Голон Анн. Анжелика и дьяволица

Глава 14

   Анжелика застала герцогиню де Модрибур за молитвой; тут была и вся ее паства, включая Жюльену, и даже секретарь, Арман Дако, мужественно преклонил колена в сторонке.
   Стояла жара, но никто, казалось, не испытывал неудобства, опустившись на колени на глинобитном полу скромного домика, куда переехала жить благодетельница. Впоследствии Анжелика обнаружила, что подобные набожные бдения происходили у королевских невест весьма часто. Деликатная, очаровательная герцогиня отличалась тем не менее завидной настойчивостью и крепко держала свою компанию в руках. Казалось, что молитва — ее излюбленное времяпрепровождение, она словно бы с наслаждением отдавалась ей. Ее взгляд, устремленный к небесам, блистал исступленным восторгом, а лицо становилось еще более бледным, лилейно-белым, словно освещенным внутренним светом. В эти минуты она была прекрасна, но, не будь ее усердие столь искренним, ей, по-видимому, вряд ли хватило бы сил выдержать эти долгие труды благочестия.
   И только Жоб Симон, славный капитан «Единорога», единственный из тех, кто спасся после кораблекрушения, не участвовал в этом набожном деянии. Он с грустным видом сидел неподалеку от дома, на песке, рядом со своим деревянным единорогом; лохматый, наводящий неясную тревогу страж и его мифический зверь, казалось, оберегали это собрание весталок.
   — Могу вас порадовать, — обратилась к нему Анжелика, идущая к дому. — Будет у вас золотая фольга. Я говорила о вас с господином де Пейраком.
   Попав прямо с порога в заунывное бормотание молитв, Анжелика на мгновение растерялась, ибо для нее это было полной неожиданностью. Но госпожа де Модрибур, заметив ее тотчас же перекрестилась и, поцеловав крест на своих четках, спрятала их в карман. Затем она поднялась с колен и пошла навстречу графине де Пейрак.
   — Мне так не терпелось вновь встретиться с вами, дорогая. Как видите, хотя мы устроились тут весьма скромно, но чувствуем себя как дома. Место, где мы могли бы собираться и молиться всем миром, — вот то немногое, что нам нужно, дабы восстановить наши силы и мужественно встретить грядущее.
   — Замечательно, — согласилась Анжелика, — я очень довольна, что вы уже можете воспринять мое известие.
   — Я готова, — отвечала герцогиня, выпрямляясь и пристально глядя на нее.
   — Сегодня мы устраиваем на берегу угощение в честь губернатора Акадии, маркиза Виль д'Авре; он сегодня наш гость, и я жду вас вместе с вашими девушками.
   Анжелика произнесла свое приглашение серьезным тоном, но при последних словах улыбнулась. Герцогиня поняла это как некий намек и побледнела, а затем легкая краска залила ее лицо.
   — Вы, наверное, смеетесь надо мной, — пробормотала она, как бы извиняясь. — Я, должно быть, кажусь вам святошей, не правда ли? Если это вас коробит, простите меня. Но, видите ли, молитва необходима мне как воздух!
   — В том нет ничего дурного. Это вы должны извинить меня, — воскликнула Анжелика, которая, увидев выражение детского ужаса, промелькнувшее во взгляде герцогини, пожалела о своем насмешливом тоне. — Молитва — это благо.
   — Равно как и радости жизни, — весело заключила герцогиня. — Угощение на берегу, какое счастье! Можно подумать, что мы в Версале, на берегу большого канала… Вы говорите, маркиз Виль д'Авре? Мне это имя что-то говорит. Не ему ли принадлежит охотничий домик на полпути между Версалем и Парижем? Король любит бывать там…
   — Не знаю. Вы расспросите его сами. Мой муж желал бы также представить вам некоторых жителей нашей колонии.
   — Виль д'Авре! Насколько я понимаю, он представитель Новой Франции и короля в этих краях. Он наносит вам визиты?
   — Мы с ним дружны. Вам представляется случай рассмотреть ваше положение и возможности достойно выйти из него.
   Анжелика попыталась осторожно выведать обстановку.
   Судя по всему, ни одна из королевских невест не сказала «благодетельнице» о предложении, сделанном губернатором Голдсборо — обосноваться прямо здесь. Согласится ли госпожа де Модрибур, чтобы ее подопечные отреклись от священной миссии, возложенной на них — добраться до Квебека и стать жительницами Новой Франции?
   В данный момент ее это, по-видимому, не занимало. Она быстро причесалась, распустив темные волосы по плечам, поправила кружевной воротник черного бархатного платья и с готовностью последовала за Анжеликой.
   По обыкновению, само собой установившемуся, устраивать рядом с «Трактиром у форта» сборища, которые весьма смахивали одновременно и на совет и на веселое гулянье, здесь сколотили деревянные столы, водрузив на них напитки прохладительные и горячительные, фрукты, различные блюда из рыбы или мяса — кабаньего, оленьего, — и каждый мог попробовать всего вдосталь.
   Уже стихийно, в зависимости от дружеского расположения, образовывались группки. Старожилы переговаривались, собравшись вокруг Жоффрея де Пейрака, графа д'Урвилля и Колена Патюреля, Маниго и Берна; а вновь прибывшие беженцы-англичане жались в сторонке, но все-таки поближе к своим единоверцам, ларошельским гугенотам, хоть они и были разных национальностей.
   А рядом — новоиспеченные колонисты: матросы с «Сердца Марии» (их соотечественники из Ла-Рошели относились к ним, и не без оснований, не слишком нежно) стояли смирно и почти что прилично под бдительным оком Колена Патюреля — оказывая в качестве губернатора Голдсборо должный прием всем прибывающим, он не упускал из виду свой недавний экипаж, а его лейтенант, Франсуа де Барсампюи, всячески помогал ему.
   Среди официальных лиц выделялись несколько вождей индейских племен. Однако напрасно Анжелика высматривала ярко-красную фигуру надменного Пиксарета. Зато она увидела Жерома и Мишеля — прогуливаясь с гордым видом, они! обменивались шуточками по поводу смугло-оливкового выходца с Карибских островов, слуги «человека со специями».
   Эти люди с теплых островов, живущие в краю пальм и ананасов, были им, индейцам, привыкшим к медвежьему жиру и маису, еще более чужды, нежели обитатель сибирских просторов — парижанину. Караиб оказался тут, потому что его хозяин, пират с Антильских островов, пожелал здесь остаться после отплытия своего корабля «Бесстрашного», хотя так и не смог толком объяснить причины такого поступка. Может, дело было в том, что он устал странствовать по белу свету, или дружба с Аристидом, оставшимся здесь, а может, стремление пополнить, наряду с другими местными товарами, свой запас трав и специй, которым он мог бы торговать.
   Когда Анжелика и герцогиня подошли к толпе, от нее отделился пестро разряженный человек и бросился навстречу им и прежде всего к Амбруазине, шедшей слегка впереди. После разнообразных, причем весьма бурных, приветственных слов и жестов, подметя несколько раз землю своей шляпой с пером, он наконец склонился перед герцогиней в глубоком поклоне. Незнакомец был низенького роста, несколько полноват, но казался чрезвычайно любезным и восторженным.
   — Наконец-то! — воскликнул он. — Наконец-то я вижу эту несравненную красоту, которая у всех на устах в Новой Франции, хотя она еще и не явила себя там. Позвольте мне представиться. Я — маркиз Виль д'Авре, представитель Его Величества короля Франции в Акадии.
   Амбруазина де Модрибур, слегка удивленная, в ответ чуть склонила голову. Говорливый маркиз продолжал:
   — Так значит, это вы вскружили голову нашему глубокомысленному д'Арребу и совратили с пути истинного нашего святого де Ломени-Шамбора?! Знаете ли вы, что вас обвиняют в том, будто вы стали причиной смерти Пон-Бриана?
   — Сударь, вы принимаете меня за кого-то другого. Я не имею чести знать этих господ, и тем более на моей совести нет ничьей смерти.
   — Значит, вы неблагодарны.
   — Да нет же, говорю вам, вы заблуждаетесь. Я не…
   — Разве вы не самая прекрасная женщина на земле!.. Услышав это, герцогиня откровенно засмеялась.
   — Примите мою благодарность, сударь. Но еще раз повторяю: я не та.., к кому обращены ваши слова. Держу пари, речь идет скорее о графине де Пейрак, хозяйке здешних мест; благодаря своему очарованию, она действительно могла стать причиной бедствий, вами упомянутых… Кружить головы людям степенным и совращать святых с пути истинного.., это по ее части. Вот она…
   Маркиз повернулся к Анжелике, на которую ему указывала Амбруазина. Сначала побледнев, затем покраснев, он забормотал:
   — Надо же так перепутать! Ах, простите, я очень близорук…
   Он судорожно рылся в карманах своего очень длинного, по версальской моде, жилета, вышитого розовыми и зелеными цветочками, который выглядывал, словно нижняя юбка, из-под фалд его камзола.
   — Где же мои очки? Ты не видел мои очки, Александр? Он обернулся к сопровождавшему его подростку — несмотря на свой юный возраст, тот казался настолько же хмурым, насколько маркиз выглядел жизнерадостным и возбужденным.
   — Очки! — ответил мальчик высокомерно. — Зачем очки?
   — Чтобы видеть, черт возьми! Ты же знаешь, что без моих стекол я практически слеп. Я совершил непоправимую оплошность. Ах, сударыни, примите мои извинения! Действительно, дорогая графиня, у вас ведь светлые волосы! Мне вас описали очень точно. Значит, это вы — Дама Серебряного озера, о которой весь Квебек рассказывает легенды.
   Виль д'Авре уже оправился от смущения, к нему вернулись его словоохотливость и улыбчивость, и он с явным удовольствием переводил взгляд с одной женщины на другую.
   — Неважно, — заявил он, — и блондинка, и брюнетка — обе прекрасны. Я был бы не прав, предаваясь сожалениям. Чем больше красивых женщин, тем больше счастья. Решительно, жизнь прекрасна!
   И, недолго думая, он подхватил обеих дам под руки.
   — Вы не сердитесь на меня? — спросил он у Анжелики.
   — Конечно нет, — едва успела та ответить, ибо он уже продолжал, обращаясь к Амбруазине:
   — И вы тоже, я надеюсь, не сердитесь. Уж такой я человек — прямой, искренний, говорю, что думаю, и если кто-то приводит меня в восторг, я совершенно не в состоянии сдерживать себя. Я питаю подлинную страсть к красоте, любому ее проявлению, красота — мое божество, и я должен говорить об этом.
   — Эту слабость, я полагаю, вам охотно простят. Герцогиня де Модрибур, казалось, повеселела. Ее прекрасное лицо, обычно столь печальное, преобразилось. Она снисходительно посмеивалась. Посмеивалась и смотрела маркизу прямо в глаза с отвагой, обычно, ей, по-видимому, не свойственной.
   — Сударь, — сказала она, — будет ли мне позволено задать вам один вопрос?
   — Конечно. Женщине столь привлекательной позволено все!..
   — Почему ваше лицо испачкано чем-то черным?
   — Что вы говорите? — воскликнул он обеспокоенно. — А, я знаю, я привез господину де Пейраку образцы каменного угля из залива Шигнекто…
   Он лихорадочно рылся в Поисках носового платка.
   — Я знаю, что подобный подарок придется ему по вкусу. Мы только что рассмотрели и вместе оценили красоту и качество сего минерала, который столь выгодно заменяет суровой зимой дрова. Я отправляю в Квебек корабль, груженный углем. К сожалению, этот товар сильно пачкает.
   Он вытер лицо, почистил одежду и вновь обрел свой апломб.
   — А взамен он подарил мне печь-голландку красоты необычайной! Согласитесь, какое трогательное внимание! Какой обворожительный человек! Мой дом в Квебеке будет самым красивым на всем Новом континенте.
   — Граф, — обратился Виль д'Авре к подошедшему Жоффрею де Пейраку, — решительно, это невозможно перенести! Вы собираете себе в ваш знаменитый Голдсборо редчайшие сокровища. Теперь вы владеете двумя прекраснейшими в мире женщинами.
   — Вы познакомились с герцогиней де Модрибур? — осведомился Пейрак, указывая на Амбруазину.
   — Мы только что познакомились.
   И он стал целовать кончики пальцев герцогини.
   — Она очаровательна.
   — Госпожа де Модрибур гостит у нас уже несколько дней. Ее корабль потерпел крушение поблизости от нас.
   — Кораблекрушение! Какой ужас! Не хотите же вы сказать, что этот чудесный край, это великолепное море таят в себе такие опасности!
   — Не прикидывайтесь младенцем, — сказал граф со смехом. — Вам это известно лучше, чем кому-либо, ведь вы сами только что совершили настоящий подвиг, пробившись на вашем трехмачтовом корабле через водопады в устье реки Святого Иоанна.
   — Это совершил не я, это Александр, — заявил маркиз, возгордившись.
   Жоффрей де Пейрак представил герцогине Колена Патюреля, губернатора Голдсборо, его помощника Барсампюи, начальника своей флотилии Ролана д'Урвилля, дона Хуана Альвареса, капитана своей испанской гвардии, самых уважаемых людей из тех гугенотов, что прибыли из Ла-Рошели, и, наконец, барона Сен-Кастина, чье присутствие Анжелика только что заметила; затем его будущего тестя, Матеконандо, вождя сурикезов с Пенобскота — на его длинных, заплетенных в косички волосах красовался черный флорентийский берет, подаренный ему Йерудзано.
   Герцогиня учтиво всем улыбалась.
   — Положительно, граф, вы были правы. По-видимому, на этих берегах больше знатных дворян, чем в королевской приемной.
   Она напомнила графу его суждение, высказанное им вскоре после ее появления здесь.
   — Мы все здесь дворяне риска, — вскричал лейтенант Барсампюи, — мы с честью несем гербы наших отцов, а ведь в королевской приемной остались лишь буржуа да трусы.
   Он хотел, чтобы его оценили — ему нравилась Кроткая Мария, но он опасался, что герцогиня не отнесется благосклонно к его кандидатуре. Для большей надежности он повторил ей свое имя, уже названное графом, и перечислил титулы дворян его ранга в Нанте, откуда он был родом.
   Герцогиня с интересом посмотрела на обветренное лицо молодого корсара, дышавшее чистосердечием и задором закаленного в боях воина. И вправду: ни в королевской, ни в монастырской приемной герцогиня де Модрибур не встречала дворян подобного сорта; они были внове для нее. Сдержанное любопытство блестело в глазах Амбруазины, она останавливала свой взгляд то на одном, то на другом из окружавших ее людей. Она хорошо владела собой, и было трудно догадаться, о чем она думает, но интуиция подсказывала Анжелике, что герцогиня испытывает удовольствие, очутившись в непривычном для себя обществе.
   Барсампюи пытался знаками привлечь внимание Кроткой Марии, в чем ему следовал, гораздо менее умеренно, Аристид Бомаршан, мечтавший покорить Жюльену.
   Однако королевские невесты смиренно стояли, опекаемые своей благодетельницей и Петронильей Дамур; эту команду замыкал секретарь, Арман Дако.
   Маркиз Виль д'Авре обнаружил их:
   — О, да тут еще и другие дамы, — воскликнул он. — Какое замечательное место! Пожалуйте сюда, сударыни, пожалуйте утолить вашу жажду.
   Он разорвал круг и увлек всех к столам. Анжелика услышала, как он говорил Амбруазине де Модрибур:
   — Кораблекрушение! Какой ужас! Поведайте мне обо всем, бедная девочка!
   Графиня возобновила свое знакомство с бароном де Сен-Кастином, который представил ей свою невесту Матильду, молодую индейскую принцессу, любимую им, прекрасную и утонченную, с тяжелыми черными косами, обрамляющими золотистый овал ее лица.
   — Есть ли у вас какие-нибудь новости о нашем английском мореплавателе, Джеке Мэуине? — осведомилась Анжелика у барона.
   — Об отце де Верноне? Он вновь в пути. По-моему, он попытался пробраться в Кеннебек к отцу д'Юржевалю, дабы отчитаться перед ним о своей миссии.
   — Что нового в войне с индейцами?
   — Мои племена ведут себя пока тихо, но новости, долетевшие до нас, их будоражат, и я с трудом удерживаю их. Ведь к западу от Кеннебека абенаки по-прежнему собирают обильную жатву скальпов и пленных. Говорят, они спустили , на воду свои лодки, чтобы напасть на острова в заливе Каско и выкурить англичан и оттуда. Если острова падут, Новая Англия вряд ли оправится от такого удара.
   — Славное дельце! — закричал Виль д'Авре — вкушая какое-то яство из крабов, он расслышал последние слова барона.
   — Вряд ли оно будет таким славным, если корсар Фипс возьмет в плен вашего интенданта Новой Франции, — возразил Сен-Кастин, — и если, открыв военные действия, английские корабли, которые сейчас ловят рыбу в заливе, осадят мой форт Пентагует.
   — Ничего не бойтесь, мой милый, господин де Пейрак займется англичанами, — заявил губернатор Акадии с набитым ртом. — Вы уже отведали этого краба, барон? Отменное лакомство, пища богов. А это что такое? Бьюсь об заклад, мускатный орех. Я не ошибаюсь? — спрашивал маркиз Анжелику, ткнув в нее указательным пальцем; он вконец разволновался, словно открыв тайну необычайной важности.
   Она подтвердила сделанное им открытие. «Без мускатного ореха нет вкусного краба» — гласит старая гастрономическая поговорка ларошельского побережья. А ведь в Голдсборо по неизвестной причине остались во время отплытия «Бесстрашного» торговец пряностями и его раб-караиб.
   Внезапно внимание присутствующих обратилось в две разные стороны, к двум одновременно происходящим событиям, В один и тот же миг половина голов повернулась к опушке леса, где появился монах в коричневой рясе, неся на голове индейское каноэ, другая половина — к рейду, где плыла шлюпка водоизмещением тонн этак в тридцать.
   — Это брат Марк, капуцин из Сент-Обена на реке Сент-Круа, — воскликнул Виль д'Авре, указывая на монаха. — А вот Гран Фонтен, — заключил он, кивнув в сторону моря.
   За Гран Фонтеном закрепилось прозвище Большой Лес, из-за окружавшей его оброчный округ великолепной, почти бескрайней дубовой рощи, где он и проводил большую часть своей жизни. Этот великан вел убогое существование, изредка продавая немного пушнины, но главное — он был заядлым охотником и рыболовом, что вовсе не поправляло его дел.
   Бесцеремонно отпихивая, отталкивая локтями людей в переполненной шлюпке, он ступил на берег, и, узнав де Пейрака, закричал издалека:
   — Пороги в устье реки Святого Иоанна покорены, и сделали это французы, да еще в кружевах — квебекские красавчики. Но их преследовали англичане; так эти остолопы допустили, чтобы на них напали с тыла. А теперь англичане заперли вход в реку, и я не могу вернуться домой. Вот прибыл к вам за подмогой.
   Он шел впереди, а за ним двигалась разношерстная компания, которая высадилась из шлюпки. Несколько крепко сбитых акадийцев, группа женщин и детей, явно англичан или голландцев, индейцы-малеситы или мик-маки в своих вышитых островерхих колпаках; на общем фоне выделялась клетчатая юбочка шотландца Кромли, которого граф когда-то послал в иностранные поселения Французского залива, предупреждая об опасности.
   — Да, — повторил, приблизясь, Большой Лес, — этот остолоп губернатор совершил невероятное и заслужил, чтобы перед ним сняли шляпу, но из-за него мы все влипли…
   — О ком вы говорите, сударь? — спросил маркиз Виль д'Авре, выпрямляясь во весь рост, чтобы выглядеть поимпозантней.
   — А, вы здесь, — сказал, заметив его, Большой Лес. — Вам удалось пройти.., из Джемсега? И вы пошли пешком через лес?
   — Мне всегда удается пройти там, где я хочу, — вскричал фальцетом разъяренный губернатор, — и вы скоро узнаете, что мне всегда удается настичь нахалов вроде вас…
   — Не сердитесь, — попросил Большой Лес, все-таки слегка сконфуженный,
   — я же сказал: вы заслуживаете, чтобы перед вами сняли шляпу за это плавание из устья вверх по порогам.
   Он засопел и провел рукавом из буйволиной кожи под мокрым носом.
   — В конце концов, мы все и вправду очутились из-за вас в затруднительном положении — англичане вьются вокруг, как осы. Лучше бы вы убежали от них, лавируя в Заливе, чем вот так заходить в реку…
   — Это был единственный способ спасти мой ценный груз…
   — Вот-вот, — усмехнулся один из вновь прибывших. — Можно себе представить. Конечно, ценный — сколько вы мехов награбили, ободрали нас как липку.
   — Я ничего у вас не награбил, как вы изволили выразиться, господин Дефур, — возопил губернатор, — по той простой причине, что когда я явился в ваш поселок, там ни одной собаки не было…
   — Ну, собака-то как раз была.
   — А кроме нее? — прорычал Виль д'Авре, брызгая слюной от ярости. — Все четверо господ Дефур развлекались на природе вместо того, чтобы, как подобает подданным Его Величества, достойно принять его представителя, то есть МЕНЯ! А один из них, убегая, умудрился еще склонить к дезертирству шестерых солдат из форта Сент-Мари и явиться с ними к господину де Пейраку.
   — Ну, так вы должны быть довольны, поскольку господин де Пейрак сослужит вам службу. Приведя их сюда, мы пошли навстречу вашим пожеланиям. И вот благодарность…
   Оба брата Дефур удивительно походили друг на друга, только младший, который только что приплыл, был еще выше и еще шире в плечах, чем старший. Виль д'Авре мрачно посмотрел на них.
   — Ну что ж, будем надеяться, что в скором времени здесь окажутся все четыре негодяя и я смогу заковать их всех в цепи и под надежной охраной отправить в Квебек.
   Оба брата и Большой Лес разразились громким нахальным смехом, а мик-маки, все — кровные родственники или братья, оглушительно вторили им.
   Большой Лес вытащил из кармана огромный крестьянский носовой платок и стал вытирать слезы, навернувшиеся на глаза от смеха.
   — Вы, господин губернатор, здесь не на французской территории. Голдсборо — нейтральное королевство, а мы — при нем.
   — Нейтральное королевство! — повторил губернатор, выпучив глаза. — Что я слышу? Это мятеж!.. Бунт против Королевской лилии!..
   Жоффрей де Пейрак тем временем потерял к ссоре всякий интерес. Губернатор Акадии славился своими распрями с населением управляемых им территорий, распрями, которые возобновлялись в одних и тех же выражениях при каждом его ежегодном визите.
   Граф коротко переговорил с шотландцем и беженцами из английских и голландских факторий — Кромли вывез их скорее из предосторожности, чем перед реальной угрозой войны с индейцами. В конце концов выяснилось, что колонистов-иностранцев, живущих на берегах Французского залива, гораздо более волновало поведение Фипса, их соотечественника из Бостона, нежели действия французов, и они воспользовались оказией, чтобы переждать в Голдсборо, пока не поулягутся страсти в устье реки Святого Иоанна. Шлюпка с акадийцами, оказавшаяся поблизости, охотно приняла их к себе на борт.
   — Передохните пока, — сказал им Пейрак, представив их преподобному Пэтриджу, мисс Пиджон и англичанам, спасшимся из залива Массачусетс. — Через несколько дней вы сможете вернуться домой. Старый вождь Скудун держит своих индейцев в руках, и, чтобы его успокоить, я сам отправлюсь к нему.
   — Именно от его имени я пришел к вам с этой ветвью, — сообщил подошедший тем временем монах в коричневой рясе.
   Он протянул Пейраку кожаный шнурок с нанизанными на него раковинами.
   — Скудун призвал меня к себе в селение Метудик, чтобы послать к вам. Эти квебекские господа просят его повести из Джемсега индейских воинов против англичан. Он еще не принял решения и посылает вам вот это.
   — Только одна ветвь!
   Пейрак перебирал связку ракушек на ладони и размышлял. Послание было весьма скромным. Оно могло означать:
   «Что я должен делать? Я жду», равно как и «Примите это в знак моего уважения, прежде чем я начну военные действия, но я буду действовать по моему разумению».
   — Вы видели послание, отец мой, что вы об этом думаете? — поинтересовался Пейрак, обернувшись к капуцину.
   — Он не двинется с места, не узнав вашего мнения. Однако же он повелел начать некоторые военные приготовления, чтобы угодить тем господам, чьим кораблям угрожают англичане.
   В речах капуцина сквозило безразличие. Чувствовалось, что исход переговоров его мало волновал. Он был молод, безбород; лицо его, энергичное и привлекательное, сильно загорело; ветер растрепал его волосы, рясу он подоткнул за веревочный пояс, обувью ему служили мокасины. Было в нем что-то — хотя он и принял сан и мог служить обедню — отчего его звали братом Марком, словно послушника.
   — Вам на редкость повезло, что именно вас Скудун послал продираться сквозь лесную чащу, — резко бросил ему Виль д'Авре, — вам же это нравится гораздо больше, чем читать «Отче наш». А так вы смогли вытворять бог весть что на стремнинах реки Святого Иоанна, Сент-Круа и даже Медукснакеаг. Сколько раз ваша лодка переворачивалась вам на голову? Сколько раз вы пускали пузыри в водоворотах и бурунах у скал?.. У этой молодежи на уме только безумные подвиги в пучинах, эта страна их сводит с ума, — воззвал он к Анжелике. — Посмотрите на этого монаха. Он поражает даже индейцев той отвагой, с какой покоряет все реки, считающиеся непроходимыми и опасными. Вы полагаете, он думает о служении Господу, ради чего он и был послан сюда?.. Ничего подобного… А мой Александр? Мои родственники доверили мне его, чтобы я сделал из него настоящего дворянина, а не дикаря, который только и мечтает, как бы ему проплыть по реке против течения со скоростью десяти рысаков, как в прошлом году на Малом Кодиаке. А в этом году ему уже понадобилось устье реки Святого Иоанна…