Гитин В.. История любви

В. Гитин
История любви

Начало начал

   История эта началась очень давно, так давно, что некому было отметить точное время и место ее рождения…
   Примерно 20 тысяч лет назад, когда человеческий мир был еще совсем юным, по земле, густо поросшей буйной зеленью первобытной флоры, бродили орды закутанных в звериные шкуры существ, которым еще предстояло пройти долгий и очень трудный путь до того рубежа, за которым началась подлинная история человечества.
   В этом юном мире, девственном, таинственном и беспощадном в своей животной справедливости, царил единственный закон выживания, который гласил: «Съешь другого, или другой съест тебя».
   И дикие люди в звериных шкурах убивали и ели диких зверей, а звери, в свою очередь, убивали и ели их.
   Зачастую вопрос жизни и смерти зависел от случайного стечения обстоятельств или соотношения сил Людей и зверей, которое далеко не всегда оказывалось в пользу двуногих существ, не защищенных ни бивнями, ни клыками, ни быстрыми ногами. Их разум еще блуждал в предрассветных сумерках, они панически боялись грома, молнии, ночи с ее зловещей темнотой, жуткими звуками дремучего леса и неисчислимыми опасностями, которые приходили на смену покинувшему их на время спасительному солнцу.
   Они, правда, владели рукотворным огнем и оружием из камня, но ни то, ни другое не давало им особых преимуществ в борьбе за выживание в первобытной глуши…
   …Из всего племени их осталось пятеро — трое мужчин и две женщины. Остальные погибли в ту страшную ночь, когда земля задрожала и извергла из своего чрева огонь и раскаленный поток; жадно пожиравший людей, зверей и деревья.
   Эти пятеро остановились на ночлег в узкой, зажатой между отвесными скалами ложбине. Женщины наломали сухих веток кустарника, а мужчины разожгли костер. Зябко поеживаясь, они расселись вокруг огня, медленно, чтобы продлить удовольствие, жуя белесоватые коренья, которые собрали во время дневного перехода.
   Это были волки, такие же голодные, как и люди, сидящие у костра.
   Как и люди, они весь день бежали, забью о пустых желудках, спасаясь от того неведомого жара, который с одинаковой жадностью поглотил и племя людей, и стаю волков.
   И сейчас, в этой ложбине, чудом спасшиеся остатки стаи пристально смотрели на чудом спасшиеся остатки племени.
   Люди почувствовали опасных соседей и придвинулись поближе к огню — их единственному защитнику.
   Волки тоже смотрели на языки пламени, так живо напоминавшие об ужасе прошлой огненной ночи, а сейчас вставшие на их пути к добыче.
   Вот пламя взвилось еще выше, разгоняя мрак, а мужчины взяли в руки копья с каменными наконечниками, будто ощерившись тремя исполинскими клыками.
   В эту минуту ветер донес едва уловимый запах. Волки разом повернули головы туда, в сторону далекой реки, затем вскочили и исчезли так же бесшумно, как появились.
   А через некоторое время вдалеке тревожную тишину ночи пронзил протяжный вой.
   Люди вздрогнули и переглянулись.
   Вой приближался. В нем теперь слышался и азарт погони, и радость близкой победы.
   А когда нарастающий топот тяжелых копыт стал приближаться к ним, обгоняя волчий вой, люди вскочили на ноги, нетерпеливо потрясая оружием.
   В лощину вихрем влетел огромный старый олень. Увидев впереди пламя костра и пять человеческих фигур, он метнулся в сторону, туда, где прихотливый рельеф скальной стены образовывал глубокую нишу.
   Это было роковой ошибкой рогача. Если бы он продолжал свой бег, эта пятерка голодных, обессиленных людей с тремя копьями и двумя палками в женских руках едва ли могла стать для него сколько-нибудь серьезной преградой. Но вот огонь…
   Он прижался задом к скале и выставил перед собой острые рога.
   С двух сторон на него наступали люди и волки, забывшие о своей исконной вражде.
   Голод гнал их вперед, на рога загнанного оленя, голод сплотил их в этом отчаянном порыве.
   Кроме того, и тех, и других было слишком мало, чтобы самим одолеть исполинского зверя.
   Вот один из волков отлетает далеко в сторону с распоротым брюхом, ваг один из мужчин, попытавшихся вонзить копье в бок оленю, падает с раздробленным тяжелым копытом черепом, вот второй волк, скуля и прихрамывая, отскакивает прочь от взбесившегося рогача, но третий волк уже повис на нем, вцепившись мертвой хваткой в шею, а копья двух мужчин с хрустом вонзаются в туловище, пронизывая его острой, последней болью.
   Олень оседает на задние ноги. Волк отпускает его шею и отпрыгивает назад. Люди тоже отступают, подняв кверху окровавленные наконечники копий.
   Олень роняет голову, на его губах появляется кровавая пена.
   Все кончено.
   И вот теперь наступает момент, который вполне мог бы стать исходным для нашей истории.
   Двое оставшихся в живых волков — самец и самка — выжидательно смотрят на людей, не решаясь наброситься на убитого оленя.
   И один из мужчин отрезает два огромных куска оленины и бросает их волкам…
   С этой совместной охоты, наверное, все и началось.

Преданья старины глубокой

   Мчались века и тысячелетия, изменяя облик земли, людей и животных. Возникали государства, общественные формации, религии, философские школы, белокаменные храмы древней Эллады и величественные пирамиды Египта.
   Это был уже совсем другой мир, принципиально обличающийся от того, в котором зародилась наша история, начавший жить по законам общественного, а не животного бытия.
   В этом преображенном мире охота на животных утратила свое первостепенное значение в процессе выживания человека, уступив эту роль земледелию и животноводству.
   Среди всех животных, прирученных человеком и приспособленных им для своих нужд, особое место занимала собака, причем не только в жилище хозяина, но и в системе социальных ценностей.
   V век до нашей эры. Греческий историк и географ Геродот в своих описаниях современной ему Скифии рассказывает о зловещих культовых ритуалах, посвященных поклонению племенным тотемам.
   В списке тотемов древних скифов первое место занимали символы боевых побед в виде железных мечей, а второе место принадлежало священному животному — собаке.
   Культовые ритуалы отличались торжественностью и грандиозностью.
   Неподалеку от кочевья сооружались циклопических размеров святилища, представлявшие собой кучи хвороста, сложенные в виде квадрата, каждая из сторон которого была длиной (в переводе на нашу метрическую систему) свыше 500 метров. Венчали эти сооружения либо мечи, либо изображения собак, в зависимости от цели ритуала. Hо и в том, и в другом случаях этим тотемам приносились в жертву рогатый скот, лошади и люди.
   Как свидетельствовал Геродот, в ходе подобного ритуала «умерщвляется каждый сотый мужчина из числа взятых в плен врагов, и умерщвляется не так, как скот, но иным способом: сделавши предварительно возлияние на головы людей, их режут над сосудом, потом кровь убитых относят на кучу хвороста и льют на священный предмет. Только кровь относится наверх, внизу у святилища всем убитым людям отсекают правые плечи вместе с руками и бросают в воздух; покончив с принесением в жертву животных, удаляются. Руки остаются там, где упали, а трупы лежат отдельно».
   Мы привели столь кровавую цитату лишь затем, чтобы обратить внимание читателей на то, что этот древний народ, имевший столь жестокие нравы, ни во что не ставящий как человеческую жизнь, так и жизнь лошадей, которые играли огромную, решающую роль в судьбе кочевых племен, тем не менее поклонялись собаке, не представляющей для него никакой практической ценности.
   Видимо, на то были свои особые причины, так и оставшиеся загадкой для историков.
   Собакам поклонялись и народы, имевшие гораздо более высокий уровень социального и культурного развития.
   По свидетельству Геродота, в Египте, в тот же период V века до нашей эры, собаки также считались священными животными. Это, правда, касалось лишь комнатных собак, но тем не менее факт остается фактом.
   В те времена можно было увидеть на берегах Hила пышные похоронные процессии, провожавшие в последний путь скончавшихся четвероногих кумиров.
   Их, как представителей высшей знати, бальзамировали и хоронили на специальных кладбищах с почестями, составной частью которых были и человеческие жертвоприношения.
   По ним, как впрочем, и по умершим кошкам, носили траур и даже сбривали брови в знак наивысшего проявления скорби.
 
   Культ собак процветал на всем Древнем Востоке.
   Представим себе такую ситуацию…
   Грек-путешественник, направившийся из Александрии вверх по течению Hила, через несколько дней пути увидел бы высокие стены города, над аркой главных ворот которого красуется изображение собаки, причем не как символ тотемного божества, а как своеобразный герб города.
   Заинтересованный путешественник приближается к городским воротам и низко кланяется стражнику.
   — Как называется этот благословенный город, добрый человек? — спрашивает путешественник.
   Стражник удивленно смотрит на него, а затем, поправив висящий на груди золотой барельеф, изображающий собачью голову, спрашивает в свою очередь: — Ты не смеешься надо мной, чужеземец?
   Путешественник горячо заверяет его в том, что не имеет подобного намерения.
   Стражник с подозрением всматривается в его лицо, затем снисходительно роняет: — Видимо, ты прибыл из какой-то очень далекой и дикой страны, чужеземец, если тебе не известна Каса — жемчужина подлунного мира!
   — Каса?! — удивляется путешественник.
   Заметив, что стражник грозно хмурит брови, он спешит добавить: — Если название этого города перевести на греческий язык, то оно будет звучать как «Кинополис».
   — Это еще что?
   — Город собак, — отвечает путешественник.
   — Священный Город собак, — строго замечает стражник.
   — Могу ли я быть гостем этого священного города?
   — Можешь, — равнодушно пожимает плечами стражник, — если ты готов соблюдать наши законы. Если же нет — закончишь свои странствия у Анубиса, как те двое чужеземцев, которых сегодня казнят на площади.
   — Они нарушили закон?
   — Да. Один из них убил собаку.
   Вот такой, примерно, диалог вел Геродот у городских ворот Кинополиса 2450 лет назад.
   А если из Кинополиса направиться на юг, вдоль западного побережья Красного моря, то в Аддис-Абебе, столице древней Эфиопии, можно было стать свидетелем проверки подданных на своеобразном «детекторе лжи».
 
   …Базарный день. Сквозь густую толпу медленно движется небольшой отряд воинов, во главе которого шагает человек со знаками царского отличия. На поводке, усыпанном драгоценными камнями, он ведет огромного пса, который лениво поворачивает то вправо, то влево массивную голову, принюхиваясь и присматриваясь к стенам живого коридора, по которому идет отряд.
   Вот пес неожиданно останавливается и глухо рычит на плотного торговца в расшитом серебром тюрбане. Торговец, задрожав от страха, пятится, пытаясь скрыться в толпе, но по знаку начальника двое воинов хватают его и связывают руки.
   — За что?! — кричит торговец. — Я ни в чем не виноват!
   — Не оскверняй свои уста ложью, несчастный! — сурово отвечает ему начальник отряда. — Твоя вина доказана!
   — Кем? Этим глупым псом?!
   — А? Ты посмел оскорбить царского судью! Рубите ему голову!
   Короткий взмах меча…
   Отряд продолжает свой путь по базарной площади.
 
   Как видите, собачьей интуиции в древней Эфиопии доверяли настолько, что она подменяла и следствие, и суд.
   Об отношении эфиопов к собакам свидетельствуют многочисленные памятники фольклора, сохранившиеся до наших дней. Вот некоторые из них.

   «Была у хозяина собака. Всю жизнь она служила верой и правдой, но наконец состарилась, обессилела и перестала сторожить дом. И вот однажды хозяин говорит жене: — Чем зря кормить собаку, не лучше ли убить ее, а вместо нее взять молодую?
   Собака услышала это и очень опечалилась. Вышла на улицу, вспомнила о том, как много лет честно и преданно служила хозяину, и заплакала. Вдруг навстречу идет шакал. Увидел, что собака плачет, и спрашивает ее:
   — Что с тобой случилось? Какое горе постигло тебя?
   — Хозяева решили убить меня: ведь я старая и больше не нужна им.
   Пожалел шакал собаку и говорит: — Хоть наши семьи и враждуют, мне жаль твою старость. Я хочу дать тебе совет.
   Старая собака обрадовалась и спрашивает с надеждой:
   — Скажи, голубчик, что мне надо делать?
   — Если хочешь, чтобы твои хозяева по-прежнему заботились о тебе, давай сделаем так: завтра утром, как только они выйдут из дома, я вощу в дом, схвачу ребенка и унесу, а ты выскакивай из конуры и бросайся за мной вдогонку. Чтобы хозяева убедились в твоей преданности, я, добежав до ручья, остановлюсь и, будто испугавшись тебя, брошу ребенка. В этот момент ты кидайся на меня и лай изо всех сил. Хозяева прибегут на лай и, увидев все это, сжалятся над тобой.
   Собака выслушала этот умный совет и, довольная, возвратилась домой.
   Hа другой день, как только хозяин с женой вышли из дома, шакал вбежал в дом, схватил ребенка и бросился наутек. Собака, следуя его совету, погналась за ним, и как только шакал, добежав до условленного места, остановился и отпустил ребенка, она заслонила ребенка и стала лаять что было мочи.
   Hа лай прибежали муж с женой и видят: собака, которую они решили убить, смело защищает их ребенка от клыков шакала.
   С тех пор хозяева опять стали хорошо относиться к верной собаке и продолжали заботиться о ней до самой смерти. Так рассказывают».

   Или вот такая легенда:

   «Два человека враждовали друг с другом. Однажды один из них сидел на берегу реки и точил на камне саблю, чтобы убить другого. Он так наточил саблю, что она стала острой, как бритва. Человек решил испытать ее остроту и силу удара, и отрубил голову своему преданному псу, который сидел рядом. Потом он поднял саблю и стал разглядывать ее.
   Пока он старался разглядеть на сабле следы крови или зазубрины, блеск сабли привлек внимание его врага. Тот неожиданно напал на него и вонзил в него копье. Кровь убитого смешалась с кровью его собаки.
   Так рассказывают. В народе говорят, что пролить кровь собаки — тяжкий грех».

   Но собаки в те далекие времена были не только объектом поклонения, а и активными помощниками своих «старших братьев».
   Они помогали пастухам пасти стада, они служили неутомимыми и самоотверженными загонщиками во время охоты знатных египтян и ассирийцев на диких зверей, они в качестве боевого авангарда храбро сражались с неприятелем на полях сражений.
   Боевые собаки древних персов, с ошейниками, на которых были укреплены острые изогнутые клинки, с ревом бросались навстречу вражеской коннице, распарывая животы лошадям и выбивая из седел всадников.
   По ночам они несли караульную службу у стен крепостей, предупреждая стражу о приближении неприятельского войска и принимая первый бой…
 
   …После длительной осады и яростного штурма города вражеские войска гигантской колонной направились прочь, на восток. За конницей и пехотой потянулись обозы. Замыкали строй неприятельских полчищ тяжелые стенобитные орудия и громадные, неуклюжие осадные башни.
   Все жители осажденного Коринфа высыпали на городские стены, желая своими глазами убедиться в благоволении богов, чудесным образом спасших город от уничтожения далеко превосходящими силами противника.
   До глубокой ночи в городе слышались радостные крики и пение. В храмах ярко пылали жертвенные огни в честь счастливого избавления.
   Измученные осадой коринфяне пировали прямо на улицах и на ступенях храмов. Горожане щедро угощали воинов — защитников Коринфа, славя их стойкость и поздравляя с победой над грозным врагом.
   А затем опьяненный вином и счастьем нежданной победы Коринф погрузился в глубокий сон, пожалуй, впервые за долгие дни и ночи осады…
   Не спали только боевые собаки. Эти сильные и бесстрашные животные тревожно метались по городским стенам и жалобно скулили принюхиваясь и прислушиваясь к обманчивой тишине ночи.
   А к городу тихо, без звона оружия и воинственных криков приближались вражеские отряды, отхлынувшие вечером от стен Коринфа только лишь затем, чтобы усыпить бдительность его защитников.
   Расчет их предводителя был гениально прост и точен, и пал бы в ту безлунную ночь Коринф, и взметнулись бы к черному небу языки пламени над его величественными храмами, если бы взобравшихся по штурмовым лестницам на его стены вражеских воинов не встретили недремлющие и верные защитники — собаки.
   Они остервенело бросались на воинов, сбивали их с ног, рвали их тела… и сами падали под ударами коротких острых мечей, смешивая свою кровь с кровью убитых врагов.
   Когда в бой вступили коринфские солдаты и горожане, в живых остался только один пес, истекающий кровью от многочисленных ран.
   Двое солдат отнесли его в безопасное место, вручив попечению лекарей, а остальные, пораженные и воодушевленные беспримерным мужеством своих четвероногих соратников, наголову разбили штурмовые отряды противника.
   А утром на площади перед Форумом, где собралось все население города, раненого героя торжественно пронесли на носилках под триумфальной аркой из живых цветов и после благодарственных речей надели на него серебряный ошейник с надписью: «Спаситель Коринфа».
 
   Собаки были героями множества легенд и мифов Древнего мира.
   Так, согласно легенде, собака вскормила Хира, царя Персии, а волчица — основателей Рима Ромула и Рема.
   А в греческих мифах собаки либо наделены сверхъестественными качествами, либо являются верными спутниками и помощниками как богов, так и людей.

   «В подземном царстве струятся дающие забвение всего земного воды реки Леты. По мрачным полям царства Аида, заросшим бледными цветами, носят я бесплотные легкие тени умерших. Они сетуют на свою безрадостную жизнь без света и без желаний. Тихо раздаются их стоны, едва уловимые, подобные шелесту увядших листьев, гонимых осенним ветром. Нет никому возврата из этого царства печали. Трехглавый пес Кеpбеp, на шее которого движутся с Грозным шипением змеи, сторожит выход».

   И в этом же мифе:

   «Над всеми привидениями и чудовищами властвует великая богиня Геката, Безлунной ночью блуждает она в глубокой тьме по дорогам и у могил со своей ужасной свитой, окруженная стигийскими собаками. Она посылает ужасы и тяжкие сны на землю и губит людей. Гекату призывают как помощницу в колдовстве, но она же и единственная помощница против колдовства для тех, которые чтят ее и приносят ей на распутьях, где расходятся три дороги, в жертву собак».

   А в сюжете скульптурной группы I века до нашей эры, изображающей эпизод из мифа о двух братьях, Зете и Амфионе, когда они привязывают Дирку к рогам разъяренного быка, за женщину вступается собака (видимо, из породы борзых), которая яростно лая, прыгает, пытаясь вцепиться в ногу одного из обидчиков ее хозяйки.
 
   Артемида, богиня охоты, разжеванная тем, что юноша Актеон увидел ее обнаженной, превращает его в оленя и тогда…

   «Собаки Актеона почуяли след оленя; они не узнали своего хозяина и с яростным лаем бросились за ним. Через долины по ущельям Киферона, по горам, через леса и поля, как ветер, несся прекрасный олень, закинув на спину ветвистые рога, а за ним мчались собаки».

   Когда легендарный Одиссей после своих странствий под видом нищего странника возвращается на родину, никто из родных и знакомых не узнает его. Но когда Одиссей вошел в ворота своего дворца…

   «…там, у самых ворот, лежала старая собака Одиссея, Аргус. Едва только услыхала она голос своего хозяина, как насторожила уши. Почуял верный Аргус своего господина, вильнул хвостом и хотел подняться, чтобы броситься ему навстречу, но был уже не в силах двинуться. Всеми брошенный, старый, он издыхал. Узнал своего верного Аргуса и Одиссей. Слеза скатилась из его глаз; поскорее смахнул он слезу рукой, чтобы не заметил ее Эвмей. Шевельнулся Аргус и издох. Двадцать лет ждал он своего господина и сразу узнал его, даже под видом нищего».

   Древнегреческие философы в своих изречениях всегда выделяли собак из числа представителей животного мира, отмечая отсутствие у них множества пороков, присущих людям.
   Была создана даже философская школа представители которой называли себя киниками (циниками), что означало «собаки». Эти философы провозглашали абсолютную свободу человеческой личности, ставя в пример жизнь бродячей собаки.
   Философ Диоген считал бродячего пса символом свободы человека.
   Собаки были постоянными спутниками древних прорицателей, веривших в их способность к предвидению.
   То, что собаки занимали особое положение в древней Элладе, подтверждают многочисленные фрески, скульптуры и даже монеты. На них обычно принято было изображать царей и символы государственной власти, однако в разные периоды истории Эллады на денежных знаках высокого достоинства чеканились и собачьи барельефы.
   Боевые собаки участвовали в победоносных походах Александра Македонского и Ганнибала, разделяя с воинами и тяготы дальних переходов, и радости военных триумфов.
   В римских легионах также были собаки-воины, которые сражались в первых шеренгах и самоотверженно принимали на себя главный удар противника.
   Собаки составляли и значительную часть конвоя рим ских императоров, исполняя роль бдительных и неподкуп ных телохранителей.
   Hа цирковых аренах собаки участвовали в боях гладиаторов и сами выступали в качестве полноправных бойцовартистов, сражаясь как с вооруженными людьми, так и со львами, пантерами и медведями.
   Собаки помогали людям пасти овечьи стада, охотиться на диких зверей, они сторожили убогие хижины простолюдинов и роскошные дворцы императоров, они служили и тягловой силой, и своеобразными моторами в нехитрых сооружениях, предназначенных для подачи воды из глубоких колодцев…
   По свидетельствам современников, римский император Гай Калигула (тот самый, который всерьез намеревался присвоить звание сенатора своему любимому коню), держал в спальных покоях специально обученного пса, с которым, по высочайшему приказу, должны были вступать в сексуальную связь самые знатные женщины Рима.
 
   Шли годы, рушились империи, менялся уклад жизни людей, но собаки неизменно занимали в этой жизни особое место, какое никогда не занимал ни один вид животных, прирученных человеком.
   Как видим, уже с древнейших времен собаки стали неотъемлемой частью всех сфер человеческого бытия.
   Разнообразие этих сфер продиктовало необходимость выведения разных пород собак, отвечающих тем или иным запросам человека.
   И потянулась к солнцу буйная поросль генеалогических деревьев древних семейств Мира Собак…

Отряд специального назначения (семейство догообразных)

   Их исторической родиной является Тибет.
   — Эти огромные, устрашающего вида потомки тибетской горной собаки вначале использовались для охраны овечьих стад, но ассирийцы и вавилоняне, по достоинству оценив их силу и мощь, сделали из них охотников и воинов, чьи боевые подвиги были восторженно воспеты в легендах Древнего Востока.
   Греки начали разводить их как боевых собак в одной из провинций, которая называлась Молоссия. Отсюда и пошло греческое название догов — «молоссы».
   Hа Британских островах их называли «мастифами».
   Это же имя догообразные собаки носили в Древнем Риме, где они и охотились, и воевали, и выступали на цирковых аренах, обильно поливая их как собственной кровью, так и кровью своих жертв.
   Цирковые представления Древнего Рима отличались изощренной жестокостью, бывшей главным принципом государственной полпики, перед которой стояли задачи новых и новых территориальных завоеваний. Отсюда вытекала задача внушения подданным презрения к смерти, физическим страданиям и милосердию к побежденному противнику.
   Например, одно из представлений, состоявшихся в Риме во времена-правления Гая Калигулы, имело, по свидетельству очевидцев, такой сюжет.
   Hа арену выходит прекрасный юноша в белых одеждах и миртовом венке на голове. В руке у юноши — кифара (древний щипковый инструмент). Он начинает петь, аккомпанируя себе на кифаре.
   Чистый и звонкий голос певца, мелодичные звуки кифары проникают в самую глубину сердец слушателей, которые награждают артиста неистовыми рукоплесканиями. Вот он спел вторую песню, третью…
   И вот тогда, когда зрительский восторг достигает своего апогея, на арену выбегает разъяренный лев, который немедленно превращает кумира публики в бесформенную груду окровавленных останков.
   Публика, несмотря на свои нравственные установки и подготовленность к восприятию подобных зрелищ, все же несколько шокирована. И вот, дабы римляне не уходили из цирка со смутным чувством протеста против столь явного вандализма устроителей праздника, в финале был предусмотрен некий акт возмездия за причиненное зло.
   Едва лишь лев успевает насытиться несчастным певцом, как на арену с диким ревом вылетает несколько свирепых мастифов, которым-то и надлежит восстановить попранную справедливость, что они и делают, превращая льва в кучу лохмотьев рыжеватой шкуры и обглоданных костей.
   Восторженные зрители награждают участников финала не менее бурными аплодисментами, чем те, которые звучали в честь юноши-певца…
   Древние мастифы стали родоначальниками огромного семейства, представителями которого с одинаковым правом могут считаться и царственно-величественные красавцы и простоватые косолапые коротышки.