Страница:
После того как они «разрядили» в него свои кулаки, Стас доехал до дома на полном автопилоте, и факт этот тоже не подлежал сомнению, как и то, что на полу кабины он потом обнаружил диковинной формы нож с острым как бритва, волнистым лезвием. Вспомнилась не то чтобы добрая, но извиняющаяся улыбка старика, его странная фраза:
– Прости, Стас. Видно, такова твоя судьба…
Что он хотел сказать этими словами? Почему извинялся? Каким образом его кулак превратился в электрошокер? И откуда он узнал имя водителя «Рено», случайно попавшегося на пути?
– Абракадабра! – пробормотал Стас, направляясь в ванную.
Ответов на эти вопросы у него не было, а сомнения в трезвости ума уже появились.
Стас – Станислав Кириллович Панов, тридцати лет от роду, шатен, метр восемьдесят пять, спортсмен-любитель – теннисист, не женат, генеральный директор издательства «Дар» (название издательство в конце девяносто девятого года получило от имени Дарья, так звали девушку Стаса, с которой он был знаком три с лишним года), – принял душ, сварил себе кофе, оделся и позавтракал, все еще переживая отдельные эпизоды сна.
Жил он в двухкомнатной квартире на проспекте Жукова один, лишь Дарья появлялась здесь регулярно, да мама изредка навещала сына, чтобы навести порядок в холостяцкой квартире, хотя сама жила не близко, на Сухаревской площади.
В девять часов Стас вывел машину из гаража, находившегося прямо под домом, и мысли его свернули в другое русло. Когда он подъехал к офису издательства, располагавшемуся в пятиэтажном здании бывшего стройтреста на Первой улице Энтузиастов, его занимали уже другие проблемы, издательские: предстоящая покупка бумажного комбината в Твери, расширение площадей, редакторские дела и финансовые отчеты. Хотя нет-нет да и вспоминался сон с преследователями в плащах.
В одиннадцать часов он провел оперативное совещание, обсудил с главбухом издательства, с которым когда-то учился в школе, финансовые дела и поехал на Хорошевку, на встречу с главой банка «Москредит», от которого зависела судьба покупки издательством собственного бумажного комбината. В этом же банке работала и Дарья Валентиновна Страшко, подруга Стаса на протяжении последних трех лет. Правда, что пора жениться, Стас сообразил недавно. Дарья любила его и была чрезвычайно терпеливой женщиной, притом – красивой и умной, что в нынешние времена редкость, но вряд ли ее устраивало такое положение вещей, хотя она и не показывала Панову своего заинтересованного отношения к замужеству. И все же он созрел благодаря маме, обратившей внимание на то обстоятельство, что сын с подругой стал встречаться реже.
Стас и сам заметил, что Дарья приходит к нему все неохотней, но все никак не мог, да и не хотел, честно говоря, поменять образ жизни, который его устраивал. Но мама в последнюю их встречу вдруг грустно сказала:
– Сынок, а ведь ей уже двадцать семь лет.
– Ну и что? – не понял Стас.
– Ничего, – улыбнулась Зоя Николаевна. – Внуков хочу…
Этот разговор и привел Стаса к состоянию внутренних разборок с самим собой, в результате чего он пришел к мнению, что – пора. Пора узаконить отношения с любимой женщиной, ждущей этого шага, как и все женщины мира. Это лишь для мужчин не имеет значения – формальны или неформальны их отношения с женским полом, дай им волю, большинство из них никогда не переступило бы порог загса, но для женщины факт брака имеет гораздо большее значение, и Стас наконец это осознал.
Естественно, сначала он забежал в кассовый зал банка, чтобы увидеть Дарью и договориться о встрече. Хмурый вид девушки его не смутил.
– Привет, боярыня, – сказал он, протягивая ей букет роз. – Что-нибудь случилось? Отчего вид похоронный?
– Ничего не случилось, – слабо улыбнулась Дарья, глянув на Стаса слегка раскосыми глазами; она уверяла, что в жилах ее предков течет и тюркская кровь. – Не очень хорошо себя чувствую.
– Надеюсь, ничего серьезного? – встревожился Стас. – Сможешь съездить со мной после обеда в одно место?
Дарья покачала головой, увенчанной короной из волос, в которую она превратила свою роскошную косу.
– Не смогу, меня не отпустят.
– Если я попрошу, отпустят.
– Зачем? Куда ты хочешь поехать?
– В загс, – пожал плечами Стас.
Глаза девушки раскрылись шире, в них сквозь недоверие и печаль вспыхнули искры изумления и радости.
– Ты… серьезно?!
– Еще как, – небрежно сказал Стас. – Будь готова к трем часам, я за тобой заеду.
Он сунул в окошко руку, погладил вздрогнувшие пальцы девушки, уловил ответное касание и направился к выходу из зала, провожаемый засиявшими глазами Дарьи. А у колонны посреди зала ему преградила путь молодая женщина в деловом темно-синем костюме, широколицая, некрасивая, с широким носом и низким лбом.
– Господин Панов?
– Да, я, – остановился Стас.
– Пройдемте со мной.
– А в чем дело? – озадаченно посмотрел он на незнакомку. – Вы кто?
Женщина достала из сумочки красную книжечку с вытесненным на ней двуглавым золотым орлом, махнула ею перед носом Стаса и упрятала обратно.
– Я следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры.
– Ну и что? Меня обвиняют в криминале?
– Вы находились вечером седьмого сентября на мосту через железнодорожные пути возле станции «Авиамоторная»?
Станислав снова вспомнил встречу с двумя незнакомцами в странных плащах, в душе невольно шевельнулся страх.
– Н-не помню. А в чем все-таки дело?
Из вестибюля выглянул штатный сотрудник секьюрити банка, знавший Панова, направился к разговаривающим. Женщина – следователь Генпрокуратуры оглянулась на него, бросила Стасу сквозь зубы:
– Постарайтесь припомнить точное время, когда вы ехали через этот мост.
– Ну-у… где-то около одиннадцати часов, – пробормотал сбитый с толку Панов. – Задержался на работе и… да в чем дело, в конце концов?!
– Проблемы, Станислав Кириллович? – подошел охранник.
– Спасибо, – сказала женщина и, не глядя на парня, пошла к выходу из зала.
Мужчины молча смотрели ей вслед.
– Кто это? – поинтересовался охранник.
– Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры.
– Ух ты! – усмехнулся охранник. – Важная дама. Неужели издательство «Дар» попало в поле зрения Генпрокуратуры? Признавайтесь, что вы там напечатали?
– Мы много чего печатаем, – пробормотал Стас. – Только интерес у следователя другой…
Он оглянулся, махнул рукой наблюдавшей за ним из окошка кассы Дарье и направился на второй этаж здания, где его ждал президент банка. Дама из прокуратуры ему не понравилась, как и ее неожиданный интерес к происшествию на мосту. Генеральная прокуратура пустяками не занималась, и если следователям стало известно, что вечером седьмого сентября Панов ехал по автостраде через железнодорожные пути в районе «Авиамоторной», следовательно, там что-то произошло. Что-то серьезное, помимо контакта Станислава с двумя мужчинами необычного вида, со стреляющими молниями кулаками.
В банке Стас задержался ненадолго, молодой президент «Москредита» решал все вопросы быстро и оперативно, как и сам Панов, и даже согласился отпустить Дарью с работы, узнав причину, по какой его клиент просил отпустить работницу. После этого Стас помчался в издательство, а оттуда – за цветами на рынок, чувствуя, как в душе растет ожидание каких-то перемен в жизни. К половине третьего он был уже на мосту, соединявшем улицы Беговую и Девятьсот пятого года над железнодорожными путями; оставалось лишь свернуть под мост и выехать на Хорошевское шоссе, в начале которого располагалось здание банка «Москредит», когда следовавший за машиной Панова джип «Шевроле» с черными стеклами (Стас заметил его за собой давно, но не придал значения) догнал «Рено-Сценик» и на повороте с ходу врезался в заднее крыло машины. «Рено» Панова от удара развернуло на девяносто градусов, выбросило на полосу встречного движения, и боковым зрением он успел увидеть надвигавшийся капот фургона «Континенталь». Последняя мысль его была: как странно, опять меня подловили на мосту… Потом наступила темнота и тишина.
В себя он пришел только на второй день после автокатастрофы. Сосед по палате потом сообщил, что корпус машины Стаса пришлось разрезать, чтобы вытащить его из кабины: дверцы так деформировались от бокового удара, что открыть их оказалось невозможно. Однако Станислава спасла воздушная подушка, предохранившая грудную клетку от переломов ребер и лицо от порезов, и сравнительно небольшая скорость движения на повороте, и все же прогнувшаяся крыша кабины едва не раздавила ему голову (врач сказал, что разошлись швы черепа), что и послужило причиной суточного шока и беспамятства. И тем не менее Стас выжил.
На третий день он стал понимать, что находится в реанимации. На четвертый узнал маму. На пятый ему разрешили принять делегацию сотрудников издательства, искренне переживавших за здоровье своего директора, а вечером четырнадцатого сентября Стас дождался прихода мамы и спросил, не звонила ли Дарья.
– Не знаешь, почему она не приходит? – добавил он. – Может быть, уехала куда-нибудь в командировку?
– Какая Дарья? – удивилась Зоя Николаевна.
– То есть как это – какая Дарья? – ошеломленно уставился на мать Станислав. – Шутишь, мам?
Лицо Зои Николаевны отразило недоумение и опасение:
– Что с тобой, сынок? О какой Дарье ты говоришь?
– Брось разыгрывать, ма, – досадливо поморщился Стас. – Ты мне плешь проела, уговаривая жениться на ней. Между прочим, я сделал ей предложение и перед аварией хотел везти в загс. Неужели она не знает, что я в больнице?
Мама с тревогой заглянула в глаза сына, лежащего с перебинтованной головой и руками, которые порезало осколками стекла.
– Это, наверное, последствия травмы, сынок. Никакой Дарьи я не знаю, ты меня никогда с ней не знакомил и ничего о ней не рассказывал. Может быть, ты имеешь в виду Сашу? Помнишь, я как-то видела ее у тебя?
– Какую Сашу? – нахмурился Стас. – У меня отродясь знакомых Саш не было. Перестань прикидываться, мам! Может, с Дарьей что-нибудь случилось, а ты не хочешь говорить? – Он приподнялся на локтях, и тотчас же раздался звонок медрегистратора, анализирующего состояние пациента.
В палату заглянула медсестра.
– Лежи, лежи, – испуганно проговорила мама, укладывая сына на кровать. – Все образуется, не волнуйся. Ты получил сотрясение мозга, вот и мнится, будто был знаком с какой-то Дарьей.
– Да не с какой-то! – выпалил Стас, чувствуя, как голова начинает звенеть, перед глазами поплыли разноцветные круги. – Дарья в банке «Москредит» работает, ты ее видела…
– Сейчас, сейчас, – ласково проговорила медсестра, ее ловкие пальчики пробежались по груди Стаса, обнажили руку, сделали укол. – Все пройдет, не волнуйтесь, все образуется…
Голова закружилась, Стас начал уплывать в сияющее туманное марево, но все же успел упрямо пробормотать:
– Дарья… моя… невеста… позовите ее…
Потом ему все стало безразлично.
Однако вопреки надеждам матери и врачей он не забыл о Дарье и снова потребовал, чтобы ее попросили приехать в больницу. И не успокоился до тех пор, пока Зоя Николаевна не съездила в банк и не привела с собой одного из его менеджеров, которого Стас не знал и который сообщил, что Дарья Валентиновна Страшко у них никогда не работала.
Это сообщение так потрясло Панова, что ему стало плохо и он сутки провалялся в полубреду, изредка всплывая в явь и вяло требуя провести расследование: куда пропала Дарья, с которой он встречался целых три года.
Шестнадцатого сентября благодаря усилиям врачей он успокоился, принял их объяснения ситуации: «У вас сработал эффект ложной памяти, молодой человек, это последствия травмы головы, так называемый посттравматический синдром, это пройдет…» – но не поверил ни одному их слову, решив после выхода из больницы отыскать Дарью самостоятельно. Сомнения в собственной трезвости и памяти у него были, однако он отчетливо помнил чуть ли не каждую минуту встреч с Дарьей, ее поцелуи, жаркий шепот: любимый мой! – объятия, лукавые взгляды и сдвинутые в моменты ссор брови. Она существовала! И никакие доводы врачей не могли поколебать уверенности Стаса в ее реальности.
Вскоре его из реанимационного отделения перевели в стационар, в обычную лечебную палату, где уже лежали двое выздоравливающих: молодой парень по имени Анатолий, поправлявшийся после операции на колене, и средних лет толстяк Семен Семеныч с переломом тазобедренного сустава. Толстяк оказался офицером-химиком, относительно недавно ушедшим на пенсию по выслуге лет, а также страстным любителем кроссвордов. Он мог разгадывать их утром, днем, вечером и даже ночью, постоянно донимая соседей по палате вопросами и удивляясь, почему Стас, эрудиция которого превосходила воображение бывшего капитана-химика, не увлекается кроссвордами. Он-то и послужил новым раздражителем для медленно восстанавливающейся психики Панова, и без того переживавшего странное отсутствие Дарьи.
Семнадцатого сентября, в пятницу, после обеда, когда Стас вернулся из столовой в палату и собрался заняться документами и письмами, которые ему принесли из издательства, кроссвордолюбитель Семен Семеныч обратился к нему с вопросом, не отрываясь от страницы какой-то газеты с очередным кроссвордом:
– Слово из восьми букв: главный элемент процессора компьютера. Предпоследняя буква – «и».
– Микрочип, – ответил Анатолий, лежавший с загипсованной после операции ногой; он читал книгу.
Стас, никогда не встречавший этого слова, заинтересованно посмотрел на парня:
– Как ты сказал? Ну-ка еще раз.
– Элемент процессора – микрочип, – повторил Анатолий. – Или просто чип. С английского – электронная деталь. Неужели не знаешь? Да чипы стоят во всех компьютерах.
– Первый раз слышу, – признался Стас. – До сих пор мне казалось, что микросхемы называются иначе – смопами. От английских слов «маленький слоеный пирог».
– Не сочиняй, – засмеялся Анатолий. – Все знают, что вся сложная электроника работает на микрочипах.
– Да не сочиняю я!.. – хотел было вспылить Стас и осекся, в который раз вспомнив странное исчезновение Дарьи.
Чтобы его не считали сумасшедшим, а такие мысли уже приходили в голову, следовало молчать о своих «открытиях» и докапываться до истины самому.
– Ты что, всерьез считаешь, что чип называется… этим, как там его… смопом? – поинтересовался Анатолий.
– Я пошутил, – очнулся Стас, ощущая болезненную пульсацию крови в затылке, там, где с недавних пор он стал чувствовать какое-то инородное тело; впечатление было такое, что там действительно застряла сливовая косточка. – Просто удивляюсь, что в русском языке не нашлось адекватного слова, отвечающего понятию этого вашего… чипа.
– Букв, наверно, не хватило, – засмеялся Анатолий, в то время как Семен Семеныч продолжал корпеть над кроссвордом и не слышал, о чем говорили соседи по палате.
– В гавайском алфавите и вовсе двенадцать букв, и ничего, общаются, не заимствуют чужие слова…
Стас прилег, собираясь с мыслями, но усиливающаяся головная боль заставила его переключить внимание на состояние здоровья, и размышления о странностях окружающего мира пришлось перенести на более позднее время. Зато появилась цель – выяснить, есть ли вокруг другие странности, что вообще происходит – с ним или с миром, и вечером Панов принялся за чтение газет, принесенных по его просьбе мамой.
Открытия посыпались одно за другим, так что сомнения в своей психической полноценности снова вернулись к Стасу. Так, например, он с удивлением обнаружил, что никогда прежде не читал газеты «Коммерсантъ». В его кабинет регулярно поступали почти все издаваемые в России газеты, но «Коммерсанта» среди них не было. Это он помнил точно. Зато была газета «Бизнесмен», о которой ничего не слышали мама и киоскер, у которого она покупала газеты для сына.
Новое потрясение ожидало Стаса чуть позже, когда он вычитал в «Известиях» фамилию премьер-министра – Путилин. Панов был совершенно уверен, что премьером полгода назад стал Степанов, бывший министр обороны.
И доконал Стаса визит в больницу Кеши, бывшего однокашника Викентия Садовского, ставшего в одночасье… космонавтом! Узнав об этом, Стас почувствовал слабость в коленках и понял, что с ним все же творится что-то неладное. До момента встречи в больнице он знал, что Кеша работает прорабом в частной строительной конторе и пишет стихи. Космонавт же Викентий Садовский, как выяснилось, стихов не писал, зато уже дважды побывал в космосе на станциях «Мир» и «Альфа», а два дня назад вернулся с Луны, где строилась первая международная лунная станция «Селена», и, конечно же, первым делом поспешил навестить «закадычного» друга!
После этого известия у Стаса случился сильнейший приступ головной боли, и врач выгнал посетителя из палаты. Испуганный Садовский пообещал прийти на следующий день, но все же Стас, несмотря на свое состояние, заметил, что Викентий явно находится под впечатлением каких-то событий, о чем он и хотел поговорить с другом. И вместе с тем Стас был абсолютно уверен, что до аварии никогда не слышал о совместном строительстве – русские, американцы, китайцы и французы – станции на Луне.
Вокруг суетились врачи и медсестры, их голоса отдавались в гулкой пустой голове Стаса колокольным звоном, шевелилась и пульсировала «сливовая косточка» в затылке, а перед мысленным взором светились янтарной желтизной глаза старика (иногда их было три), заросшего седой щетиной, в которых плавились воля и сомнение, потом старик превратился в Дарью в необычном «космическом» шлеме, она протянула к Стасу руки и проговорила раскатистым басом:
– Отдай, что украл!..
– Что?! – пискнул съежившийся Стас.
– Знания Бездн!
В голове Стаса вспыхнуло пламя, «сливовая косточка» в затылке отозвалась уколом боли, и он потерял сознание.
В себя Панов пришел к вечеру, увидел сгорбившуюся на стуле возле кровати маму, хотел было спросить, не нашла ли она Дарью, но вовремя прикусил язык. Продолжай он действовать в том же духе, его могли перевести из травматологии в психиатрическое отделение, а из психушки, как известно, на волю выйти потруднее, чем из обычной лечебницы. Надо было ждать окончательного заживления травмы головы, выхода из больницы и лишь потом заниматься выяснением ситуации с «ложной памятью».
ЛИНИЯ, НЕДОСТУПНАЯ ПРЯМОМУ ПРОСЛУШИВАНИЮ
НЕЗНАКОМАЯ ЛУНА
– Прости, Стас. Видно, такова твоя судьба…
Что он хотел сказать этими словами? Почему извинялся? Каким образом его кулак превратился в электрошокер? И откуда он узнал имя водителя «Рено», случайно попавшегося на пути?
– Абракадабра! – пробормотал Стас, направляясь в ванную.
Ответов на эти вопросы у него не было, а сомнения в трезвости ума уже появились.
Стас – Станислав Кириллович Панов, тридцати лет от роду, шатен, метр восемьдесят пять, спортсмен-любитель – теннисист, не женат, генеральный директор издательства «Дар» (название издательство в конце девяносто девятого года получило от имени Дарья, так звали девушку Стаса, с которой он был знаком три с лишним года), – принял душ, сварил себе кофе, оделся и позавтракал, все еще переживая отдельные эпизоды сна.
Жил он в двухкомнатной квартире на проспекте Жукова один, лишь Дарья появлялась здесь регулярно, да мама изредка навещала сына, чтобы навести порядок в холостяцкой квартире, хотя сама жила не близко, на Сухаревской площади.
В девять часов Стас вывел машину из гаража, находившегося прямо под домом, и мысли его свернули в другое русло. Когда он подъехал к офису издательства, располагавшемуся в пятиэтажном здании бывшего стройтреста на Первой улице Энтузиастов, его занимали уже другие проблемы, издательские: предстоящая покупка бумажного комбината в Твери, расширение площадей, редакторские дела и финансовые отчеты. Хотя нет-нет да и вспоминался сон с преследователями в плащах.
В одиннадцать часов он провел оперативное совещание, обсудил с главбухом издательства, с которым когда-то учился в школе, финансовые дела и поехал на Хорошевку, на встречу с главой банка «Москредит», от которого зависела судьба покупки издательством собственного бумажного комбината. В этом же банке работала и Дарья Валентиновна Страшко, подруга Стаса на протяжении последних трех лет. Правда, что пора жениться, Стас сообразил недавно. Дарья любила его и была чрезвычайно терпеливой женщиной, притом – красивой и умной, что в нынешние времена редкость, но вряд ли ее устраивало такое положение вещей, хотя она и не показывала Панову своего заинтересованного отношения к замужеству. И все же он созрел благодаря маме, обратившей внимание на то обстоятельство, что сын с подругой стал встречаться реже.
Стас и сам заметил, что Дарья приходит к нему все неохотней, но все никак не мог, да и не хотел, честно говоря, поменять образ жизни, который его устраивал. Но мама в последнюю их встречу вдруг грустно сказала:
– Сынок, а ведь ей уже двадцать семь лет.
– Ну и что? – не понял Стас.
– Ничего, – улыбнулась Зоя Николаевна. – Внуков хочу…
Этот разговор и привел Стаса к состоянию внутренних разборок с самим собой, в результате чего он пришел к мнению, что – пора. Пора узаконить отношения с любимой женщиной, ждущей этого шага, как и все женщины мира. Это лишь для мужчин не имеет значения – формальны или неформальны их отношения с женским полом, дай им волю, большинство из них никогда не переступило бы порог загса, но для женщины факт брака имеет гораздо большее значение, и Стас наконец это осознал.
Естественно, сначала он забежал в кассовый зал банка, чтобы увидеть Дарью и договориться о встрече. Хмурый вид девушки его не смутил.
– Привет, боярыня, – сказал он, протягивая ей букет роз. – Что-нибудь случилось? Отчего вид похоронный?
– Ничего не случилось, – слабо улыбнулась Дарья, глянув на Стаса слегка раскосыми глазами; она уверяла, что в жилах ее предков течет и тюркская кровь. – Не очень хорошо себя чувствую.
– Надеюсь, ничего серьезного? – встревожился Стас. – Сможешь съездить со мной после обеда в одно место?
Дарья покачала головой, увенчанной короной из волос, в которую она превратила свою роскошную косу.
– Не смогу, меня не отпустят.
– Если я попрошу, отпустят.
– Зачем? Куда ты хочешь поехать?
– В загс, – пожал плечами Стас.
Глаза девушки раскрылись шире, в них сквозь недоверие и печаль вспыхнули искры изумления и радости.
– Ты… серьезно?!
– Еще как, – небрежно сказал Стас. – Будь готова к трем часам, я за тобой заеду.
Он сунул в окошко руку, погладил вздрогнувшие пальцы девушки, уловил ответное касание и направился к выходу из зала, провожаемый засиявшими глазами Дарьи. А у колонны посреди зала ему преградила путь молодая женщина в деловом темно-синем костюме, широколицая, некрасивая, с широким носом и низким лбом.
– Господин Панов?
– Да, я, – остановился Стас.
– Пройдемте со мной.
– А в чем дело? – озадаченно посмотрел он на незнакомку. – Вы кто?
Женщина достала из сумочки красную книжечку с вытесненным на ней двуглавым золотым орлом, махнула ею перед носом Стаса и упрятала обратно.
– Я следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры.
– Ну и что? Меня обвиняют в криминале?
– Вы находились вечером седьмого сентября на мосту через железнодорожные пути возле станции «Авиамоторная»?
Станислав снова вспомнил встречу с двумя незнакомцами в странных плащах, в душе невольно шевельнулся страх.
– Н-не помню. А в чем все-таки дело?
Из вестибюля выглянул штатный сотрудник секьюрити банка, знавший Панова, направился к разговаривающим. Женщина – следователь Генпрокуратуры оглянулась на него, бросила Стасу сквозь зубы:
– Постарайтесь припомнить точное время, когда вы ехали через этот мост.
– Ну-у… где-то около одиннадцати часов, – пробормотал сбитый с толку Панов. – Задержался на работе и… да в чем дело, в конце концов?!
– Проблемы, Станислав Кириллович? – подошел охранник.
– Спасибо, – сказала женщина и, не глядя на парня, пошла к выходу из зала.
Мужчины молча смотрели ей вслед.
– Кто это? – поинтересовался охранник.
– Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры.
– Ух ты! – усмехнулся охранник. – Важная дама. Неужели издательство «Дар» попало в поле зрения Генпрокуратуры? Признавайтесь, что вы там напечатали?
– Мы много чего печатаем, – пробормотал Стас. – Только интерес у следователя другой…
Он оглянулся, махнул рукой наблюдавшей за ним из окошка кассы Дарье и направился на второй этаж здания, где его ждал президент банка. Дама из прокуратуры ему не понравилась, как и ее неожиданный интерес к происшествию на мосту. Генеральная прокуратура пустяками не занималась, и если следователям стало известно, что вечером седьмого сентября Панов ехал по автостраде через железнодорожные пути в районе «Авиамоторной», следовательно, там что-то произошло. Что-то серьезное, помимо контакта Станислава с двумя мужчинами необычного вида, со стреляющими молниями кулаками.
В банке Стас задержался ненадолго, молодой президент «Москредита» решал все вопросы быстро и оперативно, как и сам Панов, и даже согласился отпустить Дарью с работы, узнав причину, по какой его клиент просил отпустить работницу. После этого Стас помчался в издательство, а оттуда – за цветами на рынок, чувствуя, как в душе растет ожидание каких-то перемен в жизни. К половине третьего он был уже на мосту, соединявшем улицы Беговую и Девятьсот пятого года над железнодорожными путями; оставалось лишь свернуть под мост и выехать на Хорошевское шоссе, в начале которого располагалось здание банка «Москредит», когда следовавший за машиной Панова джип «Шевроле» с черными стеклами (Стас заметил его за собой давно, но не придал значения) догнал «Рено-Сценик» и на повороте с ходу врезался в заднее крыло машины. «Рено» Панова от удара развернуло на девяносто градусов, выбросило на полосу встречного движения, и боковым зрением он успел увидеть надвигавшийся капот фургона «Континенталь». Последняя мысль его была: как странно, опять меня подловили на мосту… Потом наступила темнота и тишина.
В себя он пришел только на второй день после автокатастрофы. Сосед по палате потом сообщил, что корпус машины Стаса пришлось разрезать, чтобы вытащить его из кабины: дверцы так деформировались от бокового удара, что открыть их оказалось невозможно. Однако Станислава спасла воздушная подушка, предохранившая грудную клетку от переломов ребер и лицо от порезов, и сравнительно небольшая скорость движения на повороте, и все же прогнувшаяся крыша кабины едва не раздавила ему голову (врач сказал, что разошлись швы черепа), что и послужило причиной суточного шока и беспамятства. И тем не менее Стас выжил.
На третий день он стал понимать, что находится в реанимации. На четвертый узнал маму. На пятый ему разрешили принять делегацию сотрудников издательства, искренне переживавших за здоровье своего директора, а вечером четырнадцатого сентября Стас дождался прихода мамы и спросил, не звонила ли Дарья.
– Не знаешь, почему она не приходит? – добавил он. – Может быть, уехала куда-нибудь в командировку?
– Какая Дарья? – удивилась Зоя Николаевна.
– То есть как это – какая Дарья? – ошеломленно уставился на мать Станислав. – Шутишь, мам?
Лицо Зои Николаевны отразило недоумение и опасение:
– Что с тобой, сынок? О какой Дарье ты говоришь?
– Брось разыгрывать, ма, – досадливо поморщился Стас. – Ты мне плешь проела, уговаривая жениться на ней. Между прочим, я сделал ей предложение и перед аварией хотел везти в загс. Неужели она не знает, что я в больнице?
Мама с тревогой заглянула в глаза сына, лежащего с перебинтованной головой и руками, которые порезало осколками стекла.
– Это, наверное, последствия травмы, сынок. Никакой Дарьи я не знаю, ты меня никогда с ней не знакомил и ничего о ней не рассказывал. Может быть, ты имеешь в виду Сашу? Помнишь, я как-то видела ее у тебя?
– Какую Сашу? – нахмурился Стас. – У меня отродясь знакомых Саш не было. Перестань прикидываться, мам! Может, с Дарьей что-нибудь случилось, а ты не хочешь говорить? – Он приподнялся на локтях, и тотчас же раздался звонок медрегистратора, анализирующего состояние пациента.
В палату заглянула медсестра.
– Лежи, лежи, – испуганно проговорила мама, укладывая сына на кровать. – Все образуется, не волнуйся. Ты получил сотрясение мозга, вот и мнится, будто был знаком с какой-то Дарьей.
– Да не с какой-то! – выпалил Стас, чувствуя, как голова начинает звенеть, перед глазами поплыли разноцветные круги. – Дарья в банке «Москредит» работает, ты ее видела…
– Сейчас, сейчас, – ласково проговорила медсестра, ее ловкие пальчики пробежались по груди Стаса, обнажили руку, сделали укол. – Все пройдет, не волнуйтесь, все образуется…
Голова закружилась, Стас начал уплывать в сияющее туманное марево, но все же успел упрямо пробормотать:
– Дарья… моя… невеста… позовите ее…
Потом ему все стало безразлично.
Однако вопреки надеждам матери и врачей он не забыл о Дарье и снова потребовал, чтобы ее попросили приехать в больницу. И не успокоился до тех пор, пока Зоя Николаевна не съездила в банк и не привела с собой одного из его менеджеров, которого Стас не знал и который сообщил, что Дарья Валентиновна Страшко у них никогда не работала.
Это сообщение так потрясло Панова, что ему стало плохо и он сутки провалялся в полубреду, изредка всплывая в явь и вяло требуя провести расследование: куда пропала Дарья, с которой он встречался целых три года.
Шестнадцатого сентября благодаря усилиям врачей он успокоился, принял их объяснения ситуации: «У вас сработал эффект ложной памяти, молодой человек, это последствия травмы головы, так называемый посттравматический синдром, это пройдет…» – но не поверил ни одному их слову, решив после выхода из больницы отыскать Дарью самостоятельно. Сомнения в собственной трезвости и памяти у него были, однако он отчетливо помнил чуть ли не каждую минуту встреч с Дарьей, ее поцелуи, жаркий шепот: любимый мой! – объятия, лукавые взгляды и сдвинутые в моменты ссор брови. Она существовала! И никакие доводы врачей не могли поколебать уверенности Стаса в ее реальности.
Вскоре его из реанимационного отделения перевели в стационар, в обычную лечебную палату, где уже лежали двое выздоравливающих: молодой парень по имени Анатолий, поправлявшийся после операции на колене, и средних лет толстяк Семен Семеныч с переломом тазобедренного сустава. Толстяк оказался офицером-химиком, относительно недавно ушедшим на пенсию по выслуге лет, а также страстным любителем кроссвордов. Он мог разгадывать их утром, днем, вечером и даже ночью, постоянно донимая соседей по палате вопросами и удивляясь, почему Стас, эрудиция которого превосходила воображение бывшего капитана-химика, не увлекается кроссвордами. Он-то и послужил новым раздражителем для медленно восстанавливающейся психики Панова, и без того переживавшего странное отсутствие Дарьи.
Семнадцатого сентября, в пятницу, после обеда, когда Стас вернулся из столовой в палату и собрался заняться документами и письмами, которые ему принесли из издательства, кроссвордолюбитель Семен Семеныч обратился к нему с вопросом, не отрываясь от страницы какой-то газеты с очередным кроссвордом:
– Слово из восьми букв: главный элемент процессора компьютера. Предпоследняя буква – «и».
– Микрочип, – ответил Анатолий, лежавший с загипсованной после операции ногой; он читал книгу.
Стас, никогда не встречавший этого слова, заинтересованно посмотрел на парня:
– Как ты сказал? Ну-ка еще раз.
– Элемент процессора – микрочип, – повторил Анатолий. – Или просто чип. С английского – электронная деталь. Неужели не знаешь? Да чипы стоят во всех компьютерах.
– Первый раз слышу, – признался Стас. – До сих пор мне казалось, что микросхемы называются иначе – смопами. От английских слов «маленький слоеный пирог».
– Не сочиняй, – засмеялся Анатолий. – Все знают, что вся сложная электроника работает на микрочипах.
– Да не сочиняю я!.. – хотел было вспылить Стас и осекся, в который раз вспомнив странное исчезновение Дарьи.
Чтобы его не считали сумасшедшим, а такие мысли уже приходили в голову, следовало молчать о своих «открытиях» и докапываться до истины самому.
– Ты что, всерьез считаешь, что чип называется… этим, как там его… смопом? – поинтересовался Анатолий.
– Я пошутил, – очнулся Стас, ощущая болезненную пульсацию крови в затылке, там, где с недавних пор он стал чувствовать какое-то инородное тело; впечатление было такое, что там действительно застряла сливовая косточка. – Просто удивляюсь, что в русском языке не нашлось адекватного слова, отвечающего понятию этого вашего… чипа.
– Букв, наверно, не хватило, – засмеялся Анатолий, в то время как Семен Семеныч продолжал корпеть над кроссвордом и не слышал, о чем говорили соседи по палате.
– В гавайском алфавите и вовсе двенадцать букв, и ничего, общаются, не заимствуют чужие слова…
Стас прилег, собираясь с мыслями, но усиливающаяся головная боль заставила его переключить внимание на состояние здоровья, и размышления о странностях окружающего мира пришлось перенести на более позднее время. Зато появилась цель – выяснить, есть ли вокруг другие странности, что вообще происходит – с ним или с миром, и вечером Панов принялся за чтение газет, принесенных по его просьбе мамой.
Открытия посыпались одно за другим, так что сомнения в своей психической полноценности снова вернулись к Стасу. Так, например, он с удивлением обнаружил, что никогда прежде не читал газеты «Коммерсантъ». В его кабинет регулярно поступали почти все издаваемые в России газеты, но «Коммерсанта» среди них не было. Это он помнил точно. Зато была газета «Бизнесмен», о которой ничего не слышали мама и киоскер, у которого она покупала газеты для сына.
Новое потрясение ожидало Стаса чуть позже, когда он вычитал в «Известиях» фамилию премьер-министра – Путилин. Панов был совершенно уверен, что премьером полгода назад стал Степанов, бывший министр обороны.
И доконал Стаса визит в больницу Кеши, бывшего однокашника Викентия Садовского, ставшего в одночасье… космонавтом! Узнав об этом, Стас почувствовал слабость в коленках и понял, что с ним все же творится что-то неладное. До момента встречи в больнице он знал, что Кеша работает прорабом в частной строительной конторе и пишет стихи. Космонавт же Викентий Садовский, как выяснилось, стихов не писал, зато уже дважды побывал в космосе на станциях «Мир» и «Альфа», а два дня назад вернулся с Луны, где строилась первая международная лунная станция «Селена», и, конечно же, первым делом поспешил навестить «закадычного» друга!
После этого известия у Стаса случился сильнейший приступ головной боли, и врач выгнал посетителя из палаты. Испуганный Садовский пообещал прийти на следующий день, но все же Стас, несмотря на свое состояние, заметил, что Викентий явно находится под впечатлением каких-то событий, о чем он и хотел поговорить с другом. И вместе с тем Стас был абсолютно уверен, что до аварии никогда не слышал о совместном строительстве – русские, американцы, китайцы и французы – станции на Луне.
Вокруг суетились врачи и медсестры, их голоса отдавались в гулкой пустой голове Стаса колокольным звоном, шевелилась и пульсировала «сливовая косточка» в затылке, а перед мысленным взором светились янтарной желтизной глаза старика (иногда их было три), заросшего седой щетиной, в которых плавились воля и сомнение, потом старик превратился в Дарью в необычном «космическом» шлеме, она протянула к Стасу руки и проговорила раскатистым басом:
– Отдай, что украл!..
– Что?! – пискнул съежившийся Стас.
– Знания Бездн!
В голове Стаса вспыхнуло пламя, «сливовая косточка» в затылке отозвалась уколом боли, и он потерял сознание.
В себя Панов пришел к вечеру, увидел сгорбившуюся на стуле возле кровати маму, хотел было спросить, не нашла ли она Дарью, но вовремя прикусил язык. Продолжай он действовать в том же духе, его могли перевести из травматологии в психиатрическое отделение, а из психушки, как известно, на волю выйти потруднее, чем из обычной лечебницы. Надо было ждать окончательного заживления травмы головы, выхода из больницы и лишь потом заниматься выяснением ситуации с «ложной памятью».
ЛИНИЯ, НЕДОСТУПНАЯ ПРЯМОМУ ПРОСЛУШИВАНИЮ
Этот разговор состоялся в пятницу, семнадцатого сентября, после описанных выше событий, между эвменархом, руководителем организации Равновесие-А, и декархом, одним из начальников служб организации, а именно – службы контрразведки. Разумеется, эта служба была глубоко законспирирована и защищена от волевого программирования родственных Равновесию структур, а система компьютерной связи между эвменархом и руководителями подчиненных ему служб, естественно, предохранялась от прослушивания особыми методами модем-кодирования и опознавания. Подключиться к линии связи эвменарха было невозможно. Во всяком случае, с помощью аппаратуры, известной ученым, конструкторам и экспертам Равновесия.
– Хвала Равновесию, – услышал эвменарх слегка гортанный голос декарха. – Есть любопытная информация, Эльдар Айдарович. Кто-то в Москве, в районе железнодорожной станции Новая, грохнул инбу с телохраном.
– Кто? – сухо поинтересовался эвменарх.
– Свидетелей нам пока отыскать не удалось, но, по косвенным данным, это «волчицы» маршалессы.
– Каким образом охотницам маршалессы удалось настичь инспектора СТАБСа, свободно передвигающегося в пространстве и во времени в пределах Регулюма?
– Они тоже имеют портативные хаб-генераторы…
– Все равно это нонсенс. Инбы, как правило, – абсолютники, их почти невозможно запеленговать, а тем более догнать.
– Не знаю, Эльдар Айдарович, но факт остается фактом. Инба уничтожен, его обережник тоже, и все это произошло седьмого сентября в зоне, свободной от виртуального сноса. Может быть, «волчиц» кто-то навел на инбу?
Молчание в трубке, потом сухой голос эвменарха:
– Пошлите в район инцидента седьмого сентября свободного наблюдателя. Во что бы то ни стало узнайте, почему РК охотилась на инбу.
– Боюсь, послав наблюдателя, мы деформируем стабилизированный вариант истории узла.
– Выполняйте.
– Слушаюсь. Что мне делать с вашим сыном? Он закончил обучение и жаждет стать активным агентом внутренней зоны Регулюма.
– Я приготовил ему другую работу. Место декарха «восьмерки» скоро освободится, он займет его.
– Но Теодор еще молод…
– Справится. А пока пусть поработает рядовым ликвидатором.
– Ему еще рано активно вмешиваться в конфликты. Я посоветовал бы дать ему сначала полковничью должность.
– Я подумаю.
– Что мне сказать вашему сыну? Не могу же я ему отказать в приеме на работу в «шестерку».
– Лучший способ ответить отказом – вообще не отвечать. Пошлите его ко мне.
– Слушаюсь. Кстати, не хотелось бы выглядеть кляузником, но… это именно Теодор допустил утечку информации на Луне. Один из космонавтов русского отряда последней экспедиции, Викентий Садовский, наткнулся на запасной лунный терминал, а ваш сын в этот момент отвлекся и…
– Что значит «отвлекся»? Говорите прямо!
– Н-ну… он… ухаживал за девушкой… не закрыл за собой дверь в терминал и… В общем, известно об этом стало только сегодня.
Минутная пауза.
– Где он?
– Ваш сын сейчас в Гималаях…
– Я имею в виду космонавта.
– Садовский благополучно вернулся на Землю вместе с другими членами экспедиции, прошел послеполетную реабилитацию. По моим сведениям, он еще ни с кем не делился своим открытием.
– Почему?
– Ваш сын все-таки заметил проникшего в терминал и включил пси-защиту. Вероятно, Садовский принял открывшуюся ему картину за галлюцинацию от недостатка кислорода в скафандре. Мы выяснили, что он просто заблудился, повредил антенну и случайно обнаружил вход в терминал. Когда после включения пси-защиты подземный комплекс терминала исчез, Садовский мог решить, что он видел иллюзию. Мы это установим и ликвидируем утечку.
– Может быть, ему тоже «кто-то» помог найти вход в терминал?
– Не думаю, – после секундной заминки ответил начальник службы контрразведки. – Кому и зачем это понадобилось? О терминале на Луне знают единицы…
– На Луне расположены не только наши центры, но и базы РК и, возможно, следящие системы СТАБСа. Не исключено, что началась какая-то игра в кошки-мышки по переделу зон влияния, нам необходимо оценить угрозу и первыми нанести удар.
– Мы работаем…
– Плохо работаете, Зидан! Слишком много допускаете проколов!
– Но на Луне мы прокололись впервые! Все, что писали в газетах и журналах о находках НЛО на Луне, о «цивилизации селенитов», – это не наши утечки…
– Я знаю, в разбалансировке этого слоя Регулюма нет вашей личной вины, но ликвидаторы работают по вашим сведениям, по вашим сценариям, а мы в последнее время почему-то сузили ареал влияния на Регулюм. Сделайте надлежащие выводы.
– Слушаюсь, Эльдар Айдарович. Что нам делать с космонавтом? Убрать?
– Это будет слишком заметно, неминуемо начнется расследование, а лишний шум нам ни к чему. Попытайтесь определить круг его знакомых, ограничьте контакты, а потом измените его милиссу.
– Хорошо, попробуем, – спокойно сказал декарх. – Главное – сохранить эту операцию в тайне от «волчиц».
Вместо ответа эвменарх отключил линию связи.
Декарх на это не отреагировал и не расстроился. Он был стар и опытен и думал в этот момент, что изменить милиссу – мировую линию существования конкретного человека – довольно легко, однако зачастую это ведет к непредсказуемым последствиям.
– Хвала Равновесию, – услышал эвменарх слегка гортанный голос декарха. – Есть любопытная информация, Эльдар Айдарович. Кто-то в Москве, в районе железнодорожной станции Новая, грохнул инбу с телохраном.
– Кто? – сухо поинтересовался эвменарх.
– Свидетелей нам пока отыскать не удалось, но, по косвенным данным, это «волчицы» маршалессы.
– Каким образом охотницам маршалессы удалось настичь инспектора СТАБСа, свободно передвигающегося в пространстве и во времени в пределах Регулюма?
– Они тоже имеют портативные хаб-генераторы…
– Все равно это нонсенс. Инбы, как правило, – абсолютники, их почти невозможно запеленговать, а тем более догнать.
– Не знаю, Эльдар Айдарович, но факт остается фактом. Инба уничтожен, его обережник тоже, и все это произошло седьмого сентября в зоне, свободной от виртуального сноса. Может быть, «волчиц» кто-то навел на инбу?
Молчание в трубке, потом сухой голос эвменарха:
– Пошлите в район инцидента седьмого сентября свободного наблюдателя. Во что бы то ни стало узнайте, почему РК охотилась на инбу.
– Боюсь, послав наблюдателя, мы деформируем стабилизированный вариант истории узла.
– Выполняйте.
– Слушаюсь. Что мне делать с вашим сыном? Он закончил обучение и жаждет стать активным агентом внутренней зоны Регулюма.
– Я приготовил ему другую работу. Место декарха «восьмерки» скоро освободится, он займет его.
– Но Теодор еще молод…
– Справится. А пока пусть поработает рядовым ликвидатором.
– Ему еще рано активно вмешиваться в конфликты. Я посоветовал бы дать ему сначала полковничью должность.
– Я подумаю.
– Что мне сказать вашему сыну? Не могу же я ему отказать в приеме на работу в «шестерку».
– Лучший способ ответить отказом – вообще не отвечать. Пошлите его ко мне.
– Слушаюсь. Кстати, не хотелось бы выглядеть кляузником, но… это именно Теодор допустил утечку информации на Луне. Один из космонавтов русского отряда последней экспедиции, Викентий Садовский, наткнулся на запасной лунный терминал, а ваш сын в этот момент отвлекся и…
– Что значит «отвлекся»? Говорите прямо!
– Н-ну… он… ухаживал за девушкой… не закрыл за собой дверь в терминал и… В общем, известно об этом стало только сегодня.
Минутная пауза.
– Где он?
– Ваш сын сейчас в Гималаях…
– Я имею в виду космонавта.
– Садовский благополучно вернулся на Землю вместе с другими членами экспедиции, прошел послеполетную реабилитацию. По моим сведениям, он еще ни с кем не делился своим открытием.
– Почему?
– Ваш сын все-таки заметил проникшего в терминал и включил пси-защиту. Вероятно, Садовский принял открывшуюся ему картину за галлюцинацию от недостатка кислорода в скафандре. Мы выяснили, что он просто заблудился, повредил антенну и случайно обнаружил вход в терминал. Когда после включения пси-защиты подземный комплекс терминала исчез, Садовский мог решить, что он видел иллюзию. Мы это установим и ликвидируем утечку.
– Может быть, ему тоже «кто-то» помог найти вход в терминал?
– Не думаю, – после секундной заминки ответил начальник службы контрразведки. – Кому и зачем это понадобилось? О терминале на Луне знают единицы…
– На Луне расположены не только наши центры, но и базы РК и, возможно, следящие системы СТАБСа. Не исключено, что началась какая-то игра в кошки-мышки по переделу зон влияния, нам необходимо оценить угрозу и первыми нанести удар.
– Мы работаем…
– Плохо работаете, Зидан! Слишком много допускаете проколов!
– Но на Луне мы прокололись впервые! Все, что писали в газетах и журналах о находках НЛО на Луне, о «цивилизации селенитов», – это не наши утечки…
– Я знаю, в разбалансировке этого слоя Регулюма нет вашей личной вины, но ликвидаторы работают по вашим сведениям, по вашим сценариям, а мы в последнее время почему-то сузили ареал влияния на Регулюм. Сделайте надлежащие выводы.
– Слушаюсь, Эльдар Айдарович. Что нам делать с космонавтом? Убрать?
– Это будет слишком заметно, неминуемо начнется расследование, а лишний шум нам ни к чему. Попытайтесь определить круг его знакомых, ограничьте контакты, а потом измените его милиссу.
– Хорошо, попробуем, – спокойно сказал декарх. – Главное – сохранить эту операцию в тайне от «волчиц».
Вместо ответа эвменарх отключил линию связи.
Декарх на это не отреагировал и не расстроился. Он был стар и опытен и думал в этот момент, что изменить милиссу – мировую линию существования конкретного человека – довольно легко, однако зачастую это ведет к непредсказуемым последствиям.
НЕЗНАКОМАЯ ЛУНА
О том, что Стас Панов попал в больницу после автодорожной катастрофы, Вадим Борич узнал семнадцатого сентября, вернувшись из отпуска.
Отдыхал он под Калугой на даче у родителей, намереваясь провести там все три недели отпуска, но пошли затяжные осенние дожди, похолодало, и Вадим вернулся в Москву, где погода стояла не в пример теплее и солнечнее.
Уже второй год Вадим работал в Московской налоговой службе, в звании капитана возглавляя группу физической защиты налоговой полиции. До этого он пять лет прослужил в знаменитой бригаде ФСБ «Альфа», в группе антитеррора, но во время одной из операций по освобождению похищенных в Приморье с целью выкупа людей был ранен (пуля снайпера террористов пробила ему шею навылет, чудом миновав сонную артерию), полтора месяца провел в реанимации, а после этого был уволен из рядов «Альфы», где требовались молодые сильные люди с железным здоровьем и крепкими нервами.
Однако физических кондиций Вадим – метр восемьдесят пять росту, восемьдесят килограмм мышц и сухожилий без единой капли жира, прекрасная реакция – практически не потерял, продолжал заниматься рукопашным боем, одним из возрождаемых русских стилей под названием суев, некоторое время работал инструктором спецподразделений в армии, точнее – в Военно-воздушной академии, но по совету приятеля перешел в налоговую полицию и остался в Москве, где у него была маленькая однокомнатная квартирка в Бибиреве, на улице Плещеева.
Отдыхал он под Калугой на даче у родителей, намереваясь провести там все три недели отпуска, но пошли затяжные осенние дожди, похолодало, и Вадим вернулся в Москву, где погода стояла не в пример теплее и солнечнее.
Уже второй год Вадим работал в Московской налоговой службе, в звании капитана возглавляя группу физической защиты налоговой полиции. До этого он пять лет прослужил в знаменитой бригаде ФСБ «Альфа», в группе антитеррора, но во время одной из операций по освобождению похищенных в Приморье с целью выкупа людей был ранен (пуля снайпера террористов пробила ему шею навылет, чудом миновав сонную артерию), полтора месяца провел в реанимации, а после этого был уволен из рядов «Альфы», где требовались молодые сильные люди с железным здоровьем и крепкими нервами.
Однако физических кондиций Вадим – метр восемьдесят пять росту, восемьдесят килограмм мышц и сухожилий без единой капли жира, прекрасная реакция – практически не потерял, продолжал заниматься рукопашным боем, одним из возрождаемых русских стилей под названием суев, некоторое время работал инструктором спецподразделений в армии, точнее – в Военно-воздушной академии, но по совету приятеля перешел в налоговую полицию и остался в Москве, где у него была маленькая однокомнатная квартирка в Бибиреве, на улице Плещеева.