Гофман Генрих Борисович
Самолет подбит над целью
Гофман Генрих Борисович
Самолет подбит над целью
Аннотация издательства: В однотомник включены три повести писателя: "Самолет подбит над целью" - об участниках одного боевого вылета летчиков-штурмовиков под Сталинградом; "Сотрудник гестапо" - о работе советского фронтового разведчика в Донбассе; "Черный генерал" - о советских людях, сражавшихся совместно с чехами и словаками за освобождение Чехословакии от гитлеровской оккупации.
Биографическая справка. ГОФМАН Генрих Борисович, родился 28.02.1922 года в Иркутске в семье служащего. Еврей. Член КПСС с 1944. Окончил 9 классов. Учился в аэроклубе. В Советской. Армии с 1940. В 1942 окончил Чкаловскую военно-авиационную школу лётчиков. На фронтах Великой Отечественной войны с марта 1943. Заместитель командира эскадрильи 622-го штурмового авиаполка (214-я шад, 15-я ВА, 2-й Прибалтийский фронт), старший лейтенант. К августу 1944 совершил 96 боевых вылетов на штурмовку живой силы и техники противника, ж.-д. станций, складов боеприпасов. Звание Героя Советского Союза присвоено 26.10.44. В 1950 окончил Военно-воздушную академию. С 1962 полковник Гофман - в отставке. Живёт в Москве. Член Союза писателей СССР (1966). Награжден орденом Ленина, 2 орденами Красного Знамени, 2 орденами Отечественной войны 1 степени, орденом Дружбы народов, 3 орденами Красной Звезды, медалями. Его фамилия помещена на памятнике, установленном на Сапун-Горе под Севастополем. Сочинения: Мои современники. М., 1982; Орлиное племя. М., 1974 и другие. (Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Москва. Воениздат. 1987. Том 1, стр. 362). - /// Андриянов.
С о д е р ж а н и е
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Вместо послесловия
* * *
Занесло снегом Сальскую степь. Безмолвной пустыней раскинулась белая гладь. Окинь взглядом горизонт - ни одного дымка. Но и здесь прошла война. Словно ураганом повалены столбы, торчат из сугробов десятки стволов разбитых орудий, чернеют опаленные башни исковерканных танков.
Небо затянуто серой мглой, Низко над землей стелются рваные клочья облаков, высыпая в степь мириады снежинок.
По проселочной дороге, в тыл ведут группу пленных. Это предатели. У самых обочин в белых меховых полушубках с автоматами наперевес идут конвоиры. Позади тащатся две лошади, впряженные в сани-розвальни.
Понуря головы, бредут люди, потерявшие честь. Они предали Родину, предали свой народ, пошли в услужение к фашистам. Тяжело переставляя ноги, идут вперемешку власовцы и полицаи, бургомистры и старосты - все те, кто не успел бежать с отступающим врагом.
Сильный, порывистый ветер с востока обжигает их физиономии. Снежная поземка хлещет в глаза. Их сцепленные руки втиснуты в рукава пальто и шинелей. Сутулясь, бочком, с трудом преодолевая порывы ветра, они идут по заснеженной степи.
А навстречу движутся войска, отстоявшие город на Волге, разгромившие окруженную армию фельдмаршала Паулюса. И сильнее леденящего ветра обжигают предателей гневные, полные презрения взгляды советских воинов. Они брезгливо морщатся, с ненавистью поглядывают на пленных,
Каждый раз, встречаясь с этими взглядами, пленные опускают глаза. Лишь один из них в синей шинели полицая гордо поднимает голову и, подставляя ветру усталое лицо, с волнением смотрит на советских воинов, погнавших врага от великой русской реки. Его тоскливые глаза слезятся. Редкая, пепельного цвета щетина покрывает подбородок и щеки. Взгляд полон отчаяния.
Вдруг, сорвав с головы рыжий лисий треух, он бросил его на землю, распахнув шинель, обнажал грудь и рванулся к конвоиру:
- Стреляйте. Не могу идти дальше. Не могу идти вместе с ними, - кивнул он на предателей. - Я -Карлов. Я летчик Карлов - командир эскадрильи штурмовиков.
- Зачем же стрелять, если ты летчик, - успокаивает его конвоир. Придем на место - разберутся.
И бредет дальше группа пленных. Метет и кружит снежная поземка. Медленно движется под конвоем на восток один из храбрейших летчиков Сталинградского фронта. Как могло случиться, что мужественный командир, лейтенант Георгий Карлов, попал в эту группу пленных предателей?
Глава первая
Это было восьмого января 1943 года. Матовый солнечный диск, прячась в морозной туманной дымке, уже приближался к горизонту. Над заснеженной равниной аэродрома, что раскинулся среди сальских степей, низко вихрем пронесся самолет-штурмовик и взмыл в безоблачное небо.
На высоте около четырехсот метров машина развернулась влево, из ее брюха медленно выползло шасси. Описав в воздухе большой круг, штурмовик пошел на посадку. Оборвался надрывный гул мотора, послышались громкие выхлопы. Самолет, щупая колесами укатанный снег, несся над посадочной полосой. Вот он вплотную притерся к земле и, повизгивая тормозами, покатился по разглаженной поверхности летного поля. В тот момент, когда он, казалось, должен был остановиться, вновь взревел мотор, и самолет, вздымая клубящиеся снежные вихри, порулил к черным полотнищам, разложенным буквой "Т" на ослепительно белом снегу.
Недалеко от посадочных знаков штурмовик остановился. Затих рев мотора. Лопасти винта со свистом провернулись на два-три оборота и неподвижно замерли. Из кабины неуклюже вылез летчик. Сняв на крыле парашют, он легко спрыгнул на землю и зашагал к группе людей, стоявших неподалеку, у входа в штабную землянку, и придирчиво наблюдавших оттуда за посадкой командира дивизии.
- Становись! - подал команду широкоплечий богатырь - командир полка майор Емельянов, не раз отличавшийся смелыми и дерзкими ударами по врагу.
Летчики быстро построились в одну шеренгу.
- Смирно! - Майор пошел навстречу полковнику Рубанову. Остановившись в трех шагах от него и приложив руку к головному убору, он доложил: - Товарищ полковник! Летный состав шестьсот двадцать второго штурмового авиационного полка построен по вашему приказанию.
- Здравствуйте, Емельянов, - командир дивизии пожал руку майору и, повернувшись к строю летчиков, громко произнес: - Здравствуйте, товарищи!
В ответ дружное, четкое "Здравия желаем" товарищ полковник!" раскатилось в морозном воздухе.
- У народа, у армии, у всех нас одна дума: что в Сталинграде? Чем помочь городу? - обратился Рубанов к летчикам. - Шестая армия немцев схвачена за горло железным кольцом наших войск. Танки Манштейна рвались на выручку окруженной группировке, но они разгромлены. Остатки их откатываются на запад под ударами наших частей. В этом есть и ваша заслуга.
Лейтенант Карлов, стоявший на правом фланге третьей эскадрильи, невольно приподнял руку и через толщу мехового комбинезона нащупал на груди свою первую боевую награду - орден Красной Звезды.
- Враг голодает. Уже съедены все лошади. Но гитлеровское командование, - продолжал полковник, - бросило больше тысячи боевых и транспортных самолетов для снабжения и поддержки армии Паулюса. Военный совет Сталинградского фронта поставил перед авиацией задачу - уничтожать фашистские самолеты на земле и в воздухе. Вот и вам выпала честь нанести штурмовой удар по аэродрому Сальск. По имеющимся данным, там в настоящее время сосредоточено более трехсот транспортных самолетов. Аэродром Сальск является основной базой, откуда враг снабжает по воздуху свои войска, окруженные под Сталинградом.
Летчики стояли молча. Кое-кто вытащил из-за спины висевшие на ремешках планшеты и внимательно разглядывал карту. Город Сальск находился более чем в ста километрах за красной чертой, обозначающей линию фронта.
- Удар необходимо нанести завтра на рассвете, пока фашистские стервятники не поднялись в воздух. Следовательно, взлететь придется в темноте. Поэтому, - обратился Рубанов к командиру полка, - необходимо отобрать группу из наиболее опытных летчиков, способных произвести взлет ночью при кострах.
Глаза майора Емельянова заискрились задором. Густые брови взлетели вверх.
- Разрешите мне лично вести группу, - попросил он командира дивизии.
- Нет. Основной состав полка остается в резерве командира корпуса. Будьте готовы поддержать наземные войска по вызову. Группу, я думаю, поведет командир первой эскадрильи капитан Бахтин, - предложил Рубанов.
Невысокий, худощавый, с энергичным лицом Бахтин вышел из строя.
- Оправитесь? - спросил командир дивизии.
- Если не собьют - справлюсь, - ответил Бахтин.
- Надо, чтобы не сбили.
- Постараюсь, товарищ полковник.
- Вот это другой разговор, - улыбнулся Рубанов и, обращаясь к командиру полка, добавил: - Решайте, Емельянов, кто еще пойдет с Бахтиным.
Майор окинул взглядам всех летчиков..
- Старший лейтенант Мордовцев! - вызвал он.
Высокий, немного сутулый Геннадий Мордовцев посмотрел на толковника. В его больших серых глазах застыл вопрос. И лишь когда командир дивизии в знак одобрения кивнул головой, старший .лейтенант сделал три шага вперед и встал рядом с Бахтиным.
- Лейтенант Карлов!
Из строя вышел круглолицый, улыбающийся летчик. Правый, будто прищуренный глаз Карлова был несколько меньше левого. Казалось, он улыбался лишь одной половиной лица.
- Сержант Долаберидзе!
Массивный, широкоплечий Долаберидзе вразвалку последовал за Карловым. На смуглом лице сержанта выделялись своей чернотой глаза и усы.
Майор назвал еще три фамилии, и еще три летчика перешли из строя к группе Бахтина. Это были лейтенант Опалев, сержанты Дубенко и Дагаев.
- Вот, по-моему, все, - доложил Емельянов полковнику.
- Ну что ж, семь таких орлов! Семеркой и полетите, - решил командир дивизии. - Прикрывать вас будут девять истребителей Як-1 двести тридцать шестого истребительного полка. А сейчас отправляйтесь на командный пункт прокладывать маршрут полета. Строй, Емельянов, можете распустить. На сегодня - отбой.
Семь летчиков во главе с капитаном Бахтиным в разноцветных пушистых унтах, в черных меховых комбинезонах, придерживая болтающиеся за спиной планшеты с картами, направились к командному пункту.
Проходя в низкую дверь землянки, каждый пригибал голову, оберегая распластанные поверх шлемофонов летные очки.
- Остальным в автобус. Можно ехать в общежитие. Разойдись! скомандовал Емельянов.
Летчики, обгоняя друг друга, побежали к стоявшему у штабной землянки автобусу. Под их унтами поскрипывал смерзшийся снег.
- Как настроение, народа? - опросил командир дивизии у
Емельянова, когда они остались вдвоем.
- Хорошо дерутся, товарищ полковник. Я вам еще не докладывал: сегодня звено капитана Доброхотова встретило большую группу транспортных "юнкерсов". Тех "мессерпшитты" прикрывали, да наши ястребки связали "мессеров" боем. А мои ребята врезались в строй противника, и каждый сбил по два-три самолета. Старший лейтенант Ольховенко лично четыре "юн-керса" завалил. А потом, раненный в руку, в спину и в голову, привел подбитый штурмовик на свой аэродром.
- Ну и орел! - покачал головой Рубанов.
- Послушайте дальше! - продолжал майор. - Шасси у самолета были перебиты, поэтому посадку Ольховенко произвел на "живот". Вылез окровавленный из кабины да как замахнется гранатой на подбегающих людей, кричит: "Не подходи, гады!" Думал, что на территории противника сел, пояснил Емельянов. - Если бы не потерял сознания и не упал - швырнул бы, чего доброго, гранату в своих же механиков... Сейчас в госпитале лежит. Врач говорит - будет жить.
- Да!.. А откуда у него граната взялась?
- У нас многие берут в полет гранаты. А то еще и автомат прихватят на всякий случай.
Полковник на мгновение задумался и тихо проговорил:
- Представьте его к награде.
- Слушаюсь!
- До свидания, Емельянов, а то я засветло не успею к себе перелететь.
Они направились к машине командира дивизии.
- Обеспечьте группу Бахтина кострами во время взлета. А вылет рассчитайте так, чтобы к, рассвету она уже была над аэродромом противника.
- Все будет сделано, товарищ полковник!
Емельянов проводил Рубанова до самолета.
Солнце уже наполовину скрылось за обагренным горизонтом, когда штурмовик командира дивизии, стремительно набирая скорость, оторвался от земли и плавно убрал шасси.
Емельянов вернулся на командный пункт. Летчики группы Бахтина, проложив маршрут, уже складывали карты.
- Все продумали? - обратился к ним командир полка. - Учтите, аэродром Сальск прикрывается трехслойным зенитным огнем. Думаю, что и "мессеров" там достаточно. Вам, Бахтин, как ведущему необходимо особенно тщательно обмозговать все детали предстоящего полета.
- А мы сейчас к нашим зенитчикам пойдем. Выведаем, когда им труднее вести огонь по самолетам. Тогда ясно будет, как лучше заход на цель строить, - решил капитан Бахтин.
- Ну что ж, это только на пользу. Идите, - согласился Емельянов.
После ужина капитан Бахтин, лейтенант Карлов и сержант Долаберидзе вместе вышли из столовой. Вместе направились они по темной улице станицы Барабанщиков в свои общежития. Неполный месяц тускло освещал домишки с темными, наглухо занавешенными окнами, Дым из печных труб медленно, струился вверх и, растекаясь где-то на высоте, туманил звездное небо. Крепкий мороз предвещал на завтра хорошую погоду.
Летчики шли молча. Каждый думал о своем. Они уже свернули на протоптанную в глубоком снегу тропинку, которая вела к общежитию напрямик, через развалины разрушенных домов и небольшие завалы щебня, когда Карлов неожиданно спросил у Бахтина:
- Иван Павлович! Вы летали сегодня над Сталинградом?
- Летал. А что?
- Да вот идем мы сейчас по развалинам, и представился мне Сталинград. Я тоже вел сегодня эскадрилью над городом. А ведь от города одно название осталось. Здесь, в станице, хоть половина хат уцелела. А там? Горы битого кирпича да кое-где одинокие стены с такими дырами и провалами, что в них самолет пролететь может. Огромная рана на земле... - Карлов умолк и после небольшой паузы добавил: - А я бывал в Сталинграде до войны. - Глубоко вздохнув, он задумался, вспоминая что-то далекое, радостное.
- А по-моему, Георгий, - не скоро ответил Бахтин, - эти уцелевшие стены стоят на земле словно памятники. Да, да, именно памятниками величия, стойкости кажутся мне эти стены. Ведь сколько бомб и снарядов обрушил враг на город, сколько шрамов выбито на каждой из стен, а они выстояли. Кончится война. Снова отстроят город. Быть может, станет он лучше, чем был раньше. Но я бы выбрал самую крепкую, самую прочную стену и оставил бы ее стоять на берегу Волги. Пусть напоминает она нашим детям, как отстаивали мы свою землю. - Бахтин взглянул на Карлова, потом на Долаберидзе и продолжал: Еще хочется мне, чтобы ни один фашист не удрал из Сталинграда, хочется заставить пленных гитлеровских солдат отстроить то, что они разрушили... И чем больше уничтожим мы завтра "юнкерсов", тем быстрее задохнется армия Паулюса,
- Ради этого стоит постараться, - согласился Карлов,
- Эх, и влупим завтра сальским летунам! - воскликнул Долаберидзе, подкручивая черные усики. Он поскользнулся и тяжело навалился на Бахтина.
- Ну и медведь же ты, Долаберидзе, - еле удержавшись на ногах, сказал тот.
Вместе с Карловым они рассмеялись. Дальше пошли молча,
- Ты что, кацо, замолчал? - спросил Бахтин,
- Я тебя, как отца родного, лублу, а ты меня медведем назвал, надулся Долаберидзе.
- Да ты что! Никак обиделся? - удивился Бахтин.
- А ты думал, тебе всо можно?
- Брось, кацо, я же тебя тоже люблю, - И Бахтин, встав на цыпочки, обнял своего обидчивого друга.
Они уже подошли к общежитию, где жил лейтенант Карлов, Бахтину и Долаберидзе нужно было идти дальше,
- Пойдем к нам, - пригласил Карлов товарищей, - я вам на баяне поиграю.
- Нет, Георгий, надо отдохнуть перед вылетом, - отказался Бахтин.
- Да... жалко рана вставать нада, а то пошел бы. Харашо, Георгий, играешь, - Долаберидзе дружески хлопнул его по плечу. - Ну, пойдем, варабэй адиннадцать, - обратился он к Бахтину.
Друзья улыбнулись. "Воробей одиннадцать" - позывной капитана. Во время полета в наушниках часто можно было слышать торопливую скороговорку:
"Я - воробей одиннадцать. Я - воробей одиннадцать. Как меня слышите? Прием". - И летчики в шутку звали иногда Бахтина "Воробей одиннадцать".
Попрощавшись с друзьями, Карлов открыл дверь и сквозь клубы пара вошел в общежитие. Это была большая деревенская хата с двумя окнами и низким потолком. Ярко горели три керосиновые лампы "летучая мышь". Справа, вплотную прижатые к стене, тянулись сбитые из досок нары, на которых бугрились аккуратно заправленные одеялами матрасные тюфяки. За длинным столом, у самых окон, задернутых черным коленкором, сидели несколько человек. Двое играли в шахматы, другие забивали "козла" и при этом с такой силой стучали костяшками, что на шахматной доске подскакивали фигуры, а один, пристроив маленькое зеркальце на самом краю стола, брился.
Увидев командира эскадрильи, летчики встали. Здесь были "старые", уже воевавшие воздушные бойцы, о чем красноречиво говорили ордена, сверкавшие на их гимнастерках. Только двое шахматистов на днях прибыли в полк из летной школы и считались молодыми. Правда, всем им - и молодым, и старым едва перевалило за двадцать. Поэтому двадцативосьмилетний Георгий Карлов и по возрасту, и по облику резко выделялся среди летчиков своей эскадрильи.
- Ну, топорики, что повскакивали? Садитесь! - разрешил Карлов. Он присел на нары и начал стягивать унты.
"Топорики" - шутливое выражение командира эскадрильи. Перенял он его еще в летной школе от своего инструктора, который называл так курсантов за их неумение держаться в воздухе.
Окончив в 1939 году летную школу, Карлов сам стал инструктором в Мелитопольском авиационном училище и тоже начал называть некоторых курсантов "топориками". Произносил это Карлов всегда в шутку, ласковым голосом, и никто на это не обижался.
Летчики сели на придвинутую к столу скамейку.
- Сыграли бы что-нибудь, товарищ командир, - попросил сержант Семенюк, намыливая щеку.
- Можно и поиграть, - согласился Карлов.
Он снял с себя комбинезон, натянул унты и встал, расправляя под ремнем гимнастерку. Кто-то уже вытаскивал из-под нар баян.
- А петь будете? - спросил Карлов..
Не дожидаясь ответа, он уселся поудобнее на табурет, растянул меха и, склонив голову набок, ухом почти касаясь баяна, как бы прислушиваясь к протяжным звукам, заиграл.
Раскинулось мо-ре ши-ро-ко, И волны бу-шу-ют вдали...
Первым подхватил знакомую мелодию Анатолий Семенюк. Затем, прибавился еще чей-то тенор, и вот уже разноголосый хор громко пел:
Товарищ, я вахты не в силах стоять, - Сказал кочегар кочегару...
Переборами заливался баян. Песня брала за душу:
Напрасно старушка ждет сына домой, - Ей скажут, она зарыдает...
- А теперь нашу, полковую, - предложил кто-то, когда прозвучал последний аккорд.
В быстром темпе заиграл командир эскадрильи, и грянула песня штурмовиков шестьсот двадцать второго полка, рожденная у берегов Волги:
Мы бомбы сыплем градом, Мы бьем врага в бою, За пепел Сталинграда, За Родину свою. Бегут фашисты в страхе. Скрываясь от штурмовок, Когда орлы в атаке Шестьсот двадцать второго.
И хотя баян смолк, все дружно, в один голос добавляют:
- Гвардейского полка, Отважного полка.
- А что, товарищи, будет наш полк гвардейским, вот увидите, будет, категорическим тоном заявил сержант Семенюк.
- Ну, хватит играть, надо пистолет почистить, - вздохнул Карлов и, пристегнув меха ремешком, вложил баян в футляр. Но прежде чем закрыть крышку, он долго смотрел на ее внутреннюю сторону. Там приклеена довоенная семейная фотография. Младший сын примостился у Карлова на коленях, дочка сидит на руках у матери, а старший сын, тоже Георгий, очень похожий на отца, стоит между родителями.
Карлов вспомнил тот солнечный майский день сорок первого года, когда всей семьей направились они в фотоателье. Сколько было надежд, сколько счастья... В тот год старший сын должен был впервые пойти в школу. Все это быстро пронеслось в памяти Карлова. Он пристально всматривался в милое лицо жены и мысленно спросил: "Как ты там одна с тремя детьми в эвакуации?" Георгий закрыл крышку и погладил футляр.
Карлов неспроста хранил фотокарточку семьи рядом с баяном. Еще мальчишкой научился он играть на гармошке, а когда ему исполнилось четырнадцать лет, получил в подарок от отца этот баян. Через год отец умер. С тех пор, куда бы ни бросала [11} Георгия судьба, он не разлучался с любимым инструментом, возил его везде с собой и хранил как самую дорогую память.
Поглаживая футляр, Карлов вспомнил Симферополь, дом, в котором прошло детство. Вдруг с ужасом представил себе развалины этого дома и фашистов, шагающих по родной улице...
Летчики ушли в столовую. Кроме Карлова, в общежитии остались только Семенюк и молодой пилот Павлик Архипов: они уже успели поужинать.
Анатолий Семенюк, закончив бриться, подошел к Архипову, который укладывал в небольшую коробку шахматы.
- Ну что, чемпион, хотите получить мат за десять минут?
Архипов, как бы прикидывая, взглянул на товарища. Острый, по-орлиному изогнутый с горбинкой нос и прищуренные карие глаза Семенюка имели довольно хищный вид.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга,
- Давайте попробуем, - согласился наконец Архипов.
Рассмеявшись, оба начали расставлять фигуры на шахматной доске. А Карлов задвинул баян под нары, подсел к столу и, вытащив из кобуры вороненый пистолет, начал его чистить.
Павлик Архипов объявил черным конем шах, когда вдруг от белого короля, славно срубленная шашкой, отлетела черная головка, а сам он свалился на пол. Одновременно раздался оглушительный выстрел. На стене появилось маленькое отверстие от пули, по краям которого осыпалась щебенка. В комнате запахло порохом.
Опрокинутая скамейка упала на пол. Летчики выскочили из-за стола. Лейтенант Карлов, согнувшись, зажал левую руку между колен, перехватив правой рукой запястье. Рядом с ним на полу расползалась маленькая лужица крови. Мгновение длилось молчание. Архипов и Семенюк испуганно смотрели на командира эскадрильи.
- Что с вами, товарищ лейтенант? - спросил Семенюк.
- Прострелил себе ладонь, к счастью, в мякоть, - выдавил Карлов и, пробуя шевелить пальцами, показал левую руку. Летчики подошли вплотную и увидели: между большим и указательным пальцами, посредине кружочка обожженной кожи зияла небольшая рана, из которой, растекаясь по ладони, струилась кровь.
- Дайте-ка скорее жгут, - попросил Карлов, Архипов оторвал от наволочки длинную завязку и протянул командиру эскадрильи. Семенюк выхватил ее и туго перетянул Карлову кисть руки. Кровотечение медленно прекращалось.
- Я сейчас... за доктором, - Павлик Архипов, на ходу натягивая чью-то меховую куртку, ринулся к двери.
- Ты куда? Стой! - резко остановил его Карлов. - Семенюк, заприте дверь, чтобы кто-нибудь не вошел.
- Я за доктором, - пояснил молодой летчик, думая, что его не поняли.
- Не нужно доктора, - Карлов окинул товарищей вопросительным взглядом, пытаясь прочесть в их глазах, понимают ли они всю серьезность создавшегося положения. Правой рукой он достал из кармана индивидуальный пакет и протянул его Семенюку.
- Товарищ командир! - вспомнил Семенюк. - У меня ж стрептоцид есть. Вот два порошка! Давайте присыпем.
- Сыпь, - процедил сквозь зубы Карлов.
Семенюк достал из гимнастерки порошки и густо посыпал рану с обеих сторон. У Карлова на лбу выступили капельки пота.
"Как это могло случиться? - силился понять он. - Я же вытащил обойму... Ах, да! Ведь один патрон был в стволе. Как же я забыл, что загнал его туда утром перед вылетом? Ч-черт!.."
Семенюк с помощью Архипова перевязал раненую руку командира и, обмотав бинтом запястье и большой палец, туго затянул концы бинта.
"Хорошо, что пуля не задела никого из ребят", - подумал Карлов, когда перевязка была закончена. И вдруг сильнее боли резанула мысль: завтра боевой вылет!
Спина покрылась холодным потом. Карлов зажмурился. Он представил себе суровое лицо командира полка. Строгий, проницательный взгляд майора. Потом образ Емельянова растаял и вместе с лиловыми кругами во мгле поплыли вопросительные, недоумевающие лица Бахтина, Мордовцева, Долаберидзе... Это длилось всего пару секунд. Георгий открыл глаза: Перед ним стояли его летчики. Испуг прошел. Они испытующе смотрели на своего командира. "Неужели не поверят, что я нечаянно поранил руку?" - мелькнул вюнгрос. И тут же мгновенно ответ: "А я сам поверил бы любому из них, если б перед опасным боевым полетом кто-нибудь прострелил себе руку? Храбрость человека познается не по речам его, а по действиям".
Но не только тревожный стыд, что товарищи могут счесть его трусом, угнетал командира эскадрильи. "Не в этом главное. А в чем же, в чем?" Незримая тяжесть давила на сердце. "Ах, да! Этот удар по вражескому аэродрому. Ведь всего семи летчикам из полка доверили взлететь в темноте. А теперь они полетят шестеркой без меня. Чем больше мы уничтожим завтра "юнкерсов", тем быстрее задохнется армия Паулюса. Кто это сказал? Кажется, Бахтин... - Георгий задумался. - Нет, я полечу. Я должен лететь. Рана пустяковая. Но командир полка не пустит на задание, если узнает, что я ранен... - уже хладнокровно начал взвешивать Карлов, - Надо скрыть. Во что бы то ни стало скрыть... Кроме Семенюка и, Архипова, никто не должен знать о случившемся..."
Эти мысли, сменяя одна другую, быстро проносились в голове. Приняв твердое решение лететь завтра вместе с товарищами, он спросил, всматриваясь в лица летчиков:
Самолет подбит над целью
Аннотация издательства: В однотомник включены три повести писателя: "Самолет подбит над целью" - об участниках одного боевого вылета летчиков-штурмовиков под Сталинградом; "Сотрудник гестапо" - о работе советского фронтового разведчика в Донбассе; "Черный генерал" - о советских людях, сражавшихся совместно с чехами и словаками за освобождение Чехословакии от гитлеровской оккупации.
Биографическая справка. ГОФМАН Генрих Борисович, родился 28.02.1922 года в Иркутске в семье служащего. Еврей. Член КПСС с 1944. Окончил 9 классов. Учился в аэроклубе. В Советской. Армии с 1940. В 1942 окончил Чкаловскую военно-авиационную школу лётчиков. На фронтах Великой Отечественной войны с марта 1943. Заместитель командира эскадрильи 622-го штурмового авиаполка (214-я шад, 15-я ВА, 2-й Прибалтийский фронт), старший лейтенант. К августу 1944 совершил 96 боевых вылетов на штурмовку живой силы и техники противника, ж.-д. станций, складов боеприпасов. Звание Героя Советского Союза присвоено 26.10.44. В 1950 окончил Военно-воздушную академию. С 1962 полковник Гофман - в отставке. Живёт в Москве. Член Союза писателей СССР (1966). Награжден орденом Ленина, 2 орденами Красного Знамени, 2 орденами Отечественной войны 1 степени, орденом Дружбы народов, 3 орденами Красной Звезды, медалями. Его фамилия помещена на памятнике, установленном на Сапун-Горе под Севастополем. Сочинения: Мои современники. М., 1982; Орлиное племя. М., 1974 и другие. (Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Москва. Воениздат. 1987. Том 1, стр. 362). - /// Андриянов.
С о д е р ж а н и е
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Вместо послесловия
* * *
Занесло снегом Сальскую степь. Безмолвной пустыней раскинулась белая гладь. Окинь взглядом горизонт - ни одного дымка. Но и здесь прошла война. Словно ураганом повалены столбы, торчат из сугробов десятки стволов разбитых орудий, чернеют опаленные башни исковерканных танков.
Небо затянуто серой мглой, Низко над землей стелются рваные клочья облаков, высыпая в степь мириады снежинок.
По проселочной дороге, в тыл ведут группу пленных. Это предатели. У самых обочин в белых меховых полушубках с автоматами наперевес идут конвоиры. Позади тащатся две лошади, впряженные в сани-розвальни.
Понуря головы, бредут люди, потерявшие честь. Они предали Родину, предали свой народ, пошли в услужение к фашистам. Тяжело переставляя ноги, идут вперемешку власовцы и полицаи, бургомистры и старосты - все те, кто не успел бежать с отступающим врагом.
Сильный, порывистый ветер с востока обжигает их физиономии. Снежная поземка хлещет в глаза. Их сцепленные руки втиснуты в рукава пальто и шинелей. Сутулясь, бочком, с трудом преодолевая порывы ветра, они идут по заснеженной степи.
А навстречу движутся войска, отстоявшие город на Волге, разгромившие окруженную армию фельдмаршала Паулюса. И сильнее леденящего ветра обжигают предателей гневные, полные презрения взгляды советских воинов. Они брезгливо морщатся, с ненавистью поглядывают на пленных,
Каждый раз, встречаясь с этими взглядами, пленные опускают глаза. Лишь один из них в синей шинели полицая гордо поднимает голову и, подставляя ветру усталое лицо, с волнением смотрит на советских воинов, погнавших врага от великой русской реки. Его тоскливые глаза слезятся. Редкая, пепельного цвета щетина покрывает подбородок и щеки. Взгляд полон отчаяния.
Вдруг, сорвав с головы рыжий лисий треух, он бросил его на землю, распахнув шинель, обнажал грудь и рванулся к конвоиру:
- Стреляйте. Не могу идти дальше. Не могу идти вместе с ними, - кивнул он на предателей. - Я -Карлов. Я летчик Карлов - командир эскадрильи штурмовиков.
- Зачем же стрелять, если ты летчик, - успокаивает его конвоир. Придем на место - разберутся.
И бредет дальше группа пленных. Метет и кружит снежная поземка. Медленно движется под конвоем на восток один из храбрейших летчиков Сталинградского фронта. Как могло случиться, что мужественный командир, лейтенант Георгий Карлов, попал в эту группу пленных предателей?
Глава первая
Это было восьмого января 1943 года. Матовый солнечный диск, прячась в морозной туманной дымке, уже приближался к горизонту. Над заснеженной равниной аэродрома, что раскинулся среди сальских степей, низко вихрем пронесся самолет-штурмовик и взмыл в безоблачное небо.
На высоте около четырехсот метров машина развернулась влево, из ее брюха медленно выползло шасси. Описав в воздухе большой круг, штурмовик пошел на посадку. Оборвался надрывный гул мотора, послышались громкие выхлопы. Самолет, щупая колесами укатанный снег, несся над посадочной полосой. Вот он вплотную притерся к земле и, повизгивая тормозами, покатился по разглаженной поверхности летного поля. В тот момент, когда он, казалось, должен был остановиться, вновь взревел мотор, и самолет, вздымая клубящиеся снежные вихри, порулил к черным полотнищам, разложенным буквой "Т" на ослепительно белом снегу.
Недалеко от посадочных знаков штурмовик остановился. Затих рев мотора. Лопасти винта со свистом провернулись на два-три оборота и неподвижно замерли. Из кабины неуклюже вылез летчик. Сняв на крыле парашют, он легко спрыгнул на землю и зашагал к группе людей, стоявших неподалеку, у входа в штабную землянку, и придирчиво наблюдавших оттуда за посадкой командира дивизии.
- Становись! - подал команду широкоплечий богатырь - командир полка майор Емельянов, не раз отличавшийся смелыми и дерзкими ударами по врагу.
Летчики быстро построились в одну шеренгу.
- Смирно! - Майор пошел навстречу полковнику Рубанову. Остановившись в трех шагах от него и приложив руку к головному убору, он доложил: - Товарищ полковник! Летный состав шестьсот двадцать второго штурмового авиационного полка построен по вашему приказанию.
- Здравствуйте, Емельянов, - командир дивизии пожал руку майору и, повернувшись к строю летчиков, громко произнес: - Здравствуйте, товарищи!
В ответ дружное, четкое "Здравия желаем" товарищ полковник!" раскатилось в морозном воздухе.
- У народа, у армии, у всех нас одна дума: что в Сталинграде? Чем помочь городу? - обратился Рубанов к летчикам. - Шестая армия немцев схвачена за горло железным кольцом наших войск. Танки Манштейна рвались на выручку окруженной группировке, но они разгромлены. Остатки их откатываются на запад под ударами наших частей. В этом есть и ваша заслуга.
Лейтенант Карлов, стоявший на правом фланге третьей эскадрильи, невольно приподнял руку и через толщу мехового комбинезона нащупал на груди свою первую боевую награду - орден Красной Звезды.
- Враг голодает. Уже съедены все лошади. Но гитлеровское командование, - продолжал полковник, - бросило больше тысячи боевых и транспортных самолетов для снабжения и поддержки армии Паулюса. Военный совет Сталинградского фронта поставил перед авиацией задачу - уничтожать фашистские самолеты на земле и в воздухе. Вот и вам выпала честь нанести штурмовой удар по аэродрому Сальск. По имеющимся данным, там в настоящее время сосредоточено более трехсот транспортных самолетов. Аэродром Сальск является основной базой, откуда враг снабжает по воздуху свои войска, окруженные под Сталинградом.
Летчики стояли молча. Кое-кто вытащил из-за спины висевшие на ремешках планшеты и внимательно разглядывал карту. Город Сальск находился более чем в ста километрах за красной чертой, обозначающей линию фронта.
- Удар необходимо нанести завтра на рассвете, пока фашистские стервятники не поднялись в воздух. Следовательно, взлететь придется в темноте. Поэтому, - обратился Рубанов к командиру полка, - необходимо отобрать группу из наиболее опытных летчиков, способных произвести взлет ночью при кострах.
Глаза майора Емельянова заискрились задором. Густые брови взлетели вверх.
- Разрешите мне лично вести группу, - попросил он командира дивизии.
- Нет. Основной состав полка остается в резерве командира корпуса. Будьте готовы поддержать наземные войска по вызову. Группу, я думаю, поведет командир первой эскадрильи капитан Бахтин, - предложил Рубанов.
Невысокий, худощавый, с энергичным лицом Бахтин вышел из строя.
- Оправитесь? - спросил командир дивизии.
- Если не собьют - справлюсь, - ответил Бахтин.
- Надо, чтобы не сбили.
- Постараюсь, товарищ полковник.
- Вот это другой разговор, - улыбнулся Рубанов и, обращаясь к командиру полка, добавил: - Решайте, Емельянов, кто еще пойдет с Бахтиным.
Майор окинул взглядам всех летчиков..
- Старший лейтенант Мордовцев! - вызвал он.
Высокий, немного сутулый Геннадий Мордовцев посмотрел на толковника. В его больших серых глазах застыл вопрос. И лишь когда командир дивизии в знак одобрения кивнул головой, старший .лейтенант сделал три шага вперед и встал рядом с Бахтиным.
- Лейтенант Карлов!
Из строя вышел круглолицый, улыбающийся летчик. Правый, будто прищуренный глаз Карлова был несколько меньше левого. Казалось, он улыбался лишь одной половиной лица.
- Сержант Долаберидзе!
Массивный, широкоплечий Долаберидзе вразвалку последовал за Карловым. На смуглом лице сержанта выделялись своей чернотой глаза и усы.
Майор назвал еще три фамилии, и еще три летчика перешли из строя к группе Бахтина. Это были лейтенант Опалев, сержанты Дубенко и Дагаев.
- Вот, по-моему, все, - доложил Емельянов полковнику.
- Ну что ж, семь таких орлов! Семеркой и полетите, - решил командир дивизии. - Прикрывать вас будут девять истребителей Як-1 двести тридцать шестого истребительного полка. А сейчас отправляйтесь на командный пункт прокладывать маршрут полета. Строй, Емельянов, можете распустить. На сегодня - отбой.
Семь летчиков во главе с капитаном Бахтиным в разноцветных пушистых унтах, в черных меховых комбинезонах, придерживая болтающиеся за спиной планшеты с картами, направились к командному пункту.
Проходя в низкую дверь землянки, каждый пригибал голову, оберегая распластанные поверх шлемофонов летные очки.
- Остальным в автобус. Можно ехать в общежитие. Разойдись! скомандовал Емельянов.
Летчики, обгоняя друг друга, побежали к стоявшему у штабной землянки автобусу. Под их унтами поскрипывал смерзшийся снег.
- Как настроение, народа? - опросил командир дивизии у
Емельянова, когда они остались вдвоем.
- Хорошо дерутся, товарищ полковник. Я вам еще не докладывал: сегодня звено капитана Доброхотова встретило большую группу транспортных "юнкерсов". Тех "мессерпшитты" прикрывали, да наши ястребки связали "мессеров" боем. А мои ребята врезались в строй противника, и каждый сбил по два-три самолета. Старший лейтенант Ольховенко лично четыре "юн-керса" завалил. А потом, раненный в руку, в спину и в голову, привел подбитый штурмовик на свой аэродром.
- Ну и орел! - покачал головой Рубанов.
- Послушайте дальше! - продолжал майор. - Шасси у самолета были перебиты, поэтому посадку Ольховенко произвел на "живот". Вылез окровавленный из кабины да как замахнется гранатой на подбегающих людей, кричит: "Не подходи, гады!" Думал, что на территории противника сел, пояснил Емельянов. - Если бы не потерял сознания и не упал - швырнул бы, чего доброго, гранату в своих же механиков... Сейчас в госпитале лежит. Врач говорит - будет жить.
- Да!.. А откуда у него граната взялась?
- У нас многие берут в полет гранаты. А то еще и автомат прихватят на всякий случай.
Полковник на мгновение задумался и тихо проговорил:
- Представьте его к награде.
- Слушаюсь!
- До свидания, Емельянов, а то я засветло не успею к себе перелететь.
Они направились к машине командира дивизии.
- Обеспечьте группу Бахтина кострами во время взлета. А вылет рассчитайте так, чтобы к, рассвету она уже была над аэродромом противника.
- Все будет сделано, товарищ полковник!
Емельянов проводил Рубанова до самолета.
Солнце уже наполовину скрылось за обагренным горизонтом, когда штурмовик командира дивизии, стремительно набирая скорость, оторвался от земли и плавно убрал шасси.
Емельянов вернулся на командный пункт. Летчики группы Бахтина, проложив маршрут, уже складывали карты.
- Все продумали? - обратился к ним командир полка. - Учтите, аэродром Сальск прикрывается трехслойным зенитным огнем. Думаю, что и "мессеров" там достаточно. Вам, Бахтин, как ведущему необходимо особенно тщательно обмозговать все детали предстоящего полета.
- А мы сейчас к нашим зенитчикам пойдем. Выведаем, когда им труднее вести огонь по самолетам. Тогда ясно будет, как лучше заход на цель строить, - решил капитан Бахтин.
- Ну что ж, это только на пользу. Идите, - согласился Емельянов.
После ужина капитан Бахтин, лейтенант Карлов и сержант Долаберидзе вместе вышли из столовой. Вместе направились они по темной улице станицы Барабанщиков в свои общежития. Неполный месяц тускло освещал домишки с темными, наглухо занавешенными окнами, Дым из печных труб медленно, струился вверх и, растекаясь где-то на высоте, туманил звездное небо. Крепкий мороз предвещал на завтра хорошую погоду.
Летчики шли молча. Каждый думал о своем. Они уже свернули на протоптанную в глубоком снегу тропинку, которая вела к общежитию напрямик, через развалины разрушенных домов и небольшие завалы щебня, когда Карлов неожиданно спросил у Бахтина:
- Иван Павлович! Вы летали сегодня над Сталинградом?
- Летал. А что?
- Да вот идем мы сейчас по развалинам, и представился мне Сталинград. Я тоже вел сегодня эскадрилью над городом. А ведь от города одно название осталось. Здесь, в станице, хоть половина хат уцелела. А там? Горы битого кирпича да кое-где одинокие стены с такими дырами и провалами, что в них самолет пролететь может. Огромная рана на земле... - Карлов умолк и после небольшой паузы добавил: - А я бывал в Сталинграде до войны. - Глубоко вздохнув, он задумался, вспоминая что-то далекое, радостное.
- А по-моему, Георгий, - не скоро ответил Бахтин, - эти уцелевшие стены стоят на земле словно памятники. Да, да, именно памятниками величия, стойкости кажутся мне эти стены. Ведь сколько бомб и снарядов обрушил враг на город, сколько шрамов выбито на каждой из стен, а они выстояли. Кончится война. Снова отстроят город. Быть может, станет он лучше, чем был раньше. Но я бы выбрал самую крепкую, самую прочную стену и оставил бы ее стоять на берегу Волги. Пусть напоминает она нашим детям, как отстаивали мы свою землю. - Бахтин взглянул на Карлова, потом на Долаберидзе и продолжал: Еще хочется мне, чтобы ни один фашист не удрал из Сталинграда, хочется заставить пленных гитлеровских солдат отстроить то, что они разрушили... И чем больше уничтожим мы завтра "юнкерсов", тем быстрее задохнется армия Паулюса,
- Ради этого стоит постараться, - согласился Карлов,
- Эх, и влупим завтра сальским летунам! - воскликнул Долаберидзе, подкручивая черные усики. Он поскользнулся и тяжело навалился на Бахтина.
- Ну и медведь же ты, Долаберидзе, - еле удержавшись на ногах, сказал тот.
Вместе с Карловым они рассмеялись. Дальше пошли молча,
- Ты что, кацо, замолчал? - спросил Бахтин,
- Я тебя, как отца родного, лублу, а ты меня медведем назвал, надулся Долаберидзе.
- Да ты что! Никак обиделся? - удивился Бахтин.
- А ты думал, тебе всо можно?
- Брось, кацо, я же тебя тоже люблю, - И Бахтин, встав на цыпочки, обнял своего обидчивого друга.
Они уже подошли к общежитию, где жил лейтенант Карлов, Бахтину и Долаберидзе нужно было идти дальше,
- Пойдем к нам, - пригласил Карлов товарищей, - я вам на баяне поиграю.
- Нет, Георгий, надо отдохнуть перед вылетом, - отказался Бахтин.
- Да... жалко рана вставать нада, а то пошел бы. Харашо, Георгий, играешь, - Долаберидзе дружески хлопнул его по плечу. - Ну, пойдем, варабэй адиннадцать, - обратился он к Бахтину.
Друзья улыбнулись. "Воробей одиннадцать" - позывной капитана. Во время полета в наушниках часто можно было слышать торопливую скороговорку:
"Я - воробей одиннадцать. Я - воробей одиннадцать. Как меня слышите? Прием". - И летчики в шутку звали иногда Бахтина "Воробей одиннадцать".
Попрощавшись с друзьями, Карлов открыл дверь и сквозь клубы пара вошел в общежитие. Это была большая деревенская хата с двумя окнами и низким потолком. Ярко горели три керосиновые лампы "летучая мышь". Справа, вплотную прижатые к стене, тянулись сбитые из досок нары, на которых бугрились аккуратно заправленные одеялами матрасные тюфяки. За длинным столом, у самых окон, задернутых черным коленкором, сидели несколько человек. Двое играли в шахматы, другие забивали "козла" и при этом с такой силой стучали костяшками, что на шахматной доске подскакивали фигуры, а один, пристроив маленькое зеркальце на самом краю стола, брился.
Увидев командира эскадрильи, летчики встали. Здесь были "старые", уже воевавшие воздушные бойцы, о чем красноречиво говорили ордена, сверкавшие на их гимнастерках. Только двое шахматистов на днях прибыли в полк из летной школы и считались молодыми. Правда, всем им - и молодым, и старым едва перевалило за двадцать. Поэтому двадцативосьмилетний Георгий Карлов и по возрасту, и по облику резко выделялся среди летчиков своей эскадрильи.
- Ну, топорики, что повскакивали? Садитесь! - разрешил Карлов. Он присел на нары и начал стягивать унты.
"Топорики" - шутливое выражение командира эскадрильи. Перенял он его еще в летной школе от своего инструктора, который называл так курсантов за их неумение держаться в воздухе.
Окончив в 1939 году летную школу, Карлов сам стал инструктором в Мелитопольском авиационном училище и тоже начал называть некоторых курсантов "топориками". Произносил это Карлов всегда в шутку, ласковым голосом, и никто на это не обижался.
Летчики сели на придвинутую к столу скамейку.
- Сыграли бы что-нибудь, товарищ командир, - попросил сержант Семенюк, намыливая щеку.
- Можно и поиграть, - согласился Карлов.
Он снял с себя комбинезон, натянул унты и встал, расправляя под ремнем гимнастерку. Кто-то уже вытаскивал из-под нар баян.
- А петь будете? - спросил Карлов..
Не дожидаясь ответа, он уселся поудобнее на табурет, растянул меха и, склонив голову набок, ухом почти касаясь баяна, как бы прислушиваясь к протяжным звукам, заиграл.
Раскинулось мо-ре ши-ро-ко, И волны бу-шу-ют вдали...
Первым подхватил знакомую мелодию Анатолий Семенюк. Затем, прибавился еще чей-то тенор, и вот уже разноголосый хор громко пел:
Товарищ, я вахты не в силах стоять, - Сказал кочегар кочегару...
Переборами заливался баян. Песня брала за душу:
Напрасно старушка ждет сына домой, - Ей скажут, она зарыдает...
- А теперь нашу, полковую, - предложил кто-то, когда прозвучал последний аккорд.
В быстром темпе заиграл командир эскадрильи, и грянула песня штурмовиков шестьсот двадцать второго полка, рожденная у берегов Волги:
Мы бомбы сыплем градом, Мы бьем врага в бою, За пепел Сталинграда, За Родину свою. Бегут фашисты в страхе. Скрываясь от штурмовок, Когда орлы в атаке Шестьсот двадцать второго.
И хотя баян смолк, все дружно, в один голос добавляют:
- Гвардейского полка, Отважного полка.
- А что, товарищи, будет наш полк гвардейским, вот увидите, будет, категорическим тоном заявил сержант Семенюк.
- Ну, хватит играть, надо пистолет почистить, - вздохнул Карлов и, пристегнув меха ремешком, вложил баян в футляр. Но прежде чем закрыть крышку, он долго смотрел на ее внутреннюю сторону. Там приклеена довоенная семейная фотография. Младший сын примостился у Карлова на коленях, дочка сидит на руках у матери, а старший сын, тоже Георгий, очень похожий на отца, стоит между родителями.
Карлов вспомнил тот солнечный майский день сорок первого года, когда всей семьей направились они в фотоателье. Сколько было надежд, сколько счастья... В тот год старший сын должен был впервые пойти в школу. Все это быстро пронеслось в памяти Карлова. Он пристально всматривался в милое лицо жены и мысленно спросил: "Как ты там одна с тремя детьми в эвакуации?" Георгий закрыл крышку и погладил футляр.
Карлов неспроста хранил фотокарточку семьи рядом с баяном. Еще мальчишкой научился он играть на гармошке, а когда ему исполнилось четырнадцать лет, получил в подарок от отца этот баян. Через год отец умер. С тех пор, куда бы ни бросала [11} Георгия судьба, он не разлучался с любимым инструментом, возил его везде с собой и хранил как самую дорогую память.
Поглаживая футляр, Карлов вспомнил Симферополь, дом, в котором прошло детство. Вдруг с ужасом представил себе развалины этого дома и фашистов, шагающих по родной улице...
Летчики ушли в столовую. Кроме Карлова, в общежитии остались только Семенюк и молодой пилот Павлик Архипов: они уже успели поужинать.
Анатолий Семенюк, закончив бриться, подошел к Архипову, который укладывал в небольшую коробку шахматы.
- Ну что, чемпион, хотите получить мат за десять минут?
Архипов, как бы прикидывая, взглянул на товарища. Острый, по-орлиному изогнутый с горбинкой нос и прищуренные карие глаза Семенюка имели довольно хищный вид.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга,
- Давайте попробуем, - согласился наконец Архипов.
Рассмеявшись, оба начали расставлять фигуры на шахматной доске. А Карлов задвинул баян под нары, подсел к столу и, вытащив из кобуры вороненый пистолет, начал его чистить.
Павлик Архипов объявил черным конем шах, когда вдруг от белого короля, славно срубленная шашкой, отлетела черная головка, а сам он свалился на пол. Одновременно раздался оглушительный выстрел. На стене появилось маленькое отверстие от пули, по краям которого осыпалась щебенка. В комнате запахло порохом.
Опрокинутая скамейка упала на пол. Летчики выскочили из-за стола. Лейтенант Карлов, согнувшись, зажал левую руку между колен, перехватив правой рукой запястье. Рядом с ним на полу расползалась маленькая лужица крови. Мгновение длилось молчание. Архипов и Семенюк испуганно смотрели на командира эскадрильи.
- Что с вами, товарищ лейтенант? - спросил Семенюк.
- Прострелил себе ладонь, к счастью, в мякоть, - выдавил Карлов и, пробуя шевелить пальцами, показал левую руку. Летчики подошли вплотную и увидели: между большим и указательным пальцами, посредине кружочка обожженной кожи зияла небольшая рана, из которой, растекаясь по ладони, струилась кровь.
- Дайте-ка скорее жгут, - попросил Карлов, Архипов оторвал от наволочки длинную завязку и протянул командиру эскадрильи. Семенюк выхватил ее и туго перетянул Карлову кисть руки. Кровотечение медленно прекращалось.
- Я сейчас... за доктором, - Павлик Архипов, на ходу натягивая чью-то меховую куртку, ринулся к двери.
- Ты куда? Стой! - резко остановил его Карлов. - Семенюк, заприте дверь, чтобы кто-нибудь не вошел.
- Я за доктором, - пояснил молодой летчик, думая, что его не поняли.
- Не нужно доктора, - Карлов окинул товарищей вопросительным взглядом, пытаясь прочесть в их глазах, понимают ли они всю серьезность создавшегося положения. Правой рукой он достал из кармана индивидуальный пакет и протянул его Семенюку.
- Товарищ командир! - вспомнил Семенюк. - У меня ж стрептоцид есть. Вот два порошка! Давайте присыпем.
- Сыпь, - процедил сквозь зубы Карлов.
Семенюк достал из гимнастерки порошки и густо посыпал рану с обеих сторон. У Карлова на лбу выступили капельки пота.
"Как это могло случиться? - силился понять он. - Я же вытащил обойму... Ах, да! Ведь один патрон был в стволе. Как же я забыл, что загнал его туда утром перед вылетом? Ч-черт!.."
Семенюк с помощью Архипова перевязал раненую руку командира и, обмотав бинтом запястье и большой палец, туго затянул концы бинта.
"Хорошо, что пуля не задела никого из ребят", - подумал Карлов, когда перевязка была закончена. И вдруг сильнее боли резанула мысль: завтра боевой вылет!
Спина покрылась холодным потом. Карлов зажмурился. Он представил себе суровое лицо командира полка. Строгий, проницательный взгляд майора. Потом образ Емельянова растаял и вместе с лиловыми кругами во мгле поплыли вопросительные, недоумевающие лица Бахтина, Мордовцева, Долаберидзе... Это длилось всего пару секунд. Георгий открыл глаза: Перед ним стояли его летчики. Испуг прошел. Они испытующе смотрели на своего командира. "Неужели не поверят, что я нечаянно поранил руку?" - мелькнул вюнгрос. И тут же мгновенно ответ: "А я сам поверил бы любому из них, если б перед опасным боевым полетом кто-нибудь прострелил себе руку? Храбрость человека познается не по речам его, а по действиям".
Но не только тревожный стыд, что товарищи могут счесть его трусом, угнетал командира эскадрильи. "Не в этом главное. А в чем же, в чем?" Незримая тяжесть давила на сердце. "Ах, да! Этот удар по вражескому аэродрому. Ведь всего семи летчикам из полка доверили взлететь в темноте. А теперь они полетят шестеркой без меня. Чем больше мы уничтожим завтра "юнкерсов", тем быстрее задохнется армия Паулюса. Кто это сказал? Кажется, Бахтин... - Георгий задумался. - Нет, я полечу. Я должен лететь. Рана пустяковая. Но командир полка не пустит на задание, если узнает, что я ранен... - уже хладнокровно начал взвешивать Карлов, - Надо скрыть. Во что бы то ни стало скрыть... Кроме Семенюка и, Архипова, никто не должен знать о случившемся..."
Эти мысли, сменяя одна другую, быстро проносились в голове. Приняв твердое решение лететь завтра вместе с товарищами, он спросил, всматриваясь в лица летчиков: