Галя вышла из цепочки.
   Я уже успел подметить: начальник похода очень любит разговаривать со своими питомцами наедине, по душам.
   Николай Викторович и Галя шли в сторонке. Он – высокий, широкоплечий, она – тоненькая, словно травка-овсяница. Остальные девочки с явной завистью поглядывали на свою подругу.
   Но на этот раз, пожалуй, завидовать не стоило бы: слышался только приглушенный голос Николая Викторовича. А Галя шла, крепко закусив губу, вцепившись руками в лямки рюкзака. Кажется, она раскаивалась. Впрочем, у кончиков ее губ нет-нет да мелькала неожиданная озорная смешинка.
   Какие же тут признания! Просто очередная, самая настоящая проборка. Нечего мне любопытничать! Я ускорил шаг и перегнал даже направляющего, Мишу. Он хихикнул. Я оглянулся. Вот он, быстроглазый, показал свои крепкие белые зубы и кинул выразительный взгляд в сторону Николая Викторовича и Гали.
   – За то, что в поезд прыгнула, – не станет. – Миша поправил свой трофей – бараний рог, накрепко привязанный к верху рюкзака, покосился на меня и доверительно шепнул: – Знаю: за манную кашу.
   Николай Викторович все читал Гале нравоучения, а Галя все вздыхала. Мы по-прежнему шли молча, невольно стараясь прислушаться к убеждающему шепоту начальника похода.
   Возле старой мельницы выбрали место для большого обеденного привала.
   Только мы скинули рюкзаки, как Николай Викторович неожиданно объявил, что с этого часа он в отпуску, он отдыхает и приказывать больше не станет, если только не произойдет какого-нибудь исключительного безобразия. Есть же штаб и командир отряда Гриша.
   Гриша, услышав такую неожиданную, приятную для себя новость, тут же подтянул шаровары, вздернул чубчик и завертелся вокруг Танечки. Кажется, он не совсем был равнодушен к черным Таниным глазам… А еда? Едой пусть занимается Вова – он сегодня дежурный.
   Солнце клонилось к закату. И опять Вася заспорил с Мишей. И опять мальчики уступили девочкам.
   Решили искать ночлег в помещении.
   Через час мы уже шагали по деревенской улице. Мальчишки сбегались со всех сторон, даже взрослые выходили на крылечки.
   Мы узнали: в деревне есть клуб, где можно переночевать, и есть колхозный бригадир, у которого хранится ключ от клуба. Сейчас бригадир в поле; когда вернется, неизвестно.
   Мы направились к этому самому клубу. Каждый наш мальчик и каждая наша девочка двигались в кольце ребятишек. Степенно и деловито отвечали мы на тысячи вопросов: «Откуда?», «Куда?», да «Как?», да «Почему?», да «В каком классе учишься?». На вопрос: «За чем мы идем?» – наши изыскатели делали большие глаза и загадочным шепотом говорили: «За березовыми книгами». Десятилетние ребятишки удивленно раскрывали рты, и Лариса Примерная со своим всегдашним апломбом на ходу разъясняла, откуда взялись березовые книги и почему их так важно найти.
   Навстречу нам, поднимая пыль, двигалось колхозное стадо – коровы, овцы. Вдруг за избами застрекотала настоящая пулеметная очередь, и откуда-то с бокового прогона вылетел на деревенскую улицу мотоциклист самого воинственного вида: в темных очках, в кожаном шлеме. Мотоцикл так оглушительно трещал, так неистово пылил и дымил, что темно-серая завеса заволокла избы и палисадники. Коровы, овцы, куры шарахнулись в стороны, собаки с лаем кинулись в атаку.
   Мотоциклист лихо подкатил к нам, лихо остановился, сорвал шлем и очки, спрыгнул со своего стального коня.
   Это и был колхозный бригадир, веселый, несколько смущенный, докрасна загорелый парень. Его старая военная гимнастерка, брюки, сапоги, его лицо, кудрявые, цвета пшеницы волосы были напудрены дорожной пылью. Светлые глаза его устало щурились из-под запыленных ресниц. Видно, с самого рассвета он накатал немало километров и за свой большой, беспокойный рабочий день вряд ли успел съесть краюшку хлеба.
   – Николай Иванович, куда переходить моему звену? приставала к бригадиру пожилая худощавая колхозница.
   – Николай Иванович, а мы уже все скосили, – теребила другая.
   – Николай Иванович, завтра нам две подводы, – дергала бригадира за рукав третья.
   – Погодите, вот устрою сперва путешественников, тогда и вами займусь.
   – Верно, заморились с дороги? – спросил он нас, когда мы шли по деревенской улице.
   Новенький клуб, сверкающий янтарными бревнами стен, помещался на дальнем конце деревни. Бригадир подошел к голубой, только что выкрашенной двери, вынул ключ из щелки в косяке, обернулся и с хитринкой посмотрел на меня.
   Разумеется, вся деревня знала это хранилище, но я понял: без хозяина никто не имел права открывать заветную дверь, а хозяином в деревне являлся, конечно, он – колхозный бригадир.
   В зрительном зале стояли длинные лавки, дальше, в полутьме, возвышалась небольшая сцена с двумя фанерными комнатками – кулисами.
   Бригадир попрощался с нами и ушел, за ним разошлись все деревенские. Мы остались одни. Дежурные отправились за огороды разводить костер.
   Две маленькие, очень смущенные и очень серьезные деревенские девочки принесли нам по кринке молока.
   – Ужин будет во! – и Вова красноречиво поднял большой палец, а потом показал на большую кастрюлю.
   Заикаясь и краснея, обе девчурки рассказали, что их послал дедушка не только с молоком: он хочет нам показать очень толстую и тяжелую березовую книгу.
   Первой ахнула Галя, потом закричали остальные девочки, на крик сбежались мальчики. Ужин был тотчас же забыт. Мы тут же поспешили за девчурками. Побежали все. Один Вова не покинул своего ответственного поста дежурного повара и продолжал деревянной палкой помешивать суп.
   Белобородый и высокий, похожий на древнего колдуна, дед медленно шел нам навстречу с громадной, толщиной с ладонь, книгой под мышкой.
   Мы еще не успели приблизиться к деду, как поняли, что девчурки всё напутали. Книга-то была не рукописная, не на бересте, а просто напечатанная на обыкновенной бумаге. Вдобавок она была сильно испорчена: и коричневый кожаный переплет, и уголки всех страниц обгорели.
   Но, перелистав книгу, мы убедились, что она была, пожалуй, тоже ценная. Вот что мы прочли на обложке:
СОВРЕМЕННИКЪ
Литературный журналъ,
издаваемый
Александромъ
Пушкинымъ
1836 
   На первой странице стоял треугольный штамп:
   В один толстый том был переплетен годовой комплект известного журнала.
   На мой вопрос, откуда у старика эта книга, он не торопясь объяснил, что еще до революции ездил на подводе в город Ростов-Ярославский и просто купил ее там на базаре за двадцать копеек. Купил так дешево, потому что книга обгорела; продавцу, видно, невдомек было, что, может, сам Александр Сергеевич ее в руках держал.
   – Пожалуйста, уступите нам ее для нашего школьного музея, – попросил Миша. – За банку мясных консервов.
   Старик, важно расчесывая пальцами бороду, обидчиво нам ответил, что у него свой поросенок откармливается и такую ценную книгу ни за что не отдаст каким-то прохожим.
   Теперь обиделись мы. Гриша сказал:
   – Мы не прохожие, а туристы. А Лариса Примерная добавила:
   – В таком случае подарите вашу книгу Суздальскому музею.
   – А возьмут ее там? – недоверчиво спросил старик.
   – Возьмут, возьмут! – хором ответили мы и вернулись к закипавшим над костром ведрам.
   Старик побрел домой со своей книгой под мышкой.
   Утром бесцеремонные девочки разбудили меня очень рано, еще до подъема. Они расселись на клубной сцене, оживленно шушукаясь. Я посмотрел на них нарочно самым сердитым взглядом, какой только мог придумать. Девочки подползли ко мне.
   – Доктор, пожалуйста, уведите куда-нибудь Николая Викторовича на полчаса, – попросили они меня.
   – Сегодня его день рождения, – доверительно шепнула Танечка.
   – А день рождения полагается праздновать, – пояснила Лариса Примерная.
   Хотел было я сделать им замечание: «Почему так рано разбудили?» – но раздумал, обулся и вышел из клуба.
   Очертания деревни едва проступали сквозь жемчужный утренний туман, дул теплый ветерок.
   Николай Викторович стоял возле костра и критически, но молча наблюдал за приготовлением завтрака.
   – Здравствуйте! Пойдемте умываться, – позвал я его. Мы спустились вниз к реке. С нами увязался Ленечка.
   – Как спали? – спросил меня начальник похода.
   – Неважно, слишком рано пришлось подняться, – буркнул я.
   – А я, представьте себе, спал великолепно.
   «Да, с таким здоровьем всегда и везде вам будет великолепно!» – проворчал я про себя.
   Мы подошли к самой реке. Под нашими ногами сквозь гальку проступала вода. Туман еще не успел подняться с реки, и тонкие сиреневые струйки его светились на солнце.
   Я присел на корточки у самой воды, положил на камешек мыльницу, начал чистить зубы. Рядом со мной устроился Ленечка.
   – Доктор, правда, умываться на реке очень приятно и очень полезно? – улыбаясь, спросил он.
   С каждым днем этот милый щупленький мальчик мне все больше и больше нравился. Ему, как и всем прочим ребятам, исполнилось тринадцать лет. Но меня так и подмывало погладить его русую головку. Я заметил: он чистил зубы порошком «Для самых маленьких» и умывался «Детским» мылом.
   Глядя на его ласковые и безмятежные наивные голубые глаза, мне расхотелось сердиться, и я почувствовал, что мое дурное настроение быстро улетучивается вслед за утренним туманом.
   Николай Викторович разделся до пояса. Играя своими бронзовыми мускулами, он нагибался, зачерпывал ладонью воду и растирал грудь и плечи. Я только чуть-чуть побрызгал себе на нос и на щеки.
   – А вас, кажется, можно поздравить? – наконец догадался я сказать.
   – Да, – ответил Николай Викторович.
   Во всю ширь своей грудной клетки он вобрал воздух, выпрямился, расправил руки.
   – Сколько же вам исполнилось лет?
   Николай Викторович покраснел, как иногда краснеют девчонки нашего туристского отряда. Какой он счастливый! Я тоже скрываю свой возраст, но, увы, в другую сторону.
   Я вспомнил просьбу девочек и предложил ему пройтись.
   И мы медленно пошли вдоль берега. Песок и галька хрустели под нашими кедами. Туман поднимался. Река голубой дорогой уходила вдаль. Наш берег возвышался высоким глинистым обрывом…
   Вдруг Николай Викторович покосился на меня, опять густо покраснел и признался, что до сих пор никак не мог урвать свободную минуту и рассказать о себе нечто очень важное. Оказывается, он уже три месяца как был женат на чудесной девушке. Она студентка. Учится на историческом факультете. И самое замечательное, если Ира (ее зовут Ирой) сумеет сдать досрочно последний экзамен, она присоединится к нам.
   – Как хорошо! – с восторгом воскликнул я. – Девушка-историк превратится в изыскателя березовых книг!..
   Сияющий Николай Викторович добавил, что осенью переезжает в новую квартиру.
   – Еще лучше, поздравляю! – радостно ответил я.
   – А сколько метров будет в вашей квартире? – неожиданно пискнул шедший сзади нас Ленечка.
   Николай Викторович живо обернулся; он так был увлечен беседой, что совсем забыл о мальчике.
   – А ты не вмешивайся в разговор взрослых и не подслушивай, – недовольно бросил он.
   Ленечка заморгал глазами и отстал от нас. Но разговор уже расклеился, мы замолчали, поднялись на гору и подошли к нашему клубу.
   Под двумя березами ребята накрыли праздничный стол. Собственно, слова «накрыли» и «стол» не совсем точно передавали увиденное нами зрелище.
   Как в сказке о трех медведях, у каждого из нас миска и кружка были разного цвета и разного объема. Николай Викторович вместо миски имел небольшой тазик и темно-коричневую литровую кружку, Галя – обливной глиняный горшочек, Ленечка – маленькую кружку цвета сметаны с изображением котяток, играющих в мяч. На Васиной миске зияла вмятина от удара лопаты. Моя миска и моя кружка были неопределенного рыжего цвета, и я никак не мог их запомнить. Сейчас все эти посудины выстроились на траве в виде аккуратного прямоугольника. Место, огороженное мисками, как раз и являлось нашим праздничным столом с зеленой скатертью. У каждого прибора лежало по горсти печенья, кучка разноцветного драже и соевая конфетка. У прибора Николая Викторовича я заметил букет полевых цветов и газетный фунтик с земляникой. Где и когда успели набрать ребята землянику, мне было непонятно.
   Празднество началось с выступления Ларисы Примерной. Она сказала:
   – Дорогой и уважаемый наш старший пионервожатый, в знак глубочайшей любви…
   Но тут Ленечка неожиданно перебежал через стол, торжественность момента оборвалась. Лариса негодующе блеснула очками, кашлянула и скороговоркой добавила:
   – Одним словом, вот вам от всех нас подарок.
   На полотенце она преподнесла своему пионервожатому складной походный столовый прибор – соединенные вместе ножик, ложку и вилку. На зеленой пластмассовой рукоятке была выгравирована изящная надпись: «Дорогому Николаю Викторовичу в день его рождения от пионеров».
   Николай Викторович встал, поднял вместо бокала вина свою вместительную кружку чая.
   – Должен сказать, я тронут, даже очень тронут. Никак не ожидал…
   Оказывается, Миша, Вова и Вася на рассвете переплыли на лодке с деревенскими ребятишками через Нерль и принесли с того берега три кружки ягод. А столовый прибор и все сладости ребята потихоньку от взрослых запрятали в свои рюкзаки еще в Москве.
   Галя, сидевшая рядом со мной, обернулась ко мне:
   – Я вашу миску после завтрака вымою. А вы пустите меня в следующий раз в лес за ягодами? – заискивающе улыбнулась она.
   – По утренней росе? Ни в коем случае!
   Галя покорно наклонила голову и отошла от меня. Миша приложил кулак ко рту и протрубил. Праздник окончился. Все вскочили, стали собираться в дорогу.
   К вечеру мы должны попасть в древний город Суздаль.

Глава девятая
ГОРОД-МУЗЕЙ

   Остались последние километры до Суздаля. Солнце уже клонилось к закату. Боковые долины и овраги прорезали коренной берег невидимой Нерли. Из лощин выглядывали деревни в садах. Наша дорога шла картофельным полем и постепенно поднималась в гору.
   И вдруг я заметил: впереди из-за картошки начали выглядывать там и сям какие-то гигантские островерхие елки. Откуда тут, в Ополье, очутились елки? Но против солнца было так трудно глядеть. Я остановился, приставил щиток-ладонь к бровям… Вот это что такое!..
   За полем, и правее и левее, вырисовывались вовсе не елки, а макушки множества колоколен.
   Мы пошли быстрее, и по мере нашего приближения все вырастали из-за горы новые острия.
   Как мешают солнечные лучи! Одни колокольни были повыше, другие поприземистее, то желтоватые, то серые, то ослепительно белые, а рядом самые церкви в одну, в пять луковиц.
   Справа показался целый городок розовых стен и башен, еще правее – другой городок, совсем белый.
   Еще во Владимире мы узнали, что ночевать в Суздале будем в Доме пионеров. Долго блуждали мы по переулкам, наконец отыскали белое трехэтажное здание. Двери его были заперты, молчаливые окна неприветливо темнели… И никого, ни души…
   А между тем уже зашло солнце. Ребята сбросили рюкзаки и сели на них. Конечно, все страшно устали, хотели есть.
   – Командир отряда, отдавай распоряжения, – повернулся Николай Викторович к Грише, который в это время оживленно шептался с Танечкой.
   – Сейчас, сейчас, моментом. – Гриша вскочил, повел плечами туда-сюда, бойко посмотрел на Танечку, поправил свой чубчик и вдруг сразу поник и жалостно скосил глаза на Николая Викторовича.
   – Ну что же, командир отряда, думай, думай, как ночевать устроиться. – Николай Викторович, прищурясь, продолжал насмешничать над Гришей. – Может быть, лучше вместе будем думать?
   Гришу выручил кругленький, надутый мальчик лет десяти, который неожиданно вылез из лопухов овражка.
   – Моя мамка в Доме пионеров главная начальница и старшая уборщица. Она гуляет на свадьбе, ночью придет, – важно объявил мальчик.
   – Этого еще недоставало! Мы устали, а она на свадьбе! – неожиданно загремел и закипятился Николай Викторович. – Сейчас же веди меня на гулянье. Я ее вытащу, твою мамку, вместе с ключами.
   – Ключи у меня. Я могу пустить туристов, – еще более важно произнес малыш. – Только в Доме пионеров на полу придется спать, а в интернате – на кроватях с матрацами и подушками.
   Это сообщение мы выслушали с величайшим интересом.
   – Где интернат? – быстро спросил Николай Викторович.
   – Тут! – Мальчик гордо показал на второй этаж Дома пионеров.
   – А интернатская хозяйка где?
   – Там! – Малыш также гордо ткнул пальчиком на домик за огородом. И вдруг лицо его сразу приняло испуганное выражение. – Только, дяденька, не сказывай, что это я послал тебя.
   Николай Викторович в два прыжка очутился у двери домика, скрылся внутри и через минуту вновь вышел, предупредительно уступая дорогу пожилой женщине с накрашенными, завитыми локонами и заплаканным красным носом.
   – Интернат, конечно, не обязан, но раз вы очень устали, я считаю своей обязанностью… – тянула женщина сильно в нос.
   – Да, да, да, – кивал Николай Викторович.
   – Но вы, конечно, обязаны, чтобы полный порядок, чтобы чистота…
   – Да, да, да, только, пожалуйста, поскорее, – торопил Николай Викторович.
   Две комнаты с рядами коек пустовавшего по случаю летних каникул интерната были предоставлены в наше распоряжение. Спали мы в ту ночь на настоящих матрацах, на подушках, спали крепко, без просыпу – хоть из пушек стреляй.
   Утром Миша приставил трубочку из кулака ко рту и протрубил «подъем». Николай Викторович вскочил и задергал подряд все одеяла мальчиков, потом выбежал в коридор и задубасил в дверь к девочкам.
   Четверо очередных дежурных под руководством интернатской хозяйки уже давно возились на кухне.
   – Я, конечно, не обязана, но я все же вам предоставила и плиту, и титан, и даже дрова… – сквозь перезвон мисок и кружек слышались монотонные поучения хозяйки.
   В одних трусах и майках мальчики и девочки выскакивали во двор. Девочки, сонно моргая, на ходу кое-как переплетали косы; мальчики, толкая друг друга, прыгали по лестнице через три ступеньки.
   В четыре ряда ребята выстроились перед невозмутимым Вовой. Сейчас он будет проводить утреннюю зарядку.
   После завтрака отправились мы в музей на поиски того самого глухого археолога Аркадия Даниловича Курганова.
   От прохожих мы узнали, что музей находится в двух шагах от нас, внутри кремля.
   Мы ожидали увидеть внушительные, вроде московских, кирпичные стены кремля, с зубцами, с башнями, но, к нашему разочарованию, наткнулись на размытый за девять веков существования земляной вал, поросший выжженной травой. Равнодушные козы, привязанные к колышкам, мирно щипали траву. Музей помещался в большом старинном здании бывших архиерейских покоев.
   Молоденькая музейная кассирша, печально вздохнув, сказала, что Аркадий Данилович тут бывает очень редко, где он сейчас находится, неизвестно. Как его найти, тоже неизвестно. В конце концов она посоветовала нам просто походить по городу, расспрашивая подряд всех прохожих.
   Совет кассирши был довольно-таки неопределенный, не мы были полны желания во что бы то ни стало отыскать Аркадия Даниловича.
   Перед музеем нам попался вчерашний мальчуган.
   – Аркадий Данилович? – быстро переспросил он. – Видел. Только-только на машине проехал, кирпич повез… Знаю куда – в Покровский монастырь.
   Мы свернули налево под гору и остановились на мосту через маленькую речушку Каменку, всю заросшую тростником и широкими листьями кувшинок.
   – Сразу два кремля! – удивленно протянула Галя.
   Да, такую тесную толпу луковиц, луковок, башен со шпилями вряд ли можно было где увидеть, разве что в Большом театре на декорациях опер «Иван Сусанин» и «Борис Годунов». Я насчитал тридцать четыре острия. На левом низком берегу речки расположился весь снежно-белый Покровский монастырь – белые башни, белые стены. Напротив, на правом высоком берегу, стоял Спасо-Евфимиев монастырь. Розовые высокие стены опоясывали гору. Розовые башни с черными щелями бойниц, с зелеными островерхими крышами высились по углам стен. В речке ныряли и плавали гуси, ломая розовые отражения.
   – А что, если березовые книги или в том, или в этом кремле? – мечтательно вздохнула Галя.
   – В наступление на монастырь! – скомандовал Николай Викторович.
   – Тру-ту-ту-ту! – призывно загудел в свой кулак-рожок Миша, и все ребята во главе со своим пионервожатым понеслись по тропинке через картошку и капусту к белым стенам Покровского монастыря.
   Я вынужден был тоже заторопиться, ворча на Николая Викторовича за его чересчур безудержную прыть.
   Один милый мальчик Ленечка, увидев, что я запыхался и шагал сзади, тотчас остановился и сочувственно меня подождал.
   – А неужели, чтобы искать березовые книги, всегда нужно так быстро бегать? – пискнул он.
   – Конечно, нет, – раздраженно ответил я.
   Большая, похожая на корабль белая церковь была вся в лесах. Маляры штукатурили стены и выведенные заново фигурные наличники вокруг окон. Две девушки лопатами сыпали на носилки известку.
   В стороне два человека: один – пожилой и плотный, в очках, в соломенной шляпе; другой – молодой, краснощекий, с пушкинскими бакенбардами – стояли и потихоньку переговаривались. Затем пожилой кивнул молодому и торопливым шагом направился к воротам, а молодой подошел к нам.
   – Интересуетесь реставрационными работами? Смотрите, как восстанавливаются памятники архитектуры? – спросил он.
   – Интересуемся, это точно, только никто нам толком не объяснит, что к чему, – недовольно пробурчал Николай Викторович.
   – Да вы бы Аркадия Даниловича спросили.
   – Не найдем его никак.
   – Вот он, только что пошел.
   – Этот, в очках? Да он вовсе не глухой! – опешил Николай Викторович.
   – Он, он! И учтите, очки у него такие, что он в них сквозь землю видит, знает, где клады закопаны. Да бегите скорее, догоните его.
   – Аида за мной! – Николай Викторович, а за ним и все мальчики помчались во весь дух.
   Юноша с бакенбардами скрылся в глубине двора.
   Через две минуты пожилой низенький человек в очках показался из-за угла. Мальчишки, окружив его, забросали вопросами. Рядом шагал высоченный Николай Викторович и что-то доказывал, размахивая руками. Вся согбенная фигура пожилого выражала полную покорность судьбе. Дескать, все равно от этих шустрых туристов не отвяжешься. Шествие приближалось к нам.
   Николай Викторович уже успел рассказать Аркадию Даниловичу о теории Тычинки и о нашем походе за березовыми книгами. Разговор перешел на библиотеку Константина.
   – Все книги, видимо, сгорели? – спросил Николай Викторович.
   Аркадий Данилович сперва очень вежливо поздоровался со мной за руку, потом улыбнулся девочкам и только тогда не торопясь ответил:
   – О том, что у нас в Суздале сожгли ценнейшую библиотеку, – это я знаю точно, во Владимирском областном архиве подлинная переписка хранится. А вот библиотека Константина, может, сгорела, а может, и нет.
   – А почему вы так думаете? – быстро спросил Николай Викторович.
   – О том, что у Константина была библиотека, мы знаем из летописей, а о том, что она сгорела, там нет ни слова.
   – А из чего были сделаны те книги? – выскочил вперед Ленечка.
   – Ну конечно, не из бумаги. Бумагу тогда еще не придумали. Из телячьей кожи выделывали пергамент, а на пергаменте писали и переписывали от руки. Писец по году, по два выводил буковки, разукрашивал их, рисовал картинки тончайшей кистью красками на яичном желтке. Царапали также и на бересте. Величайшими сокровищами были тогда книги. При пожарах их спасали в первую очередь.
   – А в сгоревшей Суздальской библиотеке были книги на бересте? – Миша протиснулся поближе и встал разинув рот, как говорится, съедая глазами Аркадия Даниловича.
   – Думаю, что были, – грустно вздохнул ученый. – Величайшее варварство произошло в нашем городе в конце восемнадцатого столетия. Протопопу собора понадобилась для хранения дров старинная пристройка к колокольне, где издревле береглись в связках многие неизвестные книги и рукописи. Он обратился с прошением к епископу, и тот «благословил» все сжечь. Снесли на площадь и сожгли.
   – А что сейчас находится в той пристройке? – держа наготове карандаш, спросила Лариса Примерная.
   – Ох! – еще более грустно вздохнул ученый. – В той пристройке я теперь живу. – И, словно желая переменить разговор, он добавил: – Интересное дело затеяли – найти в наших краях березовые книги. Береста – какой прочнейший материал! Знаете ли вы, например, что под башни и под стены Московского Кремля просмоленные берестяные листы подложены? Это чтобы сырость не проникла.
   – Посмотрите, какие у него очки. Понятно, что он в них сквозь землю видит, – толкнул меня Миша, возбужденно сверкая черными бусинками глаз.
   Я всмотрелся и понял загадку исчезнувшей глухоты Аркадия Даниловича: прозрачная оправа очков была толще обычной и внутри одного из крыльев за ухом спрятался крошечный слуховой аппарат.
   Слушая археолога, все мальчики и девочки уставились не в его глаза, а именно в эти невиданные очки. Лариса Примерная нагнулась над своим блокнотом.
   Аркадий Данилович стал рассказывать о суздальских археологических раскопках:
   – Суздаль намного старше Москвы и Владимира. Он основан неизвестно когда, впервые упоминается в летописях в 1024 году. Понятно, что такой древний город битком набит историческими ценностями, копнешь – вот тебе старинная монета, или черепок, или гвоздик, которому семьсот с лишним лет. Водопровод недавно проводили – меч заржавленный нашли, дом строили – и, представьте, детская свистулька двенадцатого века попалась…