Головачев Василий. Вне себя

   «Значит, в числомирах с большим превалитетом кресло, в котором я сижу, имеет другую форму?»
   «Совершенно верно, в соответствии с законами того мира. И остальные предметы тоже. Я не проверял, но, возможно, когда-нибудь проверю. Короче, формонавт переходит в разные подпланы Бытия, где действуют другие законы взаимодействий. Это главное, что ты должен помнить».
   «А если меня… или тебя… убьют? Линия прервётся?»
   «Молодец, креативно мыслишь. Нет, похоронят одного Смирнова в родном Ф-превалитете, остальные останутся в своих».
   «Как же ты в таком случае попадёшь в тот числомир, если «родич» мёртв?»
   «Не попаду, но останутся ещё сотни, тысячи других «родичей» в других числореальностях. Но вопрос интересный, я пытался решить его, экспериментируя с переходом в другие живые объекты, но не преуспел, не было времени».
   «Понятно. Значит, я чуть-чуть не дошёл до твоих открытий. Но я никогда не думал о формологии…»
   «О формонавтике? Формологией и у вас интересуются. А формонавтикой, объединяющей обе науки, формологию и числонавтику, занимаются единицы. Я вообще знаю только одного человека, академика Дмитрия Дмитриевича Бурлюка. Точнее – знал».
   «Он погиб?»
   «Исчез. Ну что, отдохнёшь?»
   Прохор почувствовал озноб. Количество полученной информации превысило предел осмысления. Запасы удивления, неприятия и сомнений кончились, наступила апатия, навалилась усталость.
   «Да, пожалуй».
   «Отдыхай, поговорим завтра».
   «Червячок» голоса «родича» из параллельного одиннадцатого измерения, заползший в голову, растаял.
   Прохор очнулся, поднял голову и не поверил глазам.
   В комнате было темно.
   За окном наступила ночь.
   Он просидел в кресле перед включённым компьютером больше четырёх часов!
   Не пытаясь оценить свой первый опыт общения с самим собой, он поплёлся в ванную, искупался и рухнул в кровать.
   Последней мыслью была мысль поговорить с Даном Саблиным, рассказать ему о своих «контактах второго рода».
   Через минуту спасительный сон смежил веки.

Пленница свободы

   Свой двадцать восьмой день рождения Феона справляла в загородном домике родителей, расположенном на берегу небольшого озерца Светлое в пятнадцати километрах от Суздаля. Домик коттеджем назвать было трудно, потому что ему было полвека и принадлежал он кооперативу «Каменковский», созданному ещё в прошлом веке.
   Родители Феоны уехали в город.
   На даче собралось пятнадцать человек, в том числе – шестеро из группы Глеба Мисюры, включая саму Феону и Устинью. Глеб руководил российской командой бейсджамперов уже четыре года и был самым старшим из группы: ему исполнилось тридцать четыре года.
   Он, конечно, знал о существовании Прохора Шатаева, к которому Устинья была неравнодушна, поэтому хотя и пытался с ней сблизиться, но делал это ненавязчиво и деликатно. Из каких-то источников он хорошо представлял себе характер Прохора и верил, что Устинья, девушка красивая и неглупая, разберётся, где её настоящее счастье. Он ждал.
   Не раз об этом заговаривала и Феона, с которой Устинья дружила с института: обе заканчивали физкультурный институт по классу паркура. Так было и в этот раз, когда гости разъехались поздно ночью по домам и подруги остались вдвоём.
   – Ну что ты за него держишься? – возмутилась Феона, статная высокая брюнетка с короткой стрижкой. – Он же самодовольный и вялый, как… как собачье ухо! Даже фамилия у него Шатаев, что совершенно точно отражает натуру.
   Устинья перевернулась на бок, улыбнулась.
   – Ты его мало знаешь. Он умный.
   – Умный! – фыркнула Феона. – Этого мало, девочка моя. Он просто себе на уме и всегда думает только о своей математике.
   – Не всегда, – покачала головой Устинья. – Шатаев он по матери, по отцу Смирнов.
   – Что в лоб, что по лбу!
   – Не говори так. Родственники у него Морозовы.
   – Вот видишь? Законченный родовой тупик: Шатаевы, Смирновы да ещё Морозовы! Чтобы он думал больше о других, его надо вскипятить.
   – Как? – удивилась Устинья.
   – Ограничить, не давать, не подпускать к себе.
   – Да люблю я его, Фея, понимаешь? Поссоримся – я первая бегу через день мириться. Если он хочет близости – да вот она я! Хочу того же. Почему я должна его ограничивать? А после близости и остальное приятно, интересно и необходимо. Да, он математик, и для него числонавтика важнее в жизни, чем я. Но так хочется верить, что он наконец повзрослеет и станет…
   – Кем?
   – Мужиком, – грустно улыбнулась Устинья. – Я ведь ему только добра хочу.
   – Навязанное добро – зло.
   – Я не навязываюсь. Он без меня проживёт. А я без него…
   – Что ты всё за упокой? – снова рассердилась Феона. – Да, он у тебя смазливый, ходит красиво, но ведь и ты не дурнушка? Вон как Глеб за тобой увивается! А он посерьёзней твоего математика будет. Брось его, хотя бы на время, поживи месяц свободно, сам прибежит.
   – Свободно я не умею. Как сказал поэт:

 
Я – узница свободы,
Ты пленник вечной Тьмы.
 

   – Тем более его надо бросить, – вздохнула Феона, обнимая подругу. – Стихи – это хорошо, только в жизни всё гораздо прозаичней и проще. У меня тоже был свой математик.
   – Коля? Он же был электронщиком.
   – Какая разница? Отношение ко всему было таким же, как у твоего Проши. Не успели мы с ним пожить нормально, и так радости мало. – На глаза Феоны навернулись слёзы.
   Устинья погладила её по голове, сама с трудом сдерживая слёзы.
   Николай, друг Феоны, погиб год назад в автокатастрофе, с тех пор она не ждала от жизни ничего хорошего.
   – Не жалей о том, что радости мало, этим ты приобретёшь ещё одну печаль.
   Феона улыбнулась сквозь слёзы.
   – Так и будем друг дружку утешать, то я тебя, то ты меня. А насчёт своего Прохора подумай, ему действительно многого не хватает.
   – Ему не хватает одного: он меня не любит.
   – Вот и уходи от него, – решительно махнула рукой Феона. – Глаза голубые, улыбается приятно, носит классные костюмы, а характер – обнять и плакать!
   – Костюмы он носит от Ральфа Лаурена.
   – Вот-вот, костюмы от Лаурена, рубашки Барбери, галстуки Мачинелла, мокасины Людвига Рейтера, не говоря уже о ремнях Мальберри, но по мне уж лучше демократическая джинса, что носит Глеб.
   – Они совсем разные. Я и сама люблю стильную одежду.
   – От Валентино, – хмыкнула Феона. – Я, что ли, не люблю? Это нормально для женщины, и очень подозрительно, если мужик так тщательно одевается. Что он скрывает?
   – Что он маньяк, – предположила Устинья.
   Феона засмеялась.
   Устинья засмеялась тоже, чувствуя, как становится легче, обняла подругу. Долго печалиться было не в их природе.
   Уже собираясь уходить, через час лёгкой болтовни и воспоминаний, Феона задержалась на пороге комнаты.
   – Что ты там говорила, чем занимается твой Проша?
   – Числонавтикой.
   – С чем её едят? Это раздел математики?
   – Он фанат, много раз рассказывал о свойствах экзотических чисел, знает все их смыслы и тайны. Знаешь, это довольно-таки интересно.
   Феона презрительно повела плечиком.
   – Математика никогда не входила в круг моих любимых предметов. В школе я больше любила географию. Ну, спокойной ночи и приятных снов. Выкинь его из головы.
   Дверь закрылась.
   – Легко сказать – выкинь, – грустно прошептала Устинья, воскрешая в памяти лицо Прохора.
   С его рассеянным взглядом – он так смотрел на всех – она и уснула.

Я тебе верю

   Совладельцу спортклуба «Чемпион» можно было и не вставать в половине седьмого утра, но Данияр Саблин, чемпион Казахстана по боям без правил, а потом и чемпион России, привык вставать в это время и легко поднялся на кровати, опередив будильник ровно на три секунды.
   Фамилией Саблин он был обязан отцу, именем Данияр – матери, которая принадлежала к тому же роду, что и нынешний президент Казахстана.
   Впрочем, на судьбе Данияра это не сказалось никак. Закончив университет в Астане, приближенным к властной структуре Казахской республики он стать не мечтал, а характер взял от обоих: от отца – решительность, упрямство в достижении цели, хладнокровие и реактивность, от матери – терпение, уважение к старшим и великодушие.
   По утрам он бегал по набережной, любуясь рекой и зелёными насаждениями вдоль берега.
   В начала восьмого принял душ, переоделся, позвонил Валерии:
   – Доброе утро. Не разбудил?
   – Завтрак готов, заходи, – ответила подруга, жившая в соседнем доме, напротив Никольской церкви.
   Она работала в МЧС, командовала отрядом спасателей суздальского Центроспаса и была особой очень своенравной. Данияр давно предлагал ей начать совместную жизнь, но Лера почему-то не спешила обзаводиться семьёй, каждый раз ссылаясь на важные, по её оценке, обстоятельства. Основным доводом девушки было утверждение, что она практически не живёт дома, пропадая по делам днями и неделями.
   – Ты не выдержишь, – безапелляционно говорила она, – сбежишь через месяц.
   Данияр возражал, обижался, сердился, потом смирился, понимая, что его настойчивость может восприниматься отрицательно: Лера слишком любила независимость. Ситуация складывалась уникальная: он хотел жениться, сыграть свадьбу, она не хотела. В то время как у друга Данияра, Прохора, всё было ровно наоборот: Прохор встречался со своей девушкой Устиньей давно, однако предлагать руку, сердце и совместную жилплощадь не торопился.
   Лера ждала Саблина в дверях, одетая по-походному.
   Чмокнула в щеку, протянула ключ.
   – Извини, тревога, пожар в торфянике у Змеихи, объявлен сбор. Позавтракаешь, закроешь квартиру. Посуду мыть не надо.
   – Но мы бы успе… – начал ошеломлённый Саблин.
   – Всё, прости, не хочу опаздывать, созвонимся. – Лера ещё раз поцеловала его и исчезла за дверью. Торопливо простучали каблучки по ступеням лестницы, и всё стихло.
   – Вот и вся любовь, – глубокомысленно проговорил он, глядя то на дверь, то на ключи в руке. – Созвонимся. Когда?
   На кухне его ждала творожная запеканка, сметана, холодное молоко в чашке, как он любил, сыр и горячий зелёный чай.
   – Комильфо, – хмыкнул Саблин, разглядывая стол. – Но если честно, стандарт. Придётся твою «Стряпуху» учить по утрам готовить более разнообразно.
   Запеканку тем не менее он съел, посмаковал зелёный чай с лимоном, прибрал на кухне, так как везде любил порядок и чистоту, закрыл дверь за собой и поехал на работу.
   Ездил он быстро, не прибегая к помощи компая. Современные компьютерные системы управления, которыми теперь снабжались выпускаемые автомобили, заботились прежде всего о безопасности пассажиров, поэтому соблюдали все правила дорожного движения, отчего средняя скорость потоков машин в городе не превышала тридцати километров в час.
   Кто любил езду погорячее, отключал компай и водил авто вручную, хотя тоже вынужден был ездить почти с той же скоростью, так как за дорогами вёлся постоянный телекамерный контроль.
   Саблин лихачом не был, однако его спортивный «Киа-Вондер» требовал другого подхода, и он, где можно, включал режим «аллюра», пользуясь услугами антирадара «Стингер-200». Изредка он всё-таки не успевал вовремя сбросить скорость на дорогах Суздаля, но «письма счастья» его обходили, потому что в ГИБДД города работали родственники Данияра, знавшие о его пристрастиях.
   Счастливо избежав встречи с инспекторами и на этот раз, он припарковал машину в подземном гараже спортклуба и поднялся на последний – тринадцатый этаж, где располагался офис управляющего.
   Секретарша Света уже работала. То есть сидела с деловым видом у объёмного дисплея и рассматривала какие-то модные женские костюмы. Увидев входящего босса, она не смутилась, просто переключила новостной канал.
   – Китайцы высадились на Луне, – сказала она радостно. – Здравствуйте, Данияр Тимофеевич. Кофе?
   – Как всегда, с лимоном, – сказал Саблин, проходя в кабинет, который он делил с совладельцем клуба Женей Дряхловым – в целях экономии. Клуб почти не приносил прибыли, и уже давно Женя предлагал организовать на его территории кафе или ресторан, хотя бы безалкогольный.
   Света принесла кофе, вазу с конфетами, кокетливо поправила прядку мелированных волос. Она была симпатична и исключительно сексуальна, к тому же ещё и заботлива, но Саблин держал её на расстоянии, редко отвечая шуткой на её игривый тон. Он был однолюб, в отличие от компаньона, и образ Леры в памяти не тускнел никогда, кто бы ему ни улыбался.
   Забот и проблем у руководства клуба хватало, и не все они относились к организации тренировок и соревнований. Хозяйственной деятельностью занимался Евгений, будучи в хороших отношениях с администрацией города и местными бизнесменами. Саблин же организовывал процессы тренировок разных видов спорта и устраивал состязания, приглашая спортсменов не только из района и области, но и из Москвы, из других городов и из-за рубежа. Особенно ему нравилось организовывать матчи сборных России и других стран по боям без правил, в которых он сам принимал участие.
   Однако этим утром позаниматься делами ему не пришлось.
   В половине десятого внезапно позвонил Прохор Шатаев. Он был хмур, озабочен и сосредоточен.
   – Привет, чемпион. Можешь приехать?
   – Я занят, – сказал Саблин. – Могу подъехать вечером, после работы.
   – Ты мне очень нужен.
   – Что случилось?
   – Не по телефону.
   – С тобой всё в порядке? – забеспокоился Саблин. – Выглядишь как после автоаварии. Или с твоими что?
   – Нет, все здоровы, – мотнул головой Прохор, не реагируя на тон друга. – Хотя, может быть, у меня с головой что-то. Приедешь, сам оценишь.
   – Да что с тобой? – не на шутку встревожился Данияр. – Может, врача вызвать?
   – Когда ждать?
   – Врача?
   – Дан, мне не до смеха. Когда приедешь?
   Саблин посмотрел на разложенные по столу бумаги, на схему в объёме дисплея, показывающую взаимодействие спортивных организаций Суздаля, но отказывать другу не решился.
   – Через минут сорок тебя устроит?
   – Жду, я дома. – Видеообъём айкома погас.
   – Какая муха тебя укусила? – выпятил губы Саблин, размышляя над словами и поведением Шатаева. – Первый раз я вижу тебя таким взъерошенным. Математики такими быть не должны.
   На сборы ушло три минуты.
   Саблин сказал Светлане, что вернётся после обеда, попросил объяснить Евгению, что убыл по делам в исполком Федерации тенниса, и спустился к машине.
   Прохор Шатаев жил в новой семнадцатиэтажке, формой напоминавшей не то корабль, не то утюг. Этот стеклянный сверкающий «утюг» был виден издалека, и многие жители города завидовали владельцам квартир необычного здания. Но Саблин знал, что строили его наспех и недоделки вскрывались каждый год: то щель появится в стыках между плитами либо под пластиковыми подоконниками, то протечёт труба, то засорится унитаз. Правда, Прохору повезло, его квартира дополнительного ремонта пока не требовала.
   Математик встретил его в шортах и шлёпанцах. Он по-прежнему был хмур и рассеянно озабочен.
   – Нет, ты всё-таки заболел, – решил Саблин. – Первый раз вижу, чтобы у тебя не был включён комп.
   – Сядь, – сказал Прохор.
   – Ты меня пугаешь. Убили кого? Тебя бросила Устя?
   – Устя улетела в Норвегию на чемпионат.
   – Ты с ней поссорился?
   – Нет… почти…
   – Почти? Снова обидел?
   – Помолчи, – поморщился Прохор. – Ты мне просто не поверишь.
   Саблин внимательно посмотрел на друга. Он действительно видел его таким растерянным впервые в жизни.
   – Рассказывай.
   – У меня был гость.
   – Я его знаю?
   Прохор криво улыбнулся.
   – Как меня. Его зовут Прохор… Прохор Смирнов.
   – Тёзка? – не понял Саблин.
   – Это Прохор-11, почти что я сам. В своей числореальности он тоже математик, но работает в лаборатории метаматериалов, а не в студии технического дизайна.
   – Что ещё за числореальность такая? Он тоже занимается числонавтикой, как и ты?
   – Он занимается формологией, а теперь ещё и формонавтикой.
   – Ничего не понимаю. Откуда ты его знаешь?
   Прохор глубоко вздохнул, дёрнул себя за вихор, снова пошёл кругами по комнате.
   – Он – это я, только из другого измерения, если хочешь. Теперь слушай и не перебивай.
   Саблин сел.
   Прохор какое-то время ходил по гостиной, дотрагиваясь рукой до мебели, потом начал рассказывать о визите гостя, которого назвал Прохором-одиннадцатым.
   Рассказ длился полчаса.
   Саблин слушал с непроницаемым лицом, не сделав ни одного жеста.
   Прохор выдохся.
   – Закончил? – подождал продолжения Саблин.
   – Да. И я не псих!
   – Верю. Но у меня появились вопросы. Насколько ты сам в теме?
   – Если ты о формологии…
   – О жизни твоего одиннадцатого.
   – Ну, сколько он мне сообщил, столько и знаю.
   – Давай начнём с математики. Объясни мне главное – суть происходящего. Какого дьявола понадобилось твоему «брату-близнецу» из соседнего измерения заявляться к тебе? Что ему нужно?
   – За ним гонятся Охотники.
   – Это я понял. Что за Охотники, почему гонятся?
   – Хорошо, давай сначала, с математики. – Взгляд Прохора прояснился. – Суть происходящего в следующем. Все цифры и числа организуют превалитеты геометрических форм, а глобально – пространственно-временные континуумы. Эти континуумы образуют нечто вроде многослойной «матрёшки» пространств, что и есть Вселенная. Мы живём в Ф-превалитете под номером два, мой гость – в одиннадцатом превалитете, где командуют парадом изменённые по отношению к нашим физические законы. А законы эти формируются геометрией взаимодействий. Если в нашем числомире главная геометрическая форма – тетраэдр, то в одиннадцатом – конгломерат фигур – тетраэдр, куб, гептаэдр, связанные фигурой одиннадцатигранника. Плюс заключённые в цифрах сакральные свойства данной реальности – символические смыслы и действия. Уяснил?
   – Нет.
   – Хорошо, попроще. Версии реальности зависят от чисел и цифр, несущих алгоритм самопроизводства и развития жизни.
   – Теперь понял. Но кто задаёт законы формы в каждом слое «матрёшки»?
   – Отличный вопрос! Ты быстро ориентируешься.
   – Учусь у тебя.
   – Я не успел расспросить своего «брата-близнеца», кстати, там у него фамилия Смирнов… ах да, я уже говорил. Должен быть какой-то задатчик форм и констант.
   – Программа.
   – Базовые параметры задают цифры, а они не являются ни программами, ни реализаторами континуумов. Должен быть именно коммандер, задатчик развития. Если мой «брат» появится, я спрошу у него.
   – Как он это делает – внедряется в мозги?
   – Он владеет встроенным в психику механизмом числовой призмы.
   – Чем?
   – Умеет волевым усилием менять-разлагать спектры чисел и попадать в соседние числомиры. Этот способ он называет формонавтикой. И ещё у него есть эргион.
   Саблин наморщил лоб в усилии понять смысл термина, и Прохор добавил:
   – Энергоинформационный модуль, помогающий ему настраиваться на переход в соседние «слои матрёшки». Он иногда называет его инфобиотоном. Я понял, что это такое, можно будет соорудить нечто подобное из обычных деревянных палочек.
   – Ты хочешь попробовать делать то же, что и он?
   – Почему бы и нет?
   – Рисковый парень! А если нарвёшься на этих самых Охотников? Кстати, кто они такие? Чем грозит встреча с ними?
   – Насколько я понял, Охотники исполняют приказы каких-то Владык. Прохор назвал их Владыками Бездн. Что под этим подразумевается, понять было трудно. А вот почему они гоняются за ним, я уточнить не успел.
   – Может, твой «брат» что-то натворил?
   Прохор перестал мерить шагами комнату, удивлённо посмотрел на Данияра.
   – Я не подумал. Хотя… нет, не верю, он не производит впечатления преступника.
   – Ты посмотри, кто у нас сидит за решёткой: редкая морда производит впечатление преступника. А вот во власти их несметное количество, если судить по сытым рожам.
   – Не обращал внимания.
   – Обрати как-нибудь. Теперь такой вопрос: с чего начинается твоя вселенская «матрёшка»? С какой цифры? С нуля или с единицы?