– О, вы правы, брат Эрик, – она и впрямь милашка! – Джером плотоядно облизнулся и пригладил рукой свои редкие волосы. – А что же вы сами-то ?
   – Хочу остаться непорочным в преддверии великих деяний, – с наигранным пафосом вздохнул я. Перспектива близкого знакомства с так некстати отыскавшейся здесь, на периферии, моей поклонницей меня не прельщала.
   – Это вы зря, брат Эрик, честное слово, зря!.. – Джером весь сиял, находясь похотливым взглядом уже на пути к балкону. Тело его некоторое время попереминалось с ноги на ногу, а затем потрусило в том же направлении, проявляя обычно несвойственную дьякону резвость.
   Я облегченно вздохнул, сбросив с плеч эту маленькую проблему, и отправился искать столовую для слуг, где Михаил с остальными братьями должны были вот-вот собраться на вечернюю трапезу. Лечь спать сразу после перешедшего в горячую баню ужина не получилось. За воротами епископата вдруг пронзительно завыли сирены «самсонов», и крики усталых братьев Пятого отряда, требующих доступа к спокойной обстановке и горячей пище, возвестили о прибытии в Ренн Матадора, более известного как Карлос Гонсалес – фигуры в Братстве Охотников, уступающей по значимости лишь брату Бернарду…

5
Годом с небольшим ранее.

   "– Не знаю, сэр, – ответил я. – Я не совсем уверен, что голова у него в порядке.
   – Значит, не в порядке, – сказал доктор. – Если человек три года грыз ногти на необитаемом острове, Джим, голова у него не может быть в таком же порядке, как у тебя или у меня. Так уж устроены люди…"
Р. Л. Стивенсон. «Остров Сокровищ»

   – Слушай сюда, мразь охотницкая, слушай внимательно! – Длинный кривой нож дрожал вместе с рукой люцифериста. На шее восьмилетней девочки выступило несколько капель крови. Она не могла даже плакать, а только тяжело сипела и влажными голубыми глазенками смотрела на меня. – Я выхожу, ясно? Ясно вам?! Оружие на землю! Резче! Сами в сторону!..
   Я, стараясь сохранять спокойствие, слегка подмигнул до смерти напуганному ребенку – мол, не переживай, скоро все будет в полном порядке, – а потом скомандовал стоявшему позади Михаилу:
   – Выполняй!
   «АКМ» русского брякнул о дощатый пол. Мой «глок», стукнув меня по ботинку, тоже очутился там.
   – Ладно, проваливай, – проговорил я. – Тебя не тронут. Только покажи, в какую сторону нам отойти, чтобы не мешать тебе выходить…
   Я согнул руки и держал их перед собой ладонями к выродку. Для него это означало, что оружия у меня нет. Для меня – нечто совсем иное.
   Правая наплечная кобура под моим плащом прятала сейчас брата-близнеца лежавшего рядом с ботинком пистолета. Левая рука у меня была расслаблена, взгляд сосредоточен на лице подручного Люцифера. А точнее, между его горящих безумием глаз. Я смотрел не отрываясь. Не моргая. Абсолютная раскованность и концентрация. Михаил, догадавшись о моих намерениях, даже затаил дыхание.
   – Туда! – Ублюдок небрежно кивает подбородком на противоположную от двери стену.
   – Извини, приятель, не понял. Покажи поточнее… – говорю я, а моя левая ладонь в это время миллиметр за миллиметром смещается вправо.
   – Ты кретин?! Да вы все кретины! – Рука с ножом уходит от шеи ребенка и показывает нам наше место. – Туда, ты понял?..
   Понял, само собой. Легкое движение – «глок» выскакивает как по маслу. Треть секунды на наводку-выстрел…
   Девятимиллиметровая пуля бьет люцифериста в лоб и вылетает из затылка, окруженная красным ореолом осколков кости и брызг мозга. Он еще мгновение пялится на меня, затем роняет нож и валится назад, по пути отпуская шею заложницы.
   – Ну испаноскандинав, ну сукин сын! – выходит из оцепенения Михаил. – Прямо засранцу по центру тыквы! Эх, надо было и мне в Семинарии тоже пару раз к твоему Анджею заглянуть. Может быть, он и мои бы руки попереломал да как надо вправил…
   Неожиданно получившая свободу девочка обхватывает себя за плечики и начинает мелко-мелко дрожать. Ее наконец прорывает, и громкий плач разносится по тесному помещению, тут же подхваченный за стеной другими детскими рыданиями.
   – И чего это мы ревем, а? – Михаил подошел к девочке и бережно взял ее на руки. —Ну ладно, ладно, перестань. Дядя Миша хороший, дядя Миша тебя не обидит…
   – Как она? – поинтересовался я, возвращая пистолеты в кобуры.
   – Нормально. – Михаил плавно покачивает маленькую жертву взрослого дебилизма. Та, обняв его за шею, продолжает плакать, но уже гораздо тише, все чаще шмыгая курносым носиком. – Пара царапин, и все. Заживут, так ведь, ангелок? Кстати, где твои друзья? Там?
   Михаил указывает на стену. Девочка молча кивает.
   – А сколько еще плохих дядей, кроме этого, вас здесь пугает? – вновь спрашивает русский. Чадо перестает плакать, задумывается и тихо произносит:
   – Двое…
   – Умница! – Мой замком улыбается. – Значит, мы уже отшлепали их всех. Ну что ж, пойдем к твоим друзьям, а потом поедем к маме…
   – Считаешь, что эта мразь хотела сделать с ней именно то, о чем мы подумали? – Я в последний раз оглядываюсь на тело и подбираю Михайлова «земляка» с пола – руки русского заняты сейчас более ценной ношей.
   – Глупый вопрос, —Эрик, – Михаил уже несет девочку к двери. – Надо думать, он тащил ее сюда не сказки рассказывать.
   А снаружи в это время приближается топот тяжелых подкованных ботинок: братья, заслышав выстрел, несутся к нам со всех ног…
   По негласным традициям Братства Охотников все командиры отрядов имеют свои прозвища: Мясник, Матадор, Голиаф, Кувалда, Змей, Ящерица и другие. В глаза нас, конечно, так никто не называет – правила элементарного уважения здесь незыблемы, – но все мы прекрасно знаем, кто из нас кто. Знаю и я свое – Стрелок.
   Отбросив ложную скромность, скажу: да, я действительно считаюсь экспертом в вопросах стрелкового дела. Вот только от кого у меня этот дар – от Бога или от Дьявола, – затрудняюсь ответить. Стреляю я довольно неплохо из всех видов легкого огнестрельного оружия, но в чем настоящий специалист, так это в автоматических пистолетах, хотя в принципе револьверами тоже не брезгую.
   Будучи ребенком, я, бывало, поражал сверстников тем, как быстро получалось у меня овладевать различными жонглерскими манипуляциями. В моих руках могли одновременно вращаться три, четыре и более камешков, яблок, бутылок, ложек и всего того, что так или иначе подходило по форме для жонглирования. Мать улыбалась и ласково трепала любимое дитя по волосам, а отец переживал, как бы его отпрыск не слинял из дому с каким-нибудь бродячим цирком. «Боевая Семинария отвадит тебя от этих глупостей!» – назидательно вещал он, глядя на мелькавшие перед его носом овощи, приготовленные матерью к обеденной похлебке.
   Отец оказался прав лишь наполовину.
   Когда наш инструктор по стрельбе брат Анджей понял, что посрамление его прыщавым отроком – не случайный факт, а вполне стабильная закономерность, он не разозлился. Напротив, прославленный ветеран Братства вознамерился довести дар своего юного обидчика до истинного совершенства. По соседству с нашим семинарским тиром находилось стрельбище для бойцов Корпуса, где мой наставник успевал подрабатывать сторожем и оружейником. Там-то он и начал во время своих вечерних дежурств на нерасстрелянных при дневных стрельбах, но уже списанных патронах лепить из меня лишь одному ему известное произведение огневого ремесла.
   Первым делом вместо маленького кадетского «вальтера» брат Анджей сунул мне в ладонь огромную «беретту». «А, черт с тобой, учиться так учиться, – махнул он рукой и извлек со стеллажа еще одну, точно такую же. – Нечего забывать про вторую руку. Пусть тоже работает…»
   Поначалу обучение шло туговато, но вскоре надлежащая виртуозность пришла ко мне при выполнении всех задаваемых Анджеем упражнений. А уж опытом-то он обладал пребогатейшим.
   Тренировки сменяли друг друга. Я стрелял стоя, с колена, лежа, на бегу, в падении, с разворота, в темноте на звук, из-за и через препятствие. Стрелял как поочередно правой и левой, так и одновременно с двух рук. Я выхватывал пистолет на скорость, поражал две и более мишени, учился мгновенно уходить с линии огня и достигать должной точности в уничтожении скрытых на восемьдесят-девяносто процентов целей. Я пробовал даже попадать в мишень с рикошета от твердой поверхности, но полностью этот прием так и не освоил.
   По ходу учебного процесса брат Анджей начал применять некоторую садистскую методику, привязывая на кисти моих рук плоские двух-трехкилограммовые камни. Когда же они снимались, килограммовая «беретта» казалась мне легче коробка спичек.
   Иногда Анджея навещали его старые боевые товарищи, многие из которых еще находились на действительной службе в Корпусе. Наблюдая усердие молодого кадета, братья одобрительно кивали, что воспринималось мной как высшая форма похвалы. Они-то и рассказали обо мне Ящерице…
   Фабио Петрелли долго беседовал с Анджеем, сидя в углу и щурясь на меня хитрыми зелеными глазами. Я же перед лицом столь высокого гостя выкладывался вовсю.
   Подождав окончания канонады, Петрелли приблизился, похлопал меня по плечу (еще бы – результаты стрельбы были весьма неплохими даже для взрослого опытного бойца!) и без тени улыбки заявил:
   «Сынок, когда через год ты окончишь Семинарию, не дай тебе Бог ляпнуть при распределении, что ты желаешь служить не у Фабио Петрелли. Тогда я лично найду и пристрелю тебя! Усек?»
   Напоследок Ящерица немигающим взглядом просверлил мое польщенное лицо и степенно удалился, а я стоял, улыбаясь, как идиот. Голова кадета предпоследнего курса начинала кружиться от лежащих перед ним перспектив служебной карьеры.
   Петрелли обо мне не забыл. Я сделал так, как он сказал, тем самым пополнив ряды Восьмого отряда молодым, но довольно амбициозным бойцом. По совету того же Ящерицы вскоре я поменял уже ставшую привычной «беретту» на более легкий, а следовательно, и более мобильный «глок», целую партию которых Оружейная Академия извлекла недавно из откопанного военного склада в Венской епархии. В будущем, когда карьера вынесла меня к должности командира Одиннадцатого, как лучший ученик отошедшего на покой Анджея я преподавал между рейдами курс стрельбы следующим поколениям кадетов своей альма-матер. А делал я это по личной просьбе ее куратора магистра Людвига… Этот рейд был обычным рядовым рейдом. Мы возвращались из Будапешта, где вернули Господу души нескольких приверженцев секты Пожирателей Святой Плоти, члены которой продолжали баламутить народ несмотря на то, что магистр Аврелий и брат Бернард практически полностью ликвидировали ее ядро. В Равенне мой отряд повернул к югу и добрался до Перуджи, лежащей от Ватикана в каком-то полудне пути. Там-то все и началось…
   Отправленные за водой для радиаторов братья Ральф и Дмитрий привели с собой местного управляющего – перуджийского пастора. На бедолагу было жалко смотреть: глаза покраснели и слезятся, плечи опущены, руки играют невидимыми кастаньетами. Совсем еще молодой мужчина походил на восьмидесятилетнего старика.
   – Брат Эрик, вы… вас пос… Послал н-нам Госп-п-п… – он поперхнулся собственными словами.
   – Брат Ральф, позовите магистра Конрада и попросите у него стакан кагора для нашего гостя, – быть предельно деликатным даже с представителями низших правящих чинов меня обязывал Устав.
   Коротышка-магистр притащил два пустых стакана и целый графин вина. Его дьякон поставил в тени ближайшего дерева три раскладных стула, но я попросил еще один для Михаила.
   – Присаживайтесь, прошу вас, —пригласил Конрад пастора.
   Винсент – так звали нашего посетителя – вцепился в стакан и, казалось, не знал, как себя вести.
   – Ну-с, милейший, выпейте это и расскажите нам, Служителям Господа, чем мы можем быть вам полезны, – и Конрад показал Винсенту пример, пригубив немного вина.
   После трех, уничтоженных одна за другой, порций, к пастору наконец вернулся дар речи и исчезла колотившая его дрожь. Все еще заикаясь, он сумел обрисовать нам суть своей проблемы. Конрад, Михаил и я слушали Винсента молча, боясь сбить его с мысли.
   Ситуация поражала не только местом действия – до Ватикана каких-то полторы сотни километров, – но и своей бессовестной наглостью. Вчера вечером в маленький поселок Перуджа с северо-запада на двух крытых грузовиках ворвались тринадцать вооруженных арбалетами и дробовиками головорезов. Попытка двух Добровольцев Креста оказать им сопротивление ничего не дала и привела последних к скорой кончине. Все лица негодяев, кроме одного, скрывались под черными масками. Главарь же и не думал таиться. Длинное худое тело его венчала уродливо-плоская голова с огромными наростами по краям лба. Согнав всех жителей в местную часовню, человек-монстр заявил, что грядет эра тьмы и он ее предвестник, а посему падите ниц, ничтожные, и молите Князя Мрака о милосердии…
   – Клянусь моими обожженными усами, Люцифер собственной персоной!.. Виноват, ваша честь, – вырвалось у Михаила, но Конрад, потрясенный только что услышанным, необратил на него внимания.
   …После краткой речи чудовище приказало холуям взять всех детей, коих насчиталось восемь душ. Велев запуганным людям сидеть в часовне до утра, урод со свитой и детьми отбыл в неизвестном направлении. Ральф и Дмитрий застали отчаявшихся жителей рыдавшими на центральной площади Перуджи, когда явились туда сегодня утром, неся пустые канистры…
   Пообещав разобраться, я отправил Винсента и с ним четверых бойцов на всякий случай обратно в Перуджу. Бедняга рвался помочь, предлагал людей, полуразбитый джип и много других ненужных мелочей. Ему вежливо отказали. Винсент удалился, поминутно оглядываясь. Мои громилы предупредительно поддерживали его под руки.
   – Разлюбезные мои, а не может это быть простой имитатор ? – озабоченно потер переносицу Конрад.
   – Такой череп не подделаешь… Однако давненько про Люцифера ничего не было слышно, – ответил Михаил, поднимаясь со стула. – Второй отряд его по всей Европе гонял, только пару прихвостней схватил да и те на Троне крякнули, а информации с них надоили всего чуть.
   – Ваша честь, времени у нас немного, – я тоже поднялся вслед за своим заместителем. – Эта тварь с жертвоприношениями долго не тянет. Завтра, вероятно, будет уже поздно, потому надо действовать прямо сейчас.
   – Друзья мои, разумеется я даю вам «добро», но вот только где вы намерены его искать? – недоуменно спросил Конрад – на мысленный процесс магистра кагор влиял самым пагубным образом.
   Люцифер, самое кровавое порождение отступничества последних лет, никогда не изменял своим традициям. Его действия следовали всегда единой схеме: налет на село, захват детей, краткая безумная проповедь забитым и униженным взрослым и, наконец, самое изуверское – орошение алтарей религиозных святынь невинной детской кровью. Густав Лар-сен, командир Второго, кусал локти и выл как умалишенный над ещё теплыми маленькими тельцами, опоздав в последний раз к месту трагедии лишь на несколько часов – тогда выбор Люцифера пал на Кёльнский собор святого Петра. Всего таких трагедий насчитывалось пять. Со дня последней миновало десять месяцев. Но монстр не только не угомонился, как надеялись многие, а даже более того – он подбирался все ближе и ближе к Центру Мира, к Ватикану…
   – Ассизи, ваша честь. Он будет там на горе Субази в церкви Санта-Марии дельи Анджели, – ответил я магистру. – Более подходящего алтаря ему во всей округе осквернить не удастся… Михаил, построй братьев!..
   …Когда-то ассизская гора Субази приютила на своих склонах самого знаменитого стигматика христианской веры – святого Франциска. Помеченный божьими знаками, неудавшийся рыцарь проповедовал здесь в тринадцатом веке идущим за ним последователям. Вырубленные скальные гроты и построенные позже при них здания эрмитажа Карчери служили приютом первым францисканцам. Неподалеку оттуда находилась вышеупомянутая церковь, возведенная над скромной часовней, где святой Франциск окончил жизненный путь и был захоронен. Теперь же чистоте и святости Ассизской обители угрожал уродливый фанатик Люцифер…
   Братья смотрели на меня и молча переминались с ноги на ногу. Благодаря Михаилу вводить их в курс событий не требовалось.
   – Костас, как самочувствие? – первым делом подошел я к греку. Тот подхватил лихорадку, от самой Равенны валялся пластом и на построение приковылял, шатаясь и обливаясь потом. – Вижу – плохо. Остаешься вместе с финнами охранять магистра Конрада. Не пререкайся… Ярво и Самми, вы двое тоже – операция тихая, «трещотки» не нужны… В общем, как обычно. Князь Тьмы любит тьму, а потому раньше полуночи Люцифер детей не тронет. Делимся на две команды. Одна окружает церковь, но на штурм не идет, ждет вторую. Ею руководит… брат Вацлав. Вторая прочесывает эрмитаж – мы должны убедиться, что там чисто и никто не ударит нам в спину. Группой номер два руководит брат Михаил. Я как координатор иду со второй. Если что-то не так, сориентируемся по ходу действия. Вопросы?
   – Я так понимаю, шестистволить не придется? – Голос разочарованного брата Энрико.
   – Правильно понимаешь..-. Еще вопросы?
   – Люцифера…
   – …брать живым! Холуев не жалеть… Это все? Ну раз так, тогда по машинам!..
   С наступлением вечера пришла долгожданная прохлада. Оставив технику в Ассизи на попечение финнов и грека, им же сдали «под опись» и Конрада с дьяконом. Порасспросив местных крестьян, удалось выяснить, что днем через поселок пронеслось два грузовика и вроде бы по направлению к горе Субази, что лишний раз подтверждало мои догадки.
   В сгущающихся сумерках я напоследок оглядел еще не разделившийся отряд. Почему-то именно этот момент вспоминался мне впоследствии чаще других. Отменные бойцы, прекрасная команда. Они верили мне? я безгранично доверял им. Наверняка те из них, кто жив до сих пор, считают меня предателем.
   Я помню всех поименно. Помню, хотя прошло столько долгих лет с той поры. Помню и никого никогда не забуду…
   Брат Михаил топчется рядом со мной и нервно покусывает кончики своих шикарных усов.
   Брат Гюнтер, молчаливый великан-германец, невозмутим как скала. Его помповый карабин «бенелли» покоится на сгибе массивной руки, дожидаясь, когда наступит время выплевывать любимую германцем крупную картечь. Безжалостное оружие, как, впрочем, и его хозяин.
   Брат Ральф деловито вставляет ленту с патронами в «хеклер-кох-21» – безотказный в любой тяжелой работе ручной пулемет.
   Вацлав и Дмитрий – бывшие члены Варшавского отряда Михаила, перешедшие под мое командование вместе со своим пронырливым руководителем. Оба уже в годах, однако это не умаляет их профессионализма. Как и Михаил, могут заменить меня в любой момент.
   Маленький круглолицый брат Тадеуш барабанит в волнении пальцами по цевью такого же маленького, как он, дробовичка «франчи». Его врожденный оптимизм всегда благотворно влияет на боевой дух нашего коллектива.
   Братьям Саймону и Гансу оружие можно вообще не выдавать – парочка костоломов неплохо справляется и без него. Я сам свидетель. Жилистый худой Саймон и, напротив – упитанный крепыш Ганс – в совершенстве владели древним британским боксом в сочетании с немыслимыми по скорости ударами ногами и некоторыми наиболее действенными борцовскими приемами. В свободные минуты и тот, и другой охотно делились с нами своими знаниями. Кое-что оттуда перенял и я в том числе.
   Брат Свен и брат Адриано, как и брат Ральф, входили в группу огневой поддержки и являлись штатными снайперами Одиннадцатого. Вообще-то, иметь у себя в отряде двух снайперов было неразумным излишеством. Я даже знаю такие подразделения – тот же Первый, к примеру, – где снайперов не наблюдалось вовсе. «Старики», коих на командирских постах стояло две трети, настаивали на том, чтобы каждый боец шел в атаку плечом к плечу со своими товарищами, а потому возлежание вдали от поля боя со снайперской винтовкой было для них чем-то сродни околачиванию груш. Но я пока к «старикам» не относился и на правах руководителя боевой группы, носящего в петлице три серебристых креста, вписал себе в штат двух дистанционных убийц, прекрасно понимая, что их крупнокалиберные дальнобойные «гепарды» прикроют наши задницы хоть из самого Ватикана. А на нарекания я просто не обращал внимания – и Свен, и Адриано не единожды доказали, что не зря получают свое высокое жалованье.
   У чешущего лысину брата Фернандо огромное широколезвийное мачете гармонично дополняло штатную штурмовую винтовку, и история хранила молчание, чем данный живодер накрошил еретиков больше – холодным или огнестрельным оружием. Я подозревал, что у кровожадного португальца что-то не в порядке с психикой, хотя вопреки моим подозрениям ежегодную медкомиссию он проходил без каких-либо проблем.
   Самый молодой боец моего отряда – брат Энрико. Он выпущен Боевой Семинарией всего полгода назад. Являясь сыном мадридского архиепископа (сдается мне, не самым любимым, раз так легко уговорил отца отправить себя в Корпус), Энрико мог запросто поступить в любую мирную Академию, но нет же – романтика, понимаешь, одолела! Ничем особенным он не выделялся – стандартный молодой боец с ярким, еще непотертым, крестом на плаще, – однако на периферию отправлен не был. Очевидно, сказалось папашино влияние. Куратор Боевой Семинарии, магистр Людвиг, персональным распоряжением зачислил юного идеалиста ко мне в отряд, наверное, посчитав, что из всех командиров я буду единственным, кто не станет особо допекать магистерского отпрыска. И правда – я его не допекал, но за меня этим занимался эксперт по сбиванию спеси с молодых кадетов брат Михаил, вышколивший Энрико как положено.
   Ушедшие сопровождать пастора и оставленные мной для успокоения жителей Перуджи братья Матиас, Йозеф, Янущ и Марио, а также некстати заболевший Костас, являлись не лучшей частью Одиннадцатого, посему получили работу «полегче». Загонщики на «иерихондах», близнецы Ярво и Самми, тоже остались не удел. Эта парочка – предмет отдельной беседы. Помешанные на скоростной технике водители-универсалы, они, в отличие от прочих водителей Корпуса, не подкрепляли основной состав подразделения, а представляли собой отдельный моторизированный взвод. Тоже, кстати сказать, моя оригинальная разработка. Я надеялся, что со временем стану родоначальником нового усовершенствованного способа Охоты, напоминающего древний вариант травли жертвы борзыми собаками. Но к этим безумным финнам отморозкам я еще вернусь в своем повествовании подробнее, ибо именно они, а не кто-то другой, сказали решающее слово при взятии монастыря Ла-Марвей, и они же едва не оставили меня гнить в лесных приграничных дебрях…
   Стоя сейчас со мной у горы Субази, никто из братьев и не предполагал, что уже недалек тот день, когда командир лишит их всего: карьеры, безупречной репутации, уважения братьев из других отрядов, а некоторых даже более того… Хотелось бы попросить прощения перед всеми, но вот только вряд ли теперь оно кому-либо нужно. В том числе и мне…
   Наконец густые невысокие деревья, облепившие склоны горы, слились в единую темно-серую массу. Стрекотание цикад защекотало перепонки. Откуда-то сверху потянуло прохладным ветерком. Природа отходила ко сну, однако Зло, испоганившее своим присутствием эту идиллию, отдыхать не намеревалось.
   Я снял берет, передал его Михаилу, после чего вынул из кармана плаща специальную резинку и стянул свои черные патлы в тугой «конский хвост». Этот своеобразный ритуал перед боем служил одновременно знаком для всех моих бойцов: «Командир готов – пора!»
   Группа Вацлава некоторое время двигалась вместе с нашей, но возле приземистых зданий эрмитажа Карчери свернула влево, бесшумно растворившись в темноте.
   Комплекс примыкавших к скальным гротам строений едва различался на фоне леса. Я передал руководство Михаилу, оставив себе лишь обязанности координатора, имеющего право в любой момент свернуть операцию или перекроить порядок ее проведения.
   Рука дозорного Ганса взмыла вверх, и мы мгновенно рассредоточились за корявыми стволами деревьев. Михаил и я, пригнувшись, подкрались к нему.
   – Двое у колодца. Вооружены, – полушепотом доложил Ганс. – Похоже на охранение. Вероятно, дети здесь, брат Эрик… А вон и грузовики!
   Небольшой центральный дворик комплекса окружали шесть или семь каменных зданий высотой в один-два этажа. На бордюре имевшегося здесь же колодца примостились двое мужчин, своей оживленной беседой заглушавшие стройный хор цикад. Видимость еще позволяла разглядеть прислоненные к бордюру взведенные арбалеты. Но самое главное – искомые нами крытые брезентом грузовые машины находились позади охранников, очевидно, проехав к эрмитажу по узенькой извилистой дороге.
   – Фернандо! Гюнтер! – Михаил провел пальцем по кадыку, красноречивым жестом заменяя слова приказа.
   Германец, несмотря на свои нешуточные габариты, начал без единого звука передвигаться вдоль каменных фасадов. Дышавший ему в затылок португалец плавно обнажил мачете. Но внезапно оба они замерли и вжались в неровности стены.
   Послышался детский плач. На крыльцо примыкавшего к воротам строения вывалился третий ублюдок, таща за волосы ребенка лет восьми, по всей видимости – девочку.
   – Заткнись, я сказал! – Люциферист споткнулся и дернул малышку сильнее, отчего та перешла на визг. – Закрой рот, мелкая тварь!