Каким был славным для России XVIII век! Победа над непобедимыми турками освобождение Крыма и исконно наших причерноморских земель. Возвращение белорусских и украинских территорий, захваченных Польшей... Слава Суворова, триумф военных побед России определили во многом моральный климат русского общества. Создание Царскосельского лицея Александром! - яркая страница в истории культурной и государственной жизни России.
Для нас образ Царского Села - это также и образ Пушкина, который, подытоживая свои лицейские впечатления, написал в "Евгении Онегине":
В те дни, в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
И я помню, как отец, чуть сгорбленный, долго в одиночестве смотрел на отраженную в глади озера Чесменскую колонну. О чем он думал? Меня поражал его отсутствующий взгляд. Потом мы возвращались на электричке в Ленинград в свою квартиру, окна которой выходили в полутемный колодец двора, и я не понимал тогда, почему он часто спит в костюме и почему сразу встает среди ночи, когда в наш гулкий колодец двора въезжала машина. Это были 30-е годы... Я помню, как отец с любовью говорил о неизвестном мне Питириме Сорокине, которого называл своим учителем, предлагавшим ему навсегда уехать из СССР. Теперь понимаю, что значило тогда имя великого социолога и экономиста Питирима Сорокина... Сегодня его труды изучаются во всем мире. В старой газете "Царскосельское Дело" No 12 от 22 марта 1913 года я нашел заметку об одном из вечеров в Царскосельском реальном училище императора Николая II, которое заканчивал мой отец.
"В реальном училище 14 марта состоялся вечер исторического кружка учеников училища. Актовый зал представлял собою редкое зрелище. По бокам портрета Государя Императора были установлены два красиво декорированных щита, на которых помещены портреты всех царствовавших государей Дома Романовых, а над ними слова: "21 февраля и 14 марта - два дня равно важных, равно священных и памятных русским". Вечер начался рефератом ученика IV кл. С. Глазунова на тему "Смута в Московском государстве". Реферат произвел впечатление. С. Глазунов обладает редким даром слова. Во время этого реферата, как и реферата ученика III кл. А. Тургиева, на экране показывались эпидеоскопические световые картины - новинка училища... Молодые историки были выслушаны с глубоким вниманием собравшимися. Вечер закончился народным гимном и кликами "Ура", после чего последовал осмотр исторического музея училища".
На войну с немцами за Великую Россию отец пошел почти мальчиком, после окончания VII класса училища 1915 году, если не ошибаюсь, ему было 16 - 17 лет. Окопы, грязь, кровь, лишения...
"Помню, - вспоминал он, - когда началась революция, приехали агитаторы. Три человека - уже тогда в кожаных куртках. Призывали офицеров убивать, брататься с врагом, "штыки в землю". Хмурый день, лужи, траншеи. Я вышел из землянки и думаю: если солдаты не построятся по команде - уйдут и пойдут брататься с нашими врагами. Такие случаи уже были. "Рота, стройся!" Нехотя встали в строй. "Солдаты, - обращаюсь я, - пусть выйдет вперед тот, кто скажет, что я не ходил первым в атаку, не мерз с вами в окопах, не жил, как вы. Мы вместе честно дрались за Отечество!.. За Великую Русь!"
Стал накрапывать холодный дождь. Меня непримиримо и злобно сверлят взглядами агитаторы - стоят чуть выше, ухмыляются. Молчат солдаты. Наконец, доносится уверенный голос из строя: "Мы с Вами, Ваше благородие!" Голос мой обрел властную силу правоты. "Спасибо, братцы!" И даю команду первой шеренге взять оружие на изготовку. Затем "Огонь по врагам России!"
Три агитатора, как мешки, сползли в хлюпкую грязь окопного бруствера. После этого мы не раз в тот день ходили в атаку".
С фронта отец приехал больным, позднее ему выдали "белый билет". Я помню, как он ночами метался по комнате, держась за живот, и глухо стонал от боли язва.
Среди материалов о блестящем окончании реального училища Сергеем Глазуновым я нашел несколько документов, связанных с деятельностью моего отца в 30-е годы. Один из них - заявление в квалификационную комиссию Академии наук СССР заместителя начальника НИСа Экономики и Организации труда при Ленинградском управлении Народного комиссариата пищевой промышленности С.Ф.Глазунова от 10.Х.35 г.:
"Прилагая при сем ходатайство Управления Упол. НКПП СССР, список научных работ и последнюю работу: "Очерки экономики труда", прошу установить мне соответствующую степень без защиты диссертации.
Сообщаю, что "Очерки" просматривались академиком С. Г. Струмилиным и часть работы (глава II) - академиком С. И. Солнцевым. Оба названных лица дали весьма положительный отзыв о работе".
Другой документ - заявление отца начальнику НИСа от 1.ХI.35 г. о сложении с себя полномочии заместителя начальника этого учреждения. В числе мотивов, коими обосновывалось столь необычное для того времени решение, приводится следующий, думаю, заслуживающий особого внимания:
"При последнем разговоре со мной Вы советовали "громко кричать о себе" и, указывая на модность темы, предлагали в месячный срок выпустить книгу о стахановском движении. Сомневаясь в целесообразности Вашего предложения, я остаюсь при том убеждении, которому следовал все 15 лет своей работы: "кричать" нужно делами, а не словами. На мой взгляд, очередная задача НИСа не брошюры того типа, который Вы имели в виду, а дальнейшее медленное и упорное накопление авторитета посредством:
а) дачи промышленности серьезных разработок по частным (а не общим) темам;
б) медленный перевод руководящего кадра работников НИСа на более углубленную научную работу и ориентация этого кадра на разработку вопросов, необходимых не только предприятиям..."
В те годы отстаивать такую позицию было Гражданским подвигом - замахнуться на стахановское движение, призывая "кричать делами"!
Накануне войны отец читал лекции по истории экономики России в институте имени Энгельса и был доцентом географического факультета Ленинградского университета. Придя однажды домой, помню, сказал, что его просили сделать доклад о "науке побеждать" Суворова. "Странно, - комментировал он. - Десять лет назад за такой доклад с работы бы сняли и в Соловки отправили бы. Вспомнили о Суворове, когда Гитлер пол-Европы отхватил. Удивительно, что и Эйзенштейн после лжи "Броненосца "Потемкина" получил социальный заказ на "Александра Невского". Воображаю, какую агитку состряпает! Как они боятся немцев! И при этом столь трогательная дружба антиподов. Что общего между Сталиным и Гитлером?"
Показывая на меня глазами, мама, как всегда, сказала: "Сережа, смени, пожалуйста, тему. Она, должно быть, далека от Ильюши. Ему еще так мало лет... а их уже всех в пионеры записали и вожатых старшеклассников дали".
Дома, сидя под репродукцией "Сикстинской мадонны" в широкой раме из карельской березы, он исписывал огромное количество конспектов. Из его материалов мне запомнился огромный атлас начала XIX века "Новгородские пятины".
Чудом сохранились несколько листков, относящихся к этому периоду, исписанных его мелким, твердым почерком с далеко отставленными друг от друга буквами. Приведу этот текст дословно как документ тех довоенных лет, написанный историком и экономистом, доцентом ЛГУ.
"1939 г.
1. "Будущая партия" - должна себя объявить социалистической (нац.-социалистической рабочей партиией).
2. Советская экономика - больная экономика - в терминах экономики ее объяснить нельзя, ее развитие и движение обусловлено внеэкономическими факторами.
3. Основное противоречие русской жизни в конце XIX и в первые десятилетия XX в. - противоречие между отсталыми формами сельского хозяйства и промышленного. Крестьянский вопрос дал 1905 год. Он же дал 1917-й. Крестьянский вопрос дает очереди в городе в 1939 г. В этом же вопросе "зарыта собака" всего дальнейшего нашего развития и наших судеб.
Объективно - два возможных пути: один - колхозный, другой - путь капиталистической эволюции сельского хозяйства.
Достаточно 20-минутного сообщения по радио, за которым стояла бы материальная сила, чтобы полностью устранить 1-й путь и дать победу второму.
Эта "легкость" (радио!) органически связана с громадной - почти непреодолимой? - трудностью организации какой бы то ни было борьбы за капиталистический путь развития - теперь, в наших условиях.
Объективно даны две возможности победы второго пути:
а) внутреннее "перерождение" ВКП (неудача Пятакова - Бухарина - Рыкова ничего не доказывает, ибо они пришли слишком рано, а тот, кто рано приходит, всегда в истории платит своей головой);
б) внешний толчок (поражение, которое очень возможно при всяком столкновении ввиду нашей крайней слабости).
И в том и в другом случае капитализм "в городе" должен вводиться на тормозах, ибо среди темной рабочей массы живет ряд "социалистических предрассудков".
1940 г.
Основное: кризис ВКП (б) и ее политики - наши основы:
а) демокр. диктатура,
б) аграрный переворот,
в) Россия и нация. Частная собственность в пропасти.
Народ гибнет окончательно, когда начинает гибнуть семья. Современная семья - на грани гибели. Субъективно это выражается в том, что для все большего количества людей семья становится "адом". Объективно дело заключается в том, что нынешнее советское общество не может экономически содержать семью (даже при напряженной работе обоих членов семьи).
Нищенский уровень жизни толкает всех более или менее честных людей к тому, чтобы напрягать еще больше сил для излишней работы. Поскольку и излишняя работа не спасает, все, кто может, теми или иными способами воруют.
Вор - это самый почетный и самый обеспеченный член советского общества и, вместе с тем, - единственный обеспеченный член общества, не считая купленных властью Толстых, Дунаевских и прочих".
* * *
Старшие братья моего отца - Борис и Михаил Глазуновы каждый день вместе ездили на велосипедах из Царского Села в Петербургский университет. Но как впоследствии "разъехались" их судьбы! В детстве я плохо запомнил дядю Бориса. Он всегда держался замкнуто. Он был инженер-путеец и очень любил классическую музыку, сам играл на рояле. Закончив институт, Борис, как его младший брат Сергей - мой отец, ушел добровольцем в первую мировую войну на фронт воевать с немцами. После революции он жил с семьей в Царском Селе до того момента, когда оно было захвачено немецкими войсками. Захват Царского Села, переименованного к тому времени в город Пушкин, произошел стремительно. Проснулись горожане - а на улицах немецкие танки и патрули на мотоциклах, входящая колонна войск. Комендатура предложила всем явиться, встать на учет и начать работать, как раньше, по своим специальностям... В семье при мне не поднимали тему, где семья дяди Бори - его жена и две моих двоюродных сестры, Таня и Наташа, хотя я и знал, что он, как и многие тогда, отхлынул вместе с потоком отступавшей немецкой армии на запад. Гораздо позднее я узнал о трагической выдаче всех русских антикоммунистов Сталину, прочтя душераздирающее воспоминание Краснова - внука прекрасного писателя и предводителя казачества, автора глубокого романа "Ларго", повешенного после 1945 года среди прочих военных преступников в очень преклонном возрасте. Я пока не касаюсь здесь темы генерала Власова и РОА - русской освободительной армии, которая создавалась в свое время как воплощение "третьей силы" и ждет своих объективных историков: "Против Сталина и Гитлера - за Россию!"
Итак, родственники скрывали от меня судьбу дяди Бори. Но я о многом догадывался, знал и другое, что его брат - дядя Миша - пострадал "из-за Бориса". Будучи выдан союзниками, дядя Боря получил срок, который отбывал в Мордовии, а потом в Сибири. Его жена и дети скрылись, чтобы через много-много лет объявиться в Америке и Канаде. Когда дядю и других русских антикоммунистов "союзники" выдали на расправу Сталину (сколько книг и мемуаров написано об этом очередном предательстве англичан!), многие из них были расстреляны или отправлены в лагеря, хотя и не являлись "военными преступниками", как и тысячи "остарбайтеров", угнанных насильно на работу в Германию. Сегодня, когда волны ни во что не верящих, изголодавшихся, обманутых бывших советских людей уезжают добровольно на Запад - хотя ничто не угрожает их пребыванию на Родине, многое должно измениться в оценках того, кто есть предатель и кто кого предает.
Вначале на нас был надет преступный намордник "пролетарского интернационализма", и русский народ - "первый среди равных" - стал нацией-донором для "меньших" социалистических братьев, исполнителем мнимого интернационального долга. Сегодня под колониальный дурман нищеты и разгул преступности русские стали вторым сортом, русскими беженцами в своей стране.
Если мы сегодня попустительствуем распродаже всего и вся, порой считая подлинное предательство интересов Родины доблестью; если невольничьи службы увозят за рубеж наш генофонд - красивых девушек, чтобы пополнять публичные дома Европы, Азии и Америки, - почему русская молодежь, молодые парни, у которых похищают их невест и подруг, молчат?
Где честь и достоинство русского человека? Кто виноват, что наша страна оказалась на краю бездны? "В мире все за всех виноваты", - сказал Ф.М.Достоевский. Но осознать свою вину - это значит покаяться и начать новую жизнь. "Не хлебом единым!" Пора бы выйти из оцепенения от пережитого кровавого дурмана, отринуть щупальцы пропагандистского спрута, отрешиться от безволия. Ведь воскликнул же Суворов когда-то перед штурмом неприступного Измаила: "Мы русские, какой восторг! Ура!" И Измаил пал перед волей и доблестью наших предков, строителей великого государства Российского.
Но, простите за отступление, возвращаюсь к судьбе братьев отца.
Когда началось дело "врачей-убийц", дядю Мишу Глазунова вызвали в спецотдел института онкологии, где он работал с академиком А. И. Серебровым. Он отказался подтвердить, лично зная, например, одного из обвиняемых, Вовси, и других коллег, что они были агентами западных разведок и готовили ряд покушений на партийное руководство. Тогда ему и напомнили про брата, высказав категорическое предположение, что он, очевидно, разделяет точку его зрения на проблемы коммунистической пролетарской диктатуры: "Борис Глазунов - матерый враг советской власти и вы, как брат, несете ответственность за его деяния". Дядя Миша твердо ответил, что он не несет на себе бремя политических грехов родного брата и его личная биография иная. "Я с самого начала войны был на фронте, а до войны и после нее все силы отдавал русской науке. На фронте меня приняли в партию..." "Вы уже не член партии", - ответили ему в спецотделе.
В 1955 году я приехал к бабушке Феодосии Федоровне Глазуновой и тете Тоне, жившим на Охте, напротив Александро-Невской лавры. Я увидел на крохотной кухне койку, аккуратно застеленную байковым одеялом. Из комнаты вышел седой человек со смуглым худым лицом. ("Очень похож на Рахманинова с последнего фото", мелькнуло в моей голове.) Это был вернувшийся из лагерей дядя Боря. Он крепко пожал мою руку и, обняв, произнес: "Вот ты какой большой стал, дорогой племянник. Наслышан о твоих успехах в Академии".
После традиционного обеда дядя Боря подошел ко мне, положил руку на плечо и, став вдруг до жути по взгляду похожим на моего отца и его младшего брата Сергея, сказал тихо, чтобы никто не слышал, но строго, словно ввинчивая в меня слова: "Запомни, я никогда ни одному русскому человеку не сделал зла. Я действительно ненавижу коммунистов... Я всегда работал как инженер - строил дороги в Царском Селе и даже там, за проволокой. Я прошел ад - пойми правильно брата твоего отца!"
А через несколько месяцев дядю Мишу вызвали в партбюро и сказали, что очень уважают его как ученого и "есть мнение" восстановить его в партии. Дядя Миша, не садясь на предложенный стул, ответил: "В партию, которая меня выгнала, я не возвращаюсь". Михаил Федорович Глазунов умер в звании академика медицины, оставив многие научные труды по патологической анатомии и проблемам рака. По его учебникам учились поколения молодых медиков. Его дивная коллекция русского искусства, куда входили работы Сомова, Кустодиева, Рериха, Головина, Бенуа, С. Колесникова и других, была завешана им Саратовскому музею на Волге.
Брат отца - академик Михаил Федорович Глазунов
Дядя Миша был человек глубокий, принципиальный и разносторонний. Сегодня, когда прошло столько времени, я вспоминаю, как приходил к нему раз в неделю, испытывая неизменное волнение от самой обстановки его овеянной любовью к России и русской живописи квартиры.
Картину Николая Константиновича Рериха "Гонец", столь любимую женой художника Еленой Ивановной, мой дядя приобрел у брата Рериха.
В библиотеке моего дяди я впервые открыл для себя творчество гениального финского художника Аксена Галлена. Сколько поэзии и чувства в этих северных сагах, как близко нам дыхание моря Варяжского. Аксен Галлен - художник, не пропагандируемый у нас, может быть оттого, что его очень любил и дружил с ним бывший флигель-адъютант Государя Николая II маршал Маннергейм. Его имя известно всем по советско-финской войне и линии Маннергейма.
Дядя Миша очень любил "Мир искусства", "Союз русских художников" и ревниво относился к моим успехам, разжигая во мне страсть к великой духовности русских художеств начала XX века. Он не любил передвижников. А я боготворил Сурикова, Репина и Васнецова. Он не спорил со мной.
Помню, как он напустился на меня за эскиз "Продают пирожки" (заданная в СХШ тема "по наблюдению")! Он напомнил мне о Федотове, о мелкотравчатости милых передвижников и стыдил меня, что я занимаюсь такой ничтожной темой, делаю работу, в которой нет мысли, чувства и... наблюдения.
Доставалось мне и за пейзажи. "Ты не чувствуешь в пейзаже поэзии. Посмотри хотя бы Рылова, не говоря уже о великом Саврасове, Левитане, Колесникове и Горбатове, - донимал меня он. - Ну вот, был под Дугой, красота-то там какая просторы, дороги вьются в лесах среди озер! А ты опять сарай, лесишко сзади какой-то. Где же северная Русь. Посмотри Рериха! Работать надо! Учиться! Север - это былина, а не левитановские нюни..."
От справедливо нанесенной обиды у меня дрожали губы. Прощаясь со мной, он обнял меня, и я, в отражении ампирного зеркала передней, увидел, как его лицо - обычно суровое и серьезное, когда он не смеялся своим милым и добрым смехом, отразило отцовскую нежность и любовь ко мне. Ему очень понравился мой этюд деда Матюшки из деревни Бетково ("Старик с топором"). Он повесил его среди работ великих и любил, как мне говорили, дразнить гостей: "А это - угадайте кто?" Гости делали разные предположения, называли разные имена. "А вот и не угадали! - победоносно провозглашал дядя Миша. - Это мой племянничек, единственный наследник рода Глазуновых! Он еще учится, а дальше-то что будет!" - загадочно улыбался он.
Дядя Миша очень дружил с семьей Д. Кардовского, и дочь покойного художника часто бывала в доме - строгая, высокая и несколько чопорная (в моем восприятии "сехешотика" - ученика СХШ, средней художественной школы, а затем студента). Я с интересом наблюдал за ней: дочь самого Кардовского! Творчество этого художника я очень любил и люблю. Его иллюстрации к "Горю от ума" Грибоедова просто чудо - окно в мир ушедшей навеки России! Но выше него для меня Александр Бенуа с его гениальными "Медным всадником" и "Пиковой дамой". Вот где душа Петербурга! А сколько счастья, творческой радости дают журналы "Мир искусства", "Старые годы", "Золотое руно", "Аполлон", "Светильник", "Столица и усадьба"! Как страшно, что большинство современной художественной молодежи сегодня оторвано от этих корней и родников русского национального гения, его всесторонности, широты, глубины и высоких чувств!
Как свирепо и безжалостно занесли и ухнули топором, затопив кровью и погрузив в безвременье наши национальные светочи, нашу великую духовную нить культуры России, оплодотворившую Европу и Америку, особенно после "Русских сезонов" С. Дягилева!
Много лет прошло с тех пор, как умер мой дядя - Михаил Федорович Глазунов. Он не любил со мной говорить о медицинских проблемах: "Рисуй-ка получше, племянничек, о раке меня не спрашивай, - не твоего ума дело", - как-то, смеясь, сказал он. Потом, на минуту став серьезным, произнес: "Рак - это вирус". С особенным вниманием я прочел в "Большой медицинской энциклопедии" о значении личности дяди в медицинском мире и о его научных трудах, которые выпущены в 1971 году издательством "Медицина" под редакцией академика Н. А. Краевского. В аннотации профессора Д.Н.Головина читаю: "В книге представлены основные работы покойного академика АМН СССР М. Ф. Глазунова, посвященные общим и частным вопросам патологической анатомии опухолей человека. Эти работы имеют очень большое значение для теоретической разработки проблем клинической онкологии".
В предисловии "Жизнь и научное творчество М. Ф. Глазунова" говорится: "Михаил Федорович Глазунов родился 12 ноября 1896 года в Петербурге. Отец его работал бухгалтером. Детей было пятеро, и все разные, внутренне и внешне. Врачом стал только Михаил Федорович. После гимназии он поступил в Военно-медицинскую академию, которую окончил в 1919 году. Началась служба в Красной Армии в качестве полкового врача. С первых шагов врачебной деятельности Михаил Федорович остро ощутил необходимость проверки своих клинических диагнозов и результатов лечения. По своей инициативе он начал производить вскрытия, причем в трудных, неблагоприятных условиях Восточной Бухары. Секционным столом служила снятая с петель дверь. Многое оказалось неожиданным, непредвиденным. Он потянулся к науке, приступил к патологоморфологическому изучению малярии. Но сказывалось отсутствие того, что он в дальнейшем приобрел и что так высоко ценил, - профессиональной подготовки. В 1923 году Михаил Федорович командировался для усовершенствования в Военно-медицинскую академию, а с 1925 года стал работать на кафедре патологической анатомии и до 1941 года прошел путь от младшего до старшего преподавателя. В 1935 году Михаил Федорович становится доктором медицинских наук...
1939 год оказался знаменательным - виднейший и старейший онколог страны Н. Н. Петров пригласил Михаила Федоровича заведовать патоморфологическим отделением Ленинградского онкологического института. Это вполне совпало с его стремлениями, с его внутренней потребностью. Специфика онкологического материала потребовала особенно четкой организации всего производственного процесса. И Михаил Федорович организовал работу лаборатории так, что она до сего времени служит своего рода образцом, по роду и подобию которого строит свою работу целый ряд лабораторий. Онкологический институт стал центром всей дальнейшей научной деятельности Михаила Федоровича. С июня 1941 года Михаил Федорович - в действующей армии, вначале в качестве главного патологоанатома Северо-Западного фронта, а с осени 1942 года - главного патологоанатома Советской Армии. Новая для большинства патологоанатомов область - патология боевой травмы - требовала новых основ для ее изучения... По существу, все крупные исследования военных патологоанатомов, выполненные как в годы войны, так и в послевоенный период, основывались на его положениях.
В 1942 году Михаил Федорович был тяжело ранен, с 1945 года демобилизован по болезни. Он вернулся в Ленинградский онкологический институт и одновременно, с 1945 года до 1950 года, заведовал кафедрой патологической анатомии ГИДУВа им. С. М. Кирова. В 1946 году - Михаил Федорович избирается членом-корреспондентом АМН СССР, а с 1960 года - действительным членом.
11 ноября 1967 года Михаила Федоровича не стало.
...О Михаиле Федоровиче Глазунове писать и легко, и трудно. Легко потому, что плоды его научной деятельности реальны и ощутимы, известны и признаны. Трудно - ибо как человек и как ученый он был необычайно своеобразен и ярок. Его облик не укладывается в рамки схематизированных привычных определений".
И в заключение хотелось бы привести несколько строк из его некролога, опубликованного в журнале "Вопросы онкологии":
"В кратком изложении невозможно перечислить все вопросы, которые были предметом исследований М. Ф. Глазунова. Им написано более 70 научных трудов, причем 25 из них опубликованы в различных иностранных медицинских журналах...
Ценнейший многолетний труд М. Ф. Глазунова, изложенный им в единственной в своем роде монографии "Опухоли яичников", изданной дважды, является сегодня библиографической редкостью. Эта книга пользуется заслуженной популярностью не только среди специалистов-онкогинекологов, но и широкой массы научных сотрудников и врачей.
Его авторитет в этих вопросах настолько велик, что когда во Всемирной Организации Здравоохранения назрела необходимость в организации специального Международного центра по изучению опухолей яичников, то выбор пал именно на М. Ф. Глазунова, который и возглавил этот центр, организованный на базе его лаборатории.
...М. Ф. Глазунов активно участвовал в подготовке кадров, под его руководством защищено около 20 кандидатских и докторских диссертаций...
Глубина научных интересов, огромные и разносторонние знания, строгая объективность в оценке научных данных, высокая требовательность к себе и ученикам, принципиальность при решении возникающих вопросов - характерные черты М. Ф. Глазунова. Советская наука понесла тяжелую утрату, лишилась крупного ученого, а сотрудники и друзья - прекрасного товарища, благороднейшего и любимого человека, память о котором сохранится на долгие, долгие годы".
Для нас образ Царского Села - это также и образ Пушкина, который, подытоживая свои лицейские впечатления, написал в "Евгении Онегине":
В те дни, в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
И я помню, как отец, чуть сгорбленный, долго в одиночестве смотрел на отраженную в глади озера Чесменскую колонну. О чем он думал? Меня поражал его отсутствующий взгляд. Потом мы возвращались на электричке в Ленинград в свою квартиру, окна которой выходили в полутемный колодец двора, и я не понимал тогда, почему он часто спит в костюме и почему сразу встает среди ночи, когда в наш гулкий колодец двора въезжала машина. Это были 30-е годы... Я помню, как отец с любовью говорил о неизвестном мне Питириме Сорокине, которого называл своим учителем, предлагавшим ему навсегда уехать из СССР. Теперь понимаю, что значило тогда имя великого социолога и экономиста Питирима Сорокина... Сегодня его труды изучаются во всем мире. В старой газете "Царскосельское Дело" No 12 от 22 марта 1913 года я нашел заметку об одном из вечеров в Царскосельском реальном училище императора Николая II, которое заканчивал мой отец.
"В реальном училище 14 марта состоялся вечер исторического кружка учеников училища. Актовый зал представлял собою редкое зрелище. По бокам портрета Государя Императора были установлены два красиво декорированных щита, на которых помещены портреты всех царствовавших государей Дома Романовых, а над ними слова: "21 февраля и 14 марта - два дня равно важных, равно священных и памятных русским". Вечер начался рефератом ученика IV кл. С. Глазунова на тему "Смута в Московском государстве". Реферат произвел впечатление. С. Глазунов обладает редким даром слова. Во время этого реферата, как и реферата ученика III кл. А. Тургиева, на экране показывались эпидеоскопические световые картины - новинка училища... Молодые историки были выслушаны с глубоким вниманием собравшимися. Вечер закончился народным гимном и кликами "Ура", после чего последовал осмотр исторического музея училища".
На войну с немцами за Великую Россию отец пошел почти мальчиком, после окончания VII класса училища 1915 году, если не ошибаюсь, ему было 16 - 17 лет. Окопы, грязь, кровь, лишения...
"Помню, - вспоминал он, - когда началась революция, приехали агитаторы. Три человека - уже тогда в кожаных куртках. Призывали офицеров убивать, брататься с врагом, "штыки в землю". Хмурый день, лужи, траншеи. Я вышел из землянки и думаю: если солдаты не построятся по команде - уйдут и пойдут брататься с нашими врагами. Такие случаи уже были. "Рота, стройся!" Нехотя встали в строй. "Солдаты, - обращаюсь я, - пусть выйдет вперед тот, кто скажет, что я не ходил первым в атаку, не мерз с вами в окопах, не жил, как вы. Мы вместе честно дрались за Отечество!.. За Великую Русь!"
Стал накрапывать холодный дождь. Меня непримиримо и злобно сверлят взглядами агитаторы - стоят чуть выше, ухмыляются. Молчат солдаты. Наконец, доносится уверенный голос из строя: "Мы с Вами, Ваше благородие!" Голос мой обрел властную силу правоты. "Спасибо, братцы!" И даю команду первой шеренге взять оружие на изготовку. Затем "Огонь по врагам России!"
Три агитатора, как мешки, сползли в хлюпкую грязь окопного бруствера. После этого мы не раз в тот день ходили в атаку".
С фронта отец приехал больным, позднее ему выдали "белый билет". Я помню, как он ночами метался по комнате, держась за живот, и глухо стонал от боли язва.
Среди материалов о блестящем окончании реального училища Сергеем Глазуновым я нашел несколько документов, связанных с деятельностью моего отца в 30-е годы. Один из них - заявление в квалификационную комиссию Академии наук СССР заместителя начальника НИСа Экономики и Организации труда при Ленинградском управлении Народного комиссариата пищевой промышленности С.Ф.Глазунова от 10.Х.35 г.:
"Прилагая при сем ходатайство Управления Упол. НКПП СССР, список научных работ и последнюю работу: "Очерки экономики труда", прошу установить мне соответствующую степень без защиты диссертации.
Сообщаю, что "Очерки" просматривались академиком С. Г. Струмилиным и часть работы (глава II) - академиком С. И. Солнцевым. Оба названных лица дали весьма положительный отзыв о работе".
Другой документ - заявление отца начальнику НИСа от 1.ХI.35 г. о сложении с себя полномочии заместителя начальника этого учреждения. В числе мотивов, коими обосновывалось столь необычное для того времени решение, приводится следующий, думаю, заслуживающий особого внимания:
"При последнем разговоре со мной Вы советовали "громко кричать о себе" и, указывая на модность темы, предлагали в месячный срок выпустить книгу о стахановском движении. Сомневаясь в целесообразности Вашего предложения, я остаюсь при том убеждении, которому следовал все 15 лет своей работы: "кричать" нужно делами, а не словами. На мой взгляд, очередная задача НИСа не брошюры того типа, который Вы имели в виду, а дальнейшее медленное и упорное накопление авторитета посредством:
а) дачи промышленности серьезных разработок по частным (а не общим) темам;
б) медленный перевод руководящего кадра работников НИСа на более углубленную научную работу и ориентация этого кадра на разработку вопросов, необходимых не только предприятиям..."
В те годы отстаивать такую позицию было Гражданским подвигом - замахнуться на стахановское движение, призывая "кричать делами"!
Накануне войны отец читал лекции по истории экономики России в институте имени Энгельса и был доцентом географического факультета Ленинградского университета. Придя однажды домой, помню, сказал, что его просили сделать доклад о "науке побеждать" Суворова. "Странно, - комментировал он. - Десять лет назад за такой доклад с работы бы сняли и в Соловки отправили бы. Вспомнили о Суворове, когда Гитлер пол-Европы отхватил. Удивительно, что и Эйзенштейн после лжи "Броненосца "Потемкина" получил социальный заказ на "Александра Невского". Воображаю, какую агитку состряпает! Как они боятся немцев! И при этом столь трогательная дружба антиподов. Что общего между Сталиным и Гитлером?"
Показывая на меня глазами, мама, как всегда, сказала: "Сережа, смени, пожалуйста, тему. Она, должно быть, далека от Ильюши. Ему еще так мало лет... а их уже всех в пионеры записали и вожатых старшеклассников дали".
Дома, сидя под репродукцией "Сикстинской мадонны" в широкой раме из карельской березы, он исписывал огромное количество конспектов. Из его материалов мне запомнился огромный атлас начала XIX века "Новгородские пятины".
Чудом сохранились несколько листков, относящихся к этому периоду, исписанных его мелким, твердым почерком с далеко отставленными друг от друга буквами. Приведу этот текст дословно как документ тех довоенных лет, написанный историком и экономистом, доцентом ЛГУ.
"1939 г.
1. "Будущая партия" - должна себя объявить социалистической (нац.-социалистической рабочей партиией).
2. Советская экономика - больная экономика - в терминах экономики ее объяснить нельзя, ее развитие и движение обусловлено внеэкономическими факторами.
3. Основное противоречие русской жизни в конце XIX и в первые десятилетия XX в. - противоречие между отсталыми формами сельского хозяйства и промышленного. Крестьянский вопрос дал 1905 год. Он же дал 1917-й. Крестьянский вопрос дает очереди в городе в 1939 г. В этом же вопросе "зарыта собака" всего дальнейшего нашего развития и наших судеб.
Объективно - два возможных пути: один - колхозный, другой - путь капиталистической эволюции сельского хозяйства.
Достаточно 20-минутного сообщения по радио, за которым стояла бы материальная сила, чтобы полностью устранить 1-й путь и дать победу второму.
Эта "легкость" (радио!) органически связана с громадной - почти непреодолимой? - трудностью организации какой бы то ни было борьбы за капиталистический путь развития - теперь, в наших условиях.
Объективно даны две возможности победы второго пути:
а) внутреннее "перерождение" ВКП (неудача Пятакова - Бухарина - Рыкова ничего не доказывает, ибо они пришли слишком рано, а тот, кто рано приходит, всегда в истории платит своей головой);
б) внешний толчок (поражение, которое очень возможно при всяком столкновении ввиду нашей крайней слабости).
И в том и в другом случае капитализм "в городе" должен вводиться на тормозах, ибо среди темной рабочей массы живет ряд "социалистических предрассудков".
1940 г.
Основное: кризис ВКП (б) и ее политики - наши основы:
а) демокр. диктатура,
б) аграрный переворот,
в) Россия и нация. Частная собственность в пропасти.
Народ гибнет окончательно, когда начинает гибнуть семья. Современная семья - на грани гибели. Субъективно это выражается в том, что для все большего количества людей семья становится "адом". Объективно дело заключается в том, что нынешнее советское общество не может экономически содержать семью (даже при напряженной работе обоих членов семьи).
Нищенский уровень жизни толкает всех более или менее честных людей к тому, чтобы напрягать еще больше сил для излишней работы. Поскольку и излишняя работа не спасает, все, кто может, теми или иными способами воруют.
Вор - это самый почетный и самый обеспеченный член советского общества и, вместе с тем, - единственный обеспеченный член общества, не считая купленных властью Толстых, Дунаевских и прочих".
* * *
Старшие братья моего отца - Борис и Михаил Глазуновы каждый день вместе ездили на велосипедах из Царского Села в Петербургский университет. Но как впоследствии "разъехались" их судьбы! В детстве я плохо запомнил дядю Бориса. Он всегда держался замкнуто. Он был инженер-путеец и очень любил классическую музыку, сам играл на рояле. Закончив институт, Борис, как его младший брат Сергей - мой отец, ушел добровольцем в первую мировую войну на фронт воевать с немцами. После революции он жил с семьей в Царском Селе до того момента, когда оно было захвачено немецкими войсками. Захват Царского Села, переименованного к тому времени в город Пушкин, произошел стремительно. Проснулись горожане - а на улицах немецкие танки и патрули на мотоциклах, входящая колонна войск. Комендатура предложила всем явиться, встать на учет и начать работать, как раньше, по своим специальностям... В семье при мне не поднимали тему, где семья дяди Бори - его жена и две моих двоюродных сестры, Таня и Наташа, хотя я и знал, что он, как и многие тогда, отхлынул вместе с потоком отступавшей немецкой армии на запад. Гораздо позднее я узнал о трагической выдаче всех русских антикоммунистов Сталину, прочтя душераздирающее воспоминание Краснова - внука прекрасного писателя и предводителя казачества, автора глубокого романа "Ларго", повешенного после 1945 года среди прочих военных преступников в очень преклонном возрасте. Я пока не касаюсь здесь темы генерала Власова и РОА - русской освободительной армии, которая создавалась в свое время как воплощение "третьей силы" и ждет своих объективных историков: "Против Сталина и Гитлера - за Россию!"
Итак, родственники скрывали от меня судьбу дяди Бори. Но я о многом догадывался, знал и другое, что его брат - дядя Миша - пострадал "из-за Бориса". Будучи выдан союзниками, дядя Боря получил срок, который отбывал в Мордовии, а потом в Сибири. Его жена и дети скрылись, чтобы через много-много лет объявиться в Америке и Канаде. Когда дядю и других русских антикоммунистов "союзники" выдали на расправу Сталину (сколько книг и мемуаров написано об этом очередном предательстве англичан!), многие из них были расстреляны или отправлены в лагеря, хотя и не являлись "военными преступниками", как и тысячи "остарбайтеров", угнанных насильно на работу в Германию. Сегодня, когда волны ни во что не верящих, изголодавшихся, обманутых бывших советских людей уезжают добровольно на Запад - хотя ничто не угрожает их пребыванию на Родине, многое должно измениться в оценках того, кто есть предатель и кто кого предает.
Вначале на нас был надет преступный намордник "пролетарского интернационализма", и русский народ - "первый среди равных" - стал нацией-донором для "меньших" социалистических братьев, исполнителем мнимого интернационального долга. Сегодня под колониальный дурман нищеты и разгул преступности русские стали вторым сортом, русскими беженцами в своей стране.
Если мы сегодня попустительствуем распродаже всего и вся, порой считая подлинное предательство интересов Родины доблестью; если невольничьи службы увозят за рубеж наш генофонд - красивых девушек, чтобы пополнять публичные дома Европы, Азии и Америки, - почему русская молодежь, молодые парни, у которых похищают их невест и подруг, молчат?
Где честь и достоинство русского человека? Кто виноват, что наша страна оказалась на краю бездны? "В мире все за всех виноваты", - сказал Ф.М.Достоевский. Но осознать свою вину - это значит покаяться и начать новую жизнь. "Не хлебом единым!" Пора бы выйти из оцепенения от пережитого кровавого дурмана, отринуть щупальцы пропагандистского спрута, отрешиться от безволия. Ведь воскликнул же Суворов когда-то перед штурмом неприступного Измаила: "Мы русские, какой восторг! Ура!" И Измаил пал перед волей и доблестью наших предков, строителей великого государства Российского.
Но, простите за отступление, возвращаюсь к судьбе братьев отца.
Когда началось дело "врачей-убийц", дядю Мишу Глазунова вызвали в спецотдел института онкологии, где он работал с академиком А. И. Серебровым. Он отказался подтвердить, лично зная, например, одного из обвиняемых, Вовси, и других коллег, что они были агентами западных разведок и готовили ряд покушений на партийное руководство. Тогда ему и напомнили про брата, высказав категорическое предположение, что он, очевидно, разделяет точку его зрения на проблемы коммунистической пролетарской диктатуры: "Борис Глазунов - матерый враг советской власти и вы, как брат, несете ответственность за его деяния". Дядя Миша твердо ответил, что он не несет на себе бремя политических грехов родного брата и его личная биография иная. "Я с самого начала войны был на фронте, а до войны и после нее все силы отдавал русской науке. На фронте меня приняли в партию..." "Вы уже не член партии", - ответили ему в спецотделе.
В 1955 году я приехал к бабушке Феодосии Федоровне Глазуновой и тете Тоне, жившим на Охте, напротив Александро-Невской лавры. Я увидел на крохотной кухне койку, аккуратно застеленную байковым одеялом. Из комнаты вышел седой человек со смуглым худым лицом. ("Очень похож на Рахманинова с последнего фото", мелькнуло в моей голове.) Это был вернувшийся из лагерей дядя Боря. Он крепко пожал мою руку и, обняв, произнес: "Вот ты какой большой стал, дорогой племянник. Наслышан о твоих успехах в Академии".
После традиционного обеда дядя Боря подошел ко мне, положил руку на плечо и, став вдруг до жути по взгляду похожим на моего отца и его младшего брата Сергея, сказал тихо, чтобы никто не слышал, но строго, словно ввинчивая в меня слова: "Запомни, я никогда ни одному русскому человеку не сделал зла. Я действительно ненавижу коммунистов... Я всегда работал как инженер - строил дороги в Царском Селе и даже там, за проволокой. Я прошел ад - пойми правильно брата твоего отца!"
А через несколько месяцев дядю Мишу вызвали в партбюро и сказали, что очень уважают его как ученого и "есть мнение" восстановить его в партии. Дядя Миша, не садясь на предложенный стул, ответил: "В партию, которая меня выгнала, я не возвращаюсь". Михаил Федорович Глазунов умер в звании академика медицины, оставив многие научные труды по патологической анатомии и проблемам рака. По его учебникам учились поколения молодых медиков. Его дивная коллекция русского искусства, куда входили работы Сомова, Кустодиева, Рериха, Головина, Бенуа, С. Колесникова и других, была завешана им Саратовскому музею на Волге.
Брат отца - академик Михаил Федорович Глазунов
Дядя Миша был человек глубокий, принципиальный и разносторонний. Сегодня, когда прошло столько времени, я вспоминаю, как приходил к нему раз в неделю, испытывая неизменное волнение от самой обстановки его овеянной любовью к России и русской живописи квартиры.
Картину Николая Константиновича Рериха "Гонец", столь любимую женой художника Еленой Ивановной, мой дядя приобрел у брата Рериха.
В библиотеке моего дяди я впервые открыл для себя творчество гениального финского художника Аксена Галлена. Сколько поэзии и чувства в этих северных сагах, как близко нам дыхание моря Варяжского. Аксен Галлен - художник, не пропагандируемый у нас, может быть оттого, что его очень любил и дружил с ним бывший флигель-адъютант Государя Николая II маршал Маннергейм. Его имя известно всем по советско-финской войне и линии Маннергейма.
Дядя Миша очень любил "Мир искусства", "Союз русских художников" и ревниво относился к моим успехам, разжигая во мне страсть к великой духовности русских художеств начала XX века. Он не любил передвижников. А я боготворил Сурикова, Репина и Васнецова. Он не спорил со мной.
Помню, как он напустился на меня за эскиз "Продают пирожки" (заданная в СХШ тема "по наблюдению")! Он напомнил мне о Федотове, о мелкотравчатости милых передвижников и стыдил меня, что я занимаюсь такой ничтожной темой, делаю работу, в которой нет мысли, чувства и... наблюдения.
Доставалось мне и за пейзажи. "Ты не чувствуешь в пейзаже поэзии. Посмотри хотя бы Рылова, не говоря уже о великом Саврасове, Левитане, Колесникове и Горбатове, - донимал меня он. - Ну вот, был под Дугой, красота-то там какая просторы, дороги вьются в лесах среди озер! А ты опять сарай, лесишко сзади какой-то. Где же северная Русь. Посмотри Рериха! Работать надо! Учиться! Север - это былина, а не левитановские нюни..."
От справедливо нанесенной обиды у меня дрожали губы. Прощаясь со мной, он обнял меня, и я, в отражении ампирного зеркала передней, увидел, как его лицо - обычно суровое и серьезное, когда он не смеялся своим милым и добрым смехом, отразило отцовскую нежность и любовь ко мне. Ему очень понравился мой этюд деда Матюшки из деревни Бетково ("Старик с топором"). Он повесил его среди работ великих и любил, как мне говорили, дразнить гостей: "А это - угадайте кто?" Гости делали разные предположения, называли разные имена. "А вот и не угадали! - победоносно провозглашал дядя Миша. - Это мой племянничек, единственный наследник рода Глазуновых! Он еще учится, а дальше-то что будет!" - загадочно улыбался он.
Дядя Миша очень дружил с семьей Д. Кардовского, и дочь покойного художника часто бывала в доме - строгая, высокая и несколько чопорная (в моем восприятии "сехешотика" - ученика СХШ, средней художественной школы, а затем студента). Я с интересом наблюдал за ней: дочь самого Кардовского! Творчество этого художника я очень любил и люблю. Его иллюстрации к "Горю от ума" Грибоедова просто чудо - окно в мир ушедшей навеки России! Но выше него для меня Александр Бенуа с его гениальными "Медным всадником" и "Пиковой дамой". Вот где душа Петербурга! А сколько счастья, творческой радости дают журналы "Мир искусства", "Старые годы", "Золотое руно", "Аполлон", "Светильник", "Столица и усадьба"! Как страшно, что большинство современной художественной молодежи сегодня оторвано от этих корней и родников русского национального гения, его всесторонности, широты, глубины и высоких чувств!
Как свирепо и безжалостно занесли и ухнули топором, затопив кровью и погрузив в безвременье наши национальные светочи, нашу великую духовную нить культуры России, оплодотворившую Европу и Америку, особенно после "Русских сезонов" С. Дягилева!
Много лет прошло с тех пор, как умер мой дядя - Михаил Федорович Глазунов. Он не любил со мной говорить о медицинских проблемах: "Рисуй-ка получше, племянничек, о раке меня не спрашивай, - не твоего ума дело", - как-то, смеясь, сказал он. Потом, на минуту став серьезным, произнес: "Рак - это вирус". С особенным вниманием я прочел в "Большой медицинской энциклопедии" о значении личности дяди в медицинском мире и о его научных трудах, которые выпущены в 1971 году издательством "Медицина" под редакцией академика Н. А. Краевского. В аннотации профессора Д.Н.Головина читаю: "В книге представлены основные работы покойного академика АМН СССР М. Ф. Глазунова, посвященные общим и частным вопросам патологической анатомии опухолей человека. Эти работы имеют очень большое значение для теоретической разработки проблем клинической онкологии".
В предисловии "Жизнь и научное творчество М. Ф. Глазунова" говорится: "Михаил Федорович Глазунов родился 12 ноября 1896 года в Петербурге. Отец его работал бухгалтером. Детей было пятеро, и все разные, внутренне и внешне. Врачом стал только Михаил Федорович. После гимназии он поступил в Военно-медицинскую академию, которую окончил в 1919 году. Началась служба в Красной Армии в качестве полкового врача. С первых шагов врачебной деятельности Михаил Федорович остро ощутил необходимость проверки своих клинических диагнозов и результатов лечения. По своей инициативе он начал производить вскрытия, причем в трудных, неблагоприятных условиях Восточной Бухары. Секционным столом служила снятая с петель дверь. Многое оказалось неожиданным, непредвиденным. Он потянулся к науке, приступил к патологоморфологическому изучению малярии. Но сказывалось отсутствие того, что он в дальнейшем приобрел и что так высоко ценил, - профессиональной подготовки. В 1923 году Михаил Федорович командировался для усовершенствования в Военно-медицинскую академию, а с 1925 года стал работать на кафедре патологической анатомии и до 1941 года прошел путь от младшего до старшего преподавателя. В 1935 году Михаил Федорович становится доктором медицинских наук...
1939 год оказался знаменательным - виднейший и старейший онколог страны Н. Н. Петров пригласил Михаила Федоровича заведовать патоморфологическим отделением Ленинградского онкологического института. Это вполне совпало с его стремлениями, с его внутренней потребностью. Специфика онкологического материала потребовала особенно четкой организации всего производственного процесса. И Михаил Федорович организовал работу лаборатории так, что она до сего времени служит своего рода образцом, по роду и подобию которого строит свою работу целый ряд лабораторий. Онкологический институт стал центром всей дальнейшей научной деятельности Михаила Федоровича. С июня 1941 года Михаил Федорович - в действующей армии, вначале в качестве главного патологоанатома Северо-Западного фронта, а с осени 1942 года - главного патологоанатома Советской Армии. Новая для большинства патологоанатомов область - патология боевой травмы - требовала новых основ для ее изучения... По существу, все крупные исследования военных патологоанатомов, выполненные как в годы войны, так и в послевоенный период, основывались на его положениях.
В 1942 году Михаил Федорович был тяжело ранен, с 1945 года демобилизован по болезни. Он вернулся в Ленинградский онкологический институт и одновременно, с 1945 года до 1950 года, заведовал кафедрой патологической анатомии ГИДУВа им. С. М. Кирова. В 1946 году - Михаил Федорович избирается членом-корреспондентом АМН СССР, а с 1960 года - действительным членом.
11 ноября 1967 года Михаила Федоровича не стало.
...О Михаиле Федоровиче Глазунове писать и легко, и трудно. Легко потому, что плоды его научной деятельности реальны и ощутимы, известны и признаны. Трудно - ибо как человек и как ученый он был необычайно своеобразен и ярок. Его облик не укладывается в рамки схематизированных привычных определений".
И в заключение хотелось бы привести несколько строк из его некролога, опубликованного в журнале "Вопросы онкологии":
"В кратком изложении невозможно перечислить все вопросы, которые были предметом исследований М. Ф. Глазунова. Им написано более 70 научных трудов, причем 25 из них опубликованы в различных иностранных медицинских журналах...
Ценнейший многолетний труд М. Ф. Глазунова, изложенный им в единственной в своем роде монографии "Опухоли яичников", изданной дважды, является сегодня библиографической редкостью. Эта книга пользуется заслуженной популярностью не только среди специалистов-онкогинекологов, но и широкой массы научных сотрудников и врачей.
Его авторитет в этих вопросах настолько велик, что когда во Всемирной Организации Здравоохранения назрела необходимость в организации специального Международного центра по изучению опухолей яичников, то выбор пал именно на М. Ф. Глазунова, который и возглавил этот центр, организованный на базе его лаборатории.
...М. Ф. Глазунов активно участвовал в подготовке кадров, под его руководством защищено около 20 кандидатских и докторских диссертаций...
Глубина научных интересов, огромные и разносторонние знания, строгая объективность в оценке научных данных, высокая требовательность к себе и ученикам, принципиальность при решении возникающих вопросов - характерные черты М. Ф. Глазунова. Советская наука понесла тяжелую утрату, лишилась крупного ученого, а сотрудники и друзья - прекрасного товарища, благороднейшего и любимого человека, память о котором сохранится на долгие, долгие годы".