Собственность подданного исключает право пользования ею другим подданным, но не сувереном. Отсюда мы можем заключить, что право собственности подданного на свои земли состоит в праве отказать всем другим подданным в пользовании ими, но не в праве отказать своему суверену, будь он собранием или монархом. Так как мы принимаем, что все, что делает суверен, т. е. государство (лицо которого он представляет), он делает в интересах общего мира и безопасности, то мы должны принять, что распределение им земли произведено в тех же целях. Следовательно, всякое распределение, произведенное сувереном в ущерб интересам мира и безопасности, противоречит воле каждого подданного, вверившего его усмотрению и совести охрану своего мира и безопасности, и поэтому в согласии с волей каждого подданного должно считаться недействительным. Монарх или большая часть верховного ' собрания могут, следовательно, многое предписать для удовлетворения своих страстей и против собственной совести, что является вероломство и нарушением естественного закона, но этого недостаточно, чтобы позволить подданному объявить войну суверену, или обвинить его в несправедливости, или так или иначе злословить по его адресу, ибо подданные уполномочили своего суверена на все действия и тем, что облекли его верховной властью, признали эти действия своими. Но то, в каких случаях повеления суверенов противоречат справедливости и естественному закону, подлежит рассмотрению позже, в другом месте.
   Государство не должно умереть. Можно было бы думать, что при распределении земли само государство может удержать для себя известную часть, владеть ею и обрабатывать ее через своих представителей и что эта часть может быть достаточно большой, чтобы благодаря ей покрывать все расходы, которых необходимо требует обеспечение общего мира и защиты. Это было бы верно, если бы можно было вообразить себе какого-нибудь представителя свободным от человеческих страстей и недостатков. Однако при человеческой природе, какова она есть, выделение государственных земель или установление каких-нибудь определенных источников дохода для государства является бесполезным делом, ибо ведет к распаду государственной власти и возвращению к естественному состоянию и войне, как только верховная власть попадает в руки монарха или собрания, слишком небрежных в расходовании денег или слишком склонных тратить государственные средства, чтобы втянуть страну в длительную или дорогостоящую войну. Государства не могут существовать на пайке. Так как мы видим, что расходы государств зависят не от их собственных потребностей, а от внешних обстоятельств и потребностей их соседей, то отсюда ясно, что размеры государственного богатства могут быть ограничены лишь теми рамками, которые требуются неожиданно возникающими обстоятельствами. Поскольку Завоевателем были заняты в Англии различные земли для собственного пользования – помимо лесов и мест охоты (как для его развлечения, так и ради сохранения лесов), а также различных наделов земли, которые он роздал своим подданным,– они, по-видимому, были резервированы не для государственных целей, а для удовлетворения его личных потребностей. Ибо сам он и его преемники при всем том облагали произвольными податями все земли своих подданных, когда считали это необходимым. Или если эти государственные земли и наделы были установлены как источник дохода, достаточный для покрытия всех расходов государства, то это установление не достигло своей цели, ибо (как показывают последовавшие поборы) оказалось недостаточным, в указанные земли и сервитуты (как показывают недавние незначительные доходы короны) подвергались отчуждению и уменьшению. Бесполезно поэтому выделять для государства земли, которые оно может продать или подарить и действительно продает и дарит, когда это делает его представитель.
   Места и объекты внешней торговли зависят от определения суверена. Не только раздача земель в стране, но и определение того, в каких местах и какими товарами подданные могут торговать за границей, является делом суверена. Ибо если бы частным лицам было предоставлено действовать в этом отношении по своему усмотрению, то некоторые из них, соблазненные перспективой барышей, могли бы нанести вред или государству, снабжая врага необходимыми ему продуктами, или самим себе, ввозя такие вещи, которые удовлетворяют потребности людей, но тем не менее вредны или по крайней мере невыгодны ям. И поэтому только государство (т. е. только суверен) должно определить места и предметы иностранной торговли, разрешая одни и запрещая другие.
   Законы о передаче собственности также принадлежат суверену. Так как мы дальше видим, что для поддержания государства недостаточно, чтобы каждый человек имел собственный участок земли или некоторое количество товаров или обладал природной способностью к какому-нибудь полезному ремеслу, и что нет в мире ремесла, которое не было бы необходимо для жизни или для благополучия любого человека, то необходимо, чтобы люди распределили то, что могут сберечь, и взаимно переносили бы собственность друг на друга путем обмена и взаимных договоров. Поэтому дело государства (т. е. суверена) – определить, в какой форме должны быть заключены и при каких словах – знаках должны считаться действительными всякого рода договоры между подданными (как покупка, продажа, обмен, ссуда, заем, сдача и взятие в аренду). Учитывая задачи всего трактата, о предметах питания и их распределении среди различных членов государства сказано достаточно.
   Деньги – кровь государства. Под перевариванием я разумею превращение всех продуктов, которые не потребляются в данный момент, а сохраняются для потребления будущем, в нечто равное им по ценности и вместе с тем настолько просто переносимое, чтобы не препятствовать передвижению людей с места на место, дабы человек, где бы он ни был, мог иметь именно то питание, которого требует данное место. Такими вещами являются золото, серебро в деньге. Ибо золото и серебро, которые высоко ценятся почти во всех странах света, являются удобным мерилом ценности всех вещей в сношениях между народами, а деньги (из какого бы материала суверен государства ни чеканил их) являются достаточным мерилом ценности всех вещей в сношениях между подданными данного государства. При помощи этих мерил все товары, движимые и недвижимые, делаются способными сопровождать человека к человеку внутри государства и (в своем происхождении) питают каждую часть государства, так что это переваривание является как бы кроветворением государства. Ибо естественная кровь образуется точно таким же образом из продуктов земли и, циркулируя, попутно питает каждый член человеческого тела.
   А так как серебро и золото имеют свою ценность от их материала, то они имеют, во-первых, ту привилегию, что их ценность не может быть изменена властью одного или нескольких государств, ибо они являются общим мерилом товаров всех стран. Деньги же, сделанные из неблагородных металлов, легко могут быть повышены или понижены в своей стоимости. Во-вторых, серебро и золото делают государства способными передвигать свои армии и, если нужно, вести войну на чужой территории и могут снабжать съестными припасами не только путешественников, но и целые армии. Монета же, имеющая значение не благодаря ее материалу, а в силу ее местной чеканки, не может переходить из страны в страну, а имеет хождение лишь внутри страны, причем и здесь она подвержена изменениям в связи с изменениями законов, так что ее стоимость может быть снижена, часто к ущербу тех, кто ею обладает.
   Каналы и пути, по которым деньги используются государством. Каналы и пути, по которым деньги передаются для использования их государством, бывают двух видов. По одним деньги передаются в государственное казначейство, по другим они направляются из казначейства для производства государственных платежей. Каналами и путями первого вида являются сборщики податей и казначеи; второго – опять-таки казначеи и чиновники, назначенные для оплаты разных государственных и частных служителей. И в этом отношении искусственный человек сохраняет свое сходство с естественным, чьи вены, получая кровь от различных частей тела, направляют ее к сердцу, которое, переработав ее, направляет ее обратно, сообщая этим жизнь и способность к движению всем членам человеческого тела.
   Дети государства – колонии. Потомство, или дети государства,– это то, что мы называем колониями, т. е. группы людей, высланные государством под предводительством начальника или губернатора, чтобы заселить чужую страну, не имевшую раньше населения или лишившуюся своего населения в результате войны. А когда колония устроилась, то поселенцы или освобождаются от подданства суверену, который их выслал, и образуют самостоятельное государство (что практиковалось многими государствами в древности) – в этом случае государство, из которого они вышли, называется метрополией, или матерью, и требует от них не больше того, чего отцы требуют от детей, которых они освобождают от своего контроля и власти, т. е. уважения и дружбы,– или же они остаются объединенными со своими метрополиями (каковы были колонии Рима), и тогда они являются не самостоятельными государствами, а лишь провинциями и частями выславшего их государства. Так что права колоний (за исключением обязанности уважения к метрополии и союза с ней) определяются всецело той грамотой, которой суверен уполномочил первых переселенцев.




ГЛАВА XXV.



О СОВЕТЕ



   Что такое совет. К каким ложным суждениям о природе вещей приводит обычное неустойчивое словоупотребление, видно больше всего из частого смешения советов с приказаниями вследствие общей их императивной формы выражения и во многих других случаях. Ибо слова делай это являются словами не только того, кто приказывает, но и того, кто дает совет, или того, кто увещевает. Правда, когда ясно, кто именно говорит и кому именно адресована речь и по какому поводу, лишь немногие не заметят, что совет и приказание весьма разные вещи, или не сумеют их различить. Однако, встречая эти фразы в человеческих писаниях, люди из-за неспособности или нежелания входить в рассмотрение обстоятельств дела часто ошибочно принимают указания советчиков за предписания тех, кто приказывает, а часто, наоборот, в зависимости от того, согласуется ли то или другое с выводами, которые они хотят сделать, или с деяниями, которые они одобряют. Во избежание таких недоразумений и для установления точного значения слов приказание, совет и увещевание я их определяю следующим образом.
   Различие между приказанием и советом. Приказание имеется там, где человек говорит делай это или не делай этого, обосновывая это лишь тем, что такова его воля. Отсюда ясно, что тот, кто приказывает, преследует этим свою выгоду. Ибо основанием его приказания является лишь его воля, а истинным объектом человеческой воли является некоторое благо для себя.
   Совет имеется там, где человек говорит делай или не делай этого, обосновывая свои слова выгодой, проистекающей от их исполнения для того, кому он это говорит. Отсюда очевидно, что тот, кто дает совет, утверждает (каково бы ни было его намерение), что он дает его из желания добра тому, кому он его дает.
   Поэтому приказание отличается от совета тем, что приказание имеет целью собственное благо, а совет – благо другого человека. А отсюда вытекает и другое различие, а именно что человек может быть обязан делать то, что ему приказывают, как, например, в том случае, когда он заключил договор о повиновении, но он не обязан делать то, что ему советуют, ибо неисполнение совета может повредить лишь ему одному. Если бы он обязался договором следовать совету, тогда совет принял бы характер приказания. Третье же различие между ними заключается в том, что никто не может домогаться права быть советчиком другого, ибо не может добиваться выгоды для себя таким образом. Притязание же на право давать совет другому обнаруживает желание знать его намерения или приобрести какое-нибудь другое благо для себя, что является (как я говорил раньше) истинным объектом воли всякого человека.
   Природе совета свойственно также и то, что, каков бы он ни был, тот, кто его просит, не может обвинять или наказывать за него советчика. Ибо просить совета у кого-нибудь – значит разрешить ему дать такой совет, какой он сочтет наилучшим. И следовательно, тот, кто дает совет своему суверену (будь то монарх или собрание) по его просьбе, не может быть по справедливости наказан за него независимо от того, согласуется или не согласуется этот совет с мнением большинства собрания по обсуждаемому вопросу. Ибо если мнение собрания может быть установлено до окончания дебатов, то собрание не стало бы просить и выслушивать дальнейших советов, так как мнение собрания, установленное в результате дебатов, есть конец обсуждения. И вообще тот, кто требует совета, является его виновником и не может наказать за него, а того, чего не может суверен, не может и никто другой. Однако если один подданный дает совет другому делать что-нибудь противозаконное, то он подлежит наказанию государством независимо от того, проистекает ли его совет из дурного намерения или лишь из незнания законов, ибо это незнание не является оправданием там, где каждый человек обязан знать законы, которым он подчиняется.
   Что такое увещевание и отговаривание. Увещевание и отговаривание есть совет, сопровождаемый знаками, обнаруживающими у советчика пылкое желание, чтобы его совету последовали, или, короче говоря, настойчиво навязываемый совет. В самом деле, тот, кто увещевает, не сообразуется с последствиями своего совета и не обязывает себя строгими правилами истинного рассуждения, а поощряет того, кому он советует, к действию, как тот, кто отговаривает, удерживает его от действия. Поэтому этого рода советчики приспособляют свои речи и аргументы к обычным страстям и мнениям людей и пользуются сравнениями, метафорами, примерами и прочими ораторскими приемами, чтобы убедить своих слушателей в полезности, почетности и справедливости исполнения их совета.
   Отсюда можно заключить, во-первых, что увещевание и отговаривание направлены к благу того, кто дает совет, а не того, кто его просит, что противоречит обязанности советчика, который (согласно определению понятия совета) должен иметь в виду не свою выгоду, а выгоду того, кому он советует; а что он своим советом преследует свою собственную выгоду, достаточно явствует из его долгого в настойчивого приставания или той искусной формы, в которую облекается его речь. Так как об этом его не просят и, следовательно, он это делает из личных соображений, То это направлено главным образом к его собственной выгоде и лишь случайно к выгоде того, кому он дает совет, •ли же совсем не к его выгоде.
   Во-вторых, что увещевание и отговаривание уместны Лишь там, где человек обращается с речью к толпе, ибо, когда его речь обращена к одному слушателю, последний может прерывать его и подвергать его доводы более строгому разбору, чем это может делать толпа. Вследствие многочисленности толпы из нее никто не может вступать в спор или диалог с оратором, говорящим одновременно со всеми без разбору.
   В-третьих, что те, кто увещевает и отговаривает, когда их просят дать совет, являются продажными советчиками « как будто подкупленными собственным интересом. Ибо пусть совет будет как угодно хорош, однако тот, кто дает его, является хорошим советчиком не больше, чем справедливым судьей тот, кто дает справедливое решение за плату. Но там, где человек имеет право приказывать, как, например, отец в своей семье или полководец в армии, увещевание и отговаривание не только законны, но необходимы и похвальны. Впрочем, тогда они по существу не советы, а приказания, хотя по форме являются увещеваниями, ибо там, где приказания должны побудить к выполнению тяжелой работы, иногда необходимость и всегда человечность требуют, чтобы они были подслащены подбадриванием и выражены скорее в тоне и форме советов, чем суровым языком команды.
   Примеры различия между приказанием и советом мы можем взять из форм речи, которыми они выражаются в Священном писании. Да не будет у тебя других богов, кроме меня; не сотвори себе кумира; не произноси имени Бога всуе; соблюдай день субботний; почитай отца твоего и матерь твою; не убий; не укради и т. д. суть приказания, ибо основа нашей обязанности повиноваться им есть воля Бога, нашего царя, которому мы обязаны повиновением. Но слова: продай все, что имеешь, раздай имущество бедным и следуй за мной – суть советы, ибо основанием того, почему мы должны так поступать, является наше собственное благо, а именно то, что мы этим приобретаем богатство на небе. Слова пойдите в селение, которое прямо перед вами, и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла при ней; отвязав, приведите ко мне суть приказание, ибо основанием их является воля Господа, но слова покайтесь и креститесь во имя Иисуса суть совет, ибо основанием, почему мы должны так поступать, является не благо Бога всемогущего, который оставался бы царем, как бы мы против него ни бунтовали, а наше собственное благо, так как у нас нет другого средства избежать наказания, которому мы подлежим за наши грехи.
   Различие между годными и негодными советчиками. Подобно тому как мы вывели сейчас отличие совета от приказания из природы совета, определяющейся тем благом или вредом, которые могут проистекать для того, кому дается совет, из неизбежных или вероятных последствий предлагаемого ему деяния, точно так же может быть выведена из этой природы разница между годными и негодными советчиками. Так как опыт есть лишь запоминание последствий прежде наблюдаемых аналогичных действий, а совет – лишь та речь, посредством которой этот опыт сообщается другим, то достоинство и недостатки совета суть то же, что достоинство и недостатки интеллекта. А по отношению к личности государства его советники выполняют функции памяти и размышления. Однако наряду с этим сходством государства с естественным человеком имеется также очень важное различие между ними, состоящее в том, что естественный человек получает свой опыт от естественных объектов чувств, которые действуют на него без всяких побуждений страсти или собственного интереса, между тем как те, которые дают совет представителю государства, могут иметь и часто имеют свои личные цели и страсти, делающие их советы всегда подозрительными и часто предательскими. Вот почему мы можем установить в качестве первого признака хорошего советчика, чтобы его цели и интересы не были несовместимы с целями и интересами того, кому он дает совет.
   Во-вторых, так как обязанностью советчика при обсуждении какого-нибудь действия является так указать на последствия этого действия, чтобы тот, кому дается совет, был правдиво и ясно уведомлен, то советчик должен облечь свой совет в такую форму, которая могла бы выявить истину с наибольшей очевидностью, т. е. он должен подкрепить свой совет такими сильными доводами и изложить его таким выразительным и точным языком, и притом так кратко, как это требуется в интересах ясности. Поэтому не соответствуют обязанности советчика необдуманные и неясные выводы (такие, которые основаны лишь на примерах и авторитете книг и являются не доказательствами в отношении добра и зла, а лишь констатацией фактов или мнений), темные, путаные и двусмысленные выражения, а также все метафорические обороты, имеющие целью разжигать страсти (ибо такие аргументы и выражения способны лишь обманывать или вести того, кому мы советуем, к иным целям, чем его собственные).
   В-третьих, так как способность давать советы зиждется на опыте и на долгом изучении и нельзя предположить, чтобы кто-нибудь имел опыт во всех тех делах, знание которых необходимо для управления большим государством, то человек может считаться хорошим советчиком лишь в таких делах, в которых он не только весьма сведущ, но о которых много думал и которые много раз взвешивал. Так как мы видим, что задачей государства является обеспечить народу внутренний мир и защиту против внешнего нападения, то эта задача требует глубокого знания склонностей человеческого рода, прав правительства и природы справедливости, законов, правосудия и чести, каковое знание не может быть приобретено без изучения. Но эта задача требует также знания силы, средств и местных условий как своей страны, так и соседних, а также склонностей и намерений всех народов, с которыми можно каким-либо путем прийти во враждебное столкновение, каковое знание опять-таки может быть приобретено лишь благодаря богатому опыту. И не только вся совокупность этих познаний, но каждое из них в отдельности предполагает известный возраст и наблюдения пожилого человека и необычное прилежание. Особенность ума, необходимая, чтобы давать советы,– это, как я уже указывал раньше (в главе VIII), способность суждения. А различие людей в этом отношении проистекает из различия воспитания, ибо одни люди приспособлены воспитанием к изучению одной отрасли знания или одного дела, другие – другой. Когда для выполнения какого-нибудь дела существуют безошибочные правила (как для создания машин и зданий – правила геометрии), тогда весь опыт мира не может сравняться по ценности с советом того, кто изучил или открыл эти правила. Но там, где таких правил нет, лучше всего может судить о каком-нибудь специальном круге вопросов и соответственно является лучшим советчиком тот, кто имеет наибольший опыт в этой области.
   В-четвертых, чтобы быть способным давать совет государству в делах, касающихся другого государства, необходимо быть знакомым со всеми сведениями и документами, поступающими из этого другого государства, а также со всеми трактатами и другими политическими договорами, заключенными между своим и другим государствами, о наличии каковых знаний у человека может судить лишь представитель государства. Отсюда можно видеть, что те, кто не призван в совет, не могут дать хорошего совета в таких случаях.
   В-пятых, при одинаковом числе советчиков человек получит лучший совет, выслушивая каждого порознь, а не всех вместе. Во-первых, слушая их порознь, вы имеете совет каждого из них, между тем как в собрании многие из них дают свой совет путем да или нет или руками и ногами, движимые не собственным мнением, а красноречием других, или боязнью обидеть своим несогласием некоторых ораторов или все собрание, или боязнью показаться менее понимающими дело, чем те, кто аплодировал противоположному мнению. Во-вторых, в многочисленном собрании не могут не оказаться такие люди, интересы которых противоположны интересам государства, и так как эти интересы воодушевляют их, а воодушевление делает их красноречивыми, то своим красноречием они внушают другим свой совет. Ибо страсти разрозненных людей умеренны, как жар одной головни; в собрании же они являются как бы многими головнями, воспламеняющими друг друга (особенно когда они разжигают друг друга речами), дабы поджечь государство под предлогом оказания ему помощи советом. В-третьих, слушая каждого человека отдельно, мы можем прерывать его и возражать ему и таким путем подвергать испытанию, когда это необходимо, правильность его доводов и основания его совета, чего нельзя делать в собрании, где человек при всяком трудном вопросе бывает больше поражен и ослеплен разнообразием речей по интересующему его вопросу, чем информирован о том пути, по которому ему следует идти. Кроме того, в многочисленном собрании, созванном для совета, непременно найдутся некоторые, кто из честолюбия хочет считаться красноречивым и сведущим в политике и дает свой совет, сообразуясь не с интересами дела, предложенного обсуждению, а с желанием пожинать аплодисменты своими цветистыми речами, испещренными цитатами из разных авторов; с их стороны это, по меньшей мере, дерзость, ибо они отнимают время от серьезного обсуждения, чего легко можно избежать при совещании в узком кругу. В-четвертых, при обсуждении дел, которые надлежит сохранить в тайне (таковы многие государственные дела), советы многих, а особенно в собраниях, опасны. Поэтому многочисленные собрания вынуждены передавать такие дела более узким собраниям, состоящим из лиц, которые наиболее сведущи в этих вопросах и преданность которых не вызывает сомнений.
   В заключение мы спросим: разве найдется где-нибудь такой горячий сторонник советов большого собрания, что он стал бы просить у него совета или пользоваться таким советом тогда, когда речь идет о женитьбе детей, о том, как распорядиться своими землями, о своем домоводстве, об управлении своим личным имением, особенно в том случае, когда между членами такого собрания имеются его недоброжелатели? Человек, который устраивает свои дела при содействии многих и разумных советников, советуясь с каждым из них в отдельности по тем вопросам, по которым соответствующий советник является наиболее компетентным, поступает наиболее разумно и похож на того, кто, грая в теннис, пользуется содействием способных помощников, расставленных в надлежащих местах. Наилучшим образом поступает также тот, кто пользуется исключительно своим собственным умом, как в теннисе тот, кто совершенно не прибегает к содействию помощников. Но тот, кто ищет совета в своих делах у собрания, решение которого зависит от согласия большинства, каковое решение обычно тормозится из зависти или своекорыстия несогласной частью, поступает наихудшим образом. Такой человек похож на игрока, которого везут к мячу хотя и хорошие игроки, но на тачке или на чем-нибудь другом, тяжелом самом по себе и замедляемом еще разногласием во мнениях и несогласованными усилиями тех, кто его тащит, причем замедляемом тем больше, чем больше число лиц, прилагающих к этому руку, а больше всего тогда, когда среди них имеются один или несколько, которые желают, чтобы играющий проиграл. И хотя верно, что много глаз видят больше, чем один, однако это можно применить ко многим советчикам лишь в том случае, когда окончательное решение находится в руках одного человека. При отсутствии этого условия бывает совсем наоборот. Ибо много глаз видят одну и ту же вещь по-разному и склонны смотреть в сторону своей собственной выгоды. Вот почему стрелки, не желая промахнуться, присматриваются, правда, обоими глазами, но прицеливаются лишь одним. И вот почему большие демократические государства всегда держались не открытыми совещаниями собраний, а или благодаря объединявшему их общему врагу, или популярностью какого-нибудь их выдающегося человека, или каким-нибудь тайным немногочисленным советом, или взаимной боязнью заговоров. Что же касается маленьких государств, как демократических, так и монархических, то никакая человеческая мудрость не может их сохранить дольше, чем продолжается взаимная зависть их могущественных соседей.