Голубев Глеб Николаевич. Долина, проклятая аллахом

   — Простите, я привык пользоваться своим…
   С этими словами он вынул из кармана кожаный потрепанный футляр, расстегнул его и достал тускло сверкающий медный скальпель. Нож был какой-то непривычной формы, видимо, старинной работы.
   — Перешел ко мне по наследству от отца, — пояснил доктор Али, благоговейно держа скальпель в своих тонких пальцах. — Пользуюсь только им. Мой отец ведь был, как и я, ветеринаром.
   Он склонился над столом и одним стремительным и легким взмахом скальпеля вскрыл тушку суслика. Еще несколько точных надрезов — и доктор Али выпрямился, коротко сказав:
   — Все.
   Мы переглянулись. В самом деле: вскрытие заняло буквально две минуты. Суслик был отпрепарирован с таким поразительным мастерством, какого мне еще не приходилось видеть.
   Тут уже я не мог удержаться и сказал то, что давно вертелось у меня на языке:
   — Дорогой доктор Али! Если бы вы согласились помогать нам!
   Он коротко засмеялся и покачал головой.
   — Поверьте, вы переоцениваете меня. Я простой ветеринар и вряд ли смогу быть вам полезен. Я в самом деле ветеринар, каким был и мой покойный отец, — упрямо повторил он в ответ на мой протестующий жест. — Вы, может быть, подумали, что я называю себя так из скромности, а работаю вместе с уважаемым доктором Шукри в его больнице? Нет, я служу в местном ветеринарном надзоре и немножко подрабатываю частной практикой. Очень мало, потому что хлопот у нас, овечьих лекарей, здесь, как вы сами понимаете, хватает. Пожалуй, даже знающий ветеринар в наших краях нужнее хорошего хирурга. Поэтому не обижайтесь, что я не могу принять вашего любезного предложения, хотя, поверьте, весьма ценю его.
   Он сам вымыл свой старомодный скальпель, тщательно вытер его и любовно спрятал в потрепанный чехол. Потом снял халат, коротко поклонился нам и пошел к своей лошади, встретившей его негромким ласковым ржанием. Доктор Али легко вскочил в седло, помахал нам рукой и через минуту скрылся за поворотом тропы.
   — Да, талантливый малый, — с уважением произнес Николай Павлович. — И в микробиологии разбирается, мы тут с ним немного потолковали, пока ждали вас. Жалко, что не согласился. Ну ладно, займемся делами, их у нас немало. Да и сроки поджимают.
   Они с Женей опять взялись за сусликов и песчанок, а я за своим столом проверял москитов. Работа ювелирная, под стать легендарному Левше, что блоху подковал.
   Среди пойманных нами возле поселка москитов нашлись три вида, не встречавшихся прежде. Но ни в одном из них не было вибрионов Робертсона…
   Вечером, как уже стало традицией, возле жарко пылавшего костра открылось очередное заседание нашего научно-дискуссионного клуба.
   Опять, собственно, ничего нового мы не узнали. Женя обнаружил проклятых вибрионов даже в убитой змее гюрзе и в случайно подстреленном диком горном голубе. Только их еще не хватало!
   Что делать дальше? То же самое: все расширять и расширять круг подозреваемых, закладывать новые и новые лабораторные опыты. Пока мы шли наугад, в полной темноте. Одно светлое пятно: москиты явно неповинны в распространении болезни.
   Так прошло три дня, однообразно и довольно бесперспективно. С утра мы отправлялись на ловлю грызунов и клещей. После обеда изучали добытые материалы в лаборатории, снова и снова рассматривая в микроскопы вездесущие вибрионы. Они попадались буквально всюду: в крови варана, подстреленного дотошным Николаем Павловичем, в крови сизоворонки и степной лисицы, глупого кеклика — каменной куропатки и летучих мышей, пойманных нами однажды вечером прямо в лагере. Список подозреваемых грозил разрастись до бесконечности…

КАК СЛЕЗА НА РЕСНИЦЕ…

   — Давай сегодня поднимемся выше, в предгорья, — предложил Женя. — Может, повезет, и архара подстрелим.
   Я согласился. Консервы нам надоели. А повод для охоты был: надо проверить всех обитателей долины, в том числе и архаров, хотя, конечно, вряд ли эти осторожные и пугливые красавцы, сторонящиеся людских поселений, могут распространять болезнь.
   Мы несколько раз любовались, как архары паслись высоко в горах, обступивших со всех сторон долину. Казалось, до них совсем нетрудно добраться, всего каких-то три-четыре километра.
   Но это первое впечатление оказалось весьма обманчивым. Сначала мы долго карабкались по скалам, обливаясь потом. Затем нам повезло, наткнулись на охотничью тропу, идти стало полегче. Но тропа привела нас к совершенно отвесной скале, по склону которой над бездонной пропастью тянулся овринг…
   При виде его у меня сердце упало. «Висячие тропы» — овринги я встречал и раньше на Памире и даже ходил по ним. Но то были заправские мосты по сравнению с этим оврингом, по которому нам предстояло пройти теперь.
   Бревно шириной в ладонь висит на каких-то колышках и сухих арчовых ветках. Дальше второе бревно, укрепленное уже совсем непонятно на чем. Как ухитрились их втащить сюда и подвесить на совершенно отвесном обрыве, уму непостижимо.
   А сверху еще льется маленький ручеек. Бревна мокрые, скользкие. А внизу…
   Нет, вниз лучше совсем не смотреть. Там все тонет в голубоватой дымке, дна ущелья не видно.
   «Путник, будь осторожен! Ты здесь как слеза на реснице», — вспомнилась мне памирская поговорка, сложенная вот про такие дорожки.
   — Ну, это и есть овринг? — деловито спросил Женя.
   Я только молча кивнул.
   — Неплохо. Цирковой номер: баланс с кипящим самоваром на лбу, А как же они его строили? Сверху, что ли, спускали бревна?
   — Вероятно, — с трудом выдавил я.
   — Ладно, раз построили, надо идти. Давай шагай.
   — А может, поищем другую тропу?
   — Асфальтовую? Да ты что, трусишь? Ведь говорил, будто прыгал как козел по оврингам где-то на Памире. Так расписывал, завидно становилось.
   — Там другие.
   — Тут отступать поздно. Ты посмотри, архары-то прямо ждут! Видишь?
   Я ничего не видел, кроме овринга…
   — Ладно, давай я первый пойду. — Он отодвинул меня в сторону, словно какой-то неодушевленный предмет, и осторожно пошел по скользкому бревну.
   Шаг, второй, третий… Женя высокий, здоровенный, бревно под ним громко скрипело. Но он шел все увереннее, так, что мне стало обидно. Ведь никогда раньше оврингов и в глаза не видел, а вот шагает же с ухватками заправского циркача.
   И вот он уже на той стороне!
   Зажмурившись, я тоже ступил на бревно. Качается, пружинит… Но ведь Женька-то прошел!
   Я сделал еще один неуверенный шажок? Бревно заходило ходуном подо мной. Я приник к мокрой скале, за воротник мне текла ледяная вода…
   Так я стоял над бездной, зажмурившись и судорожно вцепившись немеющими пальцами в скользкий камень, и не решался шагнуть ни вперед, ни назад.
   — И долго ты собираешься так стоять? — насмешливо спросил Женя.
   Я ничего не ответил. Боялся, что если заговорю, то даже от такого усилия сорвусь и полечу вниз, в синеватую бездну.
   Все-таки я поборол себя и сделал шаг вперед, потом второй, третий…
   Еще три неуверенных шажка… Женя протянул свою длинную руку и втащил меня на площадку.
   — Идем скорей, архары рядом, вон за той скалой! — торопил он меня.
   — Погоди, дай отдышаться.
   — Ладно, никуда они от нас не уйдут.
   Однако скоро мы убедились, что торжествовать еще рано. Трижды подкрадывались к пасущимся архарам так близко, что могли спокойно прицелиться наверняка. Но каждый раз, пока целились, архары исчезали словно привидения. Я даже не понимал, куда они деваются: не то превращаются в камни, не то проваливаются под землю.
   Мы страшно устали, прыгая сами, будто козлы, по скалам под палящим солнцем.
   Пот лил с меня в три ручья, он противно щипал глаза, мешая целиться.
   Сердце у меня бешено колотилось. Во рту так пересохло, будто я не пил уже целую вечность.
   И только злость давала мне силы снова и снова карабкаться по скалам вслед за убегающими архарами.
   Один раз мы совершенно неожиданно застали их спящими. Подошли к краю обрыва, заглянули вниз — и обмерли.
   Прямо под нами всего в каком-то десятке метров преспокойно лежали и безмятежно нежились на солнце четыре архара — старый лохматый козел и три самки. Они не замечали нас. Возле них пасся сурок, на него они тоже не обращали никакого внимания. И ветер дул с их стороны. Редкостная удача!
   Женя погрозил мне кулаком, чтобы я не шелохнулся, и начал осторожно целиться. Я затаил дыхание, словно сам вместе с ним спускал курок…
   В тот же миг проклятый сурок пронзительно засвистел, поднимая тревогу, и архаров точно ветром сдуло. Только загремели камни из-под копыт!
   Женя так разозлился, что трижды, уже не целясь, выпалил им вслед. Хотел пристрелить предателя-сурка, но его, конечно, тоже след простыл. Вот неудача!
   И все-таки нам повезло. Один архар словно сам нарочно подвернулся Жене под выстрел. Он выскочил из-за скалы… Женя молниеносно вскинул винтовку. Грохот выстрела долго перекатывался среди скал.
   — Ты посмотри, какие рога! — восхищался Женя, прыгая вокруг архара. — А крупный какой, теперь мы свежим мясом надолго обеспечены!
   Мы тщательно собрали клещей, прятавшихся в густой шерсти архара, и, связав ему ноги, потащили убитого козла в лагерь.
   Он как будто с каждым нашим шагом становился тяжелее. А как перетащить его через проклятый овринг?
   — Смелей! — скомандовал Женя.
   Я первым ступил на шаткий, пружинистый мостик. И шел по нему медленно, но без остановок, словно лунатик по карнизу, глядя прямо перед собой и ничего не видя.
   И вдруг правая нога моя куда-то резко провалилась…
   Руки у меня были заняты, я приник к скале всем телом, боясь пошевельнуться.
   Потом взглянул себе под ноги и тут же зажмурился, еще крепче прижимаясь к скале…
   — Ты чего остановился? — спросил сзади Женя. — Опять трусишь? Шагай, а то архара уроним.
   — Шагать некуда, — еле выговорил я.
   Прямо передо мной зияла пропасть. Одно из бревен, по которому мы благополучно перешли всего несколько часов назад, куда-то исчезло. Вместо него был провал шириной метра в три.
   — Это Хозяина работа, — сказал Женя. — Не иначе как он овринг разрушил. Надо как-то чинить. Давай пятиться назад, положим архара и наломаем веток.
   Пятиться назад? По этому узенькому бревну да еще с архаром в руках? Я бы с удовольствием втиснулся в скалу еще глубже, да, жалко, она не поддавалась.
   От напряжения у меня начали дрожать ноги. И чем больше я старался унять эту противную дрожь, тем сильнее она становилась. Казалось, вся скала начинала ходить подо мной ходуном. Было такое чувство, словно я плыву куда-то.
   — Не тряси овринг, а то еще дальше обвалится! — крикнул Женя.
   — Это не я. Это он сам…
   — Какого черта сам! Ты его раскачиваешь. Чего ты приплясываешь, словно обезьяна?
   Я не успел ничего ответить, потому что мы вдруг услышали чей-то гортанный голос, раздавшийся откуда-то сверху, словно с неба:
   — Я сейчас помогу вам.
   От удивления я в самом деле чуть не сорвался. А Женька даже присел, озираясь вокруг.
   На выступе скалы стоял, опершись на винтовку, загорелый худощавый человек лет тридцати в туго подпоясанном сером халате и шапке из лисьего меха.
   — Что он сказал? Откуда он взялся? — растерянно спросил Женя.
   Незнакомец исчез за скалой, и мы услышали треск ломаемых сучьев арчи. Он несколько раз появлялся с охапками узловатых сучьев, складывал их и уходил снова. Наконец незнакомец, все время ободряя нас гортанными окриками, начал быстро и ловко наращивать провалившуюся часть овринга. Даже в своем трудном положении я не мог не залюбоваться, как он ловко это делал, словно и не висел над бездонной пропастью.
   Не прошло, наверно, и получаса, как работа была закончена. Наш спаситель сам первый встал на пружинистые ветки, чтобы показать их прочность, и протянул мне смуглую крепкую руку. Я ухватился за нее и наконец-то очутился на прочной, некачающейся земле.
   Тут нервное напряжение дало себя знать, и я опустошенным мешком вяло опустился на горячие камни. Женя сел рядом, протянул незнакомцу пачку сигарет. Тот поблагодарил, приложив обе ладони к груди.
   — Он кто, охотник? — спросил Женя.
   Я перевел его вопрос.
   Наш спаситель кивнул.
   — Меня зовут Селим, — коротко сказал он.
   — Мой товарищ не знает фарси, — пояснил я. — А живешь здесь, в долине?
   — Сейчас нет. Нельзя. Разве вам не сказали, что в долине жить сейчас нельзя? Там смерть.
   — Мы знаем.
   — И не боитесь? Видно, очень большая нужда заставила вас разбить свой лагерь в долине. Или вы знаете слово против болезни, как Хозяин?
   Я начал объяснять охотнику, кто мы такие и зачем пришли в долину. Он слушал внимательно, склонив голову и время от времени кивая. Потом вдруг засмеялся, неожиданно качая головой, и в ответ на наши удивленные взгляды пояснил:
   — Простите мою невежливость, но я не мог удержаться. Я смеялся не над вами — над людской глупостью. Ведь все в поселке уверены, будто вы пришли сюда искать заветный клад Искандера Двурогого. Моих земляков можно понять. В самом деле: что может в человеке пересилить страх смерти? Только жажда денег.
   Я рассказал Жене, какие легенды уже ходят о нас.
   — Значит, вы не ищете золото? — спросил охотник, во время нашего разговора с Евгением внимательно наблюдавший за нами.
   — Нет, — успокоил я его. — Мы ищем только болезнь.
   — Ее искать не надо. Она всюду. Она сама вас найдет.
   — Всюду — значит нигде, — ответил я. — А мы должны узнать точно, где она прячется.
   — Для этого твой товарищ и охотится за песчанками и птицами? Я долго не мог понять, для чего он это делает, вместо того чтобы охотиться за архарами. Ведь песчанок не едят даже нищие.
   Вот как, значит, не один старик следит за нами…
   Я стал объяснять, для чего нам нужно исследовать не только всех животных, птиц, но и насекомых, обитающих в долине.
   Когда я упомянул летучих мышей, Селим перебил меня:
   — Летучих мышей много в пещерах над Сиобом. Но туда трудно добраться. Надо сверху. — Он показал рукой. — Берегом не пройти.
   Я перевел его слова Жене, пояснив, что именно мой товарищ занимается охотой за различными зверями, меня же интересуют больше насекомые — клещи, комары.
   — Там есть и клещи, — сказал охотник. — Их полно в пещерах.
   — Надо непременно там побывать, — сказал я Евгению.
   — Попроси его поподробнее объяснить, где это.
   Я расстелил на камнях карту, и Селим стал показывать, где именно встречаются различные животные. Мы тут же делали пометки на карте.
   — Он великолепно знает тут каждый камешек, — сказал с завистью Женя. — А я многое упустил. Вот тут проходил не раз, а никакой колонии песчанок не заметил. И об этих пещерах над рекой понятия не имел. Слушай, а не удастся ли его уговорить, чтобы нанялся к нам проводником и охотником? Это было бы здорово.
   — Вы не могли бы помогать нам? — спросил я у охотника. — Отстреливать грызунов, быть проводником? Мы хорошо заплатим.
   Он покачал головой и, усмехнувшись, ответил строкой Хайяма:
   — «Ведь в царстве бытия нет блага выше жизни…»
   — Боится, — понял Женя и без моего перевода. — Жаль. Ну ладно, пошли в лагерь, а то без обеда останемся. Может, он пообедает с нами?
   Селим покачал головой в ответ на мое приглашение, поблагодарил и сказал:
   — Нет, я обойду долину горами. Там есть тропы.
   Мы попрощались с ним, опять взвалили убитого архара на свои ноющие от усталости плечи и двинулись по каменистой тропе в лагерь.
   Пока мы добирались до него, уже начало смеркаться.
   — Ну всыплет нам Мария, что так поздно возвращаемся, — мрачно сказал Женя и сокрушенно покачал головой. — Надо бы что-нибудь придумать.
   — А что придумывать? Зато архара добыли.
   Но, к нашему удивлению, никакой бури не последовало. Мария только спросила, даже не очень грозно:
   — Где это вы пропадали?
   А на архара даже не взглянула. Мы с Женькой переглянулись и пожали плечами.
   — Ты не заболела? — сочувственно спросил он у жены.
   — С чего ты взял? Просто устала немножко. Трудный денек выдался.
   Было что-то такое в ее тоне, что мы оба внимательно посмотрели на нее. Мария даже смутилась под нашими взглядами, стала поправлять волосы.
   — Слушайте, ребята, — вдруг тихо сказала она. — Я, кажется, обнаружила следы нового вируса.
   — Какого вируса? — опешил я.
   — Не знаю, пока трудно сказать. Но, по-моему, еще неизвестный.
   — В тканях погибших от болезни Робертсона?
   — Да.

АЛИБИ ВИБРИОНА

   Это неожиданное открытие Марии не столько обрадовало нас, сколько озадачило. Оно вдруг смешало все карты. Мы и так топтались на месте, находя всюду злополучные вибрионы, а теперь вдруг неожиданно появился на сцену какой-то вирус.
   Без электронного микроскопа увидеть вирус мы не могли. Но следы его разрушительной работы легко было рассмотреть и в обычный микроскоп на тонком слое тканевой культуры, которую Мария три дня выращивала в термостате. Ткань превратилась в мрачное кладбище изувеченных, разрушенных клеток.
   Да, сомнений не оставалось: это поработал невидимый вирус. Но каковы его свойства? Связан ли он как-то с болезнью Робертсона или не имеет к ней никакого отношения? Может быть, он просто случайно оказался в организме погибших больных?
   Ответить на эти вопросы могли только новые опыты. Программу их мы наметили тут же, у полуночного костра.
   Решили освободить Марию от всяких забот по хозяйству, чтобы она могла все время проводить в лаборатории, поручив пока обязанности «отца-кормильца» Николаю Павловичу. А нам с Женей предстояло добыть побольше и клещей, и москитов, и разных грызунов, чтобы проверить их теперь еще и на зараженность вирусом.
   Но когда на следующий вечер, нагруженные богатой добычей, мы вернулись в лагерь, нас ожидала еще более невероятная новость. Заслышав еще издали наше приближение, из лаборатории выскочила Мария и замахала рукой, торопя нас. Встревоженные, мы почти побежали к ней, с трудом переводя дыхание.
   — Что еще стряслось? — спросил я.
   Она ответила упавшим голосом:
   — Второй вирус…
   — Где? Откуда он взялся?
   — В срезах мозговой ткани.
   Мы вошли следом за ней в лабораторию, где сидел задумчиво в уголке Николай Павлович. При виде нас он недоумевающе пожал плечами.
   Я приник к микроскопу. В самом деле: разрушенные клетки питательной ткани под окуляром заметно различались между собой. Тут, несомненно, поработали разные вирусы-невидимки.
   — Час от часу не легче! — буркнул я. — Откуда он взялся, второй?
   — В спинномозговой жидкости только один вирус, а в этих материалах, из срезов головного мозга, почему-то два, — жалобно сказала Мария. — Ничего не понимаю.
   — Чего тут непонятного, — сердито ответил ей Женя, отрываясь от микроскопа. — Нечисто работаешь. Загрязнила опыт, вот и все дело. Теперь начинай сначала.
   Мария гневно посмотрела на мужа, но ничего не сказала, прикусив дрожащую губу.
   Я посмотрел на Николая Павловича. Он снова пожал плечами, потом мягко сказал:
   — Ну, это ведь легко проверить. Конечно, придется повторить опыт.
   Позднее, как говорится, «задним числом», нелегко бывает установить, когда именно и почему вдруг приходит новая идея, резко меняющая весь ход исследований.
   Наверное, все дело было в том, что Мария обнаружила этот новый загадочный вирус. Его появление как-то сразу внушило нам некоторые подозрения насчет вибрионов, только мы пока еще этого не сознавали.
   Слишком уж много появилось «подозреваемых». За кем же из них следует установить особое наблюдение?
   Вместе с Машей мы заново «начинили» куриные яйца мельчайшими капельками суспензии крови покойного охотника и заложили их в термостаты. Были приняты все меры предосторожности, чтобы в чистоте опытов сомнений уже не возникало.
   После трех дней томительной неизвестности мы с трепетом склонились над микроскопами…
   Да, вот они, следы разрушительной работы вирусов. И опять разные! Значит, вирусов все-таки два вида, а не один.
   Но не везде они встречаются вместе. В крови погибшего охотника скрывается лишь один «преступник», мы решили его назвать «вирус А». А вот во всех образцах тканей, взятых из мозга покойного, поработал вместе с ним и второй невидимка — «вирус Б».
   Странно…
   — Может, часть материала была каким-то образом засорена этим «вирусом Б» еще в больнице? — задумчиво произнесла Мария.
   Я тоже подумывал об этом. Но разве можно обидеть такими подозрениями доктора Шукри? И все-таки проверить это необходимо, только осторожно, деликатно.
   — Надо будет провести повторные анализы, — сказал я. — А пока проверить на вирусы все образцы, в которых мы уже нашли вибрионы.
   — Я только этим и занимаюсь, — ответила сердито Маша.
   Она целыми днями возилась в лаборатории, заражая взятыми у различных грызунов, клещей и москитов пробами сотни куриных яиц и укладывая их в термостаты. А рядом в клетках сидели подопытные мыши и морские свинки, давно зараженные вибрионами, и как ни в чем не бывало поглядывали на нас. Никто из них явно не спешил заболеть.
   И вот настал день, когда Маша сказала нам за обедом:
   — А не кажется ли вам, братцы, что мы стали жертвами внушения?
   — То есть? — насторожился Женя.
   — Не водит ли нас за нос почтенный доктор Робертсон и возбудителем служит вовсе не вибрион?
   — У меня, признаться, тоже возникали подобные опасения, — сказал Николай Павлович, теребя выгоревшую на солнце бородку. — Когда я последний раз ездил в поселок на базар и видел там у реки черные шатры беженцев из этой долины, то подумал: а не проверить ли нам у них кровь, у здоровых? Этим, кажется, никто не занимался.
   Идея была интересная, и мы решили проверить ее, не откладывая, а заодно взять и материалы для повторных анализов.
   На следующее утро мы отправились в поселок, оставив Николая Павловича охранять лагерь.
   Доктора Шукри весьма удивило наше сообщение об открытии следов двух каких-то неведомых вирусов в пробах, которые мы от него получили.
   И хотя я приложил все силы, чтобы он не подумал, будто мы его упрекаем в недостаточной чистоте и тщательности анализов, он, кажется, немножко обиделся, хотя и не показал виду.
   Доктор Шукри сам вызвался проводить нас в лагерь беженцев. Это было очень кстати, потому что без него нам наверняка никто бы не дал кровь для анализа.
   Видимо, о нашей работе в долине распускались самые темные и зловещие слухи, потому что встретили нас беженцы неприветливо. При виде нас дети, игравшие на берегу реки, моментально попрятались в шатрах. А из шатров вышли нам навстречу хмурые, настороженные мужчины.
   Доктор Шукри не столько уговаривал их, сколько пугал штрафом и другими наказаниями. Опасаясь, как бы это вовсе не испортило нам отношений с местными жителями, я остановил его и попросил разрешения самому сказать несколько слов.
   Я объяснил, чем мы занимаемся в долине и для чего теперь нам необходимы пробы крови. Сказал, что операция эта совершенно безболезненна, и добавил:
   — Чтобы вы все убедились в этом, мы сначала возьмем кровь у самих себя и у всеми уважаемого доктора Шукри, примеру которого, конечно, никто не откажется последовать…
   Собравшаяся вокруг нас толпа молча наблюдала, как мы брали друг у друга кровь для анализа. Но последовать нашему примеру, похоже, никто не собирался. Наоборот, толпа даже начала потихоньку отступать и вот-вот грозила растаять.
   И вдруг какой-то человек шагнул вперед, решительно закатывая рукав халата. Он поднял голову, и я с радостью узнал нашего нового знакомца, охотника Селима.
   Кроме него, пробы крови нам дали еще десять мужчин и две женщины, одна из них, похоже, была женой Селима. Мы их не видели: в палатку к ним пустили только Марию. Хорошо было бы для страховки взять несколько проб крови у детей, но пока на это рассчитывать не приходилось. Но должен же быть какой-то выход?
   Мы уже собирались уходить, как вдруг рваная кошма, закрывавшая вход в одну из палаток, откинулась и оттуда выглянул доктор Али.
   — Очень рад вас видеть, — сказал он. — Прошу извинить. Одну минуточку…
   Он скрылся в палатке и вскоре вышел из нее, на ходу отворачивая закатанные рукава рабочего синего халата, запачканного кровью.
   — Мои пациенты могут обождать, они бессловесны, — сказал он, пожимая мне руку. — А как ваши успехи?
   Я коротко рассказал ему о наших подозрениях насчет вибриона и о том, как осложнило и запутало ход поисков неожиданное появление каких-то загадочных, неопознанных вирусов, да еще сразу двух разных видов.
   — Два вирусд?! — вскрикнул он так громко, что товарищи мои, упаковывавшие неподалеку собранные анализы, обернулись в нашу сторону.
   — Да, два. А что вас так удивило? — спросил я.
   — Ничего, — смущенно ответил доктор Али. — Но ведь это означает, извините… Что опыт проведен грязно. Не может быть двух возбудителей у одной болезни.
   — Верно, не может. Но факт остается фактом: кроме вибрионов, при повторных опытах в некоторых срезах тканей погибшего охотника мы обнаружили следы двух каких-то различных видов вирусов, не во всех, но в некоторых.
   — Странно, — пробормотал задумчиво доктор Али. — И что же вы собираетесь делать дальше?
   Я пожал плечами.
   — Возьмем сегодня повторные пробы из тех материалов, что хранятся у доктора Шукри, и проверим все заново.