Страница:
– Маша, что стоишь, заходи, все уже за столом.
Девушка поняла его замысел, улыбнулась.
– Не пускают вот.
Максим оглядел мордоворотов, наряженных совершенно специфически, по-военному, в берцах, но без курток.
– Ребятки, пропустите девчонку.
Широкоротый сжал кулак, лизнул костяшки. Он явно был не прочь размяться.
– Она шла мимо.
– Её дом рядом, тётки ждут приглашения. Кстати, кто вы такие? Что-то не припомню вас среди местного населения.
Парни переглянулись.
– Мы охраняем территорию, – сипло проговорил лопоухий.
Широкоротый заржал.
На крыльцо вышел Пахомыч, из-за его плеча выглянула Евгения Евграфовна.
Максим покосился на них, вышел на улицу, взял девушку за руку, повёл к дому. Проходя калитку, спиной почуял движение широкоротого, взял т е м п, подхватил с земли лежащую штакетину и подставил под удар амбала.
Раздался треск. Штакетина переломилась пополам.
Широкоротый охнул.
Максим оглянулся, аккуратно закрыл за собой калитку, сочувственно качнул головой:
– Осторожнее кулаками-то махай, паря, без руки остаться можно.
– Да я тебя… – рванулся к нему широкоротый.
Лопоухий удержал его за плечо.
– Успокойся, Петро, тут ещё тёлки есть, чо к этой вязаться. В следующий раз пригласим.
– Советую обходить и её, и всю деревню, – сказал Максим спокойно, катнув желваки. – Не ровён час, гробы придётся в Сыктывкаре заказывать.
– Чо ты сказал?! – удивился лопоухий.
– Чо слышал.
Максим взял девушку под локоть, повёл к дому, прислушиваясь к шуму за спиной. Но «охранники» не рискнули затевать прямую ссору с жителями хутора, потопали прочь, прошипев:
– Мы тя ещё встретим, долбон!
– Не знал, что ты долбон, – пошутил Пахомыч, когда все прошли в горницу. – Не зазорно?
– Пусть говорят что хотят. – Максим оценивающе поглядел на девушку, не испытывавшую никакого страха; вблизи она показалась ещё более милой и домашней, серо-зелёные глаза сверкнули пониманием и признательностью, хотя в их глубине прятались уверенность и сила. – Извините, пришлось сманеврировать. Не люблю скандалов и драк.
– Я поняла, – кивнула она с прежней располагающей улыбкой. – Не все рождаются драчунами.
Пахомыч сделал движение, но Максим отрицательно мотнул головой: мол, не вмешивайся.
– Да уж, у каждой Машки свои замашки. Одна любит чашки да ложки, другая пряжки да серёжки. Кстати, как вас зовут?
Девушка засмеялась.
– Ольгой меня зовут, к соседям вашим приехала.
– К Песковым, – добавил Пахомыч.
– К ним. А вас, значит, интересуют пряжки да серёжки?
– Нет, по большей части чашки да ложки. Поесть вкусно, знаете ли, люблю.
– Что ж, дело стоящее. Благодарю за помощь, мне тоже не хотелось устраивать соревнования по борьбе. Я заметила, вы сегодня приехали.
– Совершенно верно, завтра с Пахомычем по грибы пойдём с утра, не хотите присоединиться?
Предложение застало Ольгу врасплох.
– Спасибо, я подумаю… э-э…
– Максим. – Одинцов протянул руку.
– Он… – начал Пахомыч.
– Путевой обходчик, – закончил Максим, – осматриваю железнодорожные пути.
Рука у Ольги оказалась твёрдая, сильная и горячая, держать её в своей было приятно.
– Обходчик, – повторила она с ноткой иронии, – это славно. Никогда не знакомилась с обходчиками.
– Может, посидите с нами? – предложила Евгения Евграфовна.
– Нет, меня ждут, начнут беспокоиться, мы ещё встретимся.
– Дайте свой мобильный, – попросил Максим, – и возьмите мой, на всякий случай.
Ольга поколебалась немного, думая о чём-то своём, однако записать номер Одинцова не отказалась, потыкала пальчиком в экранчик айфона.
– До свидания, приятно было познакомиться.
Максим проводил её до калитки.
– Пойти с нами утром не надумали?
– Я рано вставать не привыкла, – виновато шмыгнула носом девушка. – По натуре я сова.
– А я жаворонок, – огорчился Максим. – С утра прекрасно работается, голова свежая, на подвиги тянет.
– Для путевого обходчика это прекрасное качество.
Глаза их встретились. Было видно, что Ольга понимает его игру и в обходчика не верит. Но и он видел в ней больше, нежели она пыталась скрыть, уж больно независимо она держалась при разговоре с мордоворотами в камуфляже.
– Я вам позвоню.
– Или я вам.
Неподалёку, за последним домом хутора раздался взрыв хохота.
Оба повернули головы в ту сторону.
– Разрешите проводить? – сказал Максим.
– Мой дом напротив, – отказалась Ольга. – До завтра.
Она быстро перешла дорогу, скрылась в палисаднике соседней хаты.
Максим проводил девушку глазами, отмечая особенности походки и достоинства фигуры, вернулся в дом.
– Согласилась? – прищурился Пахомыч.
– Позвонит, – задумчиво ответил Максим. – А может, и не позвонит, особа она волевая, себе на уме.
Спать он лёг совсем рано, сразу после десяти часов вечера, с удивлением подумав, что ему нравится простота уклада родичей и их природно добрая линия жизни. Они принимали жизнь такой, какой она была, не ругая ни большую власть, ни местных чиновников, озабоченных своей выгодой, ни соседей. С ними было тепло и уютно.
Однако спокойно уснуть ему не дали.
Уже засыпая, краем уха он поймал далёкий девичий крик, лёг было на другой бок и рывком сел на кровати. Вспомнились «быки» в камуфляже, приставшие к Ольге. Никакие моральные принципы их не тяготили, и поиск «других тёлок» на хуторе мог закончиться печально, тем более что служили они какому-то генералу, считая его железной «крышей».
Пахомыч, увидев одетого в спортивный костюм племянника, удивился:
– Ты куда?
– Пойду посмотрю, что за шум.
– Не ходи, охотнички бузят. Федосовы представили им новую домовину, а рядом Пинчуки живут, три девки у них, и все не замужем.
– Я сейчас.
Максим вышел на улицу, обошёл дом Песковых, вглядываясь в его окна и желая увидеть Ольгу, но никого не увидел. Зато во дворе нового дома дым стоял коромыслом, по двору метались две девушки, причём без особого веселья, судя по их вскрикам и слезам, одна из них увернулась от широкоротого бугая, выбежала на улицу. Здоровяк рванулся за ней, увлекшийся забавой, и наткнулся на Максима. Остановился, туго соображая, что за препятствие выросло на пути.
Солнце зашло за леса, но было ещё светло; в этих краях оно садилось летом к одиннадцати часам вечера.
Девушка, плотненькая, невысокая, в зелёной маечке и джинсах, обтягивающих полные бёдра, спряталась за спину Одинцова, всхлипывая.
– Дяденька, скажите им, пусть не лапаются!
– Дяденька, – ухмыльнулся широкоротый, – шёл бы ты отсюда! Не мешай веселиться.
Возня во дворе прекратилась.
Вторая девчушка съездила ушастому верзиле по физиономии, шмыгнула в дом, за спину какой-то пожилой женщины.
Ушастый заметил Максима, шагнул к калитке, почёсывая щеку.
– Вот дурра, в баню не хочет. А это хто?
– Где родители? – спросил Максим у спрятавшейся за спиной девчонки; ей от силы было лет восемнадцать.
– Папа в бане, с приезжими, мама к соседям ушла.
– А это что за женщина?
– Тётя Хруза. Шурка там сидит.
– Проводить? Или ты лучше у соседей посидишь?
– Вот сучара! – опомнился широкоротый. – И тут вмешивается! А не хочешь засунуть… в… – Он грязно выругался.
Максим сдержался.
– Идём к нам?
Девчонка кивнула, со страхом глядя на мордоворотов, разгорячённых спиртным.
– Ну уж х… тебе! – рявкнул широкоротый, ударом ноги снося калитку.
Под зеленовато-коричневой майкой шевельнулись чудовищные мускулы. С виду он был дуболом дуболомом, но противником неожиданно оказался серьёзным, так как практиковал унибос[1], хотя и в самом примитивном варианте. При этом реагировал он на движения Максима очень быстро и скользко, работая туловищем как невесомым предметом.
Вспомнились тренировки с наставником по барсу.
На каждый удар-выпад Максима он реагировал экономным движением туловища, то сближаясь, то удаляясь от соперника, то отклоняясь влево или вправо. Почти все атаки Одинцова он пропускал мимо, и это при том, что Максим сам был чрезвычайно подвижен, несмотря на габариты и вес.
Работа в таком ключе вообще производит большое впечатление на противника и очень зрелищна, хотя очень утомительна: боковые мышцы человеческого тела развиты слабее всего и держать их в постоянном тонусе трудно. Однако Максим в совершенстве постиг это искусство, находясь в постоянной физической форме, поэтому, показав широкоротому бойцу умение «качать маятник» и заметив его растерянность, вошёл в темп и одним ослепляющим ударом в лоб послал атлета в нокдаун.
Широкоротый отшатнулся назад и упал на забор, едва не повалив всю секцию.
Его ушастый напарник тупо проводил приятеля глазами, поднял голову, шагнул к Максиму.
– Ты… щас…
– Ох, не советую, – не двинулся с места Максим. – Дорого будет стоить.
– Чего?
– Лечение.
Во дворе появились четверо мужчин, обёрнутых простынями, с банками пива в руках. От них валил пар.
Лопоухий оглянулся.
Первым подбежал чернявый тип с усиками, глянул на ворочавшегося у забора мордоворота, заговорил быстро:
– Что тут происходит? Петро, я же говорил!
Лопоухий растерянно кивнул на Одинцова:
– Он… вот… тута…
– Сажайте своих псов на цепь, – посоветовал Максим. – У них крыша едет от сознания вседозволенности.
К забору вышел могучий толстяк с холодными угрюмыми глазами навыкате. С него градом катил пот.
– Ты чего себе позволяешь, не знаю, кто ты там есть?
– Беги домой, – погладил по плечу вздрагивающую девчушку Максим, ответил: – Врач я, больных лечу, вразумляю, кого надо.
– Я сейчас позвоню кому надо, врач, живо ознакомишься с… коллегами.
Максим усмехнулся уголком рта, покачал пальцем.
– Так ведь и я позвонить могу, господин генерал или кто вы там на самом деле. Проверим, чьи коллеги приедут раньше?
– Геннадий Фофанович, – взревел лопоухий бугай, – разрешите, я его в бараний рог!..
Толстяк окинул спокойное лицо Максима нехорошим оценивающим взглядом, махнул рукой.
– В другой раз, не будем портить себе отдых.
– И другим тоже не надо, – согласился Максим, поворачиваясь к ним спиной.
Показалось, что в окне соседского дома заколебались занавески. Но уже темнело, и Максим решил, что принимает желаемое за действительное.
У дома его встретил встревоженный Пахомыч.
– А я ужо хотел к тебе на помочь бечь.
Максим невольно улыбнулся:
– Да всё в порядке, я только посоветовал им не шуметь.
– А они?
– Вникли.
Пахомыч с сомнением посмотрел на дом, где во дворе толпился народ и слышалась ругань, но Максим не стал его убеждать и прошёл в дом.
На этот раз уснул он быстро.
Синдор
Окрестности Синдора
Хутор Синдор
Девушка поняла его замысел, улыбнулась.
– Не пускают вот.
Максим оглядел мордоворотов, наряженных совершенно специфически, по-военному, в берцах, но без курток.
– Ребятки, пропустите девчонку.
Широкоротый сжал кулак, лизнул костяшки. Он явно был не прочь размяться.
– Она шла мимо.
– Её дом рядом, тётки ждут приглашения. Кстати, кто вы такие? Что-то не припомню вас среди местного населения.
Парни переглянулись.
– Мы охраняем территорию, – сипло проговорил лопоухий.
Широкоротый заржал.
На крыльцо вышел Пахомыч, из-за его плеча выглянула Евгения Евграфовна.
Максим покосился на них, вышел на улицу, взял девушку за руку, повёл к дому. Проходя калитку, спиной почуял движение широкоротого, взял т е м п, подхватил с земли лежащую штакетину и подставил под удар амбала.
Раздался треск. Штакетина переломилась пополам.
Широкоротый охнул.
Максим оглянулся, аккуратно закрыл за собой калитку, сочувственно качнул головой:
– Осторожнее кулаками-то махай, паря, без руки остаться можно.
– Да я тебя… – рванулся к нему широкоротый.
Лопоухий удержал его за плечо.
– Успокойся, Петро, тут ещё тёлки есть, чо к этой вязаться. В следующий раз пригласим.
– Советую обходить и её, и всю деревню, – сказал Максим спокойно, катнув желваки. – Не ровён час, гробы придётся в Сыктывкаре заказывать.
– Чо ты сказал?! – удивился лопоухий.
– Чо слышал.
Максим взял девушку под локоть, повёл к дому, прислушиваясь к шуму за спиной. Но «охранники» не рискнули затевать прямую ссору с жителями хутора, потопали прочь, прошипев:
– Мы тя ещё встретим, долбон!
– Не знал, что ты долбон, – пошутил Пахомыч, когда все прошли в горницу. – Не зазорно?
– Пусть говорят что хотят. – Максим оценивающе поглядел на девушку, не испытывавшую никакого страха; вблизи она показалась ещё более милой и домашней, серо-зелёные глаза сверкнули пониманием и признательностью, хотя в их глубине прятались уверенность и сила. – Извините, пришлось сманеврировать. Не люблю скандалов и драк.
– Я поняла, – кивнула она с прежней располагающей улыбкой. – Не все рождаются драчунами.
Пахомыч сделал движение, но Максим отрицательно мотнул головой: мол, не вмешивайся.
– Да уж, у каждой Машки свои замашки. Одна любит чашки да ложки, другая пряжки да серёжки. Кстати, как вас зовут?
Девушка засмеялась.
– Ольгой меня зовут, к соседям вашим приехала.
– К Песковым, – добавил Пахомыч.
– К ним. А вас, значит, интересуют пряжки да серёжки?
– Нет, по большей части чашки да ложки. Поесть вкусно, знаете ли, люблю.
– Что ж, дело стоящее. Благодарю за помощь, мне тоже не хотелось устраивать соревнования по борьбе. Я заметила, вы сегодня приехали.
– Совершенно верно, завтра с Пахомычем по грибы пойдём с утра, не хотите присоединиться?
Предложение застало Ольгу врасплох.
– Спасибо, я подумаю… э-э…
– Максим. – Одинцов протянул руку.
– Он… – начал Пахомыч.
– Путевой обходчик, – закончил Максим, – осматриваю железнодорожные пути.
Рука у Ольги оказалась твёрдая, сильная и горячая, держать её в своей было приятно.
– Обходчик, – повторила она с ноткой иронии, – это славно. Никогда не знакомилась с обходчиками.
– Может, посидите с нами? – предложила Евгения Евграфовна.
– Нет, меня ждут, начнут беспокоиться, мы ещё встретимся.
– Дайте свой мобильный, – попросил Максим, – и возьмите мой, на всякий случай.
Ольга поколебалась немного, думая о чём-то своём, однако записать номер Одинцова не отказалась, потыкала пальчиком в экранчик айфона.
– До свидания, приятно было познакомиться.
Максим проводил её до калитки.
– Пойти с нами утром не надумали?
– Я рано вставать не привыкла, – виновато шмыгнула носом девушка. – По натуре я сова.
– А я жаворонок, – огорчился Максим. – С утра прекрасно работается, голова свежая, на подвиги тянет.
– Для путевого обходчика это прекрасное качество.
Глаза их встретились. Было видно, что Ольга понимает его игру и в обходчика не верит. Но и он видел в ней больше, нежели она пыталась скрыть, уж больно независимо она держалась при разговоре с мордоворотами в камуфляже.
– Я вам позвоню.
– Или я вам.
Неподалёку, за последним домом хутора раздался взрыв хохота.
Оба повернули головы в ту сторону.
– Разрешите проводить? – сказал Максим.
– Мой дом напротив, – отказалась Ольга. – До завтра.
Она быстро перешла дорогу, скрылась в палисаднике соседней хаты.
Максим проводил девушку глазами, отмечая особенности походки и достоинства фигуры, вернулся в дом.
– Согласилась? – прищурился Пахомыч.
– Позвонит, – задумчиво ответил Максим. – А может, и не позвонит, особа она волевая, себе на уме.
Спать он лёг совсем рано, сразу после десяти часов вечера, с удивлением подумав, что ему нравится простота уклада родичей и их природно добрая линия жизни. Они принимали жизнь такой, какой она была, не ругая ни большую власть, ни местных чиновников, озабоченных своей выгодой, ни соседей. С ними было тепло и уютно.
Однако спокойно уснуть ему не дали.
Уже засыпая, краем уха он поймал далёкий девичий крик, лёг было на другой бок и рывком сел на кровати. Вспомнились «быки» в камуфляже, приставшие к Ольге. Никакие моральные принципы их не тяготили, и поиск «других тёлок» на хуторе мог закончиться печально, тем более что служили они какому-то генералу, считая его железной «крышей».
Пахомыч, увидев одетого в спортивный костюм племянника, удивился:
– Ты куда?
– Пойду посмотрю, что за шум.
– Не ходи, охотнички бузят. Федосовы представили им новую домовину, а рядом Пинчуки живут, три девки у них, и все не замужем.
– Я сейчас.
Максим вышел на улицу, обошёл дом Песковых, вглядываясь в его окна и желая увидеть Ольгу, но никого не увидел. Зато во дворе нового дома дым стоял коромыслом, по двору метались две девушки, причём без особого веселья, судя по их вскрикам и слезам, одна из них увернулась от широкоротого бугая, выбежала на улицу. Здоровяк рванулся за ней, увлекшийся забавой, и наткнулся на Максима. Остановился, туго соображая, что за препятствие выросло на пути.
Солнце зашло за леса, но было ещё светло; в этих краях оно садилось летом к одиннадцати часам вечера.
Девушка, плотненькая, невысокая, в зелёной маечке и джинсах, обтягивающих полные бёдра, спряталась за спину Одинцова, всхлипывая.
– Дяденька, скажите им, пусть не лапаются!
– Дяденька, – ухмыльнулся широкоротый, – шёл бы ты отсюда! Не мешай веселиться.
Возня во дворе прекратилась.
Вторая девчушка съездила ушастому верзиле по физиономии, шмыгнула в дом, за спину какой-то пожилой женщины.
Ушастый заметил Максима, шагнул к калитке, почёсывая щеку.
– Вот дурра, в баню не хочет. А это хто?
– Где родители? – спросил Максим у спрятавшейся за спиной девчонки; ей от силы было лет восемнадцать.
– Папа в бане, с приезжими, мама к соседям ушла.
– А это что за женщина?
– Тётя Хруза. Шурка там сидит.
– Проводить? Или ты лучше у соседей посидишь?
– Вот сучара! – опомнился широкоротый. – И тут вмешивается! А не хочешь засунуть… в… – Он грязно выругался.
Максим сдержался.
– Идём к нам?
Девчонка кивнула, со страхом глядя на мордоворотов, разгорячённых спиртным.
– Ну уж х… тебе! – рявкнул широкоротый, ударом ноги снося калитку.
Под зеленовато-коричневой майкой шевельнулись чудовищные мускулы. С виду он был дуболом дуболомом, но противником неожиданно оказался серьёзным, так как практиковал унибос[1], хотя и в самом примитивном варианте. При этом реагировал он на движения Максима очень быстро и скользко, работая туловищем как невесомым предметом.
Вспомнились тренировки с наставником по барсу.
На каждый удар-выпад Максима он реагировал экономным движением туловища, то сближаясь, то удаляясь от соперника, то отклоняясь влево или вправо. Почти все атаки Одинцова он пропускал мимо, и это при том, что Максим сам был чрезвычайно подвижен, несмотря на габариты и вес.
Работа в таком ключе вообще производит большое впечатление на противника и очень зрелищна, хотя очень утомительна: боковые мышцы человеческого тела развиты слабее всего и держать их в постоянном тонусе трудно. Однако Максим в совершенстве постиг это искусство, находясь в постоянной физической форме, поэтому, показав широкоротому бойцу умение «качать маятник» и заметив его растерянность, вошёл в темп и одним ослепляющим ударом в лоб послал атлета в нокдаун.
Широкоротый отшатнулся назад и упал на забор, едва не повалив всю секцию.
Его ушастый напарник тупо проводил приятеля глазами, поднял голову, шагнул к Максиму.
– Ты… щас…
– Ох, не советую, – не двинулся с места Максим. – Дорого будет стоить.
– Чего?
– Лечение.
Во дворе появились четверо мужчин, обёрнутых простынями, с банками пива в руках. От них валил пар.
Лопоухий оглянулся.
Первым подбежал чернявый тип с усиками, глянул на ворочавшегося у забора мордоворота, заговорил быстро:
– Что тут происходит? Петро, я же говорил!
Лопоухий растерянно кивнул на Одинцова:
– Он… вот… тута…
– Сажайте своих псов на цепь, – посоветовал Максим. – У них крыша едет от сознания вседозволенности.
К забору вышел могучий толстяк с холодными угрюмыми глазами навыкате. С него градом катил пот.
– Ты чего себе позволяешь, не знаю, кто ты там есть?
– Беги домой, – погладил по плечу вздрагивающую девчушку Максим, ответил: – Врач я, больных лечу, вразумляю, кого надо.
– Я сейчас позвоню кому надо, врач, живо ознакомишься с… коллегами.
Максим усмехнулся уголком рта, покачал пальцем.
– Так ведь и я позвонить могу, господин генерал или кто вы там на самом деле. Проверим, чьи коллеги приедут раньше?
– Геннадий Фофанович, – взревел лопоухий бугай, – разрешите, я его в бараний рог!..
Толстяк окинул спокойное лицо Максима нехорошим оценивающим взглядом, махнул рукой.
– В другой раз, не будем портить себе отдых.
– И другим тоже не надо, – согласился Максим, поворачиваясь к ним спиной.
Показалось, что в окне соседского дома заколебались занавески. Но уже темнело, и Максим решил, что принимает желаемое за действительное.
У дома его встретил встревоженный Пахомыч.
– А я ужо хотел к тебе на помочь бечь.
Максим невольно улыбнулся:
– Да всё в порядке, я только посоветовал им не шуметь.
– А они?
– Вникли.
Пахомыч с сомнением посмотрел на дом, где во дворе толпился народ и слышалась ругань, но Максим не стал его убеждать и прошёл в дом.
На этот раз уснул он быстро.
Синдор
29 июня, утро
Вставать рано после вчерашнего алковозлияния не хотелось, но Охлин заставил себя открыть глаза, добрался до туалета вполне цивильного вида и пришёл в себя. Поморщился, вспомнив вчерашнюю стычку с молодым мужиком, приехавшим к соседям хозяина, принявшего охотничью команду на постой. Подумал с привычной злобной убеждённостью, что после охоты он заставит Еремеева разобраться с наглецом, легко уронившим сержанта-телохранителя.
Пуфельрод, Еремеев и егерь уже ждали генерала у вертолёта.
Главный охотовед Синдора протянул Охлину двуствольное ружьё «SLX 692 Gold» итальянской фирмы «Fair», калибра 12 на 76[2]. Ружьё было проверено и заряжено, а его убойная сила позволяла бить кабанов и лосей на приличном расстоянии.
– Лесник видел сохатого у зимника, – сказал егерь, – хотя уверяет, что лось исчез. Брешет скорее всего. Чуть подальше, к озеру, живёт ещё парочка рогатых. Но прошу маму не бить.
– Как получится, – пожал плечами Еремеев.
– Посмотрим, – проворчал Охлин, чуя просыпающийся охотничий азарт.
– Пешком пойдём?
– Ещё чего, заводите мотор.
Пилот включил двигатель.
Было раннее утро, солнце только-только вызолотило верхушки деревьев, хутор оцепенел в сонной тишине, но никого не обеспокоило, что после рёва вертолётных двигателей проснутся все. Охотники давно отучились думать о других.
Через три минуты вертолёт взлетел.
Стали видны полосы тумана в низинках, нитка рельсов узкоколейки сместилась назад, пошло редколесье, сверкнула излучина речушки, за ней раскинулся смешанный лес, перемежаемый логами и полянами.
– Не так быстро, – сказал Охлин недовольно, всматриваясь в проплывающий под винтокрылой машиной пейзаж; ноздри генерала трепетали, он чувствовал эманации добычи.
Вертолёт сделал круг радиусом в пару километров, пошёл на второй.
– Лоси где?
– Сейчас будут, – заверил Пуфельрод, жестами показывая пилоту, куда лететь.
В кустах мелькнуло что-то серое.
– Левее!
Вертолёт пошёл боком, и стал виден бегущий лось. Чуть в стороне мелькнуло несколько животных помельче, скорее всего кабанья семья.
– Стреляйте! – азартно выкрикнул широкоротый Петро, на лбу которого красовался синяк от полученного удара.
Охлин прицелился и внезапно заметил стоящего за кустами человека в пятнистом комбинезоне, с трубой видеокамеры или фотоаппарата на плече.
– Чёрт! – Генерал опустил ствол ружья.
Лось шастнул вправо, ближе к незнакомцу, исчез.
Вертолёт завис над прогалиной в лесу, пригибая воздушной волной от винтов кусты и ветки деревьев.
Человек в камуфляже поднял голову, посмотрел на вертолёт с открытой дверцей, из которой выглядывал генерал с ружьём, повернулся и скрылся за деревьями.
– Что там? – сунулся к дверце Пуфельрод.
– Лося ищите!
Вертолёт снова двинулся по кругу, пугая зверей и птиц. Однако лося нигде не было видно, словно он утонул в болоте. Лишь дважды сквозь листву деревьев мелькнул человеческий силуэт: фотограф бежал по лесу, ловко прячась под ветвями сосен и купами лещины.
– Вот мля! – в сердцах бросил Пуфельрод. – Сквозь землю он, что ли, провалился?
– Там кто-то возится, – показал рукой егерь.
Еремеев шлёпнул ладонью по плечу пилота, показал рукой, куда лететь.
Вертолёт развернулся, на бреющем прошёлся над полосой сосняка, едва не касаясь вершин колёсами, вылетел к речке.
На берегу стоял бурый мишка весьма внушительных размеров и смотрел на винтокрылую машину, подняв голову.
Охлин навёл на него свою двустволку.
– Не убьём, – отсоветовал егерь, – калибр маловат.
– А если подлетим ближе?
– Убежит.
– Тогда садимся в сотне метров, хочу завалить.
Вертолёт рухнул на лес, словно пилот решил разбить машину и угробить всю компанию. Но маневр закончился благополучно, вертолёт сел недалеко от берега, не зацепив деревьев.
Еремеев выругался.
– Полегче, ас хренов, не картошку везёшь!
Выскочили из кабины с ружьями в руках, бросились по берегу в ту сторону, где медведь собирался полакомиться рыбой. И наткнулись на человека в необычном камуфляже – серо-бело-зелёно-жёлтом.
– Эй, ты кто? – позвал незнакомца остановившийся капитан.
Незнакомец, возившийся со своей устрашающего вида видеомашиной, оглянулся.
Пуфельрод, Еремеев и егерь уже ждали генерала у вертолёта.
Главный охотовед Синдора протянул Охлину двуствольное ружьё «SLX 692 Gold» итальянской фирмы «Fair», калибра 12 на 76[2]. Ружьё было проверено и заряжено, а его убойная сила позволяла бить кабанов и лосей на приличном расстоянии.
– Лесник видел сохатого у зимника, – сказал егерь, – хотя уверяет, что лось исчез. Брешет скорее всего. Чуть подальше, к озеру, живёт ещё парочка рогатых. Но прошу маму не бить.
– Как получится, – пожал плечами Еремеев.
– Посмотрим, – проворчал Охлин, чуя просыпающийся охотничий азарт.
– Пешком пойдём?
– Ещё чего, заводите мотор.
Пилот включил двигатель.
Было раннее утро, солнце только-только вызолотило верхушки деревьев, хутор оцепенел в сонной тишине, но никого не обеспокоило, что после рёва вертолётных двигателей проснутся все. Охотники давно отучились думать о других.
Через три минуты вертолёт взлетел.
Стали видны полосы тумана в низинках, нитка рельсов узкоколейки сместилась назад, пошло редколесье, сверкнула излучина речушки, за ней раскинулся смешанный лес, перемежаемый логами и полянами.
– Не так быстро, – сказал Охлин недовольно, всматриваясь в проплывающий под винтокрылой машиной пейзаж; ноздри генерала трепетали, он чувствовал эманации добычи.
Вертолёт сделал круг радиусом в пару километров, пошёл на второй.
– Лоси где?
– Сейчас будут, – заверил Пуфельрод, жестами показывая пилоту, куда лететь.
В кустах мелькнуло что-то серое.
– Левее!
Вертолёт пошёл боком, и стал виден бегущий лось. Чуть в стороне мелькнуло несколько животных помельче, скорее всего кабанья семья.
– Стреляйте! – азартно выкрикнул широкоротый Петро, на лбу которого красовался синяк от полученного удара.
Охлин прицелился и внезапно заметил стоящего за кустами человека в пятнистом комбинезоне, с трубой видеокамеры или фотоаппарата на плече.
– Чёрт! – Генерал опустил ствол ружья.
Лось шастнул вправо, ближе к незнакомцу, исчез.
Вертолёт завис над прогалиной в лесу, пригибая воздушной волной от винтов кусты и ветки деревьев.
Человек в камуфляже поднял голову, посмотрел на вертолёт с открытой дверцей, из которой выглядывал генерал с ружьём, повернулся и скрылся за деревьями.
– Что там? – сунулся к дверце Пуфельрод.
– Лося ищите!
Вертолёт снова двинулся по кругу, пугая зверей и птиц. Однако лося нигде не было видно, словно он утонул в болоте. Лишь дважды сквозь листву деревьев мелькнул человеческий силуэт: фотограф бежал по лесу, ловко прячась под ветвями сосен и купами лещины.
– Вот мля! – в сердцах бросил Пуфельрод. – Сквозь землю он, что ли, провалился?
– Там кто-то возится, – показал рукой егерь.
Еремеев шлёпнул ладонью по плечу пилота, показал рукой, куда лететь.
Вертолёт развернулся, на бреющем прошёлся над полосой сосняка, едва не касаясь вершин колёсами, вылетел к речке.
На берегу стоял бурый мишка весьма внушительных размеров и смотрел на винтокрылую машину, подняв голову.
Охлин навёл на него свою двустволку.
– Не убьём, – отсоветовал егерь, – калибр маловат.
– А если подлетим ближе?
– Убежит.
– Тогда садимся в сотне метров, хочу завалить.
Вертолёт рухнул на лес, словно пилот решил разбить машину и угробить всю компанию. Но маневр закончился благополучно, вертолёт сел недалеко от берега, не зацепив деревьев.
Еремеев выругался.
– Полегче, ас хренов, не картошку везёшь!
Выскочили из кабины с ружьями в руках, бросились по берегу в ту сторону, где медведь собирался полакомиться рыбой. И наткнулись на человека в необычном камуфляже – серо-бело-зелёно-жёлтом.
– Эй, ты кто? – позвал незнакомца остановившийся капитан.
Незнакомец, возившийся со своей устрашающего вида видеомашиной, оглянулся.
Окрестности Синдора
29 июня, утро
Ольга не позвонила, и Максим слегка расстроился, так как уже выстроил в мечтах воздушный замок будущих отношений и поверил, что все сложится.
– Сам позвони, – посоветовал проницательный Пахомыч, когда они вышли ранним утром из дома, и Максим вгляделся в окна соседней хаты.
– Пусть спит, – с сожалением проговорил Одинцов. – Не все девушки любят настырных парней.
– Тогда неча пялиться на ихние стены.
Прошли мимо, одетые по-походному: на Максиме была модная сизая ветровка с искрой и джинсы, на ноги он натянул взятые специально походные непромокаемые кроссовки; лесник же всегда по лесам ходил в старом брезентовом плаще и сапогах. Оба надели головные уборы: Пахомыч кепку, Максим серую бейсболку с длинным козырьком.
Оружия Пахомыч не взял, хотя ружьё у него было.
Максим тоже вооружился только ножом, взяв его с собой из Сыктывкара. Нож был специальный, из особого сорта стали с нарощенным с помощью нанотехнологий прочнейшим «алмазным» слоем, закалённый, острый, и мог протыкать даже кевларовые бронежилеты. Кроме того, он был идеально уравновешен, и его можно было применять для метания на значительное расстояние.
Прошагали мимо крайней усадьбы, по территории которой бродили поселенцы, собираясь на охоту.
– Поинтересовался бы, кто это к нам припёрся, – кивнул на них Пахомыч. – Охота по закону запрещена, а они будто не слышали об этом.
– Плевали они на законы, – поморщился Максим. – Вернусь в Сыктывкар, выясню, кто балуется, прикрываясь званием генерала.
Перебрались через насыпь узкоколейки, углубились по тропинке в лес, уже пронизанный трелями проснувшихся птиц.
Было прохладно, не более плюс пяти градусов, между деревьями ещё висели полосы тумана.
Максим заметил несколько грибов-зонтиков, шагнул к ним, но Пахомыч остановил:
– Не суетись, белых наберём, рыжики есть, подосиновики.
– Зонтики тоже классные грибы, особенно молоденькие. Я из них отбивные сделаю.
– Согласен, но так мы полдня прошастаем по лесу, если начнём отвлекаться на всякие мухоморы.
– Зонтик – не мухомор.
– Ну, родственник съедобный.
Через полчаса вышли к речке, прошлись вдоль берега, свернули к югу.
Пахомыч остановился у бугра, почти спрятанного завалом соснового бурелома.
– Берлога. Медведица исчезла, а ейную мелюзгу надо бы в зоопарк сдать.
Максим обошёл берлогу, посветил фонарём в отверстие на вершине бугра, принюхался к запахам.
– Не потревожено.
– Вот и я о том же, – кивнул лесник. – Шёл туда – медведица была, иду обратно – нету. Куда девалась, непонятно, однако пугать её здесь некому.
– А фотографа где встретил?
– Тут неподалёку, дважды. Получается, что медведица пропала после того, как я её встрел.
– А лось?
Пахомыч сдвинул пальцем кепку.
– Не помню. Хотя должон был позже пропасть, после встречи.
– Странно.
– Ага.
– Покажи, где он стоял.
Они двинулись от берлоги к низинке, переходящей в болото.
Где-то в паре километров от них послышался нарастающий гул вертолётных винтов.
Оба остановились, прислушиваясь.
– Летят охотнички, – проворчал Пахомыч. – Интересно, найдут кого или нет? Я предупреждал егеря, что лоси ушли, волки тоже.
Вертолётный гул отдалился.
– К зимнику полетели.
– Хрен с ними, они нам не приятели и не родственники.
Двинулись вдоль низинки, остановились у муравьиной кучи.
– Вон там он стоял, между соснами.
Максим сосредоточился на восприятии «невидимого», порыскал между деревьями, нашёл несколько свежих отпечатков подошв на траве, на слое опавших сосновых иголок и на мху. Отпечатки были странные, с рифлёным рисунком каких-то иероглифов, и пахли чужеродно.
– Что откопал? – подошёл к нему Пахомыч.
– А ты разве не видишь? Ты же лесник.
– Не подначивай, лесник я, да не охотник и не следопыт. Вижу, отпечатки ненашенские, на берегу такие же.
– Да уж, следы странные.
Послышался нарастающий гул вертолёта, слева над деревьями мелькнули сине-белый корпус, гул стал отдаляться и ухнул куда-то вниз, будто винтокрылая машина провалилась в яму. Стало тихо.
– Упал он, что ли? – пробормотал Пахомыч.
Максим прислушался к своим ощущениям.
– Вроде бы нет. Пошли посмотрим, они где-то недалеко, в полукилометре сели.
– Сдались они тебе!
– Не нравится мне…
– Что? Команда?
– Мистика.
– Какая мистика? – не понял старик.
– Просто так звери не пропадают. Их либо браконьеры убивают либо ловят для продажи. В нашем случае происходит нечто необычное, согласен? Следов-то и в самом деле никаких нет, кроме отпечатков фотографа.
– Никаких.
– А отпечатки его подошв вообще невозможно идентифицировать. Такую обувь не носят ни китайцы, ни японцы, ни американцы, зуб даю. Ладно, разберёмся.
Максим определил предполагаемое место посадки вертолёта, быстро направился в ту сторону, лавируя между деревьями и валежником.
Пахомыч поспешил за ним, позавидовав лёгкости, с какой племянник передвигался по лесу.
Минут через двадцать вышли к ровной прогалине между деревьями и кустарником, тянувшейся к реке длинным языком.
Вертолёт стоял на краю прогалины, двигатель не работал, винты не вращались.
Максим остановился, принюхиваясь и приглядываясь к мирному пейзажу, достал бинокль.
– Странно… никого… и пилота не видно.
– Может, на берегу сидит, рыбу ловит?
– Пилоты, как правило, свои машины без присмотра не бросают. Пошарь по берегу, я вокруг полазаю.
Пахомыч устремился было к берегу речушки, однако заметил мельканье пёстрых пятен в кустах за прогалиной и присел в траву, почуяв непонятное опасение.
Ветки ольховника перестали качаться, пёстрые пятна исчезли.
Пахомыч посидел на корточках, млея, вглядываясь в пляску листьев до рези в глазах, потом рысью, пригибаясь, догнал Максима.
– Там кто-то ворочается в кустах!
Максим прижал палец ко рту.
– Постой здесь, никуда не ходи.
Пахомыч оглянулся, спиной ощущая чьё-то незримое присутствие, а когда повернулся к спутнику, никого не увидел. Одинцов словно в воздухе растворился. Лишь на траве осталось стоять его грибное лукошко.
Сухих сучьев здесь, в редколесье, было мало, поэтому бесшумный бег удался.
Максим сделал небольшой крюк и вышел к излучине прозрачной, как слеза, реки, берег которой в этом месте был каменист и свободен от кустарника. Фотографа он увидел сразу.
Высокий, как баскетболист, незнакомец в пятнистом балахоне стоял у комля упавшей лиственницы и смотрел на хорошо видимый с этой позиции вертолёт. Точнее – смотрел на человека, кружащего вокруг вертолёта.
Максим выругался про себя: старый пень! сказал же – жди!
Но это был не лесник.
Вертолёт осматривала недавняя знакомая Ольга, отказавшаяся давеча идти утром по грибы. Одета она была в защитного цвета куртку со множеством кармашков и такие же штаны, на ногах красовались высокие, чуть ли не до колен, отсвечивающие перламутром сапожки, волосы накрывал такого же оттенка берет. И весь этот модный комплект назывался на армейском языке КОНЗ-12ТС – костюм особого назначения защитный для операций в тайге и на Крайнем Севере. Или на жаргоне спецназа – «лягва». Разработанный с помощью нанотехнологий он мог делать хозяина практически невидимкой.
Ни фотографа, ни Максима Ольга не видела, а почему оказалась в месте посадки вертолёта охотников, да ещё одетая в «лягву», недоступную для простых смертных, догадаться было сложно.
Фотограф направил на девушку тубус своего навороченного аппарата.
Максим испытал всплеск тревоги.
Слишком нестандартными были обстоятельства, связавшие множество не касающихся друг друга событий, в результате которых соединилось в один узел знакомство самого Одинцова с охотниками, исчезновение животных и появление фотографа и Ольги в «лягве». Случайными такие события быть не могли, майор знал это совершенно точно.
Рефлекс сработал раньше сознания.
Трёхсантиметровый камешек удобно лёг в ладонь, вырвался на волю серебристой рыбёшкой и попал фотографу в затылок.
Раздался тихий изумлённый всхлип, фотограф клюнул носом, часть берега с кустами и проплешинами песка исчезла.
Ольга оглянулась… и растворилась в воздухе!
Фотограф тоже оглянулся – на камнеметателя, пригнулся и тоже исчез.
На противоположной стороне поляны шевельнулись ветки тальника, появился Пахомыч с двумя лукошками в руках. Ольгу он, судя по всему, не встретил.
– Максим!
Одинцов метнулся к тому месту, где стоял фотограф, ошеломлённо уставился на шрам, проделанный в береговом откосе неизвестным способом. Фотографа нигде не было видно. Он тоже умел быстро бегать и скрытно передвигаться, что говорило о неплохой подготовке этого типа.
– Никого? – задал вопрос лесник, напрочь не понимая ситуации.
Максим прислушался к тишине вокруг и вдруг понял, что и в самом деле никого они не найдут. Охотники исчезли не сами по себе, им помогли исчезнуть, как помогли исчезнуть крупным зверям в лесу. И свидетелем этого процесса являлся таинственный фотограф.
Или виновником, пришла пугающая мысль.
Максим двинулся к старику.
– Никого не видел?
– Никого, прошумело где-то, и всё. – Старик заволновался: – Что будем делать? С меня же спросят.
– Ты-то тут при чём? Но звонить в райцентр придётся.
Одинцов посмотрел на пустой вертолёт и решил не говорить леснику о появлении Ольги. Пахомычу этот факт был ни к чему, а у самого Максима появлялся козырь в рукаве, который можно было предъявить в случае необходимости.
– Сам позвони, – посоветовал проницательный Пахомыч, когда они вышли ранним утром из дома, и Максим вгляделся в окна соседней хаты.
– Пусть спит, – с сожалением проговорил Одинцов. – Не все девушки любят настырных парней.
– Тогда неча пялиться на ихние стены.
Прошли мимо, одетые по-походному: на Максиме была модная сизая ветровка с искрой и джинсы, на ноги он натянул взятые специально походные непромокаемые кроссовки; лесник же всегда по лесам ходил в старом брезентовом плаще и сапогах. Оба надели головные уборы: Пахомыч кепку, Максим серую бейсболку с длинным козырьком.
Оружия Пахомыч не взял, хотя ружьё у него было.
Максим тоже вооружился только ножом, взяв его с собой из Сыктывкара. Нож был специальный, из особого сорта стали с нарощенным с помощью нанотехнологий прочнейшим «алмазным» слоем, закалённый, острый, и мог протыкать даже кевларовые бронежилеты. Кроме того, он был идеально уравновешен, и его можно было применять для метания на значительное расстояние.
Прошагали мимо крайней усадьбы, по территории которой бродили поселенцы, собираясь на охоту.
– Поинтересовался бы, кто это к нам припёрся, – кивнул на них Пахомыч. – Охота по закону запрещена, а они будто не слышали об этом.
– Плевали они на законы, – поморщился Максим. – Вернусь в Сыктывкар, выясню, кто балуется, прикрываясь званием генерала.
Перебрались через насыпь узкоколейки, углубились по тропинке в лес, уже пронизанный трелями проснувшихся птиц.
Было прохладно, не более плюс пяти градусов, между деревьями ещё висели полосы тумана.
Максим заметил несколько грибов-зонтиков, шагнул к ним, но Пахомыч остановил:
– Не суетись, белых наберём, рыжики есть, подосиновики.
– Зонтики тоже классные грибы, особенно молоденькие. Я из них отбивные сделаю.
– Согласен, но так мы полдня прошастаем по лесу, если начнём отвлекаться на всякие мухоморы.
– Зонтик – не мухомор.
– Ну, родственник съедобный.
Через полчаса вышли к речке, прошлись вдоль берега, свернули к югу.
Пахомыч остановился у бугра, почти спрятанного завалом соснового бурелома.
– Берлога. Медведица исчезла, а ейную мелюзгу надо бы в зоопарк сдать.
Максим обошёл берлогу, посветил фонарём в отверстие на вершине бугра, принюхался к запахам.
– Не потревожено.
– Вот и я о том же, – кивнул лесник. – Шёл туда – медведица была, иду обратно – нету. Куда девалась, непонятно, однако пугать её здесь некому.
– А фотографа где встретил?
– Тут неподалёку, дважды. Получается, что медведица пропала после того, как я её встрел.
– А лось?
Пахомыч сдвинул пальцем кепку.
– Не помню. Хотя должон был позже пропасть, после встречи.
– Странно.
– Ага.
– Покажи, где он стоял.
Они двинулись от берлоги к низинке, переходящей в болото.
Где-то в паре километров от них послышался нарастающий гул вертолётных винтов.
Оба остановились, прислушиваясь.
– Летят охотнички, – проворчал Пахомыч. – Интересно, найдут кого или нет? Я предупреждал егеря, что лоси ушли, волки тоже.
Вертолётный гул отдалился.
– К зимнику полетели.
– Хрен с ними, они нам не приятели и не родственники.
Двинулись вдоль низинки, остановились у муравьиной кучи.
– Вон там он стоял, между соснами.
Максим сосредоточился на восприятии «невидимого», порыскал между деревьями, нашёл несколько свежих отпечатков подошв на траве, на слое опавших сосновых иголок и на мху. Отпечатки были странные, с рифлёным рисунком каких-то иероглифов, и пахли чужеродно.
– Что откопал? – подошёл к нему Пахомыч.
– А ты разве не видишь? Ты же лесник.
– Не подначивай, лесник я, да не охотник и не следопыт. Вижу, отпечатки ненашенские, на берегу такие же.
– Да уж, следы странные.
Послышался нарастающий гул вертолёта, слева над деревьями мелькнули сине-белый корпус, гул стал отдаляться и ухнул куда-то вниз, будто винтокрылая машина провалилась в яму. Стало тихо.
– Упал он, что ли? – пробормотал Пахомыч.
Максим прислушался к своим ощущениям.
– Вроде бы нет. Пошли посмотрим, они где-то недалеко, в полукилометре сели.
– Сдались они тебе!
– Не нравится мне…
– Что? Команда?
– Мистика.
– Какая мистика? – не понял старик.
– Просто так звери не пропадают. Их либо браконьеры убивают либо ловят для продажи. В нашем случае происходит нечто необычное, согласен? Следов-то и в самом деле никаких нет, кроме отпечатков фотографа.
– Никаких.
– А отпечатки его подошв вообще невозможно идентифицировать. Такую обувь не носят ни китайцы, ни японцы, ни американцы, зуб даю. Ладно, разберёмся.
Максим определил предполагаемое место посадки вертолёта, быстро направился в ту сторону, лавируя между деревьями и валежником.
Пахомыч поспешил за ним, позавидовав лёгкости, с какой племянник передвигался по лесу.
Минут через двадцать вышли к ровной прогалине между деревьями и кустарником, тянувшейся к реке длинным языком.
Вертолёт стоял на краю прогалины, двигатель не работал, винты не вращались.
Максим остановился, принюхиваясь и приглядываясь к мирному пейзажу, достал бинокль.
– Странно… никого… и пилота не видно.
– Может, на берегу сидит, рыбу ловит?
– Пилоты, как правило, свои машины без присмотра не бросают. Пошарь по берегу, я вокруг полазаю.
Пахомыч устремился было к берегу речушки, однако заметил мельканье пёстрых пятен в кустах за прогалиной и присел в траву, почуяв непонятное опасение.
Ветки ольховника перестали качаться, пёстрые пятна исчезли.
Пахомыч посидел на корточках, млея, вглядываясь в пляску листьев до рези в глазах, потом рысью, пригибаясь, догнал Максима.
– Там кто-то ворочается в кустах!
Максим прижал палец ко рту.
– Постой здесь, никуда не ходи.
Пахомыч оглянулся, спиной ощущая чьё-то незримое присутствие, а когда повернулся к спутнику, никого не увидел. Одинцов словно в воздухе растворился. Лишь на траве осталось стоять его грибное лукошко.
Сухих сучьев здесь, в редколесье, было мало, поэтому бесшумный бег удался.
Максим сделал небольшой крюк и вышел к излучине прозрачной, как слеза, реки, берег которой в этом месте был каменист и свободен от кустарника. Фотографа он увидел сразу.
Высокий, как баскетболист, незнакомец в пятнистом балахоне стоял у комля упавшей лиственницы и смотрел на хорошо видимый с этой позиции вертолёт. Точнее – смотрел на человека, кружащего вокруг вертолёта.
Максим выругался про себя: старый пень! сказал же – жди!
Но это был не лесник.
Вертолёт осматривала недавняя знакомая Ольга, отказавшаяся давеча идти утром по грибы. Одета она была в защитного цвета куртку со множеством кармашков и такие же штаны, на ногах красовались высокие, чуть ли не до колен, отсвечивающие перламутром сапожки, волосы накрывал такого же оттенка берет. И весь этот модный комплект назывался на армейском языке КОНЗ-12ТС – костюм особого назначения защитный для операций в тайге и на Крайнем Севере. Или на жаргоне спецназа – «лягва». Разработанный с помощью нанотехнологий он мог делать хозяина практически невидимкой.
Ни фотографа, ни Максима Ольга не видела, а почему оказалась в месте посадки вертолёта охотников, да ещё одетая в «лягву», недоступную для простых смертных, догадаться было сложно.
Фотограф направил на девушку тубус своего навороченного аппарата.
Максим испытал всплеск тревоги.
Слишком нестандартными были обстоятельства, связавшие множество не касающихся друг друга событий, в результате которых соединилось в один узел знакомство самого Одинцова с охотниками, исчезновение животных и появление фотографа и Ольги в «лягве». Случайными такие события быть не могли, майор знал это совершенно точно.
Рефлекс сработал раньше сознания.
Трёхсантиметровый камешек удобно лёг в ладонь, вырвался на волю серебристой рыбёшкой и попал фотографу в затылок.
Раздался тихий изумлённый всхлип, фотограф клюнул носом, часть берега с кустами и проплешинами песка исчезла.
Ольга оглянулась… и растворилась в воздухе!
Фотограф тоже оглянулся – на камнеметателя, пригнулся и тоже исчез.
На противоположной стороне поляны шевельнулись ветки тальника, появился Пахомыч с двумя лукошками в руках. Ольгу он, судя по всему, не встретил.
– Максим!
Одинцов метнулся к тому месту, где стоял фотограф, ошеломлённо уставился на шрам, проделанный в береговом откосе неизвестным способом. Фотографа нигде не было видно. Он тоже умел быстро бегать и скрытно передвигаться, что говорило о неплохой подготовке этого типа.
– Никого? – задал вопрос лесник, напрочь не понимая ситуации.
Максим прислушался к тишине вокруг и вдруг понял, что и в самом деле никого они не найдут. Охотники исчезли не сами по себе, им помогли исчезнуть, как помогли исчезнуть крупным зверям в лесу. И свидетелем этого процесса являлся таинственный фотограф.
Или виновником, пришла пугающая мысль.
Максим двинулся к старику.
– Никого не видел?
– Никого, прошумело где-то, и всё. – Старик заволновался: – Что будем делать? С меня же спросят.
– Ты-то тут при чём? Но звонить в райцентр придётся.
Одинцов посмотрел на пустой вертолёт и решил не говорить леснику о появлении Ольги. Пахомычу этот факт был ни к чему, а у самого Максима появлялся козырь в рукаве, который можно было предъявить в случае необходимости.
Хутор Синдор
29 июня, полдень
Сначала на хутор примчался из посёлка серо-синий «газик» Синдорского отделения внутренних дел, привёз троих полицейских, которых Максиму и Пахомычу пришлось вести в лес, к месту посадки вертолёта.
Оказалось, главным охотником был генерал Охлин, начальник хозяйственного управления МВД Сыктывкара. Поэтому в полиции и поднялась паника, когда пришло известие о пропаже всей охотничьей команды.
Оказалось, главным охотником был генерал Охлин, начальник хозяйственного управления МВД Сыктывкара. Поэтому в полиции и поднялась паника, когда пришло известие о пропаже всей охотничьей команды.