Головачёва Вера. Фантом является ночью

   Мальчик от такого напора, почему-то забыв, как можно возражать и возмущаться, послушно юркнул на кухню, радуясь возможности хоть ненадолго не видеть лица с усиками. Полотенце, действительно, висело на стуле у окна. Родион от волнения не подумал удивиться осведомленности Афанасия Викторовича. А стоило бы.
   Возвращаясь в зал, он увидел, как в прихожей скоро, словно в армии, собирались ребята.
   – Держись, – полушепотом пожелал Виталька, а Пашка с Артемом только сочувственно вздохнули и все пулей вылетели из квартиры, на ходу застегивая куртки и наматывая на шеи шарфы.
   «Что за странная способность у этого Афанасия Викторовича распугивать народ?» – грустно думал Родион, заходя в зал.
   – Будешь ей делать холодные компрессы, – услышал мальчик мягкий, но чем-то пугающий голос. От него кровь в жилах загустела и замедлила свое движение. Стало не по себе.
   – Что-о? – слабо попытался возразить Родион.
   – И массаж головы, – повысив голос с железными нотками перебил его мужчина с усиками и холодно сверкнул глазами.
   Перед глазами, как кадр из фильма, мелькнула ожившая коляска, мчащаяся с Афанасием Викторовичем по улицам города. Только он не был испуган, как Родион ночью. Он дьявольски смеялся. Смотрел на мальчика, манил его пальцем к себе. И смеялся. А в ухе, как заведенная, болталась из стороны в сторону перевернутая звезда. Моргала холодным, стальным блеском в такт биению сердца Родиона. Скорость коляски стала падать, звезда начала останавливаться. Сердце Родиона тоже.
   Видение мелькнуло и пропало. Остались только пристальные, холодные глаза.

* * *

   – Свобода, – облегченно вздохнул Родион, закрыв последний замок входной двери.
   Он развернулся на сто восемьдесят градусов и блаженно прислонился к холодной кожаной обивке. Сердце на радостях заколотилось быстрее, и счастливый Родион стал отсчитывать удары. Просто не хотелось ни о чем думать в такую минуту, вот он и начал считать. Дойдя до тридцати шести, он сбился, и, радостно рассмеявшись, полулетящей походкой зарулил на кухню.
   Радужное настроение возникло не просто так, а по поводу отъезда Афанасия Викторовича и коляски с Алисой в поликлинику. Как только жуткий мужчина оказался за пределами квартиры, прежняя уверенность в себе вернулась, а вместе с нею и умение мыслить. Например, Родион сразу же сообразил, что если он закроется на все три замка, то Алиса со своей сиделкой наверняка никаким образом не прорвутся обратно.
   В такой счастливый момент никакие банальные котлеты или бутерброды не могли прельстить внимание мальчишки. Только поп-корн и «Фанта». И ничего более. Подзатарившись всем этим, Родион направил курс на свою комнату и включил видак.
   «Граф Дракула» с первых же кадров защекотал нервы. Родион устроился поудобнее в кресле и глотнул «Фанту».
   Отчего вдруг перед глазами возникло лицо Алисы? После слов Витальки оно перестало быть столь непривлекательным, как раньше. И совсем наоборот. Большие черные глаза с разлетающимися в разные стороны, как крылья у птицы, бровями перекрывали экран телевизора, мешая смотреть видео. В голове крутились эпизоды из прошедших дней, когда Алиса выгораживала его перед родителями, когда она подбадривала его...
   – Ну никакого кайфа от просмотра фильма. И здесь мешается, – возмутился в очередной раз Родион. Но как-то вяло возмутился, безинициативно.
   – А вот и мы, – неожиданно услышал он голос за спиной.
   Родион выронил из рук поп-корн и, вздрогнув, обернулся. Он понял, если сейчас он не сможет найти логического объяснения случившемуся, глаза просто вывалятся из своих орбит и покатятся по полу. Афанасий Викторович и Алиса как ни в чем не бывало оказались за спиной, отчего в мозгу мальчишки случилась некоторая несостыковка мыслей. Каким образом им удалось просочиться сквозь дверь, закрытую на три замка?
   – И мой вам совет, – с несходящей с лица строгостью сказал Афанасий Викторович, – закрывайте дверь лучше. Так ведь к вам кто угодно проникнуть может, – и многозначительно посмотрел Родиону прямо в глаза.
   И снова, как вспышка, видение. Он в кипящем котле. Дым мешает смотреть и дышать. Но страшнее всего не это. Обжигающая жара застилает собою все, овладевает мозгом Родиона и оставляет в голове только одну мысль: больно! Кожа, как кипящая смола, покрылась пузырями, которые медленно стали лопаться, растекаясь желтоватой жидкостью. Где-то застыло болячками красное мясо, а сюда не прорывается даже легкий ветерок. Упасть бы в сугроб. В тридцатиградусный мороз. Слезы брызнули из глаз, но, не успев скатиться вниз, испарились.
   Родион закрыл глаза, и видение отступило. Он только чувствовал, как по щеке ползла слеза.

ГЛАВА 5

   – Этого не может быть, – в который раз вполголоса повторял Родион, исследуя все три замка. – Не может быть.
   Он только что закончил разминать ноги Алисы, и Афанасий Викторович, впервые за этот нескончаемый день, отпустил мальчишку отдохнуть. Что самое странное, Родион не только не мог понять, почему дверь смогла открыться перед все больше пугающим мальчишку мужчиной, но и почему он сам, Родион, так беспрекословно подчиняется Афанасию Викторовичу.
   – Гипнотизер он, что ли? – продолжал ворчать Родион.
   Гипнотизер! Мальчишка застыл, ошарашенный догадкой. Дверь выскользнула из рук и тихо прикрылась. Гипнотизер. Вот все и объяснилось: и непонятное послушание Родиона, и щенячий восторг от этого человека со стороны Алисы, и случай с дверью. И страшные видения. Мурашки наперегонки побежали по спине при воспоминании о них. Он просто загипнотизировал Родиона, и мальчишка подумал, что закрыл дверь. А на самом деле никто ее не закрывал! Не могла же эта дверь сама открыться. Сейчас же не открывается.
   Родион для большей убедительности наклонился вплотную к двери. Дверная ручка четко впечаталась в его лоб, а неприятный скрип давно несмазанных петель полоснул по ушам. Сердце раненой птицей встрепенулось, и Родион отшатнулся, с ужасом наблюдая за открывающейся дверью.
   – Ты решил нас встретить? – с порога спросила мама. Родион растерянно сделал жест головой, отдаленно напоминающий утверждение. – Как мило.
   Отец, стоящий за спиной у мамы, недоверчиво окинул взглядом сына, но спросил совсем о другом.
   – Сиделка приходила?
   Родион понял: лучшего времени для избавления от Афанасия Викторовича у него не будет, а все потому, что рядом не было его. Поскольку нельзя подпускать родителей к этому страшному человеку, чтобы он и их не загипнотизировал. А тогда все, прощай счастливая жизнь рядового школьника. Станешь ты, Родион, безвольным рабом.
   – Пришел, – стараясь изобразить праведное негодование на лице, ответил мальчик. – Только он совсем не работает. Никакой пользы от него Алисе.
   – Боюсь, вы ошибаетесь, молодой человек, – прозвучал знакомый лилейный голос за спиной.
   Родион обернулся и увидел ненавистную парочку в дверном проеме. Алиса выглядела цветущей и счастливой, словно шоколаду наелась. Начинавшие сгущаться брови отца моментально разлетелись в разные стороны, а мама широко улыбнулась интересному мужчине.
   – Боюсь, вы ошибаетесь, – повторил Афанасий Викторович, – Алиса чувствует себя превосходно, и, беспокоясь исключительно о ее здоровье, я осмеливаюсь попросить ваших родителей оставить меня на ночное дежурство у постели больной. Безусловно, в том случае, если моя работа им понравится.
   – Конечно, оставайтесь. Мы будем только рады, – просто засияла улыбкой мама, а отец полез за бумажником.
   – Что это будет стоить?
   – Ровно ничего.
   Правая бровь у отца удивленно взлетела, затерявшись в дебрях челки, но не надолго. Дела фирмы больше занимали его мозги. Он положил бумажник обратно в карман и проследовал в свой кабинет.
   – Чувствуйте себя как дома, – уже оттуда крикнул отец.
   – Да-да, – подтвердила мама и засуетилась, – сейчас я вам принесу тапочки, – сказала она удаляясь за ними в комнату.
   «Загипнотизировал», – решил Родион.
   – Не стоит беспокоиться, – скромно улыбнулся Афанасий Викторович. – А вам, юноша, не мешало бы побеспокоиться... – обратился он ледяным голосом к мальчишке. Серьга в ухе коварно блеснула так ярко, что у Родиона выступили слезы.
   Пронизывающий взгляд вызвал перебежку мурашек на спине. Мальчику показалось, что волосы у мужчины зашевелились, и в двух местах... Он не верил своим глазам. Там появились небольшие рожки.
   – А вот и тапочки, – выплыла из-за угла мама.
   – ...побеспокоиться о своей двоюродной сестре, – закончил фразу Афанасий Викторович. Волосы у него вновь были идеально уложены, без каких-либо признаков бугорков.
   Родион, как замороженный, стоял на своем месте, не в силах отойти от шока. Словно в тумане он видел, как мужчина обул тапочки, как он увез в комнату Алису, пропустив прежде маму вперед. В этом тумане он стоял еще несколько минут один.
   – Чертова коляска... Чертова сиделка... Чертова судьба моя... – с нарастающей злобой выпалил Родион и со всей силы ударил кулаком в стену.

* * *

   Опять это страшное ощущение, когда не чувствуешь ног. Снова сон? Родион ущипнул себя и вскрикнул. Не может быть, чтобы это был не сон! И не может быть, чтобы ноги ему вновь отказали! Он широко размахнулся и вложил все силы в удар по коленке. Ничего. Никакой реакции на удар, ни малейшего ощущения.
   Нужно сказать маме, она пожалеет. Отец, скажет: «Никаких проблем», – и решит все: позвонит лучшим врачам города, выправит вывих или еще что-нибудь придумает. Только бы добраться до них.
   В углу скрипнула коляска и подкатила вплотную к дивану. Почему-то ее черный цвет стал отсвечивать красными бликами. Все ту же ненависть излучали каждый винтик, каждый шуруп, вся коляска в целом.
   Только не это! Нет, не такой дурак он, чтобы вновь садиться на это страшное сиденье. Только не та бешенная гонка, в которой он участвовал прошлой ночью.
   Родион отшатнулся от коляски, но слишком сильно. Он не удержался на диване и упал, больно ударившись левым боком о пол. Коляска скрипнула в его сторону, и Родион решил, что она сейчас наедет на него и раздавит. Он уже почувствовал тяжесть на плечах и пояснице. И только ноги ничего не чувствовали.
   Родион уцепился рукою за ножку стола и подтянулся, приближаясь к двери. Нужно было выбраться к родителям в комнату. Он еще раз подтянулся. Еще.
   Скрип коляски одиноко звучал в мертвой тишине. Она, как конвоир, сопровождала мальчика, медленно, не обгоняя, провожая к двери. Она катила за ним следом, а Родион ничего не мог с этим сделать. Боже, до чего же невыносимо быть беспомощным!
   Вот он и в коридоре. Еще немного усилий, и комната родителей.
   Они спали сладко, без предчувствий и как-то странно. Родион не мог понять, почему ему так показалось.
   – Ма-ма! – вложил он немногие оставшиеся силы в крик.
   Родители не пошевелились. Даже не вздохнули...
   Лед испуга овладел пальцами рук, нервная дрожь не хотела униматься. Он понял, что было странным в этом сне. Родители не дышали.
   – Ма-ма-а! – с новой силой закричал он и пополз, как ему показалось, с бешенной скоростью. – Мама, отец, мама, – бормотал он, добравшись до кровати и теребя словно тряпичные тела. Соленая слеза, скатившись, попала в уголок рта, и Родион захлебнулся новым криком. – Чертов Афанасий Викторови-и-ич!
   – Ты меня звал? – прозвучал в ответ спокойный голос.
   Крик оборвался, застряв в горле, и Родиону показалось, что время остановилось. Остановились все движения, все звуки, стук сердец родителей, стук его сердца... Он сейчас не слышал своего сердца. И дыхания... Только дыхание за спиной...
   Родион резко обернулся, и стук сердца возобновился. Но только его сердца.
   Коляска теперь была не одна. На ней восседал пассажир: мохнатый, с задубевшими, слоящимися копытами, беспокойно петляющим между металлических спиц колес хвостом. С головой Афанасия Викторовича.
   – Мне чудится, тебе нужна помощь. Я могу стать твоей сиделкой.
   Афанасий Викторович или черт, Родион ни в чем уже не был уверен, пристально смотрел в глаза мальчика, лишая его остатков воли. Как кролик перед удавом, Родион смотрел в эти желтые зрачки, подчиняясь магии взгляда. Серьга в ухе, мерно покачиваясь, гипнотизировала.
   – Я помогу тебе сесть на коляску, – мягким голосом сказал черт.
   Родион не собирался сопротивляться.
   Афанасий Викторович спрыгнул с коляски, громко цокнув копытами. Переступил на месте ногами, словно необъезженная лошадь. Хвост взметнулся вверх и откинул упавшую на брови челку. Лоб обнажился, явив взору мальчика маленькие рожки. На этот раз они ему не чудились. Они были на самом деле.
   Цокая копытами, как по мостовой, Афанасий Викторович подошел к Родиону и помог ему сесть в коляску.
   – Счастливого пути, – загадочно улыбнувшись, пожелал он и исчез.
   Родион уже знал, что случится дальше. Он безучастно вцепился пальцами в поручни коляски, и она повезла его.
   Опять те же полосы, тот же безудержный ветер. Родиону казалось, вот сейчас его кожа не выдержит бешенного напора масс воздуха, разорвется по швам и сползет назад, в пустоту вихря.
   Он вновь закрыл глаза, и теперь только осязание соединяло его с реальным миром. Он чувствовал ветер, холодную сталь подлокотников в ладонях, чувствовал, как потряхивало коляску на неровностях дороги, как скорость стала снижаться.
   Родион вздрогнул, поняв, что так оно и есть, и открыл глаза. Коляска останавливалась, явив взору мальчика длинный узкий тоннель. Впереди яркий красный свет резал глаза. Становилось жарко. Практически остановившись, коляска вкатила в свет.
   За дымом плохо видно было, но это была пещера. Пещера с разведенным в центре костром. На костре чан. В нем что-то кипело. «Смола», – определил по запаху Родион и вытер со лба выступивший пот. От чана с клубами дыма отделилось темное пятно и направилось к мальчику, цокая копытами. Все труднее было вдыхать дымный, обжигающий воздух. Пятно стало проясняться. Оно знакомо взмахнуло хвостом и откинуло челку.
   Удушье совсем одолело мальчика, и он потерял сознание.

ГЛАВА 6

   Очнулся Родион в постели. Рассвет только занимался, пробиваясь неярким светом сквозь задернутые шторы. Родион страшно замерз, и озноб мучил мокрое от пота тело. В горле першило. Казалось, в воздухе еще ощутим запах гари. Мальчик закашлялся и сел на диван, подогнув под себя ноги.
   «Работают», – отметил он про себя и посмотрел на часы. – «Тоже работают, хотя ночью стояли».
   Глаза слипались от усталости, словно Родион сегодня и не спал, но ложиться не хотелось. Сон мог вернуться.
   Родион бросил взгляд на кровать, где спала Алиса, и непроизвольно вздрогнул. У постели сидел Афанасий Викторович и, не моргая, смотрел на мальчика. Глаза ничего не выражали, словно он спал, не закрывая веки. Родион скорее отвел глаза, боясь нового видения.
   – Доброе утро, молодой человек. Вы плохо выглядите, – сказал мужчина безучастным голосом, не отводя взгляда. – Сон страшный приснился?
   – Нет, – недовольно буркнул в ответ Родион, не желая разговаривать с этим человеком.
   – Думаете, это был не сон?
   У мальчика похолодело все внутри. Неужели он знает о ночном происшествии? Значит, Родион, действительно, не спал?
   – Что ЭТО? – ответил он вопросом на вопрос.
   – То, что заставило вас вскочить сейчас с постели так, словно вас водой окатили.
   Родион облегченно выдохнул: нет, не знает.
   – Не было никакой воды, – пробурчал в ответ Родион и встал одеваться. Не хотелось лишние минуты находиться рядом с этим человеком.
   – А что же было? Огонь? – не отставал Афанасий Викторович.
   У Родиона опять сжалось сердце. Хотелось понять, насколько осведомлен Афанасий Викторович о ночных происшествиях Родиона. Но лицо по-прежнему ничего не выражало. «Словно восковое», – подумалось мальчику. Его стал пугать странный разговор, затеянный мужчиной, и Родион, не отвечая, вышел из комнаты.

* * *

   Ему еще повезло, что сегодня выходной, и родители с утра никуда не торопились. Иначе целый день Родиону пришлось бы провести в обществе двух самых ненавистных для него людей: Алисы и Афанасия Викторовича. Ну разве это жизнь?
   Утром к завтраку сбежались все без разбора. И Афанасий Викторович уселся за стол, кстати, на любимое место отца. Даже Родион не позволял себе такого, а этот ничего, сидит и не краснеет. Что самое обидное, отец совсем не против, мирно примостился на табуретку рядом и не возмущается. А уж если говорить о Родионе, то он вообще кое-как воткнулся на угол стола. А все из-за того, что у некоторых родственниц слишком большие коляски.
   Алиса, наконец-то дождавшись, когда ее станут слушать, болтала без умолку. Кстати, ничего, интересно рассказывала, порою даже смешно. Только Родион ее не слушал. Из принципа. Смотрел в свою тарелку с овсяными хлопьями и повторял про себя дурацкий детский стишок, лишь бы только не слышать этот неприятный голос:

 
"Я видел озеро в окне,
Собаку в брюках на коне...
 

   А голос у нее совсем и не неприятный. Ласковый, что ли?"
   Родион тряхнул головой, отгоняя непрошенную мысль и, с ненавистью уставясь на Алису, с удвоенной энергией увлекся стихотворением:

 
"Я видел утку и лису,
Что пироги пекли в лесу..."
 

   Девочка заметила, что на нее не отрываясь смотрят, и повернулась к Родиону. Брови, как крылья птицы, чуть вздрогнули, оставив на лице недоумение и краску смущения. Алисе очень шло смущаться.

 
"...Как медвежонок туфли мерил
И как дурак всему поверил.
По-моему что-то забыл".
 

   У Родиона все мысли перемешались от этого чуть заметного взмаха бровей. Хлопья вдруг направились совсем не в то горло. Он закашлялся, заодно выругавшись на себя: «Нашел на кого засмотреться». Теперь Алиса, наверное, в душе посмеивается над ним. А может еще и подумает, что он в нее влюбился. Тоже, нашлась королева красоты.
   – А коляску эту мне дед Лохмач подарил, – пришлось слушать Родиону. Со стихами он больше не рискнул экспериментировать. – Ему уже под девяносто лет, а все сам ходит.
   – Зачем же деду нужна была коляска? – с интересом спросила мама.
   – А он раньше на ней ездил. Деда Лохмача еще во Вторую Мировую контузило, да так, что пришлось сесть вот на нее, – Алиса хлопнула ладонью по подлокотнику, показывая, куда же сел после войны Лохмач. – Думали, насовсем. Врачи ему так и сказали: будет у тебя, говорят, персональный автомобиль на всю оставшуюся жизнь. Только дед Лохмач на ней и года не прокатал, сам ходить начал.
   – Я давно говорю, врачам не стоит верить, – заметил отец, – ты их слушай и делай все наоборот. Здоровее останешься.
   – Нет, здесь не врачи виноваты, – возразила Алиса. – Сам дед говорил, что они правильный диагноз ему поставили. Все дело в коляске. Особенная она.
   – Как это? – у Родиона как-то вылетело из головы, что собирался он не только принципиально не слушать девчонку, но и не разговаривать с ней.
   История с коляской его заинтересовала, и очень. А что, если Алиса на самом деле начнет ходить? Вылечится за счет него. А что, от такой коляски всего можно ожидать. Не даром же он уже чувствует, как у него ноги отнимаются. И подарит она потом ему свою коляску. Мол, катайся, твоя очередь.
   – Дед Лохмач рассказывал, что коляска эта ему от знакомого одного досталась. Вроде, тот тоже когда-то не ходил, а потом, когда вылечился, отдал деду и говорит: «Возьми, она тебе поможет». Он и мне так сказал, когда подарил коляску.
   – А ты и поверила, – усмехнулся Родион, покачиваясь на табурете. Он-то думал, здесь действительно какая-то особенность, какая-то загадка. А здесь простая благотворительность. – Неужели ж вы всему поверили? Упасть над вами можно, родичи.
   – Можно и упасть, – двусмысленно отозвался Афанасий Викторович и посмотрел на табурет Родиона. Серьга блеснула.
   Мальчик почему-то испугался этого взгляда, качнулся в сторону, словно уворачиваясь от него, и с грохотом растянулся на полу. Прямо около коляски. Ему почудилось, как от нее дохнуло жаром, а перед глазами мелькнули языки пламени. Запахло палеными волосами.
   Родион вскочил быстро на ноги, и видения словно не бывало. Афанасий Викторович невозмутимо допивал свой чай, даже не глядя на него. Словно ничего и не случилось. Ужасно неудобно было перед родителями, перед девчонкой, которая видела его позорное падение. Все взоры были обращены к нему. Смотрели до обидного сострадательно. Захотелось крикнуть им что-то обидное, чтобы эта жалость в глазах исчезла. Чтобы его не принимали за маленького нерадивого мальчика, который даже на стуле сидеть не может.
   – Скорее я разучусь ходить, чем ты научишься, – с обидой бросил он Алисе.
   Теперь оставалось только гордо уйти, оставляя родственников и сиделку эту усатую переваривать информацию. Он круто развернулся и... Родион не мог понять, как он мог запутаться в собственных ногах. Буквально на ровном месте он растянулся на всю кухню. Опять почудилась гарь. В горле неприятно защекотало.
   Он снова поднялся. После второго падения стыдно было и в глаза смотреть. Скорее в свою комнату, чтобы никто его не видел. Где бы он никого не видел. Он заторопился. И снова упал. Ноги просто подкосило.
   Родион понял, что они отказываются его слушать.
   Словно кто-то приказал обернуться, и Родион повиновался. Афанасий Викторович смотрел прямо на него. Никакой усмешки на его лице, ни жалости. Он словно взглядом говорил: «Ты прав, ты разучишься ходить».
   «Вот в чем дело», – понял Родион, прислонясь спиною к стенке. Вспотевшая кожа особенно остро почувствовала холод камня.
   Все дело в нем самом. Точнее, в его словах. Сначала он сказал, что лучше бы ему быть как прыщавый Антон. Потом. Что потом? Потом он пнул коляску и что-то ей сказал. Что же? Во сне он видел ее? Нет. Она его страшный сон. Вот! Затем назвал Афанасия Викторовича чертовым. Боже, зачем он так его назвал?
   Короче говоря, все те недобрые слова, которые с горяча Родион бросал в адрес Алисы или ее коляски, сбывались. Только сбывались по-своему, не в пользу Родиона.
   Родион не выдержал взгляда этого человека – или не человека – и чуть ли не бегом отправился в комнату. Больше он не спотыкался.

ГЛАВА 7

   Значит, Алиса ни в чем не виновата. А он-то над ней издевался. Вот болван! Перед глазами вновь мелькнули брови-крылья. Глупость какая, так и влюбиться не долго. Родион отогнал навязчивое видение и переключил свои мысли на другое.
   А переключиться удалось только на Афанасия Викторовича. Этот страшный человек делает все, чтобы ему жизнь «Сникерсом» не казалась. Зачем? Почему он свинушную родственницу не достает? Может, они одна шайка? Приехали сюда, чтобы жизнь ему испортить. Нет, как-то неправдоподобно получается.
   Он ведь чувствует себя здесь хозяином. Ходит себе спокойно по комнатам, серьгою сверкает. А сиделкой меня сделал. Подумаешь, работничек. Стоп! Серьгою он не всегда сверкает, а только когда действует его гипноз!
   Безумная мысль закралась Родиону в голову и позволила нервам тревожно защекотать в животе. Что, если сережку эту у него украсть? Но как? Родион даже не видел, как он спит. Когда мальчик засыпал, Афанасий Викторович сидел у постели Алисы. Проснулся – он словно и не пошевелился с вечера: все так же сидел, только смотрел уже не на Алису, а на него. Кстати, когда этот мужчина смотрел на него, Родиона, так пристально, случались все эти страшные вещи. Может, ему очки подарить? Солнечные.
   Родион почувствовал прилив энергии от последней мысли, бодро вскочил с кресла и живо оказался у письменного стола. Там, и только там могли лежать очки, поскольку на этом столе могло лежать все, что угодно. Он стал рыться в завалах своего рабочего места, ставших могильниками для многих вещей. Особо крупные вещи, чтобы не мешали, поочередно пикировали на пол. Очков не было видно. Вниз полетели вещи поменьше. И еще меньше. И еще. Очки бесследно пропали.
   Очистив весь стол полностью и не найдя там то, что искал, Родион разочарованно сел на диван, в надежде собраться с мыслями. Под ним что-то хрустнуло. У Родиона сердце екнуло в предчувствии. Он медленно встал и неторопливо повернулся в ожидании неизбежного. Треснувшим глазом обиженно на него смотрели совсем еще новые фирменные очки, купленные отцом за сто баксов. В них было столько укора.
   «Вот у отца эмоции взыграют», – грустно подумал Родион и поднял очки за дужку. Вторая нервно дернулась и маятником заболталась в воздухе, держась на честном слове. – «А если ее жвачкой закрепить?» – пришла в голову спасительная идея. – "Где-то на столе был «Орбит».
   Родион посмотрел на стол и понял – искать придется ниже. Палас походил на засеянное поле, возделывать которое мальчик ринулся с энтузиазмом. История повторилась с той лишь разницей, что пикировали теперь вещи на диван, а не на пол. Наконец, заветные подушечки были найдены. Родион засунул сразу три в рот, чтобы наверняка хватило. Интенсивный вкус мяты до отказа наполнил рот морозной свежестью.
   Хорошенько разжевав мятный комок, мальчик вынул его изо рта и зафиксировал дужку. Болтаться она перестала, но белый цвет резко контрастировал с матово-черной оправой, выделяясь бесформенным пятном. Черный маркер лежал рядом на полу. Им и воспользовался Родион. Стало лучше.