Страница:
– Разве нам с тобой привыкать? – пожал плечами я.
– Ты у меня еще поостри! – пробурчал Михаил. – Вот увидишь, в какие дебри затащит нас с тобой друг Кондратий. Охота на Люцифера игрой в казаки-разбойники покажется! Жду не дождусь, когда услышу, что же такое сокровенное собрался шепнуть коротышка на ушко княжичу, отчего тот рванет назад, к папаше, впереди нас.
– Не забывай, что Конрад и не таких упрямцев уламывал, – заметил я. – Наверняка он уже разработал в отношении Ярослава какой-то подход.
– Понятия не имею, что он там разработал. Но готов поспорить, что ничего путного из этого не выйдет. Вот увидишь, я, как всегда, буду прав!..
Я промолчал. Михаил был несусветным занудой, но его прогнозы имели моду сбываться, порой даже вопреки здравому смыслу. Однако сейчас мне предстояло задуматься о другом: как потактичнее сообщить Кэтрин о моем отъезде на неопределенный срок. Здесь уже не надо было являться провидцем, чтобы догадаться: дома у меня назревал грандиозный скандал, причем такой, какого я за время семейной жизни еще не видел...
4
– Ты у меня еще поостри! – пробурчал Михаил. – Вот увидишь, в какие дебри затащит нас с тобой друг Кондратий. Охота на Люцифера игрой в казаки-разбойники покажется! Жду не дождусь, когда услышу, что же такое сокровенное собрался шепнуть коротышка на ушко княжичу, отчего тот рванет назад, к папаше, впереди нас.
– Не забывай, что Конрад и не таких упрямцев уламывал, – заметил я. – Наверняка он уже разработал в отношении Ярослава какой-то подход.
– Понятия не имею, что он там разработал. Но готов поспорить, что ничего путного из этого не выйдет. Вот увидишь, я, как всегда, буду прав!..
Я промолчал. Михаил был несусветным занудой, но его прогнозы имели моду сбываться, порой даже вопреки здравому смыслу. Однако сейчас мне предстояло задуматься о другом: как потактичнее сообщить Кэтрин о моем отъезде на неопределенный срок. Здесь уже не надо было являться провидцем, чтобы догадаться: дома у меня назревал грандиозный скандал, причем такой, какого я за время семейной жизни еще не видел...
4
Словно гангрена, неотвратимо пожирающая раненую конечность, двигались норманнские дружины вверх по Рейну. К сожалению, «сыворотка» была введена Пророком в зараженное тело Берлинской епархии слишком поздно и мелкими дозами. Такое неэффективное лечение не могло побороть заразу, что в мгновение ока парализовала все функции еще вчера пышущего здоровьем организма.
Судьба Дюссельдорфа один в один повторила судьбу Роттердама. Город был взят всего за четыре часа. Бронированные дружины Грингсона лавиной обрушились на плохо подготовленные к вторжению части Защитников Веры и рассеяли их по окрестностям. А те, кто намеревались стоять до конца, были похоронены в своих же окопах, которыми накануне был поспешно обнесен город. Снеся ворота Дюссельдорфа, норманны ворвались в него безудержной лавиной, и вскоре над городом взметнулся гигантский черный столб дыма, видимый даже в Бонне, – следующей цели свирепых «башмачников».
Бронетехника норманнов состояла в основном из сотни колесных БТР-амфибий «Радгрид», оснащенных сорокамиллиметровой пушкой и двумя легкими пулеметами, а также двух сотен таких же плавающих бронемашин «Ротатоск» с одним крупнокалиберным пулеметом на кузовной турели. Впереди этой сухопутной армады двигались дозорные на юрких и проходимых квадроциклах с пулеметчиком или гранатометчиком на пассажирском сиденье – незаменимый транспорт для диверсий и внезапных атак с фланга. Помимо этого, в Роттердаме были спущены на берег десять танков. Но все они были оставлены для обороны оккупированного города – главной военной базы захватчиков на северном побережье. Тащить с собой тяжелые танки Грингсон отказался – колесная бронетехника и двигалась резвее гусеничной, и горючего расходовала меньше. Что до прочего огневого и инженерного обеспечения, то оно состояло из мобильной минометной батареи да саперной бригады, имевшей при себе большой арсенал взрывчатых средств.
Противостоять такой ударной силе могли лишь хорошо оснащенные подразделения Защитников Веры, что дислоцировались в столицах епархий. Однако по всему руслу Рейна лежали только плохо укрепленные провинциальные города, неприступные разве что для байкерских банд. Вороний Коготь рассчитал для своего войска оптимальный маршрут, сберегая силы до Ватикана, на чьи всемирно знаменитые стены пятидесятиметровой высоты не замахивался еще ни один безумец. Слышал или нет Торвальд русскую пословицу «Смелость города берет», неизвестно, но для взятия Божественной Цитадели одной смелости ему было явно недостаточно.
Дюссельдорф и Бонн разделяли двести километров безжизненных, промерзлых пустошей. Десантные боты и проходимая бронетехника норманнов преодолели это расстояние за полдня. Однако, когда перед «башмачниками» показалась их следующая цель, стало ясно, что здесь Вороньего Когтя поджидают силы посерьезнее тех, что он Разгромил при Дюссельдорфе. Бонн был окружен крупным формированием Защитников Веры Берлинской, Парижской и Новопражской епархий. На сей раз норманны, половина из которых при вчерашнем штурме даже не покидала лодок, дружно спешились и впервые за время интервенции не стали атаковать противника с ходу.
Бонн также защищала артиллерийская батарея, доставленная к его стенам блицмаршем из Парижа. Гордость Парижского архиепископа, грозная семерка восьмидесятимиллиметровых орудий представляла для «башмачников» реальную угрозу. Ситуацию осложняло и то, что город нельзя было обложить со всех сторон. Глубокий обрывистый кратер у его восточной стены препятствовал ударам с левого фланга, а русло Рейна, пролегающее вдоль западной стены, не давало возможности прорваться в город по реке. Единственная дорога в Бонн пролегала по плоской и хорошо простреливаемой равнине. Ее уже устилали присыпанные снегом крестьянские бороны – Защитники Веры проявили выдумку и позаимствовали у байкеров их безотказную тактику для остановки торговых грузовиков.
Смеркалось, но прибывшие еще днем норманны так и не показывались на глаза Защитникам. Нерешительность агрессора, что прятался под прикрытием холмов и излучины реки, приподняла боевой дух святоевропейцев. В город уже пришли известия о сформированной и выступившей в поход армии Крестоносцев, готовой задавить язычников количественным и огневым превосходством. Боннские Защитники Веры молились, чтобы им хватило сил и мужества дождаться прибытия подкрепления. Для этого требовалось продержать оборону как минимум четыре дня.
Стратегически выгодное расположение города и пушки парижан делали эту задачу выполнимой. Боты норманнов не могли безнаказанно пройти по реке мимо городских стен. Защитники предполагали, что Грингсон переправит технику на противоположный берег и попытается прорваться в Бонн через единственный мост. Поэтому на нем был выставлен плотный заслон, но на крайний случай оборонявшиеся обвязали опоры моста тротиловыми шашками. Так что, если на западном участке обороны дела пойдут совсем туго, брешь можно будет перекрыть намертво.
Только четыре дня требовалось сидящим как на иголках Защитникам Веры, чтобы сдержать лютого зверя. Все вероятные удары врага были просчитаны, все орудия пристреляны. Снарядов и припасов имелось вдоволь, надо было лишь не дать грязным язычникам приблизиться к городу. А они, как нарочно, подыгрывали Защитникам, не иначе как отложив атаку до следующего утра. По крайней мере, ни на этом, ни на противоположном берегах Рейна никаких вражеских маневров не наблюдалось.
Гром прогремел в два часа пополуночи, когда на стены города вышла новая смена часовых. Раскаты доносились из лагеря норманнов и напоминали скорее не стрельбу, а хлопки праздничного фейерверка, вспышек которого, однако, никто не видел. Что происходило в стане врага, со стен рассмотреть было нельзя. Защитники Веры, выскочившие по тревоге из теплых палаток, недоуменно всматривались во мрак, пытаясь выяснить причины странного шума. А полминуты спустя к какофонии присоединился идущий с неба пронзительный свист. Он также напоминал звук шумовых петард, разве что был гораздо громче и не стихал, а наоборот, усиливался с каждой секундой.
Пиротехника, которой норманны всполошили противника, предназначалась вовсе не для психологической атаки. Череда взрывов вздыбила землю в сотне шагов от городских стен, причем некоторые взрывы прогремели прямо в воздухе, на высоте нескольких метров от земли. Хлестанувшие по стенам осколки взбудоражили Защитников, большинство из которых лишь понаслышке знало о таком коварном оружии, как миномет. А уж под огнем минометной батареи не доводилось бывать никому из них.
Укрывшиеся в складках местности, норманны отнюдь не намеревались кидаться в бой, подобно своим предкам-берсеркерам. Произведя пристрелочные выстрелы, они подкорректировали прицелы минометов и уже следующим залпом накрыли весь северный участок оборонительного периметра: стены, усиленные рубежи перед ними, палаточные лагеря в черте города... А также арсеналы врага, до которых «башмачники» также с легкостью дотянулись при помощи своего чудо-оружия. Пронзительно свистящие мины пикировали на головы Защитников, разрываясь и в небе и на земле. Укрыться от мин можно было разве что в подвалах. Захватчики не жалели снарядов. Торвальд затем и приволок в Европу минометную батарею, поскольку знал, что без нее взять укрепленные города будет на порядок сложнее. Северный район Бонна щедро осыпался осколками, и хоть мины не могли разрушить городские стены, норманнам удалось согнать с них солдат противника.
Защитникам Веры пришлось совсем туго, когда одна из мин угодила в артиллерийский арсенал. Складированные неподалеку от ворот и готовые к отправкам на позиции, снаряды детонировали с такой силой, что сорванные с петель городские ворота вылетели из арки. Для Торвальда это послужило сигналом к штурму, и конунг немедленно отправил в бой передовую дружину. Идущие в атаку фьольменны заодно расчищали коридор для техники, убирая с ее пути замаскированные бороны. Протоптанный пехотой в снегу путь служил для водителей бронемашин отличным ориентиром.
Едва первая дружина ринулась вперед, минометчики прекратили утюжить прилегающую к городу территорию и перенесли огонь за его стены. Выжившие стражи внешних рубежей взялись вяло огрызаться, но им было уже не под силу сдержать напор «башмачников».
Комендант Бонна выставил на северном секторе обороны четыре из семи орудий, и только одно из них оставалось боеспособным. Два были уничтожены вместе с орудийными расчетами, а бойцы третьего спешно пытались перекатить пушку на запасную позицию, поскольку засыпанная землей старая стала теперь непригодной для стрельбы. Подключившиеся к бою норманнские снайперы перебили неудачливых артиллеристов, а их орудие так и осталось брошенным на дороге.
Надо признать, что мужественный расчет уцелевшего орудия сопротивлялся до конца. Защитники даже успели расстрелять все снаряды, придержав первую атакующую волну врага, пока их товарищи по оружию отходили в город. Сами артиллеристы, к сожалению (а может, и к счастью для них), до города не добрались и полегли бок о бок с теми солдатами, кто остался защищать ворота. Прекратившийся минометный огонь позволил Защитникам вернуться на стены, только это уже не спасло ситуацию. Захватчики хлынули в пробитую брешь под прикрытием подоспевшей бронетехники и взялись доделывать начатую минометчиками работу. Прорвав оборону Бонна, «башмачники» ввязались в уличные бои, где деморализованные Защитники Веры сдавали одну позицию за другой. От трех оставшихся пушек толку теперь было мало, и две из них перешли в руки норманнов, не успев сделать ни единого выстрела. Оставшееся орудие было в спешном порядке отбуксировано к епископату, где его вскоре уничтожили из гранатомета фьольменны «Датской Сотни».
К обеду Бонн был взят и стрельба на его улицах практически стихла. Лишь однажды город содрогнулся от раскатистого грохота. Это отступающая из города жалкая кучка Защитников взорвала за собой заминированный мост. Взрыв моста не причинил норманнам никакого вреда и был произведен скорее от отчаяния, нежели по стратегической необходимости – Вороний Коготь не собирался тратить силы на преследование поджавшего хвост врага.
После взрыва артиллерийского арсенала изрядная часть города и так лежала в руинах, но конунг не удовлетворился этим и приказал в назидание спалить Бонн дотла. Чего, кстати, Торвальд не сделал ни в Роттердаме, ни в Дюссельдорфе, хотя и тот и другой также оказали ему сопротивление. Город, чей возраст исчислялся двумя с лишним тысячелетиями, за пару часов был уничтожен подчистую. И когда над развалинами Бонна унялись пламя и дым, этот город уже ничем не отличался от развалин других городов, что встречались в раскинувшейся неподалеку отсюда пустоши.
Чем именно объяснялась ярость конунга – злостью от первых ощутимых потерь или желанием преподать урок, – Грингсон не уточнял. Однако те, для кого предназначался этот урок, усвоили его накрепко. В Мангейме – следующем укрепленном пункте на пути «башмачников» – их взору предстала совершенно иная картина.
Мангейм располагался в месте слияния Рейна с его правым притоком Неккаром и был на семьдесят процентов окружен водой. Он тоже мог бы стать для Торвальда крепким орешком. Но каково же было удивление норманнов, когда вместо орудийного огня их встретили распахнутые настежь городские ворота и мертвая тишина покинутых улиц!
Заподозрив неладное, Грингсон отправил в город дозорных. Возвратившись из рейда по безлюдному городу, они приволокли с собой пару бродяг-мародеров. Те подтвердили: да, действительно, все горожане покинули Мангейм сутки назад. Идущие от южных ворот следы и дома с оставленными наименее ценными вещами и записками, где Торвальда умоляли не учинять поджоги, также указывали, что город сдан победителям без боя.
Выслушав доклад дозорных, Вороний Коготь дал дружинникам на разграбление города три часа, после чего выступил в дальнейший путь. Грингсон внял письменным мольбам горожан и не стал сжигать Мангейм. «Мы не воюем с пустыми домами!» – изрек напоследок конунг.
Стоя на корме «Бельверка», Торвальд еще долго созерцал удалявшийся, будто мираж, безжизненный город. Лицо конунга при этом было мрачным. Он не соглашался с некоторыми ярлами, полагавшими, что боевой дух врага окончательно сломлен и армия Крестоносцев – это всего лишь агония упрямого Ватикана, не желающего признать свое поражение. Легкие победы не ослепили Торвальда. Он осознавал, что навстречу ему идут грозные силы, атаковать которые в лоб было равносильно самоубийству. Именно поэтому Грингсон и торопился в Базель – конечный пункт водного пути норманнских дружин и отправную точку их сухопутного рейда. А он ожидался на порядок труднее, поскольку впереди у «башмачников» лежали Альпы. В Базеле конунг планировал устроить свой второй плацдарм и оставить здесь речную флотилию. Третьей и последней остановкой норманнов должен был стать уже Ватикан...
Путь к Базелю проходил в тревожном ожидании. Ингьялд Хродмарсон, форинг оставленной в Роттердаме дружины, связался с Торвальдом через штабную радиостанцию и сообщил, что его город только что атаковали Защитники Варшавской и Брюссельской епархий. Удары велись с двух направлений – с моря и суши. Войска Пророка были полны решимости отбить у скандинавов их главную базу и потому перли напролом. Было очевидно, что Пророк основательно подготовил этот контрудар: Защитники не жалели боеприпасов и, похоже, собрали для штурма Роттердама бронетехнику со всех окрестных епархий.
Всю ночь пассажиры «Бельверка» не сомкнули глаз, слушая идущие с севера доклады. Успех боя носил переменный характер. Однажды Защитникам Веры даже удалось прорваться в город, но, хвала Видару, весь отряд закрепившегося у южных ворот противника был перебит до подхода к нему подкрепления. В конце концов, понеся крупные потери, святоевропеицы отступили и отозвали остатки своего потрепанного флота.
Итоги шестичасового боя были не слишком удачны и для норманнов, даже несмотря на их убедительную победу. Погибла треть дружины, был потоплен броненосец «Ньерд» и три легких крейсера, а также подбито четыре танка. «Башмачников» утешало то, что повторный штурм теперь ожидался не скоро. Отступив на безопасное расстояние, Защитники Веры зализывали раны и подсчитывали ущерб, который, даже по предварительным оценкам, выглядел разгромным. Северная армия Пророка нуждалась в срочном пополнении, а это требовало времени и средств.
Торвальд воздержался от поздравлений Хродмарсона с победой, но в целом остался доволен результатами боя. Приказав форингу отправить в Стокгольм корабль за подкреплением, Вороний Коготь сосредоточился на предстоящем взятии Базеля, который должен был показаться на горизонте уже к полудню.
На сей раз брошенный город не вызвал у конунга удивления, хотя вступать в него без разведки он все же не рискнул. Защитники знали, что выше Базеля флот врага не двинется: Рейн у истоков мелел, и если десантные боты могли проплыть по нему еще какое-то расстояние, то для танкеров с горючим река была уже непроходима. В связи с этим норманны были готовы к неприятному сюрпризу: в Базеле Защитники могли попытаться реализовать свой последний шанс взорвать неповоротливые танкеры, пока те не перелили топливо в сухопутные бензовозы. Однако город оказался таким же безлюдным, как и Мангейм.
Обезопасив порт и столкнув вниз по течению брошенный хозяевами речной транспорт, норманны загнали в освободившиеся доки всю свою флотилию. А уже затем взялись укреплять плацдарм в преддверии появления армии Крестоносцев, которая была уже не за горами...
– К нам движутся парламентеры, дроттин, – доложил Горм Фенрир конунгу вечером третьего дня пребывания норманнов в Базеле.
– Наконец-то! А я ждал их еще вчера, – признался Торвальд, развалившись в роскошном кресле местного епископа.
Вороний Коготь устроил в епископате штаб и руководил отсюда подготовкой ко встрече Крестоносцев. Однако по ночам епископат пустел, поскольку Грингсон со свитой предпочитали ночевать на «Бельверке» в неудобных гамаках. Этот суровый походный обычай – никогда не спать под закопченной крышей и не пировать у очага – был перенят видаристами от своих далеких предков-викингов и соблюдался неукоснительно. Ни одна даже самая роскошная кровать в Базеле не была до сих пор испачкана норманнскими одеждами. Да и очаги в домах разжигались лишь для обогрева, а не для хмельных застолий.
Впрочем, о застольях никто и не помышлял. К Базелю подступала огромная армия Крестоносцев, и норманны готовились дать ей отпор: досконально изучали местность, возводили по периметру города заграждения и рыли окопы для БТР, превращая бронемашины-амфибии в укрепленные огневые точки. Город был готов к отражению атаки еще вчера утром, однако Защитники опоздали на сутки. Торвальд предполагал, что знает, чем вызвано это опоздание. Крестоносцы наверняка стягивали к Базелю тяжелую артиллерию, которую по большей части приходилось волочить из Ватикана. Прогнозировать сроки такого марша зимой, через горы, можно было лишь приблизительно.
– Крестоносцы отправили к нам майора и двух лейтенантов, – проинформировал Фенрир Торвальда.
– Послать на переговоры со мной трех хольдов – выглядит как оскорбление, – нахмурился Грингсон. – Скажи, форинг, разве мы этого заслуживаем? Неужели мы и впрямь похожи на грязных варваров?
– Никак нет. Полагаю, ультиматум ватиканцев – это лишь повод для того, чтобы собрать разведданные, – ответил датчанин. – Будет неразумно впускать переговорщиков в город, дроттин. Прикажете гнать их в шею, когда подойдут к воротам?
– Зачем, форинг? – усмехнулся Вороний Коготь. – Веди ватиканцев прямиком сюда. Пророк собрался сровнять Базель с землей вместе с нами, а это можно сделать и без разведки. Да и что такое важное увидят Крестоносцы по дороге в епископат и обратно? Все, что им необходимо, они уже выяснили...
Парламентеров препроводили к Торвальду через двадцать минут. Конунг встретил гостей со строгим лицом и при полном боевом облачении. Майор Сардо – щуплый француз средних лет – и двое сопровождавших его молодых лейтенантов слегка замешкались, увидев наяву свирепого властелина севера, его легендарные «птичьи» глаза и татуированных на лысой голове воронов. Смятение Крестоносцев продлилось всего пару секунд, но от Торвальда оно не ускользнуло.
– Удивлен, майор? – поинтересовался конунг вместо приветствия, на которое ватиканцы, впрочем, тоже не стали тратить время. – Да, это я, тот самый вождь язычников, из-за которых вас выдернули из теплых казарм и отправили сюда пожинать славу и почести. Итак, я вас слушаю.
– Конунг Торвальд Грингсон! – Сардо приосанился и сразу же взял официальный тон. – Я уполномочен передать вам письменное требование истинного представителя власти господней на земле, Его Наисвятейшества Пророка – единственного человека, кому дано право говорить от имени Господа.
Майор подал знак, и один из адъютантов протянул ему кейс. Присутствующие на переговорах Горм и три его хольда насторожились и не спускали с парламентеров глаз, пока Сардо открывал кейс и извлекал из него большой красный конверт с печатью Пророка. И хоть кейс ватиканцев был заблаговременно тщательно проверен, Фенрир не исключал возможности того, что майор умудрился пронести в нем оружие. Было бы чересчур наивно ожидать от Гласа Господнего благородных методов ведения войны.
– Я прошу тебя, конунг, немедленно дать мне ответ на требования Его Наисвятейшества, – добавил Сардо, протягивая Грингсону бумаги.
– Разумеется, майор, – подтвердил Торвальд. – Я не собираюсь томить Пророка ожиданиями из-за столь пустякового вопроса.
Сардо стиснул кулаки, но промолчал. Вороний Коготь ухмыльнулся и передал послание ближайшему хольду. Тот сломал печать, аккуратно вскрыл конверт ножом, вынул сложенный вдвое гербовый бланк и, не обнаружив никаких коварных приспособлений вроде отравленных игл и тому подобного, вернул документ дроттину. Торвальд с равнодушным видом бегло прочел ультиматум, после чего обратился к главе парламентеров:
– Майор, я требую, чтобы ты зачитал мне это вслух.
– Я не вправе озвучивать заявления Его Наисвятейшества!.. – воспротивился было Сардо, но конунг перебил его:
– Я настаиваю, майор! Командование избрало тебя из множества достойных воинов для того, чтобы ты ознакомил меня с волей Пророка. Поэтому окажи честь, прочти мне это обращение, как подобает посланнику Гласа Господнего... Нуже, майор, приступай! Я весь внимание.
Сардо забрал у конунга послание и исподлобья взглянул на Фенрира, видимо, посчитав, что страдающий нервным тиком датчанин ехидно подмигивает парламентеру, подбодряя его. Затем майор судорожно сглотнул и, оттянув ставший вдруг тесным воротничок, приступил к чтению...
Обращение Гласа Господнего к «поборникам ложных языческих взглядов» было достаточно пространным. Даже для того, чтобы просто прочесть его до конца, требовалось терпение. Для Сардо, который и так весь исходил на нервы, объявление ультиматума превратилось в серьезное испытание, которое майор, к своему стыду, провалил. Грозное послание Пророка, обязанное вгонять в трепет любого неверного, звучало из уст парламентера сбивчиво и крайне неубедительно. Сардо прошиб пот, лицо декламатора покрылось багровыми пятнами, а дыхание его взволнованно участилось, отчего Крестоносец порой невольно обрывал речь на полуслове. Не прочти Грингсон предварительно документ, конунгу пришлось бы не раз переспрашивать Сардо о многих невнятно озвученных им деталях. Впрочем, о них было несложно догадаться и без подсказок.
Пророк требовал от Вороньего Когтя сдаться без кровопролития, взамен на что всем норманнам была гарантирована жизнь и депортация на родину. Естественно, их оружие и техника доставались Святой Европе в качестве компенсации за нанесенный ущерб. По мнению Его Наисвятейшества, это было просто немыслимой уступкой в адрес Грингсона. Также конунгу Скандинавии и его последователям предлагалось в необязательном порядке публично покаяться и отречься от языческих убеждений. После этого Пророк обещал всем видаристам прощение, возврат в лоно Единственно Правильной Веры и право проповедовать ее среди погрязших в язычестве скандинавов. Воистину грандиозные выкройки начертил Глас Господень для шкуры еще не убитого им медведя!
По окончании утомительного чтения майор выглядел так, словно не приехал в Базель на автомобиле, а прибежал трусцой. Было заметно, что Сардо упорно боролся со своей нерешительностью, однако ему никак не удавалось обуздать волнение. Даже адъютанты парламентера посматривали на него с сочувствием.
Грингсон поднялся из кресла, приблизился к Сардо, забрал у него документ и с нескрываемым превосходством полюбопытствовал:
– Что с тобой, майор? Неужели ты и впрямь решил, что командование отправило тебя на верную гибель? Или тебя беспокою не я, а грядущая битва? Удивительно: ведь ты же сам сейчас объявил, что армия Крестоносцев неустрашима, поскольку на ее стороне всемогущий Господь! Так это или нет, судить не берусь, но признаю, что ваши солдаты, с которыми мне довелось сражаться, – неплохие воины. Так почему ты дрожишь, майор? Разве Крестоносцы не верят в победу? Странно, что после столь проникновенных слов Пророка твоя вера не укрепилась... Взгляни на нас: наши боги сроду не говорят нам перед битвой ничего подобного, но тем не менее мы спокойны как никогда. В чем же дело? Может быть, солдатам Пророка не нравится рай, уготованный им после смерти? Очевидно, я прав. На твоем месте, майор, я бы точно испытывал отвращение от мысли, что мне придется вечность провести в таком унылом раю, как ваш.
– Так о чем мне доложить командованию? – спросил уязвленный Сардо, кое-как уняв дрожь в голосе. Если бы Апостол Защитников Веры вместо этих переговоров усадил Сардо на горячую сковороду, майор, наверное, чувствовал бы себя гораздо лучше.
Судьба Дюссельдорфа один в один повторила судьбу Роттердама. Город был взят всего за четыре часа. Бронированные дружины Грингсона лавиной обрушились на плохо подготовленные к вторжению части Защитников Веры и рассеяли их по окрестностям. А те, кто намеревались стоять до конца, были похоронены в своих же окопах, которыми накануне был поспешно обнесен город. Снеся ворота Дюссельдорфа, норманны ворвались в него безудержной лавиной, и вскоре над городом взметнулся гигантский черный столб дыма, видимый даже в Бонне, – следующей цели свирепых «башмачников».
Бронетехника норманнов состояла в основном из сотни колесных БТР-амфибий «Радгрид», оснащенных сорокамиллиметровой пушкой и двумя легкими пулеметами, а также двух сотен таких же плавающих бронемашин «Ротатоск» с одним крупнокалиберным пулеметом на кузовной турели. Впереди этой сухопутной армады двигались дозорные на юрких и проходимых квадроциклах с пулеметчиком или гранатометчиком на пассажирском сиденье – незаменимый транспорт для диверсий и внезапных атак с фланга. Помимо этого, в Роттердаме были спущены на берег десять танков. Но все они были оставлены для обороны оккупированного города – главной военной базы захватчиков на северном побережье. Тащить с собой тяжелые танки Грингсон отказался – колесная бронетехника и двигалась резвее гусеничной, и горючего расходовала меньше. Что до прочего огневого и инженерного обеспечения, то оно состояло из мобильной минометной батареи да саперной бригады, имевшей при себе большой арсенал взрывчатых средств.
Противостоять такой ударной силе могли лишь хорошо оснащенные подразделения Защитников Веры, что дислоцировались в столицах епархий. Однако по всему руслу Рейна лежали только плохо укрепленные провинциальные города, неприступные разве что для байкерских банд. Вороний Коготь рассчитал для своего войска оптимальный маршрут, сберегая силы до Ватикана, на чьи всемирно знаменитые стены пятидесятиметровой высоты не замахивался еще ни один безумец. Слышал или нет Торвальд русскую пословицу «Смелость города берет», неизвестно, но для взятия Божественной Цитадели одной смелости ему было явно недостаточно.
Дюссельдорф и Бонн разделяли двести километров безжизненных, промерзлых пустошей. Десантные боты и проходимая бронетехника норманнов преодолели это расстояние за полдня. Однако, когда перед «башмачниками» показалась их следующая цель, стало ясно, что здесь Вороньего Когтя поджидают силы посерьезнее тех, что он Разгромил при Дюссельдорфе. Бонн был окружен крупным формированием Защитников Веры Берлинской, Парижской и Новопражской епархий. На сей раз норманны, половина из которых при вчерашнем штурме даже не покидала лодок, дружно спешились и впервые за время интервенции не стали атаковать противника с ходу.
Бонн также защищала артиллерийская батарея, доставленная к его стенам блицмаршем из Парижа. Гордость Парижского архиепископа, грозная семерка восьмидесятимиллиметровых орудий представляла для «башмачников» реальную угрозу. Ситуацию осложняло и то, что город нельзя было обложить со всех сторон. Глубокий обрывистый кратер у его восточной стены препятствовал ударам с левого фланга, а русло Рейна, пролегающее вдоль западной стены, не давало возможности прорваться в город по реке. Единственная дорога в Бонн пролегала по плоской и хорошо простреливаемой равнине. Ее уже устилали присыпанные снегом крестьянские бороны – Защитники Веры проявили выдумку и позаимствовали у байкеров их безотказную тактику для остановки торговых грузовиков.
Смеркалось, но прибывшие еще днем норманны так и не показывались на глаза Защитникам. Нерешительность агрессора, что прятался под прикрытием холмов и излучины реки, приподняла боевой дух святоевропейцев. В город уже пришли известия о сформированной и выступившей в поход армии Крестоносцев, готовой задавить язычников количественным и огневым превосходством. Боннские Защитники Веры молились, чтобы им хватило сил и мужества дождаться прибытия подкрепления. Для этого требовалось продержать оборону как минимум четыре дня.
Стратегически выгодное расположение города и пушки парижан делали эту задачу выполнимой. Боты норманнов не могли безнаказанно пройти по реке мимо городских стен. Защитники предполагали, что Грингсон переправит технику на противоположный берег и попытается прорваться в Бонн через единственный мост. Поэтому на нем был выставлен плотный заслон, но на крайний случай оборонявшиеся обвязали опоры моста тротиловыми шашками. Так что, если на западном участке обороны дела пойдут совсем туго, брешь можно будет перекрыть намертво.
Только четыре дня требовалось сидящим как на иголках Защитникам Веры, чтобы сдержать лютого зверя. Все вероятные удары врага были просчитаны, все орудия пристреляны. Снарядов и припасов имелось вдоволь, надо было лишь не дать грязным язычникам приблизиться к городу. А они, как нарочно, подыгрывали Защитникам, не иначе как отложив атаку до следующего утра. По крайней мере, ни на этом, ни на противоположном берегах Рейна никаких вражеских маневров не наблюдалось.
Гром прогремел в два часа пополуночи, когда на стены города вышла новая смена часовых. Раскаты доносились из лагеря норманнов и напоминали скорее не стрельбу, а хлопки праздничного фейерверка, вспышек которого, однако, никто не видел. Что происходило в стане врага, со стен рассмотреть было нельзя. Защитники Веры, выскочившие по тревоге из теплых палаток, недоуменно всматривались во мрак, пытаясь выяснить причины странного шума. А полминуты спустя к какофонии присоединился идущий с неба пронзительный свист. Он также напоминал звук шумовых петард, разве что был гораздо громче и не стихал, а наоборот, усиливался с каждой секундой.
Пиротехника, которой норманны всполошили противника, предназначалась вовсе не для психологической атаки. Череда взрывов вздыбила землю в сотне шагов от городских стен, причем некоторые взрывы прогремели прямо в воздухе, на высоте нескольких метров от земли. Хлестанувшие по стенам осколки взбудоражили Защитников, большинство из которых лишь понаслышке знало о таком коварном оружии, как миномет. А уж под огнем минометной батареи не доводилось бывать никому из них.
Укрывшиеся в складках местности, норманны отнюдь не намеревались кидаться в бой, подобно своим предкам-берсеркерам. Произведя пристрелочные выстрелы, они подкорректировали прицелы минометов и уже следующим залпом накрыли весь северный участок оборонительного периметра: стены, усиленные рубежи перед ними, палаточные лагеря в черте города... А также арсеналы врага, до которых «башмачники» также с легкостью дотянулись при помощи своего чудо-оружия. Пронзительно свистящие мины пикировали на головы Защитников, разрываясь и в небе и на земле. Укрыться от мин можно было разве что в подвалах. Захватчики не жалели снарядов. Торвальд затем и приволок в Европу минометную батарею, поскольку знал, что без нее взять укрепленные города будет на порядок сложнее. Северный район Бонна щедро осыпался осколками, и хоть мины не могли разрушить городские стены, норманнам удалось согнать с них солдат противника.
Защитникам Веры пришлось совсем туго, когда одна из мин угодила в артиллерийский арсенал. Складированные неподалеку от ворот и готовые к отправкам на позиции, снаряды детонировали с такой силой, что сорванные с петель городские ворота вылетели из арки. Для Торвальда это послужило сигналом к штурму, и конунг немедленно отправил в бой передовую дружину. Идущие в атаку фьольменны заодно расчищали коридор для техники, убирая с ее пути замаскированные бороны. Протоптанный пехотой в снегу путь служил для водителей бронемашин отличным ориентиром.
Едва первая дружина ринулась вперед, минометчики прекратили утюжить прилегающую к городу территорию и перенесли огонь за его стены. Выжившие стражи внешних рубежей взялись вяло огрызаться, но им было уже не под силу сдержать напор «башмачников».
Комендант Бонна выставил на северном секторе обороны четыре из семи орудий, и только одно из них оставалось боеспособным. Два были уничтожены вместе с орудийными расчетами, а бойцы третьего спешно пытались перекатить пушку на запасную позицию, поскольку засыпанная землей старая стала теперь непригодной для стрельбы. Подключившиеся к бою норманнские снайперы перебили неудачливых артиллеристов, а их орудие так и осталось брошенным на дороге.
Надо признать, что мужественный расчет уцелевшего орудия сопротивлялся до конца. Защитники даже успели расстрелять все снаряды, придержав первую атакующую волну врага, пока их товарищи по оружию отходили в город. Сами артиллеристы, к сожалению (а может, и к счастью для них), до города не добрались и полегли бок о бок с теми солдатами, кто остался защищать ворота. Прекратившийся минометный огонь позволил Защитникам вернуться на стены, только это уже не спасло ситуацию. Захватчики хлынули в пробитую брешь под прикрытием подоспевшей бронетехники и взялись доделывать начатую минометчиками работу. Прорвав оборону Бонна, «башмачники» ввязались в уличные бои, где деморализованные Защитники Веры сдавали одну позицию за другой. От трех оставшихся пушек толку теперь было мало, и две из них перешли в руки норманнов, не успев сделать ни единого выстрела. Оставшееся орудие было в спешном порядке отбуксировано к епископату, где его вскоре уничтожили из гранатомета фьольменны «Датской Сотни».
К обеду Бонн был взят и стрельба на его улицах практически стихла. Лишь однажды город содрогнулся от раскатистого грохота. Это отступающая из города жалкая кучка Защитников взорвала за собой заминированный мост. Взрыв моста не причинил норманнам никакого вреда и был произведен скорее от отчаяния, нежели по стратегической необходимости – Вороний Коготь не собирался тратить силы на преследование поджавшего хвост врага.
После взрыва артиллерийского арсенала изрядная часть города и так лежала в руинах, но конунг не удовлетворился этим и приказал в назидание спалить Бонн дотла. Чего, кстати, Торвальд не сделал ни в Роттердаме, ни в Дюссельдорфе, хотя и тот и другой также оказали ему сопротивление. Город, чей возраст исчислялся двумя с лишним тысячелетиями, за пару часов был уничтожен подчистую. И когда над развалинами Бонна унялись пламя и дым, этот город уже ничем не отличался от развалин других городов, что встречались в раскинувшейся неподалеку отсюда пустоши.
Чем именно объяснялась ярость конунга – злостью от первых ощутимых потерь или желанием преподать урок, – Грингсон не уточнял. Однако те, для кого предназначался этот урок, усвоили его накрепко. В Мангейме – следующем укрепленном пункте на пути «башмачников» – их взору предстала совершенно иная картина.
Мангейм располагался в месте слияния Рейна с его правым притоком Неккаром и был на семьдесят процентов окружен водой. Он тоже мог бы стать для Торвальда крепким орешком. Но каково же было удивление норманнов, когда вместо орудийного огня их встретили распахнутые настежь городские ворота и мертвая тишина покинутых улиц!
Заподозрив неладное, Грингсон отправил в город дозорных. Возвратившись из рейда по безлюдному городу, они приволокли с собой пару бродяг-мародеров. Те подтвердили: да, действительно, все горожане покинули Мангейм сутки назад. Идущие от южных ворот следы и дома с оставленными наименее ценными вещами и записками, где Торвальда умоляли не учинять поджоги, также указывали, что город сдан победителям без боя.
Выслушав доклад дозорных, Вороний Коготь дал дружинникам на разграбление города три часа, после чего выступил в дальнейший путь. Грингсон внял письменным мольбам горожан и не стал сжигать Мангейм. «Мы не воюем с пустыми домами!» – изрек напоследок конунг.
Стоя на корме «Бельверка», Торвальд еще долго созерцал удалявшийся, будто мираж, безжизненный город. Лицо конунга при этом было мрачным. Он не соглашался с некоторыми ярлами, полагавшими, что боевой дух врага окончательно сломлен и армия Крестоносцев – это всего лишь агония упрямого Ватикана, не желающего признать свое поражение. Легкие победы не ослепили Торвальда. Он осознавал, что навстречу ему идут грозные силы, атаковать которые в лоб было равносильно самоубийству. Именно поэтому Грингсон и торопился в Базель – конечный пункт водного пути норманнских дружин и отправную точку их сухопутного рейда. А он ожидался на порядок труднее, поскольку впереди у «башмачников» лежали Альпы. В Базеле конунг планировал устроить свой второй плацдарм и оставить здесь речную флотилию. Третьей и последней остановкой норманнов должен был стать уже Ватикан...
Путь к Базелю проходил в тревожном ожидании. Ингьялд Хродмарсон, форинг оставленной в Роттердаме дружины, связался с Торвальдом через штабную радиостанцию и сообщил, что его город только что атаковали Защитники Варшавской и Брюссельской епархий. Удары велись с двух направлений – с моря и суши. Войска Пророка были полны решимости отбить у скандинавов их главную базу и потому перли напролом. Было очевидно, что Пророк основательно подготовил этот контрудар: Защитники не жалели боеприпасов и, похоже, собрали для штурма Роттердама бронетехнику со всех окрестных епархий.
Всю ночь пассажиры «Бельверка» не сомкнули глаз, слушая идущие с севера доклады. Успех боя носил переменный характер. Однажды Защитникам Веры даже удалось прорваться в город, но, хвала Видару, весь отряд закрепившегося у южных ворот противника был перебит до подхода к нему подкрепления. В конце концов, понеся крупные потери, святоевропеицы отступили и отозвали остатки своего потрепанного флота.
Итоги шестичасового боя были не слишком удачны и для норманнов, даже несмотря на их убедительную победу. Погибла треть дружины, был потоплен броненосец «Ньерд» и три легких крейсера, а также подбито четыре танка. «Башмачников» утешало то, что повторный штурм теперь ожидался не скоро. Отступив на безопасное расстояние, Защитники Веры зализывали раны и подсчитывали ущерб, который, даже по предварительным оценкам, выглядел разгромным. Северная армия Пророка нуждалась в срочном пополнении, а это требовало времени и средств.
Торвальд воздержался от поздравлений Хродмарсона с победой, но в целом остался доволен результатами боя. Приказав форингу отправить в Стокгольм корабль за подкреплением, Вороний Коготь сосредоточился на предстоящем взятии Базеля, который должен был показаться на горизонте уже к полудню.
На сей раз брошенный город не вызвал у конунга удивления, хотя вступать в него без разведки он все же не рискнул. Защитники знали, что выше Базеля флот врага не двинется: Рейн у истоков мелел, и если десантные боты могли проплыть по нему еще какое-то расстояние, то для танкеров с горючим река была уже непроходима. В связи с этим норманны были готовы к неприятному сюрпризу: в Базеле Защитники могли попытаться реализовать свой последний шанс взорвать неповоротливые танкеры, пока те не перелили топливо в сухопутные бензовозы. Однако город оказался таким же безлюдным, как и Мангейм.
Обезопасив порт и столкнув вниз по течению брошенный хозяевами речной транспорт, норманны загнали в освободившиеся доки всю свою флотилию. А уже затем взялись укреплять плацдарм в преддверии появления армии Крестоносцев, которая была уже не за горами...
– К нам движутся парламентеры, дроттин, – доложил Горм Фенрир конунгу вечером третьего дня пребывания норманнов в Базеле.
– Наконец-то! А я ждал их еще вчера, – признался Торвальд, развалившись в роскошном кресле местного епископа.
Вороний Коготь устроил в епископате штаб и руководил отсюда подготовкой ко встрече Крестоносцев. Однако по ночам епископат пустел, поскольку Грингсон со свитой предпочитали ночевать на «Бельверке» в неудобных гамаках. Этот суровый походный обычай – никогда не спать под закопченной крышей и не пировать у очага – был перенят видаристами от своих далеких предков-викингов и соблюдался неукоснительно. Ни одна даже самая роскошная кровать в Базеле не была до сих пор испачкана норманнскими одеждами. Да и очаги в домах разжигались лишь для обогрева, а не для хмельных застолий.
Впрочем, о застольях никто и не помышлял. К Базелю подступала огромная армия Крестоносцев, и норманны готовились дать ей отпор: досконально изучали местность, возводили по периметру города заграждения и рыли окопы для БТР, превращая бронемашины-амфибии в укрепленные огневые точки. Город был готов к отражению атаки еще вчера утром, однако Защитники опоздали на сутки. Торвальд предполагал, что знает, чем вызвано это опоздание. Крестоносцы наверняка стягивали к Базелю тяжелую артиллерию, которую по большей части приходилось волочить из Ватикана. Прогнозировать сроки такого марша зимой, через горы, можно было лишь приблизительно.
– Крестоносцы отправили к нам майора и двух лейтенантов, – проинформировал Фенрир Торвальда.
– Послать на переговоры со мной трех хольдов – выглядит как оскорбление, – нахмурился Грингсон. – Скажи, форинг, разве мы этого заслуживаем? Неужели мы и впрямь похожи на грязных варваров?
– Никак нет. Полагаю, ультиматум ватиканцев – это лишь повод для того, чтобы собрать разведданные, – ответил датчанин. – Будет неразумно впускать переговорщиков в город, дроттин. Прикажете гнать их в шею, когда подойдут к воротам?
– Зачем, форинг? – усмехнулся Вороний Коготь. – Веди ватиканцев прямиком сюда. Пророк собрался сровнять Базель с землей вместе с нами, а это можно сделать и без разведки. Да и что такое важное увидят Крестоносцы по дороге в епископат и обратно? Все, что им необходимо, они уже выяснили...
Парламентеров препроводили к Торвальду через двадцать минут. Конунг встретил гостей со строгим лицом и при полном боевом облачении. Майор Сардо – щуплый француз средних лет – и двое сопровождавших его молодых лейтенантов слегка замешкались, увидев наяву свирепого властелина севера, его легендарные «птичьи» глаза и татуированных на лысой голове воронов. Смятение Крестоносцев продлилось всего пару секунд, но от Торвальда оно не ускользнуло.
– Удивлен, майор? – поинтересовался конунг вместо приветствия, на которое ватиканцы, впрочем, тоже не стали тратить время. – Да, это я, тот самый вождь язычников, из-за которых вас выдернули из теплых казарм и отправили сюда пожинать славу и почести. Итак, я вас слушаю.
– Конунг Торвальд Грингсон! – Сардо приосанился и сразу же взял официальный тон. – Я уполномочен передать вам письменное требование истинного представителя власти господней на земле, Его Наисвятейшества Пророка – единственного человека, кому дано право говорить от имени Господа.
Майор подал знак, и один из адъютантов протянул ему кейс. Присутствующие на переговорах Горм и три его хольда насторожились и не спускали с парламентеров глаз, пока Сардо открывал кейс и извлекал из него большой красный конверт с печатью Пророка. И хоть кейс ватиканцев был заблаговременно тщательно проверен, Фенрир не исключал возможности того, что майор умудрился пронести в нем оружие. Было бы чересчур наивно ожидать от Гласа Господнего благородных методов ведения войны.
– Я прошу тебя, конунг, немедленно дать мне ответ на требования Его Наисвятейшества, – добавил Сардо, протягивая Грингсону бумаги.
– Разумеется, майор, – подтвердил Торвальд. – Я не собираюсь томить Пророка ожиданиями из-за столь пустякового вопроса.
Сардо стиснул кулаки, но промолчал. Вороний Коготь ухмыльнулся и передал послание ближайшему хольду. Тот сломал печать, аккуратно вскрыл конверт ножом, вынул сложенный вдвое гербовый бланк и, не обнаружив никаких коварных приспособлений вроде отравленных игл и тому подобного, вернул документ дроттину. Торвальд с равнодушным видом бегло прочел ультиматум, после чего обратился к главе парламентеров:
– Майор, я требую, чтобы ты зачитал мне это вслух.
– Я не вправе озвучивать заявления Его Наисвятейшества!.. – воспротивился было Сардо, но конунг перебил его:
– Я настаиваю, майор! Командование избрало тебя из множества достойных воинов для того, чтобы ты ознакомил меня с волей Пророка. Поэтому окажи честь, прочти мне это обращение, как подобает посланнику Гласа Господнего... Нуже, майор, приступай! Я весь внимание.
Сардо забрал у конунга послание и исподлобья взглянул на Фенрира, видимо, посчитав, что страдающий нервным тиком датчанин ехидно подмигивает парламентеру, подбодряя его. Затем майор судорожно сглотнул и, оттянув ставший вдруг тесным воротничок, приступил к чтению...
Обращение Гласа Господнего к «поборникам ложных языческих взглядов» было достаточно пространным. Даже для того, чтобы просто прочесть его до конца, требовалось терпение. Для Сардо, который и так весь исходил на нервы, объявление ультиматума превратилось в серьезное испытание, которое майор, к своему стыду, провалил. Грозное послание Пророка, обязанное вгонять в трепет любого неверного, звучало из уст парламентера сбивчиво и крайне неубедительно. Сардо прошиб пот, лицо декламатора покрылось багровыми пятнами, а дыхание его взволнованно участилось, отчего Крестоносец порой невольно обрывал речь на полуслове. Не прочти Грингсон предварительно документ, конунгу пришлось бы не раз переспрашивать Сардо о многих невнятно озвученных им деталях. Впрочем, о них было несложно догадаться и без подсказок.
Пророк требовал от Вороньего Когтя сдаться без кровопролития, взамен на что всем норманнам была гарантирована жизнь и депортация на родину. Естественно, их оружие и техника доставались Святой Европе в качестве компенсации за нанесенный ущерб. По мнению Его Наисвятейшества, это было просто немыслимой уступкой в адрес Грингсона. Также конунгу Скандинавии и его последователям предлагалось в необязательном порядке публично покаяться и отречься от языческих убеждений. После этого Пророк обещал всем видаристам прощение, возврат в лоно Единственно Правильной Веры и право проповедовать ее среди погрязших в язычестве скандинавов. Воистину грандиозные выкройки начертил Глас Господень для шкуры еще не убитого им медведя!
По окончании утомительного чтения майор выглядел так, словно не приехал в Базель на автомобиле, а прибежал трусцой. Было заметно, что Сардо упорно боролся со своей нерешительностью, однако ему никак не удавалось обуздать волнение. Даже адъютанты парламентера посматривали на него с сочувствием.
Грингсон поднялся из кресла, приблизился к Сардо, забрал у него документ и с нескрываемым превосходством полюбопытствовал:
– Что с тобой, майор? Неужели ты и впрямь решил, что командование отправило тебя на верную гибель? Или тебя беспокою не я, а грядущая битва? Удивительно: ведь ты же сам сейчас объявил, что армия Крестоносцев неустрашима, поскольку на ее стороне всемогущий Господь! Так это или нет, судить не берусь, но признаю, что ваши солдаты, с которыми мне довелось сражаться, – неплохие воины. Так почему ты дрожишь, майор? Разве Крестоносцы не верят в победу? Странно, что после столь проникновенных слов Пророка твоя вера не укрепилась... Взгляни на нас: наши боги сроду не говорят нам перед битвой ничего подобного, но тем не менее мы спокойны как никогда. В чем же дело? Может быть, солдатам Пророка не нравится рай, уготованный им после смерти? Очевидно, я прав. На твоем месте, майор, я бы точно испытывал отвращение от мысли, что мне придется вечность провести в таком унылом раю, как ваш.
– Так о чем мне доложить командованию? – спросил уязвленный Сардо, кое-как уняв дрожь в голосе. Если бы Апостол Защитников Веры вместо этих переговоров усадил Сардо на горячую сковороду, майор, наверное, чувствовал бы себя гораздо лучше.