Страница:
– Вы не можете знать, ради чего я…
«Возможно, я ошибаюсь. В таком случае хочу предостеречь тебя, незавершенный. С недавних пор ты научился преодолевать порог выхода в астрал и ментал и создавать устойчивый канал передачи запрещенной информации. Эти походы уже заставили кое-кого предпринять защитные меры. Будь осторожен. Однажды Закон восхождения уже был тобой нарушен…»
– Я иду своим Путем, – не выдержал Матвей. – К тому же мне помогли. И я не простой любопытный, а Посвященный I ступени Внутреннего Круга.
«Все это так, однако в тебе осталось слишком много человеческого, что может подвигнуть тебя на действие во имя призрачных идеалов человечества».
– Кто вы? Я не заказывал встреч в своем трансовом сне-путешествии.
«Догадайся сам. Мы не могли не предупредить того, кто нам симпатичен. Будь осторожен».
Существо в перепончато-прозрачных одеждах просеменило в глубину своего «трона-гнезда» и застыло грудой сверкающих драгоценностей возле сложнейших кристаллических сростков саркофага.
Матвей с невольным сочувствием представил одиночество этого древнего представителя разумной расы пчел, уцелевшего во время Изменения, и повернул к выходу. Но выйти не успел – сознание начало возвращение из трансового сна по цепи памяти, не дожидаясь волевого приказа.
Переход прошел нормально, без особой встряски нервной системы, и вскоре Матвей осознал себя лежащим с закрытыми глазами на спальном мешке под пологом палатки. Привычно включил внутренний отсчет времени: пять часов утра три минуты. Пора вставать. Однако минут десять он еще лежал, размышляя над встречей с одним из Галиктов.
Умение двигаться вспять по родовой-мировой линии памяти предков, генной памяти, ему далось не сразу, но с тех пор Матвей мог заказывать сновидение – он назвал такое состояние ортосном – осознанно и часто путешествовал в прошлое своих предков, переживая практически то же самое, что пережили когда-то они. Такие сны в свое время проецировали ему иерархи да Граф, Тарас Горшин, как бы подталкивая к решению вступить на Путь во Внутренний Круг. Именно это обстоятельство и упомянул как нарушение Закона восхождения таинственный доброжелатель из только что закончившегося ортосна, внедрившийся в образ последнего Галикта. Как это ему удалось, Матвей понять не мог. Совершить такое внедрение могли только иерархи, тот же инфарх например, или же Хранители, то есть Матфей. Но кто из них почтил своим вниманием подсознание Посвященного I ступени, определить путем размышлений не представлялось возможным. Что же хотел сказать этот неизвестный? О чем предупредить? Чего не стоило искать, чего не было в жилище Галиктов?
Матвей откинул полу спальника, сел на нем в позе лотоса, привычно процеживая окружающий мир сквозь охранный и сигнальный отделы нервной системы. Но на многие километры от места в лесу, на берегу озера, где он разбил палатку, опасность не обнаруживалась, лес жил своей растительной жизнью, природа была спокойна и доброжелательна.
И все же, на что намекал гость во сне? Поиски Матвея в прошлом не были материальными, он просто хотел разобраться в причинах пристального внимания и постоянного вмешательства Монарха Тьмы в ход истории запрещенной реальности Земли. То есть в события и действия людей, потомков Инсектов, которых он сам и создал, метаморфически изменив род Блаттоптера сапиенс. Остальные Инсекты в результате Изменения, произведенного Аморфами, сородичами Монарха, Предтечами всех разумных существ Вселенной («розы реальностей»), разум сохранить не смогли; уменьшенные в сто раз, они постепенно утратили все, кроме инстинктивного сохранения клановой организации – термитников, роев, муравьиных куч и стай.
Но что-то продолжало интересовать Монарха в созданной им модели мира, и он снова и снова пытался подрегулировать ход событий, откорректировать поведение «бывших насекомых», изменить соотношение законов и норм, ограничить рамки одних законов и расширить другие. Чувства самих людей, их страдания, переживания, горе и боль, страх смерти, жажду свободы и самовыражения, их естественное желание жить так, как они хотят, Монарх в расчет не принимал. Матвею очень хотелось понять Монарха, потому что он видел – близится новое пришествие этого таинственного существа, чудовищно далекого от всего человеческого, несмотря на то, что он создал человеческую расу, хотя сам Соболев и не собирался вмешиваться в события, Ортосны же стали для Матвея своеобразным эстетическим нормативом. Погружаясь в них как в омут, опускаясь «на дно» истории, он посещал города, которые давно исчезли с лица Земли, входил в музеи, великолепием превосходившие все известные ныне, бродил по разрушенным крепостям Первых Людей, наблюдал за строительством Первых Пирамид и древнейших сооружений Инсектов, но душа жаждала новых путешествий, новых впечатлений, и Матвей никак не мог пресытиться этим процессом, страдая от того, что ни с кем в принципе не может поделиться своим знанием и впечатлениями. Даже с Кристиной.
Матвей улыбнулся, чувствуя шевеление сердца в ответ на мысль о жене. Кристина оказалась умнее и дальновиднее его, ни разу не упрекнув мужа в прошлом увлечении Ульяной Митиной и совершенно спокойно отпуская его в частые командировки, во время которых он путешествовал по свету в поисках «особого смысла жизни» или жил отшельником неделями и месяцами вдали от людских поселений. Вот как сейчас. Но Матвей всегда возвращался. Он знал, что его ждут, ему всегда рады, что его любят самая красивая женщина в мире и самый преданный сын, и чувства эти – вне любых пространств и времен.
С момента переселения в Питер семья Соболевых редкие моменты собиралась вместе: Кристина училась на третьем курсе Санкт-Петербургского университета, двенадцатилетний Стас – в седьмом классе Морской школы при Государственной морской академии имени Макарова. Матвей же пропадал в экспедициях, словно его влекла по материкам и океанам погоня за утерянной душой. Зато когда всем троим удавалось соединиться, отвлечься от забот, наступал «медовый месяц» семейного бытия, не омрачаемый ничем.
Прислушиваясь к птичьим голосам, Матвей выбрался из палатки в одних плавках и подошел к кромке обрывистого берега над озером. Холода не чувствовал, хотя утренняя температура в здешних краях редко поднималась в мае выше пяти-семи градусов. Солнце уже встало, вызолотив верхушки сосен и елей на левом берегу озера и макушку одного из дальних моренных островов.
С тех пор, как Матвей вообще что-либо помнил в жизни, плеск и движение озерной или речной волны казались ему дыханием живого существа. Такое же впечатление на него производили ручьи, колодцы и в особенности родники. В памяти еще с детских времен остались образы живущих в воде – нимер, неревд, океанид, а также русалок и водяных, олицетворяющих ушедшую в прошлое таинственную волшебную жизнь. И если Матвею приходилось иногда в прежней жизни искать спасения от суеты, он не находил ничего лучше, чем забраться в лес и часами сидеть на берегу ручья, вглядываясь в его прозрачные струи и космы шевелящихся водорослей. Жизнь озера или моря, конечно, отличалась от жизни ручья, но и она завораживала чередой волн, похожей на дыхание дремлющего доброго существа, пульс которого не имеет ничего общего с измерением и отсчетом времени. Шелест волн представлялся Матвею дыханием вечности, величественным напоминанием о том, как индийский бог Брахма, вдыхая и выдыхая, вечно создает и разрушает вселенные.
Не отрывая глаз от водяной глади, Матвей размышлял: а ведь Аморфы, Предтечи всего живого-разумного в «розе реальностей», тоже не были первыми во Вселенной, их также кто-то должен был создать…
Без разбега он сделал длинный прыжок – не менее чем на десять метров, вошел в воду без плеска и брызг и плыл под водой до тех пор, пока в крови не кончился запас кислорода. Вынырнул, повернул голову к берегу: он проплыл около восьмисот метров, приблизившись к одному из малых каменистых островков Пандозера, на берегу которого жил уже четыре дня. Перевернувшись на спину, раскинул руки, блаженно глядя в небо с редкими перьями облаков.
Вообще он бродил по территории Заонежья в Карелии уже почти две недели, посетив Кивач, один из самых высоких водопадов на реке Суне, впадающей в Онежское озеро; сунские пороги, не замерзающие зимой; Сопохский бор с соснами до тридцати с лишним метров высотой и толщиной ствола до одного метра, где сохранились деревья, возраст которых перевалил за четыре сотни лет.
Когда-то, во времена «Союза нерушимого республик свободных», многие хвойные леса заповедника свели на нет, и на их месте обосновались осинники и березняки с ольховыми полосами по берегам ручьев и речушек, но лучшим приобретением лесов стали мощные зеленомошники, полные брусники, черники и голубики. Уже в первый день пройдя одно из таких ягодных полей, Матвей решил в августе привезти сюда Кристину и Стаса, пожить на природе и поесть живых ягод.
Тень коснулась лица лежащего на воде.
Матвей с недоумением оглядел небосвод и внезапно понял, что он не один. На берегу озера объявился некто, чье присутствие ощущалось лишь на ментальном уровне. Ни глаза, ни другие органы чувств Матвея его не взяли. Мгновенно развернув чувственную сферу, Матвей попытался определить источник беспокойства, увидеть его на фоне тонких полевых движений, оценить степень опасности и не смог, потрясенный этим открытием. Некто, появившийся на берегу, был невидим и неуязвим, словно призрак без души и тела. И открылся он хозяину палатки явно лишь для того, чтобы оценить остроту его гипервидения. Это мог быть только человек Внутреннего Круга, потому что иерархи уже полтора года не могли появляться на Земле в виде «проекций» – авешей в телах других людей… «Если только не произошло нечто неординарное в других мирах-лепестках „розы реальностей“, – пришла трезвая мысль.
Матвей набрал воздуха в легкие и ушел под воду, вынырнув только у берега. Возле палатки его ждал Матфей, Хранитель Внутреннего Круга, успевший разжечь костер и повесить котелок с водой. Он встал с бревна при появлении Соболева, и оба некоторое время смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Потом Матвей продемонстрировал умение сохнуть за несколько секунд (нагрев кожи до сорока пяти градусов плюс поглощение порами капель воды), поклонился и, получив ответный поклон, забрался в палатку. Вылез оттуда уже одетый в майку и шорты. Матфей, похожий на охотника или лесника в своей брезентовой куртке, высоких мягких сапогах, джинсах, с кепкой на голове, снял котелок и заварил чай. Все еще не обменявшись ни словом, они принялись за чаепитие по системе нэйгун: чай с добавками трав, сушеная малина, орехи. В шесть часов утра есть еще не хотелось, хотя гость и хозяин успели проделать необходимое утром количество физических упражнений: Хранитель прошел от «точки высадки» до озера не менее десятка километров, Матвей плавал. К тому же он собирался свертывать лагерь, намереваясь вернуться в Петербург.
– Что случилось? – наконец спросил Матвей, когда они выпили чай и обменялись ничего не значащими фразами о погоде и природе.
– Можно сказать, что ничего не случилось, – ответил гость рассеянно; солнце светило прямо ему в глаза, но он не щурился и не отводил взгляда. – С другой стороны, главные события, затронувшие «розу реальностей», уже произошли.
Матвей с минуту размышлял над словами Хранителя, но смысл сказанного был слишком неопределенным, чтобы можно было его локализовать. И все же Матвею показалось, что он понял.
– Иерархи задумались над судьбой запрещенной реальности? Нас снова ждут революции и потрясения, связанные с их выходом на Землю? Или Монарх решил доделать начатое, продолжить эксперимент?
На миг в глазах Хранителя сверкнуло пламя абсолютного знания, и Матвей внезапно осознал, что на этом глубинном уровне бытия его гость невообразимо стар!
– Вы очень способный ученик, – сказал Матфей, погашая взгляд, становясь чуть более грустным. – Иван Терентьевич Парамонов не ошибался, оценив ваш потенциал. И все же желающий достичь высочайшей степени понимания сути вещей должен последовательно пройти все порядки жизни, находя в каждом новые горизонты и возможности для самовыражения. Вы же – спешите.
Матвей пошевелил прутиком угли костра, не торопясь отвечать или возражать. Токи, исходящие от Хранителя, позволяли оценивать его отношение к Посвященному I ступени как уважительно-дружелюбное, хотя и с оттенком неодобрения.
– Мне следует счесть ваши слова предложением?
Хранитель понял, улыбнулся.
– Еще нет, но Учитель вам все-таки нужен, хотя вы и прошли I ступень Посвящения. Однако сегодня я решил встретиться с вами по другим причинам. Первая: в Собор Круга поступило анонимное заявление, по сути – угроза, в ваш адрес. Некто, пожелавший остаться неизвестным, скорее всего это кто-то из Посвященных II ступени, встревожен вашими экспериментами с переходами сознания из одной реальности в другие и «генными спусками», походами по цепи памяти предков в прошлое. Кстати, действительно, зачем вы это делаете?
Матвей без особых усилий отвел раппорт собеседника – попытку мысленно прощупать психосферу. Ему не хотелось делиться своими планами ни с кем, но Хранитель имел право интересоваться жизненными устремлениями своего младшего коллеги.
– Монарх не ради удовольствия или развлечения пытался вмешиваться в жизнь запрещенной реальности. Я хотел бы выяснить причину его заинтересованности.
– Есть результаты?
– Исследование не закончено, – сухо ответил Матвей.
– Простите мое любопытство, несомненно, подобная цель делает вам честь. Проблема номер два: с вами в последнее время никто не пытался встретиться… вмешаться… с просьбой помочь?.. Я имею в виду высоких людей.
Матвей пристально посмотрел на собеседника, попытался ответно проникнуть в его мысленную сферу, но это была попытка соломинкой пробить бетонную стену.
– Что случилось?
Матфей встретил взгляд Соболева, и некоторое время они сдерживали сверкание воль друг друга – в итоге Матвей отступил.
– Со мной никто не пытался встретиться. Но даже если это произойдет, я могу вас успокоить: я ни во что не стану вмешиваться.
– Хотелось бы верить. – Хранитель встал. – Поживем – увидим. До встречи, Посвященный.
С этими словами человек Внутреннего Круга исчез.
Матвей задумчиво поворошил прогоревший костер, бросил в него веточку можжевельника, понюхал дымок и подумал, что период спокойного качания Закона изменения энтропии, неподвластного даже Аморфам, качания вблизи точки перегиба, закончился.
НЕ НАРЫВАЙСЯ НА НЕПРИЯТНОСТИ
«Возможно, я ошибаюсь. В таком случае хочу предостеречь тебя, незавершенный. С недавних пор ты научился преодолевать порог выхода в астрал и ментал и создавать устойчивый канал передачи запрещенной информации. Эти походы уже заставили кое-кого предпринять защитные меры. Будь осторожен. Однажды Закон восхождения уже был тобой нарушен…»
– Я иду своим Путем, – не выдержал Матвей. – К тому же мне помогли. И я не простой любопытный, а Посвященный I ступени Внутреннего Круга.
«Все это так, однако в тебе осталось слишком много человеческого, что может подвигнуть тебя на действие во имя призрачных идеалов человечества».
– Кто вы? Я не заказывал встреч в своем трансовом сне-путешествии.
«Догадайся сам. Мы не могли не предупредить того, кто нам симпатичен. Будь осторожен».
Существо в перепончато-прозрачных одеждах просеменило в глубину своего «трона-гнезда» и застыло грудой сверкающих драгоценностей возле сложнейших кристаллических сростков саркофага.
Матвей с невольным сочувствием представил одиночество этого древнего представителя разумной расы пчел, уцелевшего во время Изменения, и повернул к выходу. Но выйти не успел – сознание начало возвращение из трансового сна по цепи памяти, не дожидаясь волевого приказа.
Переход прошел нормально, без особой встряски нервной системы, и вскоре Матвей осознал себя лежащим с закрытыми глазами на спальном мешке под пологом палатки. Привычно включил внутренний отсчет времени: пять часов утра три минуты. Пора вставать. Однако минут десять он еще лежал, размышляя над встречей с одним из Галиктов.
Умение двигаться вспять по родовой-мировой линии памяти предков, генной памяти, ему далось не сразу, но с тех пор Матвей мог заказывать сновидение – он назвал такое состояние ортосном – осознанно и часто путешествовал в прошлое своих предков, переживая практически то же самое, что пережили когда-то они. Такие сны в свое время проецировали ему иерархи да Граф, Тарас Горшин, как бы подталкивая к решению вступить на Путь во Внутренний Круг. Именно это обстоятельство и упомянул как нарушение Закона восхождения таинственный доброжелатель из только что закончившегося ортосна, внедрившийся в образ последнего Галикта. Как это ему удалось, Матвей понять не мог. Совершить такое внедрение могли только иерархи, тот же инфарх например, или же Хранители, то есть Матфей. Но кто из них почтил своим вниманием подсознание Посвященного I ступени, определить путем размышлений не представлялось возможным. Что же хотел сказать этот неизвестный? О чем предупредить? Чего не стоило искать, чего не было в жилище Галиктов?
Матвей откинул полу спальника, сел на нем в позе лотоса, привычно процеживая окружающий мир сквозь охранный и сигнальный отделы нервной системы. Но на многие километры от места в лесу, на берегу озера, где он разбил палатку, опасность не обнаруживалась, лес жил своей растительной жизнью, природа была спокойна и доброжелательна.
И все же, на что намекал гость во сне? Поиски Матвея в прошлом не были материальными, он просто хотел разобраться в причинах пристального внимания и постоянного вмешательства Монарха Тьмы в ход истории запрещенной реальности Земли. То есть в события и действия людей, потомков Инсектов, которых он сам и создал, метаморфически изменив род Блаттоптера сапиенс. Остальные Инсекты в результате Изменения, произведенного Аморфами, сородичами Монарха, Предтечами всех разумных существ Вселенной («розы реальностей»), разум сохранить не смогли; уменьшенные в сто раз, они постепенно утратили все, кроме инстинктивного сохранения клановой организации – термитников, роев, муравьиных куч и стай.
Но что-то продолжало интересовать Монарха в созданной им модели мира, и он снова и снова пытался подрегулировать ход событий, откорректировать поведение «бывших насекомых», изменить соотношение законов и норм, ограничить рамки одних законов и расширить другие. Чувства самих людей, их страдания, переживания, горе и боль, страх смерти, жажду свободы и самовыражения, их естественное желание жить так, как они хотят, Монарх в расчет не принимал. Матвею очень хотелось понять Монарха, потому что он видел – близится новое пришествие этого таинственного существа, чудовищно далекого от всего человеческого, несмотря на то, что он создал человеческую расу, хотя сам Соболев и не собирался вмешиваться в события, Ортосны же стали для Матвея своеобразным эстетическим нормативом. Погружаясь в них как в омут, опускаясь «на дно» истории, он посещал города, которые давно исчезли с лица Земли, входил в музеи, великолепием превосходившие все известные ныне, бродил по разрушенным крепостям Первых Людей, наблюдал за строительством Первых Пирамид и древнейших сооружений Инсектов, но душа жаждала новых путешествий, новых впечатлений, и Матвей никак не мог пресытиться этим процессом, страдая от того, что ни с кем в принципе не может поделиться своим знанием и впечатлениями. Даже с Кристиной.
Матвей улыбнулся, чувствуя шевеление сердца в ответ на мысль о жене. Кристина оказалась умнее и дальновиднее его, ни разу не упрекнув мужа в прошлом увлечении Ульяной Митиной и совершенно спокойно отпуская его в частые командировки, во время которых он путешествовал по свету в поисках «особого смысла жизни» или жил отшельником неделями и месяцами вдали от людских поселений. Вот как сейчас. Но Матвей всегда возвращался. Он знал, что его ждут, ему всегда рады, что его любят самая красивая женщина в мире и самый преданный сын, и чувства эти – вне любых пространств и времен.
С момента переселения в Питер семья Соболевых редкие моменты собиралась вместе: Кристина училась на третьем курсе Санкт-Петербургского университета, двенадцатилетний Стас – в седьмом классе Морской школы при Государственной морской академии имени Макарова. Матвей же пропадал в экспедициях, словно его влекла по материкам и океанам погоня за утерянной душой. Зато когда всем троим удавалось соединиться, отвлечься от забот, наступал «медовый месяц» семейного бытия, не омрачаемый ничем.
Прислушиваясь к птичьим голосам, Матвей выбрался из палатки в одних плавках и подошел к кромке обрывистого берега над озером. Холода не чувствовал, хотя утренняя температура в здешних краях редко поднималась в мае выше пяти-семи градусов. Солнце уже встало, вызолотив верхушки сосен и елей на левом берегу озера и макушку одного из дальних моренных островов.
С тех пор, как Матвей вообще что-либо помнил в жизни, плеск и движение озерной или речной волны казались ему дыханием живого существа. Такое же впечатление на него производили ручьи, колодцы и в особенности родники. В памяти еще с детских времен остались образы живущих в воде – нимер, неревд, океанид, а также русалок и водяных, олицетворяющих ушедшую в прошлое таинственную волшебную жизнь. И если Матвею приходилось иногда в прежней жизни искать спасения от суеты, он не находил ничего лучше, чем забраться в лес и часами сидеть на берегу ручья, вглядываясь в его прозрачные струи и космы шевелящихся водорослей. Жизнь озера или моря, конечно, отличалась от жизни ручья, но и она завораживала чередой волн, похожей на дыхание дремлющего доброго существа, пульс которого не имеет ничего общего с измерением и отсчетом времени. Шелест волн представлялся Матвею дыханием вечности, величественным напоминанием о том, как индийский бог Брахма, вдыхая и выдыхая, вечно создает и разрушает вселенные.
Не отрывая глаз от водяной глади, Матвей размышлял: а ведь Аморфы, Предтечи всего живого-разумного в «розе реальностей», тоже не были первыми во Вселенной, их также кто-то должен был создать…
Без разбега он сделал длинный прыжок – не менее чем на десять метров, вошел в воду без плеска и брызг и плыл под водой до тех пор, пока в крови не кончился запас кислорода. Вынырнул, повернул голову к берегу: он проплыл около восьмисот метров, приблизившись к одному из малых каменистых островков Пандозера, на берегу которого жил уже четыре дня. Перевернувшись на спину, раскинул руки, блаженно глядя в небо с редкими перьями облаков.
Вообще он бродил по территории Заонежья в Карелии уже почти две недели, посетив Кивач, один из самых высоких водопадов на реке Суне, впадающей в Онежское озеро; сунские пороги, не замерзающие зимой; Сопохский бор с соснами до тридцати с лишним метров высотой и толщиной ствола до одного метра, где сохранились деревья, возраст которых перевалил за четыре сотни лет.
Когда-то, во времена «Союза нерушимого республик свободных», многие хвойные леса заповедника свели на нет, и на их месте обосновались осинники и березняки с ольховыми полосами по берегам ручьев и речушек, но лучшим приобретением лесов стали мощные зеленомошники, полные брусники, черники и голубики. Уже в первый день пройдя одно из таких ягодных полей, Матвей решил в августе привезти сюда Кристину и Стаса, пожить на природе и поесть живых ягод.
Тень коснулась лица лежащего на воде.
Матвей с недоумением оглядел небосвод и внезапно понял, что он не один. На берегу озера объявился некто, чье присутствие ощущалось лишь на ментальном уровне. Ни глаза, ни другие органы чувств Матвея его не взяли. Мгновенно развернув чувственную сферу, Матвей попытался определить источник беспокойства, увидеть его на фоне тонких полевых движений, оценить степень опасности и не смог, потрясенный этим открытием. Некто, появившийся на берегу, был невидим и неуязвим, словно призрак без души и тела. И открылся он хозяину палатки явно лишь для того, чтобы оценить остроту его гипервидения. Это мог быть только человек Внутреннего Круга, потому что иерархи уже полтора года не могли появляться на Земле в виде «проекций» – авешей в телах других людей… «Если только не произошло нечто неординарное в других мирах-лепестках „розы реальностей“, – пришла трезвая мысль.
Матвей набрал воздуха в легкие и ушел под воду, вынырнув только у берега. Возле палатки его ждал Матфей, Хранитель Внутреннего Круга, успевший разжечь костер и повесить котелок с водой. Он встал с бревна при появлении Соболева, и оба некоторое время смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Потом Матвей продемонстрировал умение сохнуть за несколько секунд (нагрев кожи до сорока пяти градусов плюс поглощение порами капель воды), поклонился и, получив ответный поклон, забрался в палатку. Вылез оттуда уже одетый в майку и шорты. Матфей, похожий на охотника или лесника в своей брезентовой куртке, высоких мягких сапогах, джинсах, с кепкой на голове, снял котелок и заварил чай. Все еще не обменявшись ни словом, они принялись за чаепитие по системе нэйгун: чай с добавками трав, сушеная малина, орехи. В шесть часов утра есть еще не хотелось, хотя гость и хозяин успели проделать необходимое утром количество физических упражнений: Хранитель прошел от «точки высадки» до озера не менее десятка километров, Матвей плавал. К тому же он собирался свертывать лагерь, намереваясь вернуться в Петербург.
– Что случилось? – наконец спросил Матвей, когда они выпили чай и обменялись ничего не значащими фразами о погоде и природе.
– Можно сказать, что ничего не случилось, – ответил гость рассеянно; солнце светило прямо ему в глаза, но он не щурился и не отводил взгляда. – С другой стороны, главные события, затронувшие «розу реальностей», уже произошли.
Матвей с минуту размышлял над словами Хранителя, но смысл сказанного был слишком неопределенным, чтобы можно было его локализовать. И все же Матвею показалось, что он понял.
– Иерархи задумались над судьбой запрещенной реальности? Нас снова ждут революции и потрясения, связанные с их выходом на Землю? Или Монарх решил доделать начатое, продолжить эксперимент?
На миг в глазах Хранителя сверкнуло пламя абсолютного знания, и Матвей внезапно осознал, что на этом глубинном уровне бытия его гость невообразимо стар!
– Вы очень способный ученик, – сказал Матфей, погашая взгляд, становясь чуть более грустным. – Иван Терентьевич Парамонов не ошибался, оценив ваш потенциал. И все же желающий достичь высочайшей степени понимания сути вещей должен последовательно пройти все порядки жизни, находя в каждом новые горизонты и возможности для самовыражения. Вы же – спешите.
Матвей пошевелил прутиком угли костра, не торопясь отвечать или возражать. Токи, исходящие от Хранителя, позволяли оценивать его отношение к Посвященному I ступени как уважительно-дружелюбное, хотя и с оттенком неодобрения.
– Мне следует счесть ваши слова предложением?
Хранитель понял, улыбнулся.
– Еще нет, но Учитель вам все-таки нужен, хотя вы и прошли I ступень Посвящения. Однако сегодня я решил встретиться с вами по другим причинам. Первая: в Собор Круга поступило анонимное заявление, по сути – угроза, в ваш адрес. Некто, пожелавший остаться неизвестным, скорее всего это кто-то из Посвященных II ступени, встревожен вашими экспериментами с переходами сознания из одной реальности в другие и «генными спусками», походами по цепи памяти предков в прошлое. Кстати, действительно, зачем вы это делаете?
Матвей без особых усилий отвел раппорт собеседника – попытку мысленно прощупать психосферу. Ему не хотелось делиться своими планами ни с кем, но Хранитель имел право интересоваться жизненными устремлениями своего младшего коллеги.
– Монарх не ради удовольствия или развлечения пытался вмешиваться в жизнь запрещенной реальности. Я хотел бы выяснить причину его заинтересованности.
– Есть результаты?
– Исследование не закончено, – сухо ответил Матвей.
– Простите мое любопытство, несомненно, подобная цель делает вам честь. Проблема номер два: с вами в последнее время никто не пытался встретиться… вмешаться… с просьбой помочь?.. Я имею в виду высоких людей.
Матвей пристально посмотрел на собеседника, попытался ответно проникнуть в его мысленную сферу, но это была попытка соломинкой пробить бетонную стену.
– Что случилось?
Матфей встретил взгляд Соболева, и некоторое время они сдерживали сверкание воль друг друга – в итоге Матвей отступил.
– Со мной никто не пытался встретиться. Но даже если это произойдет, я могу вас успокоить: я ни во что не стану вмешиваться.
– Хотелось бы верить. – Хранитель встал. – Поживем – увидим. До встречи, Посвященный.
С этими словами человек Внутреннего Круга исчез.
Матвей задумчиво поворошил прогоревший костер, бросил в него веточку можжевельника, понюхал дымок и подумал, что период спокойного качания Закона изменения энтропии, неподвластного даже Аморфам, качания вблизи точки перегиба, закончился.
НЕ НАРЫВАЙСЯ НА НЕПРИЯТНОСТИ
В это утро, проснувшись, Василий не открывал глаз, сосредоточившись на своих вкусовых ощущениях. Он провел языком по полости рта – вкус нёба напоминал яблочные корки, а вот зубы оставили впечатление опилок и сухой шершавости, их явно надо было чистить. С внутренним вздохом Вася признался себе, что не достиг еще того уровня контроля над телом, каким обладал Матвей Соболев, умевший вставать по утрам с запахом целого букета луговых трав во рту.
Прикрыв губы, он посмаковал воздух, коснулся кончиком языка кожи плеча, потом костяшек пальцев. Вкусовых ощущений соли и мускуса почти не было, зато на языке остался вкус железа, озона и молодой упругой кожи, нагретой солнцем. Через минуту он встал, собираясь в течение дня сосредоточиваться на своих вкусовых ощущениях, чтобы оценить их непредвзято и точно. Вот уже много лет Василий занимался по утрам не только чигонг-о, но и даосской системой интегральной тренировки цигун, пройдя все ее уровни от «железной рубашки» до «алмазного венца», позволяющие управлять силой Ци, или по-японски «ки», – то есть, внутренней энергией тела. В свое время его поражало искусство Матвея исцелять смертельные раны с помощью тонкой энергетической саморегуляции, но в конце концов он овладел и сам этим искусством, во всяком случае – при лечении собственных травм, ранений и болезней.
Нынешним утром, предполагая, что в скором времени ему понадобится напрягаться, он отработал полный объем «железной рубашки»: первый уровень – практика наполнения силой Ци внутренних органов, второй – древнее искусство «воспитания связок», изменение качественного состояния сухожилий, и третий уровень – древняя секретная система нэйгун – искусство очищения глубин организма, с помощью которого жировые ткани в полостях трубчатых костей взрослого человека трансформируются в красный костный мозг, а функционирование всех органов изменяется таким образом, что омолаживается все тело.
Закончив тренировку, Василий попытался воткнуть себе в живот нож, полюбовался на гладкую кожу с красной полоской в месте удара и, проговорив: «Бронеживот, хе-хе!» – пошел в душ.
Искупавшись, приготовил завтрак: рис по-гонконгски, с овощами и соусом ля берр, печеные яблоки, отвар девясила с облепиховым вареньем. Ел он медленно и внимательно, не отвлекаясь на шумы за окном и бормочущий телевизор за стеной, и в конце концов добился цели: каждый кусок пищи, положенный в рот, начал приобретать свой собственный, неповторимый вкус, а по телу разлилось непередаваемое чувство силы и бодрости.
Не удержавшись, Василий подкинул в воздух картонную тарелку, на которой до этого лежали яблоки, проткнул ударом пальца и точным движением швырнул в мойку, сплющив ее в трубочку. Удивительное умение Матвея бросать камни и любые предметы без промаха всегда вызывало у него зависть, и он целый год тренировался в технике локте-кистевого броска, пока не достиг определенного мастерства сюрикэн-дзюцу. Теперь он мог попадать в цель не только голышами и ножами, но и лезвиями бритв, скрепками и даже спичками, метая их особым образом.
В прихожей зазвонил телефон. Василий снял трубку.
– Доброе утро, соня, – раздался в трубке голос Натальи. – Я тебя вчера не дождалась. Не забыл, что мы приглашены сегодня на день рождения?
Василий почесал в затылке, хотел честно признаться: забыл, – но вместо этого спросил:
– А подарок?
– Я купила. Когда тебя ждать?
– А когда мы должны быть там?
– Часов в шесть, в крайнем случае полседьмого.
– Тогда я буду дома в пять. За тобой заехать?
– Не надо, я сегодня работаю до обеда. До встречи. – Наталья прервала разговор.
Василий, держа трубку возле уха, вспомнил наконец, к кому они приглашены.
У Натальи оказались замечательные друзья, быстро принявшие в свой круг нового знакомого их подруги. Все они знали друг друга еще со школьной скамьи, дружили семьями, часто встречались, понимали толк в юморе, в розыгрышах, с ними всегда было интересно и весело. Василий с улыбкой вспомнил историю, рассказанную под Новый год подругой Натальи Валентиной.
Однажды Валентину с мужем пригласила приятельница отметить десятилетие замужества. Валентина прождала Алексея, своего мужа, до восьми часов вечера, не дождалась и ушла к подруге, оставив на столе в гостиной записку с адресом, где ее искать. Алексей же пришел домой поздно, за полночь, он участвовал в заседании совета фирмы, где работал коммерческим директором. Понимая, что особых оправданий за столь поздний приход у него нет, он тихонько лег в гостиной на диван, не заглядывая в спальню, чтобы не будить жену… Утром встал пораньше, приготовил завтрак – блины со сметаной и медом, чай – и вошел в спальню со словами: «Дорогая, вставай, я тебе тут блинчиков испек…»
Василий представил лицо Алексея, разглядывающего с подносом в руках пустую кровать, и засмеялся. Валентина рассказывала этот случай артистически, в лицах, компания смеялась долго.
Вася вернулся на кухню, прибрал за собой, помыл посуду, вспоминая слова Алана Уотса: «Каждый человек – это форма, которую принимает поток, чудесным образом объединяющий в себе молоко, хлеб, бифштексы, фрукты, овощи, воздух, свет, тепло». Философ мыслил оригинально и во многом был прав, в чем Василий уже успел убедиться. Каждый человек действительно представлял собой поток, структуру никогда не прекращавшегося движения, и пересечение этих структур порождало множество вихрей – от любви до смертельного боя.
Мысли свернули в другое русло. Василий чувствовал, что ему остро не хватает сомышленника, с кем он мог бы побеседовать на интересующие его темы, поделиться своим знанием, сомнениями, воспоминаниями, задать вопросы и получить ответы. Нужен был если и не учитель, то проводник по миру эзотерических чудес, странному миру чудесных и чудовищных знаний, хранимых в памяти людей Внутреннего Круга. Но Матвей Соболев был далеко и жил своей жизнью, а Иван Терентьевич Парамонов хотя и находился поблизости, в Москве, но Василий почему-то стеснялся обращаться к нему. Правда, в последнее время он чувствовал, что готов отбросить колебания и найти Парамонова или Самандара, который, по слухам, также обретался в Первопрестольной, продолжая оставаться президентом Международного исследовательского центра боевых искусств. А еще Васе очень хотелось хоть одним глазком глянуть на МИРы Инсектов – «модули иной реальности», то есть на храмы, построенные древними разумными насекомыми и сохранившиеся в недрах под Москвой и другими городами до нынешних времен…
Что-то изменилось вокруг, словно тень гигантского крыла мазнула стекло окна, на миг прервав поток света. Василий прислушался к себе, зная, что его инстинкт всегда просыпается раньше сознания. Став мэйдзином, Мастером, достигшим совершенства в боевых искусствах, Василий ощущал опасность как нарушение гармонии мира. Он не выбирал тактику боя и поведения в той или иной ситуации, его организм сам находил естественный ответ, никогда не ошибаясь. Правда, до боевых ситуаций дело не доходило, все проблемы до сих пор удавалось решать мирным путем. Если бы не сигнал, прозвучавший позавчера, во время работы: кто-то наблюдал за ним, профессионально и чисто, – Василий вряд ли в ближайшее время изменил бы свой статус «дхъяни-будды», Будды созерцания в индуистской религии.
За стеной, там, где жила Клавдия с дочкой, говорили на повышенных тонах, и Василий с раскаянием подумал, что не выполнил обещания помочь соседке. Надо было либо не обращать внимания на ее проблемы, либо уж найти время помочь. За полтора года он успел построить себе достаточно удобную экологическую нишу, нащупать тропу, ведущую во Внутренний Круг, и приспособиться к жизни мирного гражданина. Подвигнуть себя на какое-то крутое действие было теперь не очень легко, да и принцип ненасилия, исповедуемый Хранителями, способствовал мирному решению любой проблемы. И все же иногда приходилось вмешиваться в процессы, угрожающие жизни других людей.
Преодолевая внутреннее сопротивление, Василий открыл дверь и вышел в коридор.
Дверь в квартиру Клавдии была приоткрыта, оттуда доносились возбужденные голоса, детский плач. Возле лифта маялся долговязый парень в безрукавке и блестящих, словно из фольги, брюках. Он было угрожающе двинулся к Василию, вынимая из карманов пудовые кулаки, но тот, не глядя, погладил парня по щеке, и долговязый медленно осел на пол. В прихожей двухкомнатной квартиры Клавдии топтался еще один отрок в спортивном трико, придерживая хозяйку за заломленную руку. Второй гость, приземистый, белобрысый, с рыхлым болезненным лицом, держал одной рукой дочку Клавы Сашу за волосы, а второй совал Клавдии папку с листком бумаги и ручкой. На скрип все трое оглянулись, затем Василий воткнул большой палец «спортсмену» в спину, вырубая его надолго, и одним движением пальцев сломал в запястье руку приземистому крепышу, который держал за волосы девочку. Белобрысый взревел от боли, побелел как мел, выронил папку с бумагами, сунул было правую руку в карман широких штанов, но достать оружие не успел: Вася от души влепил гостю удар в стиле саватт – тыльной стороной ладони по глазу. Приземистый отлетел в сторону, стукнулся затылком о стену и сполз на пол.
Клавдия расширенными глазами глянула на Василия, на обидчиков, потом подхватила на руки плачущую дочку и залилась слезами. Пришлось успокаивать ее, применяя мысленное внушение и ласковые слова. Через несколько минут Василий выгрузил гостей из квартиры к лифту и сказал пришедшему в себя, подвывающему от боли низкорослому вожаку бандитов:
– Еще раз увижу – покалечу всерьез! И передай своим шефам: я их скоро навешу.
После этого Вася снова зашел к соседке, поиграл с девчушкой, успокоил ее и вернулся к себе, решив в ближайшее время разобраться с фирмой, продающей некачественные продукты и требующей справку от врача сан-эпидстанции, которая бы снимала с них ответственность.
Позвонив в контору и выяснив, что денег нет, а значит, не придется и развозить пенсии, Василий некоторое время размышлял, чем заняться, и остановился на подготовке автомобиля к грядущей поездке в Рязань и Санкт-Петербург. Откладывать свидание с двумя дорогими ему людьми Василий больше не мог. Он переоделся в старенькие джинсы и футболку, взял сумку с инструментом, ведро с водой, автошампунь с полиролем и спустился во двор, к машине. Однако там его ждал сюрприз.
В кабине «вольво» сидели двое молодых мужчин в строгих черных костюмах с сигаретами в зубах. Сидевший за рулем прятал глаза за черными очками. В ухе второго типа, с крупными чертами лица и глазами навыкате, красовалась золотая серьга с бриллиантом. Оба явно ждали хозяина машины, каким-то образом отключив первый контур сигнализации, срабатывающей при посадке в кабину чужих людей. Они были опасны, Василий определил это сразу, как только подошел поближе, но на «отмороженных» не походили. Тех Вася вычислял мгновенно. «Отмороженными» в народе называли психопатов и прочих акцентуированных личностей, пребывающих в постоянном напряжении, разряжать которое они могли только агрессивным поведением, издевательством, физическим насилием над другими людьми. Отличались подобные типы крайней жестокостью, пониженной чувствительностью к боли, презрением к закону и моральным нормам, а также полным отсутствием сострадания к жертвам.
Прикрыв губы, он посмаковал воздух, коснулся кончиком языка кожи плеча, потом костяшек пальцев. Вкусовых ощущений соли и мускуса почти не было, зато на языке остался вкус железа, озона и молодой упругой кожи, нагретой солнцем. Через минуту он встал, собираясь в течение дня сосредоточиваться на своих вкусовых ощущениях, чтобы оценить их непредвзято и точно. Вот уже много лет Василий занимался по утрам не только чигонг-о, но и даосской системой интегральной тренировки цигун, пройдя все ее уровни от «железной рубашки» до «алмазного венца», позволяющие управлять силой Ци, или по-японски «ки», – то есть, внутренней энергией тела. В свое время его поражало искусство Матвея исцелять смертельные раны с помощью тонкой энергетической саморегуляции, но в конце концов он овладел и сам этим искусством, во всяком случае – при лечении собственных травм, ранений и болезней.
Нынешним утром, предполагая, что в скором времени ему понадобится напрягаться, он отработал полный объем «железной рубашки»: первый уровень – практика наполнения силой Ци внутренних органов, второй – древнее искусство «воспитания связок», изменение качественного состояния сухожилий, и третий уровень – древняя секретная система нэйгун – искусство очищения глубин организма, с помощью которого жировые ткани в полостях трубчатых костей взрослого человека трансформируются в красный костный мозг, а функционирование всех органов изменяется таким образом, что омолаживается все тело.
Закончив тренировку, Василий попытался воткнуть себе в живот нож, полюбовался на гладкую кожу с красной полоской в месте удара и, проговорив: «Бронеживот, хе-хе!» – пошел в душ.
Искупавшись, приготовил завтрак: рис по-гонконгски, с овощами и соусом ля берр, печеные яблоки, отвар девясила с облепиховым вареньем. Ел он медленно и внимательно, не отвлекаясь на шумы за окном и бормочущий телевизор за стеной, и в конце концов добился цели: каждый кусок пищи, положенный в рот, начал приобретать свой собственный, неповторимый вкус, а по телу разлилось непередаваемое чувство силы и бодрости.
Не удержавшись, Василий подкинул в воздух картонную тарелку, на которой до этого лежали яблоки, проткнул ударом пальца и точным движением швырнул в мойку, сплющив ее в трубочку. Удивительное умение Матвея бросать камни и любые предметы без промаха всегда вызывало у него зависть, и он целый год тренировался в технике локте-кистевого броска, пока не достиг определенного мастерства сюрикэн-дзюцу. Теперь он мог попадать в цель не только голышами и ножами, но и лезвиями бритв, скрепками и даже спичками, метая их особым образом.
В прихожей зазвонил телефон. Василий снял трубку.
– Доброе утро, соня, – раздался в трубке голос Натальи. – Я тебя вчера не дождалась. Не забыл, что мы приглашены сегодня на день рождения?
Василий почесал в затылке, хотел честно признаться: забыл, – но вместо этого спросил:
– А подарок?
– Я купила. Когда тебя ждать?
– А когда мы должны быть там?
– Часов в шесть, в крайнем случае полседьмого.
– Тогда я буду дома в пять. За тобой заехать?
– Не надо, я сегодня работаю до обеда. До встречи. – Наталья прервала разговор.
Василий, держа трубку возле уха, вспомнил наконец, к кому они приглашены.
У Натальи оказались замечательные друзья, быстро принявшие в свой круг нового знакомого их подруги. Все они знали друг друга еще со школьной скамьи, дружили семьями, часто встречались, понимали толк в юморе, в розыгрышах, с ними всегда было интересно и весело. Василий с улыбкой вспомнил историю, рассказанную под Новый год подругой Натальи Валентиной.
Однажды Валентину с мужем пригласила приятельница отметить десятилетие замужества. Валентина прождала Алексея, своего мужа, до восьми часов вечера, не дождалась и ушла к подруге, оставив на столе в гостиной записку с адресом, где ее искать. Алексей же пришел домой поздно, за полночь, он участвовал в заседании совета фирмы, где работал коммерческим директором. Понимая, что особых оправданий за столь поздний приход у него нет, он тихонько лег в гостиной на диван, не заглядывая в спальню, чтобы не будить жену… Утром встал пораньше, приготовил завтрак – блины со сметаной и медом, чай – и вошел в спальню со словами: «Дорогая, вставай, я тебе тут блинчиков испек…»
Василий представил лицо Алексея, разглядывающего с подносом в руках пустую кровать, и засмеялся. Валентина рассказывала этот случай артистически, в лицах, компания смеялась долго.
Вася вернулся на кухню, прибрал за собой, помыл посуду, вспоминая слова Алана Уотса: «Каждый человек – это форма, которую принимает поток, чудесным образом объединяющий в себе молоко, хлеб, бифштексы, фрукты, овощи, воздух, свет, тепло». Философ мыслил оригинально и во многом был прав, в чем Василий уже успел убедиться. Каждый человек действительно представлял собой поток, структуру никогда не прекращавшегося движения, и пересечение этих структур порождало множество вихрей – от любви до смертельного боя.
Мысли свернули в другое русло. Василий чувствовал, что ему остро не хватает сомышленника, с кем он мог бы побеседовать на интересующие его темы, поделиться своим знанием, сомнениями, воспоминаниями, задать вопросы и получить ответы. Нужен был если и не учитель, то проводник по миру эзотерических чудес, странному миру чудесных и чудовищных знаний, хранимых в памяти людей Внутреннего Круга. Но Матвей Соболев был далеко и жил своей жизнью, а Иван Терентьевич Парамонов хотя и находился поблизости, в Москве, но Василий почему-то стеснялся обращаться к нему. Правда, в последнее время он чувствовал, что готов отбросить колебания и найти Парамонова или Самандара, который, по слухам, также обретался в Первопрестольной, продолжая оставаться президентом Международного исследовательского центра боевых искусств. А еще Васе очень хотелось хоть одним глазком глянуть на МИРы Инсектов – «модули иной реальности», то есть на храмы, построенные древними разумными насекомыми и сохранившиеся в недрах под Москвой и другими городами до нынешних времен…
Что-то изменилось вокруг, словно тень гигантского крыла мазнула стекло окна, на миг прервав поток света. Василий прислушался к себе, зная, что его инстинкт всегда просыпается раньше сознания. Став мэйдзином, Мастером, достигшим совершенства в боевых искусствах, Василий ощущал опасность как нарушение гармонии мира. Он не выбирал тактику боя и поведения в той или иной ситуации, его организм сам находил естественный ответ, никогда не ошибаясь. Правда, до боевых ситуаций дело не доходило, все проблемы до сих пор удавалось решать мирным путем. Если бы не сигнал, прозвучавший позавчера, во время работы: кто-то наблюдал за ним, профессионально и чисто, – Василий вряд ли в ближайшее время изменил бы свой статус «дхъяни-будды», Будды созерцания в индуистской религии.
За стеной, там, где жила Клавдия с дочкой, говорили на повышенных тонах, и Василий с раскаянием подумал, что не выполнил обещания помочь соседке. Надо было либо не обращать внимания на ее проблемы, либо уж найти время помочь. За полтора года он успел построить себе достаточно удобную экологическую нишу, нащупать тропу, ведущую во Внутренний Круг, и приспособиться к жизни мирного гражданина. Подвигнуть себя на какое-то крутое действие было теперь не очень легко, да и принцип ненасилия, исповедуемый Хранителями, способствовал мирному решению любой проблемы. И все же иногда приходилось вмешиваться в процессы, угрожающие жизни других людей.
Преодолевая внутреннее сопротивление, Василий открыл дверь и вышел в коридор.
Дверь в квартиру Клавдии была приоткрыта, оттуда доносились возбужденные голоса, детский плач. Возле лифта маялся долговязый парень в безрукавке и блестящих, словно из фольги, брюках. Он было угрожающе двинулся к Василию, вынимая из карманов пудовые кулаки, но тот, не глядя, погладил парня по щеке, и долговязый медленно осел на пол. В прихожей двухкомнатной квартиры Клавдии топтался еще один отрок в спортивном трико, придерживая хозяйку за заломленную руку. Второй гость, приземистый, белобрысый, с рыхлым болезненным лицом, держал одной рукой дочку Клавы Сашу за волосы, а второй совал Клавдии папку с листком бумаги и ручкой. На скрип все трое оглянулись, затем Василий воткнул большой палец «спортсмену» в спину, вырубая его надолго, и одним движением пальцев сломал в запястье руку приземистому крепышу, который держал за волосы девочку. Белобрысый взревел от боли, побелел как мел, выронил папку с бумагами, сунул было правую руку в карман широких штанов, но достать оружие не успел: Вася от души влепил гостю удар в стиле саватт – тыльной стороной ладони по глазу. Приземистый отлетел в сторону, стукнулся затылком о стену и сполз на пол.
Клавдия расширенными глазами глянула на Василия, на обидчиков, потом подхватила на руки плачущую дочку и залилась слезами. Пришлось успокаивать ее, применяя мысленное внушение и ласковые слова. Через несколько минут Василий выгрузил гостей из квартиры к лифту и сказал пришедшему в себя, подвывающему от боли низкорослому вожаку бандитов:
– Еще раз увижу – покалечу всерьез! И передай своим шефам: я их скоро навешу.
После этого Вася снова зашел к соседке, поиграл с девчушкой, успокоил ее и вернулся к себе, решив в ближайшее время разобраться с фирмой, продающей некачественные продукты и требующей справку от врача сан-эпидстанции, которая бы снимала с них ответственность.
Позвонив в контору и выяснив, что денег нет, а значит, не придется и развозить пенсии, Василий некоторое время размышлял, чем заняться, и остановился на подготовке автомобиля к грядущей поездке в Рязань и Санкт-Петербург. Откладывать свидание с двумя дорогими ему людьми Василий больше не мог. Он переоделся в старенькие джинсы и футболку, взял сумку с инструментом, ведро с водой, автошампунь с полиролем и спустился во двор, к машине. Однако там его ждал сюрприз.
В кабине «вольво» сидели двое молодых мужчин в строгих черных костюмах с сигаретами в зубах. Сидевший за рулем прятал глаза за черными очками. В ухе второго типа, с крупными чертами лица и глазами навыкате, красовалась золотая серьга с бриллиантом. Оба явно ждали хозяина машины, каким-то образом отключив первый контур сигнализации, срабатывающей при посадке в кабину чужих людей. Они были опасны, Василий определил это сразу, как только подошел поближе, но на «отмороженных» не походили. Тех Вася вычислял мгновенно. «Отмороженными» в народе называли психопатов и прочих акцентуированных личностей, пребывающих в постоянном напряжении, разряжать которое они могли только агрессивным поведением, издевательством, физическим насилием над другими людьми. Отличались подобные типы крайней жестокостью, пониженной чувствительностью к боли, презрением к закону и моральным нормам, а также полным отсутствием сострадания к жертвам.