ВАСИЛИЙ ГОЛОВАЧЁВ
ПРОПУСК В БУДУЩЕЕ

   Все описываемые в романе политические события, деятели и статистические данные являются исключительно авторским вымыслом
 


   Границы, от которой я иду, я не помню.
   Границы, к которой приближаюсь, не вижу.
   Можно ли говорить, что я иду откуда-то и куда-то?
В. Пелевин. Мост, который я хотел перейти

Пролог
НИЧТО НЕ ПОВТОРИТСЯ

   И вдруг время остановилось!
   Стас всем телом почувствовал удар – странный удар, тяжёлый, сотрясший весь организм, превративший его в статую. Длилось это состояние недолго, Стаса тут же отпустило, он вытаращил глаза на экран, на котором скользящая под Фобосом поверхность Марса прекратила движение, и обернулся, ощутив, что он не один в рубке.
   На него, прищурясь, засунув руки в карманы обыкновенного светлого плаща, смотрел Дервиш, отец Дианы, путешественник и исследователь.
   – Здравствуй, невыключенный. Вот мы и встретились. Не рад?
   В воздухе перед Стасом просияли редкие звёздочки, исчезнув раньше, чем он обратил на них внимание.
   – Здравствуйте, – невнятно пробормотал Стас, оглянулся на замершую на экране картину. – Это ваших рук дело?
   – Я всего лишь удлинил секунду для нашей встречи. На мой взгляд, нам стоит побеседовать.
   – О чём?
   – О тебе, о времени, о твоём задании.
   – О каком таком… задании?
   – Ты был назначен главным исполнителем сложного тренда для коррекции Регулюма, но не прошёл испытательный тест.
   – Кем назначен? – Стас ошеломлённо заглянул в глаза гостя. – Почему не прошёл?
   Дервиш усмехнулся.
 
   – СТАБС изжил себя как стабилизирующая структура. Система Равновесий в вашем Регулюме (Стас отметил про себя эту обмолвку: в вашем…) должна быть иной. Но для этого необязательно уничтожать равновесный стратегал.
   – Мы думали…
   – Я знаю, что вы думали. Моя дочь очень решительная молодая особа, но иногда допускает просчёты, её надо вовремя останавливать.
   – Идея уничтожения стратегала принадлежала не ей.
   – Я знаю, кому принадлежала идея. Дело в том, что, уничтожая матричный геном Регулюма, вы лишаете его детерминированности. Иными словами – отбираете возможность мягкой коррекции, бросаете в непредсказуемое пространство энтропийного вырождения и событийной неопределённости. Уже нельзя будет вернуться в прошлое и откорректировать реальность таким образом, чтобы избежать всеобщей гибели в ядерной или иной войне. Ничто уже не повторится.
   В вихре мыслей, проносящихся сквозь голову, Стас не сразу отыскал нужную.
   – Должны быть другие способы избежать этого…
   – Вера, надежда, любовь… Но люди их, к сожалению, не нашли. Поэтому стратегал, а точнее, хроноген и начал плавную свёртку Регулюма.
   – Значит, мы всё-таки решили правильно? Уничтожив стратегал, мы даём шанс цивилизации выжить?
   Дервиш покачал головой.
   – Процесс зашёл слишком далеко и к середине нашего двадцать первого века закончится. Человечество прекратит существование как разумная система. Регулюм выродится в сверхплотный односторонний объект, в «струну», каких во Вселенной великое множество.
   В воздухе снова замелькали неяркие искорки, как бы подчёркивая нереальность происходящего.
   Стас облизнул ставшие сухими губы.
   – Значит, мы… обречены? И ничего нельзя сделать? А если уничтожить не стратегал, а хроногенератор? Чтобы Равновесия не вмешивались в прошлое…
   – Хроногенератор – это не устройство, не машина, не физическая связанная система, это – закон! В соответствии с ним был задуман наш мир – Регулюм, в соответствии с ним работает геном Регулюма – стратегал, в соответствии с ним появилась жизнь в Солнечной системе. Его нельзя уничтожить, его можно только изменить.
   – Как?!
   Дервиш прошёлся по залу рубки, совсем не подскакивая при каждом шаге, словно сила тяжести в ней была нормальной, земной, сел в кресло, которое раньше занимала Диана, посмотрел на стоящего Станислава снизу вверх.
   – Садись, у нас ещё есть время. Дело в том, что на свой вопрос ты должен был ответить сам. В соответствии с заданием ты должен был изменить законы хроноинверсии. Тебе были даны знания и опыт инспектора баланса, эйконал его обережника, Знания Бездн, наконец, которые содержат все ответы на все вопросы, в том числе и как спасти Регулюм от распада. Или, скажем, любого человека в Регулюме. Дарью Страшко, к примеру. Но ты не пошёл дальше того, чтобы заиметь волевую власть над физикой мира. Ведь так? Помнишь дорогу в никуда, где мы встретились впервые?
   Перед глазами Стаса развернулось море тумана, цепочка уходящих в бесконечность скал с плоскими вершинами, чёрное беззвёздное небо над головой.
   – Пройди ты по ней до конца, – продолжал Дервиш, – мы бы сейчас не оказались здесь в драматичной ситуации. Но ты не рискнул идти дальше, испугавшись дракона, стерегущего дорогу к истинным Знаниям Бездн. А ведь дракон тот был – твой собственный страх, и ничего более.
   Стас открыл рот, чтобы возразить, и закрыл. Слов не было. Дервиш был прав.
   Снова в застывшем воздухе рубки просыпалась звёздная пыль, испаряясь на лету.
   Отец Дианы усмехнулся, снисходительно и терпеливо, но без насмешки.
   – Инспектор Законов Равновесия ИЗАР правильно оценил тебя, докладывая Главе Метакона о ситуации в Регулюме. Ты им не опасен.
   Наступило молчание. Залившийся краской, вспотевший, страдающий Стас отвернулся, пытаясь найти оправдания, и не находил. Наконец пробормотал через силу:
   – Значит, всё было рассчитано заранее? Моя встреча с инбой… с вашей Дианой… работа на Равновесие-А… Может быть, и эта наша встреча запрограммирована?
   – Тебе дали шанс реализовать свои творческие возможности, парень, а они у тебя имеются, но ты ими не воспользовался. Во всяком случае, до конца, в полной мере. Твоя идея передать свои знания другому человеку – идея труса. Разве не так?
   Стас вскинулся, как от пощёчины, встретил сочувствующий взгляд Дервиша, отвернулся. На глаза вдруг набежали слёзы.
   – Я сделал всё… что мог…
   – Не всё, Слава, не всё. Ты мог спасти ту Дарью, первую, из твоего времени, но не хватило упрямства. Ты мог не подставлять Вадима Борича, человека сильного, смелого, но не обладающего способностями абсолютника, и всё же увлёк за собой. Ты мог не слушать мою дочь, слишком активную и агрессивную, но предпочёл подчиняться, чтобы не брать на себя ответственность. А когда взял – как в случае с этой древней межзвёздной развалиной, – сделал ошибку. У тебя открывалось много иных возможностей поучиться и стать вровень с теми, кто знает – когда и во что вмешиваться, но ты их упустил.
   Стас проглотил ком в горле, его душили слёзы, но он ничего не мог с собой поделать. Потому что внутренний мир рушился. Потому что, несмотря на обиду, понимал всю злую суть и правду слов Дервиша.
   – Вы не имели права… без моего согласия… делать из меня агента… какой-то там «божественной администрации».
   – Вот тут я с тобой согласен, каюсь. Но ведь и мы – существа конечные и способные ошибаться. Один лишь Создатель не ошибается.
   – Даша… эта, которая со всеми… тоже предусмотрена вашим планом?
   – Достаточно того, что она предусмотрена тобой. Береги её, потому что в этом мире уже действительно ничто никогда не повторится.
   Стас вскинул на собеседника враз высохшие глаза.
   – Почему?!
   Дервиш мягко рассмеялся.
   – Свобода зависит только от нас самих. Делай своё дело и помни, что от тебя зависит будущее не только всей цивилизации – иной раз мы за лесом не видим деревьев, – но и будущее твоих близких и друзей. Прощай, невыключенный.
   – Прощайте, – пробормотал ошеломлённый Стас. – Я попытаюсь понять… почему всё так…
   Дервиш начал таять в воздухе, наполнившемся струйками сверкающих звёздочек.
   – Постойте! – вспомнил Стас, вскакивая и поднимаясь от толчка над полом. – Что мне делать?!
   – Думай…
   – Но у меня нет… не уходите… кто вы на самом деле?
   Издалека – словно из пропасти донеслось неразборчивое:
   – … гел… ё… стоящ…
   Стас напряг слух, но тут движение возобновилось, и он вынужден был подплыть к креслу и сесть, откидывая голову так, чтобы виден был весь приближавшийся Марс.
   Снова в воздухе просияло облачко гаснущих искр.
   Стаса качнуло, словно он внезапно опьянел. Холодные пальцы легли на спину, щекотно пробежались по хрупкому позвоночнику. Душу вдруг охватили сомнения, правильно ли он оценил слова Дервиша? А главное – стоит ли ценой своей жизни корректировать реальность?
   – Дьявол! – произнёс он вслух.
   Поверхность Марса побежала навстречу быстрей.
   «Неужели нельзя изменить реальность другим способом, менее рискованным? – пришла трезвая мысль. – Ведь ты же абсолютник, оператор Большой Воли! Сверни с этой непредсказуемой дороги!»
   Облачко невесть откуда взявшихся искр закрыло око солнца. В рубке похолодало.
   Почему Дервиш покинул его? Знает, чем всё закончится? Или просто не хочет погибать вместе с ним?
   – Остановись, время! – прошептал Стас…

Глава 1
О ЧЁМ ТЫ МЕЧТАЕШЬ?

   Ночью прошёл снег, и тротуары с утра засверкали пушистой белизной, придающей городу торжественную чистоту.
   Дарья загляделась на удивительно красивую шеренгу заснеженных лип, даже остановилась на минуту, прислушиваясь не столько к утренней тишине, сколько к собственной восторженности, кружащей голову. Мысли ушли, осталось только ощущение грядущих перемен, ожидание чуда, и это было главным, потому что хотелось радостных встреч и счастья, которое лёгким облачком парило где-то в небе.
   Кто-то грубо толкнул её в плечо.
   – Замечталась тут, – прозвучал сварливый голос, – пройти невозможно.
   Дарья очнулась, отступила в сторону, смущённо оглядываясь.
   Никому она не мешала. Просто какая-то плохо одетая пожилая женщина позавидовала её молодости и красоте. Неужели сама не была молодой и не замирала от нисходящей на душу благодати мира?
   Подул холодный ветер.
   Дарья посмотрела на небо. Наметившийся было просвет в тучах затянулся, стало заметно пасмурнее. Вообще в последнее время все стали замечать, что климат в средней полосе России изменился: похолодало, несмотря на все уверения учёных в глобальном потеплении. Зимы одна за другой били рекорды по низким температурам. Летом тоже стало прохладнее, а главное – летние периоды сократились, тёплая погода приходила теперь в Суздаль, где жила Дарья, не раньше начала июня.
   Девушка зябко передёрнула плечами, заторопилась на работу, вливаясь в поток прохожих, спешащих по своим делам. Однако её восторженно-мечтательная натура не умела долго размышлять о сюрпризах климата, о зиме, холодах, и она снова приостановилась у стен кремля, глядя на голубые маковки Рождественского собора. Его начали строить в двенадцатом веке, а закончили в четырнадцатом, затем достраивали и реставрировали, но и в просвещённом двадцать первом столетии он производил впечатление на прихожан, гостей города и на тех, кто жил рядом, своей величественной простотой и незыблемым спокойствием. Казалось, пройдут тысячелетия, а собор так и будет стоять здесь, храня тайны веков, радуя глаз изысканной геометрией.
   Дарья перекрестилась, побежала дальше и вскоре вошла в калитку детского сада на улице Ленина, где она работала воспитательницей с семнадцати лет. Нынче ей уже исполнилось двадцать, Дарья закончила лицей, но уходить из детсада не собиралась. Возиться с детьми она любила до самозабвения.
   Начались обычные утренние хлопоты: сбор детей, приветствия родителей, расспросы о самочувствии, пожелания здоровья, ворчание бабушек и напутствия строгих мам. Первый смех и первые слёзы.
   Дарья покачала головой, разнимая пятилетних мальчишек: снова пришлось спасать детей от бузотёра и обидчика Кеши Яковенко, привыкшего отнимать игрушки и не слушаться воспитателей. Отцом Кеши был известный в городе бизнесмен Сильвестр Яковенко, бывший хоккеист, один из местных криминальных лидеров, и сына он воспитал по своему образу и подобию, то есть – хамоватым, уверенным в том, что ему все позволено. Дарья была свидетелем, как Сильвестр разговаривал со своей женой – в приказном тоне, грубо, с матом, и этого оказалось достаточно, чтобы оценить личность господина Яковенко, не умеющего, а главное – не желавшего сдерживаться.
   Кеша, толстый, щекастый, не по возрасту сильный, ударил мальчика Вовика, отошёл в угол, недовольный тем, что ему не дали игрушку, которую он пытался отнять, и сказал Дарье по-взрослому:
   – Папан тебя накажет!
   – За что? – мягко улыбнулась девушка. – Я ведь не отнимаю игрушки у других, как ты. Отнимать у слабых – вообще последнее дело. Попросил бы – и тебе дали бы машину.
   – Я сейчас позвоню, папан приедет и надерёт тебе задницу.
   Дарья и её напарница Шура Павловна переглянулись.
   Лексикон их подопечного явно был скопирован с речи отца.
   – Кеша, – сказала Шура Павловна со вздохом, – ты сам ведёшь себя плохо. Папе будет неприятно, если он об этом узнает. Давай успокоимся, вот твоя машина, точно такая же, что и у Вовы, играй и не обижай никого.
   Кеша демонстративно пнул ногой игрушку и процедил сквозь зубы:
   – Папан вас обеих накажет! Вы дрянные!
   – Хорошо, хорошо, накажет, – согласилась Дарья, дотронулась до плеча мальчишки. – Садись, сейчас будем завтракать.
   Инцидент этот вскоре забылся. Завтрак всех помирил. Дети заигрались и забыли о своих претензиях. Не забыл только Кеша, в котором зрел независимый и злобный характер. Он ещё дважды за день пытался отнять у приятелей игрушки, дрался, а когда его усмиряли, отходил в угол игрового зала, сверкал глазами и цедил какие-то слова. Шура Павловна утверждала, что это была совсем не детская ругань.
   Дарья побеседовала с мальчиком, приводя в пример более покладистых сверстников Кеши, попыталась убедить его в неправильности поведения, подчинявшегося принципу «я хочу», однако заскучавший Кеша не стал её слушать и снова пообещал, что «папан всех накажет». А когда разочарованная таким финалом беседы Дарья спросила: «Как?» – Кеша ответил совершенно спокойно:
   – Вые…т!
   Дарья ахнула, бледнея.
   – Кеша!
   Шура Павловна, подошедшая к ним в этот момент, молча схватила мальчика за руку, втолкнула в спорткомнату.
   – Посиди здесь, герой, подумай, стоит ли повторять, что говорит твой папан.
   Женщины посмотрели друг на друга.
   Потрясённая Дарья провела ладонью по лицу.
   – С ума сойти! Кем же он вырастет?
   – Он не понимает, что говорит, – покачала головой более опытная Шура Павловна. – В принципе наказывать надо не его, а папашу. Я поговорю с заведующей, надо принимать какие-то меры. Дальше будет хуже.
   – Хорошо, я поговорю с самим Яковенко.
   Однако разговора с Яковенко-старшим не получилось. В этот вечер Кешу забрал водитель бизнесмена. А утром следующего дня разъярённый Сильвестр Яковенко набросился на Дарью с руганью, – отпрыск, очевидно, успел нажаловаться папаше, – и потребовал у заведующей уволить воспитательницу старшей группы.
   Заведующая Жанна Романовна попыталась уговорить бизнесмена, объяснить, что виноват во всём его сын, но Яковенко и слушать не захотел её увещевания. Уходя, он хлопнул дверью и пригрозил «принять адекватные меры» к «обидевшей» сына строптивой сотруднице детсада.
   – Что же мне теперь – увольняться? – грустно спросила расстроенная Дарья.
   – Если ты уволишься, уйду и я, – пообещала Шура Павловна.
   – Девочки, успокойтесь, – строго сказала Жанна Романовна, держа в пальцах сигарету; перехватила взгляд Дарьи, поморщилась. – Заставил вот, мерзавец, закурить. Будем разбираться вместе, я вас понимаю. У него большие связи, но и я поговорю кое с кем, проясню ситуацию. В садике таких детей много, и что же – после скандалов с родителями каждый раз менять воспитателей? Пусть переводят сына в другой детсад.
   Дарья воспряла духом и до конца дня работала с хорошим настроением, не отвлекаясь на Кешу больше, чем требовали обстоятельства.
   Однако Яковенко-старший не забыл «принять адекватные меры», и девушку ждало самое тяжёлое испытание в жизни, которое она даже представить не могла.
   Несмотря на то что семья Дарьи не бедствовала, машины у них не было, и домой она в большинстве случаев шла пешком; дорога от детсада до дома занимала всего полчаса. Так она поступила и в этот вечер.
   Быстро стемнело. На улицах зажглись фонари. С неба посыпалась снежная пороша, затягивая всё вокруг тающей волшебной пеленой. Фонари оделись в красивые сферические ореолы, то сужавшиеся, то увеличивающиеся в размерах в зависимости от густоты снегопада.
   Дарья невольно замедлила шаги, заворожённая до мистического состояния восхитительной картиной.
   Она уже свернула с Васильевской на улицу Калинина, в конце которой, на берегу Каменки, стоял новый двенадцатиэтажный дом, где она жила. Слева стал виден Васильевский монастырь, справа, за домами, прятались знаменитые земляные валы, с которых зимой открывался вид на пойму Каменки, заречные слободки и ансамбли монастырей. Дарья не раз гуляла летом с подругами в старинной части города, проникаясь «сакральными ароматами веков», и ей очень нравились эти места.
   Она остановилась, заглядевшись на танцующие в лучах ближайшего фонаря струи снежинок.
   Внезапно рядом, так близко, что девушка испуганно вскрикнула и отшатнулась, остановился большой чёрный джип. Открылась левая задняя дверца, на тротуаре выросла мужская фигура, Дарья почувствовала рывок и едва удержалась на ногах.
   – Садись!
   – Что вы делаете?! – слабо запротестовала изумлённая девушка.
   – Садись, тебе говорят!
   Дарья узнала Сильвестра Яковенко, отца Кеши. Попыталась освободиться.
   – Отпустите!
   – Отпустим, конечно, – ухмыльнулся Яковенко. – Только сначала проучим немножко, поучим нужных детей любить. В машину!
   Дарья отчаянно рванулась из его рук, помчалась прочь.
   Яковенко бросился за ней, матерясь, но отстал.
   – Садись, догоним, – высунулся из джипа водитель.
   Яковенко с ходу нырнул в машину, джип с урчанием прыгнул вперёд.
   Дарья оглянулась, прибавила, однако далеко убежать не смогла. Джип настиг её. Яковенко снова выпрыгнул из машины, но девушка увернулась, перебежала улицу, увидела свой дом.
   – Сука! – взревел озверевший бизнесмен. Он был далёк от своих прежних спортивных кондиций и явно отставал. Остановился, тяжело дыша, вскочил в подъехавший джип.
   – Гони!
   Джип снова устремился в погоню.
   – Давай вдвоём, – предложил бритоголовый водитель, – а то убежит.
   – На …! – выругался Яковенко. – Дави эту стерву!
   Водитель без колебаний въехал на тротуар, направил машину на Дарью.
   Страшный удар подбросил её в воздух. Она почувствовала, что летит… и проснулась в кровати в холодном поту.
   Сердце колотилось о рёбра, во рту пересохло, голова болела, словно она и в самом деле ударилась обо что-то твёрдое, перед глазами всё плыло и качалось.
   Девушка посидела в темноте, держась за грудь, потом прилегла. Прошептала онемевшими губами:
   – С ума сойти!
   В комнату, освещённую ночником, осторожно заглянула мама. Увидела дочь.
   – Не спишь, доченька? Мне показалось, что ты вскрикнула.
   – Плохой сон увидела, – слабо улыбнулась девушка. – Просто плохой сон. Ничего, всё нормально. Который час?
   – Шесть скоро.
   – Поваляюсь ещё часок.
   – Поспи, я разбужу.
   Дарья легла, закрыла глаза, вспоминая сон. Ей ещё ни разу не снилось, что она работает воспитателем в детсаду, в Суздале (жила она в Москве), да и сон был на удивление реален и подробен, поэтому его стоило запомнить. Жаль только, что он так плохо кончился.
   Дарья поёжилась, чувствуя странное дуновение холодного ветра, потом приказала себе успокоиться и задремала.
   Встала в полвосьмого, уже с другим настроением. Рассказала маме сон, упустив подробности жуткого финала, и побежала на работу: она работала оператором в банке «Москредит», на Хорошевке.
   Зима в этом году выдалась снежной и холодной. Вот и с утра задул пронзительный северный ветер, принёс хмурые тучи, и, пока Дарья ехала в метро, пошёл снег.
   Впрочем, её радовала любая погода, и к холоду она относилась философски, веря, что скоро наступит весна, а за ней зелёное чудесное лето.
   В девять часов утра Дарья села на своё рабочее место в кассовом зале и включила компьютер. Её соседка Мила протараторила свои впечатления от встречи с молодым человеком по имени Сильвестр, который уже дважды приглашал её в ресторан, и Дарья живо припомнила свой сон. Там тоже существовал Сильвестр, отец мальчика Кеши. Она подивилась такому совпадению. Но банк открылся, пошли клиенты, и думать о посторонних вещах стало недосуг.
   К обеду Дарья успела оформить документы на автокредит двум мужчинам, сделать отчёт за прошедшую неделю о движении средств через её терминал и пообщаться с Милой. Подруга была в восторге от своего нового знакомого и предложила Дарье сходить вместе с ней в ресторан в компании Сильвестра и его друга.
   – Я подумаю, – пообещала девушка.
   Её приятель Станислав Панов почему-то давно не заходил, не звонил, и хотя она понимала, что он может быть в командировке, – служил он в каком-то особом подразделении внутренних войск, – хотелось быть «как все», отдыхать с друзьями и хотя бы изредка посещать танцевальные клубы.
   Рабочий день закончился без особых волнений и сует. В начале седьмого из банка вышли последние посетители. Охранник закрыл входную дверь. И тотчас же в неё постучали. Это были молодые люди приятной наружности, одетые в модные лакриновые куртки с искрой. Один из них прилип к стеклу двери, второй прокричал охраннику:
   – Извините, мы к Миле.
   – Банк закрыт, – заученно проговорил охранник дядя Боря.
   Его напарник Марат проворчал:
   – Раньше надо было приходить. Подождите, она освободится через полчаса.
   – Мы спешим. Позовите Милу. Ну, пожалуйста!
   – Ой, это ко мне! – услышала их голоса девушка, засуетилась, оглядываясь на Дарью. – Сильвестр пришёл. Пойдёшь с нами?
   Дарья, прихорашивающаяся перед зеркалом в своей кабинке, заколебалась.
   – Не знаю… неудобно…
   – Чего тут неудобного? Я тебя познакомлю с Гошей, другом Сильвестра, он тебе понравится. Правда, он иногда бывает грубоват, зато юморист.
   – Хорошо, посмотрим, – согласилась Дарья.
   – Дядь Борь, открой.
   Охранник, ворча, открыл входную дверь.
   Молодые люди вошли в банк, и началось то, чего Дарья не могла представить даже в страшном сне.
   Спутник кудрявого Сильвестра (до чего же он похож на «бизнесмена» Яковенко из сна!) вдруг извлёк из-под полы куртки пистолет и выстрелил в охранника дядю Борю. Второй выстрел достался охраннику Марату. Оба упали.
   – Руки на голову! – заорал Сильвестр, стреляя в потолок из второго пистолета. – Это ограбление! Я не шучу!
   Мила ахнула, округляя глаза.
   – Сильвестр, что ты задум…
   – Молчать! Выгребайте деньги из касс! Быстро! Перестреляю всех!
   Молодой человек выстрелил в потолок ещё раз.
   Из двери в служебные помещения банка выбежал ещё один охранник, наблюдавший за операционным залом по монитору.
   Спутник Сильвестра выстрелил в него, оскалясь, попал в руку, затем послал пулю точно в голову.
   Мила вскрикнула, меняясь в лице, начала торопливо опустошать сейф своей секции.
   Дарья, выйдя из ступора, потянулась к тревожной кнопке.
   Сильвестр заметил её движение.
   – Руки, падла! Пристрелю!
   Дарья замерла.
   – Отойди от стола! Деньги доставай!
   Девушка повернулась к сейфу, находясь в странном эйфорическом состоянии: начало казаться, что это тоже сон, несмотря на все реалии и чувственную достоверность происходящего.
   – Живей, зараза!
   Она вздрогнула, выронила пачку денег, нагнулась за ней и вдруг поняла, что никакой это не сон, что всё это с ней происходит наяву и что подчиняться грабителю ей не хочется.
   Дарья выпрямилась, глядя на оскалившегося Сильвестра с отчаянной смелостью, и одним движением вдавила кнопку тревожной сигнализации справа на тумбе стола.
   Взвыла сирена.
   Сильвестр, вытаращив глаза, выстрелил.
   Мир перед глазами девушки взорвался, собрался в точку и погас…
   «О чём ты мечтаешь, девонька?»
   «О счастье, бабушка».
   «Так будь счастлива, поелику судьбе угодно…»

Глава 2
РЕГУЛЮМ

   Он стоял на краю ажурной серебристой платформы, языком нависавшей над огненным морем лавы, и смотрел на гигантскую округлую гору жидкого огня за горизонтом, которая представляла собой край Солнца. Над горой величественно расплывались алые фонтаны – протуберанцы, часто вспыхивали лучистые факелы, вспухали и лопались зёрна глобул. Солнце пульсировало, кипело, изливало мощные потоки света и радиации, дышало, и смотреть на этот процесс хотелось долго.
   Комба повернулся, изменил диапазон зрения, чтобы лучше видеть пейзаж планеты – это был Меркурий – и созданное разумниками Марса сооружение.
   Ажурное чешуйчато-ребристое здание с длинными, раскинутыми в стороны «лепестками», выросшее над горной страной недалеко от сумеречного пояса, было исключительно гармоничным и красивым. Строили его не люди, а псевдолемуры, обитатели Марса, для сугубо утилитарных целей – аккумулирования энергии Солнца и организации сети мгновенного транспорта. Но даже с точки зрения человека сооружение казалось эстетически выверенным и вполне могло оцениваться как произведение искусства. Во всяком случае, оторваться от его созерцания было трудно даже комиссару баланса, давно не включавшему свою эмоциональную сферу.