити Сого: мне поручили делать бумажные трафареты. Не помню точно, сколько мне платили o за это и как долго я там работал. Запомнилось только, что ежедневные поездки из додзё в Суидобата до банка в Кёбаси казались мне бесконечными.
Припоминаю одну любопытную подробность этих ежедневных поездок. В те дни лишь очень немногие жители японских городов ходили по улицам в обуви. Все носили либо соломенные сандалии, либо деревянную обувь, называемую «гэта». Один из видов гэта называется «хоба но гэта» и имеет одну или две деревянные подставки. Именно такие гэта я и носил всегда для укрепления мышц ног.
Я делал так юношей на Окинаве и не видел причин изменять своим привычкам сейчас, при поездках на работу в банк. Гэта на одной подставке, которые я носил, были вырезаны из очень тяжёлого дерева и громко стучали при каждом шаге, как металлические гэта, которые носят теперь некоторые тренеры каратэ. Не сомневаюсь, что прохожие на улицах смотрели на меня со скрытой усмешкой, забавляясь тем, что человек моего возраста может быть так тщеславен, что пытается увеличить свой рост с помощью «подставок». Добавлю, что мне в то время было уже далеко за пятьдесят. Я заверяю читателей, что причиной этого было не тщеславие. Я считал ношение тяжёлых гэта необходимым упражнением в ежедневной тренировке ног.
Прошли недели и месяцы. Токио медленно начал отстраиваться заново, и само собой пришло время, когда мы поняли, что наше додзё давно нуждается в капитальном ремонте. Здание общежития в Мэйсэйдзюку было построено в 1912 или 1913 году и всё это время ни разу не ремонтировалось. К счастью, мы получили некоторую сумму от правительства префектуры Окинава, и Окинавское Общество Учёных выделило нам столь необходимые средства, благодаря чему мы смогли произвести ремонт.
Конечно, мы искали другие помещения на время ремонта. Услышав о моих затруднениях, известный учитель кэндо и мой хороший друг – Накаяма Хиромити – предложил мне использовать его додзё, когда оно свободно от кэндока. Сначала я арендовал маленький домик поблизости от додэё Накаяма, но вскоре смог, снять большой дом с большим двором, в котором я проводил свои занятия с учениками.
Наступило время, когда такое положение перестало соответствовать нашим требованиям. Увеличилось количество моих учеников, но выросло и количество кэндока. Мне было просто неудобно перед моим благодетелем. К сожалению, моё финансовое положение было ещё непрочным, и я не мог на свои средства осуществить очевидного решения: построить додзё специально для обучения каратэ.
Примерно в начале 1935 года Национальный Комитет Каратэ поддержал моё ходатайство и выделил средства для строительства первого додзё каратэ в Японии. Конечно, я испытал чувство гордости, когда весной 1936 года впервые вошёл в новое додзё (в Дзосигая, район Тосима) и увидел над его дверью вывеску с названием «Сётокан». Это название присвоил ему Комитет. Я не знаю, по какой причине они выбрали в качестве названия мой литературный псевдоним, которым в юности я подписывал свои поэмы в «китайском» стиле.
"Мне бы очень хотелось, чтобы мастера Адзато и Итосу обучали своих учеников в новом додзё, но, увы, в день его открытия ни одного из них уже не было на этой земле. В своей комнате я возжёг ладан и помолился за их души. Перед моим мысленным взором предстали два великих учителя, которые улыбаясь, говорили: «Удачи тебе, Фунакоси, удачи! Не впадай в благодушие и самодовольство, тебе ещё многое предстоит сделать. Сегодня, Фунакоси, только начало Пути!»
Начало? Мне было уже около семидесяти лет. Где же должен был я найти время и силы, чтобы сделать всё, что должно быть сделано? К счастью, я никогда не чувствовал, своих лет и решил как советовали мне учителя, не сдаваться. Дел у меня оставалось много. Так или иначе, но я должен был их завершить.
Одной из первых задач после постройки нового додзё была разработка методики и программы обучения. Я также сформулировал требования к претендентам на новые ученические и мастерские степени. Количество моих учеников росло день ото дня, так что наше новое додзё, которое казалось более, чем достаточным вначале, очень быстро снова стало тесным.
Я действительно не чувствовал груза своих лет, но понимал, что не смогу осуществить всё задуманное. Мне нужно было управлять уже не только своим додзё. Многие токийские университеты создавали группы обучения каратэ при своих кафедрах физического воспитания, и все эти группы нуждались в инструкторах. Одному человеку обслуживать всё додзё и разъезжать из университета в университет было просто невозможно, поэтому своих наиболее способных учеников я назначил инструкторами в их собственных университетах вместо меня. Я взял своего третьего сына помощником в своём додзё и поручил ему проведение ежедневных тренировок, а сам только контролировал ход обучения у него и в университетах.
Я должен заметить, что наша деятельность не ограничивалась пределами Токио. Многие выпускники моего додзё и каратэка из университетов получали работу в провинциальных городах, в результате чего каратэ стало известным по всей стране, и было построено множество новых додзё. Теперь у меня появилась ещё одна обязанность: распространение каратэ привело к тому, что меня постоянно осаждали представители местных групп с просьбами приехать, чтобы прочесть им лекцию и устроить показательные выступления. Уезжая на продолжительное время, я знал, что оставляю додзё в надёжных руках моих старших учеников.
Меня часто спрашивают, как я выбрал себе псевдоним «Сёто», ставший названием нового додзё. Слово «сёто» в японском языке означает буквально «сосновые волны» и не имеет какого-то скрытого тайного смысла. Тем не менее, мне хотелось бы рассказать, почему я его выбрал. Мой родной город Сюри окружён холмами, которые покрыты густыми лесами из криптомерии (японских сосен) и других субтропических растений. Среди холмов лежит гора Торао, принадлежащая барону Тёсукэ Иэ, который после моего приезда в Токио стал одним из моих первых покровителей. Слово «торао» в переводе означает «хвост тигра» и особенно подходит в данном случае, потому что гора была очень узкой и так густо заросла криптомериями, что действительно напоминала хвост тигра, если смотреть на неё издали. В свободное время я любил прогуливался вдоль горы Торао. Особенно хорошо было гулять ночью в полнолуние или при ясном небе, когда было светло от звёзд. В такое время, если подует лёгкий ветерок, можно было услышать шорох сосен и постичь всепоглощающую тайну Бытия. Для меня этот шорох был божественной музыкой.
Поэты всего мира воспевают в своих стихах таинство леса. Меня всегда влекло то завораживающее одиночество, которое символизирует лес. Моя любовь к природе была, вероятно, особенно сильной, потому что я был единственным сыном в семье и слабым ребёнком в детстве. Однако, после сказанного было бы преувеличением считать меня нелюдимым. Тем не менее, после тяжёлой тренировки я больше всего любил гулять в одиночестве.
Позже, когда мне было за двадцать, и я работал школьным учителем в Наха, я часто уходил на длинный узкий остров в заливе. Там был роскошный естественный парк Окунояма с великолепными соснами и большим прудом, в котором цвели лотосы. Единственным строением на острове был храм секты дзэн. Сюда я тоже приходил довольно часто, чтобы побродить в одиночестве среди деревьев.
К тому времени я занимался каратэ уже несколько лет и, чем глубже я познавал это искусство, тем больше проникался его духовной сущностью. Наслаждаться одиночеством, слушая шелест ветра в верхушках сосен, по-моему, есть лучший путь к достижению спокойствия разума, столь необходимого в каратэ. Это было частью моей жизни в раннем детстве, и я решил, что лучшего псевдонима, чем «Сёто», для моих стихов мне не найти. Прошли годы, и мой псевдоним стал известен больше, чем имя, данное мне родителями при рождении. Часто случалось, что люди меня не признавали, если я не добавлял к своему имени Фунакоси псевдоним Сёто.
К счастью, моё додзё Мэйсэйдзюку осталось целым, но многие из моих учеников навсегда исчезли под обвалившимися и пылающими домами. Уцелевшие люди делали всё, что могли, чтобы помочь раненным и бездомным в первые дни после этого ужасного события. Я вместе с теми моими учениками, которых не убило и не покалечило, организовал снабжение едой для людей в убежищах, расчистку улиц от обломков и помощь в уборке трупов.
Конечно, обучение каратэ в это время совершенно прекратилось. Но жизнь в городе не могла остановиться. Вскоре я получил случайную работу в банке Дайити Сого: мне поручили делать бумажные трафареты. Не помню точно, сколько мне платили o за это и как долго я там работал. Запомнилось только, что ежедневные поездки из додзё в Суидобата до банка в Кёбаси казались мне бесконечными.
Припоминаю одну любопытную подробность этих ежедневных поездок. В те дни лишь очень немногие жители японских городов ходили по улицам в обуви. Все носили либо соломенные сандалии, либо деревянную обувь, называемую «гэта». Один из видов гэта называется «хоба но гэта» и имеет одну или две деревянные подставки. Именно такие гэта я и носил всегда для укрепления мышц ног.
Я делал так юношей на Окинаве и не видел причин изменять своим привычкам сейчас, при поездках на работу в банк. Гэта на одной подставке, которые я носил, были вырезаны из очень тяжёлого дерева и громко стучали при каждом шаге, как металлические гэта, которые носят теперь некоторые тренеры каратэ. Не сомневаюсь, что прохожие на улицах смотрели на меня со скрытой усмешкой, забавляясь тем, что человек моего возраста может быть так тщеславен, что пытается увеличить свой рост с помощью «подставок». Добавлю, что мне в то время было уже далеко за пятьдесят. Я заверяю читателей, что причиной этого было не тщеславие. Я считал ношение тяжёлых гэта необходимым упражнением в ежедневной тренировке ног.
Прошли недели и месяцы. Токио медленно начал отстраиваться заново, и само собой пришло время, когда мы поняли, что наше додзё давно нуждается в капитальном ремонте. Здание общежития в Мэйсэйдзюку было построено в 1912 или 1913 году и всё это время ни разу не ремонтировалось. К счастью, мы получили некоторую сумму от правительства префектуры Окинава, и Окинавское Общество Учёных выделило нам столь необходимые средства, благодаря чему мы смогли произвести ремонт.
Конечно, мы искали другие помещения на время ремонта. Услышав о моих затруднениях, известный учитель кэндо и мой хороший друг – Накаяма Хиромити – предложил мне использовать его додзё, когда оно свободно от кэндока. Сначала я арендовал маленький домик поблизости от додэё Накаяма, но вскоре смог, снять большой дом с большим двором, в котором я проводил свои занятия с учениками.
Наступило время, когда такое положение перестало соответствовать нашим требованиям. Увеличилось количество моих учеников, но выросло и количество кэндока. Мне было просто неудобно перед моим благодетелем. К сожалению, моё финансовое положение было ещё непрочным, и я не мог на свои средства осуществить очевидного решения: построить додзё специально для обучения каратэ.
Примерно в начале 1935 года Национальный Комитет Каратэ поддержал моё ходатайство и выделил средства для строительства первого додзё каратэ в Японии. Конечно, я испытал чувство гордости, когда весной 1936 года впервые вошёл в новое додзё (в Дзосигая, район Тосима) и увидел над его дверью вывеску с названием «Сётокан». Это название присвоил ему Комитет. Я не знаю, по какой причине они выбрали в качестве названия мой литературный псевдоним, которым в юности я подписывал свои поэмы в «китайском» стиле.
"Мне бы очень хотелось, чтобы мастера Адзато и Итосу обучали своих учеников в новом додзё, но, увы, в день его открытия ни одного из них уже не было на этой земле. В своей комнате я возжёг ладан и помолился за их души. Перед моим мысленным взором предстали два великих учителя, которые улыбаясь, говорили: «Удачи тебе, Фунакоси, удачи! Не впадай в благодушие и самодовольство, тебе ещё многое предстоит сделать. Сегодня, Фунакоси, только начало Пути!»
Начало? Мне было уже около семидесяти лет. Где же должен был я найти время и силы, чтобы сделать всё, что должно быть сделано? К счастью, я никогда не чувствовал, своих лет и решил как советовали мне учителя, не сдаваться. Дел у меня оставалось много. Так или иначе, но я должен был их завершить.
Одной из первых задач после постройки нового додзё была разработка методики и программы обучения. Я также сформулировал требования к претендентам на новые ученические и мастерские степени. Количество моих учеников росло день ото дня, так что наше новое додзё, которое казалось более, чем достаточным вначале, очень быстро снова стало тесным.
Я действительно не чувствовал груза своих лет, но понимал, что не смогу осуществить всё задуманное. Мне нужно было управлять уже не только своим додзё. Многие токийские университеты создавали группы обучения каратэ при своих кафедрах физического воспитания, и все эти группы нуждались в инструкторах. Одному человеку обслуживать всё додзё и разъезжать из университета в университет было просто невозможно, поэтому своих наиболее способных учеников я назначил инструкторами в их собственных университетах вместо меня. Я взял своего третьего сына помощником в своём додзё и поручил ему проведение ежедневных тренировок, а сам только контролировал ход обучения у него и в университетах.
Я должен заметить, что наша деятельность не ограничивалась пределами Токио. Многие выпускники моего додзё и каратэка из университетов получали работу в провинциальных городах, в результате чего каратэ стало известным по всей стране, и было построено множество новых додзё. Теперь у меня появилась ещё одна обязанность: распространение каратэ привело к тому, что меня постоянно осаждали представители местных групп с просьбами приехать, чтобы прочесть им лекцию и устроить показательные выступления. Уезжая на продолжительное время, я знал, что оставляю додзё в надёжных руках моих старших учеников.
Меня часто спрашивают, как я выбрал себе псевдоним «Сёто», ставший названием нового додзё. Слово «сёто» в японском языке означает буквально «сосновые волны» и не имеет какого-то скрытого тайного смысла. Тем не менее, мне хотелось бы рассказать, почему я его выбрал. Мой родной город Сюри окружён холмами, которые покрыты густыми лесами из криптомерии (японских сосен) и других субтропических растений. Среди холмов лежит гора Торао, принадлежащая барону Тёсукэ Иэ, который после моего приезда в Токио стал одним из моих первых покровителей. Слово «торао» в переводе означает «хвост тигра» и особенно подходит в данном случае, потому что гора была очень узкой и так густо заросла криптомериями, что действительно напоминала хвост тигра, если смотреть на неё издали. В свободное время я любил прогуливался вдоль горы Торао. Особенно хорошо было гулять ночью в полнолуние или при ясном небе, когда было светло от звёзд. В такое время, если подует лёгкий ветерок, можно было услышать шорох сосен и постичь всепоглощающую тайну Бытия. Для меня этот шорох был божественной музыкой.
Поэты всего мира воспевают в своих стихах таинство леса. Меня всегда влекло то завораживающее одиночество, которое символизирует лес. Моя любовь к природе была, вероятно, особенно сильной, потому что я был единственным сыном в семье и слабым ребёнком в детстве. Однако, после сказанного было бы преувеличением считать меня нелюдимым. Тем не менее, после тяжёлой тренировки я больше всего любил гулять в одиночестве.
Позже, когда мне было за двадцать, и я работал школьным учителем в Наха, я часто уходил на длинный узкий остров в заливе. Там был роскошный естественный парк Окунояма с великолепными соснами и большим прудом, в котором цвели лотосы. Единственным строением на острове был храм секты дзэн. Сюда я тоже приходил довольно часто, чтобы побродить в одиночестве среди деревьев.
К тому времени я занимался каратэ уже несколько лет и, чем глубже я познавал это искусство, тем больше проникался его духовной сущностью. Наслаждаться одиночеством, слушая шелест ветра в верхушках сосен, по-моему, есть лучший путь к достижению спокойствия разума, столь необходимого в каратэ. Это было частью моей жизни в раннем детстве, и я решил, что лучшего псевдонима, чем «Сёто», для моих стихов мне не найти. Прошли годы, и мой псевдоним стал известен больше, чем имя, данное мне родителями при рождении. Часто случалось, что люди меня не признавали, если я не добавлял к своему имени Фунакоси псевдоним Сёто.
ПРОСТО ЖИЗНЬ
Тяжёлые утраты
Над далёкими полями Маньчжурии и Монголии уже собирались тучи войны, но над моей Японией небо было голубым и мирным. Жизнь шла своим чередом. Император, как и прежде, выполнял свои многочисленные обязанности.
Я готовился к показательным выступлениям по каратэ перед императором. Они должны были проходить в императорском дворце, и я был допущен на них в качестве одного из участников.
До сих пор я прекрасно помню все события того дня, когда я и несколько моих учеников исполняли каратэ ката в присутствии своего императора. Бедный окинавский юноша, который каждую ночь тайком ходил брать уроки в дом своего учителя, не смел даже во сне мечтать о столь высоком взлёте в своей карьере мастера каратэ. Но это произошло. Я был удостоен высочайшей чести исполнять каратэ ката перед императором. Мне было уже далеко за пятьдесят.
Я уже выступал перед императором ранее, когда он был ещё наследным принцем и посетил Окинаву во время своей поездки в Европу, но ситуация тогда была совсем другой. В то время каратэ было одним из наименее известных боевых искусств. Фактически, оно было совершенно неизвестным за пределами островов Рюкю. Теперь каратэ занимало своё почётное место среди других традиционных боевых искусств. Я отлично понимал огромную разницу между моим выступлением на Окинаве и этим выступлением в Токио, поэтому мне с трудом удавалось сохранять спокойствие.
После выступления меня пригласили на встречу с Тинда Сутэки, распорядителем императорского двора. Он сказал мне, что император хорошо запомнил выступление в замке Сюри и спросил, не тот ли самый человек выступает сейчас здесь, в Токио. Читатель может представить себе мои чувства, когда я услышал эти слова!
Тем временем наши мирные дни закончились. Когда разгорелся маньчжурский конфликт, Япония быстро стала готовиться к большой войне. Теперь количество учеников, приходящих в моё додзё, увеличилось ещё больше. После начала войны в Китае и начала Второй Мировой войны моё додзё уже не могло вместить всех молодых людей, желающих тренироваться. Так как занятия проходили во дворе и даже на улице, то я беспокоился, что стук кулаков по «макивара» будет мешать соседям.
Всё чаще ко мне приходили юноши и говорили, становясь передо мной на колени: «Сэнсэй, меня призывают в армию. Иду служить моей Родине и моему Императору!» Ежедневно, иногда по нескольку раз, приходилось мне слышать это от своих учеников. День за днём они старательно изучали каратэ, готовясь к рукопашной схватке" с ненавистным врагом, и верили, что способны на это. Действительно, мне рассказывали, что некоторые офицеры приказывали своим солдатам в случае невозможности применения винтовки или меча атаковать противника безоружными. Такая отчаянная атака в армии называлась «атакой каратэ».
Много моих учеников погибло в сражениях. Так много, что я потерял им счёт. Моё сердце было готово разорваться, когда я получал известие за известием о гибели таких многообещающих юношей. После каждого такого сообщения я оставался в опустевшем додзё один, устремляя свою молитву к душе погибшего ученика и вспоминал дни, когда он старательно занимался каратэ в моём додзё.
Как и многие другие, я и моя семья испытали личное горе, которое усиливалось тем, что становилось очевидным: Вторая Мировая война закончится поражением Японии. Когда весной сорок пятого года мой третий сын Гиго заболел и попал в госпиталь, я переехал вместе со старшим сыном в Койсикава. Пока я там жил, моё додзё было полностью разрушено во время воздушного налёта.
Я вспоминал о том, с какими любовью и щедростью оно было построено энтузиастами каратэ. Это додзё было воплощением их преданности боевому искусству, и его постройка казалась мне самым важным делом в моей жизни. Теперь за один миг его не стало.
Вскоре, как и ожидалось, произошла подлинная катастрофа: император подписал акт о безоговорочной капитуляции Японии. После этого в жизни столицы начался хаос, который был гораздо больше, чем я мог предполагать, поэтому я уехал из Токио в город Оита на острове Кюсю, куда ещё раньше бежала моя жена после начала битвы за Окинаву. Я надеялся, что вдвоём мы легче переживём эти трудные дни, а мне будет проще найти себе пропитание в провинции, чем в разрушенной, разорённой и голодной столице.
Но моя жизнь на Кюсю была совсем не такой, как я себе её представлял. В Оита было множество эвакуированных с Окинавы, но мы не имели родственников среди толпы беженцев. Не так уж хорошо было и с питанием: немного овощей, которые мы сами выращивали и морские водоросли, которые мы собирали на берегу моря. Моя жена была уже довольно старой женщиной и недолго сохраняла свой неукротимый дух.
Однажды она вдруг почувствовала, что ей стало плохо. Её уже давно изводила астма, которая теперь приобрела столь тяжелую форму, что она дышала с большим трудом. Я помню, что я сидел рядом с ней и вдруг увидел, как она приподняла своё измученное тело и повернулась лицом в сторону Токио. Её губы шевельнулись в беззвучной молитве. Потом она повернулась в сторону Окинавы, сжала свои дрожащие руки и прошептала другую молитву. Конечно же я догадался, о чём она думала: глядя в сторону Токио, она думала об императоре и императорском дворце, она думала о своих детях и внуках. Когда она смотрела в сторону Окинавы, то возносила свою последнюю молитву к духам предков прежде, чем присоединиться к ним.
Моя жена умерла. На протяжении многих лет, она делала всё возможное, помогая мне и поддерживая меня в моём служении каратэ. Ей в жизни всегда было очень трудно. Так было, когда я оставил её одну и уехал в Токио на рубеже своего пятидесятилетия. Так было, когда мы вместе жили на Окинаве. Мы были так бедны, что не могли пользоваться простыми жизненными благами, обычными для многих супружеских пар. Свою жизнь она отдала мужу, думающему только о каратэ, и детям.
Её исключительные достоинства произвели такое большое впечатление на жителей Оита, что для неё они пошли на весьма серьёзное нарушение своих старинных погребальных традиций. В местный похоронный дом разрешалось вносить только тела людей, родившихся в Оита. Тела всех других умерших передавались в морг города Юсуки. Деревенские священники решили изменить давним традициям и кремировать тело моей жены в местном похоронном доме. Такое исключение, было сделано ими впервые за всю историю деревни. Оно явилось трогательной данью её памяти, её исключительным человеческим качествам.
Поздней осенью 1947 года, захватив урну с прахом жены, я поехал в Токио, где собирался временно поселиться в доме у старшего сына. Разбитый поезд военного времени медленно тащился в Токио, останавливаясь на многочисленных станциях. К моему удивлению, на каждой станции меня встречали мои прежние ученики, которые приходили, чтобы выразить мне свои соболезнования. До сих пор я не могу понять, как они узнали, что я еду именно в этом поезде, как узнали о смерти моей жены? Помню, что я был очень тронут их вниманием. Слёзы неудержимо струились по моим щекам. Я только тогда до конца осознал свою потерю и понял, что моя жена умерла так же достойно, как и прожила свою жизнь.
Я готовился к показательным выступлениям по каратэ перед императором. Они должны были проходить в императорском дворце, и я был допущен на них в качестве одного из участников.
До сих пор я прекрасно помню все события того дня, когда я и несколько моих учеников исполняли каратэ ката в присутствии своего императора. Бедный окинавский юноша, который каждую ночь тайком ходил брать уроки в дом своего учителя, не смел даже во сне мечтать о столь высоком взлёте в своей карьере мастера каратэ. Но это произошло. Я был удостоен высочайшей чести исполнять каратэ ката перед императором. Мне было уже далеко за пятьдесят.
Я уже выступал перед императором ранее, когда он был ещё наследным принцем и посетил Окинаву во время своей поездки в Европу, но ситуация тогда была совсем другой. В то время каратэ было одним из наименее известных боевых искусств. Фактически, оно было совершенно неизвестным за пределами островов Рюкю. Теперь каратэ занимало своё почётное место среди других традиционных боевых искусств. Я отлично понимал огромную разницу между моим выступлением на Окинаве и этим выступлением в Токио, поэтому мне с трудом удавалось сохранять спокойствие.
После выступления меня пригласили на встречу с Тинда Сутэки, распорядителем императорского двора. Он сказал мне, что император хорошо запомнил выступление в замке Сюри и спросил, не тот ли самый человек выступает сейчас здесь, в Токио. Читатель может представить себе мои чувства, когда я услышал эти слова!
Тем временем наши мирные дни закончились. Когда разгорелся маньчжурский конфликт, Япония быстро стала готовиться к большой войне. Теперь количество учеников, приходящих в моё додзё, увеличилось ещё больше. После начала войны в Китае и начала Второй Мировой войны моё додзё уже не могло вместить всех молодых людей, желающих тренироваться. Так как занятия проходили во дворе и даже на улице, то я беспокоился, что стук кулаков по «макивара» будет мешать соседям.
Всё чаще ко мне приходили юноши и говорили, становясь передо мной на колени: «Сэнсэй, меня призывают в армию. Иду служить моей Родине и моему Императору!» Ежедневно, иногда по нескольку раз, приходилось мне слышать это от своих учеников. День за днём они старательно изучали каратэ, готовясь к рукопашной схватке" с ненавистным врагом, и верили, что способны на это. Действительно, мне рассказывали, что некоторые офицеры приказывали своим солдатам в случае невозможности применения винтовки или меча атаковать противника безоружными. Такая отчаянная атака в армии называлась «атакой каратэ».
Много моих учеников погибло в сражениях. Так много, что я потерял им счёт. Моё сердце было готово разорваться, когда я получал известие за известием о гибели таких многообещающих юношей. После каждого такого сообщения я оставался в опустевшем додзё один, устремляя свою молитву к душе погибшего ученика и вспоминал дни, когда он старательно занимался каратэ в моём додзё.
Как и многие другие, я и моя семья испытали личное горе, которое усиливалось тем, что становилось очевидным: Вторая Мировая война закончится поражением Японии. Когда весной сорок пятого года мой третий сын Гиго заболел и попал в госпиталь, я переехал вместе со старшим сыном в Койсикава. Пока я там жил, моё додзё было полностью разрушено во время воздушного налёта.
Я вспоминал о том, с какими любовью и щедростью оно было построено энтузиастами каратэ. Это додзё было воплощением их преданности боевому искусству, и его постройка казалась мне самым важным делом в моей жизни. Теперь за один миг его не стало.
Вскоре, как и ожидалось, произошла подлинная катастрофа: император подписал акт о безоговорочной капитуляции Японии. После этого в жизни столицы начался хаос, который был гораздо больше, чем я мог предполагать, поэтому я уехал из Токио в город Оита на острове Кюсю, куда ещё раньше бежала моя жена после начала битвы за Окинаву. Я надеялся, что вдвоём мы легче переживём эти трудные дни, а мне будет проще найти себе пропитание в провинции, чем в разрушенной, разорённой и голодной столице.
Но моя жизнь на Кюсю была совсем не такой, как я себе её представлял. В Оита было множество эвакуированных с Окинавы, но мы не имели родственников среди толпы беженцев. Не так уж хорошо было и с питанием: немного овощей, которые мы сами выращивали и морские водоросли, которые мы собирали на берегу моря. Моя жена была уже довольно старой женщиной и недолго сохраняла свой неукротимый дух.
Однажды она вдруг почувствовала, что ей стало плохо. Её уже давно изводила астма, которая теперь приобрела столь тяжелую форму, что она дышала с большим трудом. Я помню, что я сидел рядом с ней и вдруг увидел, как она приподняла своё измученное тело и повернулась лицом в сторону Токио. Её губы шевельнулись в беззвучной молитве. Потом она повернулась в сторону Окинавы, сжала свои дрожащие руки и прошептала другую молитву. Конечно же я догадался, о чём она думала: глядя в сторону Токио, она думала об императоре и императорском дворце, она думала о своих детях и внуках. Когда она смотрела в сторону Окинавы, то возносила свою последнюю молитву к духам предков прежде, чем присоединиться к ним.
Моя жена умерла. На протяжении многих лет, она делала всё возможное, помогая мне и поддерживая меня в моём служении каратэ. Ей в жизни всегда было очень трудно. Так было, когда я оставил её одну и уехал в Токио на рубеже своего пятидесятилетия. Так было, когда мы вместе жили на Окинаве. Мы были так бедны, что не могли пользоваться простыми жизненными благами, обычными для многих супружеских пар. Свою жизнь она отдала мужу, думающему только о каратэ, и детям.
Её исключительные достоинства произвели такое большое впечатление на жителей Оита, что для неё они пошли на весьма серьёзное нарушение своих старинных погребальных традиций. В местный похоронный дом разрешалось вносить только тела людей, родившихся в Оита. Тела всех других умерших передавались в морг города Юсуки. Деревенские священники решили изменить давним традициям и кремировать тело моей жены в местном похоронном доме. Такое исключение, было сделано ими впервые за всю историю деревни. Оно явилось трогательной данью её памяти, её исключительным человеческим качествам.
Поздней осенью 1947 года, захватив урну с прахом жены, я поехал в Токио, где собирался временно поселиться в доме у старшего сына. Разбитый поезд военного времени медленно тащился в Токио, останавливаясь на многочисленных станциях. К моему удивлению, на каждой станции меня встречали мои прежние ученики, которые приходили, чтобы выразить мне свои соболезнования. До сих пор я не могу понять, как они узнали, что я еду именно в этом поезде, как узнали о смерти моей жены? Помню, что я был очень тронут их вниманием. Слёзы неудержимо струились по моим щекам. Я только тогда до конца осознал свою потерю и понял, что моя жена умерла так же достойно, как и прожила свою жизнь.