Патер Ричард повернулся к столу, заставленному погасшими мониторами и другим оборудованием. После чего снял с пояса компактное устройство, очень похожее на Скрижаль, только с гораздо большим количеством кнопок. Бунтарь смекнул, что, видимо, это и есть информ-консоль, только не та, о которой упоминал Пирсон, а его персональная. Скопированный у Хоторна файл, очевидно, находился на ней.
   Положив информ-консоль на стол, патер нажал на ней и на ближайшем мониторе какие-то кнопки. А через миг на дисплее появилась картинка, транслируемая консолью посредством встроенного в нее передатчика. Пирсон отстегнул от прибора миниатюрный пульт дистанционного управления и начал с его помощью просматривать всевозможные изображения, меняя их на дисплее одно за другим.
   Ничего не говорящие Бунтарю таблицы сменялись такими же незнакомыми схемами и формулами, а затем опять таблицами. За ними пошли графики, похожие на те, что рисовал превентор Зоркий в журналах наблюдения за погодой – Лидер заставлял его вести подробные дневники и отмечать в них все, что происходит на Периферии.
   – И что это за документ? – в нетерпении спросил Бунтарь, ничего не смысля в загадочных манипуляциях Пирсона.
   – Он касается непосредственно вас, мистер Первый, – отозвался патер, не отвлекаясь от работы, – а также ваших друзей-превенторов. Ведь именно из-за вас и был организован институт Контрабэллум. Вот, пожалуйста, взгляните.
   И он указал превентору на дисплей, на котором возникло очередное изображение. Но на сей раз это были не схемы и таблицы, а одиннадцать небольших фотографических портретов, занявших вместе с короткими комментариями весь экран.
   Бунтарь подсел к столу. Превентор уже узнал лица, которые продемонстрировал ему патер, – это были лица бойцов «Ундецимы», – и теперь желал прочесть, что написано под фотографиями.
   «Превентор №1» – гласило пояснение под портретом Бунтаря, сделанное, по всей видимости, пять лет назад, до того, как Первого поразила амнезия; по крайней мере, он не припоминал, где и когда позировал перед фотокамерой. Взгляд у него был отсутствующий и неживой, словно перед съемкой превентора заморозили заживо.
   Собратья выглядели на фотографиях ничуть не лучше, и Первый предположил, что обитателей Периферии засняли не до, а сразу же после процедуры стирания памяти. Вряд ли кто-нибудь из превенторов сумел бы в тот момент воспользоваться Скрижалью; в таком заторможенном состоянии и ложку до рта донести – целая наука. Что ж, теперь Бунтарь хотя бы знал, какими были он и его соратники до того, как их выгнали на Периферию. Возможно, и хорошо, что они не помнили этот малоприятный этап своей биографии.
   «Превентор пробный, универсальный, – прочел Бунтарь дальше. – Сильное отклонение от норм по всем приоритетным параметрам (результаты см. в таблице А). Трансформация не окончена. Дальнейшее участие в проекте «Превентор» невозможно по состоянию здоровья. Рекомендовано зачислить в состав резервной группы до особого распоряжения руководителя проекта».
   Аналогичные комментарии сопровождали и остальные фотографии. У всех превенторов наблюдались «отклонения от норм по приоритетным параметрам», и все товарищи Бунтаря были отчислены из проекта по состоянию здоровья.
   Бунтарь взглянул на комментарий под портретом Невидимки. Единственное отличие Одиннадцатой от остальных превенторов заключалось в том, что у нее загадочная трансформация была доведена до конца. Однако этого достижения явно не хватило, чтобы перевесить прочие недостатки, и Претор Хоторн (а может, кто-то из его коллег) исключил Невидимку из проекта «Превентор» вместе с остальными.
   – Вы понимаете, что это значит? – спросил Бунтарь Пирсона, кивнув на дисплей.
   – Лишь в общих чертах, – покачал головой патер Ричард. – Перед смертью Крэйг пытался облегчить себе душу, рассказав мне о Контрабэллуме и об одиннадцати превенторах, которые до сих пор думают, что охраняют несуществующий подземный город. Создавая Контрабэллум, Хоторн готовил вам иную судьбу. Судя по названию института – а Крэйг никогда не давал своим проектам пустые названия, – изначально превенторов ожидала участь неких миротворцев – людей, способных предотвращать вооруженные конфликты. Но в итоге все обернулось совсем не так, как планировал мой друг.
   Патер тяжко вздохнул.
   – Хоторн сказал, что в самом Контрабэллуме сегодня не осталось информации о превенторах, – продолжил он немного погодя. – Проект полностью свернут три года назад, и вся институтская база данных отсюда удалена.
   – Проект свернули по причине взрыва? – попросил уточнения Бунтарь.
   – Взрыва? – переспросил патер. – Вы говорите о тех развалинах, что находятся неподалеку? Да, я тоже обратил на них внимание… Нет, мне неведомо, почему свернули проект. Вполне возможно, что из-за аварии. Хоторн сумел дать мне для ознакомления лишь тот материал, что хранился на его информ-консоли, а там ни о взрыве, ни о чем-либо подобном не упоминалось. Меня же так взволновала причина, не позволяющая моему другу умереть спокойно, что я сумел по знакомству раздобыть позавчера у секретаря Холта пропуск в Контрабэллум. По этому пропуску мне удалось попасть сюда вместе с группой снабжения вашего подразделения. Даже не знаю, что я собирался тут отыскать. Просто хотел взглянуть на то место, которое умирающий Хоторн назвал рукотворным Адом, который он когда-то создал…
   – Что за группа снабжения? – осведомился Бунтарь.
   – Ее сотрудники входят в состав подразделения по охране Контрабэллума, – пояснил Пирсон. – Другого – того, которое в действительности охраняет этот секретный объект. В свое время институт был основан на месте армейской базы, и формально эта территория до сих пор закреплена за военными. Хоторн финансировал ваше содержание из своего кармана, откуда также приплачивал и военным, чтобы они регулярно поставляли вам продовольствие, медикаменты и необходимые вещи.
   – Если институт на самом деле охраняют солдаты, кто же тогда мы? – удивился Бунтарь. – Об этом что-нибудь сказано в ваших файлах?
   – Возможно, и было сказано, но… – Патер замялся. – Не знаю, или я так волновался, что допустил ошибку при их копировании, или они изначально были повреждены… В общем, на мою информ-консоль попали лишь жалкие фрагменты отчетов, ценность которых по сути равна нулю. Кроме этих фотографий, я скачал у Хоторна еще уйму сравнительных таблиц и графиков, но в них только числа и больше ничего нет. Обидно, конечно, однако кое-какие выводы можно сделать и на этой скудной основе.
   Пирсон удалил с монитора фотографии и вывел на него большую таблицу, разбитую на одиннадцать пронумерованных столбцов – единственный фактор, по которому Бунтарь, не имея под рукой консультанта, смог бы догадаться, что данный материал имеет отношение к «Ундециме».
   – Взгляните на даты, мистер Первый, – попросил Ричард, поочередно указав на итоговые графы в таблице. – Более поздних упоминаний о вас и ваших друзьях в переданных мне Крэйгом файлах нет.
   – Таблица составлена пять лет назад, – прокомментировал увиденное Бунтарь. – Вероятно, незадолго перед тем, как нас отправили на Периферию.
   – Совершенно верно, – подтвердил патер. – Но я ведь говорил вам, что Контрабэллум был закрыт три года назад. Как вы думаете, чем же сотрудники института занимались целых два года после того, как выдворили вас на поверхность?
   – Готовили других превенторов, – предположил «забракованный». – Тех, что удовлетворяли всем требованиям Претора и Контрабэллума. Поэтому, возможно, где-то есть другая Периферия, на которой…
   – Сомневаюсь, мистер Первый, – перебил его Пирсон. – Из этого подземелья действительно есть второй выход, через который я попал сюда вместе с солдатами, но стерегут эти ворота уже не превенторы, а военные. А ваша Периферия, как я догадался, – всего лишь охраняемая территория у аварийного выхода, сделанного в институте на случай затопления, пожара или еще какого-нибудь стихийного бедствия. Насколько я в курсе, иных выходов, помимо этих двух, отсюда нет… Понимаете, мистер Первый, ваша группа – это всего лишь начальная партия подготовленных Контрабэллумом превенторов. Вы исполняли функции этаких пробных камней, на которых ученые института оттачивали какие-то новые прогрессивные технологии. Но так, очевидно, задумывалось изначально. В процессе исследований вы надорвали здоровье, утратили память, и поэтому вас исключили из проекта. Вы стали неспособны выполнять те задачи, которые собиралось возложить на превенторов их будущее командование. Безусловно, мои слова причиняют вам боль, но вы…
   – Боль? – в свою очередь перебил Бунтарь Пирсона. – Патер, я плохо представляю, как слова вообще могут причинять боль, но то, что вы сейчас сказали, звучит довольно неприятно. Мы пять лет охраняли Периферию и считали, что в этом наше предназначение. А теперь выяснилось, что «Ундецима» – нечто вроде картофельной шелухи, которую наш повар ежедневно спускает в утилизатор.
   – Не говорите так, мистер Первый, – возразил Пирсон. – Прежде всего, вы – такие же люди, как все остальное живущее на Земле человечество! Вы созданы по образу и подобию нашего Высшего Творца, и никто не вправе считать вас отбросами. Я, Крэйг Хоторн, вы и другие превенторы – все мы равны перед Создателем, какой бы судьбой он нас ни одарил. Гордитесь тем, что вы – человек, обладающее бессмертной душой любимое дитя Творца, и ваша жизнь никогда не будет казаться вам ошибочной.
   – Красивые слова, патер, – заметил Бунтарь. – И совет ваш мне тоже нравится, хотя сомневаюсь, что я им воспользуюсь. Просто я всегда считал, что гордость никогда не доводит до добра… Надо полагать, Создатель – это и есть тот Господь, которому вы служите? Это он сотворил меня, вас и остальной мир?
   – Воистину так, мистер Первый, – Пирсон смиренно склонил голову. – И что бы в дальнейшем вам ни пришлось на сей счет услышать, помните: патер Ричард сказал вам правду и только правду.
   – Что ж, если это так, значит, вашему… вернее, нашему всемогущему Создателю не составит труда вернуть мне память, – подытожил превентор. – Это наверняка позволит мне самому вспомнить, кем я был, прежде чем связался с Контрабэллумом. Попросите Творца исправить ошибку Хоторна, раз уж сам Претор теперь не в состоянии этого сделать.
   – Я непременно выполню вашу просьбу, как только вернусь в церковь, – кивнул патер. – Но знайте, что вы должны будете попросить об этом Создателя вместе со мной.
   – И он меня услышит?
   – Непременно, мистер Первый.
   – Хорошо, я попробую… когда выберусь на Периферию. Боюсь, отсюда – из-под земли – Творец мою просьбу просто не расслышит.
   – Так вы все-таки решили вернуться назад, мистер Первый?
   – Да, патер. Товарищи ждут меня с новостями, и я обязательно перескажу им все, о чем вы мне только что сообщили. Вряд ли мне поверят без доказательств, но кто будет сомневаться, того я пошлю сюда – пусть увидит правду собственными глазами.
   – Я бы мог предложить вам отправиться со мной, – заявил Пирсон. – Мы привлекли бы к вашей проблеме внимание общественности, рассказали миру о Контрабэллуме и экспериментах, что здесь проводились. Я – служитель Церкви! Уверяю вас, к моему слову непременно прислушаются.
   – И что потом? – поинтересовался Бунтарь, не слишком вдохновленный перспективой путешествия в Одиум.
   – Как что? – удивленно вскинул брови патер. – Да вы, видимо, еще не осознали всю сложность вашего положения, мистер Первый! Крэйг Хоторн – человек, все эти годы заботившийся о вас почти как о приемных детях – мертв! Ваше финансирование либо уже прекратилось, либо прекратится в ближайшее время. Племянник Крэйга – Мэтью Холт – унаследовал от Хоторна пост президента концерна и уже публично заявил о ликвидации убыточных проектов покойного дядюшки! Неужели вы думаете, что Мэтью станет заботиться об одиннадцати превенторах, которых в свое время признали негодными к службе?
   – Как же он с нами поступит? Выгонит с Периферии?
   Патер Ричард ответил не сразу. Было очевидно, что он знает ответ, но не решается произнести его вслух. Однако все-таки заставил себя это сделать, как бы ни тяжело было Пирсону знакомить превентора со своими откровенно мрачными прогнозами.
   – Вас готовили в секретном военном институте, – вымолвил наконец патер. – Для чего конкретно – ни мне, ни даже вам неизвестно. Но обратите внимание: Хоторн побоялся отпустить вас на свободу, предпочтя ей весь этот спектакль с подземным городом. Крэйг опасался каких-то нежелательных последствий, которые могли возникнуть, окажись вы за пределами Контрабэллума. Но Крэйг пожелал лично заботиться о вас, а не определять на попечение в какой-нибудь закрытый ветеранский приют. И все потому, что мой друг был добросердечным человеком. А Мэтью Холт – это акула бизнеса. Он беспринципен и не станет тратить время и деньги на то, что ему невыгодно. А пожизненное содержание одиннадцати превенторов вряд ли можно назвать выгодным вложением средств. И на волю Холт вас тоже не отпустит – он и подавно испугается последствий, которые могут испортить ему карьеру и репутацию. Все документы, доказывающие ваше существование, хранятся где-то за семью замками. Поэтому никто не станет беспокоиться, если одиннадцать невостребованных превенторов вдруг исчезнут без следа. А вместе с ними и многие проблемы, доставшиеся Холту в наследство от дядюшки.
   – Нас что, казнят, словно преступников? – неуверенно полюбопытствовал Бунтарь.
   Патер вновь тяжко вздохнул и молча развел руками: мол, понимайте, как знаете. Превентор воспринял этот жест как положительный ответ.
   – Сегодня утром над Периферией кружил подозрительный геликоптер, – признался Первый. – На нем было написано «Звездный Монолит»…
   – Вот вам и доказательство! – воскликнул Пирсон, не дав собеседнику договорить. – Именно так называется концерн Хоторна… Вернее, Холта.
   – И что, по-вашему, это может означать?
   – Все, что угодно, мистер Первый, – пожал плечами Пирсон. – В том числе и то, о чем мы сейчас говорили.
   – Вот что, патер… – Бунтарь поднялся со стула, поняв, что возвращение на поверхность не требует отлагательств. – Думаю, вы – честный человек. Не знаю почему, но я вам верю. Даже удивлен, что в Одиуме живут такие отзывчивые люди, как вы. И если вы стремитесь нам помочь, то возвращайтесь к себе в церковь и расскажите людям все, что о нас знаете. А я попробую убедить своих товарищей покинуть Периферию и довериться вам и вашим покровителям. Будем надеяться, что всем нам повезет. Кого бы ни готовили из нас в Контрабэллуме, мы – вполне нормальные люди и не желаем причинять никому зла.
   – Что ж, да поможет нам с вами Господь, мистер Первый, – изрек Пирсон и снова воспроизвел свой жест, только на сей раз перекрестив не себя, а Бунтаря.
   Превентор решил, что отныне знает смысл этого жеста. Патер отмечал превентора незримым символом, по которому могучая сила, которой служил Пирсон, будет определять Первого как друга. Бунтарь искренне надеялся, что знак этот сохранится надолго, поскольку ждать помощи отверженным превенторам больше неоткуда…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Воздух в тоннеле, идущем от лифта к карантинному шлюзу, стал другим. Бунтарь определил это, как только очутился наверху: прежняя атмосфера – сырая и тяжелая из-за постоянно закрытых ворот и плохой вентиляции – сменилась свежим, бодрящим сквозняком, весьма приятным для человека, который провел пару часов в подземной пещере.
   Вот только на самом деле ничего хорошего в прохладном ветерке не было. Прежде всего, он извещал посланника о том, что шлюзовые ворота стоят нараспашку, а значит, пятеро перевозчиков нашли способ их отпереть и вырвались на свободу. Бунтарь сразу пожалел, что не прихватил с собой в Контрабэллум все трофейное оружие: открыв шлюз, солдаты непременно обнаружили свои пэйнфулы, брошенные Первым в тоннеле. И то, что вооруженные перевозчики отправились не обратно, а прямиком на Периферию, навевало нехорошие предчувствия.
   Отругав себя за безалаберность и похвалив за то, что не оставил второпях трофейный пэйнфул в Контрабэллуме, Бунтарь припустил бегом навстречу тревожному сквозняку, гадая, почему солдаты отправились именно в том направлении? Наказать превенторов за тяжкий проступок их товарища? Вряд ли Лидер и остальные превенторы примут за врагов вышедших из шлюза перевозчиков, пока те не начнут стрелять по ним молниями, – а они начнут, поскольку наверняка решили, что гарнизон взбунтовался. Доверчивость к «согражданам» из-за незнания истинного положения дел была чревата для собратьев Первого тяжкими последствиями.
   То, что Бунтарь опоздал, он понял примерно на половине пути между лифтом и шлюзом. На Периферии было шумно, причем куда более шумно, чем утром, во время прилета подозрительного «Скайраннера». Посланник еще не видел, что творилось снаружи – изгибы тоннеля мешали этому, – но уже слышал, что ничего хорошего. Снова над форпостом свистел винтами геликоптер и, судя по всему, не один. Хватало и других шумов: треск, грохот и, кажется, человеческие крики; насчет них Бунтарь пока сомневался – в таком гвалте могло почудиться все, что угодно…
   Выскочив из тоннеля на свет, ослепленный ярким солнцем Бунтарь поначалу даже не понял, что происходит. В воздухе над Периферией находилось три геликоптера – «Скайпортера», каждый из которых был гораздо крупнее того, что наведывался сюда утром. Поднятая ими пыль клубилась между постройками и не позволяла толком рассмотреть происходящее. Кое-где в пыли суетились вооруженные люди, облаченные в каски и легкие защитные жилеты. Неподалеку от шлюза несколько бойцов поспешно выпрыгивали из зависшего в метре от земли «Скайпортера». Откуда-то со стороны изолятора сверкали вспышки пэйнфулов – по крайней мере, Бунтарь решил, что видит именно их.
   «Скайпортеры», пришельцы, суета и стрельба на какое-то время дезориентировали Первого, и он, застыв в воротах шлюза, спешно решал, куда ему бежать и что делать. Все планы, которые он обсуждал внизу с патером Ричардом, тут же выветрились из головы. Но тем не менее Бунтарь не намеревался стоять истуканом и ждать, пока его заметят враги. Он не стал бросаться очертя голову на пришельцев, а рванул туда, где вспыхивали молнии и где, судя по всему, все еще продолжался бой…
   Но не пробежав и десяти шагов, Первый споткнулся о распростертое на земле тело. Форма лежащего в пыли человека выдавала в нем превентора. Однако определить это можно было только вблизи, так же, как опознать лицо ее носителя.
   Бунтарю еще не доводилось видеть полностью обгоревшего человека, и поэтому он не сразу смекнул, что же случилось с одним из его собратьев. Пострадавшим оказался Мыслитель. Его лицо, покрытое страшными ожогами, застыло в жуткой гримасе боли, а скрюченные руки с растопыренными обугленными пальцами словно все еще пытались защитить лопнувшие глаза от убийственного жара. Тлеющая униформа и опаленная плоть Третьего источали горелый смрад, от которого Бунтаря едва не вывернуло наизнанку.
   Незавидная смерть, которая настигла Мыслителя, выглядела чем-то совершенно нереальным. Бунтарь был твердо уверен, что раньше он не однажды сталкивался со смертью, но наблюдать ее наяву, да еще в таком жутком виде, превентору за последние годы не доводилось ни разу. Поэтому немыслимая по дикости гибель собрата ошарашила Бунтаря, словно удар по голове. Яснее ясного, что Мыслитель не собирался никого убивать, да и что он сделал бы со своим примитивным страйкером против облаченных в броню карателей? Однако они непонятно за что безжалостно сожгли не представлявшего для них серьезной угрозы превентора.
   Впрочем, почему «непонятно за что»? В отличие от товарищей, Бунтарь уже знал, в чем заключается их вина. Всего лишь в том, что для наследника умершего Претора существование «Ундецимы» стало попросту экономически невыгодным…
   Из замешательства Бунтаря вывел женский крик. Крик этот был наполнен столь безнадежным отчаянием, что пробился даже сквозь свист «Скайпортеров» и прочую какофонию. Так можно кричать только в преддверии неминуемой гибели. Бунтарь не сомневался, что этот голос принадлежит кому-то из их соратниц. Кроме них здесь больше никому не угрожала смерть. Покинув тело Мыслителя, Первый со всех ног бросился на крик…
   Бунтарь опоздал: призывы о помощи смолкли еще до того, как превентор определил, откуда доносился крик. Он оборвался, перейдя сначала на хрип, а затем утонув в продолжительном треске, какой могли издавать только пэйнфулы. Бунтаря передернуло: только что одна из его подруг, которой он мог помочь, но не успел, сгорела заживо, как и Мыслитель. Возможно, это даже была Невидимка; определить, кому именно принадлежал голос, он не мог. Первый никогда не слышал, как его товарищи кричат от боли, поскольку раньше никому из них сроду не приходилось становиться жертвой такого насилия.
   Пятеро солдат, в которых Бунтарь сразу опознал тех самых перевозчиков – на них не было касок и защитных средств, – сгрудились над обгоревшим трупом в превенторской форме. Перевозчик без оружия – его пэйнфул находился сейчас в руках Бунтаря – был, видимо, раздосадован тем, что не принял участия в расстреле, и потому в сердцах охаживал мертвое тело ногами. Когда-то с таким же остервенением Бунтарь разбил о камень свою Скрижаль. Но то была всего лишь электронная информ-консоль, а здесь человек обрушивал безудержную ярость на другого человека, пусть и мертвого. Однако после того, как Первый увидел, во что превратилась его любимая Периферия, эта сцена его уже не шокировала.
   Ярость Бунтаря тоже была готова выплеснуться наружу, причем с не меньшей силой. Но он не позволил злости взять над ним контроль. Молча сдвинув ползунок на регуляторе мощности пэйнфула до крайней отметки, Первый направил ствол оружия в спину пинавшего труп перевозчика и нажал спусковую кнопку.
   На сей раз из пэйнфула вырвалась куда более яркая молния. Угодив перевозчику аккурат между лопаток, она швырнула его прямо на жертву. Истязателя скрутила жестокая судорога, и он упал, словно каменная статуя, – даже не изменив при падении своей скрюченной позы. Китель на спине перевозчика прожгло насквозь, а из дыры в кителе была видна дымящаяся обугленная кожа.
   Опасаясь стать легкой мишенью, Бунтарь отскочил в сторону и, заметив, как индикатор мощности на оружии вновь высветил заветные сто процентов, выстрелил в следующего врага. Тот едва успел понять, что же произошло, и как раз разворачивался на выстрел, готовясь открыть ответный огонь. Молния поразила этого противника прямо в движении, и он, крутнувшись волчком, рухнул подле подстреленного товарища.
   Бунтарь не мог пока определить, погибли его жертвы или же для их умерщвления требовалось несколько полноценных зарядов. Справедливо полагая, что оставшиеся на ногах перевозчики не простят ему такого вероломства, Первый метнулся за угол ближайшего дома. После чего шустро обежал его и появился на поле боя с другой стороны, не забывая при этом поглядывать по сторонам: где-то поблизости рыскали другие каратели – хорошо защищенные и, вероятно, лучше подготовленные.
   Тройка оставшихся на ногах перевозчиков не стала кидаться вслед Бунтарю скопом, а разделилась, дабы обойти дом и атаковать превентора с двух направлений. Однако противник, двигавшийся навстречу бегущему вокруг дома Первому, похоже, не ожидал, что превентор окажется настолько проворным. Бунтарь выскочил из-за угла и едва не столкнулся лоб в лоб с пробирающимся вдоль стены врагом. Перевозчик оторопел и замешкался. Всего на полсекунды, но как только он пришел в себя и надумал угостить врага в упор электрическим разрядом, тот сделал это мгновением раньше.
   Хорошо, что в момент выстрела Бунтарь шарахнулся в сторону, иначе на сей раз он бы точно нарвался грудью на молнию. А так пришлось опять пронаблюдать, как очередного карателя корежит и валит на землю жуткая судорога. Пока враг бился в конвульсиях, Первый успел выдернуть у него из закостеневших пальцев пэйнфул. Теперь Бунтарь был готов угостить любого подвернувшегося на пути противника двойным электрическим разрядом. А если посчастливится, то и вовсе начать выкашивать мерзавцев по двое одним залпом.
   Наверное, Бунтарь и его враги выглядели довольно глупо, гоняясь друг за другом вокруг дома. Но Первому в этой игре пока везло, и он не собирался отказываться от примитивной, но выгодной для него стратегии. Решив, что если он поторопится, то сумеет поджарить бегущим за ним врагам задницы, превентор сорвался с места и помчался на новый круг.
   Однако перевозчики быстро раскусили, что теперь они сами превратились в жертв, и потому не захотели становиться для Бунтаря легкой добычей. Когда охотник готовился вот-вот настичь противников, те уже убегали с поля боя в сторону зависшего вдалеке «Скайпортера», из которого спешившиеся каратели торопливо выгружали какие-то контейнеры. Две молнии, пущенные навскидку отступающими врагами, прошли высоко над головой Первого, не угодив даже в стену дома.