На третий день они вновь повторили ошибку: стали гоняться за легкой добычей - и сами оказались под огнем вражеских истребителей. Благо, что спаслись на парашютах, но остались, как у нас говорили, "безлошадными". И пока не пришли в полк новые самолеты, они, конечно, не могли участвовать в боях.
   Урок Петухов и Барышев получили серьезный. Призадумались не только они, но и все наши новички: "Дисциплина, брат, не пустые разговорчики!.." И поняли, что бой не прощает ошибок, что побеждает врага лишь тот, кто умеет сочетать мастерство со смелостью, отвагу с точным расчетом, хорошую тактическую подготовку с дисциплинированностью.
   В самый разгар боев под Яссами, помню, собрали весь наш летный состав и проинформировали: на нашем участке фронта появился "Як" с красным коком, на котором летает вражеский летчик. Перелетает линию фронта, приходит к нам в тыл, пристраивается к той или иной группе идущих на задание самолетов и, выждав удобный момент, сбивает наш самолет, затем штурмует дороги - и уходит. Его надо сбить. Но надо проявить осторожность - как бы не атаковать своего "яка" ведь и у нас и в других авиаполках есть "Яковлевы" с красными коками винтов.
   Надо проявлять бдительность. Если появится "як" и будет явно пристраиваться - в любом случае не давать ему заходить в хвост.
   Нам не пришлось встретиться с фальшивым "яком". Вскоре нам сообщили, что он попался: группа наших "яков" расправилась с коварным фашистом. Он не знал, что на наших машинах были уже на коках новые условные знаки. Стал пристраиваться. Тут его и подсекли.
   Воздушные бои продолжались. Но не было в этих сражениях прежнего напряжения. Противник нес большие потери, проигрывал в тактике и не мог завоевать господства в воздухе. Исход был ясен: врага ждал разгром и на этом участке фронта. Но нам не привелось быть свидетелями завершения этой операции: поступил приказ срочно перебазироваться в район Львова. Там готовилось новое наступление. Там мы были нужнее.
   Здесь линия фронта выгнулась дугой в западном направлении. Она как бы показывала, что недалек тот день, когда немецко-фашистские захватчики будут полностью выброшены за пределы наших священных границ, и Родина будет полностью освобождена.
   Дивизия вошла в состав 7-го истребительного авиационного корпуса генерала А. В. Утина. Мы без всякого изучения и облета района боевых действий сразу же включились в боевую работу. Началась Львовско-Сандомирская операция.
   Партийная и комсомольская организации нацелили весь личный состав полка на быстрейшее и успешное выполнение боевых задач. Да мы и сами понимали, что находимся на одном из главных направлений, что нам Верховное Главнокомандование оказало большое доверие, возложив задачу завоевать господство в воздухе и обеспечить надежное прикрытие наступающих войск. Мы понимали, что нам предстоит выдержать упорные и жестокие воздушные бои.
   С самого начала операции наши предположения оправдались. Противник активно вступал в бой. Его бомбардировочная авиация стремилась наносить массированные налеты большими группами. Истребительная авиация немцев все время висела над полем боя. В первых же схватках были потери с обеих сторон..
   Так, утром 16 июля 1944 года шестерка под командованием капитана А. Труда вылетела на прикрытие поля боя в районе Львова. На высоте трех с половиной тысяч метров наши летчики, не успев еще оценить воздушную обстановку, сразу же попали в трудное положение: на них со всех сторон навалились "фокке-вульфы" и "мессеры". Завязался напряженный бой. Противник все больше и больше наседал да нашу шестерку, и в общей сложности его самолетов стало двенадцать. И тут, как на грех, наша радиостанция наведения из-за неисправности не смогла проинформировать летчиков, находящихся выше.
   В воздухе началась самая настоящая свалка. Наши летчики активно вступили в бой, но силы были неравные, - пришлось в основном отбиваться от беспрерывных атак противника.
   Инициативу захватили немецкие летчики. Это было слышно даже по радиоприемнику, установленному у нас на аэродроме. В эфире стоял такой гвалт, что нельзя было не понять: трудно приходится нашим ребятам!
   В результате боя наша шестерка рассыпалась. "Фоккеры" ее изрядно потрепали, и она в течение длительного времени по одному и парами собиралась на свой аэродром.
   Вернулись пятеро. Ивана Руденко в конце боя сбили.
   После возвращения нашей группы командир полка собрал весь летный состав, заслушал доклад летчиков, сделал подробный разбор боя, указав как на его положительные стороны, так и на недостатки. В конце разбора было сделано соответствующее внушение. Мы тяжело переживали потерю Ивана Руденко. Но у каждого из нас все же теплилась тайная надежда: "Может, жив? Может, вернется, как это часто бывало?"
   В последующих боевых вылетах командир полка увеличил наряд самолетов. Была изменена и тактика прихода на линию фронта. При подходе к линии фронта мы тщательно уточняли воздушную обстановку и выходили на передний край на увеличенной скорости полета. Бои по-прежнему были напряженными и изнурительными: фашисты яростно сопротивлялись.
   Вечером того же дня мы уже в составе двенадцати самолетов - двух ударных четверок капитана Г. Речкалова и капитана А. Клубова, четверки прикрытия А. И. Покрышкина (ведущим общей группы был А. И. Покрышкин) прикрывали войска конно-механизированной группы генерала В. К. Баранова. Встретили до тридцати шести Ju-87, четыре Hs-129 под прикрытием восьмерки "фоккеров", которые, подходя к линии фронта, начали перестраиваться в боевой порядок для нанесения бомбового удара по нашим войскам. Обстановка складывалась так, что некогда было занимать выгодное положение для атаки. Каждая секунда имела большое значение. Надо было упредить противника, помешать перестроению и тем самым сорвать прицельное бомбометание.
   Наши ударные четверки Речкалова и Клубова смело врезались в строй "юнкерсов" и с первой же атаки подожгли два Ю-87. Наша четверка под командованием Покрышкина набросилась на "фоккеров".
   Завязался воздушный бой. Сначала на виражах, а затем и на вертикальных маневрах. Инициатива с первых же минут была захвачена нашими летчиками. Напряжение боя с каждой минутой нарастало. "Юнкерсы" стремятся встать в круг и замкнуть его для бомбометания и самообороны, но наши летчики, беспрерывно атакуя, не дают им этого сделать.
   Все перемешалось, только по коротким командам по радио, подаваемым командирами наших четверок, было ясно, что бой идет организованно.
   В тот момент, когда Покрышкин добивал Ю-87, ко мне в хвост пристроился "Фокке-Вульф-190".
   Враг был от меня уже метрах в ста, но, видимо, вынести прицел вперед для упреждения никак не мог.
   Секунда, вторая - и мой самолет мог попасть под трассу "фоккера", но товарищи выручили: они по радио сообщили о нависшей надо мной опасности. Я мгновенно произвел резкий поворот вправо, позволивший мне увернуться от огня "фокке-вульфа" и одновременно прикрыть выход Покрышкина из атаки.
   Длившаяся двадцать минут, эта воздушная схватка носила яростный и ожесточенный характер.
   Наша группа в этом бою сбила 9 вражеских самолетов, не потеряв ни одного своего. В этом бою Покрышкин и Речкалов сбили по два самолета противника, а Клубов, Жердев, Трофимов, Труд и Иванков - по одному. Сработали отлично!
   На разборе Покрышкин объяснил успех высокой организацией боя, дисциплиной наших летчиков, взаимной выручкой, настойчивостью атак и умением бить врага в самое уязвимое место. В заключение в шутку сказал:
   - Это мы взяли у фашистов реванш за утренний бой! На следующий день боевая работа продолжалась обычным порядком. Во второй половине дня летчики, свободные от боевого задания, собрались около землянки командира полка и слушали радиостанцию, настроенную на боевую волну. Как раз группа майора П. Еремина вела бой с истребителями противника. Начальник связи полка майор Г. Масленников усердно записывал радиообмен нашей группы.
   В это время из землянки вышел начальник штаба полка подполковник Датский и тут же с возмущением произнес:
   - Что это там за кавалерист разъезжает на полосе?
   Мы все, как по команде, повернули головы в сторону полосы - и действительно увидели едущего верхом на лошади человека. Ехал он по взлетно-посадочной полосе к знаку "Т", затем развернул лошадь, поехал вдоль знака "Т" и, проехав немного, повернул на стоянку самолетов.
   Подполковник Датский скрылся за дверью землянки. Мы сидели и думали: "Кто это мог быть, что за всадник пожаловал на аэродром?".
   И тут же дверь землянки вдруг распахнулась и радостный начальник штаба крикнул:
   - Ребята! Это Иван Руденко вернулся! Мне сейчас по телефону со стоянки сообщили...
   Мы помчались к стоянке с криком "Ура!". Иван уже спешился с лошади на том месте, где еще вчера стоял его самолет.
   Руденко окружили техники, механики, оружейники и расспрашивали, как его сбили.
   - Иван, здравствуй! - закричали мы хором. - Жив!
   - Да, жив, как видите!
   - Не ранен?
   - Нет! Вот только на этом транспорте, -сказал он, показывая на лошадь, стоящую здесь же рядом, - всю свою мягкую часть разбил. Шестьдесят километров без седла галопом отмахал! Мне пехотинцы предложили. Добирайся, мол, сам, если не возражаешь. Я им говорю, что с детства мечтал стать кавалеристом, да только в летчики попал. Дали мне гнедого, и я, не теряя времени, пустился в путь.
   - Ну, молодец!
   Все мы были взволнованы и рады за Ивана Руденко, что все обошлось хорошо, что он вновь вернулся невредимым в наш родной 16-й гвардейский полк.
   ...27 июля наши наземные войска штурмом овладели городом Львовом, взяли Станислав, Перемышль, Ярослав и вышли на линию государственной границы.
   ПО ЗАДАНИЮ "ОБЩЕСТВА"
   После освобождения нашими войсками Львова мы перебазировались в местечко Лисьи Ямы. Площадка, использовавшаяся в качестве аэродрома, оказалась у небольшой речушки. Взлетно-посадочная полоса была ограниченной длины и даже при нормальном расчете на посадку приходилось в конце пробега намеренно уклоняться вправо, дабы не свалиться с откоса в речку, которой, как шутили авиаторы, почему-то именно здесь захотелось совершить изгиб.
   Но летчики у нас были довольно опытные, техникой пилотирования при взлете и посадке владели в совершенстве, и на этой площадке каждый как бы демонстрировал свое высокое искусство взлетать и садиться.
   Линия фронта уверенно, неотвратимо сдвигалась на запад. Личный состав полка не знал передышки: наземные части успешно наступали, а мы помогали им штурмовыми действиями, прикрывали от вражеской авиации.
   И лишь Военторг не поспевал за нами. А людям позарез нужны были-предметы личного обихода. Казалось бы, мелочи - а без них нельзя!
   Летчики, техники знали, что я порой летаю на связных самолетах. И кто-то "подсказал" командиру нашего полка майору Б. Глинке, чтобы тот командировал меня во Львов за "мелочами". Все, мол, там в Военторге есть пусть привезет. Для "общества".
   Командир долго не соглашался, а потом уступил. Я составил целый список - записал, кому что надо, взял собранные на покупки деньги и с рассветом вылетел на Ут-2 во Львов. Над городом сделал круг, посмотрел с высоты, как мне сориентироваться, и произвел посадку невдалеке от позиции зенитчиков, прикрывавших город. Попросил их посмотреть за машиной, а сам направился выполнять "наказы". Разыскал магазин Военторга, кое-что купил там - зубную пасту и щетки, туалетное мыло, одеколон, крем для обуви, а вот лезвий для безопасной бритвы и бритв в магазине не оказалось. Кто-то посоветовал поехать на городской рынок. Решился: задание надо ведь выполнить - не возвращаться же с пустыми руками!
   На попутных машинах добрался до рынка - большого и многолюдного. Был он обнесен высоким деревянным забором с несколькими воротами. В одни из них и прошел я - и тут же смешался с толпой.
   Сразу же убедился: мне сказали правду. Здесь можно было увидеть что угодно. Купил я и лезвия, и бритвы. В общем, все заказы выполнил. Купил и бутылку вина- очень уж понравилась мне яркая этикетка. Прилечу, думаю, и угощу товарищей. Довольный тем, что не зря слетал во Львов, стал пробираться к выходу. Время близилось к обеду - и надо было собираться в обратный путь. Вдруг толпа закачалась, загудела. - Комендатура! - услышал я чей-то голос. Встреча с патрулями, конечно же, ничего приятного не сулила, и я стал быстрее продвигаться к воротам. Но еще издали увидел там офицера и группу солдат. У каждого, кто покидал рынок, они проверяли документы. Я остановился, чтобы оценить свое неловкое положение. Одет был я в спортивный костюм, "сделанный" из летного комбинезона, - и на военнослужащего похож был не очень... Следовательно, мой внешний вид не мог представлять интереса для патрулей, придирчиво искавших тех, кто нарушил те или другие элементы военной формы одежды, кто вступил в противоречие с уставными требованиями, проявил недисциплинированность.
   Но мало ли что может быть.
   Спросил рядом стоявшего гражданина, что случилось, кого "они" ищут?
   - Да кто их знает, просто так, проверка документов. Это часто бывает.
   "Да, - подумал я. - Дела не весьма важные. Сейчас меня задержат, станут разбираться, что к чему. А солнце уже начинает садиться. Мне же надо обязательно засветло быть на своем аэродроме".
   С этими мыслями повернул я в сторону других ворот. Но и они оказались под строгим и придирчивым контролем.
   Что делать? Пойду, объяснюсь, расскажу все как есть - поймут, надеюсь...
   На выходе меня остановил майор, потребовал документы. Протянул ему удостоверение личности. Майор положил его в общую пачку:
   - Идите в комендатуру! - сказал он и назвал адрес. Я начал было объясняться, но майор ничего не пожелал слушать. Пришлось искать комендатуру. Нашел. Открыл калитку - и увидел во дворе марширующих военнослужащих. Прежде чем вступить в беседу с задержанными, комендант счел уместным проверить их строевую подготовку.
   Направился к дежурному, представился. Капитан недоуменно посмотрел на меня:
   - Вы что, тоже военный? Я ответил утвердительно.
   - А почему в гражданской одежде?
   Стал рассказывать.
   Капитан вышел и минут пять спустя возвратился.
   - Вы посидите здесь, подождите, - сказал он мне.
   Я готов был на все - и на усиленную строевую подготовку и на взыскание за нарушение формы одежды, - лишь бы скорее отпустили: надо сегодня обязательно улететь! Сижу как на иголках, поглядываю на часы, начинаю нервничать: большая стрелка прошла уже полтора круга...
   Вот к дежурному зашел лейтенант и принес целую кипу удостоверений, принадлежавших задержанным. Дежурный вызвал старшину и передал ему документы на регистрацию.
   Я снова обратился к дежурному с просьбой отпустить меня, объяснил, что уже поздно, что мне засветло надо добраться до своего аэродрома, что ночью я, дескать, летать не умею. Но он и слушать не желал: сиди, мол, и жди...
   Тут я забеспокоился всерьез. Не вернусь к вечеру в полк - и начнутся тревоги, поиски.
   Мысль работает лихорадочно: надо искать выход из создавшегося положения! Встал, пошел разыскивать старшину, который унес документы.
   Он сидел в маленькой комнатушке. Перед ним на столе возвышались две стопки документов. Он брал каждое очередное удостоверение, выписывал нужные ему сведения - и перекладывал документ в другую стопку.
   Завел разговор со старшиной, стал объяснять ему, что прилетел издалека, пора возвращаться. Короче, прошу вернуть мне мой документ. Но старшина коротко отрезал:
   - Нет, ничего я не отдам! Идите к дежурному! Круг замкнулся. Что делать?
   И тогда я решил пойти на маленькую хитрость. Но сначала надо, чтобы старшина отыскал мое удостоверение.
   - Товарищ старшина! Проследите, пожалуйста, чтобы не потерялась небольшая фотокарточка, которая хранится в моем удостоверении. Она мне очень дорога.
   Дописав строку, старшина, порывшись в одной из стопок, нашел мое удостоверение, развернул, повертел его в руках и сказал:
   - Ничего здесь нет!
   - Как нет? Должна быть фотокарточка! - стал "нажимать" я, - значит, уже потеряли!
   Старшина, ничего не ответив, положил мой документ поверх еще незарегистрированных.
   "Раньше запишет - скорее отпустят! - подумал я с тайной надеждой. Быстрее бы писал!".
   В это время зазвонил телефон. Старшина что-то коротко ответил, бросил трубку на рычаг и куда-то умчался. Я не долго думая, взял свое удостоверение, положил в карман и выскочил вслед за старшиной. В комендатуре все были заняты своими делами, на меня - никакого внимания. "Эх, была - не была!" - и я быстро вышел на улицу.
   Вскоре я был уже у самолета. Не теряя ни минуты, взлетел и взял курс на свой аэродром. И чего только не стерпишь ради "общества"...
   В полк я прилетел с небольшим опозданием. Доложил командиру о своих "приключениях". Он пожурил меня, а ребята были очень рады и довольны: задание-то я выполнил! Тут же они принялись приводить себя в порядок бриться, подшивать подворотнички, погоны. С превеликим удовольствием освежился и я в этот вечер, побрился и пошел отдыхать. Привезенную бутылку вина решил припрятать до удачного повода. Нашел, как мне казалось, наиболее "безопасное" укрытие - меховой унт.
   Забегая вперед, скажу, что воспользоваться той бутылкой вина мне не пришлось. Вскоре был у нас повод, и я сказал друзьям:
   - Ну ребята - сейчас я вас угощу хорошим винцом! С этими словами я наклонился, пошарил под кроватью, достал свой правый меховой сапог, сунул в него руку - пусто. Опустился на колено, дотянулся до второго унта, пошарил тоже ничего нет.
   Ребята смотрят на меня с недоумением. А я к ним с вопросом:
   - Да ладно, хватит шутить! Это еще больше удивило всех.
   - В чем дело? Какая бутылка, какое вино? Никто, оказывается, ничего не видел, ничего не брал. Лишь впоследствии я узнал, что эта бутылка вина как нельзя кстати подвернулась под руку моему боевому товарищу Косте Сухову и сослужила ему хорошую службу. Шутил я потом: не будь этой бутылки вина, ходил бы ты, Костя, всю жизнь холостяком!
   ИДЕМ НАПЕРЕХВАТ
   Два дня подряд рано утром в одно и то же время над районом нашего базирования в тыл на большой высоте пролетал разведчик Ю-88.
   В конце дня, помню точно - после четвертого вылета на боевое задание- я подошел к самолету Покрышкина. Покрышкин стоял вместе с техником около крыла и давал ему какие-то указания. Я доложил командиру о результатах боевой работы.
   - Хорошо! - ответил Александр Иванович. И, обращаясь ко мне, добавил: Надо нам немецкого разведчика сбить! Покажем Гансу, кто хитрее! Поставь задачу Ухову подготовить самолеты к вылету на 4 часа 30 минут. Подвесные бензобаки на самолетах не ставить! И пусть хорошо проверит кислородное оборудование. Пойдем на большую высоту. "Юнкере" ходит на 8-9 тысяч метров. Понял?
   - Так точно! - ответил я.
   На следующее утро мы с Александром Ивановичем в 4 часа 40 минут уже были в воздухе на высоте 7 тысяч метров.
   Метеоусловия способствовали нам: ни одного облачка и довольно хорошая видимость. Больше высоту не набирали.
   Если разведчик будет идти на высоте 8-9 тысяч метров, то его снизу на фоне неба в косых, мягких лучах солнца легче найти: самолет временами дает отблеск.
   Трасса разведчика стала осью нашего полета. Ходить около нее нам пришлось довольно долго.
   Вражеский разведчик все не появлялся. Мы уже начали беспокоиться: то ли гитлеровский летчик изменил маршрут, то ли сегодня не придет совсем? Все напряженнее всматривались в горизонт над линией фронта, откуда должен идти "юнкерс".
   Наконец он появился еле заметной точкой на горизонте.
   - Идет, по курсу выше! - почти прокричал я.
   - Вижу! - ответил Покрышкин.
   Знакомый силуэт Ю-88 хорошо был виден на фоне неба и с приближением к нам все увеличивался. Сомнений не было: это он! И идет прежним маршрутом.
   - Разворот вправо на девяносто! - скомандовал командир.
   - Понял! - ответил я.
   Мы развернулись. Нет, мы не стали сразу набрасываться на разведчика. Замысел Александра Ивановича я понял: он решил пропустить его подальше в тыл, поближе к аэродрому. Да и вражеские летчики могли раньше времени заметить нас. Чтобы у экипажа создалось впечатление, что мы их не видим, мы продолжали полет с небольшим набором высоты параллельно маршруту разведчика и зорко следили за его действиями. Он по-прежнему, не меняя курса, продолжал полет в восточном направлении.
   Вот он подходит к намеченному нами рубежу перехвата. Покрышкин круто разворачивает свой истребитель в сторону "юнкерса", командует мне:
   - Пошли!
   Увеличив скорость, мы начинаем догонять врага. Теперь обратный путь к линии фронта ему отрезан. Противник уже видит нас, дает газ и с набором высоты пытается уйти. За "юнкерсом" тянутся черные полосы дыма: моторы работают на форсажном режиме.
   Высота 8000 метров. Мы - в хвосте разведчика. Летчик стал со снижением разворачиваться в сторону линии фронта. Но этот маневр - лишь в нашу пользу: быстрее сократилось расстояние.
   Вот дистанция открытия огня!
   - Атакую, прикрой! - приказал командир.
   - Понял!..
   Покрышкин открывает огонь по кабине стрелка, затем переносит его на правый мотор. Из правой плоскости "юнкерса" повалил дым. Самолет загорелся и, пролетев немного, начал крениться на правую плоскость, а затем совсем свалился и стал падать на глазах у всего личного состава полка. Ударившись о землю, он взорвался.
   Мы некоторое время сопровождали его. Но вот взметнулось пламя на месте падения самолета - и мы, круто развернувшись, пошли домой.
   Часть V. САНДОМИРСКИЙ ПЛАЦДАРМ
   ЗА ВИСЛОЙ-РЕКОЙ
   О августе 1944 года на нашем участке фронта в районе Сандомирского плацдарма создалось некоторое затишье. Противник, понимая, что фронт приближается к границе, усиленно совершенствовал свои оборонительные рубежи, на переднем крае и в глубине обороны развивал систему траншей, строил укрепления, оборудовал полосы препятствий. Шла перегруппировка войск. Гитлеровское радио хвастливо трубило о неприступности оборонительного вала на Висле, о который, мол, разобьется Советская Армия.
   Войска 1-го Украинского фронта, не теряя времени, готовились нанести врагу очередной удар, а пока что скрытно перегруппировывались, накапливали боеприпасы и горючее, готовили к боям технику, подтягивали резервы. По ночам на проселочных дорогах непрерывно гудели моторы - шли танки, самоходки, автомашины...
   В сложившейся обстановке сократились и действия авиации: они в основном сводились к разведывательным полетам и поискам отдельных "охотников". Но стоило появиться в небе самолету, как спокойствие сразу же нарушалось, Откуда только не подавали "голоса" многочисленные зенитки! Снарядов не жалели ни на вражеской стороне, ни на нашей. И орудия палили, пока самолет не выходил из зоны огня. Нередко случалось, что снаряды доставали его, и тогда он отвесно падал, растягивая сверху вниз дымный след.
   Наш полк, по-прежнему, стоял в Макшишуве и готовился к новым боям. Почти ежедневно, парами и в одиночку, стартовали в небо лучшие воздушные разведчики - Николай Старчиков, Вениамин Цветков, Павел Еремин. Они забирались глубоко во вражеский тыл, внимательно изучали обстановку, зорко следили за тем, что там происходило, и доставляли в штаб ценные сведения: о перегруппировке войск, движении фашистских танковых колонн, системе обороны на том или другом участке.
   Исходя из добытых разведчиками сведений, а также используя поступавшие в штаб другие данные, командир принимал решение: выпускал на поиск "охотников" - Аркадия Федорова, Николая Трофимова, Григория Речкалова, Александра Клубова и других.
   Помню, было это 25 августа, вдвоем с Григорием Речкаловым нам предстояло вылететь в район Сандомир - Кельце - Линчув. Задача: уничтожение воздушного противника, штурмовка автотранспорта, создание "пробок".
   Взлетели в полдень. Маршрут был разработан с учетом расположения вражеских аэродромов и наиболее вероятных осей полета гитлеровской авиации. Погода в нашем районе устанавливалась неплохая. Правда, облачность была десятибалльной, нижний край - на высоте 3000- 3500 метров, видимость - 6 километров, небольшая дымка.
   На траверзе Сандомира набрали высоту и шли под облачностью в боевом порядке "правый пеленг", близком к "фронту". Небольшими отворотами вправо и влево я маневрировал, чтобы лучше просматривалось воздушное пространство задней полусферы.
   Прошло еще несколько минут, и впереди внизу зазмеилась линия фронта. Мы стали снижаться, чтобы посмотреть, нет ли над передним краем вражеских самолетов (на фоне облачности их лучше было видно). Кроме того, снижаясь, мы увеличивали скорость, что в данный момент также было необходимо. Самолетов противника над линией фронта не было.
   Высота 2600 метров, скорость - 650 километров в час. Снова набираем высоту и идем под самой кромкой облаков. В шлемофоне раздается команда Речкалова:
   - "Пятьдесят пятый!" Я - "сороковой". Входим в облака, курс - двести восемьдесят. Выход - по моей команде.
   - Понял! Я - "пятьдесят пятый"...
   Самолет Речкалова нырнул в облака. Небольшим движением ручки на себя перевожу истребитель в угол набора - и сразу же оказываюсь в молочном плену. Докладываю ведущему. Он велит продолжать полет тем же курсом. А минут пять спустя приказывает выйти из облачности.
   Небольшой правый крен - и моя машина с трехтысячеметровой высоты быстро снижается и выходит из облачности. Впереди слева, на удалении 400-450 метров, вижу "сороковку",. Даю газ и, заняв прежний боевой порядок, подстраиваюсь к Речкалову. Докладываю, что все в порядке.